Предание древнее это Поведал мне старый солдат. Над озером жаркое лето Лучистый раскинуло плат. Мы берегом вышли к ложбине. В заросшем овражке, в пыли, Валялись, торчали, как бивни, Поломанные костыли. — И я на таких же подпорках Домой воротился с войны. Вон видите ровную горку, Зеленую, вроде волны?.. И сказку повел он, как песню. Слыхал или выдумать смог, А озеро вторило плеском И пену стелило у ног. Мне так захотелось поверить В рожденье целебной воды, Что сказка ступила на берег, В песке оставляя следы… В степном приуральском предгорье, Незнамо в какие года, То озеро не было горьким — Плескалась вода как вода, Как будто трехверстное блюдо На скатерть легло, в ковыли, Вдали — караваном верблюдов Горбатые горы брели. А степи до самого кряжа Волнились такой муравой, Что кони и вершники даже Тонули в траве с головой. И людям бы жить на просторе, Но с той же безвестной поры На мирные хижины горе Слетело с Змеиной горы. Чуть зорька над нею забрезжит, Глаза золотые открыв, Зубовный доносится скрежет И шорох драконовых крыл. И тяжко от черной напасти, И страшен злодейский налет, Когда из разинутой пасти Он бешеной пеной плюет: То ноги ломотою стянет, То тряской вконец сокрушит, То язвой лицо испоганит, То силы, то жизни лишит. Джигиты, и старцы, и дети, И жены, недолю кляня, Страшились небесного света, Как волки боятся огня. Не то чтобы поле засеять Да выездить резвых коней, — Жилища покинуть не смели, Пока не натешится змей. И только из крайней саманки, Едва рассветет синева, За травами шла спозаранку К далеким урманам вдова. И снадобья слабых спасали, И смерть отгоняло питье, И матерью люди прозвали За щедрое сердце ее. Невесть по какому закону Весь в матушку, ласковый сын Один не боялся дракона И вырос могуч и красив. Однажды в годину печали На женский отчаянный крик Забрел по дороге случайно В селение дервиш-старик. И люди, стеная и плача, Спросили того мудреца: — Неужто погибнем мы, старче, А бедам не будет конца? Воздел он иссохшие руки, Как ветки сухой карагач: — Не даст избавленья от муки Ни гнев, ни покорность, ни плач. Одна лишь великая жертва Спасет от проклятья село, Одно лишь великое сердце Осилит великое зло. Найдите его — и злодея Сотрет оно с вашей земли!.. …И люди на мать поглядели И молча глаза отвели. Она ничего не сказала — Ответить ей было невмочь, Смотрела сухими глазами Она в непроглядную ночь И видела сына родного, Забитый бедою аул… А сын ее понял без слова И к поясу нож пристегнул. И конь его нес ураганом К Змеиной горе, на восток, И долго под черным шиханом Белел материнский платок. Заря подрумянила небо Над синими стрелами крон, И выметнул в небо свирепо Когтистые крылья дракон. И снова к печальному краю Коварная тень поползла, И кто-то кричал, умирая… А мать у дороги ждала. Прошли по степи суховеи, А ночью бесилась гроза. Когда же заря, багровея, Опять приоткрыла глаза, То рваная тень заметалась, Истошный послышался стон, Подбитые крылья пластались И вихрем трясли небосклон. Но третье спокойное утро Легко поднялось из ночи И нежно, светло, златокудро Рассыпало в небе лучи, Как будто на лебеде белом Заря молодая плыла, И черная мгла не задела Ее золотого крыла. Приветному солнцу навстречу, Ликуя, народ выбегал. Звенели веселые речи, Дымился кизячный мангал, Готовили женщины пищу, Седлали джигиты коней, И людям свое пепелище Казалось милей и родней. А девушки пели, как птицы, И тешили дети аул, И ветер в открытые лица Емшаном и донником дул. И в праздничном, вольном веселье Счастливцы забыли о том, Как дорого стоит спасенье, Чей сын не воротится в дом… Нет, мать о каменья не билась, Сыновий потрогала след, Родимой земле поклонилась И сыну, которого нет. Брела по зеленому склону, Смотрела, как степь расцвела, Услышала радостный гомон Спасенного сыном села.

Тот шум ее душу и тело Как острой косой подкосил: Для горя ей силы хватило — Для радости не было сил. Головушку думы качали, Усталые ноги не шли, Печальные чайки кричали И к озеру стоном вели. Осока, плакун да купавы Шептали, ложась под ступни: — Приляг на пахучие травы, У тихой воды отдохни! Упала. Ударилась оземь, И кровь застучала в висок, И хлынули горькие слезы На мокрый прибрежный песок, У горла огнем полыхали, Тоской обжигали зрачки, От каждой слезинки сбегали К озерному дну роднички. Кипели соленые брызги, Струился горючий ручей, Пока не истаяли искры На дне материнских очей… А дома старейшина рода За пиршеством вспомнил о ней: — Подайте для матери меда И мяса кусок пожирней! Но старая мать не сидела Хозяйкой в почетном кругу. Нашли ее хладное тело На мокром от слез берегу. Печальный обряд совершили И в память на веки веков На холм положить порешили Земли от родных очагов. Тяжелые горные камни, Огромные комья земли Всю ночь поднимали руками, Все выше несли и несли. Забыли про боль и усталость, Дымились ладони от ран, И снова брели, спотыкаясь, Пока не вознесся курган. Еще петухи не пропели, Лучи облаков не зажгли, А люди к озерной купели Помыться — напиться пришли. И — чудо! Как нежные крылья, Вода их тела обвила, Смахнула и боль, и бессилье, А новые силы влила. Тут диву бы им подивиться, Испить от души, да нельзя: Светлее слезинки водица, Но вот солона, как слеза. А солнце над степью смеется: — Вода солона — не беда, Зато в родниковых колодцах Свежа питьевая вода! С тех пор над лазурью озерной Лишь зори да чайки парят, Да люди к воде чудотворной Пути издалека торят.