Заказов Шубину на бюсты и барельефы было много. Как и прежде, заказы поступали не через Академию художеств, а исходили из «канцелярии ее величества». Каждому знатному вельможе хотелось иметь бюст или барельеф шубинской работы. За эти годы были высечены из мрамора бюсты графа Чернышева, генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского, адмирала Чичагова, князя Потемкина-Таврического, полицмейстера Чулкова, представителя нарождавшегося торгово-промышленного класса Барышникова и многих других.

– Люди не кирпичи, не все одинаковы, в каждом есть что-то свое, особенное, – говорил Шубин своим помощникам. – Особенности надо уловить и в скульптуре так подметить, чтобы человек был виден в изображении и с хорошей и дурной стороны…

У Шубина так и выходило…

Старый холостяк и неутомимый ловелас Безбородко много лет исполнял обязанности личного секретаря и ближайшего советника по иностранным делам при Екатерине. Царица находила его незаменимым. Она знала, что Безбородко содержит целый гарем любовниц и подчас сурово отчитывала его за это. Но тучный Безбородко, если случалось это наедине, только отшучивался.

Екатерина многое прощала ему, так как и сама была далеко не безгрешна. О поведении ее ходило немало достоверных нелестных слухов и дома и за границей. Маркиз де Парелло в своих мемуарах вещал на всю Европу, что русская государыня, имея фаворитов, которых роскошно содержит в императорском дворце, потворствует собственным примером распущенности нравов. Правда, против разгульной жизни Безбородко царица принимала некоторые меры. Однажды, узнав, что он за две ночи выбросил итальянской певице Давиа сорок тысяч рублей, она распорядилась немедленно выслать певицу за пределы России.

Безбородко отнесся к этому безразлично. Ему было не жаль ни певицы, ни денег, так как он уже увлекся актрисой Урановой, только что выпущенной из театрального училища. А у той было намерение выйти по любви замуж за актера Сандунова. Безбородко всячески старался опорочить молодую красавицу и расстроить этот союз. Уранова была из простолюдинок, пользовалась у зрителей успехом и состояла в дружбе с Верой Филипповной.

Однажды вечером, улучив свободную минуту, она пришла навестить Веру Филипповну. Разговорились. Еле скрывая слезы, Уранова рассказала своей подруге и ее мужу о наглых приставаниях Безбородко и просила у Федота Ивановича совета, стоит ли ей пожаловаться царице на старого развратника.

– Может, государыня подействует на нахала? – спросила она.

– Возможно, – согласился с ней Федот. – Кого-кого, а Безбородко она за такое не похвалит. Он к царице весьма близок…

– Советуете пожаловаться?

– Советую.

– Как это сделать, Федот Иванович? Научите меня! Вы бываете во дворце, вы знаете порядки…

– Нужен удобный случай. Лучше всего, пожалуй, сделать это в театре, – в раздумье сказал Шубин. – Напишите жалобу и храните ее при себе. А как представится случай, упадите к ногам царицы и, вручая бумагу, скажите: «Ваше императорское величество, я обижена вашим приближенным и не могу уведомить вас в другом месте по причине великой власти того человека, на коего написана сия жалоба».

Лиза Уранова, или Лизета, как называли ее в дворцовом театре, с помощью своего жениха составила жалобу на Безбородко. В жалобе говорилось о сводничестве со стороны двух директоров дворцового театра и прочих непотребных делах.

Случай вручить царице жалобу скоро представился. На сцене Эрмитажного театра шла опера «Федул с детьми». Уранова пела превосходно. Сама Екатерина, понимавшая толк в театральном искусстве, восхитилась игрой Лизеты и бросила ей букет цветов. Момент был подходящий. Уранова подняла букет, прижала его к своей груди, потом упала перед царицей на колени и, произнеся продиктованное Шубиным обращение, подала царице грамоту.

На другой же день оба директора Эрмитажного театра были уволены «за содействие к сближению Безбородко с бывшей воспитанницей театрального училища Урановой». О том, в каком тоне царица сделала выговор своему любимому царедворцу, история умалчивает. А Уранова на той же неделе стала Сандуновой.

Вскоре после этого эпизода, выступая на сцене, она уже с откровенной смелостью смотрела на Безбородко и при полном зале, обращаясь к нему, небрежно потряхивая кошельком, пела:

Шубины, присутствовавшие на этом спектакле, были в восторге от выступления певицы. Все зрители знали о похождениях Безбородко и с затаенным смехом наблюдали, как он делал вид, что его это не касается, и громко смеялся, тряся отвисшим подбородком. Глаза его, как всегда, светились блудливым огоньком, влажные губы лоснились.

Вера Филипповна слегка толкнула локтем мужа и, кивнув в сторону Безбородко, тихонько заметила:

– Вот он весь тут, как на ладони. Кстати, он ведь тебе заказал бюст?

– Такого плута зажмуря глаза можно вылепить. Натура распахнута чересчур, – шепнул ей в ответ Шубин.

В тот вечер Лизета выступала в Петербурге последний раз. Она навсегда уезжала с мужем от греха подальше в Москву.

Неудачное ухаживание привело Безбородко в бешенство. Потом он заскучал, запьянствовал и даже распустил свой гарем. Лизета, которая была ему нужна как игрушка, ускользнула из рук. Не помогли ни его щедрость, ни уловки сводней. С этой поры он стал искать себе развлечений в петербургских притонах. Одевался запросто, брал на расходы по сто рублей в карман и, посвистывая, уходил туда, где нравы были еще распущеннее и разврат по цене доступней. Иногда перед утром его, мертвецки пьяного, приводили в чувство, поливая холодной водой, и отвозили во дворец вершить государственные дела…

Однажды он в закрытой карете подкатил к дому Шубина.

– Федота Ивановича нет, они в мастерской, – подобострастно кланяясь, доложил дворник. – Позвать или прикажете вас туда проводить?..

– Проводи, – буркнул гость.

В мастерской сановник и скульптор-академик вежливо раскланялись. Безбородко поглядел вокруг, спросил:

– Ну-с, а когда будет готов мой бюст?

– Не беспокойтесь, ваше сиятельство, в свое время поспеет, – отвечал Шубин.

– Да нельзя ли трошки поскорей, полтысячи карбованцев за поспешность прибавлю, – сказал Безбородко, который, будучи родом из Глухова, любил ввернуть в свою речь родные ему слова.

– Не в этом дело, ваше сиятельство. Мастерство скульптора не есть ремесло сапожника. Бюсты персон не делаются на одну колодку и в одни сутки… Прошу прощения, что вас провели сюда, – извинился Шубин и предложил пройти в дом.

Федот Иванович снял с себя запачканный глиной и гипсом фартук и начал мыть руки. Безбородко, вздрагивая, сказал, что он заехал на минутку, только справиться о своем бюсте, и отказался пойти в дом.

Шубин подал стул. Безбородко сел, развалясь и закинув ногу на ногу.

– Мне бы, знаете… У меня есть хороший портрет, так с него и высекайте… – сказал он.

Двое подмастерьев прекратили работу и не сводили глаз с полупьяного обрюзгшего посетителя. Они изучали его лицо – не раз слышали они от своего учителя, что уметь вникать в натуру, подмечать все тонкости и свойства характера – одно из необходимых условий успеха художника.

– Простите, ваше сиятельство, но к портретам художников я недоверчив, – предупредительно заговорил Шубин. – Я работаю по собственному усмотрению: или леплю с натуры, или зарисовываю сначала натуру, или же, вполне запечатлев физиономию персоны и зная насквозь его душу, леплю, руководствуясь своим смыслом. Вас я очень хорошо знаю, но, простите, не могу же в таком виде изобразить, в каком вы сегодня изволили меня посетить. Вам нужно отдохнуть и телом и духом…

Шубин снова надел на себя фартук и, присев на уголок обширного верстака, украдкой взглянул на Безбородко. Тот лениво потянулся и зевнул. Затем скульптор продолжил начатый разговор.

– Вас я изображу в мраморе с тем выражением лица, какое я однажды уловил…

– Когда именно? – спросил Безбородко и чуть-чуть оживился.

– Я прекрасно запомнил вас в момент выступления актрисы Урановой в театре Эрмитажа. Помните?.. Мне кажется, вы тогда были довольны и счастливы, – слукавил скульптор и улыбнулся.

Пьяный Безбородко не понял насмешки, но затронутый упоминанием фамилии актрисы, не мог усидеть на месте. Он поднялся и, прощаясь с Шубиным, сказал:

– Вы мастер своего дела, и не мне учить вас. Сделайте так, чтобы в фигуре моей чувствовался и государственный муж и… человек!

Работа над бюстом Безбородко была быстро закончена. Каждый, кто близко знал сановника и видел бюст шубинского мастерства, говорил, что между оригиналом и замечательно обработанным куском мрамора разница лишь в том, что шубинский Безбородко не может подписывать бумаг и ходить в непристойные места.

За бюстом к Шубину любимец Екатерины послал нарочного. Шубин, завернув в скатерть мраморный бюст, поехал вместе с нарочным. Скульптору было интересно знать мнение о своей работе самого Александра Андреевича Безбородко. Как никак, Безбородко умел разбираться в искусствах.

Богатый дом Безбородко находился на Ново-Исаакиевской улице и славился частыми пирами. Шубин ни разу не бывал здесь на пышных пирах, но он много слышал о богатой картинной галерее Безбородко, и ему хотелось посмотреть ее.

Пока хозяин не вернулся из дворца, Шубин, сопровождаемый Иваном Андреевичем, братом Безбородко, смотрел салоны. В залах были собраны римские вазы из мрамора, изящнейший, изумительного мастерства китайский фарфор, ценнейшие французские гобелены, мебель, когда-то служившая украшением королевских дворцов. Здесь было свыше трехсот картин, принадлежавших последнему польскому королю и герцогу Орлеанскому. Бегло осмотрев картины и мебель, Шубин с большим увлечением стал осматривать бронзовые статуи работы знаменитого Гудона. Тут же стоял «Амур» работы Фальконе.

– Как вам нравится наш домашний музей? – спросил Шубина Иван Андреевич.

– Превосходен! – отозвался Федот Иванович. – Вот я хожу, гляжу и думаю… Что я думаю?.. Богаты сановники у нашей царицы, если находят средства приобретать мировые произведения искусства… А второе я думаю – приятно было бы, если бы моя работа оказалась в соседстве с произведениями Фалькоке и Гудона…

– Смотря как это покажется брату, – заметил Иван Андреевич.

Безбородко скоро вернулся. Он был навеселе.

– Ну, як она, готовенька моя статуя?

– Готова, ваше сиятельство, но пока прикрыта, под спудом.

– Як святые мощи!? – раскатисто засмеялся Безбородко и, подойдя к бюсту, сдернул с него скатерть и обомлел.

Любимец Екатерины, покоритель множества слабых женских сердец в мраморе отнюдь не был обворожителен. Шевелюра его казалась львиной и весь облик, пожалуй, напоминал престарелого беззубого льва. Но так он выглядел на первый взгляд да и то издали. Стоило присмотреться ближе, как бюст постепенно начинал оживать. Из под львиной шевелюры выступало одутловатое, пресыщенное развратом дряблое лицо с глазами хищного плута, толстыми губами, ожиревшим крупным подбородком и рыхлыми складками вокруг рта. Даже небрежно распахнутая сорочка на груди и поблескивающее матовым оттенком тело подчеркивали физическое опустошение и старческую слабость оригинала.

– Где же я тебя бачил, старый холостяк, любитель жинок и горилки?.. – обратился Безбородко к бюсту. И, помолчав, при общей тишине присутствующих, сам себе ответил с прискорбием: «Неча пенять на глядильце, коли рожа крива»…

Пачку невзрачных ассигнаций, отпечатанных на тонком полотне старых дворцовых скатертей и салфеток, Безбородко, не считая, вручил Шубину и в знак благодарности крепко пожал ему руку.

Бюст вельможе не понравился. Он снова заказал несколько бюстов, но не Шубину, а французу Рашету и другим более осторожным и услужливым ваятелям.

Бюст же работы Шубина был выставлен напоказ только спустя годы, в день смерти Безбородко, в той самой комнате и на том самом месте, где он умер.