Утром, побрившись, Кельвин позвонил Грейс.
Он хорошо выспался и почувствовал себя виноватым и пока ждал ответа, кисло смотрел на мокрые крыши Колдминстера за окном. Судьба явно занесла его в этот город, чтобы испытать на прочность, но Кельвин надеялся, что самое тяжелое он уже оставил позади, иначе он не выдержит.
Грейс спросила: «Так ты навсегда решил застрять в этом скучном сером городишке и бездельничать?» Голос ее звучал устало. «Давай все выясним, давай сходим к адвокатам и что там еще нам нужно сделать? – не превращай это в фарс! Ради бога, объясни Григ, что ты собираешься делать, скажи ей, что она сама должна делать или выброси ее из головы. Сейчас иду, Майкл!» Ее голос потеплел. – Я иду гулять с Майклом и не намерена больше обсуждать всю эту чушь с тобой, и заставлять его ждать!»
Она бросила трубку и он изумился ее холодной ярости. Подумав немного, он понял, что она абсолютно права, поэтому тут же позвонил Григ.
Коротко он спросил: «Чем занимаешься?»
– Собираюсь в университет.
– Отлично. Приходи ко мне к семи, пойдем поужинаем. – Он помолчал. – И ради бога, реши для себя, чего ты хочешь, и объяснись, наконец, с семьей, иначе я ближайшим поездом уеду в Лондон.
Он взял книгу – «Историю человеческих рас», попытался читать, но понял, что мысли не идут в голову и пошел прогуляться перед обедом. После обеда он немного поспал и начал изучать план своей работы, оказалось, что работать в Колдминстере гораздо труднее, чем там, на острове – казалось, тучи со всей Англии собрались над этим городом. Весь день с неба доносился грохот сталкивающихся облаков, и в который раз его посетило ощущение запертости в тюремной клетке и какой-то неизъяснимой тупости. Открыв запотевшее окно, он понял, что заболевает, выпил стакан воды, плюхнулся назад в кресло и немигающим взглядом уставился на драгоценный камень во лбу индийского бога, на котором играли отблески каминного пламени ему показалось, что он постепенно затвердевает, как затвердевает и покрывается коростой металл в изложнице.
В дверь постучали – Кельвин включил свет и увидел, что уже больше семи.
Вошла Григ, сняла шарф, пальто, потянулась и сказала: «На улице мерзко.»
– Я знаю. Кажется, будет буря.
Она посмотрела в мрак за окном, как будто боялась увидеть там что-то страшное, потом прошлась по комнате и остановилась у портфеля, где он хранил материалы по Замыслу.
– Можно посмотреть?
– Я бы предпочел тебе пока этого не показывать.
– А что там?
– Ничего особенного, там только план одной работы, которая займет может пять лет, а может и больше, всю оставшуюся жизнь. Это огромный труд, и делать его надо, сидя на одном месте. Ничего такого светского в этой работе нет. И скоро я займусь этим делом вплотную». Он холодно на нее посмотрел: – «Знаешь, зачем я тебе все это говорю?»
– Нет.
– Я тебе это затем говорю, что ждать я тебя не буду – я этим буду заниматься независимо от того, будешь ты рядом или нет. Или ты идешь со мной, или нет.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что ты будешь жить здесь со мной до тех пор, пока я не получу развод и не смогу на тебе жениться, или ты прямо сейчас уйдешь отсюда и из моей жизни навсегда. – Она сильно побледнела, но он старался говорить как можно серьезнее: «А сейчас мы пойдем в «Корабельный колокол» ужинать.
Он помог ей одеть пальто, оделся сам и они молча дошли до «Корабельного колокола». Он заказал жареных цыплят и бутылку легкого вина.
В полной тишине они плотно поужинали, и уже после кофе Кельвин сказал: «Сейчас мы поднимемся в бар и чего-нибудь выпьем, а потом пойдем домой.»
Они поднялись в бар, уселись на высокие табуреты у стойки и заказали по бокалу Драмбуйе. Кельвин весь вечер ни разу не посмотрел по сторонам, и только на выходе увидел ту самую женщину, одиноко сидевшую в углу за бокалом вина. Лицо ее по-прежнему было подобно свежей розе под пышной шапкой иссиня-черных волос, и Кельвину послышалось, что она говорит те же самые слова: «Пойдем со мной. Пойдем скорее, а она исчезнет.» Ее восхитительные глаза остановились на секунду на Григ, и она снова опустила взгляд в бокал с вином.
Выйдя за дверь, Григ облегченно выдохнула: «Кажется, она все еще ждет тебя.»
– Да, – Кельвин попытался выдавить из себя улыбку. – Кажется действительно ждет.
Григ явно была напугана, ее щеки порозовели.
– Так ты за этим шел в бар?
– Да.
На улице по-прежнему свирепствовал ветер, небо опустилось еще ниже. К темному окну прилипла старая газета, и ветер пытался оторвать ее и унести прочь.
Кельвин заметил: «Ну нас и ночка впереди ждет.» Он потянул ноздрями воздух: «Ветер с гор дует, может, хоть пыль хорошенько выбьет из этого города. Пойдем».
Молча они дошли до его пансиона – впервые они шли, не держась за руки. Григ чувствовала себя так, как будто его от нее отрезали – вид у нее был совершенно несчастный.
Они вошли в комнату, Кельвин предложил: «Сними пальто.»
– Мне нельзя задерживаться, Кельвин.
– Сколько нужно, столько ты здесь и пробудешь. Он сел в кресло, она же беспокойно и бесцельно ходила по комнате. Хотела было сесть на подлокотник кресла, но передумала. Ветер казалось, сошел с ума в трубе и клубы дыма заволокли комнату. Она открыла форточку и раздвинула занавески.
– Зачем тебе нужно, чтобы я жила здесь, Кельвин?
Голос ее звучал ровно и спокойно, и он забеспокоился.
– Я хочу понять, смогу ли я с тобой всю жизнь прожить. Ему, казалось, все смертельно надоело.
Она воскликнула: «Но Кельвин, ты же знаешь, я не могу жить без тебя, но…» Она попробовала заглянуть ему в глаза. «Я не могу пойти с гобой на бракоразводный процесс, если ты об этом мне хочешь сказать. И потом, моя семья…»
– Ах, твоя черт возьми, серая гнусная английская семейка!
Он уже кричал – она отшатнулась. Стоя у камина, она спросила: «Ты мне можешь дать хоть немного времени?»
– Нет, – прорычал он в ответ. «Нет, не могу, оставить тебя не могу, иначе тут же налетит ветер и унесет твою душу.»
Из камина вырвался еще один клуб дыма и почти загасил огонь. Она поежилась.
– Кельвин, с тобой мне ничего не страшно. Она дрожала. «Если ты меня бросишь, я тут же умру.» Он, казалось, уже не слушал. «Кельвин, ты меня слушаешь?»
– Мыслями я сейчас с моей семьей, – ответил Кельвин. Сегодня им в Розхэвене придется несладко. Там же еще и море бушует. Он посмотрел на нее ледяным взглядом. «Ничего, пусть привыкают, я же теперь с тобой.» Лед его взгляда испугал девушку. «И да поможет тебе бог, если с ней что-нибудь случится. Только это имеет смысл в жизни, все, что в нашем мозгу и в наших душах, а не вся эта белиберда в куриных мозгах тупых буржуа – у них на все только один ответ – война. В тебе есть что-то, что тебя от них отличает, но если ты меня предашь, смотри, пощады тогда не жди».
Занавески дрожали на ветру, он все сильнее задувал в трубу и пробирался к людям под одежду.
За стеной где-то наверху сильно грохнуло, Григ схватилась за руку Кельвина: «Боже мой, это же гром гремит! Не оставляй меня, Кельвин!»
– А ты что – боишься грозы?
– Да, да. Пальцы ее побелели от напряжения: «Мне кажется, я помню момент рождения… или это был кто-то другой… не помню. Не люблю я этого. Я…»
Вспышка молнии ослепила их, и Кельвин каким-то шестым чувством понял, что этот гром, и эти молнии вытягивают из нее последнее мужество, последнюю решимость – тело ее остается пустым, никому не нужным каркасом. От очередного удара грома она задрожала всем телом, из глаз исчезло все, кроме животного ужаса.
Она сквозь дрожь с трудом проговорила: «О, боже, опять!»
Совсем недалеко от дома ударила молния, в комнате тут же погас свет, и теперь ее освещал только призрачный свет камина. От нового удара грома они на время оглохли, она всем телом прильнула к Кельвину. Он мягко, но решительно отстранился и отошел в угол.
– Ничего не бойся, сиди спокойно, скоро все кончится, – властно сказал он.
Она посмотрела на него, как на доктора, на лице читалась паника, и в то же время надежда, она попыталась привести себя в порядок и успокоиться, но тут снова ударил гром, полыхнула молния и она в ужасе вжалась в кресло.
Стучащими зубами она прорыдала: «Это не просто гром, это что-то другое, я помню… я… сядь рядом со мной.»
Он не пошевелился, постарался поймать ее взгляд – но не смог – в глазах, кроме пропасти отчаяния, не было ничего.
Он спокойно сказал: «Не волнуйся, я рядом, просто мне нужно, чтобы ты сама с собой справилась.»
Григ выдержала еще два удара грома и две вспышки молнии, но потом из ее маленького тельца вырвался страшный крик: «Кельвин, ты здесь? Помоги мне!»
Он подошел к ней, она потянула его к себе и села ему на колени. При очередной вспышке молнии она впилась губами в его губы.
Непослушными губами она шептала: «Мне только это может помочь.»
Он чувствовал ее мятущееся тело в своих руках и прошептал в ответ: «Не бойся, милая, я с тобой.»
Она нашла его губы и неслышно выдохнула: «Унеси меня из этой комнаты.»
Кельвин поднял ее на руки и отнес в спальню. Предохранитель в сети перегорел, поэтому пришлось зажечь аккумуляторную лампу и поставить ее на ночной столик.
Она растянулась на постели, приникла к нему губами и руками, потом сорвала с себя платье и одними губами прошептала: «Милый, мой милый, дай мне твою любовь!»
Занавески были раздвинуты, но молнии больше не сверкали, про гром она забыла. Когда буря закончилась, она открыла глаза и неожиданно умиротворенным голосом сказала: «Ну вот, все прошло, и буря тоже.»
Она увидела в свете лампы, что он смотрит ей прямо в глаза, как будто видит в первый раз.
Она поняла, что он к чему-то прислушивается, но сама она ничего не слышала, только шум дождя за окном.
– Кельвин, что ты там слушаешь?
– Скрипку, там плачет скрипка за окном…
– Милый, какая скрипка, о чем ты говоришь?
Он ответил: «Все, кончилась музыка». Он сел на краю постели.
Григ, полностью умиротворенная, перевернулась на спину и вздохнула: «Дорогой, мне хочется остаться здесь на ночь и заснуть в твоих объятиях.» Губы ее расплылись в улыбке. – «Мне кажется, я бы сейчас отдала свою любовь всем людям на свете, чтобы все были счастливы.»
Он окатил ее холодным взглядом: «Так ты хочешь отдать свою любовь или взять ее?»
– Кельвин, мне бы без этого не выжить было в такую бурю.
– Все равно, было бы лучше, если бы ты справилась со всем сама.
– С чем справилась?
– Со всем, – ответил он и набросил на нее платье.
Она приподнялась на подушке и сказала: «Раздевайся, залезай в постель и мы…»
– Этим мы сможем сколь угодно заниматься, когда ты переедешь ко мне. Пойми, это надо сделать обязательно, и чем раньше, тем лучше.
– Да, я знаю. Можешь хоть завтра мне сказать, во сколько и где я должна быть, и я приду к тебе, и останусь навсегда. Она мягко улыбнулась. – Так ты не уедешь в Лондон утренним поездом?
– Нет, – он улыбнулся в ответ. – Ты же видишь, я не могу тебя оставить, пока здесь гремит гром и сверкают молнии. – Он говорил, не глядя на нее, как будто разговаривал сам с собой. – Я слишком хорошо знаю, что будет, стоит мне хоть ненадолго уехать.
Она поймала его руки и крепко в них вцепилась.
– Кельвин, пообещай, что ты никогда меня не бросишь, никогда?
– Не брошу, я буду всегда с тобой. А сейчас тебе пора домой.
Она встала и отвернула лампу к стене – в этом свете она выглядела еще восхитительнее. Увидев свое отражение в зеркале, она воскликнула: «Боже мой, настоящий призрак!»
Он ужаснулся этим словам, и, когда она повернулась и посмотрела на него, она ничего не увидела, он существовал только в зеркале. Внезапно все, что произошло в спальне, потеряло смысл – осталось только это отражение в зеркале.
Она молча собралась, пока он вызывал по телефону такси. Молча они доехали до ее дома и он попросил: «Подожди до завтра, я скажу тебе, где и когда нам надо быть, чтобы решить все наши вопросы». – Я буду ждать.
Она нежно его поцеловала на прощание и исчезла за кустами, обрамлявшими вход в дом.
Вернувшись домой, он забылся странным, тяжелым сном и проснулся через час в поту – ему приснился страшный сон. Он встретил в парке зеленоглазую кошку, а вокруг, он даже не понял как, возникла мелодия волшебной скрипки Адриана Мистраля и звучала она все громче и громче. Потом кошка вдруг превратилась в Григ, или это был Адриан Мистраль?
Он включил лампу и сел – все тело ныло, руки дрожали, на лбу выступил холодный пот.
«Боже мой», подумал он, «что же за всем этим стоит, за внешней оболочкой этой жизни?»