Зачетно-показательный концерт художественной самодеятельности вполне благополучно приближался к своему естественному окончанию. Оставались последние два номера. Все проходило на редкость благопристойно, в строгом соответствии с детально разработанными для подобных мероприятий Инструкциями.

С художественно-эстетической точки зрения завершающееся действо представляло собой что-то среднее между выпускным праздничным концертом для родителей в каком-нибудь отдельно взятом городском детском саду и церемониальными торжествами в сельском клубе по случаю прибытия в отстающий поселок главы районной администрации.

Вот только в отличие от последних происходило оно где-то в срединной части Атлантики, ближе к американскому берегу, на глубине 150 метров, в прочном корпусе советской атомной стратегической подводной лодки последнего поколения, находящейся здесь на боевом дежурстве. И уж идейной-то выдержанности концертных номеров мог бы позавидовать и средних масштабов Пленум Коммунистической партии.

Именно последнее обстоятельство являлось главной причиной того, что на угрюмом и недовольном по жизни лице главного «мецената» – заместителя командира по политической части – образовалось устойчивое выражение умиротворенной благосклонности, свойственное ему весьма эпизодически да и то лишь в кабинете вышестоящего командования и за закрытыми дверьми персонального туалета.

Справа от замполита на той же скамейке-«баночке», рассчитанной на четверых, восседал командир корабля. Понятие «восседал» наиболее точно характеризовало положение его тела в пространстве: имея рост под метр девяносто и вес в сто двадцать килограммов нельзя присесть, притулиться, прикорнуть, можно только восседать, преисполнившись сознанием собственной значимости и постоянным ощущением внушительных габаритов великолепной фигуры. Но у капитана первого ранга это выходило на редкость естественно. Он действительно был настоящим командиром-единоначальником для полутора сотен членов экипажа, мог распоряжаться их жизнями в силу данных ему полномочий и учитывая важность выполняемой задачи. А если вспомнить, что в ракетных шахтах находились 16 боевых баллистических ракет с ядерными разделяющимися боеголовками потрясающей мощности… Количество подвластных ему жизней увеличивалось многократно.

Впрочем, ощущение такого неимоверно тяжелого груза вселенской ответственности никак не отражалось на его круглом гладком лице или в светлых голубоватых глазах, взирающих на весь окружающий мир с постоянной веселой хитринкой потомственного вятского уроженца.

На концерте он присутствовал в роли этакого «свадебного генерала», хотя и значился председателем конкурсного жюри. В полемику с замполитом не вступал, а лишь время от времени согласно покачивал мощным шишковатым затылком да в положенных местах отзывался на происходящее двумя-тремя негромкими хлопками.

Третьим на этой «официальной» скамейке пристроил едва ли четвертинку своего тощего седалища начальник радиотехнической службы. Моложавый капитан 3 ранга удивительно походил на вождя Великой Октябрьской революции Якова Свердлова высокой курчавой шевелюрой, круглыми очками в темной оправе, что само по себе на флоте было большой редкостью, и ярко выраженной наследственной принадлежностью к великому семитскому сословию. Не удивительно, что именно он и был в экипаже секретарем первичной партийной организации. Ох уж эти гены!

«Свердлов» ни секунды не пребывал в состоянии покоя: он успевал что-то шепнуть на ухо замполиту, несколько раз обернуться на 180 градусов и, энергично жестикулируя, призвать к порядку разболтавшихся зрителей, одобрительно хрюкнуть в сторону очередного выступающего, снова пообщаться с замполитовским ухом, отследить реакцию командира корабля и хлопнуть в ладоши с ним в унисон, уловить высказанное в пространство начальственное мнение, трансформировать его в собственную категоричную оценку и записать последнюю в большой пухлый ежедневник, как по волшебству появляющийся в его тонких нервных пальцах в нужный момент.

Остальные зрители – свободные от несения ходовой вахты матросы, мичманы, офицеры – разместились на таких же баночках-скамейках, расставленных плотными рядами по всей площади столовой личного состава в четвертом ракетном отсеке. Это, пожалуй, самое просторное помещение на подводной лодке, хотя и тут расстояние от первого ряда до выступающих измерялось не более, чем длиной ноги. Впрочем, к тесноте привыкли давно уже все. Зато публика подобралась предельно отзывчивая, благосклонная, благодарная и непритязательная. Развлечений в относительно монотонных буднях автономного плавания было немного, поэтому, как бы сказали сейчас, всем хотелось «оторваться по полной». Оттого и каждый номер сопровождался весьма едкими, но точными комментариями, подсказками, практическими советами и мгновенными оценками талантов исполнителей. Зачастую, тут же переходили и на личности, причем не только в «зале», но и с импровизированной сцены. Обид не было, атмосфера носила ярко выраженный поддерживающий и одобряющий характер.

Итак, теперь до победного финала оставались всего два номера, а вот дней десять назад…

…Пульт управления ГЭУ – главной энергетической установкой – генерировал идеи. Их диапазон был чрезвычайно велик: от обнаружения и устранения самых заковыристых неисправностей в работе мат. части до способов сиюминутного разрешения политического кризиса в Зимбабве или составления изысканного гастрономически-питейного меню на ближайший чисто мужской симпозиум, имеющий место быть в скромной холостяцкой квартире одного из офицеров. Впрочем, начало практически всех таких «симпозиумов» все равно происходило на том же пульте ГЭУ с общеизвестного универсального корабельного напитка под непритязательным названием «шило» и сэкономленных в дальнем плавании консервов.

Сейчас на пульте царило уныние. Штатный хозяин этого мозгового треста командир первого дивизиона БЧ-5 уже с час, как вернулся с командирского доклада, полностью посвященного подготовке и проведению концерта художественной самодеятельности, положил перед собой чистый лист бумаги, вызвал всех своих подчиненных офицеров-управленцев, КИПовцев и даже вечно занятого турбиниста и… ничего!

То есть просто констатировали неутешительный факт, что за последнее время в их самом многочисленном на корабле подразделении не появилось новых Шаляпиных и Козловских, не выпестовали своих Барышниковых или Моисеевых, растеряли где-то будущих Гудини и Кио, а если и есть талантливые последователи гениального Аркадия Райкина, то зашхерились они в самом глубоком трюме, набрали в рот и ни гу-гу.

– Да-а-а… – жесткой ладонью комдив потер рано начавшую лысеть макушку, – Говорил я, говорил, что еще как нам икнется эта осенняя демобилизация! Одиннадцать человек!! Сразу!!! Все – классные специалисты. А как пели, как плясали! Один Лешка Богапов мог полдня болтать на любые темы, да еще разными голосами.

– Так мы и получили первое место за самодеятельность в прошлом походе. – Этот радостный факт уныло констатировал сидящий перед пультом оператора второй управленец.

– «Получили, получили», – передразнил комдив, – на свою долбаную голову кучу дерьма теперь получили!

У разместившегося в углу пульта командира группы КИП и А так и зачесался язык выяснить физическую принадлежность этой «долбаной головы», но усилием воли он сдержал такое взрывоопасное желание.

– Из всех «годков» один Дзюнь остался, – продолжал сетовать комдив. – А молодежь я даже в лицо не всех еще могу опознать. И прикомандированных тоже. Как тут докопаешься до их скрытых талантов?! Да и потом, ну что салага на сцене покажет, а? Тряску поджилок, заикание, прилипание языка и побледнение до обморока. Хорошо. Пусть. Это будет один номер. А с нас Чапик потребовал шесть!

Чапик – это было прозвище замполита. Вполне логичное, потому что звали его Василий Иванович. Это как-то сразу ассоциировалось с Чапаевым. Но на легендарного комдива замполит никак не тянул. Вот вместо Чапаева и появился сокращенный Чапа, который быстро трансформировался в Чапика.

– Так пусть Дзюнь опять прочитает свое «Бородино». Ну, лермонтовское, я имею в виду. – И второй управленец продекламировал:

«Кажи-ко, дядько, вжеж нэ дарым…»

Получилось очень похоже на странный хохляцко-белорусско-польский акцент уроженца Пинских болот старшины первой статьи Дзюня.

Никто, однако, не засмеялся.

– Может, мы тебя лучше выпустим, как пародиста? – задумчиво изрек комдив.

– Не-не! Это не политкорректно получится. Я вам точно говорю. – Похоже, управленец всерьез испугался могущих возникнуть нежелательных последствий. – Чапик ни за что не пропустит! – А вот это было абсолютно верно.

Еще усерднее помяв свою «тыковку», комдив резюмировал:

– Значит, будем строить пирамиду. И петь хором!

Киповец невинно поинтересовался:

– Одновременно?

На его счастье вопрос проскользнул мимо начальственных ушей.

– В прошлый раз мы, как в тридцатые годы, самолет изображали. Неплохо, вроде, вышло. Ретро теперь модно. Вот только насчет самолета командир прошелся, что, мол, не очень к месту: на подводной лодке служим, а пропагандируем авиацию.

– Так давайте подлодку построим, людей хватит. – Управленец тут же стремительно начал развивать плодотворную идею, – длинненькую такую, человек на пять-шесть, если полулежа. Рубочку организуем, а в нее Вас поставим, Анатолий Парфенович, с Военно-морским флагом. – Заметив протестующее движение комдива, он тут же уточнил, – исключительно, для солидности и придания творческого весу всей композиции.

Не разглядев в лице подчиненного и намека на юмор, комдив успокоился. Но, конечно же, встрял киповец:

– А раньше мы самолетный пропеллер изображали и «крыльями» помахивали…

– Это ты к чему сейчас?

– В каждом номере должна быть своя «фишка». В таком статичном, как «пирамида», это – движение. Вот я и предлагаю, во-первых, отобразить ход подводной лодки, то есть медленно ползти по палубе на животах к выходу из столовой, во-вторых, из задницы всего сооружения изливать что-нибудь несильно красящее для имитации кильватерного следа, и, наконец, в-третьих, осуществить запуск «баллистической ракеты».

Комдив просто оторопел. Потом пристально вгляделся прямо в глаза капитана-лейтенанта, но, не заметив там и капельки смеха, поинтересовался:

– И как это?

– Что «это»?

– Ну… запуск…

– А-а-а. Очень просто: продвигаясь, как я уже говорил, к выходу, изобразить раздвижением ног открытие ракетной шахты, и в образовавшееся отверстие вышвырнуть кого-нибудь маленького и легонького.

– Куда вышвырнуть?!

– А хрен его знает, куда. Вы же не спрашиваете у ракеты, куда она полетела.

– Так это…, там же высота маленькая, можно… в подволок головой…

– Какие вы привередливые, Анатолий Парфенович! Ну, не хотите ракету, давайте торпедой зафигачим. Она будет вылетать горизонтально из…переднего места и прямо под электрическую плиту на камбузе…

– Кто «она»?!

– Ну не знаю. Вы же начальник. Кого назначите, тот и будет «она».

– Ах ты, гад, Серега! Да я тебя же и назначу за все твои подколы.

– Не-е-е, никак нельзя! Меня в полете шибко укачивает, могу и обблевать кого, когда мимо стану пролетать. Или «проплывать»…

Секунд 30 на пульте царила гнетущая тишина. Потом комдив хлопнул по столу обеими ладонями и встал:

– Ну, значица, так… – это уже Высоцкий в роли Жеглова, – первое: пирамиде – быть! Без извращений и «фишек», простенько, элегантно, со вкусом. Второе: петь хором будем! Я» потом определюсь, что конкретно. Третье: Дзюнь и «Бородино» неразделимы! Насрать на акцент и привести в исполнение. Четвертое: Леха! – На этот окрик встрепенулся в дальнем углу вечно клюющий носом командир турбинной группы. – У тебя лично 12 подчиненных матросов, и ты мне, кровь из… чего хочешь, но родишь за неделю индивидуальный номер! Подсказываю: присмотрись к Манукяну и Пашке из десятого – я как-то в казарме случайно видел, как они брейк-данс танцевали, а может, просто обкурились чего. Неважно! Воспроизвести для них привычные условия и – на показ. Теперь остается всего два номера. Точнее, даже один: Чапик всегда требует с запасом, а мы ему на один меньше предоставим и баста!

Во время начальственного монолога все присутствующие согласно покачивали головами, только киповец устремил отрешенный взгляд куда-то под приборную панель и задумчиво шевелил губами. Налицо было явление мысли и попытки ее удержать, сконцентрировать и оформить.

– Парфеныч! – Серега был всего на пару лет младше комдива, и поэтому позволял себе в офицерской среде разговаривать с ним на «ты». – А как ты отнесешься к чисто спортивному номеру? А?

– Ну-ну, развивай свою идею, Эдисон, не томи.

– Пусть мой Ванечка гирькой перед публикой поиграется. Я его уговорю, обещаю.

Ванечка – это подчиненный Сереги, инженер КИП старший лейтенант Полуяхтов. Большая умница в плане знания своей специальности и, вообще, техники, но категорически невоенный человек. Как он сумел закончить училище, было загадкой для всех. Ни командовать, ни подчиняться он не желал абсолютно. А еще принципиально не ходил строевым шагом даже на парадах, и не имел в своем лексиконе слов «так точно, никак нет, здравия желаю» ну и всех других, отличающих на слух офицера от простого смертного. Тем не менее он сумел даже дослужиться до капитана-лейтенанта. Исключительно благодаря тому, что «из морей» практически не вылезал, разве что в отпуск или санаторий, и не мозолил глаза начальству. Правда, в прошлом году накладочка вышла: не успели Ванечку никуда спрятать на время строевого смотра, который проводил один из Замов Главкома, прибывший из Москвы. При одном воспоминании о том, какой диалог состоялся на плацу между «этим сраным капитаном-лейтенантом» и заслуженным Адмиралом из Главного штаба ВМФ, у местного командования остатки волос по всему телу и сейчас ежиками топорщатся. Итогом беседы стало разжалование Ванечки до старшего лейтенанта, хотя он сам, как всегда честно, просил «наконец-то уволить его из Вооруженных Сил на хрен, прекратив этот постыдный балаган с его офицерством окончательно и бесповоротно», а пока никому и никогда не обращаться к нему на «ты», включая Адмирала».

Окончательно и бесповоротно не получилось. В очередную автономку Полуяхтов пошел уже старшим лейтенантом, а в штабе дивизии и флотилии – а, может, и в самой Москве с подачи беспредельно обиженного теперь на все младшее офицерство, и старшее, впрочем, тоже, «заслуженного Адмирала» – его даже за глаза именовали теперь «Вы, Иван Нестерович».

Сейчас Ванечка тихо сидел за спиной комдива на металлическом сейфе, уткнувшись в книгу, и никак не реагировал на все происходящее. Помимо чтения его страстью был культуризм. При определенной целеустремленности в дальних походах можно было добиться в этом вопросе значительных результатов. Ванечка был настырен и последователен, оттого с его фигурой, сплошь покрытой бугрящимися узлами мускулов, можно было хоть сейчас отправляться на конкурс «Мистер Вселенная».

– Понимаешь, Серега, – комдив говорил задумчиво и проникновенно, – то, что должно произойти, называется ХУДОЖЕСТВЕННАЯ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. Обрати внимание, не спортивная, а ху-до-жест-вен-ная! Ну, это как если бы гирю поднимали не руками, а каким-нибудь другим местом. Вот тогда это – художество.

Сергей очень внимательно и медленно оглядел всего Полуяхтова. Начал он с головы, потом мощные покатые плечи, выпуклая, даже под робой, рельефная грудь, затем живот, и, наконец, его взгляд остановился чуть пониже, как раз на том месте, о котором, по его мнению, говорил командир дивизиона.

– Да, Парфеныч, ты, пожалуй, прав. Я с Ванечкой несколько раз в баню ходил. Художественности в этом месте ему действительно не достает. Размеры внушительные, объем устрашающий, а вот эстетики маловато! Может, сделать упор на втором слове, а? САМО-ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

Ванечка медленно оторвал взгляд от книги и спокойно произнес:

– Да нет, ребята, спасибо, мне женщин на берегу хватает.

Комдив высказал еще один серьезный контраргумент:

– Вообще-то, Сергей, во всем этом кое-что есть, но нам не пропустят номер с гирей. Ведь ее, безусловно, придется толкать, рвать, подбрасывать… А вдруг вырвется? – Заметив протестующее движение, торопливо закончил, – я понимаю, у Ванечки не вырвешься, но мы же сейчас существуем в «режиме тишины», а ты сам знаешь, что звук падения двухпудовки на железную палубу можно под водой засечь за несколько миль. Командир зарубит. – И капитан 3 ранга занялся построением на бумаге геометрических основ будущей живой пирамиды.

Но идея, овладевшая массами, это колоссальная сила. Даже если массой был, как сейчас, мозг лишь одного командира группы КИП и А. Тем более, что по неожиданно вспыхнувшему в его глазах дьявольскому огоньку можно было догадаться, как идея принимает какое-то свое, таинственное воплощение.

Через пару минут Сергей подергал комдива за рукав:

– Толя, действительно, с гирей ничего не получится, но ведь можно выдать прекрасный художественно-спортивный номер. Представь: выходит Ванечка в цирковом трико из тельняшки. Анонс! Ретро!! Очень созвучно с твоей возлюбленной пирамидой. Прослеживаются, понимаешь, эстетические параллели. Невооруженным глазом видна художественная направленность. Народное творчество…

– Короче, Склифосовский!

– Никаких тяжеленных гирь! В руках только легонькие четырехкилограммовые гантельки. Он начинает ими поигрывать, выгодно демонстрируя художественную красоту своего накачанного торса. Причем, все упражнения строго соответствуют комплексам из НФК (Наставление по физической культуре для военнослужащих) – Чапик заткнется! А я в такт Ванечкиным экзерсисам буду комментировать каждое упражнение не только с точки зрения физического развития и укрепления отдельных групп мышц, но и как лечебную профилактику некоторых специфических заболеваний подводников в длительном плавании. На эту тему мне наш доктор с радостью консультацию даст и даже текст напишет: он как раз ведет такие наблюдения, собирается по возвращению на базу систематизировать, оформить и куда-то послать.

Комдив даже перестал черкать по листу бумаги и с восхищением уставился на Серегу:

– До чего же красиво излагаешь, сукин сын!

– А уж в комментариях я и сам себя превзойду, – гордо пообещал киповец.

– Лады! Мне нравится. Оформляй номер. Чапику нечего будет возразить! – Капитан 3 ранга обвел строгим взглядом всех собравшихся на пульте, – учись, молодежь, у «старичков» творческому мышлению! И какого черта вы еще здесь все рассиживаетесь?! Цели ясны, задачи определены, марш за работу!

Когда за последним офицером закрылась переборка, комдив как-то искоса, но очень пристально посмотрел на оставшегося сидеть Сергея, картинно откашлялся, пожевал губами, словно пробуя что-то на вкус, и тихо произнес:

– Я ведь вовсе не такой идиот, каким могу показаться, и с тобой, худо-бедно, знаком уже восемь лет. Поделись, хоть намеком, кого конкретно и в какую жопу ты теперь собираешься затащить этим гениально-показательным по своей солдафонской тупости номером?

– Толя! Вот, как на духу, – честные глаза капитана-лейтенанта просто-таки светились искренним творческим энтузиазмом, – токмо во имя благоденствия и расцвету нашего славного дивизиона!

– Ну-ну, значит, не хочешь. Прячешь свою «фишку» в рукаве. – Констатировал комдив. – Помни хоть, что отвечать за все, в конечном итоге, придется мне.

– Хором ответим! – Градус энтузиазма в голосе Сергея поднялся еще выше.

– Ну-ну, – повторил капитан 3 ранга и уткнулся в свои бумаги.

Уже закрывая за собой переборку, киповец слегка обернулся и тоже тихо и серьезно проговорил:

– Я почти уверен, что некоторые обстоятельства никому не позволят в элементарном скетче усмотреть что-то неблагонадежное или оскорбительное, и уж тем более подрывающее основы… – переборка закрылась с негромким металлическим лязгом.

…. Итак, наступил черед предпоследнего номера концертной программы. Это была художественная спортивно-познавательная миниатюра с убийственно оригинальным названием «В старых ритмах».

Ванечка был великолепен. В обтягивающем псевдоцирковом трико из рваной тельняшки, в закрученных кверху усах а ля Иван Поддубный из пеньковой пакли, нафабренных гуталином и приклеенных для надежности «СуперМоментом». Лицо выражало крайнюю сосредоточенность и полнейшую невозмутимость. Небольшие черные гантели в мощных мускулистых руках выглядели детскими игрушками. Обнаженные участки тела, густо сдобренные подсолнечным маслом с камбуза, лоснились и сверкали под ярким светом люминесцентных ламп.

Из кассетного магнитофона звучала негромкая ритмичная музыка. Находившийся рядом Серега хорошо поставленным голосом комментировал каждое движение атлета, поясняя практическую важность выполняемых упражнений. С начальственной скамейки доносилось удовлетворенное похрюкивание и распространялась аура благосклонного одобрения. Жюри было довольно.

Чего никак нельзя утверждать об остальных зрителях. Уже к окончанию первой минуты номера послышались покашливания, почесывания и скрип шатких «баночек» под как-то сразу затекшими молодыми ягодицами. Затем появился негромкий еще гул, как предвестник перерастания робкого недовольства в открытое возмущение. «Свердлов» тут же крутнул по-совиному своей кучерявой головой, но… было уже поздно. Не помогла и аура начальственной благосклонности. Недовольство выплеснулось наружу в общем-то пока еще вполне цивилизованным пожеланием:

– Кончай фигню! Становись на уши!!

Донеслось оно из самого темного угла столовой, где невозможно было разглядеть говорящего. Зрители одобрительно хлопнули пару раз, но быстро затихли, увидев предостерегающе поднятую вверх руку Чапика. Атлет на сцене и комментатор никак не прореагировали на безобразие. Номер продолжался.

Тогда голос из угла, не желая успокаиваться, сменил тактику. Сразу после объяснения капитаном-лейтенантом несомненной пользы от «приседаний с отягощениями» для профилактики дегенеративных изменений в хрящевой ткани подвижных суставов ног, в образовавшуюся секундную паузу ворвался голос, прекрасно копирующий стиль и манеры комментатора на сцене:

– А в случае употребления в пищу недоброкачественных продуктов с нашего камбуза и появления первых признаков надвигающегося поноса, смажьте любой из шаров гантели маслом или вазелином и засуньте на три четверти в то самое место, откуда и ожидаете «экстренного выброса». Иван Нестерович, па-а-прошу исполнить!

Зал на мгновение затих. Потом грохнул хохот. Странно, что он совсем не заглушил слов Ванечки:

– Ну, шутник, снимай штаны!

С этим добрым пожеланием побагровевший от гнева атлет шагнул в зал сразу через два ряда скамеек. По прямой до угла было не более четырех метров, но на этом пространстве умудрились втиснуться шесть рядов баночек и несколько десятков человек, что существенно замедляло продвижение обуреваемого праведным гневом артиста к намеченной цели. Кроме того, мешали гантели в руках. Тогда Ванечка просто выпустил одну гантель из левой руки на свободное пространство палубы. Послышался металлический стук железа об железо, и тяжелый снаряд медленно откатился под ноги зрителей передних рядов, которые из опасения физических повреждений, как по команде, задрали ноги вверх. Воздев над головой правую руку с накрепко зажатой второй гантелью и расчищая проход свободной левой рукой наподобие снегоуборочного комбайна, старший лейтенант устремился к логову обидчика.

Однако, скученность зрителей на небольшом участке оказалась настолько значительной, что даже бесподобный Ванечка, казалось, застопорился, как ледокол «Красин» в нагромождении айсбергов в суровых Северных морях. Так показалось и Голосу. И тут он совершил трагическую ошибку: поверив в собственную ложную недосягаемость, тоненько заверещел:

– Ой-ой-ой! Товарищ старший лейтенант, а где же Ваша другая гантелька?! Простите-простите! Сразу как-то не догадался. Вот отчего Вы теперь так медленно продвигаетесь!! Не натирает, однако?!

Зрители зашлись в истерическом припадке гомерического хохота. Но все, отнюдь не тихие, звуки перекрыл громоподобный рев. Куда там Тарзану с его знаменитым кличем! То, что проистекало из разверзнутой глотки старшего лейтенанта Полуяхтова не поддавалось никакому описанию.

Мгновенно смех и улюлюканье сменились тревожными возгласами, раздались предостерегающие крики, грозила возникнуть нешуточная паника. Никто уже не обращал внимания на встревоженное блеяние «Свердлова» и воздетые вверх руки замполита.

Каким-то одним феноменальным рывком Ванечка смел со своего пути последнюю преграду из двенадцати человек и четырех скамеек. Его кровожадные намерения безошибочно читались на искаженном яростью лице. Казалось, вот она, смертоубийственная развязка!

Однако, судьба, а точнее, природная быстрота и верткость, помноженные на естественный страх и генетическое желание выжить, подарили Голосу еще один шанс для спасения. Ужом проскользнув буквально в сантиметрах от растопыренной пятерни Полуяхтова, он пулей вылетел из помещения столовой в проходной коридор через второй свободный выход. Теперь уже все увидели, что голос принадлежал молодому мичману Алексею Яковенко, старшине команды ракетчиков, по прозвищу Яшка-артиллерист – прямой намек на сходство с героем Пуговкина из кинофильма «Свадьба в Малиновке», который вот уже вторую автономку добросовестно крутили в обеих кают-компаниях, и несомненную общность их военных профессий. Лешка, хоть и был по размеру вдвое мельче своего экранного прототипа, ничуть не уступал тому в природной смекалке, завидной находчивости и нескончаемом веселом балагурстве.

Пока Яковенко «на бреющем полете» огибал одну из восьми ракетных шахт, расположенных в этом отсеке, Ванечка мгновенно развернулся и, уступая не более одного-двух метров, ринулся следом, сопя и брызгая слюной, как паровой котел на грани истерики. Ему вслед несся сурово-тревожный начальственный окрик-приказ: «Прекратить!!!!» Но, видно, не доносился.

Оказавшись на проходной палубе, «Яшка» мгновенно сообразил, что выскочить в соседний отсек ему не удастся: на открывание межотсечной двери уйдут те драгоценные доли секунды, которые отделяют его от реальной возможности быть размазанным по переборке. Предложение где-нибудь спрятаться им не рассматривалось в силу своей полной нелепости. Оставался, пожалуй, один-единственный ход, который на уровне инстинкта и выбрал бедный «артиллерист».

Проскочив метра четыре по проходу и ощущая за спиной зловещее дыхание неминуемого возмездия, он влетел в то же помещение столовой, но уже через другой вход, и оказался на уровне импровизированной сцены перед первыми рядами зрителей. Надо сказать, что с момента возникновения всего прискорбного недоразумения прошло на самом деле не более нескольких десятков секунд, поэтому большинство присутствующих на концерте даже не успели осознать серьезность происходящего, а лишь недоуменно вытягивали шеи да крутили головами. В числе таковых был и замполит Василий Иванович.

Расстояние между преследователем и его жертвой сократилось до минимума. Ванечка также влетел в столовую во всем великолепии своего тренированного тела, багрового от гнева и физических усилий лица, и занесенной над головой правой рукой, в которой крепкие пальцы сжимали чугунный спортивный снаряд.

В этот момент с диким криком: «А-а-а! Этот сумасшедший меня сейчас убьет!!» мичман Яковенко совершил свой легендарный прыжок. Он изо всех сил оттолкнулся от палубы обеими ногами, взмыл над головами ошарашенной публики и… приземлился уже в четвертом ряду прямо на колени заместителя командира по политической части.

Повторить подобный маневр Ванечка оказался просто не в состоянии, а мгновенно затормозить не позволила значительная масса его большого тела, которое, продолжая по инерции двигаться вперед, врезалось в первые ряды не на шутку перепуганных теперь зрителей. Подчиняясь законам элементарной физики, его воздетая вверх правая рука резко дернулась вперед, железная хватка пальцев разжалась, и смертоубийственная гантель, как снаряд из пращи, вылетела прямо в сторону почетных обитателей «начальственной» скамейки!

Правда, злые языки потом утверждали – разумеется, в кулуарах – что произвольный полет болванки был на самом деле блестящим по исполнению точным броском в заранее намеченную цель. Но, кому ж только могла прийти в голову подобная абсурдная мысль?! Споткнулся человек!

Командир корабля отреагировал молча и мгновенно, несмотря на свои внушительные габариты: он поразительно легко из положения «сидя» распластался на той же скамейке. А «радиотехнический Свердлов» умудрился в столь же короткое мгновение его превзойти: он оказался тоже распластанным, но уже на палубе под скамейкой! Большинство расторопных зрителей, каждый в меру своей личной испуганности и индивидуальных скоростных качеств, незамедлительно последовали их вдохновляющему примеру. Неподвижным изваянием в центре замер один Чапик! То ли ему помешал устроившийся на коленях истошно вопящий от страха «Яшка-артиллерист», то ли пригвоздил к месту коварный ступор или, может, как истинный комиссар, он решил закрыть собственной грудью находившихся за ним людей, кто теперь разберется.

Сокрушительный удар гантели замполит принял не грудью, но головой!

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

С мягким стуком детской плюшевой игрушки одинокая «гантель» вошла в плотное соприкосновение с этой выдающейся частью чапикового организма и, легко отскочив от нее, весело запрыгала по незащищенным спинам поверженных зрителей. От удара мягкая оболочка из нескольких слоев обыкновенной, выкрашенной в черный цвет, бумаги разорвалась, явив миру, удивленному и пораженному, свое сокровенное нутро из мелких кусочков поролона и каких-то тряпичных лоскутков!

Занавес, господа!

Эпилог

(Исключительно для тех, кто в баснях больше всего ценит мораль, а в правописании – точку над латинской буквой «I».)

В кают-компании офицерского состава за командирским столом сидели друг напротив друга два человека.

– Да не кипятись ты так, Василий Иванович, – командир был, как всегда, спокоен и нетороплив.

– Но это же… это… нападение какое-то! Терракт! Может и не только на меня, а на всех…, на все…, на основы, на Партию в конце-концов, в моем лице!

– Ты, комиссар, со словами-то поосторожней! И свое… хм… лицо не торопись отождествлять с нашей Партией.

– Да я не…, к слову пришлось… – стушевался зам.

– Вот и выбирай слова поосторожней. Хорошо, что особиста рядом нет, и никто, кроме меня не услышал.

– Все равно, нельзя этого так оставлять!

– Вот тут я с тобой полностью согласен. Мы и не оставляем. Кстати, я уже побеседовал со всеми, так сказать, действующими лицами. И особист присутствовал! Где ты заговор разглядел, если никто ни сном, ни духом, а? Яшка, вон, до сих пор от страха трясется. Ему теперь гантели даже в подарочной упаковке показывать нельзя: «родимчик» хватит.

– Да все они в сговоре! И командир группы КИП, и Яшка этот, он специально в меня вцепился и не отпускал, и комдив их, Парфеныч, и…

– Стоп-стоп! Каждый из этих людей написал рапорт на мое имя. Можешь ознакомиться, это официальные документы.

– Ага, может, и сам Полуяхтов не при чем?!

– Ну-у-у, смотря что ты под этим подразумеваешь. Старший лейтенант Полуяхтов, как и все, подробно объяснил свои действия.

– Эт-т-то что же он «подробно объяснил»? – несмотря на возмущенное заикание, в голосе Чапика было ведро сарказма.

– Видишь ли, у него давно уже травмирован плечевой сустав. Он ничего тяжелого поднимать правой рукой никак не может. Наш доктор его осмотрел и подтвердил это. А тут под угрозой срыва оказался их номер художественной самодеятельности. Ты же сам на всех такого страха нагнал этим концертом! Вот и решил офицер не подводить весь дивизион, и в тайне ото всех изготовил такую… «куклу». А что раскипятился на концерте, так это он признает, готов принести надлежащие извинения всем. Не перебивай! Наш «Яшка-артиллерист» и так-то на язык весьма не воздержан, а тут перед публикой захотелось побахвалиться… Так что, Ванечку вполне можно понять по-человечески. И по-офицерски: какой-то молодой, «зеленый» мичман, понимаешь… Ну, в общем, обоих мы, конечно, примерно накажем. Внутри себя, так сказать. Выговор строгий, премиальные урежем.

– Какой выговор?! Это же форменная уголовщина!! Пусть с этим в штабе разбираются. И прокурор! Я имею право… – Корявое лицо замполита пылало праведным возмущением.

– Ох-ох-ох, Иваныч, ну что же ты такой непонятливый?! Конечно, я не могу тебе запретить доложить обо всем в политотдел дивизии или даже флотилии, или прокурору. Начнутся разборки. И я, естественно, как командир, представлю все рапорта, полученные, так сказать, в ходе расследования по горячим следам. Причем, с соответствующей визой офицера-особиста и секретаря партийного бюро. Да-да, начальник РТС их тоже подписал. Кем ты будешь тогда выглядеть в глазах командования? То-то же. А у тебя вся карьера впереди, ты же только начал служить на подводных лодках. Вот и продолжай в правильном русле. – Командир неторопливо поднялся с кресла, опустил на плечо примолкшего замполита тяжелую ладонь и, слегка наклонившись к его уху проговорил негромко:

– Вижу, ты все правильно понимаешь. Молодец! – И уже поворачиваясь, чтобы уйти, добавил, – а вот я бы, как председатель жюри, этому номеру непременно какой-нибудь специальный приз вручил. Ну, там, «За воплощение идеи…» что ли. Знаешь, ведь они предельно точно воспроизвели уже не одно столетие известное в цирковом мире клоунское антре. Да! Вот только внесли одно маленькое, но существенное изменение: в оригинале, так сказать, на нашей «председательской» скамейке тоже должны были находиться подставные лица, а остальная уважаемая публика – хохотать до упада. Что ж, иные времена, другие обстоятельства, новая продвинутая режиссура…