Провал военной операции в Норвегии показал даже самым большим оптимистам среди шведов, что переговоры о мире нельзя откладывать. Компенсировать утрату финских и немецких территорий не удалось, к тому же стало ясно, насколько многочисленны противники Швеции. Понимал это и сам Карл XII. Вот почему в июне 1716 г. он вызвал к себе в ставку своего гольштейнского агента барона Георга Хайнриха фон Гёртца и приказал ему срочно отправиться в Гаагу. Цель миссии — прощупать готовность участников антишведской коалиции к миру. Фон Гёртц получил право от имени короля заключить общий договор о мире или же ряд сепаратных договоров. Есть основания полагать, что второе казалось Карлу более выгодным. Если бы удалось вывести из игры хотя бы некоторых противников Швеции, она смогла бы противостоять остальным. Быть может, тогда удача еще улыбнулась бы шведам или они добились бы каких-либо политических преимуществ. Дополнительные задачи, поставленные перед фон Гёртцем, — постараться занять в Голландии денег и побудить местных купцов поставлять шведам зерно и соль.

В середине июля фон Гёртц прибыл в Амстердам. Несколько дней спустя в Гааге состоялись его беседы в присутствии секретаря шведской миссии Прейса с великим пенсионарием Республики Хейнсиюсом и послом императора Священной Римской империи. Все участники беседы сошлись на том, что формально еще продолжавшаяся мирная конференция в Брауншвейге — дело пустое, но как действовать дальше, осталось неясным. 29 августа Хейнсиюс сообщил своему посланнику в Копенгагене Роберту Гусу, что о миротворческой миссии фон Гёртца пока мало что известно.

Туго шло выполнение и других задач, стоявших перед агентом шведского монарха. Хотя в Амстердаме Прейс и помогал ему убеждать купцов отправлять зерно и соль в Швецию или — даже бесплатно — чеканить серебряную монету на Королевском монетном дворе в Стокгольме, результаты это дало более чем скромные. Уж слишком плоха была в глазах голландцев репутация Швеции, слишком много их торговых судов было необоснованно захвачено шведами на Балтике. Среди этих судов были и такие, которые направлялись в шведские же порты, так что ни о каком нарушении введенного Карлом в 1710 г. запрета на плавание в порты, захваченные русскими, в подобных случаях даже речи не могло идти. Предложенные гольштейнским бароном пропуска, которые должны были гарантировать безопасность судов, произвели мало впечатления. Лишь трое шкиперов выразили готовность пойти с грузом в Швецию.

В этом контексте понятно, что в конце августа барон отбыл в Париж — проверить, может ли Франция, традиционный союзник и спонсор Швеции, сыграть еще какую-нибудь роль в миротворческом процессе. Примечательно, что секретарь шведской миссии Прейс, как он сам писал в Стокгольм, тоже точно не знал, каковы цели фон Гёртца. Предполагалось, что его поездка в Париж связана с получением очередной французской субсидии для Швеции, установленной в свое время Людовиком XIV. Так что даже официальный шведский дипломат в Гааге не был посвящен во все детали деятельности агента своего короля. Во Франции же все больше прислушивались к Великобритании, а потому не испытывали никакой потребности слишком открыто поддерживать шведов.

Вернувшись в Гаагу, фон Гёртц стал наращивать контакты с русскими. В начале сентября он встретился с князем Куракиным, и они обменялись дипломатическими любезностями. Куракин заявил, что король Карл и царь Петр хотя и враги, но относятся друг другу с большим уважением. Прейс тщательно передал в Стокгольм все эти красивые слова, в остальном же показал себя трезвым реалистом, выразив мнение, что никаких переговоров о мире не будет, пока неизвестно, состоится ли русско-датское вторжение в Швецию.

После размолвки Петра с датчанами и последовавшего за этим ухода русских войск из Дании раскол в антишведской коалиции стал очевиден уже для всех и шансы на сепаратный мир между Швецией и кем-либо из ее противников выросли. Голландский дипломат в Копенгагене Гус чувствовал это, естественно, лучше других. В своем длинном послании Хейнсиюсу от 10 октября 1716 г. Гус убеждал его не упустить этой возможности и просил поручить ему представить голландские мирные предложения датскому и шведскому дворам. Однако великий пенсионарий этим доводам не внял: правящие круги Республики были целиком поглощены тайными переговорами с Парижем, Лондоном и Веной, и надо было подождать их результата, прежде чем снова вмешиваться в балтийские дела. Проявилось тут и обычное для Хейнсиюса нежелание действовать поспешно — и особенно в одиночку.

Между тем фон Гёртц, воспользовавшись ситуацией, все чаще беседовал с Куракиным. Помогал агенту Карла XII шведский генерал-майор Кунрад Ранк, состоявший на службе у ландграфа Гессен-Кассельского. В середине октября тот два часа разговаривал с Куракиным. Русский посол заметил, что ландграф мог бы направить своего представителя к Петру, чтобы дать Его Царскому Величеству повод высказаться об условиях мира. Ранк счел эти слова настолько важными, что немедленно отбыл в Кассель. Но целью такого маневра русской дипломатии было нечто иное. Представителей других стран антишведской коалиции начало беспокоить непринужденное общение Ранка с Куракиным. Именно этого русская дипломатия и добивалась. Послам Саксонии, Дании и Великобритании в Гааге надо было дать ясный сигнал: царь вовсе не исключает возможности сепаратного мира со Швецией.

На самом же деле всерьез речи об этом тогда не шло. Даже приезд Петра в декабре в Голландию не ускорил миротворческий процесс. Полномочия на ведение переговоров со шведами Куракин получит лишь в сентябре 1717 г. Фон Гёртц, в отличие от генерал-майора Ранка, любезным высказываниям русского посла и его государя большого значения не придавал. Сколько бы ни говорил Петр Алексеевич о своем «брате Карле» и о «мире на Севере», на агента шведского короля это производило мало впечатления. Еще во время пребывания царя в Амстердаме гольштейнский барон уехал опять в Париж, прежде всего для того, чтобы не дать иссякнуть потоку французских субсидий для Швеции.

На исходе 1716 г. очередной инцидент между Голландией и Швецией еще раз показал, до какой степени ухудшились их взаимоотношения. Все началось в сентябре, когда у побережья провинции Фрисландия шведские каперы захватили голландский корабль. Капитан каперского судна отпустил двух голландских моряков на берег с сообщением, что получил приказ атаковать любой корабль, который покажется в этих местах. В Амстердаме возмущению не было предела. Раздавались призывы вообще запретить торговлю со Швецией или даже снарядить в провинции Зеландия собственные каперские суда.

Ответный удар нанесло амстердамское адмиралтейство. В то время Стокгольм потребовал от всех шведских офицеров и солдат, служащих в иностранных войсках, вернуться в Швецию и вступить в ее армию. Местом сбора возвращающихся стал Амстердам. Для их перевозки в Швецию Прейс и фон Гёртц наметили голландский фрегат с 18 пушками, который только что пришел из Гётеборга с грузом железной руды. Владельцы фрегата хотели, чтобы он совершил еще одно плавание в этот шведский порт, и искали каких-нибудь выгодных грузов. Перевозка офицеров и солдат показалась хозяевам судна делом привлекательным. Едва эта новость в начале декабря распространилась в Амстердаме, купцы, которые вели торговлю с Россией, энергично запротестовали. Не превратится ли, говорили они, голландский фрегат со шведскими солдатами на борту в очередное каперское судно? Одновременно пришло известие о появлении трех шведских каперских кораблей у североголландского острова Тессел, что вызвало на амстердамской бирже настоящее потрясение. Корабли были, правда, небольшие, но им все же удалось захватить три голландских судна. Под влиянием всех этих событий амстердамское адмиралтейство постановило вышеупомянутый фрегат приковать цепью к пристани, а находящихся на его борту шведов интернировать.

Георг Хайнрих фон Гёртц.

Портрет работы неизвестного художника. Национальный музей, Стокгольм

Встревоженный Прейс, естественно, поспешил в Амстердам. Он не без оснований спрашивал у местных властей, почему же русским разрешается перевозить тех, кто состоит у них на воинской службе, причем даже не подданных России, а шведам нет. Но секретарь шведской миссии не учел огромного раздражения, накопившегося у голландцев по отношению к шведскому каперству в Северном и Балтийском морях, и он не добился ничего. Более того, амстердамское адмиралтейство пошло еще дальше, передав дело в суд. Ссылаясь на постановление Генеральных штатов от 2 июля 1714 г., которое запрещало перевозку лиц, принятых на воинскую службу в страны, участвующие в Северной войне, городской казначей Амстердама попросил суд оштрафовать владельцев фрегата на 2000 гульденов, а сам корабль конфисковать. В середине декабря иск городского казначея был удовлетворен.

В Гааге негодующие речи Прейса пришлось выслушивать Хейнсиюсу. Швед настаивал, разумеется, на отмене решения амстердамского адмиралтейства. Великий пенсионарий указывал на автономию Амстердама и адмиралтейства, с которой центральные власти Республики ничего не могли поделать. Просьба Прейса выдать голландские пропуска другим судам, которые еще предстояло нанять для перевозки шведских офицеров и солдат, нашла у Хейнсиюса больше отклика, но он потребовал от дипломата письменных гарантий, что эти суда не будут использованы для каперства. На том и сошлись. После некоторого сопротивления со стороны амстердамцев (секретарю адмиралтейства зачем-то вдруг понадобился полный список интернированных шведов) многострадальный фрегат и три нанятых Прейсом дополнительных корабля в начале января 1717 г. все-таки возьмут курс на Гётеборг.

При этом сам Прейс прекрасно понимал, в чем корень зла, и в своих донесениях в Стокгольм отмечал, что продолжение шведского каперства наносит интересам Швеции лишь вред, играя, в частности, на руку враждебно настроенному британскому королю. Не было сомнений, что в 1717 г. на Балтике вновь будет действовать британская эскадра, и шведам от нее ничего хорошего ждать не приходится. Сознавали это, по словам Прейса, и в Республике, однако там до такой степени устали от нападений шведских каперов, что готовы согласиться с отправкой на Балтику также голландских военных судов. Общее же положение Швеции в Северной войне стало уже настолько опасным, что лучше было не наживать себе новых врагов.

К счастью для шведов, раздоры между их противниками не ослабевали. Британскому королю, озабоченному безопасностью своих ганноверских владений, внушали тревогу русские войска численностью в 30 тысяч человек, которые после провала планов высадки в Швеции были размещены в герцогстве Мекленбург. Георг I боялся не только территориальных конфликтов, но и того, что царь сделает Мекленбург своим вассалом и создаст там «русский порт». Такие слухи в тот период ходили при многих европейских дворах. Недовольство короля Георга русскими наглядно проявилось в январе 1717-го, когда по пути из Лондона в родной Ганновер он в южноголландском городке Влардинген отказался принять князя Куракина.

Так что у русской дипломатии было достаточно причин начать рассматривать вопрос о сепаратном мире со Швецией более внимательно и серьезно. Когда Куракин 4 февраля вернулся в Амстердам, он повстречался там с уже известным читателю шведским генерал-майором Кунрадом Райком. Они снова заверили друг друга в том, что их государи желают мира, но до настоящего прощупывания намерений обеих сторон дело еще не дошло. Секретарь миссии Прейс ждал возвращения в Гаагу из Парижа агента Карла XII фон Гёртца. Между тем в середине февраля пришло сообщение об аресте шведского посланника в Лондоне графа Карла Юлленборга. Отряд из 20 солдат окружил и занял дом посланника, его конторку взломали, а все бумаги забрали с собой. Юлленборга взяли под стражу и посадили под домашний арест. Тут же было объявлен немедленный запрет британским судам ходить в плавание в Швецию.

17 февраля фон Гёртц вернулся в Гаагу, а два дня спустя, узнав о событиях в Лондоне, отбыл в Амстердам. Прошло не более часа после его отъезда, как перед его домом в Гааге появился отряд из 30 солдат с примкнутыми штыками. Солдаты взломали дверь, захватили все бумаги, включая неоплаченные счета за наем дома, и арестовали Юлленборга-младшего. Сын шведского посланника в Лондоне находился в Гааге случайно. Его препроводили в городскую тюрьму.

Прейс понимал, что приходили солдаты за фон Гёртцем, и послал своего дворецкого к нему, чтобы предупредить об опасности. В тот же день, 19 февраля, британский поверенный в делах в Брюсселе, тоже случайно оказавшийся в Гааге, поспешил в Амстердам с целью убедить местные власти схватить фон Гёртца. Однако в город англичанин не попал, поскольку наступил уже вечер и городские ворота были закрыты. Пока он ждал до утра, фон Гёртц с помощью знакомого амстердамского купца бежал в Утрехт. По настоянию британского дипломата амстердамский магистрат отправил за беглецом курьера. В Утрехте курьер узнал, что гольштейнский барон вновь ускользнул, теперь в город Арнем, и пустился в погоню. В Арнеме отцы города поначалу не решались взять беглеца под стражу, но, получив дополнительную информацию из Амстердама, посадили фон Гёртца под арест в одно из помещений ратуши.

Нетрудно догадаться, что секретарь шведской миссии Прейс заявил в Гааге Хейнсиюсу энергичный протест. Тот возразил, что узнал обо всем лишь постфактум, однако Прейс не поверил. Конечно, местные власти в Республике Соединенных Нидерландов обладали широкой автономией, но произвести арест, который может иметь далеко идущие дипломатические последствия, — это уж слишком! Положение Республики и ее фактического руководителя, великого пенсионария, было весьма деликатным, тем более что 21 февраля один польский генерал доставил в Гаагу официальные верительные грамоты фон Гёртца как разъездного полномочного министра шведского короля. Это не помешало сторонникам репрессивных мер, таким, как Виллем Бёйс в Амстердаме, утверждать, что фон Гёртц не аккредитован при Генеральных штатах, а следовательно, международное право на него не распространяется. Аргумент был слабый, ведь если у дипломата есть верительные грамоты, он обладает дипломатическим статусом и неприкосновенностью. Излишне говорить, что в Генеральных штатах мнения по поводу происшедшего разделились. Провинция Гелдерланд, где расположен город Арнем, в котором томился узник, потребовала от провинции Голландия разъяснений. В самой провинции Гелдерланд городские власти Арнема подверглись острой критике. Но все это ничего не изменило. Фон Гёртц остался под арестом, причем сторонники этой меры умело использовали то раздражение, которое вызывали в стране захваты шведами ее торговых кораблей.

В чем была причина арестов в Лондоне и Арнеме? Англичане обвинили шведских дипломатов в причастности к заговору против короля Георга в пользу претендента на британский престол из династии Стюартов, того самого претендента, приверженцы которого подняли в 1715 г. восстание в Шотландии. Восставшие вступили тогда в контакт со шведским посланником в Лондоне Юлленборгом, дабы узнать, не может ли Швеция переправить им на помощь в Шотландию пять или шесть тысяч солдат. Эту идею в окружении Карла XII категорически отвергли, ведь у шведов имелось уже достаточно врагов, да и лишних военных сил не было. Некоторое время спустя французский посол при шведском дворе попытался переубедить шведов, и есть основания полагать, что Карл свою позицию изменил, но письменных подтверждений тому нет. Тем временем восстание уже было обескровлено. В Париже шведского посла осаждали просьбами передать своему королю собственноручное письмо претендента, однако посол отказался это сделать. Британский же посол в Париже распространил там ложный слух, будто Франция и Швеция договорились с претендентом о взаимопомощи. Такова была атмосфера в последний год жизни Людовика XIV, который проявлял открытую неприязнь к новому британскому монарху-протестанту.

С тех пор как в Гаагу приехал фон Гёртц, контакты шведов со сторонниками Стюартов участились. И это понятно: одной из главных целей миссии гольштейнского барона было собрать для Швеции побольше денег, а в окружении претендента на британский трон было немало богатых людей, способных одолжить шведам крупные суммы, на которые можно снарядить корабли для флота Карла XII. Все шведские дипломаты сознавали, что игру ведут опасную, и им даже запрещалось докладывать королю об их контактах с приверженцами претендента. Позднее, после освобождения из-под ареста, фон Гёртц в своей объяснительной записке Карлу XII сообщит, что ему удалось снарядить шесть судов во Франции и Голландии, а средства на это пришлось занять у людей из окружения претендента. Кроме обещания вернуть долг, барон, по его словам, никаких других обязательств на себя не брал. Взятые взаймы 500 тысяч риксдалеров поступили в Амстердам только в день его ареста, но после своего освобождения он мог бы ими воспользоваться.

Если фон Гёртц в своей записке королю говорил правду — а сам Карл в этом не сомневался, — то интересно рассмотреть мотивы действий британского правительства. О контактах шведского посла в Лондоне Юлленборга с многочисленными противниками Ганноверской династии оно знало и до ареста дипломата, однако ничего конкретного не предпринимало. Так что сами по себе эти контакты едва ли могли быть причиной репрессий против посла. Ключ к разгадке лучше искать в переплетении интересов Великобритании и Ганновера, а точнее — в территориальной экспансии короля-курфюрста Георга I. Закрепить владение Бременом и Верденом за Ганновером надо было во что бы то ни стало. Еще в 1716 г. действия британского флота на Балтике консолидировали это переплетение интересов Великобритании и Ганновера. В 1717-м следовало продолжать тот же курс.

Но дело шло отнюдь не гладко. В британском парламенте росло недовольство такой политикой. Небольшой скандал мог бы отвлечь внимание, и арест шведского посла прекрасно для этого подходил, ведь Швеции трудно было бы нанести серьезный ответный удар. К тому же слухи о заговоре приверженцев Стюартов помогли бы сплотить господствовавшую тогда британскую элиту вокруг короля Георга. Не последняя роль отводилась в этом замысле и голландцам. Для общественного мнения Великобритании поддержка со стороны Республики действий британской эскадры в Балтийском море в 1716 г. сделала всю эту операцию более оправданной. И теперь содействие голландцев, например, в виде ареста фон Гёртца, имело для Лондона немалое значение. Правящие круги в Гааге тоже можно было запугать слухами о зреющем в Великобритании заговоре против «протестантского престолонаследия», которым Генеральные штаты дорожили и которое официально гарантировали. А поскольку и в Гааге, и тем более в Амстердаме антишведские настроения были распространены широко, арест агента Карла XII не вызвал бы особого шума. Таков был расчет короля Георга и его окружения — и он полностью оправдался.

На протяжении весны 1717 г. секретарь шведской миссии в Гааге Прейс прилагал все возможные усилия для вызволения фон Гёртца — и его бумаг, но мог разве что подавать прошения и оказывать закулисное давление на знакомых ему политиков. Британские же дипломаты в Республике действовали, естественно, в противоположном направлении. Они без колебаний распускали всякого рода ложные слухи: к примеру, о том, что вблизи побережья Англии замечена шведская эскадра из 32 судов, или о том, что в Гётеборге уже собрана якобы целая армия для вторжения в Шотландию. Британские газеты раздули эту мнимую «шведскую угрозу» настолько, что вызвали настоящую массовую истерию. Как вообще могла бы обессилевшая Швеция что-либо подобное осуществить — таким вопросом никто не задавался, и поначалу британские дипломаты достигли своей цели. Просьбу англичан переправить фон Гёртца в Лондон правящие круги в Гааге любезно согласились рассмотреть, а самого узника и все ему принадлежащее сторожили так усердно, что поддерживать связь с внешним миром было невозможно. Так, дворецкому фон Гёртца даже запретили запрягать в карету его восьмерку лошадей. Запрет был введен в соответствии с пожеланиями британского короля, как Генеральные штаты без всякого смущения указали в резолюции от 9 марта 1717 г.

Для Прейса арест фон Гёртца означал еще одну проблему: как решать дальше задачи, ради которых тот прибыл в Голландию, и прежде всего побуждать местных купцов поставлять Швеции такие жизненно необходимые продукты, как зерно и соль? Бумаги фон Гёртца были захвачены, а без них секретарь шведской миссии не мог больше выдавать голландским купцам пропуска. Неясно было также, какие шаги предпримет Карл XII против Республики в ответ на арест своего представителя. Сам Прейс призывал свое стокгольмское начальство к сдержанности. Меры возмездия против голландцев привели бы лишь к полному прекращению голландской торговли со Швецией. Другой аргумент дали Прейсу последние события в Лондоне. Узнав из захваченной переписки Юлленборга и из полученных через Гаагу бумаг фон Гёртца, что Швеции остро не хватает зерна и соли, британский двор в начале марта добился от парламента запрета на торговлю со шведами для судов, идущих без охраны. Голландцев, конечно, попросили сделать то же самое. Так вот, рассуждал Прейс в своих донесениях, если теперь, в вопросе о торговле со Швецией пути Голландии и Великобритании разойдутся, то вовсе не факт, что Республика и в 1717 г., как за год до этого, опять даст себя вовлечь в военные замыслы англичан.

К счастью для Прейса, в Амстердаме запрета на торговлю со шведами не хотели — бургомистры опасались, что это может привести к войне. Совершенного иного мнения придерживался Виллем Бёйс, пенсионарий Амстердама, т.е. высший юридический советник магистрата, исполнявший также обязанности его секретаря и надзиравший за городскими финансами. Бёйс выступал за запрет британской и голландской торговли во всем балтийском регионе до тех пор, пока тамошние властители не дадут гарантий безопасности торгового судоходства. Он отмечал, что основных товаров, которые привозили из этого региона, в Амстердаме запасено более чем на год, а такие, как пенька или корабельный лес, нетрудно приобрести в Архангельске. Но господа бургомистры сочли, что это слишком далеко.

Голландский посланник в Копенгагене Роберт Гус идею запретить торговлю со Швецией поддержал. Ведь датчане, несомненно, встанут на сторону британского короля и начнут чинить всяческие препоны голландским судам, идущим в Швецию, причем ситуация легко может выйти из-под контроля. Резидент Генеральных штатов в Стокгольме Хендрик Рюмпф, наоборот, советовал воспользоваться случаем и вытеснить британских конкурентов со шведских рынков. Это было как раз то, что амстердамские купцы думали, но не решались сказать открыто.

Сыграло на руку Прейсу также то, что в середине апреля шведский король велел голландскому резиденту больше не появляться при его дворе. Однако в Гааге ожидали, что представителя Генеральных штатов в Стокгольме вообще бросят за решетку, поэтому реакция Карла XII на арест фон Гёртца показалась чудом сдержанности. Шансы добиться освобождения агента шведского короля выросли еще больше, когда в дело вмешались и другие аккредитованные в Гааге дипломаты. Секретарь шведской миссии объяснил им: если представителей монархов можно арестовывать, то уже никто из дипломатов, ведущих тайную деятельность, не будет в безопасности. Многие представители нейтральных держав эту точку зрения разделяли, и правителям в Гааге приходилось, хотя и неофициально, выслушивать массу упреков.

Виллем Бёйс.

Частная коллекция Ханса ван Конингсбрюгге. Фото: Николас Крафт ван Эрмел

«Высокомочным» предстоял непростой выбор. Отпустить фон Гёртца значило бы нанести ущерб отношениям с Великобританией, но если этого не сделать, Республика будет выглядеть просто прислужницей Лондона. Ситуация стала походить на водевиль, когда в конце июня Генеральные штаты направили британскому правительству запрос, нельзя ли фон Гёртца освободить. Ответ, как и можно было предвидеть, оказался отрицательным. Тогда Гаага предпочла старую, испытанную стратегию: попробовать выиграть время. Внезапно стало прямо-таки необходимым узнать мнение регента Франции, герцога Филиппа Орлеанского, хотя французский посол в Гааге де Шатонёф давно уже говорил то же самое, что и швед Прейс. Разумеется, то была со стороны голландских властей не более чем дымовая завеса. На самом же деле послу Республики в Лондоне поручили еще раз постараться добиться от англичан согласия на освобождение фон Гёртца.

Но англичане и на этот раз не согласились. В их глазах гольштейнский барон был и оставался злым гением шведской политики. Зато обменять Юлленборга на арестованного в Швеции британского резидента они были готовы. Это различие в подходах к обоим представителям шведского короля было связано с состоянием британско-российских отношений. Войска царя Петра медлили с уходом из Мекленбурга и продолжали, как считалось, быть угрозой для Ганновера. Вину за это в Лондоне возлагали не на кого иного, как на фон Гёртца, поскольку это он пытался начать с Россией частные переговоры. Короче говоря, причина всех недоразумений между британским королем и царем — именно фон Гёртц!

Только на одну уступку англичане были согласны: они не возражали против того, чтобы барона на голландском судне доставили в Швецию и чтобы он там остался. Однако для Карла XII — и в Лондоне это понимали — такое решение было неприемлемым. Карл исходил из того, что его представитель арестован незаконно и не британскому правительству решать, куда он должен ехать. Таким образом проблем у голландцев прибавилось. Они очень хотели бы от фон Гёртца избавиться, но так, чтобы не рассердить ни шведского короля, ни британского. Посол Франции предложил остроумный выход: пусть фон Гёртц даст честное слово, что после освобождения он сам попросит переправить его на голландском корабле в Швецию. В конце июля интерес к предложению французов возрос, ибо стало известно о предстоящем возвращении на родину флота Ост-Индской компании, а значит, высвобождалось целых два военных судна для перевозки дипломата в Швецию.

В те дни Прейс отправился в Арнем, чтобы спросить у арестованного, что он сам обо всем этом думает. Тем временем власти провинции Гелдерланд, на территории которой находился узник, взяли дело в собственные руки. 31 июля, пока в Гааге Генеральные штаты обсуждали судьбу фон Гёртца, штаты провинции Гелдерланд постановили его освободить. Соответствующее распоряжение было передано магистрату города Арнем. Отцы города немного посопротивлялись, ведь сначала нужно было уплатить долги, сделанные бароном за полгода его заточения, однако уже 1 августа в три часа пополудни фон Гёртц вышел на свободу. Пообедав в местном трактире, он направился на площадь перед ратушей, где собирался нанять карету до соседнего городка Зютфен. На площади быстро собралась огромная толпа, кричавшая по-французски: «Да здравствует шведский король!» Барон ответил элегантно, бросая в толпу деньги, и покинул столицу провинции в наилучшем расположении духа.

Главным проигравшим во всей этой истории был великий пенсионарий Хейнсиюс. Он потерял контроль над ситуацией. Произошло как раз то, чего ему хотелось избежать. Самоуправство провинциальных штатов вызвало раздражение британского двора, которому к тому же трудно было поверить, что все случилось без ведома Хейнсиюса и вообще центральных властей Республики. Но и шведам благодарить великого пенсионария и его коллег в Гааге было не за что. Да, голландцы обязались поддерживать «протестантское престолонаследие» в Лондоне, и возможное шведское содействие претенденту из династии Стюартов с его симпатиями к католицизму было для Республики совершенно неприемлемым. Но улики против фон Гёртца были, мягко говоря, ничтожны. Политики в Гааге просто пошли на поводу у англичан, не сознавая, что обслуживают всего лишь своекорыстные интересы короля Георга как курфюрста Ганноверского.

События 1717 г. с болезненной ясностью продемонстрировали пределы влияния Хейнсиюса и вообще официальной Гааги. С одной стороны, амстердамцы категорически отвергли полный запрет на торговлю со Швецией, за который выступал не только британский двор, но и сам Хейнсиюс. С другой, штаты провинции Гелдерланд своим односторонним решением освободить шведского агента нанесли фактическому руководителю Республики звонкую пощечину. Пока в Гааге обдумывали, взвешивали, обсуждали, в провинциальном Арнеме завязавшийся дипломатический узел был в одночасье развязан.

Для Стокгольма итог всей этой истории был, разумеется, иным. Осуществление трех задач, которые были поставлены перед фон Гёртцом (договориться о поставках в Швецию зерна и соли, одолжить денег и начать диалог с представителями России), откладывалось — а ведь шведам оно было необходимо позарез. Удаление резидента Республики Хендрика Рюмпфа от шведского двора означало, что дружбы между двумя державами больше нет. Не было ее, собственно, уже давно. Еще с 1710 г. захваты шведами голландских торговых судов постепенно отравляли отношения между Гаагой и Стокгольмом. С удалением же Рюмпфа даже видимость дружбы поддерживать стало невозможно. Фактически это мало что изменило, ибо Карл XII и его окружение годами не прислушивались к протестам резидента против шведского каперства, а дискуссии голландского дипломата с его собеседниками в Стокгольме окончательно превратились в разговор глухих.

 

ОСТОРОЖНОСТЬ И УМЕРЕННОСТЬ

После освобождения фон Гёртца секретарь шведской миссии в Гааге получил возможность снова заняться делами, которые в феврале вынужден был на время оставить. Прежде всего это касалось поставок в Швецию зерна и соли. В конце апреля Карл XII уполномочил Прейса выдавать голландцам документы, с которыми их суда могли следовать в Швецию, не опасаясь шведских же каперских и военных кораблей. Правда, инструкции эти достигли Гааги лишь в начале августа, так как из Швеции, окруженной плотным кольцом врагов, почта шла окольными путями и очень долго. Зато потом к Прейсу выстроилась очередь из купцов, особенно английских и шотландских — несмотря на введенный британским парламентом запрет на торговлю со Швецией. Выдача пропусков росла день ото дня. Многие надеялись, заручившись официальным покровительством шведской короны, проложить пути в шведские порты и с большой выгодой продавать там товары, в которых эта страна так нуждалась.

Одновременно Прейс возобновил свои контакты с Куракиным. 8 августа в Амстердаме состоялся их первый разговор, а за ним последовали новые встречи в других местах, в обстановке полной секретности. Изъявлений дружеских чувств с той и другой стороны, как и прежде, хватало, но позиции оставались пока непримиримыми. Исходя из того принципа, что Швеция подверглась нападению несправедливо, Прейс настаивал на возвращении всех захваченных русскими земель и к тому же на возмещении ущерба. Куракин же подчеркивал, что его государь хочет отдельного, особого мира со шведами и готов ради него пожертвовать договорами со своими союзниками. По словам русского посла, царь согласен был ждать ответа три месяца, приостановив на этот период боевые действия. В своем донесении в Стокгольм Прейс с похвалой отозвался о подходе русских к переговорам. 22 августа в усадьбе Ло, близ Апелдорна, Петр, находившийся тогда в Голландии, тайно принял фон Гёртца, и эта встреча прошла успешно. Обсуждались на ней и вопросы частные, не первой важности. Фон Гёртц попросил пропуск для поездки в Ригу, а Петру нужно было, чтобы шведы пропустили в Петербург шлюп, который подарил царю король Пруссии. Главным результатом августовских встреч была взаимная договоренность начать в Финляндии как можно скорее переговоры о мире.

Откуда такая внезапная спешка и уступчивость России? Причиной послужил неудачный для Петра визит во Францию в мае–июне 1717 г. В Париже царю удалось добиться только заверений о дружбе и обещания, что после истечения в 1718 г. срока действия договора о французских субсидиях шведам договор этот не будет продлен. Правительство во главе с регентом Филиппом Орлеанским готово было, кроме того, выступить посредником между Россией и Швецией. Все эти невеликие достижения Петра были 15 августа в Амстердаме закреплены в русско-французском договоре, к которому — к выгоде России — присоединилась Пруссия. Между участниками антишведской коалиции наметился раскол. Отношения царя с Великобританией были напряженными, а датчане, опасаясь русских войск на севере Германии, встали на сторону англичан. Пруссия же, напротив, поддерживала Россию, и вполне естественно, что фон Гёртца, направлявшегося в Ригу, приняли в Берлине со всей благосклонностью. Как и властителю России, прусскому королю хотелось заключить со Швецией сепаратный мир. В Гааге прусский дипломат барон Фридрих фон Книпхаузен предложил Прейсу союз: в обмен на город Штеттин Пруссия согласна была оказать шведам помощь — если надо, даже военную — в возвращении Карлу XII принадлежавших ему раньше герцогств Бремен и Верден. Иначе говоря, и русский, и прусский монархи готовились к открытому конфликту со своими союзниками в Северной войне и с Великобританией.

Тем временем в Гааге ломали себе голову над тем, как строить дальше отношения со Швецией. Французский дипломат де Шатонёф настойчиво рекомендовал направить в Стокгольм посла Республики, дабы улучшить политическую атмосферу между двумя странами. Однако такая миссия могла привести к успеху лишь при условии, что шведское правительство находится с Генеральными штатами, так сказать, на одной волне, а этого-то как раз и не было. «Высокомочные», в принципе, не прочь были послать в Стокгольм своего представителя с извинениями за арест фон Гёртца, но упор делали на финансовой компенсации за захваченные шведами корабли. Прейс от имени своего короля ставил вопрос противоположным образом: сначала извинения, а там посмотрим.

Сыграть на этих противоречиях пытался британский посол Уильям Кадоген. Великобритании очень не нравилось то, что после введения парламентом — по настоянию короля Георга — запрета на торговлю со Швецией, освободившуюся нишу заняли конкуренты — голландцы. В своих донесениях в Стокгольм Прейс ставил это в заслугу себе, поскольку сам постоянно призывал голландцев заменить англичан на шведском рынке. С начала августа по начало октября Прейс выдал голландским судам, которые собирались идти в Швецию, 60 пропусков. Англичане, со своей стороны, как и прежде, склоняли руководителей Республики к тому, чтобы отправить в Балтийское море военные корабли. Британская дипломатия использовала при этом возмущение голландцев захватом их судов шведскими каперами. В течение одного лишь августа те завладели двумя десятками голландских торговых кораблей, что заметно облегчило задачу Кадогена.

Особую поддержку он находил в Амстердаме. Бургомистр Геррит Хофт, который к англичанам относился враждебно, незадолго до этого скончался, а пенсионарий Амстердама Бёйс британского посла поддерживал. Под влиянием известий о продолжающемся шведском каперстве трое амстердамских купцов, занимавшихся торговлей в балтийском регионе, обратились к городским властям за разрешением снарядить три хорошо вооруженных корабля — не только для охраны голландской торговли, но и для того, чтобы силой освободить захваченные шведами суда. Был у этих троих купцов, конечно, и собственный, частный интерес, ведь они сами были владельцами тяжеловооруженных фрегатов, подходивших для намеченной экспедиции. Бёйс и британский посол энергично поддержали инициативу купцов. Городские власти Амстердама передали ее на рассмотрение штатов провинции Голландия, и те приняли резолюцию в желательном для инициаторов духе.

Однако в Генеральных штатах дело застопорилось. Делегация провинции Фрисландия, поначалу не возражавшая против этого предложения, отозвала свое согласие, когда увидела, что представители других провинций не склонны спешить. Для Хейнсиюса инициатива амстердамцев означала окончательный провал его усилий добиться с помощью французской дипломатии улучшения отношений со Швецией. Еще весной, пока фон Гёртц сидел под стражей в Арнеме, французы, посредничая между Гаагой и Стокгольмом, добились того, что резидент Республики при шведском дворе не был выслан из страны, а король Карл обещал не препятствовать голландской торговле со шведами. И вот теперь из-за шведского каперства все пошло прахом. Сколько бы ни повторял секретарь шведской миссии Прейс, что любой купец, которому он выдал пропуск, может свободно плыть в Стокгольм или Гётеборг, это мало кого убеждало. Заявляя, что выдал уже десятки пропусков и что в 1717 г. голландская торговля со Швецией превзошла по объему британскую, Прейс говорил чистую правду, однако голландцам нужна была полная свобода торговли — торговли не только безопасной, но и не обремененной бюрократическими процедурами.

Дополнительную головную боль вызывали у правящих кругов Республики действия Дании. В соответствии с пожеланиями своего главного партнера Великобритании датчане тоже запретили торговлю со Швецией. При этом они преследовали и собственный интерес. Ссылаясь на введенное ими эмбарго, датчане сами захватывали голландские суда, тем более что Гаага еще не заплатила Копенгагену за участие датских войск в войне за испанское наследство. Захват голландских торговых кораблей на Балтике приносил Дании прямую финансовую выгоду. Да и англичанам приятно было наблюдать, с какими новыми препятствиями сталкиваются их голландские конкуренты, вытеснившие их со шведского рынка. Все это лишний раз показывало, как трудно стало Республике себя защищать. Подобные проблемы можно было решать лишь военными средствами, и в XVII в. голландцы не раз прибегали к вооруженному вмешательству, когда свобода судоходства в проливе Эресунн оказывалась под угрозой. Но теперь их страна в финансовом, а значит, и в военном отношении заметно обессилела и вынуждена была ограничиваться нотами протеста.

С тех пор как в Швеции резиденту Генеральных штатов Рюмпфу запретили появляться при королевском дворе, положение Прейса в Гааге также оставалось затруднительным. Через французских дипломатов швед пытался добиться отмены этого запрета, но, судя по письму Карла XII от 11 октября, безуспешно. Вновь допустить к себе представителя голландцев король готов был только после того, как они извинятся за арест его агента фон Гёртца. Следовательно, и у Прейса руки были во многом связаны. Около 20 ноября в Гааге распространились слухи о том, что амстердамцы опять склоняются к тому, чтобы будущей весной голландскую эскадру отправить на Балтику. Секретарь шведской миссии поспешил в Амстердам, где вскоре выяснил, что среди отцов города по этому вопросу острые разногласия. Общественное мнение упрекало городские власти в том, что они вообще поставили крест на балтийской коммерции. Пошли слухи — по мнению Прейса, их распространили сторонники англичан, — будто шведские каперы атаковали голландские рыболовные суда и даже почтовую яхту, совершавшую рейсы между портом Хук-ван-Холланд и Лондоном. В амстердамской ратуше на Прейса обрушили град упреков. Жертвами шведского каперства, заявили ему, стали уже 449 голландских судов — больше, чем было захвачено французами за долгие годы войны за испанское наследство!

Опасались в Амстердаме и того, что выгодные позиции в балтийской торговле перехватят конкуренты из Великобритании. Так, англичане под охраной своих военных судов закупили в занятой русскими Финляндии 60 тысяч тонн смолы, необходимой для корабелов. Для перевозки товара понадобилось столько судов, что наняли даже голландские. Купцам из Лондона смола досталась по цене в полтора риксдалера за тонну, а после них товара осталось так мало, что купцам из Амстердама пришлось выкладывать за тонну уже по четыре риксдалера. Для многих амстердамцев вывод был очевиден: весной Республика должна будет непременно послать на Балтику эскадру. Если только шведы не соизволят оставить голландские торговые суда в покое, включая те, которые следуют в порты, захваченные русскими или пруссаками. Некто, чье имя Прейс в своем донесении не упомянул, настоятельно порекомендовал ему склонить короля Карла к уступкам. Иначе все пойдет так, как того желает король Георг, и господа «Высокомочные», конечно, сами того не желая, вынуждены будут снарядить военный флот в 20–25 кораблей. В задачу их будет входить только сопровождение торговых судов, а поскольку охранять суда надо будет как от шведов, так и от датчан, то говорить о чисто антишведских мерах неправильно. К действиям наступательным, таким как освобождение уже захваченных голландских кораблей, в Амстердаме были не склонны. Во всех этих рассуждениях амстердамские политики совершенно не учитывали того факта, что голландские адмиралтейства оказались не в состоянии помешать шведам хозяйничать даже у побережья самих Нидерландов.

В Гааге сознавали, что отправка эскадры в Балтийское море отношений со Швецией, мягко говоря, не улучшит. Со стороны Республики нужен был какой-нибудь примирительный жест. Почему бы не направить в Стокгольм дипломата в ранге полномочного посла, сделав таким образом первый шаг к восстановлению прежних добрых связей? Но не все в Гааге одобряли подобные жесты. Командировав в Стокгольм посла с извинениями за арест фон Гёртца, Республика Соединенных Нидерландов скатилась бы на уровень республики генуэзской. Ведь после некоего дипломатического конфликта с Францией дожу Генуи пришлось лично просить у Людовика XIV прощения. Как видно из сообщений, которые Прейс посылал в Стокгольм, речь шла о гордости голландцев и их государства. Как бы то ни было, дело ограничивалось пока обменом мнениями, тем более что еще неизвестно было, захочет ли шведский король принять нового посла Генеральных штатов.

Между тем депутаты провинциальных штатов Голландии бурно обсуждали, насколько крупной должна быть эскадра, которую предполагалось отправить на Балтику. Дабы подчеркнуть независимость Республики от Великобритании, штаты провинции Голландия 17 декабря постановили снарядить эскадру из 30 военных судов. Ей было предписано с британской эскадрой не объединяться и охранять торговые корабли только своих сограждан. Отмежеваться от британского союзника было тем важнее, что фрегаты Его Величества тем временем получили приказ задерживать голландские суда, идущие из Гётеборга или в Гётеборг. Целью британского правительства, которое пошло навстречу лондонским купцам, было подтолкнуть голландцев к тому, чтобы и они ввели запрет на торговлю со Швецией.

Резолюция провинциальных штатов Голландии считалась «предварительной». Принять окончательное решение мешали споры между голландскими городами. Все сходились на том, что послать эскадру необходимо, но о том, сколько именно кораблей снарядить, мнения были разные. Противники Великобритании настаивали на отправке большого флота, чтобы наглядно продемонстрировать мощь и независимость Республики. Те же, кто англичан поддерживал, ратовали за эскадру небольшую, которая действовала бы совместно с британским союзником. И дело было не в одном лишь отношении к англичанам. Крупные города Голландии, у которых были коммерческие интересы в балтийском регионе, выступали за отправку флота, а мелкие, такие как Схидам, Горкум и Ден-Брил, — против.

Впрочем, финансовое положение Республики оставляло мало пространства для маневра и позволяло не торопиться с военной экспедицией. К тому же пришли благоприятные известия из Копенгагена: все голландские суда, попавшие в руки датчан, были освобождены, то же самое произошло с судами, которые англичане задержали близ Гётеборга. А значит, с отправкой на Балтику большой эскадры Гаага могла подождать. Кроме того, были и плохие новости. Стало известно о страшной буре, разразившейся на севере страны в рождественские дни 1717 г. Амстердам, к счастью, не пострадал, но вокруг города многие дамбы были разрушены. По подсчетам секретаря шведской миссии, не менее трети провинции Гронинген и четверть Фрисландии оказались затоплены. При распределении бюджетных средств Республики восстановление дамб и плотин было задачей куда более важной, чем отправка военных кораблей на Балтику.

21 января 1718 г., после двух месяцев тяжелых дискуссий, Генеральные штаты приняли наконец резолюцию: к весне в Балтийское море предполагалось послать эскадру из 30 судов. Депутаты высказались также за то, чтобы направить в Стокгольм дипломата, причем в кулуарах называли имя голландского посланника в Дании Роберта Гуса. Однако прибыть в Стокгольм он должен был только тогда, когда резиденту Рюмпфу вновь разрешат появляться при шведском дворе. Эти решения шведский представитель Прейс встретил со смешанными чувствами. Реалист, он понимал, что предотвратить отправку голландской эскадры на Балтику невозможно. Более того, если Республика пошлет достаточное количество кораблей, ей будет легче дистанцироваться от действий британского флота. Больше недовольства вызывала у шведа идея «Высокомочных» назначить в Стокгольм Гуса. Дело было не в личности дипломата, а в его ранге. Прейс считал, что было бы намного лучше и полезнее направить к Карлу XII не посланника, а посла.

Его французский коллега де Шатонёф не одобрял этих придирок. Когда уже пол-Европы ополчилось на Швецию, нужно использовать любой шанс, чтобы избежать вражды между Стокгольмом и Гаагой. Такая примирительная позиция была разумной и исполненной реализма, но не учитывала темперамента шведского короля. Еще в начале января он дал понять, что его устроит лишь дипломат высшего ранга — посол. А до назначения посла не могло быть и речи о возвращении Рюмпфа к шведскому двору. Предвидя осложнения, Прейс довел точку зрения своего монарха до сведения Хейнсиюса и других членов комиссии Генеральных штатов по внешним сношениям. Обе стороны еще раз выложили карты на стол. Секретарь шведской миссии исходил из того, что обсуждать в Стокгольме тему шведского каперства на Балтийском и Северном морях должен будет вновь назначенный посол, в то время как собеседники Прейса надеялись, что, когда Рюмпфу разрешат вернуться ко двору, вести переговоры будет именно он. Голландцы явно стремились решить проблему безопасного судоходства на Балтике как можно скорее, иначе рисковала рухнуть вся их система торговли. Упадок коммерции и мореплавания на севере и востоке Европы грозил тяжелыми последствиями для торговых интересов Республики во всем мире.

Отсюда следовало, что начать снаряжать эскадру из 30 военных кораблей надо немедленно. Предстоящие расходы были оценены в три миллиона 133 тысячи гульденов. Помимо повышения некоторых налогов, было решено занять денег под 4% годовых. И внутри страны, и на международном финансовом рынке такой процент считался очень высоким, что показывает, в каком печальном положении находились тогда голландские финансы. Правящие круги в Гааге ожидали, кроме того, обструкции со стороны некоторых провинций — и не ошиблись. По мнению депутатов от Зеландии, достаточно было бы послать на Балтику всего шесть кораблей, а депутаты от провинции Гелдерланд вообще возражали против экспедиции. Провинциальные штаты Гелдерланда заявили вдобавок, что примут свою резолюцию не раньше 22 марта. То был испытанный способ торпедировать неприемлемые для провинции решения центральных властей.

За кулисами же продолжались переговоры со шведами о назначении в Стокгольм голландского дипломата. С середины февраля 1718 г. Прейсу помогал шведский генерал-майор Кунрад Ранк, состоявший на службе у ландграфа Гессен-Кассельского. Под видом дружеской услуги, которую ландграф, дескать, хочет оказать Генеральным штатам, Ранк предостерег гаагских политиков, что в балтийском регионе дело может принять для Республики самый неблагоприятный оборот. Что если Карл XII, взбешенный арестом фон Гёртца, окажет после войны предпочтение британским купцам перед голландскими? Усилиями того же фон Гёртца король Карл и царь Петр уже ведут переговоры о мире, и, стало быть, не исключено, что главный противник Швеции скоро выйдет из игры и тогда британский монарх быстро пойдет шведам на уступки. Плохо скрытые угрозы Ранка произвели на его собеседников в Гааге должное впечатление, и те захотели еще раз поговорить с Прейсом.

В разговоре с Прейсом все сразу же сошлись на том, что послать представителя Генеральных штатов в Стокгольм необходимо. Споры вызывал лишь его ранг: посланник или посол? Секретарь шведской миссии по-прежнему настаивал на том, что его короля устроит только посол. К изумлению Прейса, ему сообщили, что штаты провинции Голландия уже назначили Гуса, который до тех пор служил посланником в Копенгагене, представителем в Стокгольме. При этом о его повышении в ранге до посла не было даже речи. Существовали разногласия и насчет того, нужно ли принести Карлу XII извинения, и если да, то сделать ли это до или после возвращения резидента Рюмпфа к шведскому двору. Самым примечательным в этой беседе Прейса с высшими должностными лицами Республики было то, что шведу настоятельно посоветовали больше не обсуждать эти темы со своим французским коллегой, ибо тот не искренен. Подобный же разговор состоялся у Прейса 21 февраля с депутатами провинциальных штатов Голландии от Амстердама. Особенно Бёйс, пенсионарий Амстердама, был вне себя от ярости. Он предпочел бы, чтобы Рюмпфа в Стокгольме арестовали: тогда все, по крайней мере, было бы ясно и откровенно. К тому же голландской торговле уже нанесены убытки на 40 миллионов гульденов! Прейс ответил встречными упреками, напомнив, как голландцы обошлись с агентом шведского короля фон Гёртцем. Разговор зашел в тупик.

Не облегчали задачу Прейса и Ранка и новости из Лондона. Там приверженцам короля в палате общин удалось добиться продления эмбарго на торговлю со Швецией, несмотря на энергичное сопротивление со стороны лоббистов британских торговцев железом и медью. В результате купцы из Голландии сохранили свою монополию на шведском рынке, что вызвало в Амстердаме настоящее ликование. Соответственно, примирение с Карлом XII уже не казалось голландцам делом таким срочным, ведь они и так держали в своих руках почти всю торговлю со Швецией. Правда, до шведских портов их кораблям еще надо было добраться…

Споры об отправке на Балтику эскадры продолжались. Депутаты от провинции Утрехт полагали, что 30 судов — это слишком много, достаточно и 20. В конце апреля депутаты от провинции Гелдерланд наконец согласились с самой идеей экспедиции, но при условии, что эскадра будет лишь сопровождать торговые корабли. Одновременно Гелдерланд потребовал выделить деньги на усиление укреплений городов Неймеген и Зютфен — и Генеральные штаты ассигновали на это полмиллиона гульденов. Печально обстояло дело и со снаряжением флота. Не хватало средств, чтобы построить требуемое количество судов и нанять достаточно моряков. Так, Амстердам снарядил всего три корабля и не готов был сделать больше, пока не получит необходимых субсидий. Время шло — и становилось все яснее, что из широкомасштабных замыслов мало что удастся осуществить. Насколько беззащитной стала Республика, показали событию середины мая, когда у побережья Фрисландии начали курсировать два шведских каперских корабля, которые свободно задерживали голландские суда. Пришлось срочно снарядить два фрегата, чтобы отогнать зарвавшихся шведов.

Промедления в подготовке балтийской эскадры были вызваны не только нехваткой денег. За кулисами, на дипломатическом фронте основной причиной было внезапное недовольство России планами голландцев. В Петербурге опасались, что голландцы опять, как и в 1716 г., окажутся просто исполнителями британских замыслов. 19 апреля 1718 г. голландского резидента в России Якоба де Би, находившегося в тот момент в Москве, вызвали вместе с четырьмя виднейшими голландскими купцами в этой стране к вице-канцлеру барону Шафирову. Сославшись на недавно перенесенную тяжелую болезнь, де Би сообщил, что приехать не сможет, так что купцы отправились к вице-канцлеру без официального представителя Республики.

Шафиров уведомил их о недовольстве Его Царского Величества намерением голландцев отправить на Балтику эскадру из 30 кораблей лишь для того, чтобы «обеспечить свободное плавание всех нейтральных судов в шведские и датские порты <…>, причем исключают или забывают прусские и российские порты». К тому же Генеральные штаты, как показалось царю, даже грозили датчанам насилием в случае сопротивления. И это все по наущению Амстердама, города, который относится к российской короне недоброжелательно, — такое впечатление сложилось у Петра, несомненно, после холодного приема, оказанного ему в Амстердаме в 1717-м, о чем речь еще пойдет ниже. Шафиров напрямик заявил, что голландский флот должен охранять также те корабли, которые следуют в порты прусские и российские (имелись в виду бывшие шведские порты, захваченные войсками Пруссии или России). А о каких-либо враждебных действиях против датчан Гааге надо забыть. Если же Республика от нейтралитета отступит, царь без колебаний примет против ее подданных репрессивные меры как на суше, так и на море.

Напуганные гневной отповедью Шафирова, голландские купцы все же отказались быть у него на посылках и устно передать его слова резиденту — пусть вице-канцлер направит Якобу де Би письменную декларацию. Однако Шафиров как раз не желал этого делать. Несколько дней спустя резидент сам прибыл к вице-канцлеру. Поскольку в своей речи перед купцами тот усомнился, «хворает ли резидент или сказывается хворым», де Би постарался убедить Шафирова, что действительно был болен, и заверил его, что мнение, будто голландцы угрожали Дании, ни на чем не основано. И корабли, идущие в порты прусские или российские, никто оставлять без охраны не собирается, так что угрозы со стороны России по меньшей мере преждевременны. О том же заявили в Гааге послу Куракину. И все-таки гневная речь Шафирова произвела на власти Республики должное впечатление. Адмиралтейства Роттердама и Амстердама получили тайный приказ: под предлогом нехватки денег и матросов резко сократить число снаряжаемых кораблей. Сбор дополнительных средств на экспедицию прекратили. Стратегия гаагских политиков была ясна: если эскадра будет небольшой, это поможет рассеять недоверие русских.

Давление со стороны России — не единственный дипломатический фактор, с которым вынуждены были считаться правящие круги Республики. Еще в августе 1717 г. испанские войска заняли Сардинию. По Утрехтскому мирному договору 1713 г. бывшие испанские владения Милан, Неаполь и Сардиния достались австрийским Габсбургам, а Сицилия — герцогу Савойскому. Однако в Мадриде с переделом Италии не смирились. В Гааге испанский посол объяснил секретарю шведской миссии дело так: неужели король Испании должен безучастно смотреть, как король британский (он же курфюрст Ганноверский) пользуется слабостью шведов, чтобы прибрать к рукам Бремен и Верден? Время для вторжения на Сардинию испанцы выбрали точно: австрийская армия в тот момент воевала с турками под Белградом. В Мадриде рассчитывали на то, что австро-турецкая война быстро не кончится, а Великобритания и Голландия на вооруженное вмешательство не пойдут.

С октября 1717 г. в Лондоне начались тайные многосторонние переговоры, и к февралю следующего года были намечены контуры компромисса. Испанскому королю предлагалось Сардинию покинуть, а за это его сыну, инфанту Карлосу, предоставили бы право унаследовать герцогства Тосканское и Пармское после того, как правящие там династии останутся без мужского потомства. Вместе с тем король Испании, внук Людовика XIV, вынужден был бы навечно отказаться от прав на французский престол: таково было главное требование руководившего Францией герцога Орлеанского, регента при малолетнем Людовике XV. Сардинии и Сицилии предстояло поменяться владельцами: герцог Савойский стал бы королем Сардинии, Сицилия же досталась бы Габсбургам. Наконец, по умолчанию было решено, что монарх Великобритании и Ганновера сохранит бывшие шведские владения Бремен и Верден за собой. Так амбиции Габсбургов в Италии были увязаны с политическими интересами герцога Орлеанского и территориальными аппетитами короля Георга I.

Уже в ноябре слух о лондонских переговорах дошел до Гааги, однако официально господа «Высокомочные» узнали о них лишь в апреле 1718 г. Естественно, это вызвало возмущение, ведь таким образом Республика уже не могла ни на что существенно повлиять. Британское правительство хотело сначала само выстроить всю систему договоренностей. Но совсем обойтись без участия голландцев было невозможно: Лондон нуждался в Гааге для более эффективного воздействия на короля Испании, да и вообще нейтралитет Республики вне международных союзов представлялся британским политикам нежелательным. В случае войны между Испанией и Великобританией последняя рисковала утратить приобретенные по Утрехтскому договору коммерческие выгоды в испанских владениях, если бы осталась без военной поддержки со стороны голландцев. В интересах британского Меркурия голландцы должны были при необходимости выступить вместе с британским Марсом.

Предложенный Лондоном Четверной союз (Великобритания, Франция, Австрия и Голландия) против испанцев вызвал в правящих кругах Республики, особенно в Амстердаме, острые споры. Тем, кто хотел уменьшить влияние англичан на политику страны, противостояли сторонники пробританского курса во главе с Хейнсиюсом. Уильям Кадоген, посол короля Георга, вновь проявил себя настоящим мастером коммуникации, охотно прибегая к испытанной тактике угроз. Генеральным штатам, говорил он, не стоит думать, будто в случае нейтралитета Республики в войне Великобритании, Франции и Австрии против Испании голландская торговля с испанскими владениями не пострадает. Когда же угрозы не помогали, британский посол менял тон, заверяя голландских политиков, что вступление в предложенный союз не потребует от их страны реального участия в военных действиях. В августе 1718 г. выяснилось, однако, что посол поторопился. Против того, чтобы участие Республики в союзе было чисто формальным, только на бумаге, выступила Франция, опасаясь, что в условиях войны голландцы вытеснят французов с испанских рынков. Четверной союз был официально заключен. Правда, состоял он юридически пока лишь из трех держав: Великобритании, Франции и Австрии.

Тем временем ситуация в Европе стала меняться. 21 июля 1718 г. венский двор подписал с турками мир, по которому Белград достался австрийцам. Еще до этого, в том же месяце, испанцы с успехом высадились в Сицилии, под восторженные крики населения, недовольного правлением герцога Савойского. Не вовлеченная в лондонские переговоры, Испания явно отвергала предложенный там компромисс. Но Мадрид рано праздновал победу. 11 августа у берегов Сицилии, при мысе Капо Пассеро, испанский флот был неожиданно атакован и наголову разгромлен британской эскадрой. Испанские войска в Сицилии остались в полной изоляции. Ни о каких наступательных действиях Испании больше не могло быть и речи.

Дипломаты Великобритании и Франции в Гааге полагали, что уж теперь-то ничто не помешает Генеральным штатам присоединиться к Четверному союзу. 10 сентября депутаты этот вопрос обсудили. Представители Амстердама решительно поддержали предложения англичан и французов, так что после недолгого сопротивления депутатов от небольших городов, таких как Хорн и Ден-Брил, «Высокомочные» постановили в союз вступить. Но — с определенными условиями, а они фактически означали, что голландское «да» — это на самом деле «нет». Условия были выдвинуты такие:

— Республика готова была выделить для коллективной обороны только половину того количества солдат, которое выставляли по отдельности трое других участников союза: 3000 вместо 6000;

— действие оборонительного союза не должно было распространяться за пределы Европы;

— все еще продолжавшиеся споры с венским двором по поводу размещения голландских гарнизонов в крепостях Южных (Австрийских) Нидерландов следовало разрешить немедленно, до официального вступления Республики в Четверной союз;

— и наконец, все участники союза обязывались гарантировать свободу судоходства и торговли на всех европейских морях.

Первое из этих условий — а власти провинции Голландия оправдывали его ссылками на тяжелейшее финансовое положение, падеж скота и наводнения — британский посол Кадоген и его новый французский коллега граф Шарль де Морвиль восприняли легко: официальное заявление голландцев о вступлении в союз было в тот момент гораздо важнее их фактического вклада в военные усилия союзников. Со вторым условием тоже нетрудно было согласиться, потому что подобную же формулировку трое других союзников использовали в тексте договора и раньше.

Третье условие, напротив, серьезно осложняло дело. Договор 1715 г. между Веной и Гаагой о голландских гарнизонах на землях будущей Бельгии отнюдь не разрешил всех разногласий между сторонами. Генеральные штаты требовали финансовой компенсации за содержание этих гарнизонов, а австрийцы хотели вернуть себе некоторые территории Фландрии, которые вынуждены были уступить голландцам в 1715-м. Конечно, в Лондоне хорошо понимали, что без решения этих вопросов ни о каком Четверном союзе и думать нечего, поэтому необходимо было британское посредничество. В течение всей осени 1718 г. в Гааге шли интенсивные переговоры. 22 декабря они завершились соглашением: в залог возмещения австрийцами части военных расходов Республики ей разрешили пользоваться в Южных Нидерландах доходами от портов Гента и Остенде, а территорию, которую австрийцы должны были отдать Республике, уменьшили по новому договору в пять раз — несмотря на резкие протесты провинции Зеландия.

Но больше всего напряжения в отношения между союзниками внесло четвертое условие, поставленное «Высокомочными» перед вступлением в Четверной союз. Хотя сформулировано оно было в самом общем виде, всем было понятно, что речь шла о свободе судоходства на Балтийском море. Правящие круги Республики оправдывали это условие тем, что из-за участия голландцев в Четверном союзе их торговля с Испанией неизбежно пострадает, а значит, вполне разумно было бы предоставить им взамен гарантии, касающиеся свободы торгового мореплавания на Балтике. Фактически это означало, что Великобритания и Франция должны взять на себя охрану голландских торговых судов в северном регионе, а это могло привести обе державы к войне со Швецией. Для англичан, которые и так каждый год отправляли на Балтику эскадру, чтобы защищать свои корабли от шведов, последнее условие голландцев не представляло столь уж большой проблемы. Однако для французов дело обстояло совершенно иначе. Еще со времен Тридцатилетней войны Франция и Швеция были союзниками, и хотя в эпоху регентства Париж предпочитал в Северной войне позицию нейтралитета и роль посредника, симпатии французов были явно на стороне шведов.

В Гааге сознавали, что выдвинутое ею четвертое условие почти невыполнимо. Едва оно было зафиксировано на бумаге, как остававшиеся в политической элите страны противники союза тут же, словно по мановению волшебной палочки, перестали возражать. И действительно, Франция это условие отвергла. Переговоры о вступлении Республики в Четверной союз будут продолжаться еще до весны 1720 г., но практически вопрос об этом был с повестки дня снят.

 

КОНЕЦ ЛЬВА СЕВЕРА

Пока в Гааге весной 1718 г. обсуждали вступление голландцев в оборонительный союз против Испании, на Аландских островах, к востоку от Стокгольма, начались русско-шведские переговоры о мире. Намерения шведов были очевидны: отколоть Россию от антишведской коалиции, не идя при этом ни на какие серьезные жертвы. Много внимания было уделено декоруму, внешнему блеску. Предоставив своим дипломатам фон Гёртцу и Юлленборгу великолепные экипажи, шведы хотели показать, что держава Карла XII по-прежнему могущественна и богата. Посланцам русского царя Андрею Остерману и Якову Брюсу было поручено добиться от шведов как можно больших уступок, причем в Петербурге прекрасно понимали, что считаться надо не только с Карлом XII, но и с королем Георгом I. Властителю Великобритании и Ганновера больше всего хотелось избавиться от присутствия на немецких землях как шведских, так и русских войск, поэтому за несколько месяцев до начала переговоров на Аландских островах британский монарх прислал своего представителя-ганноверца в ставку шведского короля в городе Лунд, дабы разузнать о перспективах мирного урегулирования на Балтике. Карл XII неожиданно заполучил новые козыри: теперь у него появился шанс договариваться по отдельности с британским королем и с царем, которые друг друга терпеть не могли.

Одновременно шведы готовились к новому походу с целью укрепить свои переговорные позиции и заключить сепаратные мирные договоры со своими противниками на лучших условиях. Ведя переговоры о мире с Россией, король не мог направить войско в Финляндию, а курсировавшие на Балтийском море британские и датские военные корабли не позволяли произвести высадку на южном побережье Балтики. Оставалось лишь одно: новое вторжение в Норвегию. Финансовые возможности продолжать войну у Швеции расширились — благодаря займам, полученным фон Гёртцем в Голландии, и тому, что британская блокада не слишком затруднила экспорт шведских товаров. Поставки железа и меди из Швеции осуществлялись отныне через прусский Кёнигсберг.

Тело Карла XII уносят с поля битвы.

Картина работы Густафа Сёдерстрёма, 1884 г. Национальный музей, Стокгольм

На исходе августа шведская армия в 40 тысяч человек двумя колоннами перешла норвежскую границу. Одна колонна двинулась на город Тронхейм, а перед основными силами под предводительством Карла стояла задача овладеть крепостями Фредерикстен и Фредерикстад. Поход 1716 г. наглядно показал, что без взятия этих двух крепостей, которые можно было снабжать с моря, попытки захватить столицу Норвегии, Христианию, не имели смысла, ибо, пока обе крепости оставались в руках норвежцев, арьергард шведской армии оказывался слишком уязвимым.

24 ноября началась осада Фредерикстена. Гарнизон крепости насчитывал всего 1400 человек, но укрепления отличались высокой прочностью, и припасов у осажденных было много. Через три дня шведам все же удалось овладеть одним из трех внешних укреплений, и, поскольку шведская артиллерия превосходила норвежскую, судьба Фредерикстена была, казалось, предрешена. Опасаться приходилось лишь вылазки гарнизона, которая привела бы к лишним жертвам среди осаждавших. 30 ноября (по григорианскому календарю 11 декабря), около 9 часов вечера, Карл захотел осмотреть подступы к крепости и, несмотря на предостережения офицеров, высунулся из траншеи. Пуля вошла в левый висок и пробила ему голову насквозь. Так окончилась его бурная жизнь, а вместе с ней и господство Швеции на Балтике.

Годы 1716–1718 не принесли коренного перелома в Северной войне. Запас прочности и сил оказался у Швеции больше, чем ожидалось. Между тем дело фон Гёртца обнажило скрытые противоречия между шведами и голландцами. Запрещение резиденту Генеральных штатов в Стокгольме появляться при дворе Карла XII подтверждало, что отношения между двумя державами надолго испорчены. Этим стремились воспользоваться влиятельные в правящих кругах Республики сторонники Великобритании, однако внезапное освобождение фон Гёртца показало, что они не всесильны. Именно пробританская позиция великого пенсионария Хейнсиюса серьезно подорвала его авторитет.

Также в спорах об участии страны в Четверном союзе проявилась не столько нерешительность гаагских политиков, сколько нежелание многих из них бросаться безоглядно в объятия короля Георга. С тех пор как во внешней политике Великобритании взяли верх интересы Ганновера, былой союзник голландцев сделался в их глазах ненадежным. Курс британского двора был несовместим с желанием большей части голландской элиты соблюдать в международных делах осторожность. Постепенно приходило понимание того, что прежней атмосферы доверия между Лондоном и Гаагой уже не существует и Республике необходима переориентация ее внешней политики. В то же время стало очевидным бессилие маленького государства. То, что горстка шведских каперов смогла вызвать в Амстердаме настоящую панику, многое говорит о тогдашнем состоянии не только обороны страны, но и ее финансов. Девизом голландцев было и оставалось: осторожность и умеренность.