Кельвин стоял у окна и смотрел на струи дождя, косо падавшие на мостовые площади короля Гeopra. Почему-то фонарные столбы казались ему мертвыми монголами в сумрачном свете. От поворота дверной ручки он вздрогнул, обернулся и увидел любопытное лицо миссис Гэррик – ему стало не по себе.

– Малоприятный вечер, не правда ли, мистер Спринг? – спросила она, подошла к столу и переложила на поднос чашку с остатками чая. Кельвин раздраженным тоном спросил: «А что, в Колдминстере вообще солнечных дней не бывает?»

– Знаете, мистер Спринг, мой отец говаривал, что зимой больше воскресений, чем погожих дней, – она взглянула на его письменный стол.

– Мистер Спринг, вы уже начали новую книгу? – спросила она.

– Нет, пока не начал.

Миссис Гэррик подложила полено в камин и стоя спиной к огню, заметила: «Может, богу было угодно позволить вам написать здесь только одну книгу?»

Кельвин не ответил. Миссис Гэррик подошла к столу и посмотрела на Кельвина. «Ничего, завтра приедет ваша жена и все встанет на свои места».

– Да, вы совершенно правы, миссис Гэррик.

Она взяла поднос и тихо вышла, оставив Кельвина с неприятным ощущением, что она знала, сколь он сейчас несчастен. Он вытащил из стола наброски, которые сделал в Крок Бэй и разложил их – теперь его план казался ему настоящей утопией, но по мере того, как он давал волю фантазии, он все глубже погружался в яркий, чистый мир, возникший из ничего на солнечном острове. Телефонный звонок испугал его, вырвав тело из объятий мозга. Он прислушался к безжалостному шуму дождя за окнами и снял трубку, не представляя, кто бы мог ему звонить в такую погоду. Это оказалась Григ, ее голос звучал взволнованно.

– Я звоню из университета, занятия закончились, а домой я не хочу, там еще переодеваться заставят. Может, мы где-нибудь поужинаем?

– Конечно. Где встретимся?

– На площади. Я сейчас за тобой зайду.

Кельвин опустил трубку и тяжело вздохнул, убирая свои бумаги в самый дальний ящик. На целый вечер тихое настроение ушло, а ему так нужно было побыть наедине с самим собой, разложить все по полочкам и начать решать проблемы. Он надел плащ, старую шляпу и отправился вниз, в холл – Григ уже скоро придет. И действительно, через минуту за стеклом показалось ее умытое дождем лицо.

Молча они пошли в дождь. В районе порта дождь монотонно моросил из облаков, перемешанных с туманом, однообразно стуча по палубам и корпусам стоявших у причалов судов.

– Боже мой, уже целую неделю—дождь и туман, туман и дождь! С ума же можно сойти от тоски, – простонал Кельвин.

Ответом ему была сирена маяка у входа в порт. К подошве ботинка Кельвина прилипла старая газета, он с проклятием нагнулся и сорвал ее. Ввалившись из тумана в пропахшее табаком тепло «Корабельного колокола», они почувствовали себя дома. Официант снял с их стола табличку «Стол заказан» и наклонился к Кельвину:

– Два рома, сэр? По кусочку жареной свинины?

– Давайте.

Они сели за стол, и Кельвин пробурчал: «Если бы не «Корабельный колокол», в этом проклятом городе совсем бы нечего было делать.» Он оглядел полупустой зал – «Мы сегодня слишком рано. А почему ты не захотела пойти домой?»

Кельвин посмотрел на Григ – вид у нее был ужасный – бледная, с ввалившимися глазами, потускневшими от бессонницы, уголки губ, как всегда в тяжелые моменты, опущены вниз.

– Да потому что я устала от нравоучений Маргарет. Она из меня жилы тянет.

– А зачем ей это надо?

– Да потому что она сама тебя любит, а меня она, сама того не понимая, люто ненавидит.

– Я думаю, ты преувеличиваешь.

– Сам знаешь, что не преувеличиваю. Она меня ненавидит, потому что сама хочет быть с тобой, потому что во мне течет другая кровь, она не знает, что я это знаю, но и за это тоже меня ненавидит.

– А ты сама что – очень ее любишь?

– Да я ее презираю.

Официант принес два бокала рома – они излучали теплый и мягкий свет, на поверхности рома плавали кусочки лимона. Кельвин сказал: «Разговор этот ни к чему не приведет. Ты просто держись подальше от чинных помоек города Колдминстер. Ты слишком много думаешь об этих сплетниках. Да это же все выеденного яйца не стоит, единственный действительно страдающий человек во всей этой истории – это Грейс.»

Ее лицо вдруг еще больше осунулось, она схватила его руку своей ледяной рукой.

– Кельвин, мне страшно – что будет, когда она вернется?

Он мягко вытащил ее руку и отстраненно на нее посмотрел:

– Это уже целиком моя забота, ты здесь ни при чем.

Он побледнел и сказал: «Я этой ночью глаз не сомкнул.»

Ее рука снова нашла его руку под столом и цепко за нее схватилась: «Как замечательно прошла эта неделя, здесь, в порту, посреди тумана и дождей.»

Кельвин в ответ пожал ее руку и мягко сказал: «Да. Мы в этот туман всегда приходили со своим солнцем, верно?»

Она кивнула.

Официант принес сочную свинину, и они забыли о всех проблемах, поглощенные едой.

После ужина он спросил: «А не хочешь в кино сходить?»

– Не хочу.

– Тогда пойдем наверх, в баре посидим.

Они поднялись на третий этаж и примостились в углу у длинной помпезной стойки, у которой вечерами собирались моряки со всей Европы.

Григ подвинула свой стул поближе к огню и сказала: «В этом баре нет ничего от Колдминстера. Сюда заходишь, и хочется никогда больше отсюда не выходить.»

– Я знаю. Здорово, что мы его нашли. Кельвин взял ей еще бокал рома, она выпила его под звуки любовной песни, которую какой-то португальский моряк под гитару пел немолодой потасканной проститутке, хихикавшей на звуки незнакомого языка, словно школьница.

Григ опять ухватилась под столом за руку Кельвина и прошептала: «Нашему шведскому капитану очень сегодня здесь бы понравилось.»

– Да, пробормотал Кельвин – он заметил, что португалец все больше поворачивается в сторону Григ и адресует ей слова песни. Одним ухом он слушал песню, а в другом настойчиво звучал спокойный, уверенный голос Кристофера: «Она призрак, Кельвин, я это точно знаю.»

От звуков голоса Григ он вздрогнул: «А почему ты сегодня такой печальный?»

Кельвин поднял на нее глаза и улыбнулся. Потом он перевел взгляд на проститутку, на ее кирпично-красное лицо – она злобно оскалилась, когда поняла, что не ей поют эту непонятную, но такую приятную песенку. Матрос тем временем поднялся и, не прекращая пения, присел на табурет рядом с их столом.

– Выпить не хочешь? – спросил Кельвин у португальца. Тот улыбнулся в ответ и знаками дал понять, что не понимает по-английски. Наконец он собрался с силами и вымучил: «Но спик инглис, ми».

Подозвав официанта, Кельвин повторил вопрос по-испански – Quere?

Португалец расплылся в улыбке, попросил немного виски и с радостью кинулся разговаривать с Кельвином по-испански. Через секунду он успел прочесть пылкое любовное стихотворение Григ, и через пять минут вокруг них уже завертелась вселенская карусель, все говорили разом, не понимая друг друга, но веря, что их поймут, что-то пили, смеялись, пели. Так продолжалось часа два. Кельвин не мог нарадоваться на Григ, которая, казалось совершенно оттаяла от своих невзгод и теперь радостно щебетала неведомо с кем непонятно о чем – глаза ее сияли, лицо выражало высшую радость, но вдруг, посреди разговора, лицо ее в секунду увяло, губы сжались, их уголки как всегда опустились вниз, и холод страха отразился на всем ее лице – так снег падает за ночь на совершенно беззащитную землю, и уже нужно ждать далекой весны, чтобы снова почувствовать хоть какое-то тепло природы. Он увидел, что ее взгляд устремлен в глубину бара, посмотрел в ту же сторону, но не понял, что ее так встревожило.

Матросы тоже заметили перемену в ее настроении, смех утих и один из моряков сказал, как мог: «Мадемуазель, мы вас, кажется, утомили.»

Григ запротестовала, закричала, что готова сидеть с ними всю ночь, но праздник уже кончился, и Кельвин даже отклонил предложение моряков отправиться куда-то на танцы.

Когда они остались одни в баре, Кельвин долго молчал, а потом спросил: «Что случилось? Кого ты увидела?»

Не глядя в сторону бара, Григ ответила: – «Видишь, вон там светловолосый человек в сером костюме».

– И кто это?

– Он преподает у нас в университете.

Кельвин посмотрел на невыразительного, тщедушного человечка и увидел, как тот украдкой время от времени бросает на Григ настороженные взгляды. Поняв, что его обнаружили, он тут же отвернулся.

Кельвин в сердцах воскликнул: «Ну и черт с ним!»

– Да он самый страшный сплетник в университете. Завтра же все будут знать, что меня видели с тобой в пабе.

– Да пошли вы все к черту – и ты, и он! Ты так вообще от нашей жизни камня па камне не оставишь. Перестань всего и всех бояться!

– Я не хочу, чтобы меня выгоняли из университета, – губы ее задрожали, как-будто она собиралась расплакаться. – Зря мы сюда сегодня пришли.

Кельвин еще раз посмотрел на преподавателя, который, казалось, ничем особенным не выделялся.

– По-моему, среди мужчин не очень много любителей посплетничать. Едва ли он будет кричать об этом на каждом углу.

– Этот будет.

Кельвин замолчал. Конечно, ей лучше знать. Он оценивающе посмотрел на человека – ничего нет омерзительнее, чем мужчина-сплетник.

Кельвин резко сказал: «Я не могу больше видеть этот ужас в твоих глазах. Пойдем отсюда».

Они направились к двери, и Григ все время забегала вперед, чтобы за Кельвином ее не было видно.

Кельвин взорвался: «Да будь ты взрослой, наконец! В конце концов, он тебя уже видел.»

Выйдя за дверь, он увидел в конце коридора горящую надпись «Туалеты» и сказал: «Подожди, я сейчас.» Стоя рядом с надписью прислонившись к стене, он заметил, что из темноты лестничного пролета его разглядывает какая-то женщина, причем так, как будто они давно знакомы. У нее были густые черные лоснящиеся волосы, глаза ее были подобны фиолетовым пещерам, губы напоминали об истинном смысле слова «страсть» – лицо ее замерло, и повисло в воздухе, как маска. Кельвин не мог понять что происходит – наполовину погруженное в тень, наполовину освещенное мерцающим светом вывески, лицо продолжало разглядывать его, терпеливо ожидая пока мужчина сам подойдет. Ему пришло в голову, что он бы с готовностью улегся на ложе ее губ и уснул в тени ее глаз до скончания века. Кельвин еще раз заглянул в эти глаза – из них на него взглянула пустота, и только в глубине он разглядел собственное отражение. И вот губы ее зашевелились, и он почувствовал в себе сильный ток крови, как будто змеи поползли по венам.

Низким страстным голосом она произнесла: «Пойдем со мной», – посмотрела на него и добавила: «Я тебя внутри видела». Ее крупное тело, казалось, всеми порами излучает влекущую энергию. Кельвин остатками разума пытался понять, откуда здесь взялась эта женщина. – «Ты пойдешь со мной, а она пусть остается.»

«Я не могу пойти», – Кельвин удивился, услышав свой собственный голос как-будто с другой стороны долины. Сказанное им означало, что если бы Григ не ждала его в коридоре, он, возможно, и пошел бы с женщиной туда, куда она позовет. «Почему я должен с тобой идти?» – спросил он.

«Она не принесет тебе счастья. Я это увидела. Я могу отвести ее от тебя.»

Кельвин в который раз против воли заглянул в ее глаза и снова увидел бездонные колодцы. Григ, неслышно подойдя, встала между ними. Женщина продолжала не отрываясь смотреть на Кельвина.

Она проговорила: «Я буду ждать, пока ты вернешься.»

Не успел Кельвин ступить и шага, Григ встала на его пути. Смотрела она только на женщину. Вдруг та вонзила в Григ свой взгляд, отчего девушка сильно побледнела. Губа женщины дрогнула, поползла вниз, и Кельвин почувствовал, что если он сейчас не вмешается, произойдет что-то непоправимое – и тут женщина неуловимым движением исчезла в темноте лестницы – лишь ее тень некоторое время выделялась на фоне дверного проема. Кельвин подождал, пока и тень ее исчезнет, застегнул плащ, обнял Григ и повел ее к выходу.

– Кто она? – спросила Григ.

– Не знаю.

Григ показалось, что где-то в тишине хлопнула закрывающаяся дверь.

Уголки ее губ опустились вниз и она с трудом выговорила: «Чего ей было от тебя нужно? Ты действительно вернешься и будешь с ней о чем-то говорить?»

– Боюсь, она не в смысле времени говорила про возвращение, – ответил Кельвин.

Дождя почти не было, и они молча дошли до площади короля Георга. По дороге Григ оступилась, попала ногой в лужу и промокла до самых щиколоток. Кельвин с интересом услышал впервые в жизни, что она умеет браниться. По-прежнему молча они вошли в холл пансиона.

– Можно, я к тебе поднимусь, – попросила Григ. Кельвин в душе смутился, но сдержался и не стал возражать. Они поднялись на лифте и войдя в комнату, увидели, что в камине весело потрескивают горящие поленья. Григ скинула пальто, подошла вплотную к камину и сняла мокрые туфли и чулки. Кельвин принес ей полотенце и она досуха вытерла ноги. Лишь потом она огляделась вокруг.

– А мне нравится твоя комната.

– Мне тоже.

Кельвин подошел к окну, затем, не понимая зачем, к письменному столу.

Григ сердито посмотрела на него и спросила: «Ты что – хочешь, чтобы я ушла?»

– Нет.

– Может, ты хочешь вернуться к той женщине?

– Не говори глупостей.

– Но ты бы мог к ней вернуться, если бы меня рядом не было?

– Мог бы.

Кельвин подошел совсем близко к Григ.

– Точно так же и тебя мог увести куда угодно этот португальский матрос. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что жизнь удивительно разнообразна. И еще я знаю, что без меня ты пропадешь.

Она подняла к нему голову и сказала: «Я знаю, ты лучше меня понимаешь жизнь. Я это поняла еще в «Корабельном колоколе», еще в порту, хотя до прошлой недели я, оказывается, ничего не понимала. А сейчас, Кельвин, я все поняла. В тебе оказывается, есть частица всех, с кем ты встречаешься. Вчера я в тебе увидела этого огромного Олли. А сегодня ты как-то даже лучше понимал испанскую музыку, чем тот моряк, что играл, так значит, и он в тебе был.» Она снова улыбнулась, но вдруг лицо ее омрачилось. – «Только вот с этой женщиной я никак не могу понять. Она на меня так смотрела, как будто давно меня знает и сильно ненавидит, и тебя знает давным-давно.»

– Я ее раньше никогда не видел.

– Ну почему она на меня так смотрела?

– Она нас еще в баре увидела, хотя я, например, ее не видел. И тебя, она, наверное, раньше видела, когда ты вдруг заметила этого учителя, и на тебя смотреть было страшно. Она очень странная женщина, она видит всех насквозь. И ей кажется, что ты очень буржуазная.

– Мне очень не понравилось, что она на меня смотрела, как на маленькую бестолковую девчонку, – сказала Григ сердитым голосом, – а я такая же женщина, как она. Немного помолчав, она попросила: «У тебя нет ничего выпить?»

Кельвин налил ей виски с содовой – в этот момент часы пробили одиннадцать. Он встрепенулся: «Уже поздно. Тебе пора».

– У меня ключ есть, и мне плевать.

Резкость, с которой это было сказано, поразила его. Он осознал, что в ней действительно просыпается женщина. Она допила виски и заговорила: «Кельвин, ты знаешь о жизни все. Помоги мне – мне нужен проводник. Знаешь, как приятно сидеть с тобой рядом у огня и знать, что никто сейчас за тобой не подглядывает сквозь замочную скважину. А ведь Колдминстер – это одна большая замочная скважина. Ты сможешь всю жизнь не выпускать мою руку, Кельвин?»

– Смогу. Я уже понял, что другого такого человека, как ты, мне не найти. Тебе только нужно избавиться от страха, иначе я ничего не смогу поделать.

– Если ты уйдешь, я пропаду раз и навсегда.

– Избавляйся от страха, – настаивал Кельвин. Она продолжала смотреть на огонь и никак не отреагировала.

– Почему лицо этой женщины все время стоит у меня перед глазами? – возмутилась вдруг Григ. – Никакая я не буржуазная, и не такая уж дура, как она наверняка думает. – Она вскочила на ноги, лицо ее исказилось яростью: «Какого черта, она же хотела отнять тебя у меня! И все они только этого и хотят. Теперь я понимаю, что означает этот взгляд, которым женщины на тебя смотрят». Подобие улыбки озарило ее лицо. Она подошла к столу и попросила: «Покажи мне свои вещи.»

Кельвин тоже поднялся и подошел к столу. Какой радостью наполнялось все его существо, пока она босиком расхаживала по его маленькой комнатке. Она попыталась было полистать страницы его фолианта, но он, накрыв ее руку своей, мягко отстранил ее. С улыбкой он покачал головой, давая ей понять, что не все ей дозволено здесь разглядывать. Она вывернулась и поцеловала его, сегодня ее губы были просто обжигающе горячи. Она даже успела схватить маленькую статуэтку индийского бога, повертеть ее в руках и поставить на место с изумленным видом.

– Не нравится она мне.

Кельвин удивился: «Как странно, мне уже кто-то это говорил.»

Озадаченная, она посмотрела на него, но потом успокоилась и потянула его за руку осматривать комнату и прилегающие помещения. Ванную комнату она одобрила, потом перешла в спальню, всю розовую в свете сильной лампы под абажуром.

– Как здесь мило, уютно. А ты именно здесь спишь?

Она мягко подошла к постели и коснулась его пижамы на подушке: «Ой, она теплая.» С этими словами Григ улеглась на постели и подложила пижаму под щеку.

Она снизу посмотрела на него, рот ее был полуоткрыт. Неожиданно он резко наклонился и поцеловал ее. Она коротко всхлипнула, откинулась назад и вдруг повалила его на постель рядом с собой. Казалось, все ее тело дышит неудовлетворенной страстью.

В комнате было очень тепло, на лбу у нее выступили крупные капли пота и она прошептала: «Как здесь жарко. Я сниму свитер». В мгновенье ока она сняла свитер и расстегнула молнию на юбке. «Вот теперь мне ничего не мешает». Их губы снова слились и она, задыхаясь от счастья, прошептала: «Мне всегда хотелось остаться с тобой наедине, только ты и я, и больше никого. Тебе хорошо?»

– Да.

Она захлебывалась в собственном желании, каждый удар сердца громом отдавался в мозгу, она воскликнула: «О, дорогой мой, я так тебя люблю! Я люблю твои руки! Это как электричество, это неземное блаженство». Она едва слышно прошептала ему на ухо: «Сними с меня юбку, я хочу свободы». В ту же секунду Кельвин забыл обо всем на свете, кроме мощных потоков энергии, потрясавших его тело раз за разом и не находивших выхода, тело уже не повиновалось ему, хотя он чувствовал каждую его клеточку.

Он жадно поцеловал ее раскрытые губы, она прошептала: «О, господи, теперь ты мой, навсегда…»

– Я чувствовал, что все будет именно так… много лет назад, еще до того, как мы родились… я все понял…

Он уже давно пил истинный эликсир, силы вырывались из него, подобно извержению вулкана, и он воскликнул: «О, твои губы, на них весь мед земли!»

В этот момент она поняла смысл всего сущего на земле, и прошептала: «Пей же весь мой мед, родной, он твой…»

Встав с постели, он подошел к окну, раздвинул занавески и открыл форточку. Он все еще был как в бреду, голова кружилась в тумане, как будто его выкупали в океане наслаждений. Некоторое время, уже одетый, он стоял перед окном, глядя в дождливую ночь за стеклом. Изредка он оборачивался и смотрел на Григ, обнаженной лежавшую на постели, и размышлял, что должен символизировать вид нагой женщины на его постели при том, что он полностью одет. Григ на постели сладко потянулась и нежно промурлыкала: «Дорогой, вот теперь-то я действительно все поняла, теперь я знаю, что чувствует роза в жаркий полдень.»

Вдруг она поняла, что Кельвин ее не слушает, и задумалась, а почему же он не говорит не слова, а лишь стоит у окна. А Кельвин стоял и слышал в монотонном шуме дождя слова Фелисити: «Любовница из нее никудышная» снова и снова.

За спиной раздалось: «Милый, я, так счастлива. А ты?»

Внезапно все духовное, что их соединяло, обрушилось, как ледник под солнцем, он повернулся и прохладно сказал: «А это что – обязательно?»

Не дожидаясь се ответа, он пододвинул себе стул, сел и стал смотреть в ночь. Григ по-прежнему лежала на постели, лишь накинув пуховое одеяло – из-за открытого окна в комнате стало заметно прохладнее. Григ разглядывала профиль Кельвина, и про себя улыбалась, и сердясь, и радуясь.

Она перевернулась на постели и зевнула. Едва приоткрыв ей ворота в новый мир блаженства, Кельвин тут же утомился и все испортил. Всего десять минут назад он источал поэзию, подобно пламени, растопившую холод и страх в ее сердце, позволил ей поверить в собственные силы, осознать себя как женщину. Она рассмеялась, и смех се, приглушенный одеялом, прозвучал как воркование влюбленной голубки. Кельвин посмотрел по сторонам и увидел поверх одеяла ее блестящие глаза.

– Над чем ты смеешься? – спросил он.

– Над тем идиотским миром, в котором не понимают, что такое любовь. Поцелуй меня, милый.

Кельвин послушно подошел и посмотрел на девушку. В этот момент она привстала, обхватила его шею руками, нежно поцеловала и, отпустив, прошептала: «Как я тебя люблю». Она почувствовала, как его сердце стало биться чаще «Одень меня, милый, мне пора домой.»

Дрожащими руками он помог ей одеться. Все ее тело трепетало под его нежными прикосновениями.

Не в силах больше сдерживаться, он выпалил: «Ты должна принадлежать мне вся, без остатка. Я без тебя не могу.»

– Я и так вся твоя, – она надела свитер. – Я уже поняла, что и на свет родилась только для того, чтобы стать твоей и любить тебя вечно.

Она причесала волосы перед зеркалом. Кельвин попытался обуздать бившие наружу желания – ведь она всего лишь обычная девчонка, убеждал он себя, она же еще не осознает своей функции как женщины. И есть только один способ получить ее навсегда – женитьба, а если он ее не получит, она пропадет навсегда в бурном житейском море. Если они соединят свои судьбы, она будет для него постоянным источником вдохновения. Он поймал ее взгляд в зеркале – и тут же счастливая улыбка озарила ее лицо – она как бы улыбалась кому-то еще за его спиной. Безотчетно он вспомнил слова Кристофера: «Роковая женщина опасна, пока она не встретит свою первую любовь, хотя кто и как ее полюбит, мне пока неизвестно». Кельвин почувствовал струю холодного воздуха, с шумом пронесшуюся над его душой.

Он обнял ее за плечи и сказал: «Григ, а ты понимаешь… что без меня ты пропадешь?»

Она вдруг посерьезнела, лицо ее приобрело нестерпимо красивые черты.

– Да, знаю, – исподлобья глядя на Кельвина, сказала она.

Он понял, что она постигла истину и теперь, если она не будет этой истине следовать, его вины в этом не будет.

Он сказал: «Я вызову такси, и тебя отвезут домой.»

Она мягко улыбнулась, посмотрела на постель и промурлыкала: «Теперь это наша комната.»

Он кивнул в ответ. Он знал, что это чистая правда, и если она окажется ложью, это будет огромная трагедия.