НА ТРЕТИЙ день рождества в девятьсот тринадцатом году я с приятелем Сашкой пошел христославить, намереваясь за пение тропаря с кондаком собрать с деревенских жителей кусочки пирогов; и не худо бы наполнить копеечками коробку из-под спичек…

День зимний, короткий. Наше намерение не сбылось потому, что под вечер мы приметили свежие волчьи следы, пересекающие проселочную дорогу. Испугались, повернули обратно и заночевали в избе у матерого мужика по прозвищу Печеник.

В эти дни в семье Печеника родился необыкновенный по росту, весу и по грубоватому голосу младенец, коего окрестили, за неимением купели, в обыкновенном корыте при свечах и нарекли Антоном.

Мы, незадачливые христославы, отогревались на полатях, видели, как приходили к супругам Печеникам соседи, и слышали возгласы похвалы:

– Всей деревней ждали: вот-вот хозяйка двойню родит. Такой большущий живот был, а она ухитрилась весь матерьял в одного ребенка уложить. Ну и дитя природы! Таких давно не видано…

– Нечего дивиться, – ворчал отец младенца, – в нашем роду все такого укладу были: и я, и мой отец, и дед, а прадед, говорят, такой был силач – возьмет быка за рога и на колени поставит.

– Хорош ребенок, хорош. В прошлом годе умер от разрыва сердца Никольский богатырь Ваня Леший. Твой Антошка подрастет – заменит того силача-борца.

– Дай бог!..

– Ты бы, батько, на безмене прикинул, сколько Антошка потянет на девятом дне от рождения?

Печеник снял со стены медный безмен. Раскинул ремешки и аккуратно положил спеленутого ребенка.

– Не урони Антошку! Не ушиби безменом! – прикрикнула мать, отдыхавшая на скрипучей соломенной постели за заборкой.

– Чуточку до полпуда не тянет! – объявил счастливый отец. – Хороший вес – богатырский…

Шло время. Быстрые, непохожие один на другой, годы. Антошка рос-вырастал, но богатырем не стал. С ребятами гулял, в школу ходил, учился не хорошо – не плохо. Не дрался, никого не обижал, силы своей ни на ком не испытывал, а если его кто хотел задеть и обидеть, он уступчиво отворачивался и уходил от греха подальше. Но когда он повзрослел, до моих ушей дошли разговоры о трех случаях вынужденного рукоприкладства со стороны мирного Антошки.

Случай первый. Однажды ему, пятнадцатилетнему, отец к празднику Николы вешнего сшил новые сапоги. Пошел Антошка босиком на гулянку, а сапоги связал за ушки и бережно нес, перекинув через плечо. Навстречу попал вороватый рослый зимогор. Схватил с Антошкина плеча сапоги и бросился бежать. Антошка догнал его. Ухватил за волосы и говорит:

– Попался, мазурик! Клади сапоги, где взял! Иначе я тебе нос со щеками сравняю или дам по башке – во всю спину щель будет.

– Ох ты какой! А этого не хошь? – погрозил кулаком зимогор.

Антошка вырвал у него сапоги и ладонью хватил вора по щеке и по уху. Тот не устоял на ногах и стал плевать кровью.

– Иди, жалуйся!.. Да знай на кого: я Антошка Печеник из Беркаева… Мог бы тебя еще сапогами отхлестать, да новых сапогов жалко.

Второй случай. Антошка Печеник поступил на завод. Работает. Доски таскает, в стопы укладывает. Кормиться в столовке стеснительно. Всегда заказывает два обеда и не хватает. Подвыпивший парень-задира на виду у публики захотел поиздеваться над Антошкой. Дескать, посмотрите люди, каков я! Этого великана не боюсь.

Антошка подносит ложку щей ко рту, задира его подталкивает. Щи разливаются на пиджак Антошки, и так до трех раз. Публика в столовой посмеивается, другие осуждают нехороший поступок пьянчужки. Тот намеревается и четвертый раз толкнуть. Но тут Печеник не вытерпел. Встал, ухватил одной рукой обидчика за шею, другой – за гашник штанов, скрючил его и с места от стола швырнул в закрытые двери. Двери были наполовину фанерные, наполовину стеклянные и открывались насупротив, так что пьяный забияка вылетел сквозь двери в коридор. Взволнованный Антошка сел за стол доедать вторую порцию обеда.

– Вот это да! Как в цирке! – восхитился кто-то из присутствовавших.

Дело завершилось внушением и вычетом из Антошкиной зарплаты за поломанные двери.

Терзаемый угрызениями совести, Антошка переехал с завода в наш город, поступил на службу в пожарную охрану и по совместительству стал еще инструктором физкультуры в летнем саду, на спортивной площадке.

Но вот и третий недобрый случай с Антошкой. В нашем городе испокон молодежь задиристая, драчливая. Шли шестеро пьяненьких ребят. Навстречу им пожарник Антошка возвращается с физкультурных занятий. В руках веревочная лестница с крашеными дощечками ступенек. Шестеро налетают на него, хотят побить ни за что, ни про что, просто так, дабы потом за кружкой пива похвалиться:

– А помните, как мы Антошку-великана искромсали…

Двое из них, прискочив, ударили Антона по голове, двое толкнули в бока. Дальше все получилось не по расписанию. Антон Печеник начал наносить ответные удары веревочной лестницей, ступеньками по головам напавших. Измолотил основательно, кого в кровь, кого в синяки. Милицейский свисток вызвал сражавшихся к перемирию.

Всех доставили в милицию.

Медсестра заливала йодом и перевязывала драчунов.

Антошку Печеника допрашивал лейтенант:

– Расскажите, с чего началось…

Стал Антон рассказывать, нервничая, заплакал.

– Одним махом шестерых побивахом, а он еще плачет! – удивился лейтенант.

– Жаль чудаков, – ответил Печеник. – Нас не трогай, мы не тронем. Они меня разгорячили. Избили бы, если мне не отмахиваться. И лестницу пришлось испортить…

– Да, ни одной ступеньки целой, все в щепки обратил. Силу надо в дело употреблять, – сказал лейтенант и спросил:

– Женат?

– Нет, холост.

– Жениться надо, вот что, товарищ Печеник.

– Да не всякая за меня пойдет. По росту не подобрать.

– Ничего, найдется и маленькая да удаленькая. Мышь конкой не задавишь. Женись, я тебе говорю, и дело заводить не стану. Ступай. А с этими молодцами я побеседую…

Это было в начале войны. С тех пор немало времени прошло. Антон Печеник женился. Взял в жены женщину весомую. Детей уже полдюжины. Мирно живут супруги Печеники. Друг на друга не налюбуются. Он начальник военизированной охраны, она делает детали для телевизоров. Квартира из трех комнат на девятом этаже, за городом свой дачный участок. Овощей на семью восемь человек на год хватает. И все от своих рук. Антошкина сила употреблена на дело. Не беда, что не стал он цирковым борцом. Сила во всяком деле нужна. Трудолюбие – тоже.