Всю жизнь спавший с чуткостью зверя, Кулл проснулся от прикосновения упавшего на лицо первого солнечного луча. Вырвавшийся на волю золотой шар затмил сиянием не успевшие спрятаться звездочки. Дежурный стражник подложил в костер новую охапку хвороста, и взметнувшийся ввысь огонь напомнил Куллу о только что прерванном сне. Ему опять снилась молодость, картины из прежней варварской жизни. Неясные, неуловимые блики минувшего — запах, цвет, звук. Прошлое всегда жило в нем, существовало независимо от воли Кулла, пряталось в нем, подобно бродяге, скрывающемуся по подвалам и закоулкам от преследований уличной толпы. Гудящее пламя ночных костров, обжигающие пальцы куски жареной оленины, дурманящий запах лесной травы, пьянящий не хуже крепкого вина, хруст треснувшей под лапами неведомого зверя веточки — все это пряталось в его снах, скрывалось за суетой бесконечных церемоний, за пестротой расшитых золотом костюмов, за выщербленными временем дворцовыми стенами.
Уже три дня король с Брулом и небольшим отрядом Алых Стражей путешествовали по густым зеленым рощам Залгарских предгорий. Жара разогнала лесных обитателей по укромным местам, но пара красавцев оленей стала достойной наградой усталым охотникам. О государственных делах никто ни разу не заикнулся — воины короля старательно выполняли указание Брула. Сидя у костра, они вспоминали веселые и загадочные истории из своей жизни, наперебой рассказывали друг другу байки, состязались в мастерстве и быстроте приготовления жаркого. И, понятное дело, дружно опустошали вместительные бурдюки с добрым вином.
Все чаще и чаще король ощущал в себе прежнего Кулла — варвара, вольного жителя гор и лесов, сильного и ловкого хищника. Однако порой вспоминался ему и недавний разговор с Брулом, так сильно разбередивший его душу…
Кулл легко вскочил на ноги, облачился в легкие доспехи и улыбнулся, взглянув на крепко спящего пикта. «Что ж, пусть спит, — решил он. — А я, пожалуй, с удовольствием поброжу в одиночестве». Взяв меч и два небольших копья, атлант бесшумным пружинистым шагом направился в сторону ближайших утесов. Через несколько шагов, словно вынырнув из-под земли, перед ним появился высокий молодой воин — один из лучников, выставленных в ночной дозор. Почтительно кивнув королю, юноша вопросительно посмотрел на него.
— Когда Брул проснется, передашь ему, что я отправился по срочным государственным делам, — произнес Кулл заранее приготовленную фразу, стараясь придать своему лицу как можно более серьезное и озабоченное выражение. «То-то он будет удивлен, — с удовольствием подумал король. — Скорее всего, даже поднимет переполох. А то слишком уж он расслабился, видя, как мне понравилась его затея с охотой».
Часовой послушно кивнул и, пропустив Кулла, внимательно наблюдал за удалявшимся королем, пока извилистая тропинка не скрыла охотника за серыми скалами. Кулл понимал, что ранним утром обнаружить оленя можно только на водопое, и поспешил к дальнему ручью, куда еще не заезжал его отряд. Он шутя преодолел несколько крутых глинистых склонов, перемахнул через щедро усыпанный острыми камнями овраг, грудью пробил дорогу в плотно сросшемся колючем кустарнике. Через некоторое время король очутился у подножия высокого холма, под пологим склоном которого лежала цветущая поляна. Призывно журчал полноводный ручей, колыхались высокие, с человеческий рост, травы. Но чтобы окинуть взором подходы к воде, надо было подняться повыше, и Кулл снова углубился в лес.
«А вот тут, пожалуй, отличное место для западни», — подумал он, пробираясь к вершине, и в то же мгновение земля вдруг разверзлась под его ногами.
Голубое хрустальное небо с золотым диском дернулось и куда-то пропало, а от сильного удара по шлему в глазах замерцали мириады звездочек. Кулл полетел в бездну, сокрушая могучим телом древесные корни и земляные выступы и тщетно пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь руками. Неимоверная боль от страшного удара о землю затмила сознание, и последнее, что успел почувствовать король — ледяное дыхание смерти.
А наверху гибкие ветки молодого орешника сразу же вернулись в прежнее положение, надежно скрыв зияющий провал от посторонних глаз. Перепугавшаяся было стайка розовых щеглов, убедившись, что опасность миновала, вернулась на насиженное место и старательно довела до конца веселый утренний концерт.