Молодой принц Эрнест заболел. Заушница, ничего больше.

— Ужасно неприятно, — сказал он камердинеру. Он хотел было сказать «дьявольски скверно», но учёл обстановку, сообразил, что принцу так выражаться не подобает, и воздержался. Ни при каких обстоятельствах Эрнест-Космо-Адальберт-Оскар-Джемс и т. д., наследный принц, не забывал своего достоинства.

«В каждом дюйме принц!» — льстили ему газеты. Под таким заголовком его портреты фигурировали в журналах вместе со снимками призового бульдога или быка — чемпиона сельскохозяйственной выставки.

Всего и было 63 дюйма принца. Эрнест был красивый мальчик, немного хрупкий, с гладкими светлыми волосиками и личиком цвета розовей сметаны. Особенно удачно выходили его бюсты в масле. Принц выглядел как живой, и подданные умилялись.

Злые языки могли бы сказать, что лоб принца не является лбом мыслителя, но это злостная клевета. За свои 23 года принц думал не один раз, а несколько. К счастью, его размышления не бывали неприятны, он никогда не испытывал душевной борьбы и был совершенно доволен своей судьбой. Рождённый принцем, воспитанный как принц, величаемый принцем, Эрнест полагал, что ему и в самом деле надлежит быть принцем, и не мог даже вообразить себя в иной роли.

Иногда он всё же думал: «Конечно, я не могу сказать, что имею священное право на сан принца. В наши дни это дело случая. Но если это моё состояние не освящено там, наверху, то узаконено здесь, внизу. Да, быть принцем — это не то, что служить в канцелярии или в армии, где каждый, кто побойчее, норовит дать тебе щелчка. Принцу щелчка не дашь, во всяком случае, это не так-то просто…

Теперь говорят, что принц ничем не лучше всякого другого. Это вздор, и мой возлюбленный народ это прекрасно понимает. Если я такой же, как все, то почему мои подданные мокнут часами под дождём, чтобы только увидеть мой торжественный выезд в лимузине? Почему они тогда толпами стекаются к дворцу послушать из моих высочайших уст ещё одно подтверждение, что я рад видеть свой добрый народ?

Если послушать этих радикалов, то каждый может быть принцем. Пусть-ка попробуют! Нужно не менее пятидесяти предков-королей, чтобы держать себя с таким достоинством».

Принц имел большую слабость к торжественным выступлениям перед народом. Он закладывал здания, открывал памятники, посещал госпитали, выступал с приветствиями на всякого рода собраниях. Он произносил короткие речи, радовался овациям толпы. Тайком читал газеты, где печатались его речи и отчёты о выступлениях, помещаемые обычно на первой странице «Утреннего Стилета» вместе с фотографией принца.

«Принц Эрнест был встречен взрывом приветствий во время закладки нового стадиона для поло, который будет строиться Союзом рабочих горной промышленности для нужд его членов.

Принц обменялся дружеским рукопожатием со многими членами Союза и произнёс одну из своих мудрых приветственных речей. Так, между прочим, его высочество говорил:

„Я всегда рад говорить с горняками. (Одобрения.) Я и сам как-то изучал горняцкое дело, по уши вымазавшись в угле. (Смех.) Говоря серьёзно, я, право, очень рад видеть такое множество моих добрых и верных подданных. (Шумные одобрения, крики: „В каждом дюйме принц!“, „Да здравствует наш добрый принц Эрнест!“) Ваша промышленность — опора государства. (Крики: „Слушайте, слушайте!“) Страшно подумать, как было бы холодно зимой без угля. (Овации. Крики: „Да здравствует принц!“, „Говорит как принц!“) Я очень рад присутствовать на вашем празднестве…“»

Ну, конечно же, подданные обожали его!

Но теперь его мучила заушница. Его лихорадило, и доктор предписал ему лечь в постель.

Болезнь пришла в самый неудачный момент: назавтра назначен приезд его светлейшего величества императора Забонии. Пятьдесят миллионов людей, затаив дыхание, ожидали результатов этого визита. Будет ли война? Все знали, что ответ зависит от исхода визита императора Забонии.

Отношения между Забонией и родиной принца были весьма натянуты. И зачем только понадобилось этому воинственному паяцу, герцогу Бленнергассету, выступать с речью, где он отозвался об императоре Забонии как о «старом надутом болване»?

Нужно предотвратить войну во что бы то ни стало! Надо принять императора Забонии со всевозможными почестями.

Король, отец принца, отдал строжайший приказ, чтобы вся королевская семья, вплоть до самых двусмысленных герцогских отпрысков, была в сборе для приветствия императора. А раз соберутся все, даже самые сомнительные родственники в числе не менее двух тысяч, то как же мог отсутствовать принц Эрнест?

По традиции, монарх-визитёр должен был показаться народу с высоты балкона королевского дворца, справа от него должен был стоять король, слева — наследный принц. Таков был этикет, и нарушение его могли принять за враждебную демонстрацию.

Принц грустно посмотрел на розовых купидонов, украшавших потолок его спальни. Он был слишком слаб, чтобы выразить своё настроение иным способом. Доктор только что предъявил ультиматум: или три дня в постели, или он ни за что не ручается. Король и принц протестовали, но доктор остался непоколебим.

— Но он должен показаться народу! — настаивал король.

— Ну, что ж, тогда он умрёт, — пожал плечами доктор.

— Не будь я единственным сыном, я рискнул бы, — сказал принц.

— Очень жаль, что ты единственный! — Король поднялся. — Свинка! Нашёл чем заболеть!

Графу Дуффусу пришла в голову блестящая идея. Он с энтузиазмом стал нашёптывать её в королевское ухо. Король просиял и закивал бакенбардами.

— Прекрасно! Чудесно!

Потом он повернулся к принцу и радостно сказал:

— Этот Дуффус — незаменимый друг! Чудесная мысль! И как я сам не догадался! Манекен! Чучело!

— Какое чучело? — недоумевал принц.

— Погоди, сейчас вернётся Дуффус, и ты сам увидишь.

Скоро вернулся граф. Два дюжих лакея несли за ним большой свёрток.

Два дюжих лакея несли за ним большой свёрток.

Граф поставил свёрток перед постелью принца и бережно стал его распаковывать. Когда он снял последний лист бумаги, принц от удивления даже раскрыл рот. Перед ним стояла восковая кукла улыбающегося юноши в спортивном костюме.

— Как он похож на меня! — воскликнул принц.

— Замечательно научились делать этих болванов, — заметил король, любуясь куклой. — Нос совсем твой, а? Не правда ли?

— Я не понимаю… — начал принц.

— Поймёшь, — сказал король. — А рост как, Дуффус?

— Дюйм в дюйм. Мадам Геслер уверяет, что это лучший манекен. Я обещал ей звание поставщицы двора.

— Она получит звание поставщицы двора, а вы, Дуффус, — титул герцога.

— Очень благодарен. Посмотрите, ваше величество, он может двигать руками.

— Замечательно! — воскликнул король. — Он может отдавать честь! Эрни, где твоя форма почётного полковника королевских пурпурных гвардейцев?

— Форма? Зачем?

— Ну, для него… — Король знал, что его наследник особой сообразительностью не отличается. — Ты понимаешь, в чем дело, Эрни?

— Как будто начинаю понимать, и… это мне не нравится!

— Это единственный выход. Мы не можем рисковать ссорой с этим толстым гиппопотамом.

— Гип-по-по-та-мом?.. Я не понимаю, о ком…

— С этим упрямым ослом, императором Забонии!

— Но, папа, он — император, а не осёл!

Король с досадой наморщил лоб.

— Беру свои слова обратно, сын мой! Разумеется, я не должен был так непочтительно выражаться о монархе. Но у меня так много забот в связи с этим визитом, твоим нездоровьем, призраком войны и бог его знает с чем ещё…

— Но, отец, я не могу согласиться на эту чудовищную шутку! Это нечестно! Это недостойно принца!

— Потише, потише, Эрни! — игриво сказал король. — Оставь, пожалуйста, свой нелепый идеализм. Ты ведь не мальчик, чтобы верить в рождественского деда или аиста.

Король начал сердиться.

— Я сегодня думал о тебе, Эрни. Ты очень наивен… Но надо же и принцу когда-нибудь стать взрослым человеком. Это нечто вроде первой папиросы: сперва тошнит, а потом ничего, привыкаешь.

— Отец, — ответил принц, — я не понимаю, о чём вы говорите. Я уверен, что недостойно заменять принца куклой. Этот болван — не я и не может заменить меня. Никого им не обманешь. И, кроме того, я не хочу обманывать мой народ!

— Закройся одеялом и спи! — рассердился король.

Лёжа в постели, принц мог наблюдать всю мистификацию. Первой на балкон выплыла необъятная фигура императора Забонии, и принц отчётливо видел его знаменитый орлиный красный нос. Затем на балкон вышел король и встал рядом с императором. Император был одет в форму розовых гусар, король — в форму неутомимых сапёров. Потом на балкон выплыла стройная фигура в форме пурпурных гвардейцев. Принц увидел, что он сам, собственной персоной, стоит на балконе.

Потом он с ужасом заметил, что фигура подняла руку и по всем правилам отдала честь народу.

— Да здравствует наш принц!

Высокий оборванный детина растолкал полицейских и взобрался на фонарь.

— Вот он, здесь! — закричал человек. — В каждом дюйме принц! Кто самый красивый и обаятельный принц в мире?

И тысячи глоток ответили:

— Принц Эрнест! Принц Эрнест! Принц Эрнест!

Затем принц увидел, как манекен величественно попятился обратно.

— Да здравствует принц! — вопил человек на фонаре. — Он никогда не поворачивается спиной к своему народу!

— Да здравствует принц! — вопил человек на фонаре.

«По вполне понятной причине, — подумал принц, — иначе все увидели бы, что Дуффус тянет его за верёвочку».

И принц глубоко задумался. Голос его звучал положительно трагически, когда он сказал:

— Так вот что значит быть принцем! Любой болван может это делать…

Никогда больше не надену дурацкий мундир! Если болван может быть принцем, пусть им и остаётся!

Дверь распахнулась, и вошёл король. За ним, пыхтя, переваливался император.

— Его забонийское величество выразил желание видеть вас, принц! — сказал король. — Его величество понимает, что лишь политическая необходимость заставила нас пойти на замену вас манекеном. Не правда ли, ваше величество?

— Угу, — промычал император, — но я бы сам не догадался…

Волнение исказило прелестное лицо принца.

— Я стыжусь, что обманул свой добрый народ!

Его забонийское величество уселось в кресло и расплылось в улыбку.

— Не глупи, Эрни! — нахмурился король.

— Отец, я должен высказать всё! Я решил оставить это занятие!

— Какое занятие?

— Занятие принца! Я лежал здесь и всё видел! Что я собою представляю? Ничто! Ничто, запрятанное в мундир! Принц? Нет, кукла! Я выступаю, кланяюсь, улыбаюсь и отдаю честь. Очень я нужен народу! Он уважает мой мундир! Набейте пёстрый мундир воском или навозом — всё равно, это будет принц! Так пусть кукла займёт моё место, с меня хватит, отец! Мне очень жаль вас огорчать, но ни вы, ни его величество император, вероятно, никогда не задумывались о таких вещах. Но теперь вы видите, что принц и кукла — одно и то же!

Принц был близок к истерике. Но король дружески похлопал его по плечу и подмигнул императору:

— Ему всего двадцать три года, и естественно, что он принимает всё близко к сердцу. Я и сам когда-то собирался идти в монастырь, честное слово!

Император кивнул головой.

— Эрни, — продолжил король ласково, — ты наткнулся на вопрос, который рано или поздно приходится решать каждому монарху. Но теперь ты сможешь успешно надувать свой народ — не правда ли, ваше величество?

— Угу, — промычал император, закуривая сигару.

— Но я не хочу обманывать народ!

— Что же ты будешь делать?

— Что-нибудь честное.

Король засмеялся и опять подмигнул императору.

— Ах, юность, юность! Кстати, Эрни, сколько ты истратил за прошлый год?

— О, не помню точно… Что-нибудь между тремя-четырьмя сотнями тысяч фунтов.

— А сколько у тебя автомобилей, Эрни?

— Одиннадцать, не считая родстеров.

— Прекрасно, не будем считать родстеры. Ну, теперь представь себе, что ты молодой адвокат…

— Ах, я так хотел бы быть адвокатом!..

— Представь, что ты сидишь в конторе и мечтаешь, что, может быть, твои друзья нарушат законы государства и обратятся к тебе за помощью. А может быть, кто-нибудь провалится в люк канализации и поручит тебе предъявить иск к городу. Ты считал бы себя счастливцем, зарабатывая восемьсот фунтов в год… Или ты доктор и, тщетно ощупав пустые карманы, молишь судьбу о ниспослании хорошенькой эпидемии. Ты служишь в канцелярии и всё время дрожишь, чтобы тебя не спихнул с места новый протеже начальника… Ты работаешь на заводе, и если тебе не понравилась кулачная расправа мастера, то завтра ты будешь на улице. Вместо одиннадцати автомобилей, не считая родстеров, ты был бы счастлив иметь деньги на проезд в автобусе… Я снисходительный отец, Эрни, но должен сознаться, что ты совсем не гений. Но ты занимаешь место, которое даёт тебе триста-четыреста тысяч фунтов и одиннадцать машин, не считая родстеров. В самом деле, Эрни, это нелепо. Не правда ли, ваше величество?

Император кивнул и затянулся сигарой.

— Нелепо, — подтвердил он.

— У тебя тёплое местечко, сын мой, — продолжал король. — Брось свои средневековые замашки, будь современным принцем. Если народ ещё так неразвит, что позволяет тебе занимать это место, к чему внушать ему социалистические идеи? Ты рубишь сук, на котором сидишь, друг мой!

— Отец, — сказал бледный принц, — простите меня, но вы циник.

— Я этим горжусь, — добродушно ответил король. — Одно из двух: король должен быть или циником, или кое-чем похуже.

— Чем же?

— Круглым дураком, мой милый! Как может умный король уважать свой народ, когда тот дерёт глотки и из себя вон вылезает, приветствуя такого зауряднейшего типа, как ты, скажем? А ещё глупее, когда он ликует при виде твоего красного мундира, набитого воском. Король, претендующий на ум, должен быть циником и считать своих подданных дураками. Иначе может получиться обратное явление: при дураке-короле народ становится циником и обычно даёт ему по шапке.

— Я знаю, — сказал задумчиво принц. — Вы говорите это, чтобы испытать меня. Вы нарочно устроили всю эту историю с куклой. Но это неправда — всё, что вы говорите! Умоляю вас, скажите, что это не так!

Король прикурил у императора и сказал:

— Когда я был в твоём возрасте, Эрни, у меня были прекрасные бакенбарды и набор не менее прекрасных идей о святости монархии и так далее… Отец настоял, чтобы я носил также бородку. «У тебя неважный подбородок, сын мой, — говорил он, — лучше, если бы твой народ не видел его, иначе он может начать задумываться, а это для народа вредно». Сначала я не понял, в чём дело, но позднее уразумел. Тогда я уехал в маленький городок и стал обрастать вдали от людей. Потом я стал скучать и возмущаться, что без меня памятники благополучно открываются и военные парады проходят блестяще. В то время я относился к своему сану так же серьёзно, как ты, Эрни.

Король бросил окурок на подносик и продолжал:

— Ну-с, отец умер, и я должен был короноваться. Накануне я с радости перехватил шампанского и ошибся на пару стаканов старого бренди.

— Накануне я с радости перехватил шампанского.

Алкоголь не служит к украшению королевского достоинства. Словом, наутро я оказался в состоянии, кратко называемом «ни бэ ни мэ»… К счастью, мой секретарь лорд Крокингхорс выдумал блестящую штуку: раздобыл бородатого парня, вскрывавшего устрицы в кабачке. Он был так дьявольски похож на меня, что я затруднялся сказать, кто же из нас двоих король. Ну, ты догадываешься, что было дальше. Его одели в мой мундир, заставили выучить тронную речь: «Мои славные подданные! (Пауза для оваций.) Я приветствую вас! (Пауза.) Я могу только сказать: спасибо, спасибо, спасибо!» — и предупредили, что повесят, если он скажет хоть одно лишнее слово. Вот. А на следующий день газеты захлёбывались, описывая коронацию: «Его величество провёл всю церемонию с исключительным достоинством и грацией».

Принц застонал. Король откашлялся и продолжал:

— Ты понимаешь, как я себя тогда чувствовал? Но потом… ничего: взял бородача на постоянное жалованье, дал ему комнату на своей половине и гору устриц для забавы! Когда мне надоедали церемонии, я ехал отдыхать в Париж, а бремя королевских обязанностей нёс мой устричный приятель. И, знаешь, в конце концов, он стал справляться с этим делом лучше меня…

— А где он теперь? — дрожащим голосом спросил принц.

— Он и теперь работает. Только на прошлой неделе я его посылал в Виззельборо на закладку нового собора. Да ведь и ты был там, Эрни. Скажи по совести, заметил ты что-нибудь?

Принц поник головой.

— Я заметил только, что от него сильно пахло устрицами… Отец, я подавлен вашим признанием. Я не могу поверить, что так поступают и остальные монархи. Что-то здесь, — он положил руку на то место пижамы, где полагается быть сердцу, — говорит мне, что остались ещё короли, которые высоко держат своё знамя. Я умоляю ваше забонийское величество подтвердить моё мнение и вернуть мне силу, веру в монаршее достоинство.

Император выплюнул окурок.

— Вот что, джентльмены, — сказал он, — ваша откровенность мне по душе. Признание за признание. Я, дети мои, вовсе не император, а актёр императорской труппы, похожий на своего патрона. Он сам слишком робок и ленив, чтобы выступать публично, а тем более разъезжать по чужим странам, а я уже наспециализировался…

Утром принц позвонил. Вошёл камердинер.

— Сегодня, — сказал принц, — я должен, по расписанию, проехаться по городу. Какой-то старинный обычай или что-то в этом роде. Возьмите манекен вон там, в углу, напяльте на него почётную форму вице-адмирала королевского подводного флота, посадите его в автомобиль № 4, белый, и катайте по городу пятнадцать минут.

Принц взял газету и углубился в отдел спорта.