ОДНАЖДЫ, в канун Нового года, случилось мне возвращаться из уездного Кадникова в волостное Устье-Кубенское. Было это, помню точно, в двадцать втором году, когда денег были миллионы и даже миллиарды, а купить на них ничего нельзя. «Сумасшедшие деньги» потеряли всякую силу, а люди потеряли в них веру, и бумажные миллионы перестали быть фетишем.
Гражданская война закончилась. Вскоре и как-то неожиданно быстро упрочилась система денежного обращения. Появился полноценный червонец, равный трем миллиардам рублей ранее выпущенных дензнаков. Но речь не об этом…
Иду я из Кадникова, несу для устькубенских сапожников из Уфинотдела пачку – штук триста патентов на право заниматься ремеслом, и, разумеется, деньжонок было при мне несколько миллионов.
Дело к ночи. В деревнях по пути молодежь под Новый год пошаливает. А у меня патенты. Как бы не нарваться на хулиганов. Чего доброго побьют, патенты отнимут, как же я отчитаюсь перед сапожниками, оказавшими мне свое доверие хлопотать о патентах?
Решил на ночь глядя не идти дальше, а заночевать в деревне Ножевнице, что на зимней дороге за Морженгой. Привернул в крайнюю избу, постучал:
– Пустите прохожего ночевать?
– Иди дальше, у нас карасину нет, а в потемках поди узнай, кто ты такой…
Я не настаивал. В деревне двадцать домов. Буду проситься подряд, кто-нибудь сжалится, пустит…
В другой избе мне сказали:
– Иди, молодой человек, к десятскому, тот отведет до следующей деревни.
– Спасибо за совет. А вы почему не пустите?
– У нас одни бабы, вот и не пустим…
В третьей избе ответили грубей:
– Проваливай к соседям. У нас пьяный хозяин, топором машется, сами от него в страхе. Или хочешь без головы остаться?
– Нет, не хочу…
В четвертой избе ничего не сказали, а выпустили на меня собаку. С собакой много не наговоришь. Пошел дальше. Везде отказ. Наконец, вижу в одной избе от лучины яркий свет, и сквозь промерзшие окна слышу, что там какое-то сборище мужиков и парней. Ни гармошки, ни пляски, значит, не вечеринка.
Захожу по лесенке, ворота и двери не заперты.
Наученный опытом, не прошусь ночевать, а просто говорю:
– Здравствуйте, добрые люди, дай вам господи здоровья и всякого блага в Новом году. С праздничком наступающим. Пустите погреться…
– Грейся, садись к печке, да не мешай сказки слушать… – и больше со мной никто ни слова.
А сидело тут человек двадцать всякого народу. Табачного дыму столько, что ликов божьих в углу не видно. И людей в дыму не различить. И никто не задыхался, никто не кашлял, привыкли. На меня – никакого внимания. Я сел на пол за железной печкой, накаленной докрасна, и задремал бы, если б не веселый сказочник, который потешал присутствующих бухтинками-вранинками.
Бородатый, веселый дядька перемалывал сочным говорком на свой лад сказки о глупых господах, о жадных попах, о блудливых попадьях и поповых дочках. Сказки были насыщены такими словечками, что если бы их записывать, карандаш прорывал бы бумагу. У мужиков от таких выразительных слов уши не вяли, а губы от хохота трескались.
Сказочник выдохся, а я за печкой согрелся и настроился потешить собравшихся сказками книжными-агитационными.
– Дайте я попробую вам сказочку рассказать из сочинений Демьяна Бедного…
– Из Демьяна? Давай, давай…
– Дозвольте полушубок скинуть.
– Скидывай, вишь, как у нас накалено! – я разделся. Мне уступили на лавке место. – Давай послушаем, чего ты знаешь?
А я знал порядочно. Памятью обладал крепенькой, особенно на творения, подобные демьяновским. Рассказал им сказ «О попе Панкрате, о тетке Домне и явленной иконе в Коломне». Понравилось. Выслушали сверхвнимательно. Один из мужиков сказал обо мне:
– Ну и башка, дует без книжки и без запиночки…
Другой добавил похвально:
– Лезет из него, как из кобыльей головы…
Рассказал вторую, антирелигиозную: «О блаженном успении собаки Лыска и как купца взяла тоска».
Сказка была о том, как по желанию купца за взятку отцы духовные по всем церковным правилам хоронили на погосте купеческого пса.
И еще рассказал наизусть лубочную сказку «Вильгельм в аду», а под конец, овладев мужицким вниманием и расположением ко мне, начал им про Гришку Распутина.
Больше всего оживились мои слушатели, когда услышали о похождениях конокрада Гришки с фрейлиной Вырубовой и царицей. Сказка была длинная, агитационная и смешная. Она была напечатана на серой, как штаны пожарника, бумаге, с картинками. Но книжки этой при мне не было. И я «дул» на память.
На мужицкое сборище еще подошли соседи и стали просить меня, чтобы я повторил про явленную икону в Коломне.
– Устал, не могу, да и не интересно второй раз…
Тогда один из мужиков достает из кармана помятую бумажку.
– Вот бери сто тысяч рублей! Только расскажи…
– Была нужда! Я не артист, за деньги не стану языком молоть.
Другой мужик, не кто-нибудь – сам хозяин, говорит:
– Расскажи, просим тебя всем обчеством. Хочешь, полную шапку гороху насыплю?
– Это другой разговор. За горох можно. За натуру и поп пляшет.
С не меньшим энтузиазмом я повторил сказку – произведение Демьяна Бедного.
Горох из шапки пересыпал на сковороду и поджарил на железной печке. Отличный был у меня вечер и ужин под Новый год.
Мужики и парни разошлись.
– Хозяин, будь добр, дозволь до утра остаться?
– Ночуй, ночуй, всегда рады такому ночлежнику. Да чей ты, откуда сам-то?.. Зачем на полу! На полу холодно. Ложись на лавку. Только не ногами к иконам, а головой. Хоть ты и неверующий, судя по сказкам, а все-таки. Порядок быть должен…
Я крепко заснул в прокуренной избе. Не слышал, как храпели домочадцы, шуршали тараканы и перекликались петухи.
Ночь была длинная.
Рано утром, на зорьке, поблагодарив хозяина, отправился восвояси.
На заснеженных задворках дымили овины. С молоченьем хлебав давно покончено. Где гнать самогонку, как не в овинах? К тому времени уже научились.
Водка, именуемая «рыковкой», появилась в народе гораздо позднее.