На одном заседании совета командиров стоял один-единственный, но наиважнейший вопрос: «О перестройке производства». Первое слово — Антону Семеновичу. Он напряженно сжимал пряжку ремня, его волнение передавалось всем.

— Товарищи коммунары и уважаемые сотрудники! До сих пор мы жили не так уж плохо. Сыты, одеты, обуты; учились, работая в мастерских, производя некоторую продукцию. Чекисты Украины построили нам на свои средства этот дворец, обставили его, привезли оборудование и сказали: «Живите, дети, растите, воспитывайтесь». Нам завидуют и говорят: «Устроились не по-пролетарски! Раньше так панычи жили!» Не все вы знаете, что наши добрые шефы до сих пор отчисляют от своего заработка шесть процентов на полное содержание коммуны, чтобы мы жили в достатке. Не кажется ли вам, что у них много благородства и терпения, а нам пора и честь знать! Не пора ли начать зарабатывать самим па себя?

Реакция была самая разная. Старшие схватили главное и готовились выступать; малыши уже активно тянули руки, а тугодумы витали где-то в начале речи, не сводя концы с концами.

— С чего начнем, Антон Семенович? — озабоченно спросил Митя Чевелий, старый горьковец. Горьковцы, перешедшие с Антоном Семеновичем из колонии имени Горького в коммуну имени Дзержинского, беззаветно верили в него. Вера утвердилась на многолетнем опыте его совместной жизни с ребятами, на традициях, трагедиях и кризисах, на радостях успехов.

— О технике перестройки расскажет наш заведующий производством и главный инженер, — Антон Семенович вежливо указал на тучного пожилого человека в буржуйском костюме и лакированных штиблетах, того самого, удивившего меня своим видом, когда я впервые переступил порог кабинета начальника. — Позвольте его представить вам: Соломон Борисович Коган.

Коган приподнялся и, польщенный всеобщим вниманием, трижды поклонился. С галерки, то-бишь с пола и других гнездовий, пацаны плеснули жидкими аплодисментами.

— Николай, веди заседание, — напомнил Теренину Антон Семенович.

— Слово предоставляется товарищу Когану! — Теренин зааплодировал, и его дружно поддержало старшее поколение.

— Я, знаете, не большой оратор, — его нижняя губа сложилась желобком, — я больше производственик и начну с лентой стороны. Где это видано, чтобы такие молодые мальчуганы и девчата работали и не зарабатывали! За свои два десятка лет на производстве я насмотрелся, как работают дети! Они-таки работали за гроши, а все забирали хозяева, — покачивая головой, поднял глаза в потолок. — Теперь другие времена. Мы работаем на себя. Я спрашиваю вас, кто нам не дает зарабатывать деньги? Хотите зарабатывать? Так вы будете зарабатывать! — Он потянул носовой платок, часть которого еще осталась в кармане, промакнул взмокший лоб и продолжал: — Мы будем выпускать товарную продукцию. Товарную! Вы знаете, что это значит? Это значит, что мы имеем клиента и забрасываем его нашими креслами, шкафами, столами, товарными изделиями, швейной продукцией и имеем свою живую копейку. Наша производственная машина чревата вашими личными заработками, да, да, вы не посмехайтесь, молодой человек, — сказано в сторону Саньки Сопина, — вы будете иметь свои карманные деньги!

Атмосфера накалялась. Словно бы слушали сказки доброго дядюшки, и, вместе с тем, чем-то новым, необычным повеяло от его слов, какой-то большой верой в свои силы и уважением к себе. Собрание всколыхнулось.

— Средства где возьмем? — не выдержал Сопин, — на тарелочке поднесут?

— На чем работать? На «козах»?

— Инструмент давайте! — стреляли со всех сторон.

— Материалов нет!

— Галдеж! — перекрыл вспышку Теренин, давая возможность продолжать речь.

— Это хорошо, что вы понимаете экономику. Деньги? Это не фигли-мигли, конечно, — снова взгляд в потолок и покручивание пальцами над животом, — деньги наше дело. Для начала я взял аванс в электроинституте на пятьдесят тысяч, а вы им сделаете кресла, столы для студентов и разную другую мебель. Если совет юных командиров скажет «да», — мы завтра же начнем работать, если скажет «нет», — я сниму этот рабочий костюм, уйду от вас на покой и буду танцевать гопака.

«Рабочий» костюм Соломона Борисовича не только всех удивил, но прямо-таки поразил необычным покроем и накладными карманами, в которые, казалось, можно впихнуть бог знает что.

Антон Семенович размеренно постукивал карандашом по столу, внимательно слушая риторические обороты Когана, не упуская из виду реакции коммунаров. В наступившей тишине сказал:

— Поскольку мы теперь владеем оборотным капиталом, считаю возможным рискнуть и перешагнуть от соцвоса на производственное воспитание. Это значит — работать по нормам и расценкам, иметь промфинплан, выпускать хорошую продукцию и как результат — перейти на самоокупаемость, и не думаю, что это авантюра!

Когана подбросило:

— Что вы, какая авантюра? Хорошенькое мне дело!

— Послушаем, что скажет совет командиров, — продолжал Антон Семенович. — Что главное? Во-первых, коммуна готовит квалифицированных рабочих разных специальностей. Их руки понадобятся на заводах, фабриках, стройках наших пятилеток. Да, ребята, это так будет, — душевно обратился в сторону «галерки». — Во-вторых, своими руками здесь мы будем помогать стране преодолевать разруху и строить новую жизнь. Наш ручеек вольется в большую реку, мы станем рав¬ноправными гражданами и, в-третьих, поправим свои дела, о чем уже было изложено.

— Переходим к прениям, — вступил в свои права ССК, — кто имеет слово?

Вскинулись руки нетерпеливых ораторов, но первой — рука Саньки Сопина.

— Говори, Санчо!

— У Соломона Борисовича как по нотам: денег полные карманы, взял заказ и расписался, что в июле начнем бросаться креслами и шкафами, успевай ловить. А где работать будем, под дубками?

— Не бузи, — перебил его Володька Козырь, комсомолец и столяр. — Чего нам махать руками? Надо начинать, все равно работаем! Начнем в старых цехах, а соберемся с силами — построим хорошие.

Слово взял командир Фомичев:

— Со столярами — ясно: строгай, клей, зачищай, а что в токарном будем делать и на чем? Станки какие! Правда, что «козы» …

Яркую речь толкнул Ваня Семенцов:

— Как-то стыдно, товарищи, есть чужие харчи, хотя бы и от начальства. Предлагаю переходить на свою шамовку без пундиков, подтянуть штаны и даешь фигли-мигли!

Что-то треснуло в кабинете. Пацаны, задрав ноги, катались под вешалкой: «Ох! Без пундиков! Ой! (захлебываясь смехом) штаны подтянуть! Ах! шамать фигли-мигли!»

Вместе со всеми смеялся и Антон Семенович, украдкой вытирая слезу под очками.