В декабре 1867 года уже мало кто вспоминал сказанные весной 1865-го слова Митре о том, что через три месяца аргентинская армия будет в Асунсьоне. А если и вспоминали, то только с горькой усмешкой. С тех пор прошло два с половиной года, а Асунсьон был почти так же далек, как и в начале войны. Союзники все еще топтались в окрестностях Умаиты, продвинувшись в глубь парагвайской территории всего на 20–30 километров и заплатив за это тысячами жизней.

И все же, первые годы войны для альянса прошли не напрасно: Парагваю был нанесен невосполнимый урон в живой силе. Мобилизационные резервы страны иссякли, и численность армии начала сокращаться. Качество войск тоже неуклонно снижалось: оборванные и отощавшие солдаты были уже далеко не той армией, которая в 1865 году вторглась в Корьентес, а в 1866-м одержала победы при Бокероне и Курупаити.

В противоположность этому альянс, несмотря на потери, становился сильнее. В наибольшей степени это относилось к бразильской армии. Ее численность к началу 1868 года достигла 60 тысяч, то есть бразильцы составляли более трех четвертей от общего количества войск антипарагвайской коалиции. В дальнейшем именно они играли решающую роль во всех боевых операциях. Можно сказать, что война Тройственного альянса фактически превратилась в бразильско-парагвайскую войну.

2 января 1868 года скоропостижно умер, заразившись холерой, аргентинский вице-президент Маркос Пас, замещавший Митре на посту главы государства, пока тот с переменным успехом изображал полководца. Митре пришлось срочно возвращаться в Буэнос-Айрес, передав командование аргентинскими войсками герцогу де Кашиасу. На фронте он больше не появлялся. Еще раньше театр военных действий покинул президент Уругвая Флорес.

Таким образом, бразильский маршал стал полновластным главкомом, и ему уже не требовалось никого убеждать в правильности своих решений. В штабе союзников, наконец, наступило реальное единоначалие, которое весьма позитивно сказалось на их дальнейших действиях. Тем более что Кашиас, в отличие от Митре и Флореса, обладал полководческими способностями.

Пропагандистский рисунок из газеты «Сентинела», символизирующий неприступность береговой обороны крепости Умаита

Капитан Карлос де Карвало, получивший за рейд своей эскадры к Асунсьону звание адмирала и титул «барон де Пассажем», что можно перевести как «барон Прохождение» или «барон Прорыв»

Еще в конце 1867 года маршал поручил адмиралу Игнасио разработать план операции по прорыву броненосной эскадры мимо береговых батарей Умаиты и нанесению артиллерийского удара по столице Парагвая. Этот дерзкий план имел не столько военное, сколько моральное значение. Появление вражеских кораблей у Асунсьона должно было оказать серьезное психологическое воздействие на парагвайцев, которым пропаганда много лет твердила об абсолютной нерушимости умаитских рубежей.

Адмирал воспринял эту идею без восторга. Он не сомневался в прочности брони своих кораблей, но по-прежнему опасался мин и знал о цепях, «запиравших» реку. Однако приказы, как известно, не обсуждают, а ищут способы их выполнения.

Цепи поначалу казались наиболее серьезной преградой, но вскоре выяснились кое-какие нюансы, давшие надежду ее взломать. Разведчики установили, что заграждение удерживалось на поверхности тремя понтонами, а если разбить эти понтоны, то оно, скорее всего, уйдет под воду. Если же – нет, то силы таранного удара броненосцев должно хватить, чтобы порвать цепи, так как их прочность рассчитывалась на противодействие кораблям с деревянными корпусами.

В операции предстояло пройти боевое крещение трем новым кораблям бразильского флота, только что прибывшим на фронт. Однотипные мониторы «Пара», «Алагоас» и «Рио-Гранде» были первыми кораблями данного класса, построенными в Бразилии. Они представляли собой небольшие плоскодонные деревянные речные суда длиной 37 метров, шириной 8,5 метров и водоизмещением по 342 тонны. Это были самые маленькие броненосцы, применявшиеся в ходе Войны Тройственного альянса. Сейчас боевые корабли подобного размера назвали бы бронекатерами. Малая осадка позволяла им плавать по мелководью и подходить близко к берегу.

Серия таких мониторов, спроектированных бразильскими инженерами Наполеао Левелом, Карлосом Браконно и Энрике Баптистой, была заложена на судоверфи «Марина-де-ла-Корте» в 1866 году. Она состояла из шести кораблей, которым дали названия бразильских провинций: «Пара», «Алагоас», «Рио-Гранде», «Пьяуи», «Сеара» и «Санта Катарина».

Вдоль ватерлинии их защищали броневые пояса из кованых железных плит шириной 90 см и толщиной от четырех дюймов (102 мм) в центре до трех (76 мм) в оконечностях. Как и у более ранних казематных броненосцев, «Баррозо» и «Тамандаре», плиты крепились на подложке из перобы толщиной 55 см. Палубы покрывала полудюймовая противопульная броня, поверх которой был уложен деревянный настил. Подводные части корпусов обшивались бронзовыми листами для предотвращения гниения и обрастания водорослями.

Бразильские броненосцы идут к Асунсьону под обстрелом батарей Умаиты

Силовая установка, разработанная инженером Браконно, представляла собой две горизонтальные одноцилиндровые паровые машины мощностью по 90 лошадиных сил, каждая из которых работала на один винт диаметром 120 см. Обе машины питались от одного цилиндрического парового котла и сообщали кораблю скорость до восьми узлов.

Самым интересным в этих мониторах было их вооружение, состоявшее всего из одной, но мощной и дальнобойной пушки, установленной во вращающейся броневой башне. Передняя, слегка закругленная стенка башни была сделана из шестидюймовой брони, прямые боковые стенки – из четырехдюймовой, а задняя, тоже скругленная, – из трехдюймовой. Башня вращалась вокруг центральной оси вручную, с помощью ворота и зубчатой передачи. Для поворота на 180 градусов четырем матросам требовалось крутить ворот в течение минуты.

На вступивших в строй с августа по октябрь 1867 года «Пара», «Алагоасе» и «Рио-Гранде» стояли 70-фунтовые (152 мм) гексагональные пушки Уитворта, а на следующих трех мониторах, поднявших флаги в 1868 году, установили более мощные орудия той же марки калибром 120 фунтов (178 мм). Дополнительным оружием, как и у остальных бразильских броненосцев, служил таран, которым ни один из этих кораблей ни разу не воспользовался.

Безуспешная попытка парагвайцев взять на абордаж монитор «Алагоас», картина Виктора Мерелеса

Экипажи «бронециклопов» состояли из 35 матросов и восьми офицеров.

Помимо трех однопушечных мониторов, адмирал Игнасио выделил для участия в операции казематные броненосцы «Тамандаре», «Баррозо» и тяжелый двухбашенный монитор «Байя». Эскадру возглавил капитан «Тамандаре» Карлос де Карвало. Однопушечники из-за своих небольших размеров вмещали очень малые запасы угля – всего на сутки, а после прорыва броненосцам предстояло еще неопределенное время действовать во вражеском тылу. Поэтому бразильцы решили, что к Асунсьону «малыши» пойдут не своим ходом, а в связках с более крупными кораблями. «Баррозо» взял на буксир «Рио-Гранде», «Байя» вел «Алагоаса», а «Пара» прицепили к «Тамандаре».

Дата начала операции неоднократно откладывалась из-за различных поломок, но к вечеру 18 февраля все броненосцы были исправны, и Игнасио решил больше не медлить.

В 0.30 19 февраля три сцепки, преодолевая течение, начали огибать мыс с холмом Малакофф. Расчет бразильцев на внезапность, побудивший их идти на прорыв в темноте, не оправдался, парагвайцы уже ждали возле заряженных орудий. О приближении противника их известил шум паровых машин, слышный издалека в тишине жаркой летней ночи.

Когда головные корабли эскадры показались из-за мыса, почти сотня береговых орудий открыла по ним огонь. Через минуту в ответ загрохотали пушки броненосцев. Шедшие в первой связке «Байя» и «Алагоас» дали залп по удерживавшим цепи понтонам. Одновременно с противоположной стороны в Умаиту полетели снаряды наземных дальнобойных батарей редута Паре-Кью и форта Сан-Солано. Это был первый массированный обстрел крепости с начала войны.

Выставленная в бразильском морском музее броневая плита броненосца «Алагоас» со следами попаданий парагвайских ядер

Несколькими попаданиями понтоны были разбиты, а цепи, как и предполагали бразильцы, ушли под воду. «Байя» и «Алагоас», развернув башни вправо, перевели огонь на берег. Их поддержали шедшие следом «Баррозо», «Тамандаре», «Пара» и «Рио-Гранде».

Хотя на кораблях было всего 13 пушек, из которых в сторону Умаиты могли стрелять лишь девять, вскоре стало ясно, что огневое превосходство – на их стороне. Парагвайские ядра, как уже бывало не раз, отскакивали от брони, оставляя на ней лишь вмятины.

Бразильцы же стреляли фугасными снарядами, от которых в крепости начались пожары. Яркое зарево горящей Умаиты осветило ночное небо. Удачно пущенный снаряд влетел в амбразуру батареи «Лондрес» и взорвался внутри каземата, подбив одно из орудий и разорвав его прислугу.

И все же парагвайские артиллеристы не разбежались по укрытиям, а продолжали неравную дуэль. Кому-то из них удалось перебить буксирный канат, связывавший «Байю» с «Алагоасом». «Байя», повинуясь машинам, продолжала двигаться вперед, «Алагоас» с неработающим двигателем понесло течением в обратном направлении. С каждой секундой расстояние между ними увеличивалось, и вновь завести буксир было уже невозможно.

Парагвайцы, заметив это, сосредоточили огонь на «Алагоасе» в надежде утопить хоть один вражеский корабль. Но все было напрасно. С монитора снесло шлюпки и мачты, однако броня выдержала все попадания. Не удалось даже заклинить башню, и уже по чистому везению уцелела дымовая труба.

Тем временем слегка поредевшая бразильская эскадра продефилировала мимо всех восьми береговых батарей Умаиты. Примерно в полвторого ночи «неприступная» крепость осталась позади. И хотя судьба «Алагоаса» вызывала тревогу, Карлос де Карвало был доволен, ведь все остальные броненосцы не получили серьезных повреждений и не потеряли ни одного матроса.

Относимый течением «Алагоас» вскоре скрылся за излучиной реки, где его не доставали парагвайские пушки. Там он бросил якорь, а матросы тщательно осмотрели судно. Они насчитали более 20 следов попаданий разнокалиберных ядер, однако ни одно из них не нанесло серьезных повреждений корпусу и башне.

Выяснив это, капитан «Алагоаса» теньенте Жоаким Антонио Маурити решил рискнуть. Он приказал развести пары и вторично идти на прорыв уже в одиночку. Его не смутило даже то, что приближался рассвет, а чтобы поднять давление в котлах и запустить машины, требовалось не менее часа.

Солнце уже поднималось над горизонтом, когда монитор вновь показался из-за холма и, набирая скорость, двинулся к вражеским батареям. Но в этот раз парагвайцы не стреляли, а попытались захватить корабль. От берега отчалили 12 каноэ и устремились наперерез «Алагоасу». В каждом из них, борясь с течением, налегали на весла по восемь – десять гребцов, вооруженных саблями, баграми и абордажными топориками.

Бразильцы вовремя заметили угрозу и отреагировали незамедлительно. Они задраили палубные люки, а полтора десятка офицеров и матросов вылезли на крышу башни и открыли стрельбу по лодкам из ружей и револьверов. Гребцы падали один за другим, роняя весла, но четыре каноэ все же смогли догнать броненосец и от 30 до 40 парагвайцев взобрались на палубу.

Однако плана дальнейших действий у них не было. Некоторые пытались карабкаться на башню, но их расстреливали в упор. Другие отчаянно рубили запертые люки и вентиляционные решетки машинного отделения, но топоры против железа были бессильны. Поняв, что проникнуть внутрь не удастся и что рано или поздно их всех перебьют, уцелевшие парагвайцы стали прыгать за борт в надежде доплыть до берега. Нескольких затянуло в винты, и пенный бурун за кормой «Алагоаса» покраснел от крови.

Увидев, что попытка абордажа провалилась, парагвайские артиллеристы дали залп, едва не ставший для «Алагоаса» роковым. Тяжелое ядро, ударив в корму, сорвало броневую плиту, уже расшатанную предыдущим попаданием. При этом деревянная обшивка треснула и в корпусе образовалась течь.

Матросы лихорадочно заработали ручными помпами, едва справляясь с прибывающей водой. Наверное, капитан Маурити в этот момент проклинал себя за дерзость, ведь еще одно такое попадание – и его корабль пойдет ко дну на виду у ликующих парагвайских солдат.

Но удача в тот день была на его стороне. Очередной залп не принес результата, лишь пара небольших ядер рикошетировала от брони, а «Алагоас» уже выходил из зоны обстрела. Но о том, чтобы догнать эскадру, теперь речи не было, матросы выдыхались, откачивая воду из трюма. Проковыляв еще несколько километров, «Алагоас» выбросился на берег у поселка Тайи. Риск захвата ему не грозил, поскольку этот участок побережья контролировали бразильские войска.

Эскадра де Карвало была уже далеко, но примерно в 7 часов утра ее ожидал сюрприз. На противоположном от Умаиты берегу реки внезапно возникло парагвайское укрепление, о существовании которого бразильцы не знали. Этот земляной форт, названный Тимбо, парагвайцы возвели в конце 1867 года, чтобы не допустить обхода Умаиты по правому берегу. Однако его не успели полностью вооружить, поэтому эскадру встретили огнем всего 12 орудий калибром 32 и 68 фунтов. Корабли вступили с ними в перестрелку, в ходе которой монитор «Рио-Гранде» выдержал шесть попаданий, а затем проследовали дальше.

Когда Лопесу, находившемуся в своей полевой ставке Пасо Пуку, доложили о прорыве вражеской эскадры, он решил, что бразильцы собираются высадить десант в Асунсьоне, где практически не было войск. Маршал тотчас же отбил телеграмму вице-президенту Санчесу и военному коменданту столицы полковнику Фернандесу с приказом немедленно эвакуировать город.

Правительству, парламенту, чиновникам, полицейским и работникам госпредприятий предписывалось срочно выехать в расположенный примерно в 20 километрах от Асунсьона городок Лука. Туда же надлежало вывезти все ценности, архивы и перегнать подвижной состав железной дороги. А тех, кто откажется уезжать, Лопес приказал вывозить или уводить принудительно.

Эта телеграмма повергла столичное начальство в шок, ведь асунсьонцы искренне верили в то, что Умаита – неприступна. Придя в себя, чиновники бросились паковать вещи, а полицейские начали обходить жилища, подлежащие эвакуации. Вечером от вокзала «Сан-Франсиско» под проливным дождем отошел поезд с государственными бумагами, деньгами из казначейства и теми счастливчиками, которым хватило мест в пассажирских вагонах.

А по раскисшим проселочным дорогам потянулись вереницы повозок, карет, фургонов и пеших беженцев, тащивших на себе свой скарб. Многие шли с детьми, самых маленьких женщины несли на руках. По воспоминаниям решившего остаться в городе Чарльза Уошборна, это была очень печальная картина. Худые, оборванные и босые люди, угрюмо бредущие под струями тропического ливня, выглядели жалко и растерянно, ведь их привычный мир внезапно рухнул.

Ночью к Уошборну неожиданно явились несколько человек из президентского дворца, которые принесли тяжелые сундуки с золотыми монетами и ювелирными изделиями. Американского посланника попросили спрятать все это на территории дипмиссии в надежде, что после захвата города союзники не станут ее обыскивать. Непонятно, почему эти ценности не эвакуировали в Луку. Возможно, Лопес хотел, чтобы о них узнало как можно меньше людей.

На следующий день эскадра де Карвало подошла к Асунсьону и обстреляла только что построенный неподалеку от берега президентский дворец, вызвав смятение у оставшихся жителей города. Впрочем, обстрел получился чисто символическим, так как эскадра выпустила почти весь боекомплект по Умаите и форту Тимбо. Береговая батарея, стоявшая у здания центральной таможни, почему-то не открыла ответный огонь. Парагвайские источники ничего не пишут по этому поводу, но можно предположить, что ее казематы были пусты, а пушки – перевезены в Умаиту.

Никакого десанта бразильцы не высаживали, поскольку это изначально не входило в их планы, так что поспешная эвакуация Асунсьона оказалась ненужной. Она лишь сыграла на руку альянсу, ослабив доверие парагвайцев к официальной пропаганде. Но многолетняя идеологическая накачка все еще давала о себе знать, поэтому большинство парагвайцев по-прежнему верило в победу и боготворило своего президента.

24 февраля бразильцы вернулись на исходные позиции, еще раз пройдя Умаиту и снова не понеся потерь, хотя кому-то из парагвайских канониров удалось повредить броневой пояс броненосца «Тамандаре». Проплывая мимо «Алагоаса», корабли приветствовали его команду гудками. Так закончился этот двухсоткилометровый рейд, в котором бразильцы не потеряли ни одного человека, а потери парагвайцев вновь остались неизвестными.

Очередная наглядная демонстрация могущества и неуязвимости броненосной эскадры заставила парагвайское командование срочно искать средства противодействия панцирным монстрам, так как на артиллерию надежды уже не было.

Узнав о неудачной попытке захватить «Алагоас», парагвайцы так и не придумали ничего лучше, чем ее повторение более крупными силами. Решив, что главной причиной провала абордажной атаки была готовность экипажа броненосца к ее отражению, следующую попытку решили предпринять ночью, чтобы захватить врага врасплох и не дать матросам задраить палубные люки.

Для предстоящей операции в Умаите собрали 24 каноэ, каждое из которых вмещало по 10–12 гребцов, а из гарнизона крепости отобрали 250 добровольцев – наиболее сильных, ловких и хорошо владевших приемами рукопашного боя. Перед ними с зажигательной речью выступила мадам Линч, которой муж недавно присвоил уникальное воинское звание «маршалина».

Зная, что бразильцы используют корабли, изначально предназначенные для Парагвая, Линч рассказала об этом, закончив речь громким призывом «Верните свои броненосцы!» Затем она распорядилась угостить бойцов дорогими сигарами и пообещала, что после удачного завершения операции каждый участник получит коробку таких сигар из ее личных запасов.

Отряд, которому предстояло захватить броненосцы, назвали Cuerpo de Bogavantes, в переводе с испанского – «Корпус омаров». Очевидно, имелись в виду могучие клешни этих ракообразных. «Омаров» возглавил лейтенант Игнасио Перейра. Их вооружили саблями, мачете и абордажными топориками, причем каждый брал то оружие, которым лучше владел. Не откладывая дело в долгий ящик, атаку назначили на ночь с 1 на 2 марта.

Элиза Линч в сшитом специально для нее мундирном платье «маршалины»

В ту темную безлунную ночь передовой дозор у Пуэрто Элисарио несли монитор «Лима Баррос» и плавбатарея «Кабрал». Они стояли на якорях за мысом, скрывавшим их от орудий Умаиты. Другие корабли бразильской эскадры располагались ниже по реке. Поэтому именно «Кабрал» и «Лима Баррос» подверглись нападению «омаров», тихо спустившихся по течению на своих каноэ, замаскированных охапками травы и камыша.

Многие офицеры и матросы броненосцев предпочитали в хорошую погоду ночевать на верхней палубе, а не в жарких, тесных и душных подпалубных помещениях. Так было и на этот раз. Часовые слишком поздно заметили нападавших и начали стрелять, только когда каноэ подошли вплотную. Разбуженные выстрелами моряки вскакивали, еще не осознавая, что происходит, а на палубы с обоих бортов уже карабкались «омары». «Лима Баррос» атаковали с четырнадцати лодок, а «Кабрал» – с восьми. Еще два каноэ пронесло течением мимо броненосцев и прибило к берегу южнее Умаиты.

К чести бразильцев, они быстро пришли в себя и оказали сопротивление, однако парагвайцы дрались лучше. Десятки моряков были убиты, но некоторым все же удалось запрыгнуть в палубные люки и захлопнуть за собой броневые крышки. Маленький и щуплый капитан «Лима Барроса» Аурелио Гарсиндо Фернандес, спасаясь от врагов, как-то умудрился пролезть в башню сквозь пушечный порт шириной менее 40 сантиметров, правда, при этом он сильно повредил руку.

Броненосная плавбатарея «Кабрал»

«Омары» атакуют бразильские броненосцы

За несколько минут парагвайцы зачистили палубы обоих броненосцев, но дальше повторилась история «Алагоаса» – «омары» не смогли проникнуть внутрь «плавучих сейфов». Уцелевшим членам команд «Кабрала» и «Лима Барроса» оставалось лишь ждать, когда к ним придут на помощь. Долго ожидать не пришлось: на стоявших неподалеку броненосцах «Бразилия» и «Эрвал», услышав звуки боя, сразу поняли, что происходит. Корабли развели пары и устремились на выручку.

В боекомплект их орудий входили не только ядра и фугасы, но и картечь. Ранее бразильским комендорам не приходилось ее применять, но в этот момент она очень пригодилась. Подойдя на близкую дистанцию к атакованным броненосцам и убедившись, что на их палубах только враги, артиллеристы «Бразилии» и «Эрвала» навели орудия и дали убийственные картечные залпы, которые буквально смели «омаров». Попутно они изрешетили трубы, шлюпки и небронированные надстройки, но для укрывшихся за броней матросов картечь не представляла угрозы.

Уцелевшие в свинцовом вихре парагвайцы не стали дожидаться следующих залпов. Спрыгнув с палуб в свои каноэ, они изо всех сил погребли к берегу. Попытка захвата броненосцев закончилась полным фиаско. Если бы перед «омарами» поставили более скромную цель: не захватить, а заминировать и взорвать корабли, то они, скорее всего, смогли бы ее достичь, нанеся бразильскому флоту тяжелый урон. Но парагвайцев в который раз подвела недооценка противника и завышенное представление о собственных возможностях.

В результате абордажной атаки на «Кабрале» и «Лима Барросе» погибло в общем счете 40 офицеров и матросов. Потери среди нападавших бразильцы оценивают в 150 человек, однако сложно сказать, насколько справедлива эта оценка. Известно только, что сигары Элизы Линч остались невостребованными.