…Мыслями Извек снова был у ночной реки. Снова сидел у костра и любовался длинноволосой русалкой. Недолго. Грубый шлепок ветки по щеке мгновенно вернул его в реальность. Дорога, больше похожая на кабанью стёжку, приближалась к краю каменистого распадка, где земля щербатилась крошащимися от времени глыбами. Конь сам выбирал дорогу в густом кустарнике и держал направление, руководствуясь одним чутьём. Крупные валуны нехотя уступили место высокому чепыжнику перемешанному с зарослям низкорослых деревьев.

Уши Ворона три раза вставали торчком, пока Сотник не услышал далекое ржание. Скоро звук повторился и Извек придержал Ворона. По спине пробежал холодок — в таких краях лошади без седоков не пасутся…

Сотник беззвучно соскользнул с седла, набросил на лук тетиву, отцепил колчан. Пригнувшись к буйной траве, по широкой дуге, двинулся на звук. Через полсотни шагов за ветвями обозначилась поляна. Около дюжины всадников скучали в седлах, пока двое пеших наполняли фляги из ручья. Третий, с седыми прядями на висках, стоял рядом, держал в поводу троих коней и переговаривался с воином, похожим на десятника. Что-то, в этой троице показалось знакомым. Сотник припомнил, где видел этот поживший меч, грубый кистень и раскоряченную дубину. Вот так встреча, оторопел дружинник. Видать, верно рек Дед Пильгуй: кривые стрелы прямо не летают. Извек продвинулся ближе, прислушался. Разобрал голос седого.

— …запросто не возьмёшь. Надо засадить на опушке, а как появится, окучивать всем скопом, да со всех сторон и одновременно.

— Возьмём, — снисходительно процедил десятник. — Нам не впервой. И не таким шеи вертели.

Седой разбойник зло сверкнул глазом, голос прозвучал тихой насмешкой:

— Нам тоже не впервой было, и тоже думали, что всяким шеи вертели, только ошиблись малость. Даже к коняге его, бешенному, не подступились, когда он лопушинами своими чёрными помахивал…

— Ладно, поглядим и на твоего молодца, и на конягу, коли дождёмся.

Дождётесь, прошептал Сотник, умащивая расщеп на тетиве. Утвердившись на колене, выцелил дальнего и отпустил хвостовик. Тут же дёрнул из колчана вторую стрелу. Хват за оперение, наброс, оттяг, выстрел и снова хват. Разил влёт, наповал, не глядя за полётом пущенных стрел, понимая, что успех в скорости. Острия язвили быстро и точно: шею, сердце, голову. Когда пёстрое оперенье украсило пятого всадника, разъезд всполошился. Десятник сообразительно метнулся с коня, остальные же только лапали оружие и беспомощно вертели головами. Трое у ручья заворожено следили за падением дозорных, пока тяжёлые трёхгранные пробойники не сбили их с ног. Седой, в последний момент, попытался скакнуть в кусты и теперь корчился, схватившись за торчащее из-под ключицы древко. Сотник помянул Ящера за досадный промах. Вторая стрела послушно стукнула в ухо и раненый угомонился.

— Не люблю охоты… и засады. — мрачно выговорил Извек, поднимаясь с колена.

Вышел из зарослей, уже не спеша, наложил стрелу, поднял лук. Не сводя глаз с места, где залёг десятник, двинулся к затаившемуся хитрецу. Тот тоже понял безвыходность положения. В последнем отчаянном рывке, катнулся в сторону, вскочил и выдернул меч. Сотник сочувствующе улыбнулся наивной попытке спастись, но ошибся в намерениях противника, и понял это слишком поздно.

Десятник, уже не скрываясь, дёрнулся к ближайшей лошади и, что есть силы, плашмя ударил по лоснящемуся крупу. Животное взвилось на дыбы и рвануло от обидчика, который со стрелой в груди медленно осел на землю. На побледневшем лице застыла злая улыбка, с уголка рта сбежал красный ручеёк и раскосые глаза закрылись. Извек зажмурился от досады. С сожалением глянул на оставленные в телах стрелы, но без промедления, каждый миг на счету, поспешил за Вороном.

Едва почувствовав на спине хозяина, конь резво двинул по тропе. Через поляну, с пасущимися возле трупов лошадьми, пролетели без остановки. Надежда, что удастся догнать обиженную конягу, быстро таяла — впереди замелькали просветы. Стёжка нырнула в сырую балку и вывела из неё уже на самом краю перелеска. Ворон рьяно проскочил последние кусты и, оказавшись посреди лагеря, замер. Сотник присвистнул. Вместо шайки или даже отряда, перед ним расположилось целое войско. В обе стороны от тропы дымили кострища, а впереди, преграждая путь, вытянулись ряды всадников. Все с любопытством, глядели на появившегося дружинника. В самой середине строя, подбоченясь, восседал могучий воин с крупной головой. Улыбка предводителя обнажала мощные белые зубы, глаза смотрели добродушно, как на дорогого гостя. За поясом, касаясь стремян, висело длинное топорище, отполированное огромными ладонями.

— Ну вот и дождались! — с облегчением протянул воин. — Почитай доехал!

Сотник медленно кивнул, скользнул взглядом по лагерю. Определил, что в сёдлах, перед ним около трети войска. Остальные с интересом поглядывали от костров, или неспешно заходили сзади. Атаковать не торопились, держались ровным кругом, знали, что путник никуда не денется.

— Там… — Извек кивнул назад. — Тоже думали, что доехал. Да видно ждать уморились, на травку прилегли. Спят наверное.

Щека атамана дрогнула, в глазах блеснул металл. Он озадаченно выгнул бровь.

— То-то я смотрю, лошадка Адиза одна прибежала… Выходит уже встретились?

— Встретились, — подтвердил Сотник. — Токмо знакомиться не досуг было…

— Ну, теперь спешить некуда, — ласково проворковал атаман. — Можно и познакомиться. Меня, к примеру, Бутяном кличут. А тебя как звать-величать? Кого мы нынче к Ящеру отправлять будем?

— Уважаемые! — скромно произнёс Извек. — А по своей ли пасти шмоточек выбрали? Как бы не подавиться!

— Ничо! — небрежно бросил Бутян. — Небось не подавимся, и не такие крошки-семечки склёвывали.

С обеих сторон донёсся глумливый гогот. Атаман вскинул пятерню и, мгновенно уняв смех, скорчил наивную рожу.

— Мы же как курочки, — промямлил он и головорезы опять захрюкали, сдерживая хохот. — А курочка, по зёрнышку клюёт, да…

— Да весь двор в говне бывает! — подытожил Извек и пришпорил коня.

Ворон рванулся, будто давно ждал. Вихрем пролетев мимо обалдевшего Бутяна, умудрился цапнуть его жеребца зубами за ноздрю. От боли и неожиданности серый коняга вытаращил глаза и сел на хвост. Атаман кувырнулся с седла. Подняв облако пыли, грязно ругнулся, глянул вслед уносящемуся Извеку и взревел на суетящихся вокруг хлопцев. Те, разобрав пару небранных слов, запоздало бросились в погоню. Вместе с последними, в серых клубах скрылся и сквернословящий Бутян.

Извек видел за спиной целую вереницу всадников. Быстро обходя прочих, летел жеребец атамана. Бутян стоял в стременах, потрясая в воздухе длинным топором. Дорога метнулась в гору, но погоня не отставала.

Хорошо идут, подумал Сотник, оглядываясь. Ворон тоже летел как птица, но пока не в полную силу. Копыта быстро ударялись в землю, выстукивая чёткий ритм. Внезапно два десятка самых прытких, рискуя загнать коней, вырвались вперёд.

— Ай, скверно-то как, — пробормотал Сотник. — С коняжками так нельзя, они же помереть могут.

Он потянулся за притороченным к седлу луком. Натягивать на полном скаку пробовал всего раз, по совету Селидора. Оказалось, что не зря. Выудив тетиву, накинул петлю на нижний рог и, не ослабляя натяжения, сунул лук в голенище сапога. Выравнивая коленями тряску, потянул петлю к верхнему рогу. Рука, сгибавшая дугу, всё равно прыгала как бешенная, и кулак с петлёй несколько раз пролетал мимо бороздок. Наконец, тетива легла на место, едва не защемив пальцы. Дёрнув из колчана стрелу, заметил, что расстояние до преследователей сократилось. Аккуратно выцелил, отпустил стрелу, проверяя, как пойдёт. Древко метнулось к преследователям и засело в плече ближайшего всадника. Тот откинулся на круп лошади и мгновенно отстал. Остальные стрелы Извек посылал быстрей, метя в самую гущу. Плотная стайка преследователей попыталась рассредоточиться. Но уловка не помогла и, к концу первого колчана, осталось лишь пять смельчаков, чьи кони роняли пену. Под копытами Ворона всё чаще стали попадаться крупные валуны и он, старательно преодолевая препятствия, сбавил ход. Скоро начал петлять между огромных каменных глыб, и бесформенные обломки почти скрыли преследователей. Погоня отстала. Самые прыткие, замучив лошадей до полусмерти, смешались с подъехавшей толпой.

Подъём становился всё круче. Взмокшие лошади перешли на шаг. Бутян неожиданно гаркнул на подручного. Дрозд вскинул рог и коротко дуднул. Войско мгновенно осадило коней и сгрудилось вокруг атамана. Все взоры устремились на батьку. Тот поднял топор и указал куда-то вбок. На оторопелый взгляд Дрозда ухмыльнулся и сунул топорище за пояс.

— Не уйдёт! Я тутошние места знаю. Заползёт на верх, сделает крюк и выйдет на плоскую гору. Там и перехватим, только подъедем стороной, так ближе, да и коней побережём.

Бутян повернул жеребца и направился поперёк склона. Все двинулись следом, на ходу выстраиваясь в подобие ровной колонны. Отослав вестового к обозу, ехали до вечера. Спешились у звенящего в расщелине ручья но, едва напоили коней, как хриплый голос рога снова загнал всех в сёдла. Уже на рассвете, преодолев нагромождение скал, подобрались к испещрённому трещинами склону, ведущему к краю ровного плато. Бутян осмотрелся и махнул рукой, разрешая роздых.

— Здесь пождём! Где-то тут и появится. Вот только куда двинет, вниз, или вверх?

Что-то припоминая, атаман прищурился на далёкие вершины, задумчиво пробормотал:

— По правой стороне — ущелье, почти без дна. Налево не пойдёт, склон больно крут. А вот вверх, по плите, может. И дорожка там имеется, ведёт к мостику, ежели тот ещё не развалился… Но это дальше. Появится он во-он из-за той горушки. А мы передохнём и двинем во-он там.

Рука Бутяна поднялась в сторону крутого склона, утыканного растресканными глыбами.

— А заберёмся, батько? — с сомнением покосился Дрозд. — Лошади все ноги переломают.

Атаман посмотрел на него, как на хмельного парубка. Подъехав вплотную, протянул ручищу, ласково развернул голову подручного носом к склону. Вкрадчиво, почти шёпотом заговорил:

— Птах мой вещий, кто же в горах ходит по прямой? В горах ходят зигзагом, сначала в одну, потом в другую сторону.

Палец Бутяна двинулся вдоль склона, очерчивая извилистую линию. В косых глазах Дрозда постепенно высветилось понимание. Изгибы каменных складок сложились в змейку дороги, выводящую на самый верх. Подручный, ощерился и, восхищённо гыкнув, почесал макушку.

— Хитёр же ты, батько!..

…Бока Ворона тяжело вздымались. С ночи под копытами плыл сплошной подъём, единственно пригодный путь, тянущийся вокруг неприступных пиков и разломов. Извек видел, что конь изрядно заморился, но останавливаться не рисковал. Иногда, давая ему отдохнуть, спрыгивал с седла и некоторое время бежал рядом. Чувства подсказывали, что выходит близко к тому месту, с которого оторвался от погони. Внутри давно звенела тревожная струнка, трепетала на грани надрыва, заставляя мгновенно отмечать каждый шорох, каждую промелькнувшую тень.

Солнце неотвратимо прибавляло жара, быстро сокращая резкие тени. Преодолев последнее нагромождение камней, Ворон выбрался на плато, одним краем граничащее с пропастью, другим — плавно поднимающееся к ровной площадке между двух скальных столбов. Выбор был не богат и Сотник направил коня вверх.

Миновав середину подъёма, Извек снова спешился и, держась за стремя, продолжил путь на своих двоих. Жеребец благодарно косился на хозяина, старался держать удобный для человека бег. К тому времени как плато выровнялось и бежать стало легче, оба взмокли как в парилке. Переводя дух, Сотник натянул повод и перешёл на шаг. Губы пересохли, но пока было не до фляги. Направляясь в проход между тесанных непогодой серых колонн, отыскал глазами место для передышки. Остановил Ворона в тени скального выступа, вытер с лица крупные солёные капли…

— Да, нынче будет жарко. — раздалось откуда-то сбоку, и недалеко от Извека, появился невысокий худощавый человек.

— Тебя только не хватало, — прошипел Сотник спешно вытирая потную руку но, рассмотрев, что тот безоружен, меча касаться не стал и достал флягу.

Незнакомец равнодушно дожидался, пока дружинник утолит жажду. Смуглое лицо обрамлённое тонкой, свивающейся в косичку бородкой, казалось тоскливым и чуть раздосадованным, будто человека внезапно оторвали от важного дела. Глаза скучающе пробежали по Ворону, скользнули по скале и остановились на яркой синеве небосклона. Неохотно, будто по принуждению, он заговорил:

— Исполать одинокому путнику. Может пособить чем?

Извек облизал губы, оглянулся на коня.

— Ты глянь, Ворон, и в этой глуши каждый помочь норовит.

Глаза незнакомца расстались с небом и с недоверием вперились в лицо дружинника.

— И что, часто норовили?

— Ага, — усмехнулся Сотник. — Куда не сунься, благодетели через одного, а доброго человека днём с огнём не сыщешь.

— Доброго? — бесцветным голосом переспросил незнакомец. — Варлог-Шестопал никогда не был добрым. Злым, впрочем, тоже.

Гордо посаженая голова качнулась в сторону.

— Это, кстати, не твои благодетели торопятся?

Извек глянул вниз по склону, присвистнул. На плато выползало войско преследователей. Беглеца пока не замечали. Появляясь из-за края обрыва, двигались туда, откуда недавно выехал Сотник.

— Мои, — согласился дружинник, поглядывая в какую сторону бежать.

Варлог удовлетворённо кивнул. Рассматривая далёкие фигурки всадников, медленно сжал и разжал кулак.

— Значит пособим.

С ладони сорвался вихрь пламени и, и вырастая на глазах, понёсся вперёд. Через сотню шагов он уже напоминал огненный таран, летящий по склону подобно лавине. Ворон ржанул и подался назад. Варлог бесстрастно смотрел вслед ослепительному вихрю. В холодных глазах мелькали жёлтые отсветы, но ни жар, ни рёв его не трогали. Он медленно перевёл взгляд на Извека. Сотник щурясь наблюдал, как пламя, испепеляя на своём пути траву и кустарник, неотвратимо приближалось к преследователям. Чёрные фигурки всадников брызнули в разные стороны, но пламя уже поглотило большую их часть и с рёвом помчалось, к краю пропасти.

Оставив после себя дымящуюся полосу, огонь взлетел над провалом, завис на мгновенье и с воем рухнул в бездну. Горстки преследователей, успевших избежать огненного вихря, затаилась по камням и над опустевшим склоном плыли лишь сполохи горячего воздуха.

Извек встретил взгляд колдуна и уважительно развёл руками.

— Ну, лихо! Прям, как бабка Агафья.

— Какая Агафья? — не понял Варлог.

— Да старушка у нас под Киевом живёт, — пояснил Извек. — Так же тараканов гоняет, кипятком. За раз по пол сотни ошпаривает. Тут, правда, не тараканы, но всё равно лихо.

Колдун пропустил мимо ушей обидную похвалу. Глядя на бегущие облака, тихо промолвил:

— Меня просили помочь — я сделал. Дальше сам.

— Кто просил? — опешил Извек.

Варлог снова недовольно двинул бровью, неопределённо махнул рукой.

— Старые знакомые, хотели чтобы присмотрел за тобой. Теперь долги отданы.

— Ага, — спохватился Сотник. — Подсобил, спасибо! Без малого пару сотен одним махом. Осталось десятка два, да это не беда.

— Двадцать девять, живых, — уточнил Варлог, созерцая каменный клык скалы. — У одного сломана нога, ещё у одного — ключица. Бойцов двадцать семь.

Сотник уважительно покачал головой: с такого расстояния не то, что сосчитать — увидеть мудрено. Колдун, меж тем, с еле уловимой издёвкой продолжил:

— Хотя мне говорили, что для тебя такое число не помеха.

— Ага! — кисло пробурчал Извек. — Мы и не такие дела заваливали. Ежели б ещё на узком мосточке, тогда бы враз…

— Будет тебе мосточек. — успокоил Варлог. — Вон за той вершиной ущелье сузится, там и мост. Не то чтобы широкий, но конный пройдёт. Только верхом не бейся. Мосток ветхий, может не выдержать… А мне пора, да и тебе тоже.

Колдун шагнул в воздух и рассеялся на ветру клочком серого тумана. Откуда-то донеслось насмешливое:

— И торопись, эти не отстанут! Сейчас испарину утрут, и за тобой!

Сотник глянул на Ворона.

— Понял? Давай улепётывать…

Бутян прикидывал потери. Даже без подсчёта видел, что утратил две трети войска, в которое вложил всё: деньги, силы, время, надежды и мечты. Отборный отряд, успев рассыпаться в стороны, конечно, остался. Злой, готовый на всё, но слишком малый, чтобы называться войском.

Со всех сторон стягивались выжившие после огненной лавины. А в голове атамана, обжигая изнутри кубышку черепа, пульсировали тяжёлые мысли:

— Не слишком ли дорогая цена за одного человека? Не слишком?! Не то, что слишком… А недопустимо высокая цена!

Бутян прикрыл веки. Пальцы скребнули по земле, выворачивая из плотного грунта мелкие камешки. Кулаки сжались, натянув крепкими мослами побелевшую кожу. Надо было задуматься при первом же знакомстве с этим путником, когда в тёмном перелеске сложил головы передовой разъезд. Или когда так быстро лишился ещё дюжины сорвиголов, первыми пустившимися в погоню. Теперь, в мгновение ока, потерял ещё полторы сотни. Осталось без малого три десятка, ещё пятьдесят — движутся с обозом. Итого, меньше сотни…

Размышления прервал звякнувший о камень рог. Косой, осматривавшийся на вершине валуна, тяжело ухнулся в трёх шагах.

— Всё, батька, того, кто огнём швырялся, больше нет. Растаял в воздухе, будто и не было. А этот… — Дрозд скрипнул зубами. — Эта паскудная морда подалась дальше. Скачем вдогон? Пока не ушёл…

Бутян поднял на подручного щёлочки глаз, ласково улыбнулся, отчего стал похож на помесь коня и волка.

— Так ты, соколик, ещё ни хрена не понял?

Косоглазый поправил рог, в недоумении захлопал глазами.

— Да-а, — так же медленно продолжал Бутян. — Нихренашеньки ты, дударь, не понял. Это не паскудная морда. Это тот, которого при встрече надо объезжать за тыщу шагов… а лучше за две.

Бутян замолчал, прикрыв глаза. На висках то и дело натягивались жилки, спугнутые вздувающимися желваками. Косой повертел туда-сюда перебитым носом, присел возле вожака. Собрав морщины на лбу, поинтересовался сквозь зубы:

— Так как, батько? Назад что ли?

Веко атамана поползло вверх и, в лицо опешившему Дрозду вперился бесстрастный взгляд. Затем вверх поползла улитка второго века. Когда оба глаза почти продырявили переносье подручного, блеснули квадратные зубы.

— Назад?! — Бутян громко расхохотался. — Вперёд, жеребчики! Только вперёд!

Вожак поднялся, расправил плечи, хлопнул вскочившего косого по спине.

— Дуди, соколик! Кучкуемся! Раненых — на коней и навстречу обозу. Пусть встают лагерем и ждут. Остальных от обоза — вперёд. Под сотню наскребём.

Бутян окинул взором каменную пустошь. Кивнул на туши покалеченных коней, чтобы позаботились дать быструю смерть. Кто-то тут же бросился исполнять, а над горами уже катился рёв боевого рога, заставляя вздрагивать всё живое за много полётов стрелы.

Услышав далёкий надсадный стон, охрана обоза вскинула головы и, набирая скорость, бросилась на зов. Скоро выметнулись на выжженный склон, усеянный обугленными трупами. Резко остановились, будто ударились в стену запаха горелого мяса, но из-за ближайшей горы вновь коротко рявкнул рог Дрозда. Вбивая копытами пепел, кони рванули с места. Миновав плато, увидали остатки войска, пристроились в хвосте. Из коротких злых фраз узнали о случившемся, тянули шеи, с опасением поглядывая в голову колонны. Скоро атаман придержал коня, подождал когда подтянутся задние. Окинув взглядом невеликое войско, зло сплюнул. Ругнул и чародеев, и Кощея с его поручением, и горы с пригорками.

Впереди, в расщелине скал, показался обрыв и начало древнего моста. Источенный дождями и ветром камень пронизывала сеть трещин. Чёрными норами, зияли дыры от высыпавшихся камней. Кое-где торчали прутья и пучки выцветшей травы. Под ними белели потёки птичьего помёта, но птах видно не было, то ли давно вымерли, то ли, завидев людей, попрятались.

Всадники угрюмо зыркали по сторонам. Настороженно объезжали скалу, загораживающую большую часть моста. Едва показалась середина, Бутян остановился. Ноздри вздулись, пальцы крепче стиснули топор. За спиной заскрежетало вынимаемое молодчиками оружие, но взмах руки атамана приковал отряд к месту. Дрозд таращил косые глаза то на атамана, то на знакомую фигуру, маячащую посреди моста. За ним, на другой стороне ущелья, врос в камень чёрный, как безлунная ночь конь.

Бутян медленно вдохнул, прищурился, рассматривая виновника стольких хлопот. Тот, уперев руки в бока, спокойно прохаживался поперёк моста и, казалось, интересовался лишь бездонной пропастью по обе стороны каменного перешейка. На преследователей глянул мельком, но, как бы между делом, опустил ладонь на рукоять меча.

Бутян оценил выдержку одиночки. Другой бы на его месте храбрился, сыпал ругательствами и насмешками, раззадоривая боевой дух. Этот же прохаживался как на торжище и, будь под ногами ромашки — давно бы сорвал и нюхал. Но ромашек на мосту не было, как и у Бутяна не было желания бросать своих молодцов в атаку. На таком мосту конный пешему не товарищ. А пеших, при определённом навыке, можно десятками отправлять с моста на острые камни, усеивающие дно ущелья.

— Вот те, бабушка, и юркни в дверь, — пробормотал Бутян, потряхивая топором.

Дрозд пробежал по лицу атамана быстрым взглядом. От непонимания взгляд косых глаз на миг выровнялся.

— Батько, ты куда? Ежели на мост, то надо бы сперва хлопцев запустить. Либо…

— Да я вас уже два раза запущал! Остались от орликов вошки, да блошки… да вонища окрест! — проворчал Бутян.

Подручный хлопнул себя по лбу и, еле сдерживая восторг от придумки, выпалил:

— Так давай его каменьями забросаем, пока пеший. И дело сделаем, и забот меньше, метателей с десяток осталось.

Бутян посмотрел на подручного, как корова на протухшую рыбу.

— Уймись, камнемёт! Такое нам не к лицу.

— Эт почему? — не понял Дрозд.

— Потому, что оскорбительно для воя, быть закиданным каменьями. Тем более такой шайкой.

Дрозд едва не подпрыгнул от возмущения.

— Шайкой? Ну, батько, ты и сказал! Это наше-то войско шайка?!

— По сравнению с ним, шайка! — отрезал Бутян утвердительно.

— Ну и пусть он тогда катится к Ящеру! — обиделся косоглазый. — А мы пойдём обратно. В этих краях ни обозов, ни путников с кошелями, одни камни, а я это не ем!

— Нет, сокол мой певчий, и отпускать его не можно! — вздохнул атаман. — Потому как не смогу я спокойно ступать к своему маленькому княжеству, пока знаю, что может встретиться такой вот человечек. Пойду-ка, пожалуй, потолкую. А вы ворочайтесь к обозу. Ждать до вечера! К вечеру не вернусь — сами думайте, как быть. Двигай, будешь за главного!

Он спешился и, не оглядываясь, направился к мосту. За спиной защёлкали бросаемые в ножны мечи, зазвенела упряжь — ватага молча повернула коней вспять. Удаляясь, прогрохотали копыта и, Бутян ещё раз порадовался установленной в отряде дисциплине. Мост приближался. Сотник перестал прохаживаться, стоял, чуть расставив ноги, голову склонил на бок. Атаман крутнул топором, разминая плечо, но едва занёс ногу над первым камнем моста, как в голове знакомо бумкнуло и зашумело.

Ох, не к месту, поморщился Бутян. — Только Чахлыка сейчас не хватало.

Он остановился, в нетерпении постукивая топором по ноге. Издалека донёсся вкрадчивый голос Кощея.

— Будь здрав, доблестный Бутян! Где обретаешься, велики ли успехи?

— Велики, Бессмертный, велики гораздо. — процедил Бутян. — Две сотни уже свою награду получили. Сполна. А обретаюсь в двух днях от того места где ждали. Тут трещинка такая в земле, а через неё мосточек каменный переброшен, узкий, как задница степняка…

— А, припоминаю, — неторопливо продолжал Кощей. — А человечек мой как? Встретились надо думать?

— Да вон он! На самой серёдке стоит.

— Живой!? — в невозмутимом голосе Бессмертного послышалась нотка удивления.

— Да, пожалуй, поживее тебя будет.

Кощей помолчал. Когда заговорил, в змеином шипении звучала издёвка пополам с разочарованием.

— Не узнаю тебя, доблестный Бутян! Неужто не совладал?

Атаман помолчал, встретившись взглядом с дружинником. Тот терпеливо стоял, спокойный и уверенный, только чуть удивлённый заминкой преследователей. Бутян, не отводя глаз, переступил с ноги на ногу. Почуял, что покажется смешным, остановившись в двадцати шагах от врага и что-то бормоча себе под нос. Озлился дурости положения, но в голове снова зашелестел далёкий голос:

— Значит не совладал! — заключил Бессмертный утвердительно. — Выходит не по твоим лошадиным зубам оказался!

— А пошёл ты, почтеннейший! — прошипел Бутян, зверея.

Кощей задохнулся от гнева, но быстро взял себя в руки. Голос вновь зазвучал тихо и умиротворённо:

— Доблестный Бутян, ты не забыл? Я плачу! Выполни и я увеличу золота втрое…

— Да забей ты себе это золото… плашмя! — перебил Бутян и дёрнул головой, вытряхивая из-под темени голос далёкого собеседника. С удовольствием почувствовал, как в голове заметно прояснилось, вновь услышал свист ветра в скалах и глубоко вздохнул.

— Это уже моё дело!..

…Лицо Кощея застыло как валун, из которого вытесали кресло. Кожа натянулась, обрисовав кости черепа. Пальцы на подлокотниках-ушах едва не крошили желтоватый камень. Каждый нерв Бессмертного ловил звуки боя двух смертных, но мысли скользили холодно и неспешно.

Конечно, скорая смерть предстояла обоим, но первым должен был умереть тот, кого звали Извеком. Дружинник, исполнивший Кощеево поручение лучше, чем можно было ожидать. Именно это «лучше» и было причиной, чтобы Сотник отправился в вирый поскорее и любой ценой. Однако, отправить подобного молодца к предкам — дело мудреное. Бойцы, способные с таким справиться, на дороге не валяются.

Бутян, непревзойдённый боец, хитрый как лис и быстрый как ветер, был таким поединщиком. Теперь Кощей, превратившись в слух, ловил звуки боя атамана и Сотника. Кощей чутко вычленял, из топота и звона, яростные рыки Атамана и звуки, вырывающиеся из горла Сотника. Бутян, при каждом взмахе, будто проламывал крепостную стену: слышалась неудержимая мощь и свист рассекаемого топором воздуха. Извек же крякал отрывисто, будто колол дрова точными, выверенными ударами.

Внезапно звякнуло иначе, прошуршало несколько спутанных, неверных шагов. Несколько мгновений сипел лишь воздух, прогоняемый могучей грудью наёмника. Кощей же наоборот — почти перестал дышать, впитывая каждый шорох.

— Неужели сделал!? — прошептал Кощей одними губами.

Нет. Бутян вновь рыкнул, как разъярённый медведь. Между стен ущелья опять зазвучали удары, хрипы раскалённых глоток и шорохи подошв по камню.

Атака следовала за атакой. Кощей болезненно поморщился, будто звуки причиняли невыносимое страдание. Опять что-то тяжёлое грохнулось на мост и, гремя доспехом, покатилось по камням.

— Ну же! — вырвалось у Кощея. — Добей, Ящер тебя задери!..

Но тот, что упал, так же быстро вскочил. Свист летящего топора оборвался гулким звоном, едва не порвавшим ушные перепонки Кощея. Из под чьей-то ноги с хрустом выломались камни, но дробный хруст тут же оборвался — россыпь ушла к скальным клыкам на дне ущелья. Несколько мучительных мгновений тишины и бой продолжился с прежней силой. Внезапно звон прервал смачный шлепок, будто в стену хаты влепили крупный сырой снежок. Другое тело проехалось по земле, вслед загремело выпавшее топорище.

Верхняя губа Кощея брезгливо поползла вверх, лицо перекосила досадная гримаса. Нужды слушать больше не было. Уже и так знал, что поединок закончился. Сейчас быстро шаркнут подошвы сапог Сотника, коротко вжикнет лезвие Кладенца и дело завершит влажный хряп раскалываемого как орех черепа Бутяна… Бессмертный безнадёжно покачал головой, стряхивая наваждение дальнего слуха.

— Ну людишки, — простонал он, поднимаясь с причудливого каменного трона-языка.

Жилистая длань устало потянулась ко лбу, пальцы собрали кожу на висках в складки.

— Жалкие смертные! Всё играют в старые бирюльки! Поединок… Честь… благородство… великодушие… Придурки! Пыль на сапогах времени! Бестолковые созданья, не замечающие горных хребтов поперёк дороги, но спотыкающиеся на самом ровном месте! Пшено наивного Рода! Срань земли!..

Бессмертный зло вздохнул и тяжело направился к столу. Наполнил алмазный кубок, медленно осушил до дна и, как огрызок, швырнул через плечо. Под потолком зала рассыпались колокольчики звонкого эха.

— Почему же в других землях, в самых безмозглых племенах, любой шакал знает, что честность — хорошее качество, когда все вокруг честные, а ты нет. Благородство — великая штука, когда среди благородных сам — подонок. И гордость хороша когда прочие у тебя под пятой!

А у этих все по старинке! Каждый лапотник, едва морду от навоза ототрёт, так туда же… Душа нараспашку, честь всерьёз, гордость до кровавых соплей, благородство — хоть башку откручивай!

Кощей застонал, исполненный бессильной ярости. В сердцах смёл со стола чаши и кувшины.

— Ну ничего, скоро новая вера посшибёт всю спесь. От рабов божьих до простых рабов шажок меньше пичужьего. Коли перед чужим богом спину согнут, то и на колени встать недолго. А вот стоять на коленях придётся долго… Ох, как долго…