Уже начали вытягиваться тени и приближалась пора, когда отдохнувшая рыба идет со дна к поверхности, а солнце все не унималось. Разогнав людей по хижинам, оно со злым упорством палило умолкшую деревню. Даже голодные собаки угомонились, прервав извечную грызню.
Тауранги сидел на корточках в тени соломенного навеса и чистил ружье. Он очень любил это занятие. Раньше, мальчишкой, Тауранги с удовольствием чистил отцовские ружья. А теперь, когда стал воином, готов был часами орудовать шомполом и влажной от льняного масла тряпочкой. Прошлой весной Те Нгаро подарил ему старенький мушкет, заплатив за него торговцу-пакеха сорок корзин кумары, шесть взрослых свиней и шесть сосунков. У великого вождя было три новых ружья. Но ими пользоваться мог только он сам, даже для сына они были табу. Вот и пришлось купить.
У Тауранги хорошее ружье, послушное. Не беда, что ствол сверху побит и исцарапан, а через приклад пролегли кривые трещины. Когда лежит, оно кажется старым, а на охоте — совсем молодое. Ни одного лесного голубя не упустит железное пу, уважает хозяина. Наверное, за то, что Тауранги его так часто кормит маслом и чистит. И по-дружески беседует с ним, совсем как равный, хоть он и сын великого арики.
— Плотнее набивай, плотнее! — раздался вдруг где-то за домом гневный женский голос.
Как трудно бывает угодить матери, ох! Конечно, Хапаи — главная из трех жен вождя, она привыкла кричать и командовать. Только зачем же все время сердиться, сердиться, сердиться? Тауранги не припомнит случая, чтобы она обронила ласковое слово, обращаясь к младшим женам, хотя те всегда работают на совесть, приумножают богатства Те Нгаро. Сейчас и Таитеа и Каникани в поле, на посадке кумары, вот мать и отводит душу, покрикивая на рабов, занятых начинкой калебас. Истинно: женщина в доме — что попугай в лесу.
Тауранги раздул ноздри и втянул в себя воздух, пытаясь поймать аромат жареного мяса. Но ничего не учуял. Рабы, удалив кости и жир из птичьих тушек, уже обжарили их на углях и сейчас набивают ими плетеные сумки. Потом они зальют мясо растопленным жиром и, чтобы уберечь от собачьих зубов, повесят калебасы на высоких шестах. Те Нгаро любит заготовленное впрок мясо, оно не переводится у них в доме круглый год. Когда Тауранги станет вождем, он тоже будет есть эту пищу богов. А пока остается только принюхиваться да глотать слюнки. Хотя сыну арики на пищу жаловаться грех. Жареных крыс или копченую свинину он может есть каждый день. Не говоря уж о рыбе, кумаре или сушеных корнях.
И все же… Он отдал бы лучшую свою палицу, только бы попробовать то, что готовят сейчас за домом отцовские рабы.
Мысль о калебасах взволновала Тауранги. Но завидовать вождю нехорошо, ох, как нехорошо!
Тауранги поднял ружье прикладом вверх и, сощуря глаза, заглянул в ствол.
— Те Иети! — крикнул он, не оборачиваясь. — Иди сюда, Те Иети!
Лысый старичок, который дремал под пальмой в нескольких шагах от хижины, вздрогнул и испуганно открыл глаза.
— Иду, иду… — отозвался он, с трудом поднимаясь с земли и почесывая грудь, сдавленную остро выпирающими ребрами.
— Мне скучно, Те Иети, — сказал Тауранги, жестом приглашая старика сесть рядом. — Расскажи мне что-нибудь веселое.
— Веселое?.. — неуверенно Переспросил Те Иети, собирая на лбу гармошку морщин. — Может быть, о том, как поменялись шкурами кит и каури?
— Нет, — поморщился Тауранги. — Другое… Я же сказал тебе — веселое. Я хочу смеяться.
Те Иети покорно кивнул. Его изможденное лицо с почти стертой от времени татуировкой напряженно застыло. Сущее мученье рассказывать что-либо сыну Те Нгаро. Попробуй ошибись! Тауранги хоть и молод, но знает старинные легенды не хуже седоголовых стариков. Он всегда был лучшим учеником в школе фаре-курэ.
Третий день живет Те Иети в нахлебниках у Те Нгаро. Подвергнув хозяйство старика разграблению, вождь милостиво подкармливает Те Иети. Хорошо еще, что Тауранги благоволит к дочке, иначе от сварливой Хапаи житья бы не было. Осенью сын вождя хочет жениться на Парирау. Ох, скорее бы приходила осень! Тогда никто в деревне не посмеет оскорбить утратившего ману Те Иети…
— Почему ты молчишь, старик? — недовольно спросил Тауранги. — Ты опять уснул?
Те Иети затряс головой: нет-нет, он сейчас развеселит сына арики. Он расскажет ему о том, как хитрый Мауи заставил своих братьев долго-долго кричать голосом совиного попугая, а сам в это время слопал весь их улов.
Тауранги одобрительно кивнул. Он любил рассказы о проделках лукавого и смелого Мауи.
— Дай мне шкуру… вон ту, сухую, — сказал он. — Я буду обтирать ружье, а ты говори.
— Однажды, когда была хорошая, теплая погода, — нараспев начал Те Иети, -Мауи и его братья столкнули свое большое каноэ в море и поплыли туда, откуда всегда приходит к нам солнце… — Монотонно шелестит надтреснутый голос, чуть слышно шуршит сухая крысиная шкура, скользя по металлу. — «Посмотрите, наша лодка скоро переполнится рыбой! — воскликнул один из братьев. — Не пора ли нам вернуться на сушу?»
Но Мауи не хотел возвращаться так скоро. Он взял и отодвинул берег подальше. Огорчились братья, всплеснули руками, закричали: «Ox! Ox!» — Те Иети закашлялся, сделал глоток из нагретой солнцем тыквенной бутылки, плечом вытер губы и продолжал: — Тихо-тихо засмеялся Мауи. Он решил дождаться, когда каноэ будет полно рыбой до краев, чтобы потом ему досталось побольше…
«Надо будет завтра отнести другу Хенаре самой лучшей рыбы, — подумал Тауранги. — Теперь уже поздно, солнце склоняется. Выйду сразу же, как только явятся тени утра, чтобы вернуться, когда солнце будет прямо, как столб. Как хорошо, что друг Хенаре жив и здоров. Спасибо Ангануи, добрую весть он принес мне сегодня…»
— Наверно, вода уже теплая, — прервал он бормотание старика. — Принеси-ка похолодней…
Те Иети не успел выполнить приказ. Рука, потянувшаяся к бутылке, замерла в воздухе.
— Раупаха идет сюда! — в испуге шепнул Те Иети.
Тауранги поднял голову и нахмурился: по угрюмому лицу приближавшегося Раупахи можно было судить, что известие он несет не из добрых. Из-за спины младшего вождя выглядывал запыхавшийся курчавый паренек.
Тауранги положил на циновку ружье, встал и пошел навстречу.
— Странные вести, Тауранги, странные вести, — сухо сказал Раупаха, еле коснувшись широким переносьем кончика носа Тауранги.
— Слушаю тебя, — спокойно ответил юноша, почти уверенный, что сейчас непременно услышит от Раупахи неприятность.
— Оказывается, ты стал лучшим другом вероломных пакеха, вот как!
Тауранги смолчал. Заложив большие пальцы за края набедренной повязки, он ждал продолжения.
— Пакеха вмешиваются в наши распри, они уже учат нас воевать, — глумливо воскликнул вождь и закатил глаза. — Зачем, Тауранги, ты выбалтываешь им все?
— Твои слова, Раупаха, скатываются по моим ушам, как дождь по крыше, — еле сдерживая раздражение, процедил сквозь зубы Тауранги. — Они лишены смысла. Я не понимаю тебя, арики.
Метнув на юношу презрительный взгляд, Раупаха вытолкнул курчавого паренька.
— Скажи ему, Каиака! — приказал он.
С робостью поглядывая исподлобья то на Раупаху, то на Тауранги, мальчик пробормотал:
— Желтоволосый пакеха ищет тебя, Тауранги. Он говорит, будто ваикато уже на пути к нашей земле…
Глаза Тауранги радостно блеснули:
— Это Хенаре! Где он?!
— Там, где Зеленый Язык лижет болото… На длинном поле кумары. Китепоки говорил с пакеха и послал меня сюда.
— У пакеха лживый язык, — резко вмешался Раупаха. — Хотел бы я знать, зачем он пугает…
Но Тауранга, забыв о вежливости, не менее резко перебил:
— Хенаре — мой друг, помни! Он спас от смерти сына Те Нгаро. Идем же, я хочу его видеть… — И, обернувшись, крикнул: — Те Иети! Я ухожу!..
…Он не сразу сообразил, что произошло. Парирау крикнула что-то неразборчивое и стремглав бросилась вперед. Генри растерянно смотрел, как замелькали в густой луговой траве ее стройные ноги, как разлетелась на бегу копна волос. И только заметив вдали три человеческих фигуры, спускающиеся с безлесного склона, понял причину ее неожиданного бегства. Конечно, эти люди шли встретить его, Генри. Одним из них мог быть и Тауранги.
Генри ускорил шаг. Легкая обида на Парирау шевельнулась в груди. Как просто оставила она его, словно еле дождалась повода, чтобы удрать. А ему уже начинало казаться, что девушка совсем не безразлична к пакеха Хенаре. По крайней мере, он то и дело ловил на себе ее восторженный взгляд, да и улыбалась она…
«Вот-вот, вообразил невесть что, — сердито оборвал себя Генри и носком башмака сшиб головку стелющегося оранжевого цветка. — Девчонка ни разу не видела вблизи живого европейца, глазела, как на забавную диковину, а ты и распалился: ах, влюбилась!.. Разумеется, она благодарна тебе за спасение наследного принца, но ведь и остальные нгати ничуть не меньше признательны. Но что там такое?! Кто ей этот человек?!»
Генри увидел, что Парирау подбежала к мужчинам, обвила одного их них руками — совсем так, как час назад обнимала его самого. «На всех она вешается, что ли?» — с неприязнью подумал Генри, и тут догадка обожгла мозг: этот человек- Тауранги! Странно, но он не обрадовался ей. Генри страстно захотелось, чтобы он ошибся, но предчувствие не обмануло. «Я очень невезучий человек», — с горечью думал он, глядя, как бегут к нему, взявшись за руки, улыбающиеся Тауранги и Парирау.
— Хенаре!..
Сияющее лицо Тауранги… Он размахивает ружьем, что-то кричит.
Генри тряхнул головой. Глупости, сентиментальная чушь…
— Хаэре маи, Тауранги!
Он крепко, от чистого сердца стиснул скользкие от пота плечи друга.
— Что случилось, Хенаре, какую весть ты принес?
Тауранги напрасно старался придать лицу серьезность. Радость продолжала плясать в его темных, чуть раскосых глазах.
Ответить Генри не успел.
— Хаэре маи! — сдержанно поздоровался высокий воин, приближаясь к ним и знаком приказывая Парирау и курчавому подростку отойти.
— Хаэре маи, — почтительно отозвался Генри, догадываясь, что этот человек не просто воин. Такой красивый мохнатый плащ с бахромой он видел лишь на двух-трех вождях, окружавших Хеухеу. Пучок пышных перьев в волосах, сложнейшая татуировка… Не сам ли Те Нгаро? Нет, для отца Тауранги он, пожалуй, молод.
— Великий Те Нгаро второй день гостит в соседней деревне, — будто угадав его мысли, быстро заговорил Тауранги. — Раупаха, один из младших вождей племени, хочет тебя выслушать.
Раупаха кивнул. Его колючие глаза настойчиво искали встречи с глазами англичанина.
— Я узнал замыслы Хеухеу…
Генри коротко пересказал то немногое, что знал о готовящемся нападении ваикато. Упорный взгляд Раупахи беспокоил его. Генри сбивался, забывал нужные слова. Умолчал он только о договоре ваикато с отцом.
Когда он закончил, помрачневший Тауранги обратился к вождю:
— Раупаха, что ты думаешь об этом? Не следует ли послать за Те Нгаро? Не время ли перебираться в крепость?
Раупаха продолжал внимательно разглядывать Генри.
— Я хочу знать, — сказал он наконец, будто не расслышав, о чем его спрашивал Тауранги, — я хочу знать, почему наш враг Хеухеу-о-Мати открыл свой военный секрет молодому пакеха Хенаре?
Ответ на этот вполне естественный вопрос Генри заготовил заранее.
— Мой отец — мирный пакеха, слабый старик. Он не вмешивается в распри маори, дружит со всеми племенами. Думаю, Хеухеу предупредил его, что в ближайшее время будет занят войной и не сможет с ним торговать.
Генри говорил уверенно, но по тому, как щурились глазки Раупахи, понимал, что вождь ему не верит.
— О молодой пакеха! Раупаха, видно, поглупел, — в голосе маорийца звучала откровенная насмешка. — Раупаха не может понять, отчего Хенаре решил, что ваикато нападут непременно на нас, а не на нгати-ватуа, или на нгати-хуатуа, или на ури-о-нау, или на нгапухов, или на те-рарава?.. Хеухеу не назвал имя своих врагов. Почему же пакеха Хенаре беспокоится за судьбу нгати?
В расчеты Генри не входило передавать кому бы то ни было содержание ночной беседы Типпота и старого Гривса. Он знал, как дорого это обойдется отцу. Но никакое другое объяснение не приходило на ум. В самом деле, откуда он мог узнать об угрозе, нависшей над племенем Тауранги?
Чувствуя, что краска начинает заливать шею и щеки, Генри отвернулся от Раупахи.
— Друг мой Тауранги! — сказал он, обращаясь к озадаченному их диалогом юноше. — Этот человек хочет видеть во мне врага. Жаль. Не значит ли это, что и ты сомневаешься в Хенаре?
Тауранги вздернул подбородок.
— Нет! — воскликнул он, хватая Генри за локоть и с ненавистью оглядываясь на Раупаху.
Краем глаза Генри видел, что Парирау следит за ними. Поджав под себя ноги, она сидела на траве ярдах в тридцати и вряд ли могла что-либо расслышать. Однако сцена, которую она наблюдала, была достаточно выразительной.
Раупаха презрительно молчал.
Тауранги отпустил Генри и упрямо набычился.
— Раупаха, все знают, что ты главный человек в племени, — глухо сказал он. — Но ты главный только сегодня. Подумай о том, что будет с тобой, если завтра Те Нгаро найдет свою деревню разграбленной? Ты упрям и злопамятен, Раупаха. А настоящий вождь осторожен и мудр. Я не стану оправдывать тебя, если случится беда. О нет, я скажу: «Те Нгаро, отдай его тело собакам!..»
В голосе Тауранги звучала угроза. Но ни один мускул не дрогнул в лице Раупахи.
— Я уважаю твое слово, сын Те Нгаро, — бесстрастно произнес он после недолгой паузы. — Тауранги верит пакеха Хенаре. Раупаха верит Тауранги. Я сделаю все, чтобы племя было готово к войне.
Он махнул рукой, подзывая к себе курчавого мальчика.
— Каиака! Передай людям Китепоки, чтобы прекратили работу, — нехотя приказал он. Запахнулся плащом и, повернувшись к Тауранги и Генри спиной, быстро пошел в сторону деревни.
Друзья переглянулись. Финал был слишком неожиданным. Они смотрели вслед удаляющемуся Раупахе, будто ждали, что тот передумает и повернет назад.
Позади послышался шорох. Обернуться они не успели: подкравшаяся Парирау крепко обхватила их ноги руками. Давясь от смеха, она попыталась повалить юношей на землю. Они поддались ей и под восторженный визг девушки затеяли в траве веселую щенячью борьбу. Оглянулся Раупаха или нет — им было теперь все равно.