Из всех причин людских страданий на травмы чаще всего закрывают глаза. Их существование игнорируют и отрицают, их сущность понимают неверно, их лечат неправильно.

Природа и масштабы распространения травм

В медицине травму часто рассматривают как увечье, в первую очередь физическое, однако нас будет интересовать психологическая травма, которая может как быть, так и не быть связанной с травмой физической. С нашей точки зрения, травма – это болезненное или шоковое эмоциональное состояние, имеющее длительные физические и психические последствия. В этом определении не делается акцента на тяжести таких последствий, однако усилия исследователей и терапевтов направлены главным образом на исцеление пострадавших, у которых с очевидностью проявляются те или иные расстройства – бессонница, ночные кошмары, амнезия, изолированность от общества. Впрочем, мы считаем, что проявления травмы гораздо разнообразнее и образуют своего рода спектр. На одном конце этого спектра находятся опасные для общества психопаты, порожденные процессом, который криминолог Лонни Атенс назвал «ожесточиванием». На другом конце – люди внешне вполне нормальные, физически, умственно и эмоционально полноценные, однако неспособные достигать своих целей в силу почти незаметного, но действующего комплекса неполноценности.

Согласно терапевту психических травм Питеру Левину, большинство людей в той или иной степени страдает от травм. Дороти Роув, психотерапевт, утверждает, что чаще всего психические расстройства являются последствиями различных страхов. Джон Сарно, специалист в области заболеваний позвоночника, полагает, что эпидемия самых разнообразных болезней спины, охватившая в последнее время весь западный мир, является следствием скрытого гнева – распространенного симптома травмы. Мы же утверждаем, что все, что в современном обществе считается нормой, на самом деле находится гораздо ниже естественных человеческих возможностей, то есть высших состояний сознания, всеобщего сострадания и безграничной любви. Мы считаем, что травмы закрывают доступ к этим состояниям и загоняют человека в западню жестокого соперничества и строгой иерархии в образе жизни. Книга «Исцеление от эмоциональных травм» описывает в основном ту крайнюю область широкого травматического спектра, на котором располагаются опасные психопатические состояния – и делает так просто потому, что информации об этих явлениях, к сожалению, гораздо больше, чем о прочих.

Травма может возникнуть в результате пережитой угрозы физическому или психическому здоровью, причем вне зависимости от того, была ли эта угроза реальной. Кроме того, травму можно получить и косвенным путем – в том случае, если от нее пострадал близкий человек. Эмоциональная память о перенесенных травматических состояниях оживает всякий раз, когда повторяются сходные переживания. На них мы реагируем таким же образом, как когда-то на исходное событие. Другими словами, у нас вырабатывается непроизвольная реакция на любой инцидент, который наше подсознание определяет как идентичный некогда произошедшему. Как правило, эта реакция нерациональна. Иногда она может быть настолько неадекватной, что приводит к новой травме. Мужчина, которого еще мальчиком в наказание закрывали в шкафу, наверняка до конца дней своих будет испытывать приступы клаустрофобии в лифтах и других замкнутых пространствах. У девушки, которую когда-то в детстве напугал незнакомец, скорее всего, останется подсознательный страх перед мужчинами, что не позволит ей выстраивать нормальные отношения с людьми. До тех пор, пока травмы не будут излечены, мы будем оставаться в плену подобных неосознанных стереотипов поведения.

Естественные реакции на потенциально травмоопасные ситуации

Такие реакции не являются результатами психических расстройств, они – нормальные проявления работы нашего тела и мозга, реагирующих на угрозу. Если в окружающем мире происходит некоторое изменение, оно немедленно вызывает сигнал тревоги: хищник это или добыча? Шаги потенциального сексуального партнера или просто шум ветра? Промедление или ошибка, как правило, ведут к смерти. Поэтому реакция возникает быстро и инстинктивно. Тело животного в момент опасности автоматически готовится к нужному действию – бегству или борьбе. От наружных покровов, пищеварительного тракта, иммунной и других вспомогательных систем кровь устремляется к крупным мышцам. После завершения действия мускулы расслабляются, кровь возвращается к естественной циркуляции, и животное вновь переходит к нормальному уровню активности.

Но представьте теперь, что животное сталкивается с такой агрессией, при которой невозможно бороться и нет времени на бегство. В данном случае нормальной реакцией было бы притвориться мертвым в надежде оказаться незамеченным или быть признанным несъедобным. Животное застывает в неподвижности, замирает, как кролик перед удавом. Человеку в подобных ситуациях кажется, будто время останавливается, а страх и боль отступают. Но после того как опасность миновала, энергия возбуждения сохраняется и готова быть направлена на действие. Животные, как правило, сбрасывают излишки этой энергии через дрожь, восстанавливая нормальный уровень активности, а затем продолжают свой путь, избежав травмы, несмотря на столь близкое столкновение со смертью. Цикл завершается без потерь.

Ранние гоминиды, вероятно, реагировали на опасность сходным образом, высвобождая энергию возбуждения вскоре после исчезновения опасности. Первобытные охотники и собиратели, как и современные примитивные народы, умели излечивать травматические переживания до того, как те перерастали в настоящие травмы, и обладали для этого множеством приемов. Скорее всего, они воспринимали ужас, содрогание, ночные кошмары и тому подобные симптомы как естественные реакции на опасность и давали им выход. В противоположность этому в современной цивилизации такие симптомы считаются проявлением слабости, поэтому мы вынуждены скрывать свои естественные эмоциональные реакции, сдерживая энергию возбуждения внутри себя. До тех пор, пока эта энергия не находит выхода, мы пребываем в возбужденном состоянии; так возникает травма. Это хроническое возбуждение заставляет нас быть гиперчувствительными, беспокойными и постоянно ожидать опасности с учащенным дыханием и сердцебиением. Начинаясь незаметно, стресс в таких случаях развивается по расширяющейся спирали и, подкрепляемый свежими травмами, достигает такого уровня, при котором человек фактически становится недееспособным. Если же процесс продолжается и дальше, такие люди превращаются в эмоциональные бомбы замедленного действия, готовые взорваться яростью и жестокостью при малейшем раздражении.

Травма и триединый мозг

Цикл угроза-возбуждение-релаксация контролируется структурами «древнего» мозга. В 1973 году Пол Мак-Лин обнаружил, что наш мозг обладает тройственной (триединой) структурой, его три составные части как бы упакованы одна в другую. Древнейший («рептильный») отдел мозга отвечает за базовые функции организма, такие как бодрствование и сон, пять чувств, безусловные инстинкты, терморегуляция, сердцебиение и кровяное давление. Далее следует «млекопитающий» отдел (лимбическая система) и центры, отвечающие за эмоции, управляющие нашим поведением – страх, голод, сексуальное влечение и так далее. Вокруг лимбической системы располагается новейшая часть (кора головного мозга). Здесь зарождаются все сознательные движения и мыслительные процессы, в том числе языковое мышление, абстрактное мышление и самоанализ.

Пять чувств – зрение, слух, вкус, обоняние и осязание – постоянно снабжают древнейший мозг информацией. В каждый момент времени эти стимулы формируют чувственные образы, передающие ощущения от предметов, мест и событий. Лимбическая система сравнивает эти картины с теми, что хранятся в памяти. Если они оказываются новыми или распознаются как содержащие уже известную опасность, автоматически срабатывает реакция «борись, беги или замри», что достигается мгновенным выбросом в кровь соответствующего набора гормонов. На обдуманную реакцию в подобных случаях просто нет времени. Но если чувственный образ распознается как не содержащий угрозы, мозг не предпринимает никаких действий, помимо пополнения картотеки образов новой информацией. Наш мозг обладает замечательной способностью сопоставлять стимулы, дающие начало условно-рефлекторной реакции, например, рычание собаки – со страхом нападения, или запах свежескошенной травы – со счастливыми воспоминаниями детства. Это идеальная система быстрого и надежного реагирования на опасность. Однако чтобы принимать обдуманные решения и ориентироваться в тончайших изменениях ситуации, ей все же не хватает разумности. Поэтому время от времени процесс дает сбои. Например, человек, едва не погибший от удушья, скорее всего, будет испытывать паническую атаку всякий раз, когда его дыханию будет мешать что бы то ни было вне зависимости от реального уровня опасности. Точно так же женщина, однажды изнасилованная преступником в красной рубашке, в дальнейшем будет чувствовать бессознательный страх при виде любого безобидного предмета красного цвета.

Ключевым моментом в понимании травмы является тот факт, что у полноценного человека лимбическая система и кора головного мозга способны контролировать некоторые более примитивные его отделы. Это происходит, например, когда дети учатся подавлять свои инстинктивные «рептильные» реакции вроде раздражения и эмоции, порождаемые лимбической системой. Эти же механизмы задействуют йоги, когда усилием воли регулируют дыхание, температуру тела, сердцебиение и другие функции организма. Кора больших полушарий – орган недостаточно сильный, чтобы контролировать инстинктивные реакции на угрозу жизни, однако она может блокировать выброс энергии, следующий за такой угрозой, тем самым ненамеренно вызывая травму. Питер Левин постулирует несколько причин, по которым мы так поступаем. Одна из них – получение общественного одобрения за кажущуюся стойкость и неподверженность травмоопасным событиям. Другая – боязнь высвобождения собственной агрессии и последствий этого, что ведет к замыканию в себе. Этому высвобождению может препятствовать и чисто человеческий страх смерти. Ведь для нашего подсознания замирание подобно смерти, и мы избегаем этого состояния, наивно полагая, что энергия возбуждения рассеется сама по себе.

Невозможность высвобождения этой энергии ведет к формированию агрессии, скрученной в пружину, чьи витки сжимаются все плотнее с каждым новым травматическим переживанием. Развивающиеся вследствие этого патологические симптомы представляют собой защитный механизм, клапан, сбрасывающий излишки энергии. Его работы достаточно для поддержания жизнедеятельности системы в целом, но недостаточно для исцеления травмы. Поэтому симптомы становятся хроническими, а с течением времени – все более тяжелыми. Единственный выход здесь – в полном высвобождении накопившейся энергии.

История о Томе Брауне-младшем и дикой собаке

Том Браун-младший – известный следопыт и учитель выживания в условиях дикой природы. Свое удивительное детство он провел рядом с наставником – старым индейцем, возможно, последним из коренных американцев, кто жил так же дико и свободно, как и его предки. В истории, которую мы приводим ниже, Том рассказывает, как однажды он, тогда еще десятилетний мальчик, повстречался с дикой собакой. Эта история описывает типичные симптомы травмы.

Только что я шел в абсолютной тишине, поэтому внезапно раздавшееся рычание прозвучало как взрыв, который швырнул огромную собаку прямо мне в лицо. И долгие годы спустя при звуке лая или рычания передо мной вставала полная зубов пасть и собака, прыгающая на меня из кустов. Долгие годы я просыпался в слезах и холодном поту от видения клыков, впивающихся мне в лицо. Я видел эту морду с выпученными глазами, прижатыми ушами и длинной щелью пасти, которая могла проглотить мою голову целиком.

Это был громадный пес, и своим весом он тут же повалил меня на спину. Огромный и весь свитый из мышц, ставших стальными от дикой жизни. Он был невероятно тяжел, я бил его и кричал, пытаясь вытащить нож. Одной рукой я схватил его за ухо и удерживал голову, но он отбросил мою руку и вцепился мне в верхнюю губу.

Каким-то образом мне все же удалось вытащить нож, и я стал бить и колоть его, пока он не свалился замертво. Он упал мне на голову и грудь, и я был весь залит его кровью. Я спихнул его с себя, вскочил сверху и все колол и колол его ножом, будто собачьи зубы все еще впивались мне в лицо. Невыразимый ужас от этих стремительно приближающихся клыков довел меня до безумия. Я стоял на коленях, орал и колол этого пса ножом, и так продолжалось довольно долго. Наконец до меня дошло, что он мертв. Тогда я опустился на землю и задрожал.

Но еще много лет спустя по ночам меня мучили кошмары. Иногда собачий вой в лесу заставлял меня просыпаться, и тогда перед глазами медленно расплывалась оскаленная морда. Во сне я убил этого пса, должно быть, с десяток раз, прежде чем он окончательно умер и отступил. И даже спустя еще много времени его морда иногда всплывает передо мной из ниоткуда.

Обратите внимание, как инстинктивная жажда жизни может наделить почти сверхчеловеческой силой и свирепостью. Но, несмотря на то, что Тома учили охотиться и убивать ради собственного пропитания, он обезумел от ужаса и вел себя подобно солдату, который бросается в атаку очертя голову. Заметьте также, что долгое время после происшествия вой собаки вызывал к жизни воспоминание или ночной кошмар, в котором Том снова и снова проигрывал свои действия. Это весьма характерно для травмы и в частности – для посттравматического стрессового расстройства.

Потенциально травмоопасные ситуации

Все мы подвержены действию обстоятельств, способных повлечь за собой травму, как это показано в таблице 1 (а, б). Для удобства повествования мы назовем их потенциально травмоопасными ситуациями или событиями (ПТС). Следует ли за ПТС реальная травма или нет, зависит от двух факторов: от природы и серьезности события и от нашей реакции на него. Ведь то, что может травмировать одного человека, для другого окажется лишь очередным увлекательным приключением. Некоторые люди очень уязвимы, и их легко травмировать, другие же более гибки и способны легко переносить тяжелые испытания. Но независимо от того, насколько каждый из нас стоек или раним, всем нам приходится сталкиваться с испытаниями и преодолевать их, чтобы расти и развиваться, оставаясь при этом физически и психически здоровыми. Когда нам это удается, мы чувствуем радость и прилив сил. В случае же неудачи мы унываем и теряем интерес к происходящему вокруг.

Таблица 1а. Некоторые травмоопасные события, обусловленные возрастом

Следует отметить, что в современном обществе мы часто попадаем в такие ПТС, которые не требуют активной и незамедлительной физической реакции. Одни из них просто не требуют таковой, другие же находятся в компетенции соответствующих правительственных организаций, например полиции. В таких ситуациях у нас нет канала для сброса энергии возбуждения, но она, тем не менее, накапливается, и нам все-таки следует изыскивать способы давать ей выход.

Определение потенциально травмоопасных ситуаций

У каждого из нас есть собственный порог, за которым испытание превращается в разрушительную травму. На одном конце шкалы находятся те, кого могут травмировать казалось бы безобидные события – паук на одежде, к примеру. Часто ужас и паника в таких случаях являются последствиями более ранних травм, а провоцирующее их событие – появление паука в данном случае – связано с первоначальным происшествием скорее символическими, нежели реальными связями. На другом конце шкалы находятся люди, кажущиеся неуязвимыми или как минимум чрезвычайно выносливыми. Один из таких людей – австрийский философ и психолог Виктор Франкл – сумел отыскать глубокий смысл в выпавших ему на долю ужасах фашистского концлагеря.

Таблица 1б. Примеры травмоопасных ситуаций

* Ятрогения понимается как любые нежелательные или неблагоприятные последствия профилактических, диагностических и лечебных вмешательств либо процедур, которые приводят к нарушениям функций организма, ограничению привычной деятельности, инвалидизации или смерти. Но наряду с таким расширенным толкованием ятрогенное заболевание в современной медицине продолжает рассматриваться традиционно, то есть как заболевание, обусловленное неосторожными высказываниями или поступками врача, неблагоприятно воздействующими на психику больного.

Такое разнообразие означает, что невозможно провести четкую грань между травмоопасными и безобидными событиями. В нашей книге мы постарались описать как физические, так и психологические увечья, как негативные события, так и отсутствие позитивных. Итак, в ПТС может превратиться как угрожающее жизни физическое увечье, так и чисто психологическое – например, шок при виде того, как избивают или насилуют близкого вам человека. Также и для ребенка ПТС может стать как жестокое обращение, так и банальное неумение родителей окружить его должной лаской и заботой. Далеко не всегда ПТС – это нечто трагическое. Психоаналитик Борис Цирюльник утверждает, что в детстве на формирование личности влияет все – улыбка, движение плеч, бровей и тому подобное. «…Постоянная жестокость… скорее всего, окажет разрушительный эффект в первую очередь на личность, которая еще находится в процессе становления. Ее последствия будут более долговременными, чем у физических, пусть даже тяжелых травм, о которых гораздо легче разговаривать». Впоследствии ребенок становится посмешищем или вечно униженным человеком. Кроме того, распространенной причиной травм являются медицинские процедуры, особенно – хирургическое вмешательство. Это также в первую очередь относится к детям, которые в силу возраста еще не понимают, что происходит. Взрослые же могут понимать необходимость операции, но подсознательно, несмотря на анестезию и мастерство врачей, способны относиться к ней как к смертельно опасному мероприятию.

Часто мы даже не подозреваем, что травма имела место. Особенно это верно для внутриутробного периода или младенчества – то есть для времени, когда сознательная память еще не пробудилась. Это относится и к детям, забывшим неодобрение родителей, и к взрослым, страдающим амнезией – распространенным последствием травмы. Такое случается, когда мы не можем выявить причины нанесенного нам вреда – загрязнение окружающей среды или другие невидимые факторы. Подобным же образом мы не в силах распознавать травмы, доставшиеся нам «в наследство» от предков – через культуру и воспитание. Но во всех этих случаях наши тела сохраняют «воспоминания» в тканях и органах, в клетках, в гормональном балансе и даже в экспрессии генов. Такие «воспоминания» в свою очередь могут повлиять на развитие мозга и психики, особенно в младенчестве. И если, уже будучи взрослыми, мы острее, чем следует, реагируем на те или иные обстоятельства, в этом можно подозревать присутствие травмы, воспроизводящей себя вновь и вновь. Тогда мы ощущаем беспомощность, потрясение, неспособность справиться с чем-либо или обуздать свои мысли и эмоции. К примеру, неприятные, но, тем не менее, постоянные проявления некоторых черт нашего характера – гнев или страх – вполне могут запускаться этакой эмоциональной «кнопкой», связанной с определенными событиями.

Следующая сложность заключается в том, что степень воздействия события на человека зависит от того, к какой культуре он принадлежит. В детстве мы учимся распознавать ситуации, считающиеся стрессовыми в нашем обществе, и адекватно на них реагировать. Если событие распознается как нормальное и приемлемое, оно с меньшей вероятностью повлечет за собой психологическую травму, нежели событие оскорбительное или противоправное – при одинаковом физическом ущербе. Эвелин Линднер формулирует это положение следующим образом: «Жертвы травмы становятся жертвами травмы только в том случае, если они таковыми себя считают». Поэтому если в некотором обществе моральные нормы допускают избиение жен за непослушание, то и сами женщины психологически здесь будут страдать меньше, чем в обществе, где они имеют равные права с мужчинами. Западная цивилизация также не может полностью защитить женщин от побоев, однако мало кто из пострадавших считает физическое насилие законным, и большинство испытывает психологический стресс. И с точностью до наоборот: по данным за 2005 год девяносто один процент женщин в Замбии и девяносто пять в Египте считали приемлемыми побои со стороны мужей. Такое отношение снижает эмоциональное напряжение, но, конечно же, не уменьшает физического вреда и связанных с ним подсознательных эмоциональных и психологических расстройств. Это подтверждается и тем, что большая часть травмирующих нас событий происходит в младенчестве, когда понимание культурных традиций еще не сложилось. А такие подсознательные травмы не только влияют на поведение индивида в дальнейшем, но и формируют общественные нормы, заведомо чреватые новыми травмами.

Такая сложность причинно-следственных связей означает, что дать универсальное определение травмоопасной ситуации невозможно. Тем не менее, некоторые события могут повлечь за собой травму с большей вероятностью, нежели другие. Те, что повторяются регулярно, вроде пыток или жестокого обращения с ребенком, окажутся более болезненными и сложными в лечении, чем, например, ограбление или дорожное происшествие. Ситуация, угрожающая жизни или здоровью (в том числе психическому – издевательства и тому подобное), более травмоопасна, чем та, в которой эта угроза отсутствует.

Войны и террористические акты, то есть бедствия, в которых повинны люди, всегда переносятся тяжелее, чем удары стихии. События, не поддающиеся нашему контролю, скорее вызовут чувство растерянности и бессилия, чем те, на ход которых мы хоть как-то можем повлиять. Внезапные и неожиданные происшествия, особенно не имеющие аналогов в прошлом, на опыт которого мы могли бы рассчитывать, также ведут к более глубокому стрессу. Наконец, события, каждое из которых никогда бы не повлекло за собой травму, могут превратиться в ПТС, случись они одновременно – допустим, переезд, смена работы и болезнь.

История о мужестве и стойкости из Демократической республики Конго

Кристина живет в Демократической республике Конго. Ее история, рассказанная для журнала организации «Международная амнистия», является замечательным примером стойкости и мужества перед лицом событий, способных травмировать кого угодно.

В сентябре 2002 года мужа Кристины убили, а ее и двух ее дочерей изнасиловали вооруженные боевики, ворвавшиеся к ним в дом.

После этой трагедии Кристина решила стать консультантом, чтобы помогать женщинам, перенесшим изнасилование, справиться со своей бедой. В июле 2007 года она сопровождала группу таких женщин из округа Масиси в город Гома для оказания медицинской помощи. На одном из участков дороги они остановились, а затем она услышала чей-то слабый стон. Вот что она рассказала журналу «Международной амнистии»:

«Я увидела девушку, связанную по рукам и ногам. Ее изнасиловали солдаты, изнасиловали палкой. Я стала развязывать ее. Она рассказала, что в ближайшую субботу должна была выйти замуж и сейчас возвращалась, получив наставления перед свадьбой. Я освободила ее и потащила обратно к дороге.

Из леса вышли солдаты НКНО. Они стали меня избивать, и мне пришлось выпустить девушку из рук на землю. Затем четверо из них по очереди изнасиловали меня – на глазах у женщин, которых я сопровождала. Когда все закончилось, я истекала кровью, а руки и ноги сильно распухли. Мы собрались идти дальше искать помощь, и тогда я увидела, что та девушка мертва. Мы похоронили ее там же. У меня вся одежда пропиталась кровью, и мы пошли в центр медицинской помощи. Оттуда мы направились в Гому, где я две недели провела в госпитале».

Несмотря на все пережитое, Кристина продолжает свою работу. Она ездит по сельским общинам, находит переживших изнасилование и старается обеспечить им помощь и поддержку. Страх, позор и стыд часто мешают этим женщинам предпринять что-либо, но когда они слышат историю Кристины, это вдохновляет их искать помощи. Во время посещения корреспондента «Международной амнистии» Кристина осуществляла опеку над двадцатью восемью женщинами, семь из которых в возрасте от двенадцати до пятидесяти лет прибыли за день до этого. Некоторые из них страдали от вагинальных свищей и выпадения матки. Она сказала, что до сих пор получает угрозы от вооруженных группировок из некоторых районов, и это мешает ей работать там. «Я пытаюсь все забыть, – говорит она, – но меня одолевает гнев».

Гнев Кристины вполне понятен – это довольно распространенная реакция на ужас подобной физической и психологической травмы. Так и солдаты более других подвержены приступам ярости оттого, что постоянно испытывают страх смерти. Подобные приступы бывают и у родителей, чьи дети только что чудом избежали какой-то опасности. И в дальнейшем любое сильное негативное переживание будет служить спусковым механизмом для аналогичных взрывов гнева.

Стойкость и уязвимость

Вызовет травму потенциально травмоопасное событие или нет – во многом зависит от реакции на него, а реакции могут быть весьма разнообразными. Некоторые люди оказываются слишком растерянными, разбитыми и напуганными, чтобы справиться со своими страхами и жить дальше. У других же может не проявиться серьезных симптомов даже после сколь угодно чрезвычайного происшествия. Незалеченные травмы делают нас чрезмерно осторожными и замкнутыми, разрушают родственные связи, ведут к навязчивой, извращенной, беспорядочной или сдерживаемой сексуальности. Таким же образом появляются «вечные жертвы» – люди, которые подавляют собственные реакции, пугающие их, заменяя их жалобами, беспочвенными обвинениями, злостью, оскорблениями и тому подобным. Корни подобного поведения скрываются в сочетании страха и гнева за полученное унижение. Эвелин Линднер выделяет три типа реакций на такие ситуации. Ярость может быть направлена вовнутрь, тогда развивается подавленность, тревожность или зависимость. Во втором случае ярость направлена вовне и выражается в приступах деструктивного гнева или, как в случае Гитлера, в попытке отомстить через унижение тем, кто унижал его. Наконец, энергия гнева может быть использована конструктивно, как это делал Нельсон Мандела.

Если в прошлом нам удалось справиться с ПТС некоторого конкретного типа, то в будущем, сталкиваясь с подобной ситуацией, мы будем чувствовать себя более уверенно. Затруднительные обстоятельства с меньшей вероятностью повергнут нас в депрессию, если мы смотрим на жизнь с надеждой и оптимизмом. Если семья и друзья оказывают нам поддержку, у нас гораздо больше шансов преодолеть ПТС без травмы. Точно так же нам помогает умение давать выход накопившейся эмоциональной энергии – через беседы с друзьями, силовые упражнения или религиозные практики. Среди прочих факторов, влияющих на наши реакции – здоровье, общий уровень стресса и утомления, питание, физическая форма и возраст.

Незалеченная травма, напротив, может сделать нас уязвимыми для подобных событий в будущем. Это особенно относится к травмам, полученным во внутриутробный период, при рождении или в младенчестве, когда наша сопротивляемость чрезвычайно низка. То, что взрослому кажется происшествием незначительным – пропуск завтрака, к примеру – может серьезно травмировать новорожденного. Взрослых былые травмы заставляют реагировать на новый вызов со злостью и агрессией, сопровождаемой напряжением и даже отрицанием произошедшего. И наоборот, если травма была преодолена, мы с равнодушием и спокойствием принимаем новое испытание.

Зачастую для объяснения реакции на ПТС используется понятие «стойкость» или его антоним «уязвимость». Борис Цирюльник в книге, посвященной этой теме, описывает стойкость как способность преуспевать во всем, несмотря на превратности судьбы, падать под ее ударами и вновь подниматься. «Несчастья не бывают интересными, они… всего лишь вынуждают нас выбирать, склоняться перед ними или нет. Стойкость – это душевное качество, отличающее тех, кто принимал удары судьбы и выдерживал их». Но, как подчеркивает Б. Цирюльник, стойкость и неуязвимость – понятия совершенно разные. Это легко обнаруживается, когда какое-то незначительное событие влечет за собой лавину болезненных воспоминаний. Стойкость, скорее, отражает высокую степень самосознания, способность индивида приспосабливаться к неблагоприятным условиям и развиваться в них.

Стресс возникает, когда жизненные обстоятельства начинают довлеть над нами; травма возникает, когда это давление достигает предела или выходит за него. Такой предел есть у каждого, даже самого волевого и цельного человека, и за этим пределом происходит надлом. Термином «травма» часто описываются те экстремальные ситуации, которые превосходят наш уровень сопротивляемости; те времена, когда мы чувствуем себя абсолютно беззащитными, когда рядом нет никого, кто бы помог нам или нашим близким; времена первородного страха, когда наше физическое и психическое здоровье находится под угрозой, когда мир вокруг рушится. У многих из нас в подсознании с рождения или младенчества остаются воспоминания о подобных ситуациях. Однако в этой книге, как мы и предупреждали, мы включаем в понятие травмы все происшествия, оставляющие людей неспособными в перспективе полностью раскрыть свой потенциал. Психотерапевт Пирс Бишоп в связи с этим утверждает, что травма может повлечь за собой целый спектр симптомов, от тревоги и депрессии до посттравматических стрессовых расстройств (ПТСР) и психозов.

Трансформация и надлом

Важно понимать, что даже надлом вследствие травмы может в конечном счете оказаться положительным опытом. Многие люди признают, что изменения в их жизни произошли после смертельно опасной болезни, потери близких или разрушения брака. Пережившие эти невзгоды часто становятся более уверенными в себе, более приспособленными к жизни и сильнее психологически. У таких людей пробуждается чувство сострадания и альтруизма, улучшается понимание самих себя, отношения с друзьями, родственниками и обществом в целом. Наконец, они яснее видят цель и смысл жизни и вернее расставляют приоритеты. Борис Цирюльник, рассуждая об израненной душе, сказал так: «…среди осколков, поблекших красок и засохших ветвей ее красота может стать только ярче». Ключом для трансформации травмы в стимул к самосовершенствованию служит ее глубокий анализ, осмысление и, наконец, внесение ее в картину мира.

В большинстве случаев видимые последствия травмы сходят на нет через несколько недель, и кажется, что жизнь пострадавшего вернулась на круги своя. Однако в некоторых симптомах сложно распознать результаты травмы. Сюда относятся легкая депрессия, стресс и повышенная тревожность, то есть такие состояния, с которыми человек вполне может справиться, но которые, тем не менее, вредят его карьере и отношениям с окружающими, ослабляют память и внимание, ухудшают сон и так далее. Такие бессимптомные травмы особенно опасны для детей, поскольку ведут к задержкам в умственном и эмоциональном развитии.

Тяжелые травмы могут приводить к потере душевного равновесия и даже к серьезным расстройствам психики. Если характерные симптомы у человека длятся месяц и более, у него можно диагностировать посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) (перечень диагностических показателей см. в приложении 1). Несмотря на название, ПТСР не является психическим заболеванием, это естественная защитная реакция на сильную опасность. Психотерапевт Питер Левин формулирует это следующим образом: «Я не рассматриваю посттравматический стресс как патологию, которую необходимо лечить, подавлять или мириться с ним; это результат неестественного развития естественного процесса». ПТСР – это довольно изматывающее состояние, отрицательно влияющее на иммунитет, физическое развитие, память, эмоциональный и гормональный фон. Также установлено, что при ПТСР возрастает риск летального исхода после хирургического вмешательства. Тех, кто подвержен посттравматическому стрессу, преследуют навязчивые страхи и воспоминания о выпавших им испытаниях, они чувствуют эмоциональное оцепенение, особенно в общении с прежде близкими людьми. Раздражители, в обычной жизни незаметные – цвета, звуки, запахи – превращаются в напоминания об ужасных событиях. Они вызывают раздражение, панику, слабость, ригидность мышц, нарушения сна и внимания. У перенесших травму остается ощущение, что произошедшее с ними происходит до сих пор. Поэтому они находятся в постоянном стрессе, а он вызывает лишь новые травмы. Вместо того чтобы медленно блекнуть в памяти, оставаясь в прошлом, травма вновь и вновь вторгается в настоящее.

После случившегося с ними люди пытаются понять смысл произошедшего. Это весьма непросто, так как зачастую картины прошлого искажаются в памяти, что мешает отождествить предыдущий опыт с текущей ситуацией. Истории можно прокручивать в мозгу и рассказывать друзьям снова и снова. При этом рациональные мысли уступают место эмоциям и образам – голосам умерших близких, видениям их лиц в толпе. Как правило, эти проявления исчезают в течение нескольких недель, когда в нервной системе растворяются последние остатки выделившейся энергии возбуждения. Однако у жертв ПТСР этот процесс не находит завершения: пострадавшие могут и не помнить о событии ничего конкретного, не осознавать всю его глубину, но при этом их эмоциональное состояние и поведение будет неадекватным окружающей действительности. Иногда из такого состояния развиваются навязчивые страхи, например клаустрофобия.

Стратегии преодоления и защитные механизмы

Для преодоления последствий ПТС люди используют множество стратегий, сознательных и бессознательных (см. табл. 2). Часто действие механизмов психологической защиты рассматривают как проблему, требующую вмешательства специалиста, однако психолог Бабетта Ротшильд, напротив, видит в них полезный инструмент избавления от посттравматического стресса. По ее мнению, проблема здесь только одна – этот ресурс исчерпаем. Например, уход от мира сам по себе не является чем-то вредным: всем нам время от времени требуется побыть наедине с собой. Отрицательные последствия начинаются, когда замкнутость переходит в хроническую форму и мешает общению с окружающими. С другой стороны, не менее ущербен тот человек, который не в состоянии наслаждаться собственным обществом и боится одиночества.

Таблица 2. Стратегии преодоления стресса и потенциально травмоопасных переживаний (печатается (в переработке) по изданию: Harms, 2005)

Сознательные стратегии

Бессознательные стратегии

Диссоциация является одним из наиболее распространенных защитных механизмов – в неблагоприятных ситуациях ее воздействие на разум подобно воздействию анестезии на пораженный участок тела. Это действие состоит в расщеплении сознания, благодаря чему наше эго ограждает себя от внешних негативных воздействий. Часто это приводит к амнезии и провалам в памяти. Те же, кто сохраняет память, рассказывают, что время будто замирает или же боль и прочие эмоции становятся глуше благодаря тому, что в организме вырабатываются естественные успокоительные вещества. Это защищает нас от боли и страха смерти и помогает смириться с непоправимыми происшествиями – автокатастрофами, изнасилованиями, серьезными операциями. Довольно часто диссоциация сопровождается внетелесными переживаниями, при которых жертва наблюдает собственное тело будто бы со стороны. В легкой форме диссоциация выражается в ощущениях «пустоты вокруг», замедления времени и провалах в памяти. Более тяжелые формы у детей проявляются в полном уходе в мир фантазий, а у взрослых – в синдромах множественной личности.

Как правило, диссоциативные состояния через определенное время проходят, однако иногда – когда энергия возбуждения по каким-то причинам не высвобождается – возникают длительные расстройства личности и навязчивые воспоминания о принесшем травму событии. В этих случаях пострадавшие испытывают отрешенность от мира на протяжении месяцев и даже лет, описывая свое состояние так, будто бы у них украли душу. В понимании шаманов душа – это жизненная сила человека, его духовная суть, совокупность чувств и эмоций. Целитель Сандра Ингерман утверждает, что временный распад души является естественной реакцией на перенесенную боль, в то же время часть души может навсегда затеряться в иных областях реальности. «Почти каждый человек, кого я когда-либо знала, – говорит Сандра, – страдал от некоей неполноценности или внутренней пустоты. Эти люди ощущали, будто пропала какая-то их значимая часть, будто они потеряли связь с реальной жизнью. Лишь немногие из нас в этом мире чувствуют себя по-настоящему дома. Некоторым же приходилось страдать так, что теперь их дом уже не здесь». Поэтому в обучение шаманов как раз и входит развитие умения использовать измененные состояния сознания, чтобы отыскивать в иных мирах потерянные осколки душ и возвращать их людям.

Борис Цирюльник описывает защитные механизмы, которые используют дети. Диссоциация также входит в число этих механизмов: их «Я» может расщепляться на социально приемлемые и скрытые сущности. В попытках отрешиться от безрадостной действительности дети могут отрицать сам факт пережитых травм, преуменьшая перенесенную боль или опасность, могут предаваться фантазиям или наоборот – пытаться быть по-взрослому умными и рассудительными. Они могут, наконец, даже прибегать к юмору. Согласно данным Б. Цирюльника, все дети, перенесшие травму, склонны к интеллектуализации и фантазиям одновременно. Первое помогает им понять причину их страданий, второе – создать себе убежище, в котором они были бы по-прежнему счастливы. Даже Кристин, одна из авторов этой книги, поняла, что и сама на протяжении всей жизни использовала эту стратегию; изредка старые привычки просыпаются в ней и сейчас, несмотря на годы, потраченные на исцеление. Для тех, кто способен подняться выше собственных страданий и продолжать развиваться, такое отрешение от реальности – вернее, от небольшого ее участка в прошлом – настоящий триумф духа. Именно в этом случае человек и ощущает утрату части души. Однако многие остаются просто отрешенными от мира и в той или иной степени искалеченными. С другой стороны, Б. Цирюльник указывает, что дети, которым не удается создать страну фантазий, оказываются лицом к лицу с угнетающей, унылой и бессмысленной реальностью.

Какие бы защитные механизмы мы ни использовали, блокирование травмы требует значительных затрат энергии и истощает жизненные силы. Поэтому даже те, кому, казалось бы, удалось выйти из травмоопасных событий невредимыми, в действительности ослаблены до тех пор, пока не избавятся от энергии возбуждения, сдерживаемой этими защитными механизмами. Врачи могут не обнаружить у этих людей диагностируемых заболеваний, друзья и близкие – не заметить в их поведении никаких перемен, однако в действительности в их эмоциях и поведении будут развиваться комплексы, из-за которых жизнь становится неполноценной. Для людей же по-настоящему неуязвимых первоочередная задача – не выживание в неблагоприятных условиях, а воссоединение с собой, повторная сборка собственного «Я», которая возможна только после сброса травматической энергии.

Страхи и травмы в современном мире

На первый взгляд, кажется весьма странным, что людям, живущим в мирных и благополучных странах Европы и Северной Америки, приходится испытывать страхи и страдания. Однако уже в раннем детстве многих из нас слишком рано разлучают с матерями, кормят по расписанию, оставляют плачущими в пустых комнатах. С точки зрения общества, это было и остается нормальным явлением. Но с точки зрения младенца, нет ничего страшнее разлуки с матерью, голода и физического дискомфорта. Поэтому подобные переживания в дальнейшем накладывают серьезный отпечаток на умственное развитие человека и его поведение в стрессовых ситуациях.

Как ни странно, большинство родителей не виноваты в травмах своих детей. Большинство из них в воспитании просто слепо и бездумно следуют тем нормам, что приняты в обществе и в их собственных семьях в пору их детства. Зачастую матери поглощены заботами, испытывают постоянный стресс и последствия собственных травм, в то время как отцы остаются безучастными к проблемам семьи, а то и вовсе отсутствуют. В результате у родителей развивается злость и обида по отношению к детям, что ведет к эмоциональной холодности, небрежению, унижениям, наказаниям за малейшую провинность, а также физическому и сексуальному насилию. С этим сталкиваются слишком многие дети – и гораздо чаще, чем мы можем себе представить. Так в детстве и юности на этом фундаменте страх и травмы подобно кирпичам уровень за уровнем выстраиваются в непробиваемую стену.

Рано или поздно подросткам приходится вступать во взрослую жизнь. При этом у них зачастую нет никакой поддержки со стороны семьи, зато присутствуют с детства заложенные модели поведения, ведущие к унижению и насилию. Часто на это накладывается тяжелая и непрестижная работа. Некоторым приходится переживать серьезные болезни, потерю близких и другие трагедии. Самый большой человеческий страх – это страх смерти, причем не столько телесной, сколько смерти личности, страх потерять себя. Сью Герхардт выразила это так: «Главная особенность травмы – в том, что она ставит под сомнение неприкосновенность жизни пострадавшего, как физической оболочки, так и внутреннего „Я“». Современная цивилизация предоставляет личности исключительно агрессивные условия для выживания. Мир, построенный на соперничестве индивидуалистов, заведомо лишен тех элементов в семье и общественном устройстве, что могли бы поддержать нас в трудную минуту; такой мир даже не гарантирует стабильной работы. В результате отношения между людьми, даже самыми близкими, подвергаются такой проверке на прочность, которую они заведомо не могут выдержать. Нынешнее массовое общество дает нам лишь две возможности: плыть либо тонуть, причем в девятибалльный шторм.

Приключения Джулии в Багдаде

Джулия провела год на военной службе в Багдаде и вернулась домой, но еще полгода после этого не могла спать, злилась по пустякам на друзей и родных и боролась с желанием покончить с собой. Все это – классические симптомы посттравматического стрессового расстройства. Ниже мы печатаем отрывок ее рассказа из статьи Паулы Каплан.

«Ирак был ужасным местом, там я никак не могла дать выход собственным чувствам, – рассказывает Джулия. – Повсюду постоянно что-то взрывалось, и в мои обязанности входил личный досмотр тех иракцев, которые могли иметь при себе взрывные устройства, а также их знакомых. Если бы моя рука нащупала бомбу, а мозг не отреагировал вовремя, меня разорвало бы на куски. Помню, как при взрыве дорожной мины погиб один солдат, великан и добряк, которого мы все очень любили. Но когда я думала о том, сколько тысяч солдат постигла та же участь, это вроде бы помогало. И никто из моих сослуживцев не говорил, что напуган, зол или растерян. Смерть этого парня очень расстроила всех, но никто не потерял контроля над собой».

Джулию не покидала мысль о том, чтобы убить себя, лишь бы перестать испытывать гнев и немного отдохнуть. Она думала о лечении, но боялась обращаться к военному психологу, так как это могло помешать ее планам отслужить положенные двадцать лет в сухопутных войсках Национальной гвардии и получать потом довольно высокую пенсию.

Услуги частных психотерапевтов стоят дорого, но спустя полтора месяца Джулия познакомилась с хорошим психологом, которому рассказала о своем состоянии – гневе, сменяющемся отчаянием. Этот психолог убедил ее оставить службу. Однако Джулия впала в эмоциональное оцепенение, думая, что это оградит окружающих от ее неконтролируемых вспышек ярости. Также она думала, что если найдет другую работу, это поможет ей справиться с проявлениями гнева.

Военная этика не поощряет разговоров среди солдат о своих страхах, отчаянии, бессилии и неуверенности в исходе войны. Только однажды, производя очередной обыск, Джулия сказала напарнику: «Да ведь каждый из них может убить нас!» – «Что ты, конечно, нет!» – ответил тот. Больше о своих страхах по поводу службы она не заговаривала. Ни один сержант или офицер не счел бы такую реакцию Джулии нормальной, не написано этого и ни в одном уставе. Иногда в среде военных можно услышать: «Появились проблемы – обратись к командиру отделения, он направит тебя к капеллану», – однако подразумевается, что такое поведение не приличествует солдату. Если ты мужчина – это не по-мужски, если ты женщина – значит, женщинам не место в армии.

Исцеление пришло к Джулии неожиданно, когда она рассказала о своих переживаниях сокурсникам. Они проявили искреннее сочувствие, попытались понять ее чувства и поддержать ее.

Масштабы последствий

Травмы возникают, когда нервное возбуждение, возникшее вследствие стресса или угрозы жизни, не спадает до нормального уровня после исчезновения этой угрозы. Поэтому хроническое перевозбуждение является главным симптомом и последствием травмы. Иными словами, нас травмируют наши собственные эмоциональные реакции на произошедшее. Вместо того чтобы сойти на нет, оставив по себе лишь фактическую память о событии, они продолжают жить в теле и разуме в ожидании подобных испытаний в будущем. Эти эмоции могут сохраняться в теле как мышечные напряжения и судороги, в мозгу – в виде когнитивных моделей, могут проявляться в гормональном фоне и даже в экспрессии генов. Физически нам удается выжить, но выделившаяся и запертая внутри нас энергия физического и эмоционального напряжения в дальнейшем будет отравлять нам жизнь.

Последствия травмы могут быть ужасными: агрессия, бессонница, ночные кошмары и фобии. Однако в большинстве своем люди переживают ПТС без каких-либо клинических проявлений. Они сохраняют воспоминания о произошедших событиях, способны обсуждать и оценивать их, и кажется, что для этих людей все осталось в прошлом. Но это не значит, что они вовсе избавлены от длительных последствий травмы. Такие последствия могут просто не диагностироваться и лишь на первый взгляд не мешать нормальной жизни. Почти каждый из нас, если не абсолютно все, носит внутри себя воспоминания о травмах, которые время от времени прорываются на поверхность в виде бессонницы, кошмаров, вспышек гнева и агрессии, различных зависимостей и тому подобного. Многие карьеры и отношения разрушились из-за таких девиаций в поведении и эмоциональных срывов. Кроме того, сама «общественная норма» на самом деле создается людьми, то есть в том числе и теми, кто страдает от такого рода неклинических травм, порой втайне от самих себя.

Таблица 3. Некоторые симптомы и последствия травм

Травма, перенесенная в раннем возрасте, может отрицательно отразиться на умственном и физическом развитии, что, в свою очередь, постоянно будет проявляться в дальнейшей жизни. Человек может потерять доверие к окружающим, может не найти в себе сил для воплощения в реальность своих планов и достижения новых уровней сознания, может оказаться неспособным выстраивать социальные и личные отношения и остаться одиноким. В худшем случае это приводит к самоубийствам. В таблице 3 перечислены некоторые другие, более конкретные симптомы травм. Обратите внимание, что многие из них перекликаются с проблемами современного общества в целом. Это не значит, что единственная причина всех травм – в несовершенстве мира. Однако (и результаты множества исследований это доказывают) внешний мир оказывает на нас значительное влияние.

Травматическая реальность

У Питера Левина есть довольно подробное описание того, что чувствует человек, перенесший тяжелую травму. Некоторая часть выделившейся энергии возбуждения упорно пытается отыскать во внешнем мире давно исчезнувшую угрозу, что проявляется в мышечном напряжении шеи, головы и глаз. По мере того, как необходимость выплеска энергии возрастает, мозг может принять за угрозу любое изменение в окружающей действительности. Даже сексуальное возбуждение или лишняя чашка кофе способны в этих случаях обернуться навязчивыми страхами и паранойей. В таком состоянии человек не способен расслабиться, становится озабоченным, растерянным, перестает воспринимать новую информацию, а главное – не в силах из этого состояния выйти. Любая новая или даже совершенно обыденная ситуация может вызвать гнев, панику, ощущение беспомощности и тому подобные ощущения; говорить о нормальной, полноценной жизни в таких обстоятельствах не приходится. Кроме того, постоянный стресс, вызванный сдерживаемой энергией возбуждения, грозит психосоматическими расстройствами: потерей зрения, слуха и речи, параличом конечностей, хроническими болями в шее и спине, легочными и желудочно-кишечными заболеваниями, мигренями и многими другими проблемами. При этом пострадавшие могут отрицать наличие этих проблем – не из-за собственной нечестности, а потому, что отрицание является мощным защитным механизмом.

В результате жизнь человека может превратиться в сущий ад, который Питер Левин довольно красочно и описывает:

Не знаю, есть ли такая вещь, которой бы я не боялась. По утрам я боюсь встать с постели и выбраться из дома. Я очень боюсь смерти… не той, которая случится когда-нибудь, а той, что может неожиданно прийти за мной прямо сейчас, через минуту. Я боюсь злости… и своей, и чужой, даже если в действительности никто не проявляет отрицательных эмоций. Я боюсь, что окажусь брошенной и забытой всеми. Я боюсь неудач, впрочем, и успехов тоже. У меня каждый день случаются боли в груди, немеют руки и ноги. У меня бывают спазмы, как во время цикла, только они случаются почти ежедневно и переходят в настоящую боль. У меня все время что-то болит. Так больше не может продолжаться. Я нервничаю, у меня головные боли, сердце колотится слишком часто, отчего я впадаю в панику. Мне трудно дышать, трудно глотать, во рту все время сухо. И у меня нет ни сил, ни желания сделать хоть что-нибудь, а когда все же удается довести какое-то дело до конца, я не ощущаю удовлетворения. Каждый день я чувствую себя потерянной и беспомощной. У меня случаются приступы гнева и депрессии, и я не могу их контролировать.

Психолог Дороти Роу в своей монументальной книге «За пределами страха» убедительно доказывает, что большинство психических расстройств по сути своей являются защитными механизмами для борьбы со страхами и стрессами. К таковым она относит депрессию, повышенную тревожность, обсессивно-компульсивные и биполярные аффективные расстройства, фобии и шизофрению. На основании изучения поведения крыс даже возросшее число случаев аутизма можно гипотетически объяснить ранее пережитым ужасом. Кроме того, в статье Д. Роу в журнале «New Scientist» показано, что синдром дефицита внимания и гиперактивности у детей (СДВГ) – это такая же реакция на страх, как и аутизм. То есть миллионы детей, которых от этого «расстройства» лечат сильнодействующими успокоительными, на самом деле могут быть просто «очень напуганы». В том же духе высказывается Брюс Перри из Академии изучения детских травм: множество детей, у которых диагностируют СДВГ и затруднения в приобретении знаний, страдают от перенесенных травм, так как росли «в атмосфере постоянного страха». Мозг у такого ребенка пребывает в перевозбужденном состоянии, что ведет к неспособности усидеть на месте и сосредоточиться на умственных занятиях. В одной из своих работ Перри пишет: «Ужас, хаос и угрозы пропитывают жизни детей – миллионов детей по всему миру, поэтому день за днем их умственный и творческий потенциал неумолимо тает. Страх – это антоним любознательности, обучения и развития».

Психосоматические расстройства

Как мы уже неоднократно отмечали, травмы и сопутствующие им эмоции – страх, гнев и тому подобные – могут повлечь за собой различного рода болезни, в том числе и психические расстройства. Джон Сарно, специалист в области заболеваний позвоночника в Школе медицины Нью-Йоркского университета, считает, что в США настоящая эпидемия различного рода проблем со спиной, обусловленных далеко не физическими нагрузками, а подавляемыми эмоциями, в основном – гневом. Дж. Сарно говорит, что единственный способ помочь этим людям – заставить их понять, в чем истинная причина их недугов. Именно поэтому в сформированной им группе пациентов результативность лечения достигала девяноста процентов. Он утверждает, что именно травматические переживания – страх и другие нежелательные эмоции – провоцируют хронические растяжения сухожилий, пояснично-крестцовый радикулит, шейные и головные боли, а также многие заболевания органов дыхания, пищеварения, мочеполовой системы, кожные болезни, аллергии и так далее. С этим мнением согласна терапевт психических травм Бабетта Ротшильд: «Вполне возможно, что некоторые физические симптомы, необъяснимые для врачей и мучительные для пациентов, в действительности являются соматическими отражениями травматических переживаний».

Наличие связи между травмами с одной стороны и психическими и физиологическими расстройствами с другой постулируется в разработанной Вильгельмом Райхом теории психологической брони. Хотя сегодня В. Райх малоизвестен, когда-то он был выдающимся учеником Фрейда и видной фигурой в сфере психоанализа. Он считал бегство от боли и поиск наслаждений основными движущими импульсами в жизни человека. Это выражается в удовольствии младенца от кормления грудью, от прикосновений и дефекации, в интересе к гениталиям, а позже – в половом влечении. Если постоянно игнорировать и наказывать эту чувственность, в мозгу ребенка возникнет связь между его естественными желаниями и болью, что в свою очередь вызовет подавление этих желаний и ненависть к источнику подавления. Блокировать движущий импульс не значит полностью устранить его. Он проявится снова, в других импульсах, но связанных уже с болью, страхом и злостью, которые либо разрушат личность изнутри, либо будут вырываться наружу в виде жестокости, садизма и антисоциального поведения.

По мнению В. Райха, особенную опасность таит в себе подавление сексуальных импульсов, поскольку именно они, не находя выхода в естественной форме, зачастую трансформируются в насилие. Райх считает, что полное высвобождение сексуальной энергии возможно только при оргазме, когда нежность и страсть обоих партнеров ничем не сдерживаются. Когда же физическая близость отравлена страхом, злостью и агрессией (или наоборот – бесчувственностью), сексуальное напряжение не снимается и от него остается осадок раздражения.

Кроме того, эта нереализованная энергия остается в теле в виде хронического напряжения тех групп мышц, которые активно задействуются при половом акте. Опытный глаз легко способен распознать такое напряжение в позе человека, жестах, походке и манере разговаривать. Иными словами, любая психологическая проблема находит отражение в физиологии. В. Райх относил к таким симптомам поверхностное дыхание, напряжение в области живота, боли в спине, твердый желудок, низкий мышечный тонус и пониженную тактильную чувствительность. Этому подавлению первичных движущих импульсов ученый дал название «броня», имея в виду сплошной жесткий панцирь из мышечного напряжения, оборонительных тактик поведения и сдерживаемых эмоций. Если однажды перенесенная травма повторяется снова и снова, этот панцирь становится все толще, и в результате «мы превращаемся в тени самих себя, так как броня сдавливает наши силы и мешает наслаждаться жизнью». Райх обнаружил, что путем легкого воздействия на конкретные группы мышц можно добиться высвобождения держащих их в напряжении соответствующих эмоций, после чего у человека меняется осанка, выравнивается дыхание, а из поведения устраняются нежелательные особенности.

Как же нам удается жить в обществе, пронизанном страхом и прочими отрицательными эмоциями, и не осознавать этого? В отношении детей Дороти Роу утверждает следующее: психиатры просто не так много знают о жизни своих маленьких пациентов, которые понимают, что происходит на самом деле. Зачастую получается так, что родители забывают о жалобах детей или не придают им значения, а дети, в свою очередь, боятся взрослых и не идут на контакт. Конечно, можно обвинять врачей-психиатров в «излишне медицинском» подходе к своей работе: они ставят диагноз, подходящий под симптомы, подавляют эти симптомы лекарствами – и на этом общение с пациентами закончено. Можно с таким же успехом обвинять во всем родителей: в воспитании своих детей они, кажется, делают все, чтобы извратить понятия института семьи и социальной поддержки. Детям при этом приходится сносить издевательства и пренебрежение, а взрослые просто пытаются справиться с последствиями собственных травм. На самом же деле ответственность лежит на всех нас, так как мы с удивительной легкостью миримся с тем, что страх и травмы в нашем обществе стали нормой.

Детство Билли Коннолли

Шотландскому комику Билли Коннолли в детстве постоянно приходилось терпеть издевательства – так пишет в своей биографии его жена, Памела Стивенсон. Когда ему было четыре года, мать бросила его вместе с сестрой. Их приняли к себе в семью две тетки, одна из которых постоянно вымещала на Билли свое раздражение.

Поначалу это выражалось только в словесной форме. Тетя называла его ленивым ничтожеством, «из тебя ничего не выйдет» и «это был черный день в моей жизни, когда ты появился» – эти ее слова стали для него привычными. Потом она перешла к издевательствам: особенно она любила брать его за шею и совать мальчику в лицо его грязное белье. Еще она стегала его по ногам мокрыми тряпками и била по голове каблуками туфель. Обычно она дожидалась, пока они оставались одни, загоняла в угол и избивала его. Так повторялось почти каждый день на протяжении долгих лет.

Впрочем, Билли и в школе неоднократно доводилось быть битым, и в конце концов он решил, что в пытках, ждущих его дома, нет ничего особенного. Чем чаще он испытывал физическую боль, тем больше смирялся с ней. «Что еще она может сделать мне? – говорил он себе. – Она может появиться в любое время и вытрясти из меня все кишки – но ведь и в школе то же самое. И ничего, я ведь не умер».

Чем больше унижений и оскорблений – и словесных, и физических – сносил Билли, тем больше он свыкался с ними. Ему твердили: «Ты тупица, бесполезный и бездарный тупица», – и ужас тех лет живет рядом с ним до сих пор.

Если в жизни ребенка, такого же как Билли, есть хоть один луч надежды – у него остается шанс не превратиться в преступника – так считает Брюс Перри, сотрудник Академии изучения детских травм. Для Билли таким лучиком света стала нежно любящая его старшая сестра, член движения скаутов. А еще его очень поддерживали преподаватели – веселые, добрые и мудрые люди, учившие его быть самим собой.

Коллективные травмы и индивидуализм

Пока что мы подробно рассматривали только индивидуальные травмы – приобретенные, например, в автокатастрофе или путем жестокого обращения с ребенком. Однако существуют и травмы другого рода – коллективные. Они вызваны несчастьями, общими для семей, сообществ, этнических групп, народов и даже человечества как вида в целом. Если до сих пор мы не уделяли внимания этому явлению, то не потому, что считаем его незначительным. Просто большинство исследований, связанных с травмами, проводится на Западе, а западное общество индивидуалистично. Отсюда проистекает и понимание коллективной травмы как физической суммы личных травм. Мы постоянно взаимодействуем друг с другом, влияем на мир и поддаемся его влиянию, но при этом все равно остаемся индивидуумами, каждый со своей собственной судьбой. Весь мир для нас – театр, и каждый видит себя в нем актером, играющим в драме главную роль. Никто не считает себя просто частью единой живой Вселенной.

Но, несмотря на такое мироощущение, даже в США, главном оплоте индивидуализма, многие травмы являются общими для множества людей – вплоть до всего населения. Война во Вьетнаме не просто искалечила большинство тех, кто уцелел в ней и вернулся домой – она нанесла удар по целому поколению американцев и их системе ценностей. Ураган Катрина разрушил множество отдельных судеб, но он же нарушил и течение жизни всего Нового Орлеана, полностью изменив лицо города. Стрельба в школах – это не только погибшие под пулями дети и убитые горем родители, это страшное явление повлияло на общество в целом. После атаки на Всемирный торговый центр большинство пострадавших пытались справиться со своей болью в одиночку, но многие делали это с помощью родных, близких и психотерапевтов. На коллективном уровне всеобщий страх привел к тому, что ради повышения уровня собственной безопасности люди сознательно отказались от некоторых прав и свобод. Однако в американской культуре и общественном устройстве в целом не произошло никаких кардинальных перемен.

Общинные культуры и коллективные травмы

Носители общинных культур видят мир иначе, чем члены обществ, построенных на индивидуализме; в общем виде эти отличия отражены в таблице 4. Для первых собственное «Я» неотделимо от семьи, общины и народа, точно также как любой орган является важной и неотъемлемой частью тела. Границы между «я» и «ты» в таких обществах как бы размыты, ибо в сознании человека постоянно присутствуют семья и община, и цель и смысл одной жизни – это цель и смысл существования коллектива. Соответственно, любая индивидуальная травма становится проблемой для всех, требующей совместного решения, и наоборот. И решения, как правило, отыскиваются – во взаимодействии и взаимопомощи. Когда же выздоравливает коллектив, дела на поправку идут и у каждого его представителя.

Таблица 4. Индивидуальный способ мышления против коллективного (печатается по изданию: Ratnavale, 2007)

Перед лицом общих потерь и трагедий люди неизменно сплачиваются и, чтобы справиться с бедой, направляют свои усилия в единое русло. Но точно так же коллективная травма может и разобщить, казалось бы, монолитное сообщество и ввергнуть его в хаос; типичные симптомы такого разложения перечислены в таблице 5.

Таблица 5. Симптомы коллективных травм (печатается по изданию: Ratnavale, 2007)

Примером для графического изображения той же проблемы послужил обитающий в Восточной Африке небольшой кочевой народ, описанный в книге Колина Тернбулла «The Mountain People» («Люди с гор»). После изгнания со своих исконных земель в засушливую пустыню эти племена, прежде жившие – нелегко, но счастливо – в условиях первобытного коллективизма, скатились в ужасающее варварство. Коллективные травмы такого рода возникают, когда под угрозой внезапно оказывается все, что составляет жизнь народа – его семейные, общественные и поколенные связи, которые складывались столетиями. Тогда вместе с распадом культуры исчезают цель и смысл жизни ее носителей. Ведь разрушенная культура больше не в силах ни объяснить, ни оправдать выпавшие на ее долю страдания. Профессор Дайя Сомасундарам сравнивает коллективные травмы с разрывами в сплошном, годами ткавшемся культурном полотне сообщества. Взаимоотношения в семье и обществе, коллективные практики, общественные устои, исторические процессы – все это рвется, подобно нитям паутины – гибкой, красивой, симметричной, но бессильной перед тяжестью брошенного камня пришедшей извне беды. Невозможно осознать всю глубину личной травмы в коллективном сообществе без понимания законов, регулирующих жизнь в общине или деревне. Как нельзя лучше это иллюстрирует трагедия, постигшая алеутов после аварии на танкере «Эксон Вальдез» у берегов Аляски. В книге Мэри де Янг наглядно описано, как гибель рыб, птиц и морских животных, вызванная разливом нефти, повлияла на культуру и социальную структуру алеутских племен, для которых исчезнувшие виды на протяжении многих поколений были основой охотничьих промыслов и символами всей культуры. Неудивительно, что уровень психических расстройств среди алеутов вдвое превысил средний показатель по данному региону.

Коллективные травмы и культурная память

Дайя Сомасундарам отмечает, что современные войны, как правило, развязывают доминирующие в той или иной стране или регионе нации за подчинение и ассимиляцию малых народов. Боевые действия ведутся на оккупированных территориях, и в девяноста процентах случаев их жертвами становятся мирные жители. Поэтому обычным делом в этих конфликтах становятся террор и акты устрашения, влекущие за собой неизбежную культурную дезинтеграцию, как это было в Боснии, Руанде, Шри-Ланке и многих других горячих точках планеты. По словам Мэри де Янг, культура любого народа в таких обстоятельствах вырождается «в набор бессмысленных традиций и ритуалов, а его коллективная память все более затуманивается». Взаимное доверие уступает место подозрительности, взаимопомощь – агрессии, теряется национальное самосознание и смысл происходящего. Тогда главенствующими силами в обществе становятся национализм, межэтническая вражда, фундаментализм и прочие реакционные явления. Питер Левин по этому поводу говорит следующее:

Травма – одна из ключевых причин того, какие формы приобретают нынешние вооруженные противостояния. Посттравматическим стрессом можно объяснить (по крайней мере, частично) их жестокость, затяжной характер и тенденцию к эскалации. В наследство от конфликтов прошлого – и военных, и политических – нам достались страх, предрассудки, разобщенность и враждебность друг к другу. Иначе говоря, в наследство от прошлого мы получили одну большую травму на всех, и ее отличие от индивидуальных травм – только в масштабах.

Одним из неизменных и наиболее опасных симптомов травмы является ее воспроизведение. Будучи однажды травмированы, впоследствии мы почти наверняка сами станем так или иначе вспоминать произошедшее событие, прокручивать его перед глазами и так далее. И мы вновь и вновь будем попадать в похожие ситуации. Когда же случившаяся трагедия – это война, а пострадавшие – целый народ, последствия воспроизведения травмы оказываются ужасными.

Получив травму, мы становимся легковозбудимыми, наше сознание постоянно ищет врага или угрозу во внешнем мире. Если же на одной территории живут два народа с разным цветом кожи – или говорящие на разных языках, или принадлежащие к разным конфессиям, – источник угрозы очевиден. Из одного лишь чувства страха они начнут истреблять друг друга, «разрушать дома и мечты своих мнимых врагов… И разрушать собственное будущее».

Коллективные травмы могут столетиями сохраняться в культурной памяти народа. Поколение за поколением они сопровождают людей от колыбели до могилы в форме мифов, ритуалов и тому подобного. Они подпитывают жажду мщения за обиды предков и не дают встать на путь примирения. В этом корень большинства нынешних конфликтов. В агрессии Израиля против Палестины и других государств ясно видны отголоски травм, какими стали для евреев холокост, гетто, еврейские погромы, а еще раньше – римское владычество и даже ветхозаветные предания о египетском рабстве и гонениях. Сербам объединиться против современных врагов помогла память о битве на Косовом поле, произошедшем более шестисот лет назад. Корни конфликта в Северной Ирландии уходят глубоко в историю отношений ирландцев с англичанами – в семнадцатый век и глубже. Оголтелый геноцид, устроенный народом хуту в Руанде, стал ответом на многовековое господство тутси – их соседей и родственников.

Конечно, не всегда коллективные травмы в народной памяти связаны с войнами и притеснениями. Многие народы сохранили истории о давно минувших землетрясениях, извержениях, голоде, чуме и других катаклизмах, которые, тем не менее, до сих пор определяют их мировоззрение, социальную структуру и устои. С другой стороны, не все травмы покрыты пылью веков. Множество их возникает почти ежедневно, и то, как они отразятся в памяти будущего человечества, невозможно спрогнозировать. В 2009 году мы писали о том, с каким страхом два миллиона беженцев из пакистанского округа Сват возвращались на родину после того, как движение Талибан потерпело там поражение. В Афганистане бессчетное количество мирных жителей по сей день страдает от затянувшегося конфликта с бомбардировками, выпускаемыми наугад. Миллионы тамилов на Шри-Ланке только начинают заново строить жизнь после гражданской войны, длившейся десятилетия. Боевые действия по-прежнему ведутся в Дарфуре, Сомали и многих других регионах. В то же время есть немало стран, граждане которых прилагают все усилия, чтобы оправиться от природных катастроф: цунами в Юго-Восточной Азии в 2004 году, циклона в Мьянме в 2008, землетрясений в Пакистане, Китае, Италии и так далее. Наконец, многие туземные народы по всему миру сражаются за свои жизни и земли, так как их деревням и даже городам угрожает выселение ради строительства плотин, шахт, развития индустрии, туристического бизнеса и расширения коммерческих плантаций.

Наследственная передача травм

Если однажды какой-либо народ постигла общая беда, эта травма будет передаваться дальше от поколения к поколению, поддерживая саму себя и развиваясь по характерным циклам, прервать которые крайне тяжело. Ветеран войны с ПТСР может временами впадать в апатию и замыкаться в себе. А временами – вымещать свой гнев на жене и детях. Когда же дети вырастут, они начнут воспроизводить свою травму, копируя, пусть неосознанно, тот единственный способ построить отношения в семье, который им известен с детства. Так будет травмирована психика следующего поколения. Кроме того (эта тема будет затронута в книге позднее), согласно результатам последних исследований, травма может передаваться и генетически – в результате эпигенетических модификаций в экспрессии генов.

Если одну и ту же травму перенесло большое число людей, она может разрастись не только в их семьях, но и в коллективной душе всего сообщества. В этом случае она начнет передаваться от предков к потомкам в форме мифов, ритуалов, церемоний, истории, литературы, песен, пословиц, «здравого смысла», норм поведения и даже в форме законов и общественных институтов. Пример, еще свежий у всех в памяти – теракты Аль-Каиды, из-за которых дети в Европе и Америке будут теперь расти в атмосфере страха и подозрительности, особенно по отношению к мусульманам и людям с арабской внешностью. В результате законодательно оправдываются навязчивые меры безопасности, усиление наблюдения за общественными местами, проверка частной переписки, ограничение гражданских свобод и так далее. Эти ответные реакции на коллективную травму уже изменили лицо западной демократии и, вероятно, еще не раз отразятся на жизни будущих поколений.

Для любого общества консервативность – норма, необходимая для выживания. Мировоззрение, верования, моральные устои, правила поведения – все это меняется, но очень медленно. Исторические хроники, произведения искусства и литературы бережно хранят для нас опыт наших предков; столь же бережно они сохраняют и их травмы. Мы с рождения начинаем впитывать историю и культуру своего народа, чтобы затем на этой платформе строить будущее. Однако сегодня многие общества травмированы настолько, что их платформы больше не годятся для дальнейшего строительства. Многие самобытные культуры вымерли или вымирают под ударами войн, этнических чисток, геноцида, насильственного переселения, голода, нищеты, эпидемий ВИЧ, стихийных бедствий, технологических и экономических преобразований и других коллективных травм. Целые поколения погрязают в насилии, не сдерживаемые больше традициями своих исчезнувших культур. Так или иначе, из этого социального хаоса им все равно приходится строить жилища, добывать средства к существованию, налаживать отношения – как друг с другом, так и со своими врагами. Но единственный образ жизни, который им известен – это насилие, разрушение и хаос.

Однажды утром в Афганистане

Чтобы представить всю глубину коллективной травмы, которую получили жители одной афганской деревни, не требуется богатое воображение. Эта душераздирающая история произошла в декабре 2008 года.

Было жаркое утро. Примерно в 7:30 в небе над отдаленным ущельем появился самолет и стал пикировать. По дну ущелья тем временем двигалась свадебная процессия. Люди шли в деревню жениха, что в районе Камала восточной провинции Нангархар.

Первая бомба попала в большую группу детей, которые бежали впереди процессии. Почти все они погибли на месте.

Самолет ушел на следующий заход и через несколько минут вернулся. Вторая бомба взорвалась точно в центре свадебного поезда. На этот раз жертвами оказались в основном женщины. Каким-то образом невесте и еще двум девушкам удалось уцелеть, но когда они, пытаясь спастись от бомбардировщика, стали карабкаться по склону, их настигла третья бомба.

Хадж Хан был одним из четырех стариков, сопровождавших процессию. Он рассказывает: «Мы шли, я вел за руку внука. Потом был оглушительный грохот, и меня ослепило. Когда я открыл глаза, то оказалось, что лежу в нескольких шагах от места, где мы стояли. Вокруг раздавались крики. Я все еще держал руку внука в своей, только самого его не было. Я огляделся и увидел разбросанные повсюду части тела. Нельзя было понять, где что».

Родственники из деревни жениха рассказали, что похоронили сорок семь тел в двадцати восьми могилах. Опознать погибших было невозможно.

Что такое исцеление?

Понятие «травма» включает в себя целый спектр различных недугов. На одном его конце – такие серьезные расстройства, как ПТСР и другие психические заболевания. Другой конец спектра – это внешне вполне обычные люди, просто им не удается достичь полного раскрытия своего потенциала и новых уровней сознания. Соответственно, существуют и различные пути исцеления от травм. Любая методика терапии травм направлена на возвращение пациентов к нормальной жизни. Лечение помогает им справляться с ежедневными задачами – работой, общением с семьей и друзьями – и не испытывать при этом страхов и навязчивых фобий, вспышек гнева и тяги к насилию. Многие методики предполагают также экзистенциальное лечение: оно дает людям возможность понять смысл выпавших на их долю страданий, выстроить новую картину мира и заново найти себя. Впрочем, по нашему мнению, главная задача исцеления – в устранении барьеров, препятствующих самореализации – тому, что во многих духовных практиках называется просветлением. На этом уровне исцеления человечество получит возможность преодолеть кризис современной цивилизации и встать на путь эволюции, ведущий к рождению нового человека. Лишь очень немногие врачи-терапевты способны стать целителями такого уровня: как правило, здесь успешно работают духовные наставники, а применяемые ими практики – это медитация и служение.

Что это значит – быть исцеленным? По существу, это означает навсегда оставить в прошлом деструктивное поведение и эмоции, возникшие как следствия былых травм. Сигнал тревоги, вызывающий автоматические реакции на определенные стимулы, больше не должен срабатывать. Исцеленный от клаустрофобии перестает бояться замкнутых пространств, исцеленный ветеран не бросается на землю при взрывах фейерверка. Исцеленный муж не вспыхивает яростью, если ребенок вдруг заплачет, или супруга запоздает с ужином. Поведение исцеленных людей в любых житейских ситуациях становится рациональным и адекватным. Они становятся свободными.

В фактической памяти о травме изменений после исцеления обычно не происходит. То есть человек по-прежнему в состоянии восстановить последовательность событий и еще раз обдумать их. Из его жизни исчезают лишь связанные с былой травмой отрицательные эмоции и физиологические симптомы. Впрочем, многие люди и так не помнят своей травмы, поскольку амнезия – одно из ее наиболее распространенных последствий. В таких случаях исцеление либо возвращает им память, либо нет. Последнее особенно характерно для травм во внутриутробном периоде и младенчестве, когда когнитивные способности еще не развиты. Большинство из нас хотело бы вернуть себе все воспоминания, чтобы с их помощью лучше понимать себя, однако на самом деле это не обязательно. Питер Левин даже утверждает, что желание знать и понимать, рождающееся в коре больших полушарий, препятствует рептильному мозгу высвобождать энергию возбуждения, и таким образом закрывается путь к самоисцелению. Иногда, чтобы избежать перевозбуждения, нужно отказываться от рефлексии и позволять работать древним отделам мозга.

Исцеление диких животных и людей от травм

Звери в дикой природе страдают от травм совсем не так, как люди. Если защитная реакция велит животному перед лицом опасности замереть, то потом оно сбрасывает энергию возбуждения в виде дрожи и возвращается к нормальному состоянию. В играх детенышей развиваются различные способности, которые пригодятся им позже – в том числе и такие, что помогают избежать опасности и избавиться от ужаса после нее. Похожие стратегии использовали первобытные племена охотников и собирателей, которые практиковали шаманские ритуалы. Они знали, что такое посттравматический стресс и страх, зачем нужны дрожь днем и кошмары по ночам – и принимали эти симптомы спокойно. К эмоциональным потрясениям и душевным ранам относились сочувственно, пострадавшие не стеснялись делиться своей болью, и обряды исцеления исполнялись всем племенем. Легенды, песни и пляски, пантомима, бой барабанов и действие дурманящих растений – все это позволяло достичь глубокого транса, в котором происходил полный выброс энергии возбуждения. Во время подобных ритуалов тело больного охватывала дрожь и конвульсии, а если было необходимо, шаман отправлялся в мир духов, чтобы там собрать по кусочкам его душу.

Совсем иначе люди стали поступать после Великого Падения: они воспевали героев, израненных, но не покорившихся безжалостной судьбе. Проявление же естественных эмоций в трудных обстоятельствах не одобрялось, особенно для мужчин. Слезы и страх, бессонница и кошмары были недостойны воина. Мы и сейчас восхищаемся мужеством и презираем слабость. Но цена этой бравады – травма, запертая внутри нас, со всеми физическими, психическими и социальными последствиями.

Исцеление от коллективных и наследственных травм

В некотором смысле исцеление от коллективной травмы ничем не отличается от исцеления от травмы индивидуальной. Ведь и в травмированном обществе каждый человек страдает от собственной боли, которую необходимо вылечить. Пока не пройдут ярость и жажда мщения у одного – невозможно будет наделить желанием примирения, прощения и справедливости остальных. Кроме того, задача коллективного исцеления облегчается, когда люди постепенно, один за другим, начинают выздоравливать и испытывают потребность делиться своими чувствами, страхами, болью и потерями. А когда все общество идет на поправку, возрастающее взаимопонимание и осознание произошедшего помогают в лечении личных травм.

Таким образом, два уровня исцеления дополняют друг друга. Но существуют и различия, требующие разных подходов к индивидуальному и коллективному исцелению. Уже один только масштаб страданий тысяч и миллионов людей – после стихийного бедствия, войны или геноцида – не позволяет вылечить людей одного за другим. Различия есть и в сущности методик исцеления. Деревня может оказаться полностью стертой с лица земли, образ жизни – полностью разрушенным, но и то и другое нуждается в восстановлении. Культурные традиции, моральные ценности, социальные нормы могут оказаться подорванными, и образовавшийся вакуум будет необходимо заполнить новым мировоззрением, новыми смыслами, мифами и ритуалами. Рано или поздно придется повернуться лицом к страху и недоверию по отношению к другому народу, другой религии и цвету кожи – и научиться жить в сотрудничестве. Очень часто страх и недоверие – результат травм не индивидуальных, но коллективных и наследственных. В этих случаях приходится бороться с враждой, угнетением и предрассудками, которые копились сотни лет.

И масштабы, и последствия коллективных травм всегда различны. Стрельба на детской площадке, например, – это большая трагедия, но лишь для некоторых. С другой стороны, после геноцида в Руанде и войны на Шри-Ланке миллионы превратились в нищих беженцев. В Австралии и обеих Америках целые народы сотни лет страдали от коллективных и наследственных травм, пока не вымерли. Своя общенациональная травма есть и в Европе – немцы до сих пор несут ответственность за две мировые войны и холокост. В каждом из этих случаев исцеление требует особого подхода. В части VI мы вернемся к этой теме.

Исцеление Тома Брауна-младшего

В главе 1 мы уже рассказывали о том, как на Тома Брауна напал дикий пес. В последующие годы у него было еще немало неприятных встреч. Однажды целая стая собак загнала его на дерево, где он провел несколько дней, прежде чем смог спуститься. В следующем отрывке из его книги рассказывается еще об одном приключении: его товарищ Рик, вскарабкавшись по склону глубокого карьера, спасся от пятнадцати голодных собак, которые остались внизу. Том говорит, что этот случай помог ему исцелиться от собственной травмы.

Мы сидели… и смотрели вниз на собак, которые теперь были в нашей власти, так же как когда-то я оказался в их власти, взобравшись на дерево. Я смотрел на них, и тогда мне вспомнились… клыки того пса, который набросился на меня из кустов много лет назад. С тех пор ужас успел превратиться в потихоньку тлеющую злость, и теперь я смотрел на собак с гневом и ненавистью, каких прежде не испытывал.

Весь страх… который возвращался ко мне только в ночных кошмарах, вдруг переполнил меня. Я вскочил, схватил большое бревно и поднял над головой, глядя на собак внизу. В тот момент я ненавидел их так сильно, что сам удивлялся этому. Сейчас я понимаю, что эта ненависть была лишь страхом, прорвавшимся наружу, и именно страх, а не ненависть, мною и двигал.

Я швырнул бревно изо всех сил.

Оно упало посередине стаи, но не задело ни одну из собак. Я развернулся, чтобы схватить следующее. Собаки оказались в ловушке, у них не было никаких шансов. Мне и тогда не казалось правильным желание перебить их вот так, но… призрак того пса снова с рычанием прыгнул на меня… Я подобрал кусок шлакоблока… В этот раз я бы точно не промахнулся.

Но когда я поднял этот камень, собака, смотревшая на меня, припала к земле, и весь мой гнев вдруг улетучился. Теперь она выглядела не как дикий зверь, а как домашний пес. Я выронил камень и отвернулся… Когда я снова взглянул вниз, то увидел эту стаю как будто другими глазами… Эти собаки просто жили своей жизнью в одной вселенной с нами, как мы живем своей… После этого не было и речи о том, чтобы перебить их. Но и оставлять их так было нельзя.

Том и Рик бросали собакам еду и насыпали что-то вроде подъема, чтобы те смогли взобраться по крутому склону. Последней деталью этой конструкции был старый холодильник. Том сбросил его и побежал со всех ног, прежде чем собаки успели бы вцепиться в него. Вот что он рассказывает дальше:

По их лаю я решил, что они уже настигли меня, а потом вдруг увидел, что вся стая бежит рядом со мной… Я так удивился, что они не набросились на меня, что остановился и вытащил из ножен мачете. Но и собаки тоже остановились и стали крутиться вокруг меня, виляя хвостами. Теперь они вели себя как милые домашние питомцы.

История человечества началась в Африке семь миллионов лет назад, когда разошлись две ветви близких родственников. Сейчас к одной из них принадлежим мы, к другой – шимпанзе и бонобо. Века спустя люди покинули свою лесную колыбель и растеклись по саваннам, их походка стала прямой, а объем мозга увеличился. Два с половиной миллиона лет назад были изготовлены первые каменные орудия, а еще полмиллиона лет спустя наш предок, Homo ergaster, покинул африканский континент. Затем почти миллион лет на сцене эволюции доминировали его прямые потомки: Homo heidelbergensis в Африке, Homo erectus в Восточной Азии и Homo neanderthalensis в Европе. Homo sapiens, человек разумный, появился около пятисот тысяч лет назад, а человек современного вида, Homo sapiens sapiens, произошел от небольшого племени в Африке всего лишь двести тысяч лет назад. Об этом свидетельствуют данные генетических исследований.

Минуло еще сто тысяч лет, прежде чем наши предки оставили о себе археологический материал, свидетельствующий о наличии разума – подвески, бусы, каменные и костяные орудия, а также куски охры и кости животных в погребениях умерших. По словам археолога Стивена Митена, именно тогда произошел «Большой взрыв» в человеческой культуре, а биолог Джаред Даймонд называет эту же эпоху Великим Скачком Вперед. Это была эра созидания и великих изменений в культуре – шестьдесят – тридцать тысяч лет назад, то есть сразу после того, как объем человеческого мозга достиг максимальных величин. И она совпала со вторым исходом из Африки, произошедшим около пятидесяти тысяч лет назад. Вскоре люди современного типа заняли все обитаемые уголки нашей планеты, потеснив эректусов и неандертальцев.

Все эти миллионы лет наши предки добывали себе пропитание в основном собирательством. Они кормились всем, что могла дать им природа: листьями, кореньями, корнеплодами, семенами и орехами. Растительную диету они приправляли животным белком – сначала падалью и остатками пира крупных хищников, а затем и собственноручно добытыми животными. Основным продуктом в холодных регионах стало мясо: человеческие племена мигрировали вслед за стадами животных и сменой сезонов, а периоды оледенения следовали один за другим. Только пятнадцать тысяч лет назад люди стали жить оседлыми группами, одомашнивать растения и животных. Так зародилось сельское хозяйство.

В течение этого огромного промежутка времени эволюция постоянно приспосабливала нас именно к охоте и собирательству. Мы еще слишком недолго возделываем землю, выращиваем скот и живем в городах, чтобы произошли соответствующие генетические изменения: ни в объеме, ни в структуре нашего головного мозга пока еще нет таковых. И что бы ни дало толчок к нашему географическому расселению и культурному развитию, ученые располагают на этот счет лишь неподтвержденными гипотезами.

Мозг и разум ранних людей

Мозг – это орган тела, являющийся частью нервной системы. Разум же – это комплекс нефизических явлений: мыслей, эмоций, восприятий и воспоминаний. Большинство ученых объединяют мозг и разум, считая первый вместилищем второго. Однако есть некоторые основания предполагать, что разум может существовать и вне мозга, поэтому эти два понятия все же следует разграничивать.

Эволюцию человеческого мозга (во всяком случае – его форм и размеров) можно проследить по внутренним полостям окаменелых черепов наших предков. Мозг, полностью аналогичный современному, сформировался у человека около двухсот тысяч лет назад. Однако разум не оставляет по себе никаких анатомических следов и проследить его развитие невозможно. Чем наши мыслительные процессы сейчас отличаются от процессов того времени, когда мы стояли на одной ступени с другими высшими приматами? Когда и как мы обрели способности к языку, арифметике, логическому мышлению и анализу? Как зародились искусство и технологическое производство? Когда наш разум преодолел традиционные шаблоны и стал устанавливать связи между различными областями знаний? Когда и как у нас развились любознательность, интуиция, воображение и способность к предвидению? Когда мы стали осознавать себя и прогнозировать свои действия? Как у нас появилась сила эмоций и способность сдерживать энергию возбуждения, что делает нас столь уязвимыми для травм? Эти вопросы жизненно важны в задаче познания самих себя и предотвращения планетарного кризиса. Невозможно ответить на них четко и лаконично, однако у нас есть подсказки: в виде окаменелых останков, орудий наших далеких предков и знаний об их образе жизни; в виде данных о работе мозга и поведении высших приматов; наконец – в виде исследований структуры и работы мозга современного человека.

Когда гоминиды в своей эволюции разошлись с прочими обезьянами, различий в работе их разума почти не было. Отсюда можно заключить, что наши непосредственные предшественники не хуже прочих приматов знали, что съедобно, а что нет, где и в какое время года растут самые вкусные плоды. Для выуживания насекомых из укрытий, раскалывания орехов и других несложных задач они изготавливали простейшие орудия. Иногда они случайно открывали новые способы подобной деятельности, так как были активны и любознательны. Однако их способности к решению новых задач и обучению были ограничены, поэтому каждому новому поколению приходилось тратить долгие годы, чтобы путем подражания овладеть навыками старших. Как и мы с вами, ранние люди были животными социальными, с членами своей группы они поддерживали отношения дружбы и сотрудничества, и группы эти были социально структурированы. Однако находчивости им хватало и на то, чтобы обманом и хитростью получить собственную выгоду – еду, самку и прочие приятные вещи. Основным средством коммуникации и налаживания отношений была взаимная чистка, впрочем, зарождалась и примитивная речь.

С тех далеких пор человеческий мозг и разум претерпели существенные изменения вместе с образом жизни и условиями окружающей среды. Увеличившись в объеме, мозг наших предков стал способен удерживать все сложности взаимоотношений в более крупных группах, что дало возможность успешно обороняться от хищников. Впрочем, это же анатомическое новшество потребовало и большего количества животного белка в рационе. До того как древние люди научились охотиться самостоятельно, они питались мясом убитых и раненых животных, если добирались до них прежде других падальщиков. Сначала для разделки мяса они подбирали острые камни, затем сообразили, как самим откалывать куски, удобно ложащиеся в ладонь, которыми можно резать жилы, разбивать мозговые кости и толочь коренья. Кроме того, острые камни, сперва случайной формы, годились для срезания и затачивания веток. Но, несмотря на все эти достижения, прошел еще целый миллион лет, пока наши предки сообразили, как получить из кремниевого камня орудие с заранее заданными свойствами. И приобретя однажды – примерно полтора миллиона лет назад – это умение, они быстро развили его и научились делать ручные рубила с искусно заостренными гранями. Это занятие требовало высокого мастерства, а последовательность, сила, направление ударов и положение заготовки – четкого плана. За грубой обработкой следовала более точная – с применением мягких отбойников из дерева или кости.

Впрочем, мозг наших предков даже на этой стадии развития проигрывал нашему по многим показателям. Ведь за следующий миллион лет они изобрели лишь несколько типов орудий специального назначения. В отличие от Homo sapiens sapiens у них не появилось: ни специализированных каменных лезвий и проколок, ни игл и рыболовных крючков из кости, рога и бивня мамонта. Не догадались они и закрепить каменные орудия на древке, чтобы сделать топор, копье или стрелу. В те времена еще не вырезали статуэток, не наносили орнаментов, не погребали покойных с напутственными дарами в дорогу в иной мир. Все это возникло позже, в эпоху Великого Скачка Вперед. Но чтобы понять, как все произошло, нам нужно детально рассмотреть особенности работы человеческого разума.

Модульная структура

Как показывают исследования в области нейробиологии, каждый участок мозга отвечает за вполне конкретный вид деятельности. Причем многие из таких специализированных участков или модулей расположены в древнем мозге, где происходит разнообразная подсознательная активность. Сюда относится получение информации от внешних и внутренних рецепторов, регуляция функций организма, реакции на опасность типа «борись, беги или замри» и возникновение воспоминаний. Работа этих модулей определяется нашими генами, осуществляется быстро и в норме не может быть отключена. Обмен информацией между ними (например, зрительными и слуховыми образами, температурными и вкусовыми ощущениями), а также с корой головного мозга достаточно ограничен. Для быстрого и точного реагирования на опасность, будь то появление хищника или приближение автомобиля на высокой скорости, такая система идеальна. Однако чтобы составлять суждения или ориентироваться в сложной обстановке, она, подобно машине, недостаточно разумна.

Разум и сознание связаны с корой головного мозга – нашим самым недавним эволюционным приобретением. Здесь обрабатываются данные из более примитивных отделов мозга, осуществляется мышление, планирование и поиск решений, выстраивается целостная картина мира. Столь сложные процессы требуют времени – непозволительная роскошь в чрезвычайных ситуациях, когда требуется немедленная реакция. Поэтому сознательная и подсознательная части нашего мозга дополняют друг друга; обе они имеют модульную структуру. Говард Гарднер выделяет девять разных типов сознательной активности, связанных с конкретными участками больших полушарий, другие исследователи предлагают еще более дробное деление. По Гарднеру существуют следующие центры: вербально-лингвистический, логико-математический, визуально-пространственный, телесно-кинестетический, ритмико-музыкальный, интерперсональный, интраперсональный, натуралистический и экзистенциальный. В этих центрах не содержится конкретных знаний и навыков, есть лишь возможность овладеть ими. Более подробная информация дана в приложении 2.

Мы часто отождествляем интеллект и умственные способности – в частности, способности к языкам, математике, логике и науке. Но иногда интеллект «думает» совсем по-другому. Музыка – это высота тона, ритм, тембр и гармония. Искусство – это визуальные образы. Подсознание – это скрытые от нас процессы, незаметно решающие основные задачи по поддержанию жизни организма. Сердце и лимбическая система «думают» посредством чувств и эмоций, тело и рептильный мозг – чувственными ощущениями. Превыше всего в нашей культуре ценятся способности к познанию. Однако часто оказывается, что нельзя принять верное решение, полностью отбросив все эмоции, а ответ даже на очень сложный вопрос порой приходит интуитивно. Иногда различные типы мышления вступают в противоречие друг с другом, и тогда у человека может возникнуть два (а то и больше) мнения на один и тот же предмет. К примеру, человек нам не нравится (сердцу и лимбической системе), но он может быть сексуально привлекательным (для древнего мозга), что будет приводить в смущение кору больших полушарий.

Стивен Митен предполагает, что все приобретаемые навыки и информация отправляются на хранение в «познавательные модули», связанные с соответствующими типами мышления. К примеру, у каждого выученного языка будет свой модуль, связанный с лингвистическим мышлением; информация об окружающей среде накапливается в модулях натуралистического склада. Говард Гарднер утверждает, что любой человек обладает множеством типов мышления, однако обычно некоторые из них развиты сильнее остальных. Какой из типов мышления получит приоритет – зависит и от наследственности, и от наших собственных усилий. Уже когда ребенок начинает познавать мир, одни центры его мозга разрастаются, другие же атрофируются – в зависимости от того, как часто они задействуются. Особо важен устанавливающийся в результате баланс между корой больших полушарий, лимбической системой и древним мозгом, так как именно он определяет способность управлять эмоциями и инстинктами. Мы еще вернемся к этой теме.

Эволюция разума

Мы не можем точно сказать, как разум и мыслительные процессы обрели модульную структуру, однако у Стивена Митена на этот счет есть гипотеза: он полагает, что развитие происходило в три этапа. На ранней стадии разум представлял собой многоцелевой «общепознавательный» модуль, черпавший информацию из различных источников. Он отвечал за все обучение в целом, различные типы мышления еще не выделились. По сравнению с разумом современного человека, он работал крайне медленно и неэффективно, однако именно такая работа обеспечивала постепенное накопление знаний обо всем разнообразии предметов и явлений в мире. На этом этапе знания, скажем, о растениях (их внешнем виде, вкусовых качествах, токсичности, времени урожая, местах произрастания и так далее) распределялись по отдельным вспомогательным модулям. На втором этапе познавательные модули, ответственные за сходные типы мышления, постепенно стали взаимодействовать друг с другом. В результате модули, содержащие информацию о растениях, объединились в натуралистический тип мышления, что сделало обучение более быстрым и эффективным. Точно таким же образом прогрессивные изменения в социальной структуре были, по-видимому, обусловлены объединением модулей, отвечающих за узнавание отдельных особей, понимание их чувств и проявление сексуальности, в единый тип интерперсонального мышления.

Как утверждает Стивен Митен, уже в раннем палеолите у людей развились как минимум вербально-лингвистический, интерперсональный, натуралистический и физический типы мышления и соответствующие познавательные модули. Однако в культуре и технологии еще миллион лет царил застой, поскольку разные типы мышления еще не взаимодействовали друг с другом и не предоставляли свои достижения в общий доступ. Каждый тип и соответствующий ему познавательный модуль работали самостоятельно. Стив Тейлор предложил альтернативную гипотезу, объясняющую остановку прогресса: по его мнению, люди раннего каменного века еще не видели связи между причиной и следствием. Для них окружающий мир был полон волшебства и населен сонмами духов, которые управляли всем происходящим, и которых поэтому нужно было задабривать в обрядах и ритуалах. Следовательно, тогда наши предки еще не догадывались, что могут сами, напрямую, влиять на мир и изменять его. С другой стороны, согласно последним исследованиям, даже у маленьких детей есть способность – видимо, врожденная – к составлению «причинно-следственных карт», помогающих им планировать действия и предсказывать их результаты. Наконец, есть еще одна гипотеза, основанная на том наблюдении, что кора больших полушарий у древних людей была развита не столь сильно, как у нас с вами. Соответственно, у них было меньше власти над собственными эмоциями и инстинктами, и их поведение было менее сознательно и рационально, чем наше.

Вероятно, инновационный вакуум раннего палеолита был обусловлен одновременным действием всех этих факторов. Все изменилось около ста тысяч лет назад с появлением Homo sapiens sapiens. С. Митен считает, что в ту эпоху упали барьеры между специализированными типами мышления, людям открылось причинно-следственное устройство мира, и в их действиях возобладало рациональное начало. Свободный обмен информацией, навыками и стратегиями обучения между различными познавательными модулями сделал мысль всеохватывающей. Для этого комплекса процессов, который имел самые важные последствия, С. Митен предложил термин «когнитивная текучесть». Свои технологические навыки наши предки стали использовать в социальных целях – так были созданы первые украшения. Соединение этих же навыков с натуралистическим и физическим мышлением привело к изобретению новых типов охотничьего оружия. Когнитивная текучесть также дала начало высшей психической деятельности: в коммуникации появились системы символов, в языке – грамматика, в обществе – религия. Говоря в целом, мышление стало нестандартным и дало толчок к созидательной деятельности по всем направлениям.

Каковы же плоды когнитивной текучести? С. Митен утверждает, что развитый язык стал основой коммуникации. Только с его помощью можно обсуждать идеи и планы, делиться знаниями и опытом, координировать коллективные действия (помимо, может быть, самых простых). Только с помощью развитого языка мышление может оторваться от конкретики образов, чувств и ощущений и принять форму внутреннего диалога с абстрактными идеями и логически выверенной аргументацией. В том же ключе высказывается Джаред Даймонд, предполагая, что развитое мышление обусловлено усложнением речевого аппарата, давшим возможность производить широкий диапазон артикулированных звуков:

…благодаря едва уловимому изменению в анатомии и появлению членораздельной речи в поведении произошли существенные сдвиги. Сколько нужно времени, чтобы передать словами следующее сообщение: «Повернись направо. За четвертым деревом стоит антилопа – гони ее к красному камню. Я спрячусь там с копьем и поражу ее»? Считанные секунды. А без языка это же сообщение нельзя передать вообще. Две человекообразных обезьяны, не обладая языком, никогда не договорятся – ни как сделать более удобное орудие, ни как расписать стены пещеры [104] .

Аргументация Даймонда не лишена логики, как, впрочем, и некоторых преувеличений. И люди, и животные развили множество способов коммуникации еще до Великого Скачка Вперед; и невербальными средствами мы продолжаем пользоваться до сих пор. Сюда относятся жесты, язык тела, груминг, танцы (телесно-кинестетическое мышление); знаки, символы, логотипы, карты, диаграммы (визуально-пространственное мышление); ритмы и мелодии (музыкальное мышление). Из этого можно заключить, что комплексное взаимодействие между типами мышления установилось задолго до появления языка. Иными словами, язык не дал старт когнитивной текучести, а обеспечил переход к более сложным и абстрактным формам общения.

Эти выводы подтверждаются наблюдениями за зелеными мартышками, которые развили достаточно обширный набор звуковых сигналов с конкретными значениями. Например, такие опасности, как леопард, орел и змея, обозначены по-разному. Члены группы распознают эти сигналы и действуют соответственно. Следовательно, «язык» зеленых мартышек предполагает совместную работу нескольких типов мышления. Чтобы распознать хищника, нужно обладать детальным знанием природы. Чтобы подать сигнал тревоги, необходимо включить вербально-лингвистическое и интерперсональное мышление – ведь от этого зависит выживание всей группы. Наконец, чтобы спастись бегством, требуется работа телесно-кинестетического мышления.

Какой бы ни была история человеческой эволюции на самом деле, теория Стивена Митена предлагает вполне правдоподобную модель. Далее на ее основе мы будем описывать процессы эпохи Великого Скачка Вперед и следующих за ним времен.

Великий Скачок Вперед

Мы уже рассказывали, что ни в технологическом производстве, ни в образе жизни ранних людей на протяжении сотен тысяч лет не происходило сколь-либо существенных изменений. Однако с появлением на сцене эволюции вида Homo sapiens sapiens ход событий значительно ускорился. Первые археологические свидетельства взрывообразного развития интеллекта – это новые виды орудий, украшения, куски охры и кости животных в погребениях тех времен. Около пятидесяти тысяч лет назад, в эпоху верхнего палеолита, первые робкие нововведения сменились настоящей бурей инноваций, вместе с которой наши предки вновь вырвались с африканского континента и в течение нескольких десятков тысяч лет населили все доступные уголки планеты. В американской археологии эту внезапно наступившую эпоху принято называть Великим Скачком Вперед. По историческим меркам она наступила в мгновенье ока, но, конечно, сами люди, жившие в те времена, ничего особенного не заметили. Не родилось однажды нового поколения гениев, никто не решил в один прекрасный день, что будущее наступило. Нет, сотни поколений накапливали знания и навыки по крупицам. Просто в каждом поколении потихоньку пробуждались мыслительные способности и теплилась тяга к экспериментам. Кто-нибудь из наших предков всегда интересовался, что лежит за пределами известного ему мира, как сделать более удобное орудие или придумать еще что-нибудь небывалое. И постепенно эта жажда нового возрастала.

Завершение эпохи Великого Скачка Вперед археологи относят приблизительно на тридцать тысяч лет назад. Однако может быть и так, что Великий Скачок Вперед никогда не заканчивался и вспышка творческих способностей у наших предков не была одиноким огоньком в ночи. Волна изменений, поднявшись в те далекие времена, докатилась и до нас с вами, и сейчас выражается в появлении новых ментальных способностей – например, альтернативной жизни в виртуальной реальности проекта Second Life, а также в постоянно появляющихся технологических и социальных инновациях.

Наши предки, жившие до эпохи Великого Скачка Вперед, были существами достаточно консервативными. По их мнению, если в прошлом что-то делалось определенным образом, то и сейчас, и в будущем нужно поступать точно так же. Им не хватало критического мышления, чтобы задать вопрос «Почему?», не хватало логики и воображения, чтобы поэкспериментировать или хотя бы подумать, как сделать лучше. После Великого Скачка Вперед все эти барьеры рухнули. За период в шестьдесят – тридцать тысяч лет люди изобрели множество новых инструментов из кости, рога и камня. Тогда же они изготовили первые украшения – подвески, браслеты и ожерелья. Тогда же зародилось искусство – в рисунках и резных изображениях животных. Наши предки построили себе долговременные жилища и сшили одежду – костяными иглами и крученой нитью. Они придумали новые способы охоты и новое оружие. Они объединились в большие группы и завязали сложные общественные отношения. Они стали почитать предков и совершать погребальные ритуалы. Позже появились керамика, сельское хозяйство, колесо и металлургия, мифология и религия, письменность и математика. Так постепенно, из накопленных тысячами поколений знаний, идей и умений возникли все виды искусств, производства и социальные институты, характерные для современной цивилизации.

Сам по себе Великий Скачок Вперед – невероятное и удивительное явление. Еще более невероятно, что он произошел именно в то время, ведь оно явно не было эпохой изобилия. Наоборот, та эпоха, когда наши предки умудрялись посвящать досуг экспериментам, упражняться в искусстве, совершать ритуалы и придумывать религии, была временем тягот и испытаний. Наш вид отказался от привычных условий обитания, покинул африканскую колыбель и расселился по земному шару именно в тот период, когда он неумолимо катился к последнему оледенению. И действительно, шедевры наскальной росписи были созданы около двадцати тысяч лет назад, когда эта часть света была скована льдами.

Теория когнитивной текучести Стивена Митена предлагает достаточно непротиворечивое объяснение событий тех времен. Когда наши предки осознали наличие связей между причиной и следствием, а их физическое мышление достаточно развилось, они стали изготавливать из кремниевых желваков целые арсеналы сложных специализированных орудий. Из сочетания этого умения с богатыми знаниями о природе родились изделия из кости, рога и бивней – рыболовные крючки и швейные иглы, которые невозможно сделать из камня. Затем технологические навыки соединились с музыкальным и кинестетическим мышлением – так появились первые музыкальные инструменты и сама музыка. Физическое мышление слилось с визуально-пространственным и кинестетическим – и отворилась дверь в мир искусства. Интерперсональное и интраперсональное мышление вместе даровали обществу сострадание к ближнему. К ним присоединилось натуралистическое мышление – и открылись секреты поведения животных, и охота стала более удачной. Приложи социальное мышление к технологическим навыкам – и получишь украшения; теперь можно обозначать ими принадлежность к племени и свой статус в нем. Задумайся над тайной смерти и поймешь, что покойного нужно проводить с почестями, а в долгой дороге в иной мир ему пригодятся еда и оружие.

Можно представить, как подобным образом на протяжении тысячелетий устанавливались связи между различными областями знания, как открывались новые способы мышления и понятия, как усиливались любопытство и тяга к созидательной деятельности, как расширялось самосознание. Наконец, когнитивная текучесть смела все преграды для межличностного общения, и кора больших полушарий обрела небывалую силу. Так новый мозг смог обуздать инстинкты и эмоции, рождающиеся в древнем мозге.

Когнитивная текучесть и эмоциональный интеллект

Революция в мышлении в эпоху Великого Скачка Вперед привела человеческий вид от примитивных охоты и собирательства к современной технической цивилизации. Однако эта сила мысли не стала чистым благословением. С одной стороны, человеческий интеллект достиг небывалых высот. С его помощью мы можем постигать самые сложные идеи, строить логические рассуждения, планировать отдаленное будущее и действовать рационально, не поддаваясь влиянию иррациональных страхов и дремучих инстинктов. С другой стороны, эта же сила разума делает нас уязвимыми для травм, а возможно – и лишает нас некоей высшей мудрости, угрожая тем самым выживанию.

В норме цикл накопления и высвобождения энергии возбуждения как реакция на опасность запускается автоматически и контролируется рептильным мозгом. Но у нового мозга достаточно сил, чтобы вмешаться в этот процесс. Он, правда, не может остановить возбуждение, зато вполне способен воспрепятствовать сбросу накопленной энергии. Будучи запертой внутри нас, эта энергия наносит нам травмы. Выходит, когнитивная текучесть наделила нас способностью вредить самим себе! Можно взглянуть на эту проблему и под другим углом: с древних времен изменился баланс между рациональной и эмоциональной составляющими нашего сознания. С тех пор мы слишком много внимания уделяем интеллекту, оставляя в забвении собственные эмоции и не давая им выхода. Вместо того чтобы немедленно залечивать душевные раны, мы просто скрываем их – и от себя, и от окружающих. Наши способности к подавлению неугодных чувств при этом усиливаются, и это вводит нас в искушение делать так всякий раз, не тратя времени и сил на решение проблемы. Но содержание травматических эмоций под стражей обходится недешево: жизненная сила расходуется на поддержание мышц в постоянном напряжении; и все равно эти эмоции вырываются на свободу, неся разрушения.

Совершив Великий Скачок Вперед, мы стали более любознательными, полюбили эксперименты и инновации. Соответственно, мы стали чаще попадать в новые и потенциально травмоопасные ситуации (ПТС). Вероятно также, что теперь мы лучше представляем себе будущее и яснее помним прошлое, то есть умеем учиться на опыте, способны придумывать и воплощать в жизнь что-то новое. Однако и у этой медали есть оборотная сторона: образы будущего неопределенны, а неопределенность всегда вызывает страх – страх смерти, боли и увечья. Отчетливая память о прошлом в сочетании с глубокой рефлексией часто приводит к чувству вины, стыда, обидам и жажде мщения. А подобные отрицательные эмоции делают получение травмы в ПТС гораздо более вероятным.

Дисбаланс между когнитивным и эмоциональным мышлением имеет и еще одно последствие. В нашей культуре издревле принято ставить разум на вершину шкалы ценностей, а миру эмоций мы, напротив, стали отдавать должное сравнительно недавно. Но именно эмоции формируют наше восприятие окружающей действительности, управляют вниманием, участвуют в расстановке целей и приоритетов, окрашивают воспоминания в яркие цвета. Когда в своих поступках мы не руководствуемся разумом, но и не действуем наобум – в таких случаях нами руководят именно эмоции, подсказывая тот путь, который наиболее оправдан с точки зрения опыта предыдущих поколений. Принимая решения, мы, на самом деле, редко взвешиваем все детально, чаще концентрируемся на том, что подсказывают нам инстинкты. И в сложных ситуациях эти инстинктивные чувства много раз доказывали, что могут быть добрыми помощниками. У людей же с неразвитым эмоциональным интеллектом часто возникают проблемы с принятием решений. Другими словами, эмоциональный интеллект, или EQ, как это явление называет Дэниел Гоулман, играет огромную роль в жизни каждого человека, не меньшую, чем IQ – коэффициент интеллекта. И однако же мы постоянно подавляем первый в пользу второго.

Большинство эмоций вызывают состояние готовности к действию или желание действовать. Можно предположить, что в ходе эволюции базовый механизм борьбы или бегства трансформировался в такие основные эмоции, как страх, гнев, грусть, радость, любовь, удивление, отвращение и стыд. Ту же самую природу имеют ощущения боли и наслаждения, стимулы вроде голода и жажды и такие состояния сознания, как блаженство и благоговейный трепет. У каждой базовой эмоции есть спусковой механизм: например, страх вызывается внезапной угрозой. В свою очередь каждая эмоция вызывает особое выражение лица и имеет свое предназначение. Так, сотрудничество между людьми основывается на любви и признательности, но его также подпитывают и чувство вины после нанесенного оскорбления, и гнев на обидчиков, и грусть по поводу разрушенных отношений. Страх и отвращение помогают избежать опасности, а любопытство и волнение – отыскать пропитание.

Большую часть жизни рассудок держит эмоции на коротком поводке. Но иногда он теряет бдительность – когда внимания требуют неотложные проблемы или сексуальное возбуждение устраивает потоп во всей системе. Функция же EQ в этой системе – поддерживать баланс между рассудком и эмоциями и время от времени предотвращать эмоциональные бунты на корабле. Дэниел Гоулман выделяет пять необходимых для этого умений:

• самоанализ, то есть распознавание и понимание собственных чувств при их возникновении;

• управление эмоциями сообразно ситуации, в том числе умение вовремя смягчиться и избавиться от отрицательных чувств;

• способность отказаться от сиюминутного удовольствия ради более высокой и отдаленной цели;

• умение распознавать и понимать эмоции окружающих;

• умение налаживать отношения с окружающими и вызывать у них положительные эмоции – это умение является основой популярности, лидерства и эффективного межличностного взаимодействия.

EQ, то есть эмоциональный интеллект, не является врожденной способностью. Он приобретается со временем и опытом, особенно благоприятный период для этого – младенчество и детство. Если матери неизвестно, что такое эмпатия, она не сможет настроиться на потребности своего ребенка. В результате этот ребенок сам вырастет неспособным к эмпатии, вырастит таких же детей, и эта ущербность начнет передаваться из поколения в поколение. Для отца с низким EQ обычным явлением могут стать вспышки гнева и других отрицательных эмоций, что всякий раз будет пугать и серьезно травмировать дочь – даже без физического насилия.

В идеале EQ и IQ должны работать слаженно: эмоциональный интеллект оживляет сухие и точные решения рассудка, а тот в свою очередь сдерживает излишние проявления эмоций. Однако Великий Скачок Вперед наделил разум почти тоталитарными полномочиями. Это сделало нас умными и деятельными, ценой потери мудрости и неуязвимости перед травмами.

Когнитивная текучесть и эго

До возникновения явления когнитивной текучести наши предки, по-видимому, осознавали самих себя едва-едва. Самосознание, скорее всего, сводилось к наиболее развитому в те времена типу мышления и не подразумевало четкого противопоставления себя окружающей природе. Когнитивная текучесть ознаменовала собой эпоху взаимодействия разных типов мышления. Мир оказался наполнен голосами, говорившими с человеком на разных языках: зрительные образы обращались к его визуально-пространственному мышлению, звуки и ритмы – к музыкальному, собственные чувства – к интраперсональному и так далее. В идеале эти голоса объединялись в стройный и звучный хор и рисовали людям целостную картину мира. В реальности же нередко кажется, особенно когда мы пытаемся успокоить свой разум в медитации, что на самом деле эти голоса ведут спор. Возможно, как раз потребность уловить хоть какие-то смыслы в этом вавилонском смешении и привела к выделению личности полностью осознающей себя, известной также под именами «Я», «эго», «душа». Одновременно у человека появилась возможность наблюдать за собой, то есть за своим эго, и – парадоксально – эго также стало следить за действиями человека.

Для животного выживание означает сохранение тела здоровым и невредимым: появляется угроза – срабатывает механизм борьбы или бегства. Для человека же с появлением эго стала реальной и угроза разрушения личности, психологической смерти. И в нашем воображении эти угрозы не замедлили разрастись до размеров куда больших, чем угрозы любой реальной опасности. Мы живем в постоянном страхе перед унижением, критикой, порицанием, осмеянием и другими формами психологической атаки. Соответственно, и те защитные механизмы, что мы теперь используем, годятся для защиты личности, а не тела. К ним относятся замкнутость, погружение в иллюзии, отрицание, асоциальное поведение, интеллектуализация и так далее. Подробно эти механизмы перечислены в таблице 2. Иными словами, когнитивная текучесть и Великий Скачок Вперед привнесли в нашу реальность множество новых травм, и именно от них мы страдаем больше всего.

Мы все по натуре собиратели. Ведь собирательство было единственным известным нам образом жизни на протяжении семи миллионов лет после того, как гоминины разошлись с другими высшими приматами. Всего лишь двести тысяч лет прошло с тех пор, как нога человека современного типа впервые ступила на горячую африканскую почву, и всего пятнадцать тысяч лет назад зародилось сельское хозяйство. Другими словами, охота и собирательство у нас в крови, и если мы хотим знать, кто мы такие, то должны попытаться понять своих прародителей. Данные раскопок, наблюдений за высшими приматами и примитивными народами, оказывается, допускают совершенно различные трактовки; особенно это касается проявлений жестокости и использования оружия. Поэтому в нашей книге мы не станем обсуждать достоинства и недостатки разных гипотез. Вместо этого мы постараемся нарисовать целостную картину, которая не вступала бы в противоречия с фактами и комментариями специалистов. Впрочем, поскольку воображение играет в нашей реконструкции не последнюю роль, к ней самой не следует относиться как к строгому факту.

Образ жизни охотников-собирателей

Сложно говорить об образе жизни наших предков в целом, ведь он серьезно менялся с течением времени и в зависимости от природных условий. Ранние гоминины, вероятно, мало чем отличались от наших ближайших родственников – шимпанзе и бонобо, с которыми у нас общие девяносто восемь процентов генов. Но жизнь наших непосредственных предков уже скорее напоминала ту, какой живут современные племена охотников и собирателей. Сперва они бродили в основном по саваннам, однако с зарождением животноводства распространились по всем ландшафтам – от ледяной тундры до иссушенных солнцем пустынь. По различным косвенным данным можно заключить, что наши предки жили группами от тридцати до ста пятидесяти человек. Состояли эти группы преимущественно из малых семей, но не исключено, что вместе их удерживала скорее дружба, чем кровные связи. Желавшие могли легко переходить из группы в группу, поэтому отношения были в целом добрососедскими. Члены групп добывали пропитание совместно, общим было и то скудное имущество, которое они могли унести с собой. Сперва основой социальных связей был груминг, что, конечно, ограничивало размеры групп до нескольких особей. Но с увеличением объемов мозга и развитием языка появилась возможность устанавливать более сложные отношения и объединяться в большие устойчивые группы.

Большинство групп вели кочевой образ жизни: передвигались вслед за миграциями животных, искали места, богатые водой и съедобными растениями. Лишь немногие могли позволить себе роскошь жить на долговременных стоянках, чаще всего стоянки были сезонными. Собирательство отнимало лишь несколько часов в день, поэтому у наших предков оставалось достаточно времени для досуга и совместных занятий. Раз или два в году несколько групп, возможно, собирались вместе в каком-нибудь священном месте, встречались со старыми друзьями, совершали обряды, праздновали свадьбы, торговали и обменивались дарами. Первобытный рацион был, как правило, сытным и разнообразным, поэтому охотники-собиратели были сильнее и выше первых фермеров, болели меньше и жили дольше. Впрочем, проблемы со здоровьем были и у них. К примеру, Стивен Митен отмечал, что в тропических регионах зубы древних людей «стирались о съедобные растения до самых корней… оставался лишь тоненький ободок эмали».

Поскольку охотники-собиратели обитали на лоне природы, для выживания они должны были как можно лучше приспособиться к местным условиям. Они знали о целебных свойствах сотен растений и употребляли в пищу все, что было съедобно. Они глубоко отождествляли себя со многими животными – особенно с тотемами и духами-проводниками – и умели двигаться и думать подобно им. Древние люди считали себя частью окружающего ландшафта, поэтому в любое время могли отыскать пищу и воду по одним им ведомым знакам. В ритуалах, песнях и легендах, в искусстве они регулярно воспроизводили творение своей земли, поддерживая тем самым ее жизнь. Разумеется, они не обладали современными знаниями об экологическом равновесии, об изменениях численности животных в популяциях и о прочих законах природы, поэтому и не могли охватить разумом всей панорамы. Первобытным охотникам неоткуда было знать, что мамонты особенно уязвимы перед хищниками, так как размножаются крайне медленно. К сожалению, иногда это незнание в сочетании заботой о нуждах собственного растущего племени приводило к вымиранию животных и оскудению земель.

Сотрудничество и распределение

Сообщества охотников-собирателей основывались исключительно на сотрудничестве: еда и имущество разделялись поровну между всеми членами группы, вне зависимости от родственных связей. Такой образ жизни освящался глубокой верой в то, что люди не одиноки, а связаны между собой подобно органам единого организма. С этой точки зрения, не поделиться, не наладить отношения означало навредить самому себе. Подобное поведение наблюдается и среди современных высших приматов. Если в стаде шимпанзе кто-то получает рану, остальные глубоко печалятся и переживают. Так же как древние люди, они делятся едой, вычесывают друг друга, заботятся о старых и беспомощных родственниках. Драки в группах, как правило, заканчиваются примирением, на которое агрессор часто идет первым. Наши дети, особенно в раннем возрасте, ведут себя точно так же – проявляют сочувствие и альтруизм. Элисон Гопник, профессор психологии, так описывает поведение четырнадцатимесячных детей: «Если они видят, например, что экспериментатор тянется за ручкой, которую не может достать свободно… они начинают бродить по комнате, залезают на подушки, пытаясь взобраться повыше и помочь. Если кому-то больно, дети не просто расстраиваются, но, опять же, пытаются облегчить боль пострадавшему, гладят и целуют его».

Эти данные заставляют предположить, что сотрудничество заложено в наших генах. И такое предположение подтверждается следующим наблюдением: при успехе совместной деятельности в мозгу вырабатывается «гормон счастья». Последние исследования такого явления, как альтруизм, показали, что и чувство справедливости у нас врожденное. Большинство из нас готовы пожертвовать личной выгодой, чтобы наказать нечестное поведение – например, отказаться от сотрудничества, даже если нас самих это не касается. Поддерживают сотрудничество и социальные факторы. Люди охотнее сотрудничают друг с другом, если знают, что им предстоит встретиться еще раз. Тем же, кто создал себе репутацию хорошего партнера, чаще оказывают помощь, когда они в ней нуждаются. Взаимное доверие не менее важно, как и способность распознать и наказать «трутня» – того, кто пользуется результатами труда группы, не прикладывая к общему делу никаких усилий. Все это, несомненно, справедливо и для тесно сплоченных групп охотников-собирателей, где потребность в одобрении и общественное осуждение были, вероятно, достаточно сильными механизмами, чтобы сделать «трутней» редким исключением. По словам Эвелин Линднер, «сотрудничество – это самый грамотный вид эгоизма».

Несмотря на все эти факты, несмотря на то, что благополучие современной цивилизации во многом основано на добровольном сотрудничестве, ученые считают, что в душе мы – эгоистичные индивидуалисты и делаем все лишь для собственной выгоды, в крайнем случае – для близких родственников. В этом же ключе высказывается философ Марк Роулендс, утверждая, что эволюцией человеческого мозга двигало желание обманывать, манипулировать и использовать друг друга в своих целях. Теоретики эволюции затрудняются объяснить, как альтруизм по отношению к незнакомцам смог закрепиться в процессе естественного отбора, ведь такое поведение как будто бы не увеличивает шансов на продолжение рода. Но факт остается фактом: альтруизм и сотрудничество – это наши с вами неотъемлемые черты.

Социальные взаимоотношения охотников-собирателей

Как показывают наблюдения за современными сообществами охотников-собирателей, у них, как правило, не бывает бессменных вождей. Не допускается там и использование власти в личных целях, а гордыня, высокомерие и деспотизм караются изгнанием. Решения принимаются совместно на советах старейшин, а в трудных ситуациях, когда возникает потребность в вожде, на эту должность выбирают человека, который наилучшим образом способен помочь племени выйти из бедственного положения. Таким образом, знания, навыки и опыт всех членов группы используются для достижения цели без концентрации власти в одних руках. Прирожденные лидеры, конечно, пользуются уважением, у них есть соответствующие обязанности, но это не дает им особых привилегий и материальных благ.

Такое равноправие в общественном устройстве достаточно удивительно, поскольку для традиционных сообществ нормой считается иерархическая структура с самым сильным самцом во главе, как это наблюдается у шимпанзе и многих других животных. Исключение составляют шимпанзе бонобо, наши близкие родственники. В их группах нет постоянных лидеров, а несколько самок, действуя сообща, могут поставить на место зарвавшегося более сильного самца. Иерархическая структура у них присутствует, но довольно размыта: например, статус самца определяется статусом его матери. Так называемые самки-подростки могут покинуть свою группу и переселиться к соседям, где, чтобы быть в нее принятыми, вступают в сексуальную связь с другими самками. Из этих наблюдений следует, что у людей есть предрасположенность как к иерархическому, так и к эгалитарному социальному устройству.

Отношения между полами в сообществах охотников-собирателей, вероятно, тоже были достаточно равными, хотя мужчины и женщины исполняли разные социальные роли. Основной задачей женщин было, разумеется, рожать и растить детей. Они же ухаживали за больными и стариками, собирали съедобные растения, поддерживали огонь, готовили пищу, строили укрытия, шили одежду и помогали в изготовлении орудий. Иногда женщины принимали участие и в охоте. Оказываемое им уважение полностью зависело от личных качеств – в точности как у мужчин.

Характер сексуальных отношений в группах, по-видимому, менялся с течением времени. Ранние гоминины, скорее всего, вели себя подобно современным шимпанзе и бонобо. Последние не образуют постоянных пар и свободно изливают свою сексуальность на того, кто им понравится, независимо от возраста и пола. Сексуальные контакты у бонобо – поцелуи, мастурбация, совокупление – происходят довольно часто, но длятся недолго. Регулярный секс вместе с грумингом укрепляет эмоциональные связи, сплачивает членов группы и помогает разрешать конфликты миром. Например, когда бонобо находят дерево, увешанное спелыми плодами, они отмечают находку совокуплением, а потом уже приступают к еде; так устраняется конкуренция за пищу. После ссоры двух бонобо примирение часто заканчивается физической близостью. Когда же ссорятся две группы, самки вмешиваются и соблазняют самцов противника. А когда занимаешься сексом, драка как-то не задается.

В отличие от бонобо, сексуальная активность обыкновенных шимпанзе строго подчинена эстральному циклу и другим ограничениям. Доминантные самцы спариваются с кем пожелают, самцы низшего ранга – с менее привлекательными самками, иногда прибегая для этого к различным уловкам. Шимпанзе гораздо реже бонобо занимаются сексом для удовольствия или разрешения конфликтов. По поводу сексуального поведения наших собственных предков мы не можем сказать ничего определенного, но в целом эволюционно сложилось так, что период сексуальной восприимчивости у людей длится даже дольше, чем у бонобо. Поэтому половые контакты у нас совершаются не столько для продолжения рода, сколько для удовольствия, установления близких отношений и социальных связей. Возможно, это значит, что древние люди в этом отношении были ближе к бонобо, чем к шимпанзе. Конечно, секс в современном мире тоже часто бывает сопряжен с эксплуатацией, болью, подчинением и насилием, что обусловлено длительным подавлением этого могучего движущего начала. Однако, скорее всего, эти тенденции – печальные последствия Великого Падения, и возникли они не раньше, чем мы перестали охотиться и собирать коренья.

В некоторых сообществах охотников-собирателей свобода половых связей сохранилась до наших дней, но в большинстве племен все же приняты свадьбы в той или иной форме. По данным антропологов, полигамия в таких культурах – большая редкость. Впрочем, к внебрачным связям там относятся спокойно, и во многих племенах смена партнера не представляет затруднений. И мужчины, и женщины в этом смысле равны, а детям часто разрешается без ограничений проявлять свою просыпающуюся сексуальность. Девственность и вопрос отцовства не имеют особого значения, особенно там, где род ведется по материнской линии. Но, несмотря на такую свободу нравов, даже в первобытных культурах секс часто бывает причиной разлада, вплоть до убийств.

Воспитание детей

Одной из серьезных проблем, с которой столкнулись охотники-собиратели, была следующая: выходя на промысел, женщина может взять с собой только одного ребенка, а мужчина вообще не должен быть нагружен, так как это помешает охотиться. Это означало, что ребенок в семье должен появляться не чаще, чем раз в четыре года. Как правило, свою репродуктивную функцию женщины ограничивали сами: длительным кормлением грудью, растительными контрацептивными и абортивными средствами. Возможно, овуляцию контролировали и силой мысли. К примеру, в некоторых племенах австралийских аборигенов женщины верят, что смогут зачать только возле особого «родильного» камня. Подобные поверья, бытовавшие среди кельтов, отразились в традициях, доживших почти до наших дней. Если же ребенок все-таки рождался, а семья не могла его прокормить – его убивали или бросали.

В современных нам племенах охотников-собирателей, в израильских кибуцах и подобных сообществах воспитанием детей занимается община, а не биологические родители. И для матери, и для ребенка община – это как бы большая семья, где каждый взрослый несет ответственность за здоровье и благополучие детей. Как правило, это хорошо отражается на детях, так как они не зависят от перепадов настроения своих родителей и могут свободно общаться с многочисленными «тетями» и «дядями». Родители, в свою очередь, не испытывают стресса от необходимости круглосуточно опекать своих чад.

В таких коммунах всегда найдется кто-нибудь, готовый поиграть с ребенком, поддержать и утешить его; обязанности у мужчин и женщин здесь одинаковы. Методы воспитания детей (как, впрочем, и любой другой вид деятельности) у примитивных народов заметно различаются. Но во всех есть общие черты: любовь, забота, внимание и отсутствие насилия.

В большинстве племен дети повсюду следуют за взрослыми и участвуют в общественной жизни. К проступкам относятся в целом снисходительно, при необходимости наказание может быть суровым, но по-прежнему без применения насилия. Капризы и попытки манипуляции не поощряются, зато с детства прививается вежливое и почтительное отношение к ближним.

Улаживание конфликтов

В любом сообществе время от времени случаются стычки, вспышки ревности, нарушения кодекса поведения и так далее. Древние племена охотников-собирателей не были исключением. Улаживались же конфликты по-разному. Иногда остальные члены группы предпочитали игнорировать личную ссору, если она не выходила за рамки принятого; в последнем случае одного из спорщиков могли вынудить переселиться к соседям. Иногда старейшины вмешивались, чтобы решить дело миром – их слово было законом.

Отношения между соседствующими группами обычно строились на сотрудничестве. Например, у австралийских аборигенов существовали системы взаимных обязательств, связывавшие племена, в то время как разделявшее их расстояние исчислялось порой десятками и сотнями километров. Сплачивали их также обмены дарами, экзогамные браки, общие празднования и церемонии в священных местах. Такие отношения не просто поддерживали мир, они были единственным способом выжить в трудные времена, когда племенам приходилось делиться пищей и другими ресурсами. Если возникал особо сложный конфликт, его бралась решить третья сторона, либо одно из племен переселялось подальше. Территориальный спор или убийство соплеменника могли стать поводом для насилия. Закон гласил: «Кровь за кровь», – поэтому родственники жертвы пытались отомстить – убить преступника или члена его семьи. Однако дальше конфликт, как правило, не разрастался.

У каждого племени была своя территория, но, разумеется, без четких границ и пограничных столбов, поэтому споры иногда возникали. Выливались ли они в вооруженные конфликты – зависело от того, насколько изобильной была земля, и как долго это изобилие могло продлиться. Воевали племена только за земли, богатые всем необходимым. Ведь однажды поселившись на некоторой территории, племя считало ее своей, и она должна была стоить того, чтобы защищать ее с оружием в руках. Впрочем, столь богатые земли встречались нечасто, поэтому и конфликты были редкостью. Стивен Митен в книге «After the Ice» («После оледенения») рисует поразительную картину многовекового мира и благополучия. За это время яростные конфликты разгорались всего три раза: два – из-за потери ресурсов вследствие климатических изменений, и третий – за оазис изобилия в сердце засушливого края.

Врожденна ли человеческая склонность к насилию?

Существует давнее утверждение, что человек по природе своей жесток. Убеждение это основано на интерпретациях множества косвенных фактов. Но насколько беспристрастны эти интерпретации? Например, обнаружив расколотый череп гоминина, ученые приходят к выводу, что сородичи убили его намеренно, ударив по голове тяжелой костью. А затем новые исследования показывают, что повреждения на окаменелости возникли в результате смещения геологических пластов, а то и вовсе в лаборатории. А круглые двойные отверстия на некоторых черепах вполне могли быть проделаны клыками вымершего кошачьего хищника.

Другие ученые в подтверждение жестокости человеческой натуры приводят данные наблюдений за шимпанзе. Эти приматы часто убивают самцов-чужаков, вторгшихся в их владения, а иногда устраивают нечто вроде партизанской войны против соседней группы (очевидно, тоже за территорию). Случаются убийства и внутри групп. Однако о причинах такого поведения мы ничего не знаем. Не исключено, что агрессивное поведение для шимпанзе не характерно и вызвано хозяйственной деятельностью человека в лесах. Кроме того, нет никаких данных об убийствах в сообществах бонобо (ближайших родственников настоящих шимпанзе) и других приматов. Бонобо сохраняют спокойствие, даже когда две группы смешиваются, хотя среди шимпанзе в этой ситуации полились бы реки крови. Приматолог Франс де Вааль пишет:

Будь вид бонобо открыт раньше, вероятно, реконструкции эволюции человека сейчас пестрели бы не сценами битв, охоты, производства орудий и прочих мужских занятий, а историями о том, с каким удовольствием наши предки предавались плотским утехам и делам семейным. Похоже, лозунг шестидесятых годов «Занимайся любовью, а не войной» мы взяли у бонобо, а кровожадные обезьяны, заполонившие страницы наших романов на тридцать с лишним лет, не имеют к ним никакого отношения.

Следующий набор аргументов в доказательство изначальной человеческой жестокости связан с исчезновением в Европе неандертальцев вскоре после появления там человека. Столкновения, битвы и взаимные убийства между двумя видами, безусловно, не исключены, однако вряд ли именно они привели к вымиранию неандертальцев. Когда два похожих вида занимают одну экологическую нишу, у одного из них, как правило, все-таки есть некоторые преимущества. Нашим предкам в суровых условиях помогла выжить особенность их мышления – любовь к творчеству и инновациям. Один пример, пожалуй, все объяснит. Сапиенсы изобрели костяные иглы, чтобы сшивать из шкур теплые одежды. А неандертальцы не изобрели.

Поток публикаций, в которых утверждается, что человек по природе своей воинственен, кажется, не иссякнет никогда, несмотря на многочисленные доказательства обратного. Но почему? Ответ, возможно, лежит в области психологии: мы не в ответе за свою кровавую историю, поскольку созданы жестокими. И меняться нам не нужно, ибо такие попытки будут тщетными. Еще одна причина заключается в том, что многие исследователи смешивают понятия «кровная вражда», «убийство» и «война». Дуглас Фрай в книге «The Human Potential for Peace» («Мирный потенциал человека») проводит четкое разделение этих понятий. Кровная месть подразумевает убийство конкретного человека в наказание за убийство, как мы описывали это выше. Война, напротив, это организованный вооруженный конфликт между двумя сообществами с массовыми убийствами. Часто антропологи принимают акты кровной мести и отдельные бытовые убийства за военные действия. Но более добросовестный анализ показывает, что большинство традиционных культур не приемлет войны. В современном мире есть двадцать народов, которые не воевали уже более ста лет. Многие археологи и антропологи приходят к тем же выводам, что и Д. Фрай: свидетельств боевых действий до появления сельского хозяйства десять тысяч лет назад почти нет, либо нет совсем. Джон Хорган, американский научный журналист, говорит следующее: «Все большее число экспертов утверждают, что воинственность не является нашим врожденным качеством и что человечество уже встало на тот путь, который со временем поможет оставить войны далеко в прошлом».

В целом, имеющиеся данные не подтверждают идею о нашей врожденной жестокости, агрессивности и воинственности. Человек, конечно, способен на ужасающие акты насилия, но способен также и на мир, сотрудничество, сострадание и любовь. И история, и современность знают немало жестоких деспотичных личностей и кровавых деяний. Однако не стоит забывать, что большинство людей живут мирно или хотели бы жить так, будь у них шанс, а основная масса споров на планете разрешаются без насилия.

Последнее оледенение достигло своего пика примерно двадцать тысяч лет назад, после чего климат стал мало-помалу смягчаться, и льды отступили. Началась эпоха изобилия, которое только возрастало, и пятнадцать тысяч лет назад появились первые постоянные поселения. Поначалу их жители по-прежнему собирали съедобные растения и добывали местную дичь, но постепенно они превратились в земледельцев и скотоводов. Десять тысяч лет назад этот образ жизни уже вели во всей Восточной Азии, а еще через пять тысяч лет на сельское хозяйство перешла и Европа. Первые фермеры были садоводами и огородниками, а их орудиями были палки-копалки и мотыги. После нескольких лет возделывания почва истощалась или ее заполоняли сорняки, и фермерам приходилось расчищать и выжигать новые делянки. Старый участок забрасывали, земля возвращалась в природный круговорот и через двадцать-тридцать лет вновь собиралась с силами. Методом подсечно-огневого земледелия и сменной культивации можно обрабатывать землю сколь угодно долго, и в некоторых районах планеты он существует до сих пор. Единственное условие здесь – небольшое население, ведь почва должна успевать восстанавливаться. Следующим шагом вперед стало пахотное земледелие: относительно большие, постоянные участки распахивались и засевались зерновыми культурами.

Переход к сельскому хозяйству не был ни быстрым, ни легким. Флора и фауна вокруг оседлого поселения охотников-собирателей со временем истощалась, и встал вопрос о необходимости культивирования растений и приручения животных. Впрочем, чаще всего одомашнивание было скорее счастливой случайностью, а не результатом спланированной деятельности. Ведь даже приручив однажды животное или вырастив съедобное растение, древние люди должны были убедить себя, что это занятие стоит того, чтобы отказаться от уклада жизни многих поколений предков. И если судить по библейской истории об изгнании Адама и Евы из Эдемского сада, перспектива не казалась слишком заманчивой.

Первые поселения

Вероятнее всего, охотники-собиратели решили однажды прекратить свой извечный путь и осесть просто потому, что изменение климата сделало это возможным. В оттаявшей Европе тундра с ее богатым растительным и животным миром отступила на север, и ее место заняли непроходимые леса. В то же время в Северной Африке и Передней Азии засушливый климат сменился влажным, стали преобладать лесистые и болотистые пейзажи. Те, кто пережил оледенение, оказались в стране изобилия, где земли, пригодные для обитания, появлялись быстрее, чем их можно было заселить. В некоторых районах можно было прокормиться круглый год, кочуя в пределах всего лишь дня-двух пути.

За предыдущие два миллиона лет люди многократно попадали в такие райские условия, ведь ледниковые эпохи и потепления не раз сменяли друг друга. Почему же они раньше не ухватились за возможность навсегда оставить кочевую жизнь и поселиться в каком-нибудь благодатном краю? Ответов может быть несколько. Возможно, они и пытались осесть, но вновь наступившее оледенение погнало их в путь с обжитых мест. Возможно, это потепление было первым со времен Великого Скачка Вперед и развития умственных способностей. В таком случае проснувшееся желание творить и экспериментировать, дремавшее у их предков, позволило эффективнее использовать природные ресурсы. Каменными серпами они сжинали дикие травы и на камнях растирали семена в муку, а жесткие коренья расталкивали в каменных ступках. Ловили рыбу на костяные крючки, подвешенные на плетеную нить. Потом появились копьеметалки, луки и стрелы сделали охоту гораздо более удачной. Все эти новшества могли сделать идею оседлой жизни привлекательной, по крайней мере, сначала. Ведь теперь появились точильные камни, долбленые чаши и прочие тяжелые вещи, которые нельзя было взять с собой. Пришлось бы оставлять их на сезонных стоянках, либо вовсе от них отказываться.

Вряд ли решение поселиться на одном месте пришло сразу. Возможно, так получилось, когда стали длительнее сезонные стоянки или собрания в священных местах. Такие собрания были временем интенсивного общения – с пирами, ритуалами, легендами и песнями, танцами под бой барабанов, плотскими утехами и свадьбами. Поскольку природа вокруг изобиловала всем необходимым, люди могли оставаться на одном месте на все более долгий срок, пока не решали поселиться где-то навсегда. Но оседлая жизнь таила в себе и трудности. Иногда поселенцы выбивали слишком много дичи и собирали слишком много растений – тогда скудел и их рацион. А пока они не поняли, что нормы гигиены на постоянном поселении отличаются от привычных, нередки были и болезни.

Когда стоянка превращалась в постоянное поселение, племя попадало в зависимость от ресурсов окружающей местности и, вероятно, уже не столь охотно делилось добычей с другими племенами. Пока людей на планете было немного, а пригодные для жизни пространства все расширялись, никто не видел в этом большой беды. Но население деревень росло, конфликты из-за земли и пищи возникали все чаще, и насилие стало более привычным явлением. Кроме того, из-за постоянного совместного пребывания на одном месте усиливалось напряжение внутри групп, а это также вело к ссорам – уже с соплеменниками. Ситуация усугублялась тем, что каждое сообщество все более замыкалось в себе, чтобы не допускать чужаков к своим ресурсам. Соответственно, переселиться к соседям и тем самым уйти от конфликта в своей группе становилось не так просто. Типичный пример такой ситуации – река Муррей в Австралии. Ее пойма изобиловала растительностью и дичью, но земли вдали от берегов всегда были гораздо менее приветливыми. Племена аборигенов, жившие по берегам реки, поделили ее богатства и ревниво охраняли свои территории. Среди прочего каждое племя имело отличительный признак, чтобы различать своих и чужих: детям деформировали челюсть либо удаляли передний зуб. Иными словами, речные племена превратились в закрытые, враждебные друг другу сообщества, чего не скажешь о жителях окрестных пустошей – они по-прежнему гостеприимно относились ко всем.

Одомашнивание растений и животных

Когда наши предки выбрали себе место для постоянного жилья, они уже достаточно знали о съедобных растениях, злаках, корнеплодах, фруктах, орехах, рыбе и дичи. И конечно же, предпочтение они отдавали тому, что было проще собирать и что было вкуснее всего. Так начался стихийный процесс селекции.

Представьте себе дикую траву – скажем, предка современной пшеницы. Ее зерна созревают в разное время и постепенно падают на землю. Теперь представьте, как наши предки собирали этот урожай. Некоторые зерна уже осыпались и затерялись в траве. А некоторые остались в колосе – и спелые, но не вывалившиеся из чешуек, и те, что еще не налились; они-то и попали в мешок. Значит, в урожае пшеницы оказалось больше позднеспелых зерен. Теперь представим себе судьбу тех зерен, что не были размолоты в муку. Часть просыпалась возле селения, часть выброшена с мусором, еще часть вышла с экскрементами. На следующий год здесь поднимутся новые побеги и дадут чуть больше позднеспелых и непроклюнувшихся зерен, чем дикая пшеница. Люди, конечно, соберут и эти зерна, выросшие так близко к деревне, и весь процесс повторится снова. Год за годом позднеспелых зерен в урожае становилось все больше, а с началом планомерного сева этот процесс ускорился. Чтобы полностью одомашнить злак, требуется от двухсот до трехсот лет. После этого он уже не сможет расти в дикой природе, так как все зерна будут оставаться на колосе.

То же самое происходило, когда наши предки стали собирать самые большие и вкусные овощи и фрукты. Плоды, выросшие годы спустя вокруг селений, были крупнее, сочнее и слаще диких. За растениями в этих первых стихийных садах и огородах было легче ухаживать – поливать в сухую погоду, выпалывать сорняки. Позже их семена начали сеять намеренно, и собранный урожай оказался ценным товаром в торговле с соседями-кочевниками. Следующим шагом в развитии сельского хозяйства стали палки-копалки и мотыги – ими было удобно разрыхлять землю, а там, где осадки выпадали нечасто, люди придумали оросительную систему – дождевая вода собиралась в канальцы и питала растения.

Вероятно, и первые животные были одомашнены неосознанно. Сначала наши прародители могли подманивать кормом или солью пасущихся в окрестностях травоядных на расстояние поражения. Позже, вместо того чтобы убивать и разделывать всех животных сразу, было решено оставлять некоторых живыми, держать в неволе и резать по мере надобности. Так в селениях появился осиротевший молодняк. Более спокойных, смирных и продуктивных особей оставляли на шерсть, молоко и разведение, а остальных забивали на мясо. Так древние люди вырастили себе послушные стада.

Распространение сельского хозяйства

Даже когда домашние животные и культурные растения перестали быть в новинку, сельское хозяйство не спешило распространяться. Ведь бессчетные поколения наших предков были охотниками и собирателями, и кочевая жизнь была у них в крови. Австралийские аборигены и по сей день, почувствовав зов дороги, отправляются в странствия, а у Стивена Митена про жителей Папуа – Новой Гвинеи написано: «Жизнь на одном месте не в их характере». И для тех древних людей, кто окончательно оставил кочевую жизнь, сельское хозяйство было не слишком привлекательным занятием, ведь оно означало постоянный тяжелый труд. Нужно было расчищать и удобрять землю, сеять, поливать, полоть, ухаживать за домашней живностью. Потом наступало время урожая: его надо было собрать, обработать и запасти на месяцы вперед, ведь вслед за осенью надвигалась зима. Когда из окрестностей исчезала дичь или кончались дрова, вести хозяйство становилось еще тяжелее. В награду за эти труды поселенцы получали больше пищи, чем кочевники, но эта пища была менее полезной, и за наградой следовало наказание: артрит – за тяжелый труд, инфекции и паразиты – за плохие санитарные условия и работы со скотом. Кроме того, поскольку оседлые жители выращивали только определенные виды растений и животных, голод грозил им чаще, чем кочевникам: плохая погода, вредители и болезни могли свести на нет все их усилия. Неудивительно, что фермеры были менее рослыми и умирали раньше – об этом говорят их останки, найденные в раскопках.

Естественно, что с такой смесью преимуществ и недостатков сельское хозяйство нескоро смогло покинуть свою колыбель – Переднюю Азию. В некоторых местах охотники-собиратели и фермеры жили бок о бок не меньше тысячи лет. В Европе, например, средняя скорость распространения сельского хозяйства составляла всего один километр в год. Сорок веков потребовалось, чтобы поля, огороды и загоны для скота появились в Британии и Скандинавии, и только пять тысяч лет назад сельское хозяйство окончательно закрепилось на всем континенте. Как сказал биолог Джаред Даймонд, «это как-то не похоже на волну энтузиазма». Впрочем, здесь возможен и другой взгляд. Когда археолог Стивен Митен ознакомился с теми же самыми данными, он заключил, что «первые фермеры продвигались на запад с достаточно уверенной скоростью – примерно двадцать пять километров за поколение… Эта скорость означает не просто успешность нового образа жизни – это была самая настоящая колонизация».

Распространение сельского хозяйства происходило, вероятно, по двум основным причинам. Кочевники не спешили менять привычный образ жизни и медленно отступали под натиском волны поселенцев. В Европе при этом сложилась мозаичная картина: фермеры, двигаясь с востока, занимали плодородные долины, но обходили холмы и леса, оставляя их охотникам-собирателям. При этом отношения складывались достаточно мирно: пахари торговали с охотниками и брали себе жен из их среды. Последнее как раз и могло привести к постепенному увяданию кочевой культуры.

Вполне возможно, что сельское хозяйство считалось более престижным занятием. А еще – эпоха изобилия походила к концу. Поэтому все больше охотников переходило к оседлой жизни, которая не накладывала серьезных ограничений на количество имущества и населения. Ведь, живя на одном месте, не нужно заботиться о том, чего и сколько сможешь взять с собой в путь. Можно было строить долговечные жилища, рыть погреба для хранения пищи и изготавливать множество вещей – охотничье оружие самых разных видов, точильные камни, пестики и ступки, корзины, лепные горшки, скульптурки и резные украшения. Детей (по крайней мере – в первое время) можно было иметь столько, сколько сможешь прокормить, поэтому вынужденный инфантицид прекратился, и население поселков стало быстро расти. Впрочем, когда природное изобилие пошло на убыль, все изменилось, и оседлые жители встали перед выбором: вернуться к кочевой жизни, бросив все, что нельзя унести, включая детей, или же остаться и найти способ выращивать больше пищи, чем могла дать окружающая природа. Но точка невозврата уже была пройдена, и решение этой дилеммы было принято в пользу сельского хозяйства.

К сожалению, оказалось, что социальная структура кочевого племени при новом образе жизни неприемлема. Традицией охотников-собирателей было тут же делиться всем добытым, а фермеры должны были сохранить собранный урожай для холодного времени года, часть оставляя на семена. Поэтому, как утверждает Питер Богуцки, вести хозяйство можно было только небольшими семейными группами с тесными личными и родственными связями. У семьи больше стимулов к различным (пусть и рискованным) инновациям, ведь все, что они вырастят, они сохранят для себя. С другой стороны, и отсутствие поддержки со стороны общины побуждало к поиску надежных способов получения высокого урожая. Переход от общины к семье привел также к появлению идеи собственности на возделываемый клочок земли и все, что он приносит; это тоже не давало сняться с насиженного места. Социальные изменения, возможно, влекли за собой новое отношение к распределению пищи: семьи и деревни теперь могли соревноваться в том, кто устроит самый щедрый пир, ведь обмен дарами по-прежнему оставался могучим средством поддержания дружбы и сотрудничества. Наверное, именно в те времена и зародился обычай наделять невесту приданым к свадьбе.

Стивен Митен, однако, предполагает, что истинная мотивация для перехода к сельскому хозяйству была совсем другой: контроль над землей, водой и запасами пищи приносил материальные блага, повышение положения в обществе и, наконец, власть. Иными словами, индивидуализм, соперничество и жадность, а вовсе не необходимость побуждали людей к «смене профессии». Впрочем, вряд ли это предположение соответствует истине, ибо, согласно археологическим находкам, имущественное и социальное расслоение началось лишь спустя четыре тысячи лет после первых сельскохозяйственных опытов. А вот зарождение религии вполне могло способствовать престижу оседлой жизни. В Турции, неподалеку от места, где найдены наиболее ранние на сегодняшний день следы культивирования пшеницы, есть одно примечательное место – холм Гёбекли-Тепе. Здесь около одиннадцати тысяч лет назад древний народ, живший охотой и собирательством и пользовавшийся орудиями из кремня, воздвиг гигантские Т-образные колонны из известняка. Десять из них, по два с половиной метра в высоту и семь тонн весом, были установлены в круглые впадины и покрыты рельефными изображениями животных и абстрактными символами. Значение этих построек, вероятно, так и останется неразгаданным, но Стивен Митен считает, что они воплощают страх перед опасностями дикой природы. Как бы то ни было, возведение этого комплекса потребовало титанических усилий множества людей в течение долгих лет. Естественно, всем им нужно было что-то есть, и необходимость прокормить такую массу народа могла стать одной из причин перехода к сельскому хозяйству.

Наконец, к этому занятию, помимо всех социальных факторов, могло вынудить истощение природных богатств. Местами природа уже не могла обеспечить потребности растущего населения в древесине и пище. Началось разрушение экосистем, усугубленное изменением климата. Около 12,8 тысячи лет назад температура стала резко падать – примерно на семь градусов в год. В Северной Африке и Передней Азии внезапно кончился теплый и влажный период, длившийся двадцать веков, и начался другой – поздний дриас, принесший холод и засуху на целую тысячу лет.

Трагичность этих перемен иллюстрирует история натуфийской культуры в Иорданской долине. Здесь, в лесистой местности, четырнадцать с половиной тысяч лет назад натуфийцы основали первые постоянные поселения. Охоту и собирательство они сочетали с работой в небольших садах и огородах. Но под воздействием их хозяйственной деятельности и климатических изменений растительный и животный мир обеднел, леса стали исчезать. В позднем дриасе люди бросили свои поселения и вернулись к кочевой жизни. Однако превратиться в прежних охотников-собирателей они уже не смогли. Изменились сама природа и их отношение к ней; их стало больше и у них появились новые технологии. Старая система ценностей коллективного общества вступала в конфликт с уже укоренившейся идеей личной собственности. Люди приспособились к суровым условиям: начали охотиться на тех зверей, которых не добывали раньше, и больше трудиться. Когда реки обмелели, а болота высохли, они спустились с холмов в пойменные долины, вероятно, взяв с собой семена любимых культурных растений. Затем, одиннадцать с половиной тысяч лет назад, температура на планете поднялась так же резко, как когда-то опустилась. Леса и водно-болотные угодья возродились, в них вернулись звери и птицы. И натуфийцы вновь поселились на своих прежних землях, но уже как землепашцы, а не садоводы.

Была ли эра сельского хозяйства цивилизацией?

В этой главе мы сосредоточимся на развитии сельского хозяйства в Европе, Передней Азии и Месопотамии десять – шесть тысяч лет назад. В этот период оно стало здесь господствующим занятием. С исторической точки зрения, это огромный срок. Столько же времени отделяет нас от строителей Стоунхенджа и египетских пирамид, и в два раза меньше – от Рождества Христова. В конце этого периода, примерно пять с половиной тысяч лет назад, в Египте и Месопотамии зародились культуры, которые до сих пор принято было называть первыми цивилизациями. Ведь от предшествовавших тысячелетий, когда люди занимались сельским хозяйством, не осталось никаких письменных памятников и монументальных сооружений. Современные археологические исследования понемногу исправляют эту несправедливость, и вырисовывается неожиданно сложная картина.

Признаки цивилизации (источники: Mithen 2003, Brooks 2006, Bogucki 1999, DeMeo 2006):

• сложная организация;

• централизованная власть и экспансионистские тенденции;

• развитие городов;

• монументальная архитектура;

• активная торговля;

• специализация производства;

• централизованные системы ирригации;

• социальная стратификация с выделением правящего класса;

• развитая религия с институтом жречества;

• налогообложение и накопление благ;

• профессиональная армия;

• письменность;

• бюрократический аппарат;

• изобразительное искусство;

• интеллектуальные науки.

Но были ли все эти культуры на самом деле цивилизациями? Ведь среди их реалий не было большинства из тех необходимых понятий, что перечислены выше – за исключением, пожалуй, активной торговли, специализации производства и развития городов, еще очень «неуверенного».

Впрочем, у термина «цивилизация» есть и другое значение: общество без варварства, жестокости и насилия. Согласно Краткому оксфордскому словарю английского языка, понятие «цивилизованность» предполагает порядок и стабильное управление в обществе, высокий уровень образованности, а также благопристойность и доброту намерений в отношениях в противоположность грубому, дикому и жестокому «варварству». Если следовать этому определению, то древние культуры земледельцев следует признать более цивилизованными, чем «цивилизации», пришедшие им на смену. Ведь согласно всем данным, они не вели кровопролитных войн и не содержали регулярных армий. Им было незнакомо рабство и социальное неравенство, и тем не менее они продолжали развиваться и совершенствовать методы ведения хозяйства.

Иными словами, в этих сообществах не было ни военщины, ни бюрократии, ни жречества, ни монополий на торговлю. Ранние земледельческие культуры были цивилизованнее и многих современных нам «цивилизаций»: гитлеровской Германии, СССР при Сталине и маоистского Китая, не говоря уже о «демократических» капиталистических державах, с их бедностью, коррупцией и насилием. Поэтому, по нашему мнению, доисторические земледельческие культуры следует признать особой формой цивилизации.

Как бы там ни было, эти культуры распространились по огромной территории от Месопотамии до Северной Европы, и каждая жила своей жизнью. В ту пору не было ни централизованной власти, ни государственных религий, возникших впоследствии в Египте и Междуречье. Скорее, это была совокупность самостоятельных, мирно сосуществующих субкультур без какого-то общего центра. Археологам эти народы оставили немного: несколько дворцов, крепостей, городских стен, оросительных систем – и никаких письменных памятников. Наша же попытка понять древних людей основана на чрезвычайно сложном анализе еще более зыбких данных. Непросто избавиться от личных и культурных стереотипов, но мы все же постараемся нарисовать достаточно объективную картину.

Переход к сельскому хозяйству подготовил благодатную почву для множества перемен, и теперь эти ростки взошли. Множество важнейших изменений коснулось социальной организации, но они происходили не сами по себе. Они были частью грандиозного целого. Появились новые виды поселений (в том числе первые города), торговые пути протягивались на все более дальние расстояния, не заставляли себя ждать и изобретения. В религиозной жизни возникали новые верования и практики. На обширных пространствах Европы и Передней Азии скорость и направление этих изменений были разными, но прослеживались в них и общие тенденции, что позволило Риан Айслер назвать это партнерской культурой.

Появление семьи

Вероятно, изменения в среде охотников-собирателей стали происходить одновременно с переходом к оседлой жизни. Прежние связи ослабевали, когда у людей появлялось чувство принадлежности к своей земле, возможность обладать земельными наделами и собственным имуществом. От этих мыслей было недалеко до желания сравнивать свою собственность с чужой, а отсюда – до конкуренции за материальные блага, которые давали вес в обществе и власть. Оседлое племя распадалось на семейные хозяйства. Это хорошо прослеживается по материалам раскопок древних поселений: они состояли из отдельных строений, каждое – с собственным очагом и погребом. В некоторых местах было принято хоронить покойных тут же, под полом жилища; таким образом по-новому осмысливалась связь с предками.

Такая организация жилого пространства предполагала, что каждое хозяйство может самостоятельно производить, обрабатывать и хранить продукты. Археолог Стивен Митен рассматривает домовладение как ключевую социальную единицу: «оно старалось сохранить собственную независимость, здесь принимались собственные решения; впрочем, в трудные времена каждое хозяйство все равно зависело от общины». Так же считает Питер Богуцки: в семейном владении велось самостоятельное хозяйство, оно было центром общественных отношений и воспроизводства. Если их предположения верны, это означает серьезный сдвиг в жизни общины охотников-собирателей. Вместе с новыми технологиями и интенсивным производством эти изменения привели к тому, что отпала нужда в сотрудничестве, во взаимных актах дарения, а значит – и в прежней системе ценностей охотников-собирателей.

У исследователей нет единого мнения относительно структуры домовладений. Вероятно, его населяла так называемая большая семья – три поколения близких родственников либо же дети одних родителей со своими супругами и детьми. В любом случае, это были люди, связанные кровным родством и владевшие своими жилищами, землей, утварью и домашними животными. Они больше не полагались на поддержку племени и заботились о себе сами: запасали излишки продуктов, возделывали больше земли и вступали в сделки с другими хозяйствами.

Возвышение отдельных хозяйств сопровождалось и другими социальными изменениями. Первые фермеры трудились больше охотников-собирателей, их рацион был беднее, а болели они чаще. Из-за усталости и слабости у них было меньше времени и сил на игры, отдых, общение друг с другом и с дикой природой. Связи за пределами семьи были не такими крепкими, как в племени в прежние времена, а постоянная жизнь бок о бок усиливала социальное напряжение. Уйти от конфликта и переселиться из одного домовладения в другое было уже не так просто – группы стали более закрытыми. Поэтому не исключено, что тогда же – из необходимости прощать и забывать накопившиеся обиды – возникли новые священные ритуалы.

Ощущение единства семьи могло также повлиять на отношения между поколениями и полами. Охотников-собирателей не сильно волновал вопрос отцовства, но теперь, с появлением семьи как социальной ячейки, родственным связям стали уделять гораздо больше внимания. В результате в большинстве культур начали вести род по отцовской, а не по материнской линии, как прежде. Соответственно, усложнились брачные обычаи, ведь контроль над сексуальными связями женщины обеспечивал уверенность в происхождении ее детей. Логическим завершением этого процесса стала отмена равенства полов и установление патриархата. По-новому организованные семейные отношения распространились и на мертвых: усложнились похоронные ритуалы и культ предков. Наверняка люди стали больше думать и о будущих поколениях, а именно – как передать им землю по наследству.

Напряженность между равенством и иерархией

Переход к семейным хозяйствам серьезно отразился на старой системе ценностей с ее равным распределением благ и взаимопомощью. Естественно, что одни семьи преуспевали больше других, ибо были находчивее, усерднее работали, их земли были лучше, или же им просто везло. В тяжелые времена менее удачливые были вынуждены обращаться к ним за помощью. Однако всем уже было известно чувство собственности – на собранный урожай, на выращенный скот, поэтому ленивым, нерасторопным и неудачливым часто могли отказывать в безвозмездной поддержке. Зачем даром отдавать плоды своих трудов тем, кто не участвовал в их приобретении? Можно ведь попросить что-нибудь взамен – помочь в полевых работах или в постройке дома. Со временем это имущественное неравенство усиливалось, ведь каждая семья оставляла детям в наследство все, что могла: богатые – богатство, бедные – лишь обязательства и долги.

Несомненно, в общине к успешным семьям прислушивались и обращались к ним за советом; так они приобретали уважение и влияние. Иногда их просили помочь в разделении запасов между нуждающимися, иногда – устроить пир или празднование. Но в современных нам традиционных культурах у таких «больших людей» нет ни формальной власти, ни армии или полиции, чтобы защищать себя или претворять свою волю в действие. Сила таких людей – исключительно в их щедрости, красноречии, харизме и способности к управлению; по наследству их положение в обществе не передается. Соответственно, свое богатство они употребляют на праздники и дары – в том числе на приданое дочерям, на поддержание союзов между племенами и установление добрых отношений между семьями и деревнями.

В тех земледельческих культурах, где «большие люди» превратились в вождей, это произошло по разным причинам: благодаря личным амбициям и жажде власти или же в силу потребности общества в централизованном управлении. В отличие от большого человека, вождь наделен властью приказывать. Он может распределять продукцию, управлять торговлей, ирригацией и представлять общину на переговорах с соседними деревнями. Поскольку у вождя нет армии, которая бы поддерживала его власть силой, он пользуется лишь некоторыми привилегиями: его дом и одежды – самые богатые в селении, он освобожден от физического труда и может передавать свою власть наследникам.

Возникновению иерархии в обществе могли способствовать объективные причины: способности и удачливость некоторых членов общины – без их собственного желания возвыситься и управлять. Данные археологии указывают, что, несмотря на возможные социальные противоречия, в земледельческой цивилизации сохранялось равенство на протяжении всех четырех тысяч лет ее истории, без имущественного и социального расслоения. В сравнении с более поздними эпохами жилища почти не различались в размерах, а напутственные дары умершим – в пышности. В те времена для могущественных вождей не было построено ни дворцов, ни крепостей, ни монументов. В целом, люди в то время были равны, и женщины участвовали во многих сферах жизни наравне с мужчинами.

То же самое происходило в религии и жреческой иерархии. Большинство археологических памятников той эпохи не подтверждают наличия сложной системы верований. Пока что получили развитие лишь погребальные обряды и практики. Также от тех времен до нас дошли многочисленные резные и скульптурные изображения животных и людей – особенно беременных женщин, а также наполовину животных-наполовину людей. Подобные рисунки и пиктограммы люди оставляли и на стенах жилищ. Еще археологи находят комнаты, заполненные бычьими рогами и черепами. Только немногим местам и постройкам можно с уверенностью приписать ритуальный характер, однако смысл совершавшихся там обрядов до сих пор остается неясным, и интерпретации ученых существенно разнятся. Некоторые исследователи видят в этих символах отражение широко распространенного культа Великой Богини, матери всего сущего. Другие считают, что в те времена уже существовал целый пантеон богинь и богов. Третьи утверждают, что эти артефакты относятся к более примитивному уровню религиозных представлений – обожествлению сил природы – и олицетворяют все возрастающий страх перед ней. Наконец, есть мнение, что знаки и скульптурки вообще не имеют отношения к духовной жизни, а представляют собой игрушки, элементы декора, возможно – символы некоей знаковой системы. В любом случае, с тех пор минуло слишком много времени, чтобы судить наверняка.

На протяжении этих тысячелетий система ценностей охотников-собирателей, основанная на сотрудничестве и мирном сосуществовании, кажется, оставалась достаточно стабильной, чтобы удержать общество от расслоения. Навыки, таланты, занятия, церемониальные функции, права и обязанности отдельных людей и семейных хозяйств – все это, конечно, различалось. Однако социальный статус и имущественное положение у всех были примерно одинаковыми. Лидерство в общинах поселенцев, как и в кочевых племенах, было переходящим, в зависимости от опыта, знаний, умений и текущей необходимости. Такая гетерархическая организация общества вполне подходила для разрешения трудных ситуаций через сотрудничество и действовала даже эффективнее, чем централизованное управление. Изменения накапливались очень постепенно: отдельные люди и семьи возвышались, но прежняя мораль сохранялась.

Специализация и экономический обмен

Со временем сельское хозяйство начало приносить больше продукции, чем было необходимо для выживания. Поэтому стало необязательным, чтобы каждый человек был одновременно и охотником, и собирателем, и фермером. Вместо этого можно было стать художником или ремесленником и обменивать свои изделия на еду. При таком положении вещей развитие технологий стало стремительным. Земледельцы изобрели множество новых орудий и приспособлений: мотыги, серпы, плуги и точильные камни для них, песты и ступы, ткацкий станок и колесо. Глиняные горшки стали обжигать, а вскоре люди познакомились и с первыми металлическими рудами – медными и свинцовыми. Люди ткали ковры и полотно, которое затем сшивали в удобную одежду, лепили долговечную посуду, изготовляли мебель. Появились блестящие образцы скульптуры, резьбы, рисунков и росписей, украшений и тому подобного. Наконец, была создана письменность. Теперь необходимую информацию можно было записывать, передавать и хранить сколь угодно долго.

Долгая жизнь на одном месте, поколение за поколением, предполагала строительство крепких жилищ. И они появились – прямоугольные в планировке, с каменными стенами, покрытыми расписной штукатуркой, со специальными помещениями для хранения урожая. В некоторых городах тех времен прослеживается продуманная планировка, имеются мощеные улицы и сточные канавы; однако даже здесь почти не найти замков или крупных общественных зданий. На обрабатываемых участках наблюдаются элементы ландшафтного дизайна: там, где местность была холмистой, появилось террасное земледелие, предохраняющее почву от оползней; там, где климат был засушливым, были прорыты оросительные системы, чтобы накапливать дождевую воду и питать растения.

Для всех этих нововведений требовалось много разнообразного сырья. Древесина шла на мебель, домашнюю утварь и поделки, а также на дрова для обжига керамики, отопления жилищ и приготовления пищи. Камень использовался в строительстве, кремень, сланец и кварц – в изготовлении инструментов. Для штукатурки нужна была известь, для хранения мяса – соль. Посуду делали из глины, а глазури для ее украшения – из различных минералов. Художникам требовались красители для рисунков, металлургам и ювелирам – руды, портным – кожа и шерсть. Очень редко деревни – и даже города – располагали всеми необходимыми ресурсами и мастерами, кто бы мог все это изготовить. Поэтому торговля процветала. Деревни обменивались своей продукцией и так получали все нужное: еду, семена, домашнюю живность, соль, обсидиан, мрамор, металлы, инструменты и другие изделия. Иногда местные торговые пути разрастались в протяженные маршруты, по которым передвигались теперь уже профессиональные купцы. Судя по находкам археологов – глиняным шарикам, дискам и пирамидкам, использовавшимся для подсчета товаров, возраст бухгалтерского учета – примерно восемь с половиной тысяч лет. Поселения, располагавшие ресурсами и мастерами или оказавшиеся на пересечении торговых путей, богатели и превращались в города с населением до нескольких тысяч человек.

Война и мир

Многочисленные факты свидетельствуют о том, что, несмотря на все новшества, земледельческая цивилизация оставалась достаточно мирной. Ни деревни, ни города не строились на неприступных высотах и не имели оборонительных стен. Археологи не находят в селениях ни боевого оружия, ни слоев разрушения – типичных следов войны. В изобразительном искусстве того периода также не сохранилось ни сцен битв, ни изображений воинов – возможно, потому, что их просто не было.

Конечно, многое зависит от интерпретаций археологического материала. В Библии, например, описано, как пали иерихонские стены от звука труб армии Иисуса Навина. Крепостная стена в западной части исторического Иерихона, а также массивная каменная башня в центре были возведены спустя несколько веков после основания города. Они стали первыми находками подобного рода, и долгое время считалось, что это – остатки оборонительных сооружений, разрушенных еврейским войском. Однако вопрос остается сложным и не решен до сих пор. Почему в восточной части города нет никаких следов аналогичных укреплений? Почему стену не восстанавливали, и она была погребена под наносными породами, простояв всего двести лет? Почему таких же укреплений нет вокруг соседних поселений того времени? Кто, наконец, был тем врагом, от которого эта стена должна была защищать горожан? Сегодня общепринятой считается следующая версия: стена была возведена вовсе не для обороны, а как преграда на пути селевых потоков, сходивших по сухому руслу во время ливневых паводков. Башня же до сих пор остается загадкой, но все же ее предполагаемое назначение – проведение неких общественных церемоний.

Поселение Чатал-Хююк

Чатал-Хююк – это довольно известный древний город, на примере которого мы поговорим о доисторической эпохе. Основан он был примерно десять с половиной тысяч лет назад, спустя полторы тысячи началась пора его расцвета, длившаяся еще столько же, то есть длилось это удивительно долго. В это время Чатал-Хююк вмещал около семи тысяч человек и был окружен полями и лесами. Размеры и богатство города отчасти объясняются успехами его жителей в сельском хозяйстве, но главным образом – наличием поблизости месторождения обсидиана, превосходного материала для различных орудий.

В стене, опоясывавшей Чатал-Хююк, не было ворот, а сама она была образована из обычных зданий, вплотную примыкавших друг к другу. Работникам, охотникам и собирателям, выходившим в поля и леса, каждый день приходилось взбираться на эту стену, все необходимое доставлялось в город по приставным лестницам. Причина такой неудобной планировки остается тайной. Вряд ли это был способ защиты от вторжения врагов, поскольку первые признаки вооруженных конфликтов появляются здесь лишь спустя три с половиной тысячи лет после основания города, когда время его процветания уже давно минуло. Еще через двести лет Чатал-Хююк был полностью разрушен. Но до этого времени в захоронениях горожан не встречается оружия, а в их изобразительном искусстве не присутствуют батальные сцены. Нам остается только догадываться, служила ли эта странная городская стена защитой от хищников, от страха перед призраками, бродящими в ночи, или – как в Иерихоне – от наводнений.

Внутри стены застройка была сплошной, а сами размеры и планировка зданий почти не отличались друг от друга. Улицы города проходили по крышам домов, каждая из которых была снабжена отверстием-входом. Стены внутри жилищ были покрыты расписной штукатуркой. В городе не было дворцов и общественных зданий, но в некоторых домах имелись большие комнаты, возможно, служившие местом проведения ритуалов. В обществе уже присутствовала определенная структура, но ни жрецов, ни жриц, ни могущественных вождей еще не появилось. Об этом рассказывают – а вернее, молчат – практически идентичные захоронения, а также монументы, которых тоже не было. Этнический состав жителей был довольно пестрым, но, похоже, они не знали дискриминации по расовому и половому признаку или роду занятий. В их домах археологи находят остатки мебели, ковров и прочей утвари. Эти люди носили шерстяную и полотняную одежду, выплавляли медь и свинец, которые превращали в орудия и ювелирные изделия, лепили превосходную керамику и украшали стены богатыми росписями.

Именно искусство Чатал-Хююка и является его величайшей загадкой. Известно множество статуэток женщин с гипертрофированными бедрами и гениталиями. Некоторые изображают беременных, некоторые – рожениц. В одном из сооружений обнаружено скульптурное изображение восседающей на троне женщины, руки которой покоятся на головах двух леопардов, сидящих по бокам. Там же были найдены статуэтки мужчин с эрегированными фаллосами, а также свидетельства того, что их создатели осознавали связь между совокуплением и зачатием ребенка. Стены жилищ украшены фресками, изображающими быков, а иногда – грифов, терзающих безголовых людей. Бычьи рога и черепа – обычные здесь находки. Мы не знаем, что значили эти рисунки и скульптуры для их создателей. Возможно, перед нами боги и богини.

Мнение о том, что все эти артефакты представляют собой остатки культа Великой Богини, довольно спорно. Отголоски подобных верований и по сей день можно разглядеть, например, в почитании Пресвятой Богородицы. Но культ Матери всего живого сложно связать с быками и рогами, которые обычно считаются воплощением мужской силы. Некоторые исследователи, правда, возражают на это так: бычьи рога – символ силы природы, а следовательно – Великой Богини. Изображения женщины, рождающей быка, кажется, говорит в пользу такой точки зрения. Возможно также, что мужское и женское начала не противопоставлялись, а осознавались как взаимодополняющие принципы бытия, что в повседневной жизни отражалось в равенстве мужчин и женщин. В целом же искусство Чатал-Хююка несет отпечаток слияния мирского и духовного: жизнь была религией, а религия – жизнью.

Большинство туристов остаются довольными посещением этого города, но у археолога Стивена Митена он вызвал лишь чувство угнетения. По его словам, «все пространство комнат заполнено угрозой и ужасом, исходящими от быков». Некоторые сцены он описывает так: гигантские олени и быки в окружении «маленьких взбешенных человеческих фигурок». А в одном из изображений, где соски на женских грудях как бы разверзлись, обнажая звериный оскал, он видит «грязное надругательство над материнством». Митен считает, что все население Чатал-Хююка было «заложниками бестиария, из которого невозможно было вырваться», а также «ненавидело дикую природу и боялось ее». Он продолжает: «Складывается впечатление, будто каждое движение в их жизни было ритуализировано, а любые проявления независимости – в мыслях или поведении – тут же угасали под гнетом быков, грифов, челюстей и грудей, выражавших общую идеологию».

Представьте себе полосу земель шириной примерно в тысячу шестьсот километров, протянувшуюся через всю планету: начинаясь в Северной Африке, она продолжается в Передней и Средней Азии, перекидывается через Тихий океан и ползет до Атлантического побережья североамериканского континента через его южную оконечность. Сегодня в этой полосе умещается большинство нынешних пустынь земного шара: Сахара, Аравийская пустыня, Негев, Тар и Гоби, окруженные полупустынными зонами. Однако так было не всегда. В восьмом – четвертом тысячелетиях до нашей эры в Сахаразии, как назвал этот район Джеймс де Мео, царил довольно теплый и влажный климат (за исключением нескольких более сухих столетий в шестом тысячелетии). На протяжении всего этого периода местность, известная нам как пустыня Сахара, представляла собой влажную саванну с лесами и озерами и давала приют довольно многочисленному населению. Но шесть тысяч лет назад ее умеренный климат стал меняться на более резкий, и за тысячу лет благодатное место превратилось в известную нам пустыню. Разумеется, эта перемена произошла не мгновенно и не повсеместно, но однажды великая сушь утвердилась в регионе навсегда, позволив воде сохраниться лишь в узких поймах рек да в небольших оазисах. С тех пор климат в этой полосе на протяжении вот уже четырех-пяти тысяч лет остается стабильным, но крайне сухим, хотя в более высоких и низких широтах он куда мягче.

Города-государства и система ирригации

Итак, в саванну пришла засуха, и охотникам-собирателям теперь требовалось больше пространства, чтобы прокормиться. Однако все места давно были заняты. В отчаянии некоторые, наверное, стали грабить своих соседей и сгонять их с исконных земель. Другие оставили кочевую жизнь и занялись сельским хозяйством. Но и фермерам приходилось нелегко. Засухи, все более долгие и жестокие, сжигали землю и иссушали колодцы. Многие приспособились и к этому и придумали новые способы ведения хозяйства. В пограничных районах, где дожди временами шли, драгоценную влагу собирали в каналы и подводили к полям и садам. Но в конечном счете заброшенными оказалось множество поселений.

Те, кто устремился в более приветливые земли, попадали в многолюдные места с перенаселенными городами – ведь засухи свирепствовали и там. Иногда местное население использовало тяжелое положение переселенцев, нанимая их работать за еду или превращая в рабов. Иногда наоборот – из пустыни выкатывались волны воинственных племен, покоряя и порабощая туземцев. Так природное явление стало причиной жестокости, социального неравенства, притеснений и эксплуатации.

Естественные озера и оазисы высохли, поэтому их жители прорыли в склонах холмов наклонные туннели, называемые канат или фоггара, чтобы добраться до грунтовых вод. Русла сохранившихся крупных рек в сезон половодья они направляли в обширные и сложные оросительные каналы, чтобы питать свои поля. Но отдельная семья или даже деревня часто была не в состоянии ни построить такую систему, ни поддерживать ее, для этого требовалось централизованное управление и координация усилий крупных человеческих масс. Соответственно, появились новые «профессии»: инженер-ирригатор, надсмотрщик, распределитель продовольствия; вместе с этим усложнились иерархия и бюрократический аппарат.

Первые города-государства возникли в Месопотамии, где засушливый климат превратил обширные болота в плодородные луга. В третьем-втором тысячелетиях до нашей эры цивилизация города Урук, распространившись на Южное Двуречье, строила новые города с центральными башнями-зиккуратами, обширными зернохранилищами и дворцами для знати. Некоторые города, стоявшие посреди искусственно орошаемых полей, были обнесены защитными стенами, что свидетельствует о битвах за плодородную землю. Общество Урука было сильно стратифицировано, в нем выделялась духовная и светская элита. Последние опирались на власть административных центров, в которых собирались и распределялись продукты питания, рассматривались проекты строительства зданий и каналов, контролировалась работа ремесленников и велся учет торговли дефицитными товарами – деревом, камнем и металлами. Для этого использовались глиняные печати и таблички: жители Урука изобрели идеографическое письмо. Со временем враждующие города Месопотамии вошли в состав Аккадского, а затем – Вавилонского царства.

Возвышению египетской цивилизации предшествовал долгий период, в течение которого вдоль берегов Нила протянулась длинная цепочка конкурирующих земледельческих поселений под предводительством царьков. Общество в них расслаивалось на классы, для вождей строили дворцы и гробницы, контроль над торговлей переходил в руки знати. Позже, около пяти тысяч лет назад, мелкие княжества слились в одно царство с фараоном во главе. Его столицами были Мемфис и Фивы, другие административные центры располагались в прежних резиденциях племенных вождей. При этом представители правящей касты – как в Египте, так и в Месопотамии – были, судя по всему, потомками воинственных кочевников, вышедших некогда из пустыни.

Завоеватели-кочевники и пастбищное животноводство

Одним из способов выживания на границах надвигающейся пустыни был переход от фермерства к кочевому скотоводству. На влажных пастбищах можно было разводить коров, в более сухих регионах – овец и коз. Пастухи живут в постоянном движении – вслед за дождями и сменой сезонов, туда, где есть вода и корм для скота; кое-где они продолжают свой вечный путь до сих пор. В некоторых районах кочевники и земледельцы нашли возможность мирного сосуществования. С началом сезона дождей пастухи уходили в пустыню, где теперь зеленела свежая растительность, и разбивали лагеря возле оживших источников. Затем, когда колодцы вновь пересыхали, а трава вокруг была выщипана, они гнали скот обратно во владения фермеров – пастись на жнивье и удобрять их поля. За многие века эти люди смогли понять, по каким циклам живет земля, какими путями ходят дождевые облака, и это помогло им выжить, не затевая ссор. На южных границах Сахары, в регионе Сахель, такое взаимодействие двух культур длилось до недавнего времени – до прихода туда экономики и современных технологий.

Впрочем, были и такие районы, где земледельцы и скотоводы никогда не пытались найти общий язык. Процветающие деревни по берегам рек и в оазисах притягивали жадные взгляды кочевников; в их среде появлялись честолюбивые и агрессивные вожди, вдохновлявшие соплеменников на разбой и грабеж. Так начиналась новая эра насилия. Как заметил Брюс Лерро: «По всему миру пастухи-кочевники, как правило, более склонны к агрессии и жестокости, поскольку им всегда грозит опасность потерять основной источник пищи – скот». Они, в отличие от покоренных ими народов, кажется, всегда чтили войну, а не природу. Они поклонялись мужским божествам-воителям, а их искусство пестрит изображениями оружия и сценами битв. Их общество было неизменно патриархальным и патрилинейным, а вождей они погребали в богатых могилах, иногда – в сопровождении убитых жен.

Некоторые племена предпринимали дальние походы в поисках более гостеприимных земель. Об одном таком семитском народе, вышедшем из Эфиопии – израильтянах, нам живо повествует Ветхий Завет. Уйдя от египетского рабства, они долгие годы странствовали по пустыне, прежде чем достигли Земли обетованной. В Библии также описано, как сами израильтяне убивали, насиловали и порабощали людей на завоеванных ими землях. При этом они считали, что выполняют волю своего Господа, что, по-видимому, было попыткой заглушить чувство вины.

И сказал Господь Моисею, говоря: отмсти… И сказал Моисей народу, говоря: вооружите из себя людей на войну, чтобы они пошли против Мадианитян, совершить мщение Господне над Мадианитянами… И послал их Моисей на войну, по тысяче из колена…

И пошли войною на Мадиама… и убили всех мужеского пола; и вместе с убитыми их убили… пять царей Мадиамских… а жен Мадиамских и детей их сыны Израилевы взяли в плен, и весь скот их, и все стада их и все имение их взяли в добычу, и все города их во владениях их и все селения их сожгли огнем и взяли все захваченное и всю добычу, от человека до скота; и доставили пленных и добычу и захваченное к Моисею…

И прогневался Моисей на военачальников, тысяченачальников и стоначальников… и сказал им Моисей: [для чего] вы оставили в живых всех женщин?… итак, убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя…

И сказал Господь Моисею, говоря: …раздели добычу пополам между воевавшими, ходившими на войну, и между всем обществом; и от воинов, ходивших на войну, возьми дань Господу, по одной душе из пятисот, из людей и из крупного скота, и из ослов и из мелкого скота; возьми это из половины их и отдай Елеазару священнику в возношение Господу; и из половины сынов Израилевых возьми по одной доле из пятидесяти, из людей, из крупного скота, из ослов и из мелкого скота, и отдай это левитам, служащим при скинии Господней…

И было добычи, оставшейся от захваченного, что захватили бывшие на войне: мелкого скота шестьсот семьдесят пять тысяч, крупного скота семьдесят две тысячи, ослов шестьдесят одна тысяча, людей, женщин, которые не знали мужеского ложа, всех душ тридцать две тысячи.

Если взглянуть на карту Евразии, то можно увидеть, как курганы кочевников из Средней Азии постепенно распространяются по всей Передней Азии и Юго-Восточной Европе до венгерских степей. Подобно семитам, эти племена разоряли беззащитные деревни, убивали мужчин и детей, а женщин превращали в наложниц и рабынь. Степняки, вероятно, были первыми, кто приручил диких лошадей. Это сделало их орды чрезвычайно мобильными и грозными и позволило вести первые в истории «молниеносные войны». Такая интерпретация событий древних времен, впрочем, остается спорной, хотя и подтверждается последними исследованиями по истории лошади в жизни человека и верховой езды, которая в некоторых районах Судана до недавних пор оставалась основным образом жизни.

Чтобы отражать эти набеги, оседлые жители стали строить свои поселения на вершинах холмов и обносить их оборонительными укреплениями, производить оружие и объединяться в военные союзы. У них появились армии с жесткой иерархией, наиболее жестокие и амбициозные военачальники становились вождями и царями. В Египте и Месопотамии жители молодых городов-государств создавали шедевры искусства, в Юго-Западной Европе не менее великолепные образцы искусства и ремесла гибли под развалинами покоренных городов. Таким образом, вновь поднимающиеся цивилизации забывали о том, что их предки когда-то жили в мире, равенстве и сотрудничестве. Поэтому воинственные, агрессивные, жестко иерархичные культуры сумели относительно быстро распространиться из своей колыбели в Северной Африке, Передней Азии и Среднем Востоке по всему миру.

Первые европейские княжества

В Северной и Западной Европе климат в течение всего этого периода практически не менялся, а волны воинственных степных кочевников сюда не докатывались. Зато здесь продолжали накапливаться внутрисоциальные противоречия, вызванные неолитической революцией. Деревни постепенно переходили под управление вождей, и равноправные взаимоотношения между ними сменялись иерархическими. Примерно три с половиной тысячи лет назад европейское общество уже полностью разделилось на сословия. Могильные холмы с богатыми погребальными дарами в те времена стали обычными деталями любого пейзажа, а те, кто под ними упокоился, судя по всему, принадлежали к правящей элите патрилинейного общества. Крохотные княжества возникали и исчезали, в зависимости от лидерских качеств своих правителей, но система в целом оставалась достаточно стабильной, чтобы в Западной Европе дожить до железного века. Невозможно с уверенностью сказать, были ли погребенные с пышными почестями люди просто главами успешных фермерских семейств эгалитарных в целом культур, или же они правили силой и взимали дань с подчиненных ими селений. Однако наличие в некоторых курганах оружия и сопутствующих захоронений, где останки ясно свидетельствуют о насильственной смерти, говорит, скорее, в пользу последнего предположения.

Трагедия человечества

Общечеловеческая трагедия, которая скрывается за нашим довольно сухим описанием, на самом деле не имеет себе равных. Ведь на протяжении долгих веков, поколение за поколением, народы, населявшие Сахаразию, не видели от природы ничего, кроме губительных засух. Они страдали от недорода и голода, войн, гонений, притеснений и эксплуатации. Те же, кому удавалось уцелеть среди всех этих бедствий, на всю жизнь оставались глубоко травмированными, со всеми вытекающими последствиями. Сегодня ту же самую картину можно наблюдать, включив телевизор: климат вновь меняется, а растущему населению развивающихся стран не хватает природных ресурсов.

Потоки беженцев в панике устремляются прочь из неблагополучных районов в поисках пропитания, воды и крова; изможденные, убитые горем женщины производят на свет мертвых детей, а те, что выживают при рождении, вскоре умирают от голода и дистрофии; грязные лагеря переселенцев, грузовики с гуманитарной помощью. А еще на экранах можно увидеть сводки новостей из Эритреи, Дарфура и многих других горячих точек, где люди стреляют друг в друга от крайней нужды и отчаяния.

Но прежде не было ни гуманитарных грузов, ни миротворцев ООН, ни лагерей для беженцев, и людям не приходилось надеяться на гостеприимство местного населения. Бесчисленные поколения по всей планете страдали и умирали без проблеска надежды. Дети – те, что выживали – вырастали физически, психически и эмоционально ущербными. Не получив ничего в детстве, они не имели шансов стать хорошими родителями, и своим детям вместо любви и ласки они могли дать только собственные травмы, чтобы те передавали их внукам, правнукам и так без конца.

Представьте себе…

Вы живете в небольшой деревне с семьей и друзьями. Засухи случаются нечасто, и если собирать дождевую воду и орошать ею поле, то вполне можно собрать неплохой урожай. Редкие путешественники приносят вести откуда-то далеко с востока – будто где-то там ужасные орды кочевников разоряют деревни и убивают людей. Но в ваших краях пока все спокойно.

А однажды утром, как всегда направляясь в поле на работу, вы замечаете на горизонте облако пыли. Вы останавливаетесь и наблюдаете, как оно растет и исторгает из себя невиданных существ: полулюдей-полуживотных размером с корову. Только движутся они гораздо быстрее. Испугавшись, вы бежите назад в деревню, чтобы предупредить остальных.

Люди выскакивают из хижин, а подоспевшие пришельцы тем временем окружают деревню кольцом, чтобы никто не смог убежать. Слух, привыкший к утренней тишине, режут пронзительные крики и стук копыт. Никто не знает, что делать. Для защиты – только тяпки и мотыги.

Захватчики спрыгивают с коней, потрясая оружием и пылающими факелами. Они колют и рубят без разбора. Кругом брызжет кровь, из чьего-то вспоротого живота в песок валятся внутренности, люди падают с проломленными головами и отрубленными конечностями. От хижин в небо поднимаются дым и языки пламени. Вокруг лежат тела ваших родных и односельчан, хотя вы еще не успели ничего понять.

Только вы и еще одна девушка остаетесь в живых. Но теперь враги закончили бойню и могут повеселиться. С вами. Забрызганные кровью, смердящие дымом и смертью, они валят вас на землю и насилуют, один за другим. Ваша плоть избита и растерзана, и смерть кажется вам желанным избавлением.

Закончив, со смехом и шутками они хватают вас обеих и привязывают к седлам. Захватив весь деревенский скот, пришельцы вскакивают на коней и устремляются прочь. А вы бежите следом, как только можете, ведь если споткнетесь и упадете – умрете, разбившись о землю, стремительно несущуюся из-под копыт.

Представьте себе…

На вашу страну и селение – всего лишь горстку домов – обрушилась засуха. Припасов хватило бы, чтобы пережить один неурожайный год, но за ним последовали второй и третий. Глаза у ваших детей глубоко ввалились, а животы вздулись. Ваши родители превратились в кожу да кости, впали в апатию и покорно ждут смерти. Вы сами едва в силах относиться к собственным детям с добротой и терпением. Младшая постоянно хнычет, требуя молока, которое у вас уже пропало. Все односельчане находятся в таком же положении, только вам еще и стыдно – за то, что нарушили древние традиции и припрятали немного зерна для семьи, вместо того чтобы разделить его со всеми.

Пора уходить. Пора покидать деревню, где вы родились и выросли, землю, где покоится прах бессчетных поколений ваших предков. Придется проститься с их душами и отправиться в опасный путь. Много вам не унести – последние остатки пищи да бурдюк с водой. Родителей придется бросить. Вместе с мужем, детьми, семенящими позади, и младенцем на руках вы идете той же дорогой, по которой до вас уже прошло немало народу. Но куда?

В соседней деревне ваши просьбы о помощи встречают с каменными лицами. Обычай гласит: странник вместе с домашними животными может остаться на три дня. В пищу – то же, что и своим, то есть немного. Но потом вам снова придется уйти.

Шагать тяжело. Вам нужна помощь, но те, кто сильнее, сейчас заботятся лишь о себе. Иногда у ослабевших крадут еду и воду. Поэтому ради безопасности вы с семьей присоединяетесь к группе таких же беженцев. Но их предводитель – сильный и злобный человек, который сам может убить кого угодно, чтобы выжить и получить то, что ему нужно.

Вы голодаете так давно, что ничего не чувствуете – ни желаний, ни эмоций. Мысли путаются, вы уже не способны заботиться о семье. Единственная оставшаяся мысль – о еде. Когда один из ваших детей падает и остается умирать в дорожной пыли, вас это почти не трогает. У вас нет молока, чтобы кормить младшую дочь, и она слабеет с каждым днем. Если она и выживет, то вырастет умственно неполноценной и холодной из-за недостатка питания и любви. А появись у нее собственные дети – она передаст свою травму им.

Представьте себе…

Вы – ребенок, еще слишком маленький, чтобы идти вместе со всеми. Младенец. Весь день ваша мать ходит и собирает пищу, поэтому ей пришлось привязать вас к доске, укрепленной на спине, чтобы освободить руки. Вам неудобно, но пошевелиться вы не можете. Вы писаете и какаете под себя – в тряпку, в которую вас завернули. Вас не кормят и не ласкают. Но, несмотря на боль, вы не плачете – отсутствие движения делает сонным и безвольным. Вы негодуете, но лишь внутри. Ваша голова, чтобы не болтаться, тоже привязана к доске, ремень все время сдавливает вам череп, и со временем он останется искривленным.

Постоянная боль превращает вас в злого и жестокого ребенка, наполненного гневом и ненавистью к собственной матери за травму, нанесенную в младенчестве. Позже, став взрослым, вы обращаете свою ненависть на всех женщин, вместо того чтобы испытывать к ним влечение. Зато в битве за выживание в этом иссушенном, безводном мире эти качества сделают вас идеальным предводителем. Вы собираете банду таких же травмированных людей и нападаете на города и деревни, убивая или угоняя в рабство их жителей и похищая скот.

Годы идут, но засуха только усиливается. А искривленный череп становится признаком удачливого предводителя. Поэтому детям теперь уже намеренно деформируют головы, чтобы показать их принадлежность к роду правителей. Но из-за страданий эти дети вырастают чудовищами. Некоторые племена привязывали вторую доску спереди, чтобы придать черепу младенца удлиненную коническую форму, и придумывали приспособления, которые бы удерживали его мочу и кал. Кормили таких детей нерегулярно и мыли лишь раз в неделю. Боль становилась их постоянным спутником. Иногда их лица темнели от гноя, сочившегося из носа и ушей; многие из них умирали. Женщины, обрекавшие своих детей на эти мучения, в детстве сами были точно так же травмированы. Подобным образом матери в некоторых исламских странах подвергают обрезанию дочерей, просто потому, что так принято [193] .

Становясь частью элиты, люди всегда создавали верования и мифы, новые законы, нормы и институты, чтобы оправдать свое высокое положение и свои действия. На самом деле все это являлось лишь отражением их исковерканных душ. Наиболее сильные, жестокие и честолюбивые из них превращались в богов на земле во главе созданных ими империй. Так семитские племена, вторгшиеся в Палестину, стали сыновьями Божьими, посланными карать язычников.

Представьте себе…

Вы вместе с несколькими спутниками пережили долгое утомительное странствие. Ваше стадо из овец и коз постепенно таяло: некоторых животных пришлось съесть, другие сами умерли от голода. На протяжении долгих недель вас постоянно мучили голод и жажда, и никто не встречал вас приветливо. Наконец, вы достигли земли с удивительно пышной зеленью, которую питала вода из каналов, прорытых по берегам реки. Никогда прежде вы не видели столь прекрасной страны.

Работники на окрестных полях не кажутся дружелюбными, но и не гонят вас. Вы подходите ближе к городу и приветствуете отряд вооруженных людей. Они приглашают вас внутрь городской стены и сопровождают в большое здание. Только здесь их поведение меняется и становится грубым. Вас с друзьями обыскивают и отбирают всю сколь-либо ценную одежду. Оказывается, теперь вы уже не странники в гостеприимном городе, а новые рабы.

На следующее утро надсмотрщики, размахивая длинными плетьми, гонят вас большой группой к строящемуся дворцу. Там вам приказывают работать, и вы работаете под палящим солнцем, пока не начинаете падать от изнеможения. Вас кормят, но скудно и самой грубой пищей – едва лучше, чем коров. Вам дают воды, но она грязна и затхла. И вы понимаете, что отныне будете жить именно так, пока не умрете здесь же, что только что случилось с вашим соседом по скамье.

На тот случай, если все написанное выше покажется чересчур драматичным, мы приводим несколько отрывков из детального изучения Сахаразии в книге Джеймса де Мео.

В середине двадцатого века племя ик в Восточной Африке оставалось счастливым народом с живыми традициями, но засуха и программа переселения вытеснили их в полупустынные предгорья… Им пришлось голодать, и их социальная структура полностью разложилась. Осталось одно лишь равнодушие к нужде и боли соплеменников. А голод… стал единственной всепоглощающей страстью. Они… утратили интерес к радостям жизни… Стариков и детей выгоняли из дома умирать. Братья крали еду у сестер, мужья не заботились о женах и детях. Дольше всего сохранялись узы между матерью и ребенком, но в конечном итоге и матери стали бросать детей и ослабевших младенцев. Дети постарше сбивались в банды и отбирали еду даже у собственных младших братьев и ослабевших стариков…

Последствия голода были подобны тем, что оставляет вторжение безжалостного врага, который вырезает большую часть населения, разгоняет уцелевших и забирает все ресурсы и ценности [194] .

Психологические последствия голода не столь заметны… Преобладают общая апатия и заторможенность, люди теряют интерес ко всему, что не связано с поиском пищи. Личные и семейные связи деградируют настолько, что родители могут убить и съесть собственных детей; случаи каннибализма известны почти в каждом уголке мира, где когда-либо был голод… Младенцы, дети и старики попадают под удар первыми. Молодежь и взрослые, как правило, сохраняют силы, чтобы отправиться искать пропитание, а вот остальных бросают на произвол судьбы, возможно – умирать… Когда беженцы из голодных районов в поисках еды выходят на дороги или добираются до городов, становится виден полный социальный хаос, царящий в их среде [195] .

В начале семидесятых годов в Турции случилась засуха. Источники пересохли и жителям пришлось покидать свои деревни. Людям – их было не меньше тысячи – со всей домашней живностью приходилось постоянно передвигаться, и к тому времени, как мы встретили их, они были в дороге уже несколько месяцев. Чтобы выжить, договаривались о выпасе скота и пользовании источниками в более благополучных деревнях. Часто их прогоняли после положенных по обычаю трех дней выпаса. Так они и жили: приходили в деревню, находили достаточно пищи, чтобы не умереть от голода, и двигались дальше, хотя каждая следующей встреча могла закончиться насилием [196] .

Размышления

В условиях изменения климата мы, возможно, скоро снова увидим, как великая сушь распространяется по планете. Вот, к примеру, слова из доклада Джона Видала о ситуации в Кении в сентябре 2009 года:

Народность боран – это племена кочевников-скотоводов, которые ежегодно преодолевают тысячи миль в поисках воды и пастбищ. После трех лет проливных дождей несколько семей приняли единодушное решение осесть. Еще в апреле они собрали горшки, сковороды и прочий нехитрый скарб, покинули свои хижины из глины и тростника в Бутэ и отправились в последний поход к Йаэбло – деревне полунищих углежогов, выросшей на обочине грязной дороги на Мойалэ. Теперь они снова живут во временных хижинах, на этот раз построенных из ветвей и крытых листами пластика. Выглядят они так, будто пережили землетрясение или наводнение, но на самом деле они – одни из первых пострадавших от глобального изменения климата.

И они – не редкое исключение. От засух страдают миллионы людей в Кении, Сомали, Эфиопии, Эритрее, Судане, Чаде, Буркина-Фасо и Мали; десятки тысяч кочевых пастухов там вынуждены бросать свои стада. «Последняя засуха была самой страшной бедой, что с нами случалась когда-либо, – говорит двадцатичетырехлетний Алима. – Земля полностью высохла. У нас ничего не было, даже воды. Весь скот пал, надеяться было не на что. Раньше такого никогда не было. Поэтому мы решили жить на одном месте, чтобы наша жизнь изменилась, а у детей было образование».

Культурную трансформацию, вызванную великой сушью, называют по-разному: Великим Падением, переходом от эгалитарной культуры к доминаторской, переходом от матриархата к патриархату. Риан Айслер в книге «The Chalice and the Blade» («Чаша и клинок», М.: Древо Жизни, 1993) сосредоточивается на вопросах иерархии и гендерных отношений на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Европе. Земледельческие цивилизации она описывает как демократические, справедливые, дающие возможность развиваться, не сталкиваясь со страхом, насилием и половой дискриминацией. И напротив: доминаторские цивилизации, пришедшие им на смену – это жестко иерархичные, несправедливые, возглавляемые исключительно мужчинами структуры, основанные на страхе, насилии и жестокости.

«Saharasia» («Сахаразия») – исследование Джеймса де Мео – охватывает большую территорию и посвящено кругу проблем, связанных с семьей, сексуальностью и детским воспитанием. На основе данных, в том числе археологических, о тысяче двухстах культурах по всему миру этот автор разрабатывает их комплексную характеристику, помогающую четко разграничить матриархальное и патриархальное начала. Культуры первого типа демократичны, эгалитарны и не воинственны; насилие среди взрослых там редкость, воспитание детей основано на доброте, а отношения между полами направлены на обоюдное удовольствие и радость. В патриархальных культурах, по де Мео, все с точностью до наоборот: здесь детям наносятся травмы еще в младенчестве, проявления сексуальности у подростков сурово наказываются, а права женщин и детей строго ограничены. Де Мео не находит неоспоримых подтверждений существования патриархальных культур где-либо на планете до четвертого тысячелетия до нашей эры. Поэтому он приходит к выводу, что патриархат как явление возник в среде кочевников во времена Великого Падения как защитная реакция перед лицом надвигающихся пустынь, а распространился благодаря завоеваниям и культурной диффузии.

Итак, общество охотников-собирателей, первых фермеров и земледельцев в целом было основано на принципах матриархата и мирного сотрудничества. Цивилизации же, возникшие после Великого Падения, патриархальны и ориентированы на подчинение; в современном мире таких большинство. Их мы обозначили термином «имперские цивилизации», и данная глава нашей книги посвящена сравнению этих двух типов культур по ряду критериев. Результаты сравнения, данные в виде таблиц, несколько поляризованы, и сделано это намеренно: на самом деле, большинство культур балансируют между двумя полюсами, склоняясь к одному из них. Ранние имперские цивилизации обрели письменность вскоре после зарождения и оставили нам достаточно информации о себе, в то время как о повседневной жизни земледельческих цивилизаций известно довольно мало. Мы предположили, что они походили на матриархальные культуры, описанные у де Мео.

Появление городов и государств

Сельскохозяйственная цивилизация представляла собой россыпь городков и деревень, иногда соединенных ниточками дорог и троп, пробегавших по обработанным полям и диким землям – болотам и пустошам вдоль рек и лесов. После Великого Падения появились первые настоящие города, и от прежних они отличались не только размерами. Как правило, они были опоясаны оборонительными укреплениями, имели более-менее четкую планировку, а среди простых домов возвышались общественные здания: замки, дворцы знати, хранилища продовольствия и казармы (см. табл. 6).

Таблица 6. Характерные черты поселений имперских и земледельческих цивилизаций

Ключевой же отличительной чертой городской цивилизации было наличие в ее обществе могущественной элиты. На вершине находился потомственный вождь (царь или царица), опиравшийся на поддержку государственных чиновников, жречества и армии. Чиновники управляли экономикой, ведали строительством и обслуживанием оросительных каналов, заготовкой и распределением продуктов, торговлей, налогообложением и так далее. Военные чины поддерживали боеспособность армии, которая участвовала как в защите государства и операциях против соседей, так и в усмирении собственного населения. Жрецы занимались пропагандой идеологии или религии, оправдывавшей и превозносившей иерархический строй и неравное распределение благ. Рабство было обычным явлением. Брюс Лерро, впрочем, утверждает, что свободным крестьянам иногда жилось хуже, чем рабам: их облагали налогами, эксплуатировали, принуждали кормить население городов, участвовать в войнах и общественных стройках (см. табл. 7).

Таблица 7. Власть и способы управления в имперских и земледельческих цивилизациях

Военное дело

Во времена, когда Великое Падение еще оставалось туманным будущим, войны были редкостью. Только с возвышением имперских цивилизаций они стали законодательно оправданной нормой. Брюс Лерро и Дуглас Фрай перечисляют критерии отличия настоящей войны от кровной вражды и разбойничьих нападений. Война всегда заранее спланирована некоторым политическим образованием (городом-государством, королевством и тому подобным) и предполагает участие крупных человеческих масс. Ведение войны обязательно преследует определенные экономические, политические или социальные цели: это может быть защита от агрессии, карательная акция, захват территорий и ресурсов. На войне используют смертоносные виды оружия, а мишенью может стать любой человек с вражеской стороны. В отличие от бытовых убийств, убийство врагов на войне одобряется обществом. Имперские цивилизации поставили военное дело на новый уровень, сформировав регулярные армии под предводительством профессиональных военных. Это дало возможность проводить длительные и сложные кампании на территории противника. Исторически сложилось так, что любое технологическое новшество применялось для создания все более смертоносного вооружения.

Экономика

Крупный город (а тем более – государство) должен располагать обширными территориями с рабочей силой, чтобы кормить всех своих граждан: торговцев, ремесленников и людей прочих профессий, не занятых земледелием. После Великого Падения оно осталось крупнейшей отраслью экономики, но перестало лидировать по количеству занятого населения. Разнообразные общественные стройки, став нормой, требовали все больше специалистов – от простых каменщиков до инженеров и архитекторов. Стал более востребован и труд металлургов: людям нужны были бронзовые инструменты, оружие, украшения и тому подобное. Для ведения учета в хозяйственной деятельности, записи законов и религиозных текстов понадобились счетоводы и писцы. Когда возрос спрос на предметы роскоши и первичные ресурсы, расплодились торговцы и лавочники.

Успехи в сельском хозяйстве (особенно – в ирригации) способствовали бесперебойному снабжению продуктами растущего населения. Однако самим фермерам это не приносило особого дохода, так как большую часть продукции власти изымали для распределения среди горожан. Кроме того, крестьян часто призывали на службу или использовали как рабочую силу. Условия труда на общественных работах были тяжелыми, и труженики нередко умирали под кнутами надсмотрщиков.

Имущество и материальные ценности скапливались в руках высшей прослойки общества – родовой знати, духовенства, зажиточных торговцев. Для низших же слоев собственность не была желанна, поскольку облагалась налогами. Собранные средства шли на предметы роскоши для элиты, содержание солдат и рабочих, возведение мавзолеев и так далее. Купцы, борясь с воровством, ввели сложные учетные процедуры и практику опечатывания товаров (см. табл. 8).

Таблица 8. Экономика в имперских и земледельческих цивилизациях

Счет и письмо

Примитивные символы, особенно для счета, появились еще до Великого Падения. Но полноценная система письма, подходящая для записи устной речи, является типичным признаком именно имперских цивилизаций. Письмо превращает устные соглашения, истории и даже мысли в предметы материального мира, доступные широкой публике. Будучи облеченными в письменную форму, религиозные и мирские традиции и обычаи превращаются в законы и уставы; их хранение и передача становятся вопросом верной записи, а не памяти. Это позволяет управлять большими и сложными организациями и целыми обществами. Кроме того, письменный текст помогает быстрее усваивать знания и мыслить по-новому. Имея в распоряжении письменный документ, можно ознакомиться с результатами труда его давно умершего автора, и на этой основе продолжать собственную работу.

С другой стороны, письменность разлучила знание с его носителями – певцами и сказителями. Знание стало безликим и доступным лишь избранным – тем, кто сам был грамотным или располагал средствами, чтобы нанять писца. Кроме того, письмо отдалило человека от природы. Бесписьменные, разговорные языки подражают ее звукам, и даже пиктограммы сохраняют очертания предметов и животных, которых изображают. В алфавите же, впервые изобретенном около трех с половиной тысяч лет назад, все знаки абстрактны. Великая сила начертанного слова, остающаяся таковой и по сей день, позволяет превращать правду в пропаганду, документ – в могучее орудие социальных манипуляций, а грамотность – в инструмент расслоения общества и половой дискриминации.

Технологии

Древние люди, жившие до эпохи Великого Падения, были знакомы с основами металлургии и лепили добротную глиняную посуду. Впрягали животных в плуги и колесные повозки. Строили сложные оросительные системы, в которых дождевая вода накапливалась и питала зреющий урожай. Складывали из камня прямоугольные дома, штукатурили стены и покрывали их росписями. Кое-где они построили города с четкой планировкой улиц, с мостовыми и сточными канавами. Они создали простые системы счета и сделали первые надписи. Продолжать этот перечень можно долго.

После Великого Падения все эти изобретения были многократно усовершенствованы и распространились по миру. Вскоре основные производства достигли невиданных ранее масштабов, что предполагало наличие отлаженной системы контроля. Специалисты даже спорят, что появилось прежде: централизованное управление или потребность в крупномасштабных производствах. Как бы то ни было, наиболее значимыми инновациями стали обширные ирригационные системы, монументальные здания, оборонительные укрепления и хранилища продовольствия.

Единственной технологией, ставшей нововведением имперской цивилизации, было изготовление боевого оружия (хотя даже оно развилось из охотничьего оружия и сельскохозяйственных орудий). С открытием бронзы оно стало еще более смертоносным, ведь этот сплав меди и олова гораздо тверже чистой меди и крепче камня. Впрочем, даже производство бронзы – довольно сложный технологический процесс – началось еще в предыдущую эпоху, возможно – на Кавказе. Риан Айслер отмечает, что с переходом от земледельческой цивилизации к имперской бронзовые изделия утратили былую красоту (см. табл. 9).

Таблица 9. Технологические различия между имперскими и земледельческими цивилизациями

Религия и отношения с природой

О верованиях и практиках, существовавших до эпохи Великого Падения, известно крайне мало, а интерпретация археологических данных как всегда является поводом для дискуссий. Согласно общепринятой точке зрения, древние охотники-собиратели, как и современные примитивные племена, были анимистами, то есть поклонялись силам природы и населявшим ее духам. Впрочем, религиозные представления пришедших им на смену земледельцев еще более загадочны. Выше мы уже писали: можно лишь гадать, что двигало рукой создателей резных колонн храма Гёбекли или жителями Чатал-Хююка, почитавшими фигурки быков и «богинь». Стивен Митен видит в них растущий страх перед дикой природой и попытку отстраниться от нее. Существуют и другие, самые разнообразные толкования. Ясно одно: в своих верованиях наши предки отошли от наивного анимизма задолго до Великого Падения.

С возвышением имперских цивилизаций религия стала принимать более привычные нам формы. Духи природы превратились в человекоподобных богов и менее могущественных богинь, властвующих над людскими судьбами. Божественная иерархия стала отражением растущей социальной стратификации и гендерной дискриминации в обществе. Уверенность в возможности повлиять на силы природы с помощью ритуалов и жертвоприношений привела к распространению публичных церемоний, в то время как вера в традиционную магию угасала вместе с популярностью женского начала. Со временем из этого плавильного котла вышло верховное божество, бог-отец, чьим земным воплощением были цари, получающие власть свыше. Появились и стали развиваться государственные религии с кодифицированными вероучениями, сводами законов и ритуальных практик. Их жрецы-мужчины, как правило – богоизбранные, обитали в собственных дворцах и, используя свое положение, тайно управляли жизнью общества, дергая за нужные ниточки – способ гораздо более действенный, нежели грубая сила (см. табл. 10).

Таблица 10. Религия и отношение к природе в имперских и земледельческих цивилизациях

Сексуальность

Сексуальность – это, пожалуй, главная сила, движущая человеком, после инстинкта самосохранения. Однако со времен Великого Падения в большинстве культур она строго подавляется. В результате растущее в человеке внутреннее напряжение может выливаться во вспышки гнева, раздражения, насилия, а также в изнасилования, сексуальную эксплуатацию и извращения. Кроме того, распространенным последствием является глубоко укорененное во многих культурах представление о том, что женская сексуальность крайне опасна. Поэтому ее подавляют: обрезаниями, лишающими женщину удовольствия от секса, договорными браками, домашним заключением, насилием и другими деспотичными методами. Во многих мусульманских странах женщины вынуждены носить чадру во избежание любого контакта с мужчинами, кроме собственных мужей: считается, что вид любой части женского тела может возбудить в мужчине похоть. Супружеские измены там караются особо жестоко. В изнасилованиях, как правило, тоже обвиняют самих пострадавших, которым в этом случае грозит смерть за поругание чести семьи. По данным Джеймса де Мео, в наиболее экстремальных формах такие патриархальные культуры продолжают существовать в центральных областях Северной Африки и Ближнего Востока, откуда они и распространились по миру.

Отношение к сексуальности до Великого Падения было более спокойным и ориентированным на наслаждение. Внебрачные связи не возбранялись. Подросткам зачастую разрешалось самим экспериментировать и познавать друг друга. Табу, разумеется, существовали (инцест, педофилия, гомосексуализм), однако эти явления и не имели широкого распространения (см. табл. 11).

Таблица 11. Сексуальность в имперских и земледельческих цивилизациях

Отношения между полами

При изменении отношения к сексуальности в сторону подавления не удивительно, что и социальный статус женщин после Великого Падения резко понизился. Они утратили равные с мужчинами права в общественной жизни и стали принадлежать своим мужьям – главам семейств. Их труд не ценился, а круг занятий все более сужался до выполнения домашних обязанностей, произведения на свет и воспитания детей. Вместе с тем женская репродуктивная функция воспринималась теперь как нечто скверное. Вагинальная кровь (при менструации или родах) стала считаться нечистой и – почему-то – опасной. Поэтому возникли многочисленные запреты и табу, связанные с очищением, изоляцией и общением в эти периоды.

Во многих районах женщины превратились в движимое имущество. Жен покупали у их отцов за «калым», они не имели права выбирать себе мужей самостоятельно и разводиться с ними – даже из-за жестокого обращения. Победители в битвах часто убивали мужчин и детей в захваченных городах, но оставляли женщин, особенно девственниц, которых делали проститутками, наложницами или рабынями. Женщины из более привилегированных слоев общества имели право обучаться искусствам и становиться писцами, музыкантами и певицами, знатные (например, царицы) – могли распоряжаться собственностью и представлять интересы своих домов в общественных делах, однако же они все равно оставались в подчиненном положении у своих мужей и пешками в их политических играх (см. табл. 12).

Таблица 12. Отношения между полами в имперских и земледельческих цивилизациях

Структура семьи и семейные отношения

До Великого Падения было принято, чтобы после свадьбы мужчина переселялся в общину своей жены, а происхождение отсчитывалось по материнской линии; впоследствии эти правила сменились противоположными. Господство мужчин и отсутствие у женщин права на развод вели к появлению страха и насилия в семейных отношениях. Младенцы и дети стали получать меньше ласки и больше травм (см. табл. 13).

Таблица 13. Структура семьи и семейные отношения в имперских и земледельческих цивилизациях

Размышления

Перечень различий, приведенных в таблицах, показывает, что появление имперских цивилизаций было не просто очередным витком социального прогресса. Их возникновение стало настоящей культурной революцией, плоды которой мы пожинаем до сих пор. Именно в те времена зародилась цивилизация, какой мы знаем ее сегодня, но тогда же были утрачены многие черты по-настоящему цивилизованного общества. Поэтому название «Великое Падение» представляется вполне подходящим для той эпохи.

С точки зрения нашей системы ценностей, в основе которой лежат понятия мира и справедливости, человеческих прав и достоинства, демократии и равенства возможностей, переход от земледельческой цивилизации к имперской стал большим шагом назад. И хотя за минувшие века многие острые углы были сглажены, современная цивилизация во многом остается доминаторской. В связи с этим встает два вопроса. Почему партнерские культуры потерпели крах после тысячелетий успешного существования? И почему за прошедшие несколько тысяч лет нигде не произошло возврата к партнерской культуре? Основной причиной Великого Падения послужило, несомненно, изменение климата в сочетании с вызванным им ростом насилия. Но этот процесс не оказался бы столь быстротечным, не будь само человечество внутренне готово к переменам. С другой стороны, Великое Падение стало еще и глубокой психологической трансформацией, которую описывают по-разному: как взрывообразное развитие внутреннего «Я» или как проявление последствий травм, вызванных войнами и засухой.

Климатические изменения

За последние два миллиона лет Земля вместе с человечеством, дремавшим в своей африканской колыбели, не раз выныривала из оледенения, чтобы вскоре нырнуть в следующее; периоды теплого и влажного климата сменялись холодными и сухими примерно каждые сто тысяч лет. Иногда площадь джунглей сокращалась вчетверо, уступая место саваннам, но они неизменно разрастались вновь. На севере Европы и Азии наши предки видели катаклизмы и пострашнее. Планета остывала, и им приходилось учиться выживать в ледяных тундрах и холодных сухих степях последнего оледенения. А потом им вновь пришлось приспосабливаться, когда снова потеплело настолько, что всю Европу, Северную Африку и Переднюю Азию заполонили леса. Как биологический вид мы постоянно оказывались в неожиданных климатических условиях.

Но если смотреть на смену земледельческих цивилизаций доминаторскими как на ответ надвигающимся пустыням, то почему это случилось лишь шесть тысяч лет назад, а не в позднем дриасе – за несколько тысячелетий до того, как наступила великая сушь? В тот период, 12,8–11,6 тысячи лет назад, арктический воздух снова ворвался в Северную Европу, а засуха хозяйничала дальше на юге. В Передней Азии она положила конец натуфийской культуре (см. главу 10) и, несомненно, внесла немало изменений в жизнь других народов. Тем не менее, тогда партнерские культуры успешно пережили сложные времена, но лишь затем, чтобы через несколько тысячелетий исчезнуть в Великом Падении. Из этого может следовать два вывода. Либо климат сам по себе не является достаточной движущей силой для культурных изменений и одновременно с ним действовали еще какие-то факторы; либо земледельческие цивилизации оказались по каким-то причинам более уязвимыми перед климатическими изменениями, чем предшествовавшие им культуры.

Набеги и вторжения

От позднего дриаса Великое Падение отличало одно существенное нововведение: появилось боевое оружие и военные действия. Мы уже писали о том, как племена кочевников из Средней Азии и Эфиопии вторгались в менее засушливые регионы. Жестокие и нечувствительные к чужой боли, они оставляли за собой лишь смерть и разрушение. Те, кому удавалось уцелеть после набегов, оставались глубоко травмированными и либо попадали в рабство, либо учились быть столь же жестокими, чтобы защитить себя. Вместе с изменением климата эти внезапные разорения, безусловно, могли спровоцировать Великое Падение. Но что же сделало такими безжалостными самих кочевников? Они боролись за собственное выживание и, спасаясь от наступления пустынь, вынужденно искали более приветливые и богатые дождями края. В ходе миграций им неизбежно приходилось конкурировать за ресурсы с другими народами, однако само по себе это вряд ли может превратить миролюбивый народ в банды безжалостных убийц. Тот, для кого человеческая жизнь священна, предпочтет скорее умереть сам, чем убить, и многие, возможно, так и поступали. Одно из возможных объяснений предложил Джеймс де Мео: суровые условия пустынь взращивают суровых обитателей, чьи сердца и души покрыты толстым панцирем. Позднее к таким же выводам пришла Эвелин Линднер: «В Сомали… в среде кочевых племен, к которым природа никогда не была ласкова, со временем выкристаллизовался беспощадный „кодекс воина“. Эта гордая и жестокая культура годами сеет вокруг себя народные волнения, голод и смерть».

Великая сушь, от поколения к поколению все более лютая, могла только развить в кочевниках эту предрасположенность к насилию и жестокости. Голодающие матери, преодолевая многие километры в поисках еды и воды, не могли ни досыта накормить своих детей, привязанных к доскам на их спинах, ни дать им хоть немного ласки. Те, кому удавалось пережить пору младенчества, вырастали безнадежно травмированными и, повзрослев, платили миру – а заодно и собственным детям – ненавистью за его бессердечие. Травмы становились наследственными, и в конечном итоге появлялось поколение, неспособное ни сочувствовать своим ближним, ни понять, почему предки завещали им запрет на убийства. Вместо этого в них жила готовность последовать в огонь и воду за предводителем, если тот пообещает сытый живот и разрешит выплескивать ярость на кого и как угодно.

Готовность культур к переменам

За те тысячелетия, пока суровый поздний дриас был достоянием далекого будущего и природа источала благодать, многие племена могли решиться на оседлый образ жизни. Однако сельское хозяйство было для них по-прежнему в новинку, и, осев, они продолжали охотиться и собирать плоды и коренья. Поэтому когда холод и засуха вернулись, для них не составляло труда бросить свои поселения и снова отправиться в нескончаемый путь – людей на планете все еще было немного, и огромные пространства, пригодные для кочевья, пустовали. Но когда пришла великая сушь, все изменилось. Повсюду появились поселения земледельцев, и население в них все увеличивалось. К прежнему образу жизни было уже не вернуться – семьи разрослись, а необходимые навыки давно забылись. Поэтому стала меняться сама культура. Древние обычаи взаимопомощи отходили в прошлое, так как каждое семейное хозяйство срасталось со своим участком и имуществом и становилось «вещью в себе».

О том, сколь сильна привязанность человека к земле, можно судить по реакциям наших современников на стихийные бедствия – землетрясения, извержения, цунами, ураганы. Несмотря на разрушения и риск повторения катаклизмов, в течение нескольких лет люди все равно возвращаются обратно, даже если в других местах для них уже построены новые дома. Следовательно, природные катастрофы практически не способны пошатнуть сложившиеся традиции. На первый взгляд это означает, что одного лишь изменения климата недостаточно для старта культурной революции. Однако великая сушь не была кратковременным явлением вроде торнадо. В Северной Африке и Передней Азии многие поколения сменились, переживая все более длительные и губительные засухи. Постоянный голод, миграции и борьба с соседями за пищевые ресурсы несли с собой травмы, которые со временем делались наследственными. Даже когда бедствия отступали и не возвращались десятилетиями, предки сохраняли память о них в устной традиции и вместе со своими травмами передавали ее потомкам.

В отличие от позднего дриаса, великая сушь не смогла согнать большинство народов с насиженных мест. Зато, попав в экстремальные условия, они уже не столь охотно делились ресурсами (особенно с чужестранцами), предпочитая защищать свои земли с оружием в руках. В борьбе с природой за урожай они стали собирать дождевую и талую воду, изобрели плуг, запрягли в него тягловую скотину, но в конечном итоге все же были вынуждены покинуть свои деревни, спасаясь от голода. Однако превращались они не в прежних охотников-собирателей, а либо в переселенцев, либо в кочевников-скотоводов. Кроме того, они уже знали, что такое насилие. В позднем дриасе дух коллективизма не покидал наших предков, поэтому источниками травм были в основном голод и необходимость переселения. Но в эпоху Великого Падения стали разгораться искры агрессии: одни племена нападали, другие сплачивались вокруг вождей и пытались защищаться. Так к голоду и бесконечным странствиям прибавились массовые убийства, изнасилования и рабство.

Совместная эволюция культуры и окружающей среды

Как правило, природа предоставляет людям возможности для социального, экономического и технологического развития, правда, одновременно с ограничениями для этого развития, а порой – и с вызовом самому их существованию. Но то, как сообщество ответит на этот вызов, зависит от уровня его социального и культурного развития. Так, на берегах Нила, Евфрата и Тигра выросли могущественные цивилизации, но ни Миссисипи в Северной Америке, ни Муррей и Дарлинг в Австралии так и не увидели пирамид и зиккуратов. Точно так же имперские цивилизации были не единственным возможным ответом постоянным засухам. Даже кочевое скотоводство в этих условиях – гораздо более адекватная альтернатива. Кроме того, люди всегда изменяют окружающие пространства сообразно своим нуждам, а не просто населяют их. Иногда между человеком и природой устанавливается длительное равновесие, но история знает немало примеров, когда целые цивилизации гибли, бездумно истощив ресурсы, от которых зависело их выживание.

Передняя Азия стала колыбелью земледельческой цивилизации – возможно, потому, что именно там виды флоры и фауны были наиболее пригодны для одомашнивания. Подобно этому, имперские цивилизации возникли в Египте и Месопотамии не в силу только лишь естественного хода технологического и культурного прогресса, а под влиянием комплекса социальных и географических факторов. Среди них: характер течения Нила, Евфрата и Тигра, опустынивание прилегающих районов, рост населения и его потребности в пище, доступность и дешевизна рабочей силы, социальные изменения, связанные с переходом к сельскому хозяйству, и так далее. Иными словами, природные условия и человеческая культура постоянно находятся в отношениях сложного многоуровневого взаимодействия.

Взрывообразное развитие эго

Стив Тейлор утверждает, что Великое Падение «откупорило в человеческом сознании огромную банку с червями». Оно разлучило нас с собственными телами, эмоциями, друг с другом и природой. Образовавшуюся пустоту мы силимся заполнить развлечениями, собственной успешностью, имуществом и властью, однако она продолжает зиять: свидетельство тому – наши депрессии, наркозависимости, расстройства пищеварения, самоуничижение, ревность, чувство вины и тому подобное. Во времена Великого Падения на мир опустилось коллективное безумие, при котором убийства, пытки, взаимная эксплуатация, разрушение природы, стяжательство кажутся нам обыденными явлениями на фоне нашей собственной неполноценности и недоразвитости.

С. Тейлор считает это сумасшествие последствием сдвига в сознании, которое он называет «взрывом эго». Будучи неспособными снова взяться за охотничий лук и корзину собирателя, мы вынуждены искать новые способы выживания, выстраивать новый образ жизни. Пытаясь решить назревшие проблемы, мы постоянно дискутируем сами с собой. Но для этого необходим мудрый и находчивый внутренний оппонент – собственная личность, эго, «Я». Отсюда С. Тейлор заключает: «Великое Падение было и остается процессом пробуждения человеческого „Я“, индивидуальности». Этой же линии рассуждений придерживается Брюс Лерро. Он полагает, что индивидуалисты более склонны к самоанализу и абстрактному мышлению, более объективны и менее подвержены влиянию социума. Соответственно, они лучше держат удары судьбы и в кризисных ситуациях способны осуществлять в обществе необходимые преобразования.

Великое Падение способствовало всестороннему усилению эго. В трудностях воспитывалось себялюбие и противопоставление своей личности обществу. Боль и различные неудобства вели к абстрагированию от телесных ощущений и отождествлению себя с собственным разумом. А это способствовало восприятию природы как опасного врага, которого необходимо победить. Обостренное чувство индивидуальности стало типичным признаком пробуждающейся мысли и, по утверждению С. Тейлора, дало начало эпохе великих побед разума: изобретению письма, начал математики и астрономии, техническому прогрессу, развитию науки, литературы и музыки.

Тейлор предполагает, что взрывной характер развития эго и стал причиной коллективного безумия и страданий: мы перестали сдерживать голоса внутри нас, и сознание захлестнул поток мыслей, образов и воспоминаний. Обычно мы не подозреваем о разговоре различных сторон собственного «Я», но стоит прислушаться к себе и можно разобрать шепот страха перед тем, что будет, раскаяние и сожаление о том, что было, и недовольство тем, что могло быть, да не случилось. Когда «Я» набирает силу, его постоянный полилог нарушает наше единство с природой и окружающими людьми. Появляется чувство изолированности, незавершенности и неизбывного одиночества. Мы перестаем воспринимать реальный мир во всей полноте, ведь теперь разум направляет свои усилия внутрь, на собственную мысль. От этого окружающая действительность, если только в ней не происходит чего-то экстраординарного, теряет живые краски и становится серой. Мы приносим восприятие в жертву своему эго, впадая в состояние, которое Стив Тейлор назвал «перцептивным сном».

Пытаясь уйти от внутренней «духовной дисгармонии», мы заполняем свою жизнь балластом – хобби и развлечениями, дорогими игрушками для взрослых, уверенностью в собственной уникальности. Тейлор утверждает, что эго провоцирует и другие душевные состояния, ставшие обычными после Великого Падения. Например, воинственными нас делает потеря способности к эмпатии, жажда богатства, власти и будоражащих приключений. Стремление эго доминировать вызвало к жизни религиозную догму о чистоте разума и греховности плоти. Это, в свою очередь, возвысило в обществе мужчин, поскольку в функциях женского организма – менструации, беременности – явственнее проявляется телесное начало. Социальное неравенство и жестокое обращение с детьми также являются производными от желания эго занять как можно более высокий статус.

Гипотеза взрыва эго как попытка (кстати, одна из немногих) объяснить причины Великого Падения выделяется тем, что концентрирует внимание на психологии личности, а не социальных, экономических, технологических, географических и прочих факторах. Однако как замечает сам Стив Тейлор, взрыв эго – это не момент его рождения, а внезапный скачок активности. Обсуждая в главе 8 феномен Великого Скачка Вперед, мы высказывали мнение, что эго как явление появилось еще сто тысяч лет назад. Если это действительно так, то период постепенного развития эго длился десятки тысячелетий. В земледельческих цивилизациях его растущая сила проявилась в ослаблении сотрудничества, появлении семейных хозяйств и личной собственности. Возможно, если бы не великая сушь и Великое Падение, процесс развития человеческого эго так и оставался бы равномерным.

Травма

У эго множество форм и состояний. Когда оно по-настоящему сильно, то не пытается ни быть особенным, ни заслужить чью-либо высокую оценку. Вместо того чтобы стремиться к контролю над окружающими, оно позволяет им самим развиваться и чувствовать себя сильными. Сильное эго способно и сопереживать, и сострадать, и любить. Эго же, развившееся в эпоху Великого Падения, напротив, только кажется сильным. Оно жестоко и агрессивно, оно стремится конкурировать и подавлять, оно постоянно жаждет успеха, власти и высокого положения в обществе. Но за этим фасадом часто скрывается слабость, низкая самооценка и отсутствие уверенности в себе. Эта маска – всего лишь защитный механизм, пущенный в действие травмами. Поэтому мы считаем, что взрыв эго был спровоцирован травмами, полученными среди войн и засух Великого Падения.

С этим выводом согласен Джеймс де Мео; он полагает, что именно травмы вызвали переход от матриархата к патриархату. В своей теории он использует введенное Вильгельмом Райхом понятие психологической брони (см. главу 4). Вкратце можно сказать так: ребенок учится подавлять свои базовые установки, если не находит способа их удовлетворить. В результате развиваются страхи, обиды, злость, которые либо постепенно разрушат личность ребенка изнутри, либо станут проявляться в жестокости, садизме и антисоциальном поведении. Младенец, закованный в психологическую броню, повзрослев, не будет способен завязать с кем бы то ни было нежных и доверительных отношений. Даже со своими собственными детьми он будет холоден и жесток и тем самым передаст свою травму дальше по цепочке поколений. Однако де Мео утверждает, что ожесточить и подтолкнуть в сторону патриархата целое общество способны травмы не просто сильные, а обязательно коллективные, продолжительные и имеющие внешний источник. Таким стимулом могли стать нашествия кочевников и голод, вызванный великой сушью.

Размышления

Попытки найти единую первопричину Великого Падения были напрасными. Этот процесс запустило совместное действие природных, социальных, культурных, психологических, экономических и технологических факторов. Однако травмы, особенно те, что были вызваны климатическими изменениями и ростом насилия, кажется, играли здесь ведущую роль.

Стив Тейлор выделяет в древней истории две волны последствий Великого Падения. Обе в свое время усилили и без того жесткие черты доминаторских цивилизаций и до сих пор продолжают негативно влиять на развитие общества. Ведь за пять тысяч лет миру так и не удалось вернуться к мирному образу жизни, основанному на сотрудничестве и взаимопомощи. Возникает закономерный вопрос: почему?

Первая волна

Первая волна – ровесница первых индийских мудрецов – поднялась более двух с половиной тысяч лет назад и оставила следы в мистических традициях всех крупных религий. В этих учениях утверждается, что ни богатство, ни власть, ни высокое положение в обществе не помогут преодолеть душевной дисгармонии, вызванной взрывом эго. Внутреннего покоя и удовлетворенности можно достичь лишь через преодоление границ собственного «Я», несущего лишь душевные страдания. Чтобы добиться этого, важно осознать, что мы все – не изолированные эго, отделенные друг от друга природой и материальным миром, а физические воплощения основополагающего духовного начала или жизненной силы, называемой Богом, Брахманом, Сознанием и так далее. Можно также сказать, что мы – творения высшего эволюционного принципа, направляющего Вселенную по пути вечного развития и самосозерцания. Осознав это по-настоящему, мы поймем, что эго, «Я», с которым мы себя отождествляем, не является нашей подлинной личностью. Ведь на самом деле каждый из нас – частный случай реализации вселенского Сознания, источника и первопричины бытия. Однажды поняв эту в общем-то нехитрую истину, можно узреть единство и взаимозависимость всех предметов, явлений и процессов окружающего мира, а также иллюзорность собственного «Я». Мы существуем только как составные части одного динамичного, непрерывно взаимодействующего с самим собой целого. Принятие этой истины пробуждает в человеке сострадание и любовь.

Как показывает история, на доминаторские культуры эта фундаментальная идея практически не оказала влияния. Часто государства и иерархические общества успешно поглощали и переваривали духовные учения, превращая их в государственные религии, служащие исключительно поддержанию статус-кво. В эти жернова попало даже христианство, ведь правители, политики и военачальники не раз ставили его себе на службу. Но так или иначе первая волна спала, не нанеся человечеству серьезного ущерба. Основная тому причина заключается, видимо, в том, что духовные учения концентрировались на избавлении от страданий в нирване или на небесах, а не на попытках создания рая на Земле. Исключение составляют, пожалуй, лишь квакеры (Религиозное общество друзей) и некоторые течения буддизма.

Другая возможная причина – в том, что духовное просветление угрожает существованию личного «Я», которое, защищаясь от пробуждения, пускает в ход все имеющееся в распоряжении психологическое оружие. В результате большинству людей идеи и практики духовных наставников кажутся непривлекательными, особенно в сравнении с притягательными мирскими соблазнами – богатством, властью, известностью. Грант Мак-Фертидж считает, что своей способностью блокировать достижение высших состояний сознания эго обязано травмам. Если так, то Великое Падение, поставившее многие культуры на рельсы доминаторства, само лишило первую волну части ее разрушительной силы. И сейчас духовность, несмотря на всю предыдущую историю, еще может помочь человечеству вернуться к партнерским культурам. Ведь в последние десятилетия религия как часть государственного аппарата сдает свои позиции в западном мире. Одновременно с этим просыпается интерес к альтернативному поиску духовности, становятся популярны идеи далай-ламы и других философов – Тик Нат Хана, Экхарта Толле. Каждый год издается огромное количество соответствующей литературы, проводятся тысячи семинаров, где люди учатся понимать и преодолевать свое эго. Ведь последствия первой волны все еще весьма ощутимы.

Вторая волна

Эта волна реакций на Великое Падение началась только в восемнадцатом веке. Она выразилась в осуществлении множества реформ, связанных с телесными наказаниями, смертной казнью, тюремными условиями, детским трудом, образованием, рабством, демократией, правилами ведения войны, миротворческой деятельностью, правами человека, правами женщин, правами животных, социальной защитой и так далее. Стив Тейлор считает, что сглаживание острых углов доминаторской культуры происходит благодаря развитию в людях способности к состраданию. И в отличие от первой волны дело здесь не в ослаблении индивидуального эго, а в том, что человечество эволюционирует и переходит на новый уровень сознания. Эго, продолжает Тейлор, как фактор по-прежнему существует и серьезно подрывает силу и мощь второй волны. Даже будучи полны сострадания, мы подсознательно можем действовать по велению эго и, участвуя в прогрессивных реформах, использовать их плоды с целью потешить самолюбие, обрести власть и общественное признание. Желание быть особенным вполне объясняет, почему множество неправительственных гуманитарных организаций до сих пор не объединились в единое мощное прогрессивное движение.

У Эвелин Линднер несколько иной взгляд. Тысячи лет цивилизации строились на непоколебимой уверенности людей в том, что существует естественный порядок вещей, согласно которому одни рождаются, чтобы повелевать, а другие – чтобы подчиняться. Однако за последние двести пятьдесят лет эта уверенность уступила место противоположной идее: все люди равны. Одним из первых проявлений нового миропонимания стали Декларация независимости США 1776 года и Французская революция 1789 года. Существенную роль в этом процессе сыграло ослабление конкуренции за ресурсы между европейскими державами – ведь теперь у каждой из них были свои колонии, на население которых права человека не распространялись.

Одновременно с идеей о равенстве всех людей в правах и проснувшимися в людях способностями к эмпатии и состраданию стали развиваться науки, которые вместе с осознанием объективной необходимости постепенно подчинили природу человеку; ее богатства при этом стали истощаться. Ведь ключом к экономическому благополучию теперь были не материальные ресурсы сами по себе, а знания и навыки их выгодного использования. В отличие от полезных ископаемых и прочих даров природы, знание не сокращается от постоянного использования, а напротив – способно к неограниченному росту. К сожалению, наука и интеллект отодвинули на второй план житейскую мудрость и моральные нормы. Убеждение в том, что знание нейтрально и не принимает ни положительного, ни отрицательного значения, позволило использовать его на службе как насилия, войны, тирании и ненависти, так и сострадания, мира, свободы и любви. Разум стал слепым орудием власти, и это, конечно, помешало второй волне положить конец доминаторской культуре.

Ричард Родес, журналист и историк, предложил свое объяснение движущим причинам реформ последних столетий. В средневековой Европе насилие было основным инструментом разрешения любых споров. Однако в эпоху Возрождения, считает Родес, все изменилось благодаря жадности монархов, которые поняли, что войны требуют серьезных расходов из их казны. К девятнадцатому веку насилие стало в основном полицейской обязанностью. Одновременно с этим двери залов судебных заседаний распахнулись шире, и набирающее силу среднее сословие предпочитало улаживать конфликты там. Воспитание детей становилось менее жестоким, а образование – более доступным. С этой точки зрения травмы и насилие постепенно уходили из жизни общества благодаря правителям, которые вольно или невольно открывали дорогу дальнейшим социальным реформам.

Вероятно, каждое из предложенных объяснений содержит зерно истины. Так или иначе, сегодня колесо исторического прогресса уже сделало заметный поворот в сторону партнерской культуры. Это выражается в глобальном общественном движении, порой стихийном, объединяющем усилия всех, кто трудится во имя мира, справедливости, прав человека, общественного развития, защиты окружающей среды, помощи бедным и так далее. В качестве примера можно привести интернет-ресурс «Wiser Earth» («Мудрая Земля»), запущенный пользователями для того, чтобы люди и организации по всему миру могли общаться, делиться знаниями, сотрудничать и добиваться общих целей. К июню 2009 года среди участников этого проекта числилось более ста десяти тысяч организаций (то есть приблизительно десятая часть от всех существующих на планете) из двухсот сорока трех стран. Риан Айслер в книге «The Power of Partnership» («Сила сотрудничества») объясняет, почему мы не знаем об этом проекте из средств массовой информации: у него нет ни руководства, ни штаба, ни определенного названия. Как мы уже отмечали, такая разрозненность может быть следствием слабости руководителей, действующих по велению собственного травмированного эго и преследующих личные цели. Однако отсутствие структуры может означать и силу, ведь любому правительству вряд ли удастся взять под контроль столь масштабное стихийное движение.

Несмотря на все эти шаги прогресса, доминаторская культура по-прежнему достаточно сильна, а вторая волна движется медленно и неуверенно. Риан Айслер пишет: «Существуют регрессивные силы, толкающие нас обратно к доминаторству. В первую очередь это терроризм… Но есть они и в нашей собственной культуре. Доминатор живет внутри почти каждого из нас, что выражается в стремлении к личному благополучию». И весь двадцатый век, и начало двадцать первого наполнены войнами, массовыми убийствами, геноцидом, пытками, бедностью, голодом, эксплуатацией и рабством, хищениями, усилением властных структур, разрушением окружающей среды, варварской разработкой природных ресурсов и другими типично доминаторскими явлениями. В то же время «война» с терроризмом, наркотиками и преступностью ведет к ограничению гражданских прав, доставшихся нам когда-то весьма высокой ценой. В середине 2009 года выяснилось, что коррумпированное руководство государственных и коммерческих организаций прекрасно пережило обвал финансового рынка в 2008 году за счет простого населения. Руководители предпочитают бесконечно поддерживать старую систему в своих интересах, нежели оправдать ожидания общества и изобрести хоть что-то новое.

Очевидно, что сегодня системы взглядов продолжают параллельное существование. Одна из них – эгалитарная – основана на сострадании и взаимопомощи и нацелена на мир и гармонию на Земле. Противоположная же ей погрязает в жадности, насилии, коррупции и разрушении. Цивилизация, построенная на принципах партнерства, до сих пор борется за существование, преодолевая сопротивление доминаторской системы, которая со времен Великого Падения привыкла главенствовать во всем. Сейчас она пытается укрепить свои позиции, для вида осуществляя безобидные реформы, не способные повредить ее структуре. По-настоящему важным изменениям она по-прежнему сопротивляется, подавляя общественные движения, усыпляя сознание масс пропагандой и обещаниями сытой и спокойной жизни. Будущее человеческой цивилизации все еще балансирует на лезвии ножа. Будь у нас достаточно времени, можно было бы подождать, пока первая и вторая волна возьмут верх. Но времени у нас как раз нет, и встающие перед нами проблемы имеют жизненно важное значение. Человечеству необходима новая система взглядов, необходима третья волна.

Динамическое равновесие сил

Это понятие объясняет, почему ни первая, ни вторая волна не смогли направить развитие доминаторской культуры обратно к равенству и партнерству. В качестве примера давайте рассмотрим, в каком положении оказывается племя под угрозой вторжения агрессивного соседа. Если оно совсем не окажет сопротивления, то будет уничтожено или, в лучшем случае, растворится в культуре победителей. Пассивное сопротивление в духе заветов Махатмы Ганди также бесполезно: враг может оказаться достаточно безжалостным, чтобы истребить или обратить в рабство целый народ. Теоретически возможно переселение, но незанятые земли, скорее всего, окажутся скудны и негостеприимны. Остается либо переселяться на обитаемые территории, при необходимости изгоняя и порабощая их жителей, либо защищаться самим, опять же – с оружием в руках. Итак, оба варианта предполагают применение силы и ответные действия со стороны противника. Поэтому агрессия распространяется по миру как чума, от которой нет лекарства. Историю всегда творит самый воинственный.

В теории международных отношений это называется дилеммой безопасности. Эвелин Линднер выразила эту мысль так: «Я вооружаюсь, потому что мне страшно. Когда я вооружаюсь, страшно тебе. Когда ты вооружаешься, мне еще страшнее». Даже если никто не хочет войны, кровь все равно льется из-за взаимного недоверия. По словам Эндрю Шмуклера, «никто не волен выбрать мир, зато каждый в силах заставить всех остальных вооружиться».

Такая же динамика существует в отношениях внутри любого общества: самый властный и агрессивный доминирует, если только традиции не достаточно сильны, чтобы этому воспрепятствовать. Такие сильные традиции мы уже описывали в главе 9: в племенах охотников-собирателей решения принимались совместно, предводители менялись, и властолюбие было не в почете. Однако после Великого Падения понятие цивилизации стало означать иерархическую структуру общества, где сильный управляет слабыми. Эксплуатация ближнего стала нормальным явлением, и целые народы оказались вынуждены служить угнетающей их системе, вместо того чтобы жить в свободе и сотрудничестве.

В наше время арсенал инструментов власти меняется под влиянием глобализации. На смену войнам между империями приходит экономическая конкуренция, однако сами империи со своей иерархией по-прежнему чувствуют себя прекрасно, капиталистическая машина, поставленная на службу власти и богатству, эксплуатирует большую часть населения планеты. После финансового кризиса в 2008 году это стало особенно очевидно, когда рядовые налогоплательщики отчисляли астрономические суммы, прикрывая кошельки финансовой элиты, которая продолжала извлекать выгоду из всеобщего кризиса и спекулировать на бирже.

На протяжении нескольких тысяч лет после Великого Падения жесткая иерархия в обществе называлась «божественным устройством, ниспосланным свыше». В этом мироустройстве каждый должен был соблюдать моральный долг и знать свое место, которое ему укажет старший по чину, более богатый или знатный. Но успехи движения за права человека последних веков сильно поколебали эту всеобщую уверенность. Высокий идеал уважения к изначальной ценности человеческой жизни закреплен теперь во Всеобщей декларации прав человека ООН. Теперь (по крайней мере, теоретически) дворник обладает таким же человеческим достоинством, как и высший чиновник. Унизить человеческое достоинство – значит ранить человека в самое сердце, нанести вред, равный физическому увечью. Оскорбление стало считаться формой агрессии, и, перед тем как быть убитыми, жертвы преступников часто подвергаются унижениям. Старая сомалийская поговорка гласит: «Оскорбление хуже смерти: даже на войне оно ранит больнее пули». В Руанде пожилых женщин перед казнью проводили голыми по улицам, девушек насиловали на глазах их семей, а тем тутси, что были высокого роста, отрубали ноги. Жертвы были скорее готовы заплатить за смерть от пули, чем подвергаться унижениям и пыткам. Эвелин Линднер считает, что именно унижение превращает лишение чего-либо в невыносимые муки и способствует распространению экстремизма и терроризма. Унижение, говорит она, это катализатор, превращающий обиду в «эмоциональную атомную бомбу». Понятия «человеческое достоинство» и «унижение» открыли целую эру народных революций, часто – кровавых. Однако вопреки многим надеждам, революции не смогли покончить с доминаторскими культурами, а лишь забрасывали на троны новых деспотов взамен свергнутых.

Доминаторство или партнерство: что в нас заложено?

Человечество в целом и каждый из нас в частности равно предрасположены и к доминаторству, и к партнерству. У нас два начала: одно – эгоистичное, жадное и властолюбивое, другое – мирное и сострадающее. В какую сторону смещается баланс между ними, зависит не от генетической наследственности, а, скорее, от окружения, в котором мы выросли. Если мы с детства наблюдали вокруг себя сотрудничество, заботу и сопереживание, эти черты возобладают и в нас. Если на нашу долю выпадали лишь насилие и унижения, именно их мы и будем повсюду сеять, когда вырастем. Жажда власти не является отражением истинной человеческой природы. Скорее о ней можно судить по культуре, развившейся после Великого Падения, которая травмирует своих носителей и вызывает различные психические заболевания. Вот что говорит Эндрю Шмуклер:

Для достижения своих целей общество (а вернее – его руководство) систематически травмирует человека, начиная с наиболее нежного и впечатлительного возраста. Ведь из состоявшейся личности, живущей в мире со всеми, власть не может извлечь никакой выгоды. Но стоит разрушить жизнь или планы такого человека, и энергию его гнева можно использовать в собственных интересах. А то, что вредит одному человеку, всегда может быть полезно для системы, склонной к накоплению силы и власти. Причем полезным не вопреки, а благодаря повреждению этого отдельного винтика. Дело не в том, что в борьбе за власть некоторые погибают, или что нужды власти расходятся с нуждами людей, ее осуществляющих. Просто подобные саморазвивающиеся системы используют человеческие страдания как топливо… Сдерживаемая ярость отдельных членов общества может стать двигателем для некоторых сил (например, правящей партии), энергия которых только и ждет, чтобы ее направили в нужное русло.

Если нам суждено преодолеть последствия Великого Падения и стать созидателями новой цивилизации, основанной на сотрудничестве, мы должны найти способ сместить баланс сил в ее сторону, чтобы ей не грозила опасность быть раздавленной или поглощенной доминирующей ныне системой.

Травма – это функция памяти. Не помни мы о событиях прошлого, не было бы и травм. Но память – не просто хранилище информации, под которое в мозгу отведено определенное место. Запоминание происходит на многих уровнях, соответственно и память принимает множество форм. В наших генах закодирована информация о мутациях, прошедших в процессе эволюции мелкое сито естественного отбора, следовательно, это память о наших предках. Гормоны, связанные с индивидуальными воспоминаниями, включают и выключают эти гены, и от них зависит, что мы передадим потомкам. Гормональный баланс, всякий раз уникальный, контролирует многие функции организма, но, кроме того, в нем (как и в химическом составе клеток) отражается весь опыт прошедшей жизни. Далее, работа органов, напряжение каждой мышцы, эмоциональные реакции на происходящее, электрическая и химическая активность – все это попадает в мозг и тоже становится элементами памяти. Чтобы понять, как травмы влияют на нашу умственную, эмоциональную и физическую деятельность, как они влияют на общество в целом, сперва нужно постичь работу каждой отдельной ниточки памяти и то, как эти ниточки сплетаются в единый законченный рассказ о том, кто мы есть. Ученые еще не разобрались в деталях этого сложнейшего процесса, но уже и сейчас вырисовывается удивительная захватывающая картина.

Природа и воспитание

Существует мнение, будто мы – целиком и полностью продукт собственных генов. В сводках новостей периодически встречаются триумфальные заявления об открытии гена, «ответственного» за то или иное расстройство – от аутизма и алкоголизма до жестокости и шизофрении. На самом деле, редкое состояние бывает вызвано только одним геном. В большинстве случаев имеет место целая сеть комплексных взаимодействий между множеством генов, каждый из которых отвечает за несколько процессов. Кроме того, возможности, заложенные в наших генах, превращаются в действительность под влиянием всего, что происходит с нами и вокруг нас – от момента зачатия до самой смерти. От восприятий и впечатлений зависит многое: размер и структура головного мозга, соотношение между разумом и эмоциями, личностные качества и даже активность тех или иных генов. Иными словами, мы – продукт генов и окружающей среды, природы и воспитания. Без физических систем, построенных по генетическим чертежам, восприятию не нашлось бы материала для работы. Именно восприятие придает форму генной субстанции и приспосабливает ее к особенностям окружающего мира. Травма же – это критический узел всей конструкции, наиболее ответственный элемент, делающий нас теми, кто мы есть.

Мы уже говорили, что в любом человеке заложен необходимый потенциал для того, чтобы стать как любящим и заботливым, так и жестоким и агрессивным – или же чем-то средним. На каком делении этой шкалы расположится каждый из нас, зависит как от генетического наследия предков, так и от личного жизненного опыта. Работу генетического компонента хорошо иллюстрируют эксперименты по выведению новых пород животных. Например, если из крысиного помета каждый раз отбирать самого спокойного и самого агрессивного детеныша, то через двадцать поколений от двух линий можно получить потомство с совершенно разным поведением. Спокойные крысы будут вести себя как домашние питомцы, их можно брать на руки, гладить и так далее, тогда как с агрессивными биологам придется работать исключительно в кольчужных перчатках. Эти признаки не меняются, если агрессивные матери будут выкармливать спокойных детенышей, и наоборот. Это означает, что воспитание не может подавить яркую генетическую предрасположенность, однако не означает и того, что воспитание как фактор не работает вовсе. Другие эксперименты с этими же крысами показали, что характер развития детенышей все же зависит от материнской заботы, диеты и прочих внешних факторов. В генетически более разнообразной популяции влияние окружающей среды будет еще заметнее.

В статье, посвященной приручению диких животных, Генри Николс высказывает предположение о том, что человеческий вид, чье выживание зависело от сотрудничества, на протяжении миллионов лет изгонял из своей среды наиболее агрессивных особей. Иными словами, мы сами себя одомашнили. Эта гипотеза хорошо объясняет партнерскую фазу нашей истории. Но после Великого Падения вектор давления эволюционного отбора сменился на противоположный. В доминаторских культурах для выживания требуется агрессия и желание доминировать, а не сотрудничать. Если вспомнить, что для закрепления определенного признака у животных требуется двадцать-тридцать поколений отбора, то это представляется вполне возможным. Аналогичный отбор в условиях доминаторской культуры уже давно оказывает на нас пагубное влияние.

О генах и мембранах

Есть еще одно распространенное заблуждение: будто бы гены контролируют работу клеток, в которых размещаются. Это, однако, слишком большое преувеличение. Каждый ген – не больше чем рецепт для синтеза определенного протеина, маленького кирпичика в строительстве клетки. Любые две клетки в нашем организме обладают идентичным набором генов и, следовательно, одинаковыми книгами рецептов. Но выбирая тот или иной рецепт, можно получить более ста типов клеток, от нейронов до мышечной ткани. Детали этого процесса до сих пор остаются скрытыми от ученых, но в большинстве случаев активность генов (генетическая экспрессия) контролируется комбинацией нескольких регуляторных молекул. Каждая из них влияет на работу множества генов, и одновременно одни и те же молекулы могут действовать в разных типах клеток на разных этапах развития. Таким образом, регуляторные клетки можно сравнить со словами, значение которых меняется в зависимости от контекста. А сочетания слов в осмысленные команды управляют всем остальным. Это означает, что эффект от введения в клетку новой регуляторной молекулы зависит от собственной истории клетки и того, какие молекулы в ней уже работают. Некоторые из молекул могут не функционировать вообще (по крайней мере, так кажется), в то время как другие являются наиболее важными кусочками мозаики, которая, будучи собранной, запускает весьма важный процесс – формирование глазного яблока, например.

Синтез некоторых регуляторных молекул запускается генами в самой клетке. Но для того, чтобы развитие тела шло без ошибок, каждая клетка должна управлять процессами, протекающими в остальном организме. Именно для этого осуществляется сообщение клетки с ее окружением через мембрану, функция которой не ограничивается объединением клетки в единое целое. Мембрана контролирует поступление веществ внутрь клетки и обратно, а также химические процессы, происходящие в самой клетке. Эти функции мембраны обеспечиваются встроенными в нее интегральными мебранными белками (ИМБ). В мембране каждой клетки таких белков сотни тысяч. Типы ИМБ также исчисляются тысячами, но каждый из них можно отнести к одному из двух обширных классов. Рецепторы мембраны клетки – это молекулы, принимающие сигналы в виде молекул или в виде энергии – звука, света или радиоволн. Каждый рецептор приспособлен для конкретного сигнала – молекулы или энергетического воздействия строго определенного типа. Получая сигнал, ИМБ меняют форму, тем самым вызывая каскад химических реакций внутри клетки. Второй класс ИМБ – это эффекторы, в своем принципе работы они подобны клапанам. Когда эффектор распознает ион или молекулу заданного типа, он открывается, пропускает ее сквозь себя – внутрь клетки или наружу – и закрывается снова.

В целом, у ИМБ есть несколько главных функций, и среди них – регуляция генетической экспрессии. Некоторые молекулы, поступающие в клетку, сами по себе являются генами-регуляторами, другие запускают химические процессы, в которых рождаются регуляторы. Иначе говоря, регуляторы могут синтезироваться в ответ на сигналы, получаемые рецепторами. Еще одна функция мембраны – в управлении основными клеточными процессами: питанием, экскрецией, энергообразованием. Кроме того, мембрана отслеживает состояние окружающей среды клетки и производит соответствующие изменения в ее биохимии. Частью этого процесса мониторинга является обмен информацией о здоровье и жизнедеятельности с соседними клетками. Таким способом клетки совместно координируют свою работу по поддержанию жизнедеятельности организма, не нуждаясь в иерархической системе управления. Для этого каждая клетка должна «помнить» присущий ей набор регуляторных молекул и активированных генов – ведь эту информацию она должна передать новой клетке, когда сама состарится и умрет.

Под воздействием внешних условий меняется не только химия клетки. Количество рецепторов и их чувствительность также изменяется в соответствии с концентрацией особых сигнальных молекул в межклеточной жидкости. Другими словами, распределение ИМБ представляет собой память о прошлых состояниях организма. Например, если нам не удается вовремя сбросить энергию возбуждения после травматического события, клетки подстраиваются к повышенному уровню гормонов стресса, «запоминая» таким образом само событие. Клеточная мембрана также играет существенную роль в самоотождествлении личности. ИМБ содержат особые рецепторы, позволяющие иммунной системе распознавать, что является частью нашего организма, а что – нет. При этом, отмечает Брюс Липтон, «Я» не содержится ни в клетках, ни в рецепторах. Скорее, оно закодировано в сигналах из окружающей среды, под действием которых рецепторы активизируются. Он приходит к выводу, что наша уникальная личность находится не внутри нас, а возникает в наших реакциях на воздействия окружающей среды.

Важность генов и мембраны для клетки как системы демонстрируют эксперименты, в ходе которых удаляются отдельные части клетки. Если удалить ядро, содержащее генетическую информацию, клетка не сможет заменять разрушенные белки и размножаться. Однако в остальном она будет поддерживать весь комплекс процессов жизнедеятельности до тех пор, пока повреждения не накопятся в таком количестве, что станут смертельными. Если же из системы удалить интегральные мембранные белки, клетка тотчас впадет в «кому», несмотря на то, что весь ее генетический материал останется в неприкосновенности.

Эпигенетика

По словам Брюса Липтона, в человеческом теле около ста тысяч различных белков и только двадцать пять тысяч генов. Следовательно, в зависимости от окружающих условий многие гены способны производить несколько белков. В некоторых случаях один-единственный ген способен синтезировать более двух тысяч белков. Такая вариабельность экспрессии генов не просто позволяет формировать различные типы клеток по одним и тем же шаблонам – она означает, что развитие организма после зачатия достаточно произвольно и не предопределено генетическим кодом во всех подробностях. Питание, изменения в окружающей среде, стрессы, травмы, эмоции, накопленный опыт и другие факторы могут внести в этот процесс существенные изменения.

Значение эпигенетической вариативности хорошо иллюстрируют результаты лабораторных опытов на мышах. Ошибка в одном-единственном гене приводит к появлению у нормальной мыши чересчур тучного потомства желтого окраса. Однако если беременную мышь из такой популяции кормить пищей, обогащенной метильными группами, ее потомство родится нормальным. Иными словами, модифицированная диета выключает дефектный ген; этот процесс в генетике известен как метилирование. В конце 2009 года, когда был расшифрован эпигеном человека, выяснилось удивительное: экспрессия всего лишь двадцати пяти тысяч генов контролируется пятьюдесятью миллионами центров метилирования.

Результаты другой серии экспериментов с грызунами показали, что бездействие гена, отвечающего за способности к запоминанию, можно компенсировать у уже взрослой особи, помещая ее в условия, стимулирующие память. Еще более удивительным оказалось то, что от матери с выключенным геном рождалось нормальное потомство, если ее память была простимулирована до момента зачатия. Первое подтверждение факта эпигенетического наследования у человека было опубликовано в 2008 году. Оно обнаружилось в ходе изучения моделей метилирования гена IGF2 среди голландцев, родившихся от матерей, которым во Вторую мировую войну пришлось голодать во время беременности. Исследователи выяснили, что плохое питание в первые десять недель после зачатия вело к замедлению процесса метилирования у зародыша по сравнению с эмбрионами того же пола, чье развитие не сопровождалось голодом. Иными словами, условия окружающей среды на раннем этапе внутриутробного развития влияют на экспрессию генов в течение всей последующей жизни; не исключено, что «память» об этих условиях передается также и потомкам.

Другое исследование показало, что действие тестостерона, перед которым плод практически беззащитен, серьезным образом сказывается на умственном и поведенческом развитии – главным образом, через влияние на экспрессию определенных генов. Эпигенетический контроль генной экспрессии представляет собой особый вид памяти обо всех происходящих с нами событиях, включая травмы. В некоторых случаях эта память передается следующему поколению, а возможно, и дальше.

Мозг химический и мозг электрический

Многие молекулы, вступающие в связи с ИМБ-рецепторами, поступают к мембранам из крови, спинномозговой и межклеточной жидкости, куда они выбрасываются другими клетками. У этих веществ разные названия: гормоны, стероиды, нейромедиаторы, пептиды и так далее. Но все они представляют собой «информационные молекулы»; их производство и «чтение» осуществляется почти в каждом уголке организма. Такие молекулы крайне редко выполняют только одну функцию и привязаны к конкретному участку тела, поэтому, например, очень сложно разработать лекарство без побочных эффектов. По словам фармаколога Кэндис Перт, информационные молекулы – «это партитура для оркестра – нашего организма. Имея ее перед собой, организм играет слаженно, как единое целое. В ней есть свои ноты, такты, гармонии. Музыка же, звучащая в итоге, – это настроения и чувства, наши субъективные эмоции».

Эта сложнейшая система коммуникации координирует работу нервной, иммунной, эндокринной и прочих систем организма, а также всех органов и триллионов клеток, их составляющих. Для успешного взаимодействия каждый орган и каждая система должны помнить свое прошлое и учиться на его опыте. К примеру, иммунная система хранит копии всех антител, которые она вырабатывала когда-либо в борьбе с возбудителями. На самом деле ее память устроена гораздо изощреннее. В одном из экспериментов ученые давали мышам с гиперактивным иммунитетом сладкую воду с иммуносупрессорами. После «периода обучения» иммунная система стала реагировать на подслащенную воду без примеси препаратов. Проще говоря, система запомнила, что сладкая вода означает потерю иммунитета, и стала подавлять сама себя. Похожие результаты были получены и в исследованиях человеческого организма. Брюс Перри утверждает, что собственную память имеют мышцы, нервная система и даже гланды.

Химический мозг был первой системой управления, изобретенной эволюцией: он существует и работает в организмах, состоящих всего из нескольких клеток. Однако для животных, чьи тела состоят из миллиардов клеток, такая система была бы слишком медленной, поэтому эволюция снабдила их более быстрым электрохимическим мозгом, а в помощь ему сконструировала нервную систему. Головной мозг человека – это наиболее сложная система из всех известных во вселенной, в нем более триллиона связанных между собой клеток; филигранный рисунок этих связей бесконечно сложен и изменчив. Основных типов клеток в мозге два: нейроны и глиальные клетки. Подавляющее большинство составляют последние, они поддерживают рост нейронов и создают вокруг них своего рода изоляционное покрытие, ускоряющее их работу. Однако сами нейроны, которых в человеческом мозге около ста миллиардов, представляют гораздо больший интерес: именно в них и между ними осуществляется хранение и распространение информации. Существуют сотни типов нейронов с различными функциями, в целом же это – длинные клетки со множеством ветвей или отростков. Ветви, принимающие информацию, называются дендритами, передающие – аксонами. Там, где аксон одного нейрона соприкасается с дендритом другого, образуется особая структура – синапс. Посредством синапсов нейроны объединяются в цепочки и целые сети, выполняющие самые разнообразные и специфические функции, от мышечных сокращений до воссоздания зрительных образов.

Вокруг синапсов курсируют около ста видов сигнализирующих молекул, или нейромедиаторов, ждущих электрического сигнала. Когда нейромедиатор вступает в связь с рецептором, запускается серия реакций внутри нейрона. Это могут быть включения и выключения генов с долгосрочными последствиями для характера роста нейрона и отклика на сигналы. Например, на высокий уровень определенных нейромедиаторов нейрон может отреагировать снижением количества соответствующих рецепторов и наоборот. Проходя каскадом по цепи нейронов, нейромедиаторы таким образом меняют ее структуру.

Принципам и особенностям работы синапсов посвящено множество исследований, однако Кэндис Перт указывает, что девяносто восемь процентов всех связей в мозгу осуществляется не в них, а через рецепторы нейронных мембран. Участвуют в этом процессе и рецепторы, взаимодействующие с сигнализирующими молекулами, рожденными в других участках тела, причем многие из этих молекул не являются нейромедиаторами. Это означает, что древняя химическая система информации прочно интегрирована в работу головного мозга, и эти две системы следует рассматривать как единое целое. Их совместная задача – координация работы триллионов клеток по всему организму (иначе говоря, всех клеток организма) в случаях, когда необходима согласованная реакция на какое-либо внешнее событие. Для достижения этой цели мозг постоянно балансирует между порядком и хаосом. Большую часть времени ввод информации в мозг осуществляется в штатном режиме, подобно тому, как крупинки песка, ссыпаясь, образуют пирамиду. Но затем внезапно сходит «лавина», изменяющая всю структуру пирамиды, то есть мозга. Вполне возможно, что травмы происходят как раз из таких непредсказуемых обвалов, и что для их лечения нужны другие обвалы.

Эмоции

Эмоции служат наглядным примером того, как химический и электрический мозг взаимодействуют с сознанием. Как и память, эмоции – особенно гнев, страх и стыд – это ключевые механизмы формирования травмы. Кэндис Перт даже считает, что их порождают некие «молекулы эмоций», которые вступают во взаимодействия с рецепторами в основных нервных узлах и активируют соответствующие структуры в мозгу. Разум в свою очередь способен влиять на эмоции, отдавая нервной системе приказы о производстве надлежащих регулирующих сигналов. Возможно, за каждой эмоцией закреплен конкретный тип молекул, который, впрочем, в силах выполнять более одной функции. Например, молекула, отвечающая за чувство жажды, может подавать сигнал почкам экономить жидкость. Брюс Липтон утверждает, что такие эмоциональные сигналы возникли как механизм, позволяющий сообщить общее состояние организма всем его клеткам одновременно.

Каждая «молекула эмоции» вызывает специфические мышечные напряжения и соответствующие телесные ощущения. Затем разум интерпретирует эти ощущения как гнев, страх, стыд и тому подобные и доводит их до сознания. Базовые эмоции, вероятнее всего, заложены генетически. Им соответствуют легко узнаваемые в любой культуре выражения лица, они отражаются в жестах, телодвижениях и речи (см. табл. 14). Такое взаимодействие эмоций и тела двунаправлено. Эмоциональное воспоминание о событии в прошлом может быть вызвано определенным связанным с ним жестом или выражением лица, запахом, цветом или другим раздражителем. Именно так в памяти обычно всплывают воспоминания о травматическом опыте.

Таблица 14. Некоторые внешние проявления эмоций (печатается по изданию: Rothschild, 2000)

Есть у эмоций и другая, не менее важная функция. Органы чувств загружают в нервную систему гораздо больше информации, чем сознание способно обработать и сохранить. Поэтому большая часть данных проходит фильтрацию еще на подступах к мозгу. Фильтрами служат рецепторы и связанные с ними сигнальные молекулы в основных узлах нервной системы, а их программы основаны на нашем предыдущем жизненном опыте – кстати, вот еще одна форма памяти. Иначе говоря, эмоции выбирают за нас, на какие раздражители обратить сознательное внимание. Это предположение совпадает с результатами исследований, которые показывают, что люди, неспособные испытывать эмоции, часто затрудняются с принятием решений. Невролог Антонио Дамасио, например, утверждает, что для принятия рационального решения все последствия того или иного выбора должны быть эмоционально прочувствованы. Поэтому в сложных ситуациях интуиция зачастую является лучшим помощником, нежели разум.

Развитие электрического мозга

Головной мозг – слишком сложная структура, чтобы все ее детали были отражены в генетическом коде. В генах заложен лишь предварительный набросок формы мозга, основных схем его работы и дальнейшей оптимизации. Это и наделяет каждое поколение чрезвычайной гибкостью и умением подстроить развитие мозга под условия окружающей среды – и физические, и социальные. Данный процесс – типичный пример самоорганизации: на его ход оказывает влияние множество факторов, но ни один из них не является контролирующим. Факторы же, о которых идет речь – это активность генов в каждой клетке, молекулярный и ионный состав межклеточной жидкости, характер отношений человека с родителями, другими людьми и внешним миром в целом, стадия развития организма, наконец. Например, в момент рождения зрение у младенца отключено, но как только свет попадает на сетчатку глаза, стартует каскад реакций, который запускает систему в работу. Подобным образом построен и процесс обучения: поступление в мозг свежей информации способствует его дальнейшему развитию.

Начинается же развитие мозга вскоре после зачатия, и к моменту рождения большинство нейронов уже сформировано. Некоторые из них большие и протяженные, с множеством дендритов, другие же – короткие и имеют только один дендрит. Эта разница обусловлена сигналами от клеточного окружения – глиальных клеток, химических маркеров, которые активируют и дезактивируют гены внутри нейрона. По большей части этот процесс завершается еще до рождения, поэтому инфекции, кислородное голодание, алкоголь и психотропные средства могут отрицательно сказаться на развитии мозга зародыша. Кроме того, во многих участках мозга синтезируется больше нейронов, чем необходимо, и «избыточные» нейроны впоследствии отмирают. Те же нейроны, что используются наиболее интенсивно, отращивают дополнительные дендриты и формируют синаптические связи аксонами своих соседей. Постоянная циркуляция нейромедиаторов через синапсы способствует повышению эффективности их работы, и наоборот – синаптическая связь с низкой активностью в конце концов распадается. В течение первых восьми месяцев после рождения количество синапсов в мозгу младенца возрастает восьмикратно. В последующие несколько лет жизни некоторые из этих связей атрофируются, другие – усложняются и совершенствуются.

Основные структуры триединого мозга развиваются последовательно, начиная с рептильного мозга, то есть со ствола и среднего мозга. К моменту рождения эти отделы уже полностью включены в работу и готовы регулировать дыхание, сердцебиение и другие жизненно необходимые функции. Младенец на этой ступени развития обладает также достаточно сформированной сенсорной системой и рефлексами, которые ждут сигнала, чтобы начать функционировать и развиваться. Однако для этого развития важен и внутриутробный опыт. На третьем триместре беременности в качестве программы формирования собственного мозга плод использует ритм биения сердца матери. Соответственно, любая ее двигательная активность в течение этого времени отражается на ребенке. Звуки ее речи, пение и так далее важны для развития слуха и речевых навыков, а голос отца, прикосновения, физическая близость, которая на эмоциональном уровне затрагивает и плод, закладывают основу для близких и нежных отношений с ребенком после рождения.

Высшие отделы мозга, вступая в работу, лишь постепенно обретают контроль над деятельностью низших. Поэтому в три года ребенок не умеет справляться с приступами дурного настроения, так как его поведением все еще управляет средний мозг; эта способность просыпается позднее. Развитие мозговых структур происходит не автоматически, существуют некие критические точки, в которых оно особенно зависимо от восприятий и переживаний. Эти ключевые моменты достаточно непродолжительны, и самые ранние из них наиболее значимы, поскольку каждый следующий этап развития зависит от предыдущего. Если нужный опыт не появляется вовремя, лимбическая система и кора больших полушарий могут так и остаться недоразвитыми. Например, отсутствие ласки и жестокость препятствуют развитию эмпатии, совести, привязанностей, делая ребенка импульсивным и агрессивным. И напротив: положительный социальный опыт закладывает в структурах больших полушарий мозга младенца необходимый фундамент для развития ума, чувствительности и способностей контролировать недопустимые инстинктивные и эмоциональные движения древнего мозга.

На развитие коры головного мозга существенное влияние оказывают половые гормоны: они изменяют экспрессию генов, ответственных за рост дендритов и формирование синапсов. Поэтому уже в возрасте восемнадцати месяцев у младенца полностью складывается психологический пол, от которого зависит способность регулировать эмоции, уровень агрессии и познавательных способностей. Для будущей сексуальной ориентации наиболее важен социальный пол, в котором воспитывают ребенка, в том числе отношение родителей к детским генитальным играм. Исследования на лабораторных крысах показывают, что чем больше мать вылизывает детенышей, тем больше развитие их мозга смещается в «мужскую» сторону. Возможно, с лаской, получаемой или не получаемой в детстве, связаны некоторые гендерно-обусловленные расстройства, в том числе склонность к депрессиям, болезнь Паркинсона и Альцгеймера.

Многие процессы в мозге необратимы, поэтому отрицательные впечатления, полученные в младенчестве, сказываются на всей последующей жизни. Мозг взрослого человека менее способен к адаптации, а его низшие уровни не так гибки, как высшие. К трем годам формирование основных структур мозга в целом завершается, и только кора больших полушарий остается достаточно пластичной и способной к приобретению новых навыков. Поэтому наши возможности исцелять травмы довольно ограничены. Брюс Перри, рассуждая об особенностях протекания этого процесса, приходит к выводу, что наименее изученной и наиболее сложной в лечении детской травмы является беспризорность. Он считает, что легче излечить даже от последствий жестокого обращения, добившись соответствующих изменений в травмированном сознании, чем заставить развиваться атрофированный участок – ведь необходимый момент упущен и дверь навсегда закрылась. Впрочем, другие исследователи полагают, что мозг в зрелом состоянии остается более пластичным, чем принято считать, и некоторые пропущенные стадии в его развитии можно компенсировать.

Схемы протекания различных процессов в мозгу закладываются еще во внутриутробном периоде и младенчестве, поэтому его развитие находится в тесной взаимосвязи с миром, обступающим ребенка в момент рождения – будь это племя охотников-собирателей или семья, живущая в мегаполисе. Но у этого процесса есть и оборотная сторона: мозг также легко и необратимо привыкает к отсутствию заботы, жестокости, голоду и травмам, и это тоже одна из ипостасей памяти. Структура мозга и его связи с нервной системой хранят отпечатки всех когда-либо произошедших с нами событий.

Виды памяти

Человеческий мозг оперирует несколькими видами памяти, и все они обусловлены схемами активности нейронной сети. В кратковременной, или оперативной памяти, информация хранится всего несколько секунд, а затем исчезает или передается в долговременную память в виде схем нейроактивности. Чем частотнее тип стимула, тем детальнее и долговечнее становится воспоминание о нем. А те схемы активности нейронной сети, что задействуются нечасто, со временем выходят из употребления за ненадобностью. Однако травматический опыт, пусть даже и уникальный, может оказаться достаточно ярким, чтобы воспоминание о пережитом ужасе сохранилось на всю жизнь.

Долговременную память принято разделять на два типа: эксплицитную и имплицитную. Первая – это совокупность сознательных воспоминаний, которые можно описать или выразить словами. Здесь хранятся факты, истории и алгоритмы разнообразных действий – кулинарные рецепты, математические операции и так далее. Здесь же фиксируется, когда и в какой последовательности происходили те или иные события. За хранение долговременной памяти отвечает гиппокамп – часть лимбической системы головного мозга. У ребенка он окончательно формируется примерно к трем годам, однако стресс и травмы во младенчестве могут затормозить его развитие. Следствием этого могут быть проблемы с памятью и обучением у детей, страдающих ПТСР. Угнетение гиппокампа при травматических стрессах иногда происходит и у взрослых, что ведет к амнезии. Это объясняется тем, что при смертельной опасности работа эксплицитной памяти оказывается слишком медленной. В критических ситуациях для поиска соответствий происходящему в предыдущем опыте требуются гештальты – быстро возникающие целостные картины прошлых событий. Как раз такие картины предоставляет имплицитная память.

Имплицитные воспоминания несознательны, их нельзя выразить в словах. К ним относятся эмоции, телесные ощущения, а также автоматические навыки вроде умения ездить на велосипеде. За имплицитные воспоминания отвечает миндалевидная железа, которая тоже является частью лимбической системы. Однако в отличие от гиппокампа она активна с самого момента рождения. И остается активной при травматическом опыте и психопатологических репереживаниях, когда гиппокамп отключается. И здесь еще раз видна работа эмоций. Все, что мы помним осознанно, имеет ту или иную эмоциональную окраску; эмоционально неокрашенные воспоминания стираются быстрее всего. Поэтому воспоминания раннего детства, когда эксплицитная память находится в процессе становления – это чаще всего случайные образы, не связанные с чувственными переживаниями. В последующие годы зависимость между четкостью воспоминания и его эмоциональной нагруженностью проявляется все сильнее. Некоторые исследователи даже считают, что событие остается в памяти только в том случае, если оно вызвало те или иные эмоции.

Такая структура памяти позволяет объяснить, почему у нас не сохраняется воспоминаний о поре младенчества, но остаются связанные с ними эмоциональные стимулы. До того как гиппокамп начинает функционировать, воспоминания об эмоциях и физических ощущениях хранятся в имплицитной памяти, однако им не хватает временной и фактологической привязок, которые обеспечивает эксплицитная память. Подавление же гиппокампа в травматических ситуациях объясняет, почему у взрослых бывают беспокоящие воспоминания об эмоциях и чувственных ощущениях, странные порывы к действиям и тому подобное при отсутствии понимания их природы.

Иван Петрович Павлов, русский физиолог, известен своими экспериментами над собаками, в частности – по установлению у них в мозгу условно-рефлекторной связи между звонком и пищей. В результате по сигналу у собак начиналось слюноотделение, даже если пищи перед ними не было. Бабетта Ротшильд предполагает, что аналогичными условными рефлексами можно объяснить и механизм возникновения психопатологических репереживаний при определенных условиях. Травматический опыт формирует определенные стимулы, которые способны впоследствии вызывать соответствующие реакции. Когда это происходит, подавленные и глубоко спрятанные воспоминания о травме мгновенно выходят на поверхность под влиянием инициирующего события, так или иначе связанного с первоначальной ПТС. Таким инициирующим событием может стать что угодно: поза, учащенное сердцебиение, то или иное настроение, сексуальное возбуждение, а также внешний вид чего-либо, цвет, запах, вкус, прикосновение и так далее. Как правило, репереживания возникают случайно, но в рамках некоторых видов лечения есть возможность вызвать их намеренно. В особо тяжелых случаях они могут прогрессировать. Б. Ротшильд приводит в качестве примера случай изнасилования, где преступник был в красной рубашке. Позже пострадавшая женщина стала испытывать необъяснимые приступы паники, проходя, например, мимо витрины с тканью красного цвета. Не понимая, что происходит, она стала избегать этой улицы, что в дальнейшем могло вылиться в агорафобию – боязнь открытых пространств.

Травматические переживания могут влиять на человеческое поведение или вообще лежать в его основе. Представьте себе ребенка, которого наказывают всякий раз, когда он вмешивается в разговор взрослых. Ему приходится сдерживать этот свой естественный импульс, и повзрослев сам, такой ребенок будет испытывать панику перед публичными выступлениями. Аналогичным образом постоянное насилие в детстве может подавить желание самозащиты, и человек на всю жизнь останется жертвой. Такие обусловленные модели поведения оказываются достаточно устойчивыми, даже если вся окружающая действительность свидетельствует об их неадекватности. Впрочем, здесь есть и положительный момент: сила психологического обусловливания весьма полезна в лечении травм.

Размышления

Возможно, существует и еще один тип памяти, основанный на принципах квантовой механики и теории относительности. Многие ученые полагают, что материальный мир, который мы постигаем с помощью пяти чувств, представляет собой продукт или отражение некоего всеобщего поля, в котором пространство и время оборачиваются бесконечным и вечным единством. Некоторые считают это поле вместилищем памяти обо всех событиях, что когда-либо произошли или произойдут во Вселенной. Возможно, человеческий разум способен подключаться к этому полю, пополнять его собственными воспоминаниями и черпать информацию взамен. В таком случае мы можем «помнить» и реагировать на события, значительно удаленные от нас в пространстве-времени. В этой способности может крыться движущий механизм многих сверхъестественных явлений, но также коллективных и наследственных травм. Подобные мысли встречаются в некоторых духовных учениях древности и приемах нетрадиционной медицины. Мы не сможем обсудить их сейчас, однако Малкольм Холлик посвятил этой теме свою книгу «The Science of Oneness» («Наука о единстве. Мировоззрение для XXI века», СПб.: Весь, 2009).

Начало

Мысль о том, что травмы влияют на человека еще до момента его зачатия, может на первый взгляд показаться нелепой. Но представьте себе, что травматический опыт одного из родителей изменил экспрессию какого-нибудь гена, например, в яйцеклетке или сперматозоиде. Классическая генетическая теория такой возможности не допускает, однако последние исследования показали, что иногда это все-таки происходит.

Зародышевые клетки, которые у взрослого человека превращаются либо в сперматозоиды, либо в яйцеклетки, формируются в организме еще на эмбриональной стадии развития. Затем они впадают в спячку и просыпаются только к концу полового созревания. Все это время их гены изолированы от изменений, происходящих в растущем организме ребенка, в том числе и от тех, что имеют травматическую природу. Но – повторимся – эти клетки недоразвиты, и прежде чем выполнять репродуктивную функцию, они должны завершить развитие. Яйцеклетке для этого требуется двадцать восемь дней, сперматозоиду – двадцать восемь недель. В период созревания зародышевые клетки особенно чувствительны к влияниям окружающей среды, а в экспрессии некоторых генов происходят изменения, называемые геномным импринтингом.

В момент зачатия мы получаем по копии каждого отцовского и материнского гена. Как правило, все копии активны, но в некоторых случаях экспрессируется только отцовский или только материнский ген. Какой именно из них – определяется в ходе геномного импринтинга, процесса, по сути напоминающего перетягивание каната между полами. К середине 2008 года в человеческом геноме было выявлено шестьдесят три импринтинговых гена, а еще несколько сотен из двадцати тысяч генов считались потенциально подверженными импринтингу. Все они оказывали существенное влияние на рост и развитие организма (в том числе головного мозга), а возможно – и на поведение, когнитивные способности и личность в целом. Профессора Кристофер Бэдкок (психиатр) и Бернард Креспи (биолог) даже выдвинули гипотезу, согласно которой экспрессия преимущественно материнских генов при импринтинге ведет к развитию психозов, а преимущественно отцовских – к аутизму. В дальнейшем они не исключают возможности создания универсальной теории, которая бы связывала психические расстройства и геномный импринтинг. Такая теория дополнила бы предположение Дороти Роув (см. главу 1) о том, что все психические расстройства могут быть лишь разновидностями реакций на страх, если сам страх как эмоция является причинным фактором в схемах импринтинга. К таким же выводам приходит и биолог Брюс Липтон:

Исследования показывают, что оба родителя начинают «заниматься» генной инженерией за несколько месяцев до зачатия. На финальных стадиях созревания сперматозоидов и яйцеклеток геномный импринтинг вносит изменения в работу некоторых групп генов, ответственных за черты характера еще не зачатого ребенка. Согласно нашим данным, все, что происходит в жизни отца и матери во время геномного импринтинга, впоследствии серьезным образом отразится на физическом и умственном развитии малыша. Примечательно, что примитивные народы уже многие тысячелетия осознают важность условий зачатия для будущего ребенка, поэтому перед соитием супружеские пары проходят ритуальное очищение души и тела.

С этой точки зрения, обстоятельства зачатия имеют огромное значение: произошло ли это в любви и нежности, или ненамеренно, или в ужасе, жестокости и насилии. Очень важно, был ли ребенок желанным для матери, или беременность оказалась ей в тягость; жили ли родители эти девять месяцев в нужде, тревоге и заботах, или у них была дружеская поддержка, спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Удивительно, но физическое, эмоциональное и душевное состояние родителей в момент зачатия может отразиться в нашем генетическом коде и в дальнейшем серьезно повлиять на наше развитие.

О моменте зачатия и обо всем, что ему предшествовало, кажется, сказано уже достаточно. Но что, если заглянуть еще дальше? Примерно через месяц после того, как были зачаты наши мать и отец, клетки зародышевой линии сформировались и мигрировали куда им и положено – в половую область эмбриона. Там они дремали до тех пор, пока им не пришло время превратиться в яйцеклетку и сперматозоид, которые, встретившись и слившись, стали нами. Таким образом, их хранящийся до поры драгоценный груз был надежно защищен от всевозможных процессов вроде активации и подавления экспрессии генов, происходивших в течение внутриутробного периода, младенчества и детства. Но насколько драгоценным был сам этот генетический груз? Однажды гены наших бабушек и дедушек слились и образовали человеческий зародыш – так был зачат каждый из наших родителей. В получившемся наборе, разумеется, содержались и импринтинговые гены, которые могли хранить память о дедовских травмах. Затем они могли переместиться в клетки зародышевой линии наших родителей, которые, впав в спячку, бережно сохранили эту информацию, а затем передали ее нам. Таков в общих чертах возможный механизм возникновения наследственных травм и передачи их от предков к потомкам.

Зачатие и имплантация

Традиционно зачатие принято представлять как забег с участием миллионов сперматозоидов, где победитель, пересекая финишную черту, попадает в яйцеклетку и получает приз. Однако современная наука дает более детальную и во многом иную картину. Ход процесса от овуляции и эякуляции до имплантации (прикрепления зародыша к стенке матки) весьма сложен и содержит немало точек, в которых может произойти сбой – например, отражение воспоминаний о травмах в клеточных мембранах и экспрессии генов.

Первый сперматозоид способен достичь яйцеклетки за каких-нибудь полчаса, но вряд ли он станет победителем. Отставшие могут подтянуться даже через шесть дней и все равно выиграть. Дело в том, что сперматозоид не может проникнуть сквозь мембрану яйцеклетки, пока не «получит пропуск», прикрепившись к стенке воспроизводительного тракта и проведя так около пяти часов. Это время требуется и для того, чтобы прибыл основной заряд спермы, без которого овуляция прошла бы впустую. Готовая к оплодотворению яйцеклетка выделяет ферменты, притягивающие сперматозоиды. Те из них, что получили доступ к яйцеклетке, в свою очередь, растворяют выделениями ее внешнюю оболочку. Успешный сперматозоид прикрепляется к внутренней мембране яйцеклетки, которая втягивает его дальше, после чего «закрывается», препятствуя повторным проникновениям. Ее ядро сливается с ядром сперматозоида, и формируется новый геном, после чего оплодотворенная яйцеклетка совершает первое деление.

Вполне вероятно, что сперматозоид, прорвавшийся внутрь яйцеклетки, предварительно обладал некими «привилегиями». Возможно, при выходе из половых путей он как-то синхронизировался с моментом овуляции, получил дополнительную силу, чтобы проникнуть сквозь наружную мембрану, или, возможно, его впустила сама яйцеклетка, распознав на химическом уровне наиболее успешного кандидата.

Оплодотворенная яйцеклетка уже активно делится, пока спускается к матке. Во время этого пути химические вещества разъедают ее внешнюю оболочку, и эмбрион выдавливается наружу сквозь образовавшееся отверстие. По словам Элен Мартин, профессора Оксфордского университета, матка и зародыш «разговаривают и, в конечном итоге, договариваются друг с другом на молекулярном уровне. Высадка эмбриона на поверхность стенки матки провоцирует и в нем, и в ней каскад химических сигналов, в результате которых эмбрион получает разрешение прикрепиться к слизистой оболочке матки. Отсутствие помех и ошибок в этом процессе чрезвычайно важно для правильного формирования плаценты и ее включения в кровеносную систему матери». Плацента формируется сразу же, как только эмбрион внедрится в стенку матки: через нее он обменивается с материнским организмом питательными веществами и отходами жизнедеятельности. Однако между двумя кровотоками сохраняется и плацентарный барьер, защищающий плод от атак иммунной системы матери и вредных веществ из ее организма.

Возможность сбоев существует на обоих этапах – и при зачатии, и при имплантации. Чаще всего созревшая яйцеклетка так и остается неоплодотворенной или погибает, если оплодотворение происходит с какой-либо патологией. Ошибки при имплантации оплодотворенных яйцеклеток ведут к выкидышам, и даже при удачной имплантации сохраняется опасность гибели яйцеклетки в ходе вызревания клеток зародышевой линии. Возможно также – хотя здесь данные крайне скудны, – что травматические «воспоминания» яйцеклетки от путешествия к стенке матки записываются в схемах функционирования мембранных рецепторов и влияют на экспрессию генов.

Во чреве

Почему-то принято думать, будто до момента рождения ребенок-плод не обладает сознанием. Мысль о том, что о периоде внутриутробного развития могут сохраниться какие-либо воспоминания, противоречит нашим научным воззрениям. Однако психиатр Станислав Гроф обнаружил, что применение метода холотропного дыхания часто помогало его пациентам вспомнить, что происходило с ними в утробе матери. Ниже мы приводим описание собственного опыта С. Грофа (в третьем лице), который убедил его в том, что внутриутробные воспоминания – отнюдь не фантазия.

У него было странное ощущение сокращения в размерах: голова была явно больше всего остального тела и конечностей. Он чувствовал, что погружен в жидкость, и в этой жидкости были растворены какие-то вредные вещества, поступавшие в его тело через пуповину… Неприятные вещества имели вкус: странная смесь йода, мочи и разлагающейся крови.

В это время та его часть, которая была взрослым человеком с медицинским образованием, гордившимся своей перспективной научной карьерой, обозревала плод как бы со стороны…

Мысль о том, что плод может быть наделен сознанием, противоречила всему, чему его учили на факультете… Однако он не мог отрицать реальность этих ощущений… После непродолжительной борьбы он отказался от аналитического мышления и стал непосредственно воспринимать все, что с ним происходило… Теперь он ощущал, как оживают воспоминания безоблачного времени, проведенного в материнском чреве…

На одном уровне он по-прежнему был плодом, ощущавшим негу и высшее совершенство приютившего его чрева… На другом же он сам стал целой вселенной…

Эти ощущения, богатые и яркие, казалось, длились целую вечность. Он понял, что колеблется между чувствами утомленного, больного плода и чувством счастья и безмятежности жизни в лоне матери.

Все больше исследований подтверждают, что человеческое сознание бодрствует и до рождения. Брюс Липтон в доказательство приводит видео, на котором заснята семейная пара во время ссоры. С помощью ультразвука на этой съемке выведено изображение плода в животе матери. Когда ссора вспыхивает, он подпрыгивает и изгибается дугой, а затем снова подпрыгивает при звуке бьющегося стекла. Дж. Шонкофф и Д. Филлипс в книге, посвященной развитию ребенка в раннем детстве, пишут следующее: «В предродовой период плод особенно беззащитен перед вредными воздействиями окружающей среды, которые могут поставить под угрозу все его дальнейшее развитие…» Более конкретно об этом говорит психиатр Томас Верни: «И во сне, и бодрствуя… нерожденный ребенок постоянно подстраивается к каждому действию, мысли и чувству своей матери. Начиная с момента зачатия, внутриутробные переживания закладывают основы для развития мозга, личности, темперамента и силы разума». В этот же период формируется предрасположенность к некоторым взрослым заболеваниям, в том числе к ишемической болезни сердца, инфарктам, диабетам, ожирению, остеопорозу, аффективным расстройствам и психозам. Любой источник дискомфорта для плода может превратиться в травму, которая будет влиять на распределение рецепторов в мембране клетки, на экспрессию генов, то есть на развитие неродившегося ребенка в целом. В таблице 15 дается перечень физических и эмоциональных факторов – источников травм для плода.

Таблица 15. Факторы, опасные для жизни и здоровья плода (источники: Shonkoff, 2000; Gilbert, 2000; Ellwood, 2008)

Хотя эта глава посвящена в основном травматическим аспектам внутриутробного развития, нам следует помнить слова С. Грофа: «Для ребенка в материнском чреве все условия жизни близки к идеальным… У него есть защита, безопасность и немедленное удовлетворение всех потребностей». Также не стоит забывать, что все это – не только заслуга матери. Брюс Липтон подчеркивает: «Хотя ребенка вынашивает мать, отец также принимает в этом процессе заметное участие. Ведь он оказывает на нее всестороннее влияние, которое косвенно – но все же самым серьезным образом – отражается на развитии малыша».

Алкоголь и другие токсины

Окружающий нас с вами мир омывается не только морями и океанами, но и бесчисленным множеством химикатов неизвестного действия, которые, кроме всего прочего, способны проникать сквозь плацентарный барьер и воздействовать на плод. Исследования пуповины у беременных женщин в Европе и Северной Америке выявили наличие более двухсот восьмидесяти посторонних химических веществ. У пяти семей из Канады обнаружено сорок шесть соединений, из которых для тридцати восьми установлено влияние на репродуктивную функцию в целом и задержку развития плода в частности. Особенно чувствителен эмбрион с третьей по восьмую неделю после зачатия, когда происходит формирование основных органов, а также начиная с середины второго триместра, когда развивается мозг.

Алкоголь – один из самых распространенных токсинов. До сих пор неизвестно, существует ли безопасная доза алкоголя, поэтому правительства США и Великобритании рекомендуют беременным отказаться от него вообще. Тем не менее, многие женщины продолжают употреблять спиртные напитки во время беременности. Согласно некоторым исследованиям, алкоголь в малых количествах в некотором смысле полезен для плода, так как способствует расслаблению матери, однако есть и другие данные: даже если уровень алкоголя в крови ниже предела, допустимого при вождении автомобиля, клетки мозга при этом отмирают с поразительной быстротой. Например, эксперименты с мышами показали, что при содержании алкоголя в крови, равном 0,07 процента, нейронов в их мозге за час гибнет в четыре раза больше нормы. Как бы то ни было, все исследователи сходятся во мнении, что умеренное употребление алкоголя менее вредно, чем аналогичное его количество в виде ударной дозы.

Данные статистики по внутриутробной смертности из-за алкоголя скудны и ненадежны. В докладе Британской медицинской ассоциации за 2007 год по западным странам указывается, что в среднем девять новорожденных из каждой тысячи страдают от последствий употребления алкоголя их матерями; в Италии это число достигает двадцати – сорока. У десяти-пятнадцати процентов из них выявлен резко выраженный фетальный алкогольный синдром (ФАС, описан ниже), еще у тридцати-сорока процентов новорожденных он проявляется в более легкой форме, и около половины из общего числа имеют органические поражения головного мозга. Это значит, что только в Великобритании каждый год с ФАС рождается примерно шесть тысяч детей.

Симптомы ФАС разнообразны и трудноустранимы. Среди них: аномалии в строении лица, отставание в росте и весе (в том числе уже при рождении), повреждения головного мозга. Младенцы и дети дошкольного возраста с таким синдромом часто импульсивны и гиперактивны, отстают в физическом и умственном развитии, у них плохо складываются отношения с окружающими. Коэффициент их интеллекта в среднем равен шестидесяти восьми баллам. Повзрослев, они часто проявляют склонность к агрессии и антисоциальному поведению. Кроме того, они сильнее своих сверстников предрасположены к алкогольной и наркотической зависимости. Взрослые зачастую вступают в конфликты с законом, страдают психическими расстройствами (депрессией и так далее); как правило, им сложно вести самостоятельную жизнь. Для ФАС также характерны такие длительные симптомы, как пониженная координация и внимание, проблемы с памятью, абстрактным мышлением и способностями к решению задач. Возможна также связь ФАС с уродствами вроде циклопии и дицефалии.

Материнский стресс

Кортизол, гормон стресса, вырабатывается у матери уже на семнадцатой неделе беременности, и плацентарный барьер не представляет для него препятствия. В организме плода уровень кортизола значительно ниже, чем в материнском, однако и этого достаточно, чтобы помешать развитию ребенка. Исследования на крысах показали, что он вызывает гиперактивность, повышенную тревожность (что выражается в отсутствии у животных любопытства) и задержку как в умственном, так и в социальном развитии. Впрочем, все эти симптомы можно объяснить и отсутствием материнской заботы после рождения: если мать испытывает стресс на последней неделе беременности, она вылизывает и чистит детенышей меньше положенной нормы. Вероятно, стресс снижает уровень материнской ласки и внимания к новорожденным и у людей.

Влияние уровня материнского стресса во время беременности сказывается на ребенке всю его последующую жизнь, так как плод воспринимает его как естественный фон «за бортом» и подстраивается к нему. Умеренная обеспокоенность матери может быть даже полезной для подготовки ребенка к жизни, однако сильные стрессы вызывают перманентную возбужденность, которая тормозит развитие ребенка и отрицательно влияет на его здоровье в зрелости. По мнению профессора Виветты Гловер, основными и наиболее опасными причинами стресса в Великобритании являются ссоры, злость и насилие в семьях. Следовательно, поведение отца весьма важно для того, чтобы мать могла успешно выносить ребенка.

Профессор Гловер возглавляет Исследовательскую группу фетального и неонатального стресса в Имперском колледже Лондона. В своих исследованиях группа выявила следующие результаты влияния стресса на протекание беременности:

• низкий вес новорожденных;

• снижение IQ к восемнадцати месяцам в среднем на десять баллов относительно нормы;

• повышенное беспокойство у младенцев;

• удвоение случаев синдрома дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) у четырехлетних мальчиков;

• частое возникновение проблем с эмоциональным фоном у детей обоих полов.

Ученые пришли к выводу: «Настроение матери оказывает непосредственное влияние на развитие головного мозга плода, которое, в свою очередь, отражается на поведенческом развитии ребенка». В Великобритании живет около миллиона детей с задержками в развитии мозга и нервной системы, из них пятнадцать процентов – это те, на кого еще во внутриутробный период повлиял высокий уровень материнского стресса. Основываясь на этих данных, профессор С. Гроф утверждает, что меры по снижению общего стрессового фона среди матерей могут помочь ста пятидесяти тысячам детей.

Более наглядны результаты изучения отдаленных последствий Шестидневной войны между Израилем и арабскими государствами в 1967 году. Они показали, что чрезмерный стресс особенно опасен на втором месяце беременности: среди взрослых женщин, зачатых в тот период, показатели по шизофрении превысили норму вчетверо, среди мужчин – незначительно. Можно сделать вывод, что такие же явления вызывает любой сильный стресс: военные действия, террористические удары, внезапные тяжелые утраты и стихийные бедствия – землетрясения, ураганы, недород и голод.

Недоедание и голод

Плохое питание среди матерей вызвано множеством факторов: голодом, бедностью, пищевыми аллергиями, употреблением продуктов быстрого питания и подвергшимся технологической обработке, анорексией и так далее. Низкое качество продуктов не только отрицательно сказывается на развитии мозга плода и весе новорожденного – последствия проявляются и в зрелости. Вот какие болезни они вызывают у взрослых людей:

• диабет;

• сердечно-сосудистые заболевания;

• легочные заболевания;

• повышенный уровень холестерина;

• ожирение у женщин;

• высокое кровяное давление;

• рак молочной железы;

• шизофрения;

• антисоциальная психопатия.

Качество потребляемой матерью пищи имеет не меньшую важность, чем ее калорийность. Например, неправильное питание во время беременности вызывает железодефицитную анемию у двадцати – двадцати пяти процентов младенцев по всему миру, и еще у многих – более легкие симптомы. У растущего мозга недостаток железа затормаживает развитие памяти и моторики, вызывает повышенную осторожность, боязливость и утомляемость, а недостаток витамина В9 – врожденное расщепление позвоночных дуг и, возможно, шизофрению.

Большая часть исследований влияния недоедания на развитие плода проводилась среди тех голландцев, кого матери вынашивали в конце Второй мировой войны, когда немецкие войска перекрыли поставки продовольствия. До и после этого периода голландки питались нормально, в отличие от жительниц стран третьего мира, где недоедание является хроническим, а его последствия – куда более серьезными и продолжительными. К примеру, прежде чем забеременеть во второй раз, материнскому организму необходимо восстановить силы после кормления первого ребенка. В противном случае развитие плода будет протекать с нарушениями. Как показали наблюдения в Бангладеш, беременность в два с половиной раза чаще протекала с осложнениями у тех женщин, которые сами появились на свет с недобором веса. Само собой разумеется, что сокращение числа случаев младенческой смертности, мертворождений и замедлений в развитии плода напрямую зависит от улучшения качества питания матерей.

Воспоминания о рождении

Рождение само по себе (даже если с медицинской точки зрения оно протекает нормально) – это весьма болезненный и травмоопасный процесс для плода, последствия которого проявляются и в зрелости – в поведении и психическом здоровье. При родах имплицитная память младенца работает на всех оборотах, а вот эксплицитная, отвечающая за запоминание образов и фактов, пока молчит. Тем не менее, метод ребёфинга позволяет многим пациентам вспомнить во время терапии те или иные подробности собственного рождения: пуповину, обмотавшуюся вокруг шеи, акушерские щипцы и тому подобное. У кого-то сохраняются воспоминания о родильной палате или присутствовавших в ней людях. Некоторые из этих свидетельств, безусловно, навеяны давно забытыми рассказами матерей, однако для нескольких таких рассказов психиатру Станиславу Грофу удалось установить, что они не основаны на приобретенной информации. Конечно, ребёфинг часто вызывает к жизни могучие архетипы, и опять же, знания взрослого человека могут просто накладываться на имплицитные телесные и эмоциональные воспоминания. Но все же многочисленные сходства в рассказах предполагают, что за ними стоит работа сознания в момент рождения, что весьма важно для понимания коллективных травм.

Основываясь на результатах работы с тысячами людей, С. Гроф составил детальное описание родов глазами новорожденного. Жизнь в материнской утробе протекает довольно безмятежно, но вот эта безмятежность прерывается серией химических сигналов, говорящих о том, что впереди – выход на свет. За ними следует сильное давление – это начинает сокращаться матка, и плод захлестывает волна боли и беспокойства. Давление матки ограничивает кровоснабжение плода, приток кислорода и питательных веществ, а вместе с этим – эмоциональную связь с матерью, которая раньше служила источником успокоения. Но шейка матки по-прежнему плотно сомкнута, и эта ситуация, которая может продлиться и несколько минут, и несколько часов, кажется теперь безвыходной. По словам С. Грофа, преобладающее чувство в тот момент – это «чувство апокалиптического крушения безмятежного внутриутробного мира, когда безбрежная свобода плода, подобная океану или целой вселенной, вдруг оборачивается агонией внутри тесной ловушки под действием непонятных грозных сил извне… Общее ощущение – это невыносимые физические и эмоциональные муки… и какова бы ни была их природа, кажется, что теперь они будут длиться вечно». Во время сеанса ребёфинга «клеточная память о моменте рождения просыпается и заполняет сознание – иногда с такой силой, что человек и вправду думает, будто смерть близка и неминуема».

Давление продолжает нарастать, даже когда шейка матки открывается. Головка плода протискивается в это отверстие, сдавливаясь и деформируясь. Приток кислорода может еще больше сократиться, если пуповина обмотается вокруг шеи или защемится между головкой и стенками родовых путей. Ребенок в это время чувствует страх и растерянность неопытной роженицы или, если он не был желанным, ее отрицательные эмоции. Но вот, наконец, виден выход наружу, и появляется надежда на освобождение. Впрочем, на этом пути может оказаться множество препятствий: неудобное положение плода, слишком слабые родовые схватки, узкий проход, закрывающая его плацента и напряжение матери вследствие страха. В какой-то момент этой борьбы ребенка может захлестнуть волна гнева и агрессии, первобытной ярости существа, чьей жизни угрожает опасность. Кроме того, он может испытывать и сексуальное возбуждение, которое возникает у многих матерей. Некоторые акушерки даже специально стараются вызвать у рожениц сексуальные ощущения, чтобы помочь им расслабиться.

С. Гроф отмечает, что на этом этапе родов «возникает великое множество противоречивых эмоций и странных ощущений, которые вместе с последующими событиями в младенчестве и детстве могут вызвать целый комплекс расстройств. Среди них – некоторые формы депрессии, агрессия и склонность к саморазрушению, а также, возможно, расстройства и аберрации на сексуальной почве, обсессивно-компульсивные расстройства, фобии и истерии». Парадоксален следующий факт: когда страдания плода достигают максимума, «происходящее внезапно перестает казаться мучением и агонией. Вместо этого ощущения перерастают в дикий, экстатический восторг…» Здесь можно провести параллель с замиранием как реакцией на опасность и травматический стресс, при котором в кровь выбрасываются естественные успокоительные вещества и боль со страхом отступают.

Если роды протекают нормально, как только младенец покидает родовые пути и вступает в чуждый ему мир, наступает внезапное, подобное взрыву облегчение. С первым вздохом легкие расправляются и принимаются снабжать организм кислородом, прочие органы тоже вступают в работу – избавляются от отходов жизнедеятельности, а вскоре начинают требовать пищи и переваривать ее. Это, конечно, значительно сглаживает последствия родовой травмы, однако ничуть не напоминает утопическое существование в материнском чреве. Теперь биологические потребности ребенка уже не удовлетворяются автоматически, ничто не защищает его от перепадов температуры, резких звуков, яркого света и грубых прикосновений. Младенца приводит в замешательство смесь света, звука и движения вокруг, он испытывает ужас и панику. Использование акушерских щипцов может только усилить все эти ощущения, а вот кесарево сечение – ослабить.

В эти моменты младенец наиболее уязвим, поэтому в первую очередь ему необходима успокаивающая близость матери, знакомый стук ее сердца, тепло, запах и эмоциональный фон. Ребенка нужно брать на руки, поглаживать, смотреть на него с любовью и кормить грудью. И как раз в эти моменты современная медицина часто пытается вмешаться, что ведет лишь к дальнейшим травмам. Например, быстрое обрезание пуповины – в течение минуты – мгновенно лишает новорожденного притока кислорода и железа из материнской крови. Поэтому иногда эксперты рекомендуют перерезать пуповину целых три минуты, а некоторые сторонники альтернативных родов – даже пять, чтобы приток ослабевал в «естественном» темпе.

Современные акушерские приемы часто заслуживают критики, но в то же время не стоит забывать, что медицинская помощь в целом и грамотные действия опытных акушерок в частности значительно снизили материнскую и младенческую смертность и заболеваемость. Впрочем, и в современном акушерстве для травм есть еще немало места, чего в дальнейшем можно было бы избежать:

• искусственные роды, особенно если это производится для удобства медиков;

• использование акушерских щипцов;

• использование обезболивающих, особенно тех, что могут навредить плоду;

• быстрое перерезание пуповины;

• пошлепывание по ягодицам;

• использование едких антисептических глазных капель;

• обрезание крайней плоти, особенно без анестезии;

• отлучение от матери;

• изоляция без зрительного и тактильного контакта;

• оставление плачущими;

• кормление по расписанию;

• искусственное кормление из бутылочки (допустимо только по медицинским показаниям и с нежным поддерживанием).

Устранению всех этих нежелательных явлений, окружающих роды, препятствуют сами врачи, родители и сиделки, так как, будучи сами травмированными при рождении, они не в состоянии испытывать должного понимания травм и потребностей младенцев.

Размышления

Философ Экхарт Толле отмечает, что многие новорожденные появляются на свет уже обремененными грузом травм – тяжелым болевым телом, как он сам это называет. Некоторые подолгу плачут без видимых причин, будто бы они уже познали все боли и несчастия этого мира. Это может быть следствием внутриутробных и родовых переживаний, но также – проявлением наследственных и коллективных травм или даже воспоминаний о предыдущей жизни.

В Восточной Африке живут племена, которые отсчитывают возраст ребенка с того момента, как будущая мать впервые подумала о нем. Приняв решение забеременеть, она уединяется и, сидя под деревом, вслушивается, пока не услышит песню ребенка, которого она только собирается зачать. Затем она возвращается в деревню и обучает этой песне потенциального отца, чтобы потом, во время физической близости, они могли вместе пригласить ребенка в мир этим напевом. После зачатия она продолжает петь для ребенка в своем чреве. В племени эту песню выучивают также пожилые женщины и повитухи, чтобы во время родов младенец знал, что его здесь ждут. Затем напев выучивает вся деревня, и ребенок слышит ее в моменты боли и радости, а позже – на обряде инициации, на собственной свадьбе, а в последний раз – на смертном ложе.

Из-за абсолютной беспомощности ребенка в первые несколько месяцев после рождения это время иногда называют четвертым триместром беременности. Младенец полностью зависит от тех, кто о нем заботится: ему нужна пища, уход, температурный режим, положительные эмоции и стимулы для умственного развития. Именно в младенчестве закладываются схемы, по которым впоследствии, в том числе в зрелости, будет происходить развитие тела, формирование разума, эмоций и отношений с окружающим миром. Если все идет хорошо, то к трем годам ребенок превращается в пышущее здоровьем и энергией веселое и беззаботное существо, уже обладающее базовыми языковыми навыками и питающее нежность к тем, кто о нем заботится. А еще он умеет управлять функциями своего тела и эмоциями и проникаться чувствами своих сверстников и взрослых. Но все может быть и по-другому: если что-то в развитии ребенка пошло не так, он способен стать неуверенным в себе, вялым, болезненным, легко возбудимым, злым, агрессивным, физически и психически недоразвитым. Некоторые из этих недостатков поддаются исправлению через положительные переживания, другие же остаются с человеком до конца жизни. Конечно, некоторые проблемы в детском развитии – это генетический груз, но все же большинство из них вызваны плохим воспитанием, жестоким обращением и травматическим опытом.

Надежная привязанность

Жизнь новорожденного зависит от тех отношений, что ежеминутно складываются между ним и его опекуном – как правило, это мать. Можно сказать почти с полной уверенностью, что механизмы, запускающие этот процесс – врожденные. Сравнительные исследования разных культур показывают, что наиболее важно для ребенка, конечно же, постоянное внимание к его физиологическим потребностям, но ласка, тепло и забота также не вредят детям ни в одной из культур. У эмоционально и физически полноценной матери почти сразу возникает привязанность к своему ребенку: желание смотреть на него, вдыхать его запах, обнимать и баюкать, петь и ворковать с ним. В ответ младенец лепечет, улыбается, прижимается к ней, цепляется за грудь и сосет. Результат: спокойствие, радость и взаимное удовольствие. То, как складываются отношения между матерью и ребенком, зависит от времени, проводимого вместе, когда зрительный и тактильный контакт, запахи и вкусы сплетаются в ткань эмоциональной, физической и духовной привязанности.

Надежная взаимная привязанность защищает младенца, способствует работе еще неуверенных телесных функций, регулирует проявление эмоций и стимулирует мозговую активность. Нежные отношения с матерью успокаивают ребенка и формируют у него чувство защищенности. Снова и снова она возвращается к голодному, испуганному и замерзшему сыну или дочери и несет с собой пищу, чистоту, уют и утешение. Однако младенцу нужно, чтобы рядом с ним находились не только его родители. Гораздо лучше, если ответственность за него разделят члены «большой семьи», вся деревня или сообщество. Наши далекие предки, охотники и собиратели, растили детей всем племенем; так у них формировалась привычка к общению с людьми разных возрастов и завязывались самые разнообразные общественные отношения. Даже самая профессиональная няня в этом смысле – не лучший выбор, так как чем больше детей оставлено на попечение взрослого, тем менее близкие отношения завязываются между ними. Кроме того, при смене сиделки младенец будет нервничать.

Надежные привязанности помогают младенцам справляться со стрессом, а детям чуть старше – вплоть до дошкольного возраста – завязывать отношения со сверстниками, воспитателями и людьми вообще. Так развивается память, сознательность, способность дружить, контролировать свои эмоции и поведение. Дети, у которых с родителями сложились близкие и доверительные отношения, лучше слушаются, а родители – лучше их понимают, и все это ведет к дальнейшему сближению. Так вырастают счастливые и уверенные в себе дети, любящие своих опекунов и доверяющие им.

Считается, что в США шестьдесят – семьдесят процентов годовалых младенцев глубоко привязаны к своим родителям. Когда мать в комнате, такие дети ведут себя активно и периодически пытаются привлечь к себе ее внимание для собственного успокоения. Когда мать покидает комнату, они расстраиваются и теряют интерес к окружающему, а когда возвращается – радостно ее приветствуют, просят утешить их и приласкать. Начав ходить, такие благополучные дети испытывают радостное возбуждение, их переполняют силы и веселье. Теперь они более независимы, а значит, им нужно учиться контролировать свои эмоции – конечно, при помощи и поддержке матерей. Мать же должна уметь правильно истолковывать каждое эмоциональное движение ребенка, иначе его развитие будет тормозиться. Отношения между матерью и ребенком имеют колоссальную важность еще и потому, что влияют на экспрессию определенных генов и формируют механизмы реакций на стресс в дальнейшей жизни.

Именно эти отношения, первые в жизни, формируют у ребенка устойчивые представления о том, что такое доверие, поддержка, любовь и защита. На их основе выстраиваются модели поведения и межличностных отношений. Если же у ребенка вовремя не сформировалось доверительных отношений с родителями, он будет испытывать трудности в этой сфере и в зрелости, и изменить это крайне сложно. Так, например, результаты одного исследования показывают, что у семидесяти пяти процентов успешных независимых беременных женщин впоследствии складываются тесные и доверительные отношения с детьми. И наоборот: к семидесяти пяти процентам невнимательных и поглощенных своими мыслями женщин их собственные малыши не испытывают привязанности. Дети же усваивают эти модели отношений, затем взрослеют и передают их следующему поколению.

Достичь надежной привязанности может оказаться непросто, особенно если мать и дитя обладают разными темпераментами. Многие дети легко идут на контакт, адаптируются к изменениям и пребывают в спокойном, в основном хорошем настроении. Однако примерно у пятнадцати процентов малышей характер более сложный. Они робки, пугливы, неотзывчивы и раздражительны; они часто плачут, их сложно успокоить и приучить к чему-то новому. Их постоянно нужно утешать, баюкать, кормить. Они эмоционально неустойчивы и постоянно испытывают стресс, поскольку родителям не удается понять, чего именно хочет ребенок в данный момент. Причины такого поведения младенцев различны: плохая наследственность, сложное протекание беременности, недоношенность, физические и эмоциональные травмы при рождении, боль, заболевания, а также насилие в семье или обществе вокруг них, боевые действия, жизнь в семье нуждающихся беженцев. Поведение родителей тоже влияет на формирование привязанностей. Если ребенок постоянно находится на руках у матери, чувствует тепло и запах ее тела, биение ее сердца, если, услышав его плач, родители сразу принимаются его успокаивать – это скорее привяжет ребенка к ним. Даже очень раздражительный малыш ведет себя хорошо, если родители эмоционально открыты и умеют его успокоить. Наблюдения за животными показывают, что постоянная родительская забота может свести на нет даже влияние дурной наследственности. Например, в одном из опытов с крысами детеныши из популяции с повышенной боязливостью оставались таковыми, если их выкармливали биологические матери, но вырастали нормальными рядом с приемными небоязливыми матерями. Множество проблем в воспитании детей возникает из-за педагогической неграмотности самих родителей, а также из-за того, что в их действиях проигрываются их собственные травмы, полученные в детстве. Однако все это можно преодолеть.

Нарушенная привязанность

Отсутствие надежных привязанностей – это источник травм для младенца. Без ухода и надлежащего внимания может затормозиться его физическое и психическое развитие, а способности к построению нормальных отношений в обществе так и не сформируются. В целом, чем раньше ребенок лишается чего-то важного, тем сложнее поддаются лечению последствия. У неблагополучных детей проявляется целый спектр симптомов, некоторые – сразу же, другие – со временем; среди них следующие:

• напряженность мышц и поверхностное дыхание;

• нарушения в иммунитете и гормональном фоне;

• задержки в развитии моторики, речи, когнитивных центров и центров социализации в мозге;

• неадекватное отношение к взрослым: например, ребенок может повиснуть на незнакомом человеке;

• отсутствие эмпатии и способности сдерживать эмоции;

• неадекватное обращение с едой: например, ребенок может прятать пищу или наоборот – жадно поедать; проблемы с глотанием, рвота;

• повторяющиеся действия, в том числе нанесение вреда себе самому: ребенок может раскачиваться, биться головой, бить или царапать себя;

• повышенный риск возникновения психопатологий дальнейшей жизни, в том числе диссоциативных расстройств, агрессии, расстройств поведения, самоуничижения.

В США каждый третий младенец считается «ненадежно привязанным», похожие показатели существуют и в других странах. Ненадежная привязанность возникает в основном в тех случаях, когда мать не находит правильного подхода к своему ребенку, часто из-за того, что в детстве сама не получала достаточного внимания и тепла от родителей. Таким образом, люди передают эту проблему из поколения в поколение через собственный опыт, а возможно – и эпигенетически, через изменения в экспрессии генов. На примере лабораторных крыс это видно особенно явственно; возможно, те же механизмы характерны и для человеческого вида.

Другая распространенная причина ненадежной привязанности – высокий уровень материнской депрессии. В США депрессией страдают около десяти процентов молодых мам. При этом многие из них – хорошие родители, и проблемы возникают только в сочетании с другими факторами стресса: бедностью, разногласиями между супругами, насилием в семье, алкогольной и наркотической зависимостью. У некоторых матерей под действием депрессии опускаются руки, и они отчаиваются найти правильный подход к ребенку. Другие же не сдаются, но оказываются назойливыми и нечувствительными, потребности детей они часто понимают неверно, а обращаются с ними грубо. Не удивительно, что дети таких матерей чаще несчастливы, отстраненны, пассивны и неразвиты. Они избегают близких отношений, не контролируют своих эмоций и агрессии, и вскоре сами впадают в депрессию. Те младенцы, чьи матери чересчур навязчивы, растут подавленными, у них проявляются антисоциальные черты, тревожные расстройства, синдром дефицита внимания и повышенный уровень гормонов стресса.

Выделяются три типа нарушенной привязанности: избегающая, резистентная (или амбивалентная) и дезорганизованная. Любопытно, что в распределении этих типов по культурам есть существенные различия, в зависимости от традиций воспитания. Избегающий ребенок малоэмоционален, игнорирует свою мать, не тяготится ее отсутствием и отворачивается при ее появлении. Такое поведение у младенца возникает, если мать не в состоянии справиться со своим дурным настроением, которое выражается в отрицательных эмоциях, бесчувственности или, наоборот, чрезмерной навязчивости. В ответ на это дети учатся подавлять свою злость и избегать проявления чувств вообще, становятся эмоционально глухими. По словам Сью Герхардт, они натягивают на себя эмоциональную узду, чтобы избежать чувств, которых им все равно не дают испытывать. Дети подавляют собственные чувства, чтобы защитить от них матерей, ведь те не учат их, что делать с этими чувствами.

Амбивалентные дети, напротив, стараются держаться поближе к матерям, в их отсутствие неактивны и подавлены. Когда мать рядом, они проявляют смешанные чувства (и радость, и раздражение) и избегают физического контакта. Они – этакие «звезды сцены» и проявляют эмоции без оглядки на окружающих. Амбивалентную привязанность провоцируют непоследовательные родители, которые сами то нежны и заботливы, то холодны и недоступны. Ребенок в таких условиях становится пугливым и требовательным и использует любую возможность, чтобы привлечь к себе внимание.

Дети, травмированные более серьезно, проявляют дезорганизованную привязанность, таких в среднем пять-десять процентов. Они растеряны и не знают, можно ли доверять родителям или опекунам, которые временами пугают или ранят их. При приближении матери такой ребенок может начать биться головой о стену; радостно подбежать, но затем растеряться и уклониться от контакта; или просто сесть на пол и завизжать. Сью Герхардт полагает, что родители этих детей в свое время столь сильно были травмированы насилием или тяжелой утратой, что теперь не в состоянии дать своим детям чувство защищенности, чтобы те могли безбоязненно исследовать окружающий мир. В результате ребенок не учится адекватно реагировать на происходящее и управлять своими чувствами, поэтому его мелкие стрессы разрастаются в одно большое несчастье.

Сенсорная стимуляция и визуальное взаимодействие

Все органы чувств новорожденного немного недоразвиты и поэтому нуждаются в стимуляции. Кроме того, сенсорная информация необходима для развития мозга, нервной и гормональной систем, а в дальнейшем – для управления эмоциями и поведением. Без нее соответствующие мозговые центры просто-напросто атрофируются, что усложняет жизнь не только самому человеку, но и его потомкам – эти недостатки передаются им либо через общение, либо эпигенетически.

В первые два месяца после рождения доминирующими чувствами у младенца являются обоняние и вкус, затем – осязание. Визуальные раздражители приобретают значимость лишь в десять-двенадцать месяцев, а слуховые – еще позже. В ходе этого процесса включения чувств более развитые помогают остальным (например, информация органов вкуса и осязания способствует развитию зрения). Роль матери в этом процессе – в предоставлении ребенку новых стимулов, которые бы направляли и удерживали внимание малыша на тех или иных предметах, чтобы данные его чувств складывались в целостную картину мира. Поэтому прикосновение к радостному лицу матери, ее улыбка и смех не менее важны для развития ребенка, чем его радость и благополучие.

Новорожденный вполне способен фокусировать взгляд на лицах и быстро учится распознавать их выражения, несмотря на то, что зрение станет основным чувством только через год. Благодаря этой врожденной способности устанавливается и крепнет связь между матерью и ребенком, когда они глядят друг на друга спустя несколько минут после родов. Впрочем, слишком часто лица в медицинских повязках прерывают этот зрительный контакт и уносят младенца от матери, если роды происходят в больнице. Ребенок ощупывает взглядом лицо матери, особенно ее глаза, его зрачки расширены от возбуждения, интереса и удовольствия. Так действуют гормоны, вырабатывающиеся в мозгу и стимулирующие его развитие. В женщине же при виде малыша и движений его глаз просыпаются материнские инстинкты. Поэтому зрительный контакт между матерью и ребенком – это общение на совершенно особом уровне. Контролирует это общение сам ребенок: в определенный момент он отводит взгляд, показывая тем самым, что ему уже достаточно, и что матери тоже пора перестать любоваться и приступить к другим обязанностям. Милая история о рождении Этана, рассказанная Дороти Роу, свидетельствует о том, что младенцы реагируют на лица и других людей.

Минуту спустя он уже лежит на руках своей матери Джулии, спокойный и расслабленный. Он открывает глаза и смотрит прямо на нее. Его взгляд очень пристальный, он изучает черты ее лица. Джулия заговаривает с ним, и в ответ его личико оживает и становится более выразительным. Через несколько минут Этана передают Джону, его отцу. На отца он тоже смотрит очень пристально и, кажется, полностью поглощен открывшимся зрелищем. Тогда Джон медленно высовывает язык, и Этан тянется к нему поближе. Похоже, он сильно увлечен, он хмурит брови, закрывает глаза, потом снова поднимает взгляд на Джона и показывает свой язычок. Ему всего лишь пятнадцать минут от роду.

Длительный зрительный контакт с матерью крайне важен для развивающегося мозга младенца. Когда ребенок видит, что мать довольна, в его мозге вырабатываются допамин и эндорфины, которые не только вызывают чувство радости, но и стимулируют рост нейронов в коре больших полушарий. И наоборот: если на лице матери отражаются отрицательные эмоции, его вид запускает в мозгу стрессовые реакции, блокирующие действие эндорфинов. Иными словами, побольше взглядов, наполненных радостью и любовью – и мозг младенца превратится в сплошную нейронную сеть. Значение визуального контакта меняется, когда ребенок начинает ползать, а затем ходить. Он исследует мир вокруг, и в этом ему нужна поддержка. Часто нескольких секунд обмена взглядами с матерью ребенку бывает достаточно, чтобы понять: то, что он делает, делать разрешается. А его взгляд рассказывает матери о том, что он чувствует, чтобы она могла правильно отреагировать. Такая тонкая сонастроенность вызывает эмоциональный резонанс, совместные переживания и включает в работу одни и те же участки в каждом мозге. Зрительный контакт с матерью может остаться с ребенком и влиять на его эмоциональный фон всю последующую жизнь.

С развитием речевых навыков все большее место в жизни занимает вербальная коммуникация, но выражение лица при этом продолжает оставаться одним из могучих средств общения. В голове каждого из нас складывается мимический каталог, где отражены боль, радость, гнев, страх, сомнение, доверие, угроза и многие другие эмоции. Сами мы используем те или иные черты мимики – улыбку, нахмуренные брови, зажмуренные глаза – в целях социальной коммуникации. Выражения лица, соответствующие базовым эмоциям, едины для всех народов и культур, что, по-видимому, говорит об их генетической закрепленности и, следовательно, высокой важности для человеческого вида.

Важность прикосновений

Впервые важность прикосновений была продемонстрирована в экспериментах с обезьянами в пятидесятых годах двадцатого века. Детеныши становились эмоционально неуравновешенными, если их отлучали от матерей, а взамен предоставляли только манекены из мягкой материи. Те детеныши, кому приходилось «общаться» с чучелами из металлической проволоки, вырастали еще более травмированными. Без настоящих матерей, которые могли бы покачать их, отшлепать и поиграть с ними, обезьяны вырастали жестокими и агрессивными, с девиантным сексуальным поведением; они не испытывали привязанностей и не позволяли дотрагиваться до себя. Из них получались бесчувственные матери, которые не реагировали на плач собственных детенышей. Так их травма передавалась через поколения. Среди человеческих детей, выросших в сиротских приютах, наблюдается похожая картина.

В другом эксперименте детенышей первые шесть месяцев растили так, что они могли видеть и слышать других обезьян, чувствовать их запах, но прямого физического контакта не было. Такие детеныши вырастали пугливыми, могли обнимать сами себя, сосать пальцы, издавать разные звуки и совершать повторяющиеся действия. Когда в подростковом возрасте или зрелости их объединяли с группой других обезьян, они оказывались агрессивными, не шли на контакт и не могли нормально спариваться. Самки не умели заботиться о собственных детях, около трети из них истязали своих детенышей. Однако если первые полгода детенышей растили нормально и лишь потом изолировали еще на полгода, нарушений помимо агрессии у них почти не проявлялось. Когда рядом с детенышами находились только матери, а сверстников не было, они вырастали пугливыми, агрессивными и антисоциальными. Детеныши, росшие в группах сверстников без матерей, также были пугливы, держались кучками, мало играли и почти не интересовались окружающим миром. Вырастали они социально и сексуально неполноценными и не умели обращаться со своим потомством.

Похожие результаты были получены при изучении поведения крыс. В первую неделю матери стимулируют развитие новорожденных крысят тем, что вылизывают их. Детеныши, которым досталось меньше материнской ласки, сильнее подвержены стрессам, менее любопытны, испытывают затруднения с пространственным обучением и памятью. Когда у них появляется собственное потомство, они также почти не вылизывают его. Как и обезьяны, крысята остро реагировали на разлучение с матерью: вырастали пугливыми, гиперактивными, с задержками в умственном и поведенческом развитии. Однако тактильная стимуляция художественной кистью до некоторой степени снимала эти симптомы. Доктор Фрэнсис Шампань приписывает эти результаты эпигенетическим явлениям и считает, что подобные эффекты могут проявляться и у людей.

Выводы из экспериментов над животными очевидны: для нормального развития детенышу необходим физический контакт с обоими родителями и сверстниками. На людях подобные эксперименты провести невозможно, но имеющихся данных вполне достаточно, чтобы прийти к тем же заключениям. Кормление грудью приносит состояние умиротворенности и матери, и ребенку. В материнском молоке содержатся антитела, необходимые ребенку, чтобы противостоять болезням, а само кормление и прикосновения матери снимают стресс и успокаивают. В отсутствие матери стрессовые реакции младенца могут стать чрезмерными, что в дальнейшем, в зрелости, приведет к постоянному беспокойству и склонности к депрессиям. Данные о недоношенных детях дополняют картину. Большую часть времени они проводят в шумных палатах, и неконтролируемый поток раздражителей может им повредить. Во время ухода и обследований их часто переворачивают на живот, а лица врачей закрыты масками, что почти исключает тактильное и визуальное общение. Исследования же показывают, что аккуратные прикосновения помогают таким детям набирать вес и развиваться, а мягкое похлопывание и сгибание конечностей улучшают аппетит и пищеварение. Однако позднее у недоношенных тоже наступает период кризиса – возможно, потому, что после курса интенсивной терапии внимание к ним ослабевает.

Важность тактильного контакта подтверждена и множеством других наблюдений. В раннем младенчестве прикосновения ускоряют развитие коры головного мозга и рост дендритов. Прикосновения же снимают стресс, помогая малышам контролировать эмоции и убеждая их в собственной привлекательности. В целом, близкий физический контакт с детьми считается нормой в мирных культурах, которые кроме того не склонны подавлять в людях сексуальность. И напротив: общества, где тактильное общение – редкость, как правило, жестоки.

Обретение физической независимости

Младенец во многом по-прежнему является частью тела своей матери, ведь она приносит ему тепло и питание, а вместе с этим – защиту от болезней. В ее присутствии нормализуются сердечный ритм и кровяное давление ребенка. В первые три месяца после рождения младенец только знакомится с функциями своего тела, и в этот период ему нужны как любовь, так и уход. Но в остальном, если отвлечься от естественных потребностей, ребенок в этом возрасте уже достаточно гибок и умеет приспосабливаться к окружающей культурной обстановке. Например, младенцы в племенах бушменов находятся в постоянном тактильном контакте с матерями и днем, и ночью; а кормят их каждые пятнадцать минут. Если ребенок начинает волноваться, его успокаивают прежде, чем он заплачет, при этом никто не укладывает детей спать ночью специально. В США и Европе все совсем наоборот: детей оставляют одних, кормят больше, но реже и приучают к ритму смены дня и ночи.

Дж. Шонкофф и Д. Филипс утверждают, что младенцы плачут у всех народов. Они не находят подтверждения тому, что детский крик в первые три месяца ведет к проблемам в физическом развитии и поведении в дальнейшем, зато замечают, что дети менее охотно отказываются от крика как способа коммуникации, если все их потребности тут же удовлетворяются. Видя же, что его крики игнорируют, младенец учится не досаждать родителям чрезмерно, однако такое поведение ребенка – свидетельство скорее травмы и отчаяния, чем развития, и чревато последствиями. Если же родители неопытны и непоследовательны, у них вырастают беспокойные и плаксивые дети, постоянно требующие любви и внимания, ведь перемены в их отношении к ребенку вызывают у него постоянный стресс, в том числе на гормональном уровне. Это, в свою очередь, угнетает иммунную систему, что в зрелости приводит к аутоиммунным заболеваниям – ревматоидному артриту и рассеянному склерозу, а также к ишемической болезни сердца, язве желудка и двенадцатиперстной кишки, язвенному колиту, анорексии и булемии.

Обретение эмоциональной независимости

Младенцу предстоит научиться не только регулировать функции своего тела, но и управлять эмоциями. Сперва ребенок подстраивается к эмоциональному фону матери, чувствует ее эмоции так, будто испытывает их сам, и полагается на нее в том, как относиться к нежелательным внешним воздействиям. Постепенно из этого взаимодействия он извлекает схемы для управления собственными чувствами, остающиеся с ним на всю жизнь, поэтому дефекты в этом процессе могут позднее привести к психическим расстройствам. Ключевое значение здесь имеет установление «точки запуска» стрессового возбуждения, которое происходит примерно в полугодовалом возрасте. Это нормальный уровень возбуждения, не вызванного угрозами жизни или неожиданными проблемами.

Задача матери в это время – найти точку равновесия между чрезмерным стрессом и его отсутствием, что может оказаться не менее вредным. Чтобы в дальнейшем уметь управлять своими эмоциями и сдерживать стресс, ребенок должен учиться переносить сложности до того, как подоспеет мать с помощью и утешением. Однако высокий уровень стресса ведет к постоянному перевозбуждению, которое тормозит развитие мозга и препятствует контролю над эмоциями. Это провоцирует появление у ребенка страхов, раздражительности и апатии, а также проблем с социализацией. Позже могут возникнуть следующие симптомы:

• предрасположенность к депрессии, тревожности, суицидальным настроениям, нарушениям пищевого поведения, алкоголизму, ожирению, сексуальным расстройствам, остеопорозу;

• расстройства памяти, мышления, поведения, иммунитета, регенерации и потеря мышечной массы.

Кроме того, частые стрессы в младенчестве – это возможная причина сахарного диабета и гипертонии.

Удивительно, но слишком низкий уровень гормонов стресса тоже представляет собой серьезную и распространенную проблему. В младенчестве это явление связано с избегающей привязанностью и встречается у большинства агрессивных мальчиков. В молодости и зрелости низкий уровень стрессовых гормонов приводит к ПТСР, к низкому эмоциональному фону, хроническому утомлению, астме, аллергиям, артриту, сезонным аффективным расстройствам.

На жизнь ребенка младшего дошкольного возраста помимо стрессового возбуждения влияет немало факторов. Среди них – привязанности, эмоционально значимые события, занятия с родителями, общение со сверстниками. Психолог и журналист Дэниел Гоулман утверждает, что постоянное взаимодействие с родителями, в ходе которого возникает (или не возникает) взаимопонимание, гораздо сильнее влияет на эмоции ребенка, чем редкие яркие события. Младенцы питаются эмоциями тех, кто находится рядом и заботится о них, и огорчаются, если не удается настроиться на общий лад. Если так получается часто, ребенок может оказаться выражать свои чувства или испытывать их вообще. Но это означает, что и повзрослев, он останется сухим и малоэмоциональным человеком.

Обсуждать с ребенком его чувства и эмоции – это все равно, что подвести его к зеркалу и показать отражение. Именно так он учится различать эмоции и выражать их словами. Надежная привязанность придает ребенку уверенность в том, что его не только услышат, но и поддержат, и помогут справиться с эмоциями, если наступит необходимость. Привязанность также воспитывает доверие, самоуважение и уверенность в себе. И напротив, тем людям, что не понимают собственных чувств и подавляют их, сложно о них рассказывать. Часто они не понимают потребностей собственных детей и относятся к ним неприязненно. От них не получить эмоциональной поддержки, особенно в тех вопросах, которые отзываются незалеченной болью из их детства. Не находя точек соприкосновения, мать и ребенок раздражают друг друга, пока ребенок не расстроится до слез, а в матери не возникнет чувства отторжения. Тогда мать начнет избегать ребенка, ругать его и наказывать физически, и его привязанность к матери превратится в дезорганизующую.

К эмпатии способны даже младенцы. Они отвечают улыбкой на улыбку и плачем на крик. Однако в возрасте около года они начинают понимать, что не все эмоции вокруг – их собственные. К двум годам, если развитие ребенка идет благополучно, он уже осознает, что окружающие испытывают те же чувства, что и он сам, и пытается утешить того, кто в этом нуждается. Эмпатия – это основа моральных норм, и если в ребенке она не разовьется, в дальнейшем, когда он вырастет, это приведет к жестокому обращению с собственными детьми и преступлениям. Ведь преступники просто не способны ни понять, ни ощутить чувства других людей.

Ребенок, не научившийся эмоциональному самоконтролю, может вырасти эгоистичным, жестким и бесчувственным. Если это девочка, то она будет пытаться либо ни в чем не зависеть от окружающих, либо использовать их для удовлетворения собственных потребностей, оставшихся еще с младенчества. Повзрослев, она будет часто влюбляться, пристрастится к алкоголю или еде или превратится в трудоголика. В особо тяжелых случаях развиваются пограничные расстройства личности со следующими симптомами:

• бурные эмоции;

• импульсивное поведение, иногда направленное на саморазрушение;

• замкнутый характер;

• враждебное отношение к окружающим;

• чувство стыда;

• неэффективность действий.

Недоразвитость эмоций может привести и к проблемам с самосознанием; такой человек не может толком сказать, кто же он на самом деле. Ведь понимание самого себя возможно только при интенсивном взаимодействии левого и правого полушарий, а оно начинается у ребенка в три – четыре года и зависит от того, в насколько тесных и близких отношениях он находится с окружающими.

Обретение социальной независимости

Когда ребенок начинает ходить, он становится более инициативным и своевольным и часто ссорится с родителями, сверстниками, братьями и сестрами. В возрасте одного года младенец, едва научившись управлять своими действиями, уже входит во вкус и не терпит никаких наставлений. Поэтому главная роль матери в это время – уже не сиделка и опекун, а воспитатель и посредник в процессе социализации. Теперь она должна вовремя суметь сказать твердое «нет», должна научить ребенка относиться к людям уважительно, а не с презрением. Если родители станут по возможности поощрять интересы ребенка, а в той или иной ситуации будут добиваться его понимания и сознательного согласия на определенные действия, взаимопонимание между ними только окрепнет. Однако исследование, проведенное среди детей в возрасте одиннадцати-семнадцати месяцев, дало следующий результат: одно «нельзя!» на каждые девять минут. Но такие противостояния не всегда конструктивны. Ребенок скорее усвоит предлагаемые ему нормы поведения, если вводимые вместе с ними ограничения будут объяснены терпеливо и доходчиво, с любовью, но без лишних эмоций, силы, угроз и порицаний. Тогда, если все пойдет хорошо, ребенок постепенно научится сопереживать, сострадать, заботиться и улаживать споры.

По утверждению нейропсихолога Аллана Шора, грамотное использование эмоций ребенка (особенно стыда) – это ключ к его социализации. Например, Шор описывает, как мать порицает перевозбуждение с помощью строгого или смущенного выражения лица. Ребенок при этом чувствует себя пристыженным и испытывает желание спрятаться. Он перестает улыбаться и двигаться, краснеет, отводит взгляд и опускает голову. Еще не умея справиться с этим эмоциональным дискомфортом и выразить его словами, он станет искать утешения в объятиях матери. Это маятникообразное движение от положительных эмоций к отрицательным и обратно воспитывает в ребенке эмоциональную устойчивость и умение вовремя сдерживаться. У него появляется положительное отношение к себе и осознание, что все плохое можно пережить. Однако если мать не сумеет принять его реакцию правильно, то есть с одобрением, ребенок почувствует себя униженным, отвергнутым и беспомощным. Поэтому пристыженные и оставленные без прощения дети впоследствии плохо контролируют проявления гнева.

Для ребенка очень важно уметь заводить друзей. Научившись ходить, он с удовольствием общается с детьми своего возраста, которым интересны те же игры, что и ему. Дошкольники с надежной привязанностью, как правило, пользуются вниманием сверстников, и дружба у них основана на взаимной поддержке. Они часто меняются вещами, договариваются о чем-либо и играют вместе. Напротив, из детей с ненадежной привязанностью – злых, плаксивых, чувствующих себя нелюбимыми – получаются плохие товарищи для игр. Те, кого сверстники отвергают, становятся агрессивными и деспотичными, ведь уровень гормонов стресса у них повышен. Часто причина всему – неблагополучие в семьях: ссоры и насилие между родителями и их собственная заброшенность. У членов таких семей нередки судимости, случаи психических расстройств, алкогольной и наркотической зависимости. Поэтому дети, подрастая, не отличаются успеваемостью в школах, зато у них развиваются психические расстройства и появляются проблемы с законом.

Размышления

Не стоит лишний раз доказывать, что события нашего младенчества и отношения, сложившиеся в ту пору, влияют на наше взросление и становление личности гораздо сильнее, нежели гены. Если в нужное время нам не посчастливилось получить нужное количество заботы и ласки от нужных людей, некоторые возможности для последующего развития теряются навсегда. При этом неважно, сколь хорошее генетическое наследство оставили нам предки: лишения в детстве могут обернуться проблемами с физическим, эмоциональным и психическим здоровьем, а также с построением отношений в зрелости. Дурное обращение с младенцем позднее неизбежно передастся его потомкам – либо через общение родителей с детьми, либо эпигенетически.

Также очевидно, что некоторые приемы воспитания детей, принятые в западном обществе (помимо дурного обращения), оборачиваются впоследствии насилием, жестокостью и новыми травмами. Первые три года жизни, на которые в обществе не принято обращать особого внимания, для самого ребенка часто полны травм. Поэтому можно заключить, что многие проблемы современной цивилизации берут начало просто-напросто в неправильном отношении к бессловесному младенцу.

Кажется удивительным, как, будучи наделенными столь широким спектром возможностей для развития в младенчестве, к зрелости мы сохраняем хоть что-то от былого богатства и остаемся более-менее здоровыми физически, эмоционально и психически. Можно сколь угодно красноречиво рассуждать о гибкости и жизнестойкости детей и преданности любящих родителей, однако мы уверены, что вред на самом деле гораздо серьезнее, чем кажется, и что все мы в той или иной степени недоразвиты. Все, что мы считаем нормой для здоровья и поведения – это некий усредненный показатель, весьма заниженный несовершенными методами воспитания и неумелыми, часто травмированными родителями. Поэтому такая «норма» кажется гораздо ниже нашего настоящего потенциала.

Многие исследователи рисуют такие картины будущего, к которому следует стремиться:

• младенцы почти не плачут, потому что родители быстро удовлетворяют все их потребности;

• младенцы находятся в постоянном физическом контакте с родителями, чьи тепло, любовь и эмпатия убеждают малышей в том, что окружающий мир добр и безопасен;

• мягкие прикосновения, любовь и поддержка помогают мозгу младенца развиваться, сдерживать агрессию и насыщают его гормонами счастья;

• отношения с окружающими у детей построены на независимости, доверии и заботе.

Вопросы и проблемы младенчества и детства во многом совпадают. Тело и мозг продолжают расти и развиваться, сознание все более расширяется. Приобретаются новые социальные навыки и контроль над эмоциями. Ребенку по-прежнему нужны любящие и заботливые родители, и по-прежнему для его развития открыто множество окон возможностей, которые, впрочем, могут навсегда закрыться под действием (порой совсем незаметным) неблагоприятных обстоятельств. С другой стороны, младенчество и детство – это два совершенно разных периода. Личность ребенка развивается, он учится справляться с ошибками родителей, школьными заданиями, а также со стрессами и травмами, которые несет с собой независимость.

Историческая перспектива

Великое Падение и возвышение имперских цивилизаций возвестили о наступлении новой эпохи и в воспитании детей – эпохи жесткости и подчинения. Историк Ллойд де Мос говорит об истории отношения к детскому воспитанию как о «ночном кошмаре, от которого мы лишь недавно пробудились. Чем дальше мы заглядываем вглубь времен, тем меньше видим заботы о детях и тем больше – инфантицида, избиений, небрежения и сексуального насилия». Эту же идею развивает психоаналитик Борис Цирюльник, отмечая, что на протяжении большей части истории такого понятия как «жестокое обращение с детьми» просто не существовало, хотя само явление было весьма распространенным.

В Библии дети упоминаются множество раз, но де Мос указывает, что ни одна из строк не связана с потребностями ребенка. Зато не раз говорится о принесении ребенка в жертву, побивании камнями, избиении, послушании, любви к родителям, прославлении семьи и так далее. Он даже считает, что слова Иисуса «пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им» относятся к распространенной в те времена практике изгнания врожденного зла. В Римской империи у отцов было право бичевать своих детей, бросать в темницы, изгонять, обращать в рабство и даже казнить. Младенцев, родившихся с уродством или бывших нежеланными, выбрасывали на улицы, душили или морили голодом. В Средние века с такими детьми стали поступать более гуманно: их продавали в рабство соседям или сарацинам. Детей в средневековой Европе считали от природы наполненными грехом и заслуживающими воспитания в суровости. Даже будущие короли росли, наблюдая и ощущая на собственных спинах насилие как естественную составляющую жизни. До восемнадцатого века большинство наставлений по воспитанию содержало рекомендации по применению розог с самого раннего возраста. Подобное отношение к ребенку было законным, его смерть от побоев не считалась убийством и не подразумевала строгого наказания.

Положение дел изменилось только в эпоху Возрождения, во времена второй волны реакций на Великое Падение, и начиная с восемнадцатого века уровень насилия в воспитании детей стал снижаться. Однако вместо избиений воспитатели изобретали новые способы запугивания и подчинения: детей запирали в темных шкафах, заставляли смотреть на пытки и разлагающиеся трупы. Ночные кошмары и галлюцинации стали обычным делом – детей наказывали и за них. Еще и в девятнадцатом веке было живо представление о том, что ребенок изначально грешен и его волю необходимо сломать; даже в медицинских трактатах предписывались такие наказания, как погружение в холодную воду и, конечно, порка. По мнению Эвелин Линднер, единственным эффектом такого обращения было воспитание человека, слепо повинующегося приказам без оглядки на нравственные нормы.

Подобные убеждения и методы воспитания до сих пор бытуют в христианских фундаменталистских сектах. Но в целом в наше время дети находятся в относительной безопасности. В девятнадцатом веке стала приобретать популярность идея о том, что ребенок – это не испорченное животное, а развивающийся человек. Первый закон, предусматривающий наказание родителей за жестокость, был принят во Франции в 1889 году. Однако только в 1962 году вышло первое исследование, посвященное синдрому жестокого обращения, а соответствующее понятие распространилось лишь в семидесятых годах прошлого века. Однако несмотря на казалось бы всеобщую просвещенность, за последние десятилетия в отношении к детям снова заметно поднялся уровень насилия и небрежения, что, конечно же, ведет к детским травмам.

Жестокое обращение с детьми в развитых странах

В 2009 году профессор Рут Гильберт с коллегами опубликовали обширный обзор исследований, посвященных жестокому обращению с детьми в развитых странах Северной Америки, Европы, в Австралии и Новой Зеландии; также в этот документ вошли данные по бывшим странам социалистического лагеря. Жестокому обращению было дано следующее определение: «Любое действие или бездействие родителя или опекуна, повлекшее за собой нанесение вреда, создание условий для нанесения или угрозы нанесения вреда ребенку (обычно понимается – лицу, не достигшему восемнадцатилетнего возраста), даже если целью действия или бездействия не являлось нанесение вреда». Выяснилось, что восемьдесят процентов таких действий совершается родителями и опекунами, за исключением сексуального насилия – оно более характерно для родственников и знакомых.

Под это определение подпадают физическое насилие, сексуальное надругательство, психологические и моральные издевательства, а также халатное обращение и доказанные случаи насилия между сексуальными партнерами. Оно получилось достаточно широким, чтобы ему соответствовали любые промахи родителей, однако в исследовании понятие «халатное обращение» сведено к вполне осязаемым вещам: отсутствию пищи, медицинской помощи и безопасного места для жизни. Сюда не относятся, например, моральные издевательства, особенно в младенчестве, хотя они серьезно влияют на дальнейшее развитие ребенка. Включение в определение насилия между родителями весьма важно по тем же причинам: у ребенка развивается дезорганизующая привязанность и боязнь матери или за мать. Так, у одной девочки затруднялось дыхание, учащалось сердцебиение и начиналась дрожь, когда ее родители ссорились.

Интерпретация и обобщение данных ряда исследований, проведенных в разных странах – задача не из легких, но команде профессора Гильберт все же удалось составить и опубликовать сводную статистику, которая рисовала картину проблемы во всей полноте. В развитых странах от четырех до шестнадцати процентов детей каждый год страдают от физического насилия, десять – от моральных издевательств и десять – от халатности. В бывших странах соцлагеря эти показатели еще выше – до тридцати процентов по каждому пункту. Далее: пять-десять процентов девочек и до пяти процентов мальчиков в детстве подвергаются сексуальному насилию и в три раза больше – другим развратным действиям. Около двадцати пяти процентов детей в США сообщают о случаях насилия между родителями или их сексуальными партнерами.

В конце девяностых годов двадцатого века Брюс Перри выступил с сообщением о том, что в Америке четыре – пять миллионов детей ежегодно страдают от жестокого и халатного обращения, а шестнадцать – двадцать миллионов подвергаются риску получения травм и связанных с ними заболеваний. В качестве примера он привел данные, согласно которым «всего» один миллион американских военнослужащих вернулись травмированными с длившейся десять лет войны во Вьетнаме. Следовательно, миллионы детей в США, по его словам, «выросли в атмосфере ужаса».

Но и эти огромные числа не позволяют оценить весь масштаб проблемы: как показывают исследования, даже сравнительно легкие переживания могут иметь длительные последствия. Например, в Новой Англии, США, было проведено следующее долгосрочное исследование: триста сорок шесть детей находились под наблюдением специалистов с пяти до пятнадцати лет. К концу этого срока около половины из них сообщали об учащении ссор с родителями и между родителями. Еще через пятнадцать лет выяснилось, что вероятность глубокой депрессии, алкогольной и наркотической зависимости для этих людей повышалась втрое по сравнению со второй половиной группы; у них в три раза чаще отмечались случаи антисоциального поведения, и в два раза чаще они оказывались безработными.

Но фоне этой статистики не кажутся удивительными данные Дэниела Гоулмана: в середине девяностых годов он отметил, что показатели психического здоровья среди детей в США и многих других странах постепенно снижаются. По его словам, основной причиной нетрудоспособности американских подростков были именно психические заболевания. Дети же проявляли все больше склонности к замкнутости, беспокойству, стрессам, агрессии и правонарушениям и все меньше способностей к концентрации и трезвому мышлению. Психолог описывает эти тенденции как «новый яд, нашедший способ просочиться в самое сердце детства и отравить его, смыв всякие эмоциональные преграды на своем пути». Оснований думать, что с тех пор что-либо изменилось, у нас крайне мало.

По данным Д. Гоулмана, ни одна сфера жизни общества не осталась незатронутой этой волной, даже в самые крепкие семьи она вносит разлад, лишая детей внимания и заботы. Уходя на работу, родители все чаще и чаще оставляют детей предоставленными самим себе или неопытным сиделкам. В США четыре из пяти случаев жестокого обращения с детьми обусловлены алкоголизмом или наркоманией родителей, которые, возможно, пытались таким способом заглушить боль своих собственных детских травм. В странах Европы алкогольная зависимость составляет десять – пятьдесят процентов этой же статистики. Отсутствие любви и понимания в семьях препятствует развитию у детей эмоциональной отзывчивости и контроля, взамен наполняя их злостью и обидой, которые выливаются в насилие и преступления. Чувство одиночества, депрессия, расстройства пищевого поведения, алкоголизм, наркомания – ко всем этим и многим другим проблемам приводит халатное отношение родителей.

Кроме всего прочего, профессор Гильберт и ее коллеги рассматривают то, какими последствиями для здоровья, психики и социальных навыков человека – с рождения и до совершеннолетия – оборачивается жестокое обращение. В таблице 16 в обобщенном виде представлены их выводы, вместе с данными других исследователей о дополнительных факторах риска.

Таблица 16. Длительные последствия жестокого обращения с детьми (источники: Gilbert et al 2009; Shonkoff and Phillips, 2000; Zeanah and Scheeringa, 1997; Gerhardt, 2004; Perry, 1997, 2000; Champagne, 2008)

Сухость и лаконичность таблицы можно дополнить такими словами Брюса Перри: «Дети, вынужденные сносить жестокость родителей, до последней капли впитывают эту боль и либо передают ее окружающим в формах деструктивного поведения (например, насилия), либо удерживают в себе, и тогда эта боль разрастается, подобно раковой опухоли. Эти социальные недуги постоянно обкрадывают и личность, и общество в целом, лишая нас всего того добра, что человек мог бы принести себе и людям, не будь он травмирован».

Детские травмы в странах третьего мира

Масштабы и последствия жестокого обращения с детьми в развитых государствах удручают и пугают, однако в странах третьего мира дела обстоят еще хуже. В статье Ричарда Ридинга, вышедшей в одном сборнике со статьей Рут Гильберт, говорится: «Жестокое обращение с детьми имеет место во всех культурах, однако, согласно большинству данных, в странах с низким и средним уровнем доходов это явление распространено особенно». Кроме того, в странах, которым не посчастливилось стать «западными», сама реальность, окружающая детей, куда более травматична. В первую очередь, это бесконечные войны, но и помимо них там существуют серьезные проблемы. Среди них – нищета, эпидемии, скудное питание, голод, рабство, использование детского труда, ранние браки, ритуальные обрезания и так далее. И все это, конечно же, отрицательно влияет на физическое, эмоциональное и умственное развитие детей. Джеймс де Мео, например, высказывается так: «Недоедание и голод вызывают у детей те же эмоции, что при разлучении с матерью и воспитании в изоляции, а разрушительные последствия этого проявляются в поведении даже в зрелости». Люди, пережившие бедствия и лишения, даже впоследствии, во времена долгожданного благополучия, воспитывают детей так, что вопреки желанию передают им свои травмы.

Написав и опубликовав эту книгу, мы не сможем избыть все зло, причиненное детям этого мира. Зато мы можем порекомендовать читателям другую книгу. Она называется «They Poured Fire on Us from the Sky» («Они обрушили на нас огонь с небес»). Ее написали трое выживших в бесконечной войне в Судане – той самой, что унесла тысячи жизней, превратила миллионы людей в нищих изгнанников, разбросав их по выжженным землям и лагерям для беженцев. Эти три человека, будучи еще детьми, тоже лишились своих домов и семей, так же, как и десятки тысяч других мальчишек. Их деревни сжигали, их родных убивали, часто – у них на глазах. Им пришлось пройти босиком сотни километров, страдая от голода, жажды, усталости, ран и болезней. Сотни раз им грозила смерть – от змеиного яда, от зубов крокодилов, львов и гиен, от пуль солдат и от внезапных бомбардировок. Их мучили вши, москиты и клещи. Иногда в пути им встречались добрые люди, помогавшие им по мере сил, но были и другие – те, что прогоняли их и избивали, ведь моральные устои общества были подорваны и разрушены войной вместе с самим обществом. Эти дети видели разлагающиеся трупы, без счета разбросанные вдоль дорог, и груды человеческих черепов, которые смотрели на них своими пустыми глазницами. Несколько лет они жили впроголодь, терпели нужду, угрозы и побои в кенийском лагере для беженцев. Там же они приложили все усилия, чтобы получить хоть какое-то образование – это и позволило им в конце концов попасть в программу переселения в США.

Эти трое ребят проявили невероятную стойкость, но с тех пор из прошлого через всю их жизнь тянутся вечные тени. Вот какими словами описала их долгий путь Джуди Бернштейн, соавтор этой книги:

Будучи всего лишь детьми, они стали свидетелями и участниками таких событий, из которых даже бывалые солдаты выходят сломленными калеками. Смерть целую вечность наступала им на пятки – смерть от голода, жажды, хищных клыков и вражеских пуль. Страх, какой немногим из нас довелось испытать, они ощущали постоянно. Война искалечила души этих детей так, как только может искалечить война…

Потребовалось немало смелости, чтобы облечь их историю в печатные строки. В их рассказах сквозит такая боль, какую ветераны всю жизнь прячут от семьи и самых близких друзей… Эти ребята стали голосами тех, кто до сих пор молча страдает в той бесконечной войне. Непросто было собрать их рассказы в книгу, но для них самих это стало большим шагом на пути к исцелению.

Тысячам других детей, о которых мы не знаем, повезло далеко не так сильно. Несомненно, многие из них ожесточились, избрали отмщение лекарством от боли и теперь выплескивают свою ярость в бессмысленной жестокости. Конечно, это только умножает страдания их народа. Множество ребят постарше было завербовано в Народную армию освобождения Судана; несмышленых детей обучили стрелять, раздали им винтовки и послали на линию фронта – на верную гибель. Возможно ли исцелить всю эту боль, ненависть, горечь и ужас и вернуть этим людям мир? Или эта война навсегда поселится в народной памяти, чтобы с новой силой вспыхивать в грядущих веках, как это уже происходит в других точках планеты: в Дарфуре (это тоже в Судане), Конго, Сомали, Афганистане, Ираке, Израиле, Палестине, Шри-Ланке и многих других странах?

ПТСР и другие расстройства

О том, как широко в сегодняшнем мире распространены травмы, свидетельствует число детей, у которых диагностируются психические расстройства, в частности ПТСР. Это расстройство развивается не у всех детей, переживших травмоопасные ситуации, но у тех, кто ему подвержен, симптомы могут быть различными. То, как ребенок переносит травму, зависит от него самого, его семьи, общества, характера события и прочих факторов. Например, маленькие дети более уязвимы, чем подросшие, дети в целом уязвимее взрослых, а мальчики выносливее девочек. Вероятность развития ПТСР повышается, если травмирующее событие повторяется, если ребенок получил физические увечья или остался без крова. И напротив, травма может не появиться вовсе, если у ребенка есть крепкая семья и любящие родители.

Беспомощность – это еще один ключевой фактор. Дэниел Гоулман в книге «Emotional Intelligence» («Эмоциональный интеллект», М.: АСТ, 2010) пишет: «Даже в самой катастрофической ситуации скорее сохранит присутствие духа тот человек, который чувствует, что в его власти что-то изменить, пусть это изменение и будет микроскопическим. Тот же, кто чувствует себя абсолютно беспомощным, скорее сдастся. Собственная беспомощность – вот что делает в глазах человека то или иное событие катастрофой». Особенно это утверждение верно для детей, ведь они, как правило, беспомощны перед насилием в семье, в школе, перед незнакомцами на улицах.

Брюс Перри, рецензируя несколько исследований, обнаружил, что в результате травматических событий от пятнадцати до девяноста процентов детей получают ПТСР. Среди них:

• девяносто три процента из тех, кто был свидетелем насилия в семье;

• тридцать четыре процента из тех, кто подвергся физическому или сексуальному насилию;

• пятьдесят восемь процентов из тех, кто подвергся и физическому, и сексуальному насилию.

Кроме того, во всех исследованиях были выявлены серьезные симптомы у тех, кто формально не страдал ПТСР. Более общее исследование провел Кит Оутли с соавторами, выяснив, что в западных странах восемь процентов детей, у которых обнаружены психические расстройства – это дошкольники, двенадцать – дети предподросткового возраста. Авторы исследования отмечают, что на самом деле за этими цифрами скрываются половые и культурные различия. Например, у мальчиков в США в три раза чаще, чем у девочек, диагностируются расстройства поведения, что выражается в прогулах занятий, кражах, поджогах, сексуальных посягательствах, драках, жестокости и использовании оружия. В то же время уровень депрессии и тревожности одинаков для обоих полов.

Брюс Перри указывает на сложности, связанные с постановкой точного диагноза ребенку. Например, среди симптомов ПТСР выделяют импульсивность, низкую концентрацию, ощущение несчастья, эмоциональную нечувствительность, замкнутость, расстройства психики, проблемы со сном, агрессивные игры, неуспеваемость в школе, задержки и регресс в развитии. Однако критерии диагностики настолько сложны, что два ребенка с ПТСР могут иметь совершенно разные симптомы. Кроме того, они во многом пересекаются с критериями диагностики других расстройств, например, синдрома дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ) и депрессии. Следовательно, ребенку с посттравматическим стрессовым расстройством может быть поставлен другой диагноз, если его случай не удовлетворяет всем необходимым критериям диагностики ПТСР. Иногда симптомы соответствуют диагностическим критериям нескольких расстройств. В этом случае ставится первичный диагноз ПТСР с осложнениями в форме СДВГ, депрессии, вызывающего оппозиционного расстройства, расстройства поведения, сепарационной тревожности или фобии. В некоторых исследованиях зафиксированы случаи, когда симптомы у детей соответствовали диагностическим критериям трех и более расстройств. Ошибочный диагноз может быть поставлен и вследствие того, что историю детских травм порой трудно проследить. Психиатр может не знать о жестоком обращении с ребенком или о насилии в его семье; родители могут не видеть связи между проблемой – замкнутостью или низкой успеваемостью в школе – и каким-нибудь событием отдаленного прошлого вроде автокатастрофы, операции, смерти родственника или чего-то еще.

Если за несколько лет ребенка обследуют множество раз, это вносит еще больше путаницы. У психолога редко когда есть доступ к полной истории болезни; как правило, ему приходится полагаться на мнение родителя или опекуна и данные одного разговора, проведенного чаще всего в школе. По словам Перри, у детей, для которых жестокое обращение стало нормой, нередко накапливается по шесть-восемь диагнозов от разных психологов, к ужасу тех, кто действительно старается помочь. При этом, утверждает Перри, множественные диагнозы проливают мало света как на причины проблемы, так и на возможные методы ее решения. Впрочем, он согласен с тем, что помимо ПТСР детские травмы могут вызвать и многие другие расстройства.

Чтобы понять, как могут возникнуть несколько расстройств одновременно, давайте представим себе девочку, у которой от постоянного жестокого обращения развилась сверхнастороженность, и теперь она смотрит на окружающий мир как на источник потенциальных угроз. Она учится распознавать невербальные сигналы: в выражении лица, во взгляде, в тоне голоса, в дружеском прикосновении, за которым может последовать домогательство. Знание законов улицы в ее мире необходимо для выживания, но оно же препятствует развитию когнитивных, социальных и эмоциональных навыков. Поэтому в школе такой ребенок неизбежно станет изгоем, поскольку, живя в постоянном страхе, будет неадекватно реагировать на социальные сигналы, не несущие угрозы. Окажется, что она не способна усидеть на месте и сконцентрироваться на учебном процессе, поскольку все время будет искать вокруг себя опасность. Возникающие проблемы она будет пытаться решать с помощью агрессии – ведь так принято дома. Учителя, может быть, и разглядят в ней светлый ум, но посчитают труднообучаемой, а это повлечет за собой постановку диагноза СДВГ, возможно, с необучаемостью в качестве осложнения.

Многие дети на самом деле запуганы буквально до отупения и не способны не только усваивать новую информацию, но и пользоваться той, что однажды уже выучили. Их нервы постоянно напряжены, будто они сдают бесконечный серьезный экзамен, а это затрудняет дальнейшее обучение. С другой стороны, в вопросах жизни и смерти общая эрудиция бесполезна, и отвлеченные знания постепенно забываются. Поэтому у травмированных детей успеваемость напрямую связана с избавлением от страхов. В таких случаях активное обучение через ролевые игры, песни, стихи, рэп и тому подобное может принести больше плодов, чем традиционные приемы академического образования.

Даже в развитых странах большинство травмированных детей не получают профессиональной помощи. Сама же помощь заключается, как правило, в посещениях специалистов и кратких занятиях. Отчасти такая ситуация складывается из-за неверного представления о природной выносливости детей. К тому же в подходах к лечению ПТСР не меньше путаницы, чем в его диагностике. Существует несколько конкурирующих теорий, каждая из которых концентрируется на особом видении проблемы, однако четкого подхода к лечению до сих пор не предложено. А противоречивые рекомендации, разумеется, сбивают с толку родителей и опекунов. Так, некоторые терапевты считают, что главным пунктом лечения является обсуждение с ребенком травмировавшего его события, в то время как другие, напротив, советуют не заострять внимание на первопричине травмы, а заниматься решением связанных с ней насущных вопросов – повышении успеваемости в школе, например. Наконец, третьи предлагают целый шведский стол с сервировкой из различных методик.

Впрочем, Дэниел Гоулман, к примеру, отмечает, что часто дети сами занимаются своим исцелением, воспроизводя травмировавшее их событие в игровой форме. По большей части это относится к коллективным травмам, таким как массовые расстрелы в школах. В таких играх дети как бы заново переживают трагедию, но уже без угрозы для жизни; это снижает их чувствительность к действию эмоциональных триггеров и помогает формированию адекватных реакций на происходящее. Кроме того, в игре дети могут как по волшебству менять ход истории и проигрывать один и тот же сюжет с разными финалами. Это избавляет их от чувства беспомощности и придает уверенности в себе. Однако в особо тяжелых случаях в подобные игры приходится играть годами, причем вместе со специалистами, которые помогали бы справиться с наиболее страшными эпизодами.

Размышления

Сегодня масштабы детских травм ужасны даже в благополучных, преуспевающих государствах. Из бедных стран по всему миру, особенно из зон боевых действий, до нас доходят леденящие душу истории. Иногда мы готовы были прекратить написание этой книги – так страшны были материалы, которые к нам поступали. Но в то же время многие традиционные племена, несмотря на простоту быта и опасности окружающего их дикого мира, умеют обеспечить своим малышам по-настоящему счастливое детство. Последняя рассказанная нами история о трех потерявшихся мальчиках из Судана это доказывает. Первые пять лет своей жизни или около того они провели в родной деревне, окруженные любовью, поддержкой и защитой родителей и многочисленных членов большой семьи – дядюшек, тетушек, двоюродных братьев и сестер. Все это время они принимали полноценное участие в семейной и общественной жизни: ходили за козами и исполняли прочие детские обязанности. Конечно, они не раз сталкивались с опасностями: змеями, львами, гиенами, всадниками из враждебных племен. Но, несмотря на это, они росли с глубоким чувством защищенности, уверенности в себе и в будущем. И когда война внезапно ворвалась в их жизни и разрушила их, именно прежняя радость бытия придала этим детям сил и стойкости, которые спустя годы помогли им, тогда уже почти взрослым людям, добраться до берегов Америки и начать новую жизнь.

На борту самолета, несшего их в Нью-Йорк, Алефо, один из ребят, увидел сон. Ему приснилась гора человеческих черепов. Черепа улыбались и говорили с ним. Они спросили: «Разве ты можешь обрести мир? Если ты ответишь нам на этот вопрос, любой человек тоже сможет ответить на него». Это была мудрая мысль – ведь мир начинается внутри каждого из нас. Но ответ Алефо был не таким. Он сказал: «Я нашел мир в своем сердце. Но я не искал его. Я хотел мести. Мне пришлось убегать, но я не хотел так легко и быстро покидать свою родину». Алефо тогда избежал смерти. Но тысячи других людей не успели спастись и умерли или продолжают умирать. Однако есть и те, что по-прежнему живут среди кошмара, постепенно теряя все человеческие чувства и качества кроме жажды мести. Есть озверевшие дети, объединяющиеся в банды, вступающие в армии – даже в тех странах, где войны вроде бы утихли. Возможно, среди них – или их детей, которые тоже будут неизбежно травмированы – будущие надзиратели и палачи в тюрьмах вроде Гуантанамо и Абу-Грейб или будущие убийцы невинных детей на школьных площадках.

Если все это по-прежнему происходит – как можно мечтать о светлом будущем? Чтобы построить это будущее – надежное, основанное на поддержке и сотрудничестве, нам уже сейчас нужно сделать все возможное, чтобы избавить от травм хотя бы детей: реформировать систему образования, на тренингах и курсах обучить родителей правильному воспитанию и обеспечить лечение тем детям, что уже травмированы.

Юность – это время массовых беспорядков в организме: кровь кипит от гормонов, тело развивается физически и созревает сексуально, меняется структура головного мозга – неиспользуемые участки атрофируются, другие же по-прежнему загружены работой. Но если всмотреться в этот беспорядок пристальнее, то окажется, что все идет по схемам, намеченным заранее – в генах, в утробе матери, в колыбели, на детской площадке. Возможно, в них заложена жизнестойкость, которая поможет с легкостью пережить все бури и волнения молодости и зрелости, а возможно – уязвимость перед любыми травмами. Слишком чувствительные настройки системы стрессовых реакций делают человека беззащитным перед травмами, душевными и телесными недугами. И в юности, и в зрелости существует множество потенциальных причин для травм с разнообразными последствиями (см. табл. 1 и 3); некоторые из них более подробно обсуждаются в этой главе и далее.

Распространенность подростковых травм

Согласно данным исследования Кита Оутли, в западном мире различными психическими заболеваниями страдают около пятнадцати процентов подростков. При этом в большинстве диагнозов не учитывался полученный ими травматический опыт, хотя в основе душевных расстройств часто лежит именно он. В США сорок процентов школьников и восемьдесят процентов студентов колледжей сообщают, что до восемнадцати лет пережили по крайней мере одно травматическое событие. Диагностируемые расстройства были выявлены лишь у немногих из них, но не стоит забывать, что и субклинические симптомы часто влекут за собой более серьезные расстройства. Для сравнения: ярко выраженным ПТСР страдают в среднем от двух до пяти процентов американских подростков. Как следует из данных, приведенных ниже, эти показатели еще выше у тех, кто пережил трагедии вроде землетрясений и школьных перестрелок.

• Через год после урагана Хьюго из двухсот двадцати семи пострадавших подростков ПТСР страдали до шести процентов, в зависимости от пола и этнической принадлежности; у двадцати процентов наблюдались психопатологические репереживания; а восемнадцать процентов все еще находились в состоянии перевозбуждения.

• Два года спустя после того, как в 1972 году размыв плотины разрушил городок Буффало-Крик, ПТСР было выявлено у тридцати двух процентов пострадавших детей и подростков; еще через пятнадцать лет этот показатель снизился до семи процентов.

• Спустя девять месяцев после пожара, в котором погибли двадцать пять человек, ПТСР страдали двадцать процентов детей и подростков, ставших свидетелями трагедии или потерявших в ней близких.

• У половины подростков, выживших в концлагерях «красных кхмеров» в Камбодже, через шесть лет было выявлено ПТСР, через двенадцать лет – у двадцати процентов.

• Через год после переселения в США ПТСР страдали двадцать пять процентов боснийских беженцев-подростков.

Согласно еще одному исследованию, большинство подростков из бедных кварталов в мегаполисах США постоянно сталкиваются с насилием, включая убийства, и имеют те же стрессовые симптомы, что и дети из районов боевых действий. Но даже эти страшные выводы, возможно, не позволяют увидеть всей проблемы целиком, ведь подростки, как правило, предпочитают не рассказывать о своих травмах, так как не желают вспоминать о вызвавших их событиях или показаться слабыми.

Последствия подростковых травм

Как правило, симптомы травм у подростков – это проявляющиеся с задержкой реакции на младенческие и детские переживания. Психоаналитик Борис Цирюльник считает, что эти симптомы осложняются мыслями вроде: «Мне конец. Меня искалечили еще в детстве, а ученые говорят, что это не лечится. К тому же я – ребенок генетически ущербных родителей. Да и с обществом у меня столько проблем, что надеяться не на что». Однако он же утверждает, что, несмотря на мнение экспертов, сознание подростка остается достаточно гибким и способным к исцелению. Для этого нужны лишь вера и поддержка сверстников и взрослых. Это весьма важное соображение, особенно если вспомнить об «окнах возможностей», о которых мы писали выше. Поэтому травмированных подростков ни в коем случае нельзя обвинять в их собственных несчастьях и списывать со счетов.

Несмотря на то, что многие схемы развития закладываются еще в раннем детстве, у подростковых травм есть свои специфические особенности. В некоторых отношениях подростки более ранимы, чем дети и взрослые. У них выше склонность к риску и, следовательно, выше вероятность получения травм, к тому же современное общество ждет от них самостоятельности в преодолении всех жизненных трудностей. С другой стороны, подросток, в отличие от ребенка, способен защитить себя, а дух бунтарства, поддержка товарищей и ощущение собственной неуязвимости помогают быстрее и успешнее взрослых справляться со многими ситуациями. Впрочем, перед угрозой жизни и здоровью эти качества часто отступают. Травмы, полученные при физическом или сексуальном насилии, также могут нанести серьезный вред развивающейся сексуальности и уверенности в себе и вызвать либо ответную агрессию, либо наоборот – боязнь любых проявлений собственной сексуальности и инициативы вообще. Способность к построению интимных отношений страдает в обоих случаях. Кроме того, травматический опыт может пошатнуть моральные принципы подростка, особенно если общество вокруг переживает кризис или крах. В таком случае для кражи, например, еды у товарищей по несчастью собственные нужды станут вполне достаточным оправданием. Впрочем, травма может способствовать и моральному развитию.

Зачастую подростки винят самих себя в том, что с ними случилось. У них появляются мысли о том, что они заслужили жестокое обращение, что для предотвращения несчастья нужно было сделать больше или что позорно было выжить там, где другие погибли. Как и дети в играх, подростки в своих фантазиях изменяют ход трагических событий, придумывая им благополучный исход. Мечтают они и о мести, и тогда в сочетании с типично подростковым ощущением неуязвимости и всемогущества эти мечты выливаются в опрометчивые поступки. Из-за этого нередко можно услышать, что у них нет будущего, что их жизнь будет недолгой, закончится плохо и раньше, чем наступит зрелость. Такое общественное мнение, разумеется, мешает личному и профессиональному росту, и – при известной подростковой склонности к риску – может оказаться верным. Или наоборот: у подростка может понизиться самооценка, и тогда он сам превратит себя в беспомощную жертву обстоятельств.

Разумеется, реакции на травмы у молодых людей различаются в зависимости от пола. Девушки более ранимы и обычно прячут стресс внутри себя, где он превращается в тревожность и депрессию. Юноши, напротив, чаще выплескивают стресс вовне в хулиганстве и насилии. В целом же и у тех, и у других травмы вызывают сомнения в собственных силах, чувство вины, стыда и страха. От этого страдают едва проснувшиеся самосознание и самооценка, отношения со сверстниками и ход повседневной жизни. В дальнейшем же травмы оборачиваются предрасположенностью к тревожности, замкнутости, депрессиям и сложностями в построении отношений.

Жестокое обращение с детьми напрямую ведет к подростковому алкоголизму и наркомании, а уровень риска в жизни, повышенный в сравнении с другими возрастными группами, ведет к частым травмам. Одно из исследований выявило среди лечащихся от наркозависимости подростков частотность ПТСР в пять раз превышающую норму. Кроме того, дурное обращение и ненадежная привязанность в детстве чреваты расстройствами поведения, так как жестокость родителей становится образцом для подражания. Половина взрослых в США, участвовавших во всеобщем опросе, сообщили, что в подростковом возрасте родители применяли к ним физические наказания. Такие люди являются группой риска в отношении суицида, развития депрессии, алко– и наркозависимости, а также бытового насилия. У подростков риск самоубийств также повышен, а это способствует хроническому стрессу, развитию низкой самооценки и ощущения беспомощности; жестокое обращение только усугубляет все эти риски. Сексуальное насилие в детстве ведет к учащению случаев подростковой беременности и преступлений на сексуальной почве в дальнейшем. Следует, однако, помнить, что большинство детей, пострадавших от жестокого обращения, не становятся жестокими, и далеко не каждого жестокого человека избивали и насиловали в детстве. В целом же надежная привязанность к родителям, поддержка семьи и сверстников, как правило, обеспечивают высокую сопротивляемость травмам.

Сексуальность

Как мы уже отмечали, сексуальное влечение – наиболее сильный движущий механизм после инстинкта самосохранения. Впервые оно проявляется еще в младенчестве – в острой потребности в тактильном контакте, в удовольствии от генитальной игры. В отрочестве, когда организм пропитывается гормонами, а в мозгу происходят изменения, окончательно превращающие его в мозг взрослого человека, сила сексуальности становится подобна взрыву. Сандра Ингерман, психолог и шаман, рассказывает, что в США у девочек-подростков начало менструального цикла вызывает растерянность и потрясение. Сами они еще не в состоянии осознать – а в обществе на этот случай не существует никаких ритуалов – превращение из ребенка в женщину, существо, наделенное силой и властью, источник жизни и чувственности. Поэтому во многих девочках в этот момент что-то ломается, и какой-то кусочек души оказывается потерянным. С мальчиками происходит примерно то же самое: их смущает отношение общества и сверстников к происходящим в них изменениям, они не знают, как теперь относиться к девочкам, превращающимся в женщин. Поэтому иногда в этом процессе теряются частички и их душ.

Чувство растерянности и ошеломления – одна из причин, по которой интимные отношения между подростками наполнены столькими проблемами. Другой причиной, более глубокой, может стать нехватка заботы в детстве. В главе 18 мы описывали поведение мартышек, выращенных без матерей: впоследствии они оказались неспособны построить ни сексуальные, ни социальные отношения. Психоаналитик Вильгельм Райх считал, что человеческая сексуальность также уязвима перед детскими травмами. Именно ими, возможно, объясняются результаты исследования, проведенного в 2009 году в Великобритании Национальным обществом предупреждения жестокого обращения с детьми. Выяснилось, что из 1,4 тысячи девушек в возрасте тринадцати-семнадцати лет в интимных отношениях находились девяносто процентов. Среди них около трети сталкивались с сексуальными домогательствами, четверть – подвергались избиениям своих молодых людей. Кроме того, двадцать пять процентов этих девушек вступали в половую связь по принуждению, а шесть процентов были изнасилованы.

По мнению В. Райха, бессознательное мышечное напряжение – это один из защитных механизмов девочек в травматических ситуациях. Это напряжение понижает чувствительность к любым ощущениям, в том числе и сексуальным, и препятствует полному высвобождению сексуальной энергии. Райх считал, что полностью сексуальный потенциал реализуется лишь в том случае, когда в физической близости присутствуют два начала: эротическое (чувственное) и романтическое (эмоциональное). Только вместе нежная любовь и эротическое возбуждение способны открыть плотину, за которой в избытке скопилось сексуальное напряжение. В том же духе высказывался позднее Мак-Анерни: он считал, что для половой близости необходима как физическая, так и психологическая зрелость. По его словам, сперва мы должны понять, кто мы есть, прежде чем слить свою личность воедино с личностью партнера. Поэтому он полагал, что подростки вступают в половые связи преждевременно, возможно – из потребности в ласке. Особенно это касается девушек: часто они занимаются сексом просто для того, чтобы оказаться в нежных и теплых объятиях.

Подавление сексуальности ведет к травмам и нарастанию внутреннего напряжения, которое затем вырывается наружу в злости, отчаянии и насилии, в сексуальной эксплуатации и извращениях. Наглядно это демонстрирует анализ Джеймса Прескотта, проведенный на материале четырехсот культур в разных точках земного шара. Он обнаружил, что чем больше ласки давали семьи своим детям и чем меньше запретов налагалось на проявления сексуальности подростками, тем ниже был уровень насилия в этих обществах; справедливым оказалось и обратное утверждение. Джеймс де Мео, добавив к этому анализу свой собственный – на материале более тысячи культур – заключил: «В тех культурах, где нормой считается причинение боли и нанесение травм детям, наказание подростков за проявления сексуальности, ранние браки по расчету, подчиненное положение женщин по отношению к мужчинам и другие ограничения прав женщин и молодежи, также более высок уровень насилия в обществе; кроме того, именно для них характерны различные социальные институты, существующие, по сути, для высвобождения сдерживаемых наклонностей к садизму и агрессии».

Очевидно, что большим шагом на пути от доминаторской культуры к партнерской должен стать отказ от чрезмерно жесткого подавления сексуальности. Для этого следует спокойнее относиться к генитальным играм детей и сексуальным отношениям между подростками, предоставив им свободный доступ к средствам контрацепции, медицинским и психологическим консультациям. Согласно исследованиям антропологов, в обществе уже сейчас нет опасений, что за такими мерами последует промискуитет и разложение семейных ценностей.

Наиболее интересный пример в этом отношении представляет культура племен островов Тробриан, которую еще в двадцатых годах прошлого века изучал Бронислав Малиновский, а недавно более подробно описал Дж. де Мео. Помимо прочего, у островитян существовало место, где дети могли встречаться без надзора и вмешательства взрослых и заниматься там своими делами, в том числе любовными. Уже с пяти лет в их играх присутствовал оттенок сексуальности, и задолго до начала полового созревания они свободно познавали и посвящали друг друга в тайны интимной жизни. Подростки путешествовали группами от деревни к деревне, чтобы встретиться со сверстниками. Девушки были так же сексуально раскрепощены, как и юноши, а девственность считалась оригинальностью или досадным недоразумением. Вместе с тем беременность среди незамужних девушек была редкостью, возможно – благодаря растительным контрацептивам. Из свободных отношений между молодыми людьми вырастала настоящая любовь и крепкие браки. Свадьбы были необязательны и возникли скорее как продолжение эмоционального и физического влечения. Островитяне казались эмоционально и психологически вполне здоровыми, а их дети не знали, что такое травмы. В обществе не было и намека на патриархальные отношения, и отцы наравне с остальными членами семей ухаживали за детьми и занимались их воспитанием. К сожалению, вскоре после того как Б. Малиновский сделал все эти наблюдения, деятельность католических миссионеров полностью нарушила жизненный уклад этого очаровательного народа.

В сравнении с культурой островов Тробриана, общество в странах Запада даже после сексуальной революции остается достаточно косным, как это видно из отношения к генитальным и сексуальным играм детей и к пробуждающейся сексуальности подростков. В самом деле, половые отношения между ними традиционно принято рассматривать как проблему. В результате юноши и девушки все равно бывают друг с другом любезны, но уже тайно, зачастую создавая риск заражения или возможность нежелательной беременности. В зрелости же (впрочем, как и в молодости) накапливающееся сексуальное напряжение выливается в жестокость и извращения – от порнографии и педофилии до садомазохизма и сексуального рабства. Распространенность всех этих явлений в нашем обществе говорит о том, что сексуальные комплексы по-прежнему остаются его реальностью.

Мужские и женские обрезания

По всей вероятности, существующие во многих культурах практики подавления сексуальности, закрепленные в детском воспитании, в нормах поведения, в социальных устоях, религиозных обрядах и табу, обусловлены страхом человека перед этой стороной собственного естества. Две наиболее распространенные формы такого подавления – мужские и женские обрезания. Ниже мы приводим довольно подробные описания этих процедур, поскольку считаем, что в современном мире они – серьезный источник травм, агрессии и насилия.

По данным Всемирной организации здравоохранения, на сегодня обрезанными являются около тридцати процентов мужского населения планеты, из них две трети – мусульмане. Появление этого обряда, по-видимому, связано со стремлением обуздать половую активность. Еще в двенадцатом веке Моше бен Маймон, каирский раввин, называл одной из целей обрезания «умерить силу страсти и чрезмерное вожделение». Аналогичным образом введение обрезания в девятнадцатом веке в США считалось средством предотвращения «мастурбационного психоза». В те времена эта мера оправдывалась наряду с использованием целого арсенала устройств и практик, применявшихся для искоренения детских генитальных игр. Сегодня эта процедура остается противоречивой с точки зрения медицины; медики расходятся во мнениях относительно ее влияния на здоровье, половую функцию, а также ее травматических последствий. Тем не менее, исследования последних лет показали, что обрезание частично защищает мужчину от ВИЧ.

Как ни странно, даже в развитых странах новорожденным продолжают делать обрезание без анестезии, несмотря на очевидные последствия этого – физическую и эмоциональную боль. Ниже мы печатаем рассказ Бенсона Денга о его обрезании в пятилетнем возрасте; такова одна из традиций его народа – динка в Южном Судане. Эта история ясно показывает, насколько опасными и травматичными бывают порой традиции. Однако в этой истории обрезание – социально оправданное явление. Во многих культурах эта процедура была и остается частью обряда инициации, после которого мальчик становится полноценным членом сообщества и получает право на женитьбу и сексуальную жизнь.

Отец взял меня за руку, сжав так, как еще никогда не сжимал, и повел под акацию. Все мужчины смотрели на меня так, как гиены смотрят на отбившегося от стада козленка. Я испугался и перестал шагать. Тогда он поднял меня. Я понял, что должно случиться что-то плохое. Я стал отбиваться – колотить его в грудь руками и ногами. Тогда меня схватили четверо мужчин, положили на спину и прижали к земле, а я смотрел в небо. Рядом на огне кипел горшок с водой. И человек в синей одежде смывал кровь с бритвы…

Он опустился на колени и наклонился надо мной. Взял в руку мой пенис и стал срезать кожу. Еще никогда в жизни мне не было так больно. Я пытался вырваться, но меня держали очень крепко, так что не пошевелиться. Боль была такая, будто он отрывал кожу пальцами, а не резал бритвой. Я кричал, но потом охрип – так долго все длилось. Подошла моя мать, по ее щекам текли слезы.

«Лезвие тупое», – сказал человек, который меня резал. «Мама, спаси меня, пожалуйста, – закричал я. – Они меня убивают». – «Тише, сын, – сказал отец. – Скоро все кончится, и ты станешь сильным и смелым». Когда тот человек закончил, меня обмыли водой – очень горячей – и отец отнес меня домой на плечах. А моя кровь капала ему на одежду. Через несколько недель я уже снова играл и боролся с остальными мальчишками. И когда девочки затянули эту песенку: «Не обрезан, как корова с неухоженным хвостом, портит воздух – пахнет супом», – я был счастлив, что теперь я обрезан. Хотя, конечно, это не стоило той боли.

Убежденность в том, что женская сексуальность опасна и ее необходимо обуздать, все еще бытует у разных народов мира. Во многих исламских странах женщины по-прежнему – дабы не возбуждать мужскую похоть – вынуждены носить чадру и изолированы от всех мужчин, кроме собственных мужей. Зачастую как раз такие строгие меры похоть и возбуждают. Браки по сговору, часто – до полового созревания, также призваны сдерживать проявления женской сексуальности. Но самым зверским обычаем остаются женские обрезания. Как правило, это действо преследует две цели: сохранение девственности до свадьбы и лишение девушки возможности испытывать сексуальное наслаждение, чтобы предотвратить супружескую измену. Суть процесса заключается в частичном или полном удалении наружных половых органов; описание наиболее страшной формы этой операции – инфибуляции – приводится ниже по свидетельству Дж. Лантир. В отличие от мужского обрезания, женское не дает никаких социальных привилегий, при этом оно гораздо более болезненно и опасно для жизни и здоровья, а девушку, не прошедшую этой процедуры, ждут оскорбления, гонения и клеймо «нечистой».

Девочку, раздетую догола, сажают на низкий стул. Несколько женщин удерживают ее и раздвигают ей ноги… Та, что проводит операцию – как правило, это женщина, опытная в этом деле – садится напротив девочки и кухонным ножом протыкает и разрезает капюшон клитора, а затем начинает его отрезать. Пока другие женщины вытирают кровь кусками ткани, она запускает ноготь в открывшееся отверстие и вырывает сам клитор. Девочка кричит от нечеловеческой боли, но те, кто ее держат, не обращают внимания на крики.

Клитор полностью удален. Присутствующим женщинам предлагается засунуть пальцы в кровавую рану и убедиться, что от клитора не осталось и кусочка… После этого женщина, проводящая операцию, снова берет нож и отрезает малые половые губы… Затем она быстрыми движениями соскабливает кожу со внутренних сторон больших половых губ… не задумываясь о боли, которую она причиняет все еще кричащей девочке. Когда рана становится достаточно большой, женщина делает еще несколько длинных надрезов… Девочка уже не кричит – настолько она обессилила от боли – и только содрогается в конвульсиях.

Дальше Дж. Лантир описывает, как рану скрепляют длинными шипами акации и связывают вместе бедра девочки. Затем ей накладывают повязку от колен до талии и оставляют так примерно на две недели. Все это время она лежит на циновке, а ее экскременты скапливаются внутри повязки. После операции остается только лишь маленькое отверстие – только чтобы мочиться и отводить менструальную кровь – ведь чем оно уже, тем выше цена за невесту. Как ни удивительно, смертельные исходы редки, но «бывают разные осложнения, оставляющие девушку калекой на всю жизнь». Иногда случайно протыкают уретру или прямую кишку, иногда девочка откусывает себе язык. В брачную ночь девушке, подвергшейся инфибуляции, снова делают надрез, достаточный для полового акта. Впоследствии огромный шрам затрудняет роды, и тогда может потребоваться еще один разрез. Сложные роды травмируют и ребенка, и мать, и вот здесь женская смертность уже высока.

В настоящее время женские обрезания законодательно запрещены во многих странах, однако недавнее исследование в Египте показало, что через шесть лет после официального запрета этот обычай остается весьма распространенным. Из почти тысячи опрошенных девочек в возрасте от десяти до четырнадцати лет восемьдесят пять процентов были обрезаны уже после того, как эти операции были объявлены вне закона; две трети этих девочек были прооперированы людьми, не имеющими никакого отношения к медицине. Их родители объясняли нарушение закона желанием соблюсти традиции и религиозные заповеди и избавить своих дочерей от сексуального влечения. Кроме того, матерями, возможно, движет неосознанная жажда мести, и они обрекают девочек тем же мучениям, какие когда-то испытали сами. По сообщению Всемирной организации здравоохранения за 2008 год, в Африке обрезаниям ежегодно подвергается три миллиона девочек. Если принять во внимание, что средний срок жизни после такой операции – сорок лет, то сегодня сто миллионов африканских женщин живут с этой тяжелейшей травмой. Более того, даже в Великобритании обрезание грозит двадцати тысячам девочек в возрасте до пятнадцати лет, и ежегодно в этой стране регистрируется около двухсот пятидесяти браков по сговору.

Сегодня несложно критиковать обычаи, бытующие в исламском мире, однако во времена апостола Павла и христианство отличалось ревностным антифеминизмом. Страх перед женской силой лежал в основе зверств инквизиции и охоты на ведьм, которые вместе унесли жизни миллионов невинных жертв. В христианских церквях и сегодня существует целибат, который, впрочем, не может полностью исключить возможности развратных действий; кроме того, женщин здесь не принято посвящать в высшее духовенство.

Жестокость и преступления

Согласно данным официальной статистики, и в США, и в Великобритании подростки – это самая криминализированная возрастная группа. Правда, совершаемые ими преступления – это, как правило, мелкие правонарушения, вызванные духом бунтарства, провокациями сверстников и жаждой адреналина. К двадцати годам большинство подростков перерастают эту фазу. Однако те, у кого еще в детском саду проявлялись черты антисоциального поведения, оказываются более проблемными и в дальнейшем часто становятся жестокими преступниками. Как показало проведенное в Новой Зеландии долгосрочно исследование среди более пятисот мужчин, родившихся в 1972–1973 годах, на те десять процентов из них, что прежде считались трудными подростками, к двадцати шести годам приходилась почти половина преступлений, связанных с насилием. В детстве же для них были типичными проблемы с языковыми навыками, низкий коэффициент интеллекта и диагноз СДВГ. Выяснилось также, что все это было, в основном, последствиями плохого воспитания и насилия в раннем детстве.

Интересный вклад в формирование моделей поведения вносят вариации гена МАО-А. Само по себе наличие этого гена не ведет к появлению преступных наклонностей, однако под влиянием дурного обращения в детстве просыпается низкоактивная вариация этого гена (так называемый ген воина), и тогда у человека появляется тяга к насилию. В новозеландском исследовании люди с этой вариацией гена в три раза чаще нормы обнаруживали расстройства поведения в подростковом возрасте и в десять раз чаще обвинялись в серьезных преступлениях в зрелости, если подвергались жестокому обращению в детстве. Люди же с высокоактивными вариациями того же гена, как правило, не становились жестокими под действием насилия. Результаты сканирования головного мозга показывают, что у обладателей гена воина миндалевидное тело работает в режиме повышенной активности, а префронтальная кора, наоборот, заторможена. Это значит, что у них повышен уровень стрессового возбуждения при слабом сознательном контроле над эмоциями. С этими наблюдениями совпадает утверждение Брюса Перри о том, что риск агрессии и насилия повышается под действием всего, что отдает древнему мозгу приоритет над корой больших полушарий, в том числе алкоголя и тому подобного. Следовательно, пристрастие многих травмированных людей к алкоголю и наркотикам – для облегчения боли – одна из причин их антиобщественного поведения. «Часто именно интоксикация вызывает развитие имеющейся в мозгу предрасположенности к жестокости и насилию».

Впрочем, примерно у трети детей с признаками антисоциального поведения наблюдается иная картина. Активность миндалевидного тела у них низка. Они не умеют адекватно распознавать сигналы об угрозе и поэтому кажутся бесстрашными. Их жестокость и черствость объясняются неспособностью понять боль других людей, испытать чувство вины и сострадания. И в данном случае, говорят ученые, действующим фактором является исключительно наследственность, а дурное воспитание и жестокое обращение в детстве почти не имеют значения. Коррекция поведения у таких подростков также затруднительна, поскольку они остаются индифферентными к наказаниям и даже к собственной боли. Впрочем, у них обнаруживается неожиданно высокая чувствительность к поощрениям за хорошие поступки.

Размышления

Итак, мы увидели, какую важную роль играет воспитание в жизни человека – от младенчества до юности. В этот период формируются базовые стрессовые реакции, развивается умение регулировать собственные эмоции, и устанавливается баланс между эмоциональным древним мозгом и рациональной корой больших полушарий. Мы также попытались показать, как и почему проявления травм часто смешивают с симптомами других психических расстройств – СДВГ и депрессии. Все это заставляет задуматься над тем, не преувеличена ли роль наследственности как причины агрессивного поведения. Обсуждаемые эффекты могут оказаться не результатом работы генов, а эпигенетическими реакциями на дурное обращение в детстве. Точно так же и семейные черты характера не обязательно объясняются наследственностью: они могут складываться при одновременном действии обучения и геномного импринтинга.

На сегодняшний день основными причинами травм являются агрессия и насилие. В основном их несут в мир мужчины – в жестоком обращении с детьми, домашнем насилии, ограблениях, изнасилованиях, убийствах, террористических актах и войнах. Но часто люди бывают жестоки не только к окружающим, но и к самим себе – наносят себе увечья, кончают жизнь самоубийством и так далее. Нефизическое насилие – моральное и психологическое – также довольно распространенное явление, с ним часто можно столкнуться в межличностных отношениях, на работе, в социальной иерархии. Как правило, корни зла уходят в культурную память к травмам, полученным в семье: в утробе матери, в младенчестве и детстве. В этой главе мы постараемся выяснить, как связаны травмы, жестокость и психическое здоровье.

Потребность быть частью коллектива

Эволюция человечества как биологического вида проходила в социуме – стае, группе, племени и так далее. Поэтому в нас неистребимо стремление к уважению в обществе, желание нравиться и принадлежать кому-либо – это заложено генетически. В далеком прошлом новорожденный был достоянием всей общины. Позже, с развитием и усложнением общественных отношений, каждый ребенок, едва родившись, уже принадлежал к определенной касте или социальной прослойке, которая определяла всю его дальнейшую жизнь. Ныне же все иначе. В нашей культуре больше нет ни каст, ни групп, к которым мы бы принадлежали по праву рождения. Перед нами с детства открывается широкое поле возможностей и задач по вступлению в ту или иную группу. Есть семья, работа, спортивная команда, церковь и прочие общности, где мы играем разнообразные социальные роли; иногда они накладываются одна на другую, иногда – вступают в противоречие. Ближе к зрелости мы оказываемся перед необходимостью выбора карьеры, социального окружения и принятия новых для нас социальных ролей – супругов и родителей. Эта ситуация – безусловно, стрессовая: неуверенность и страх перед неизвестностью оставляют многих людей в глубоком экзистенциальном кризисе. В этот период человека особенно легко втянуть в любую организацию – было бы чувство принадлежности к коллективу и соратники, готовые принять и поддержать. Обычно от этого выигрывают обе стороны – и личность, и общество. Однако эти же механизмы делали людей палачами в нацистских концлагерях, убийцами в Руанде, надзирателями в Гуантанамо и террористами-смертниками.

Психолог Филипп Зимбардо утверждает, что ни органические поражения мозга, ни психические расстройства, ни генетические заболевания не ведут к проявлению у людей склонностей к насилию, садизму и другим плохим поступкам. Такое поведение он склонен приписывать скорее действию внешних обстоятельств. Наша внутренняя потребность принадлежать какой-то общности, действовать совместно и быть как все порой заставляет нас разделять такие идеи и участвовать в таких действиях, которые теоретически показались бы нам отвратительными. С этой точки зрения «давление общественности» рождается, по сути, в нас самих. Однако и у общества есть средства для повышения солидарности его членов: пропаганда, марши, песни (особенно – гимны), танцы и другие виды групповой активности. Если же человек знает, что за свои действия он не понесет ответственности, это только подогревает желание отступить от норм морали. Чувство безнаказанности обычно усиливается анонимностью и скрытностью (масками, униформой), четкостью отведенной роли (например, надсмотрщика) и круга обязанностей, подписанием контракта, приказом или угрозой свыше и тому подобным. Наконец, для оправдания недопустимых действий используются попытки придать им вид морально обоснованных или преуменьшить их последствия.

Еще один способ оправдания жестокости – лишить жертву статуса человека и объявить ее недочеловеком либо смертельным врагом. Именно поэтому подозреваемых в терроризме заключенных Гуантанамо (и других тюрьмах) изображали как кровожадных чудовищ, заслуживших пытки и издевательства. На самом же деле многие террористы-смертники в прошлом – добропорядочные люди среднего класса. Многих воспитывали любящие родители, многие успели получить высшее образование и завести семьи, прежде чем желание стать частью чего-то большего и побороть несправедливость этого мира толкнуло их в руки вербовщиков. Затем их пригласили вступить в маленькие засекреченные группы и пройти необходимую подготовку. В качестве награды – обещание прямой дороги в рай и надежной материальной поддержки семьям. Точка невозврата – это запись на видео последнего обращения к родственникам. После этого мысль о том, чтобы вернуться с задания не выполнив его, становится недопустимой.

В тот момент, когда человек принимает идеи какой-либо группы, его организм вырабатывает дофамин – один из гормонов счастья. И наоборот, в случае несогласия с «линией партии» в мозг поступает химический «сигнал об ошибке». Причем эти стимулы настолько сильны, что изменение собственного мировоззрения оказывается предпочтительнее конфликта с гормонами и коллективом – изгнание из общества для большинства людей слишком травматично. Мы считаем, что из-за травм в младенчестве большинство из нас не так сложно совратить с пути истинного. Например, отсутствие материнского тепла может обернуться настойчивой потребностью быть любимым, а жестокость родителей или опекунов – страхом и готовностью подчиняться любому, кто имеет власть или силу. Профессор Зимбардо не изучал специально истории травм участников своего небезызвестного Стэнфордского тюремного эксперимента, но утверждал, что любой, кто находит в себе желание противостоять давлению обстоятельств – герой. Конечно, физическая сила для этого тоже необходима, однако нужна и храбрость – чтобы рискнуть подвергнуться осмеянию, издевательствам, изгнанию и другим психологическим травмам. Махатма Ганди, Нельсон Мандела и другие великие подвижники смогли сохранить свои убеждения именно потому, что недружелюбный внешний мир на протяжении всей их жизни закалял в них чувство собственного достоинства и умение сопротивляться.

Эвелин Линднер, основываясь на рассказах пострадавших в Германии и Руанде, утверждает: «Наиболее болезненный способ унизить человека – заставить его из жертвы превратиться в палача, ведь так ему доказывают: ты слишком слаб, чтобы сопротивляться, и слишком труслив, чтобы взглянуть в лицо смерти». В Руанде многим хуту в доказательство лояльности к режиму приказывали убивать своих супругов-тутси и детей с внешностью тутси. Впоследствии многие из этих людей сходили с ума от горечи утраты близких и ненависти к себе за собственную слабость. Линднер заключает: «Безусловно, важно, чтобы виновные в зверствах понесли наказание, но не менее важно, чтобы те, кто избежал этого морального тупика, оставались благодарны судьбе и не клеймили тех, кто не нашел из него выхода». Ведь никто из нас не может знать, как поступит, будучи поставленным перед выбором, где оба варианта неприемлемы.

Социализация насилия

Травмы не только заставляют нас действовать под влиянием большинства, они изменяют наш характер и на более глубоком уровне. Криминологу Лонни Атенсу удалось установить, что превращает человека в жесткого преступника. Л. Атенс провел множество подробных интервью с насильниками и убийцами и на их основе выделил четыре стадии процесса, который сам он назвал социализацией насилия. Суть его в следующем: от получения тяжелой травмы (как правило, в детстве) до активного и неспровоцированного распространения этой травмы на окружающих человек проходит несколько ступеней. Первая из них – ожесточение, зачастую подогреваемое близкими жертвы или, например, членами его банды. Длиться этот этап может от нескольких недель до нескольких лет, но у мужчин он обычно заканчивается уже в подростковом возрасте. В это время осуществляется жесткое подчинение чужой воле через угрозы или причинение физической боли. Не менее действенный метод – принуждение наблюдать за мучениями родного или близкого человека, а также принуждение членом семьи или бандой участвовать в актах насилия. Следующий этап – «военное положение»: жертва вдруг осознает, что иногда насилие – необходимость, и к нему можно прибегать, если того требуют обстоятельства.

Третий этап – совершение насилия. Если что-то идет не так – можно отступиться и попробовать в другой раз. Если все удается – в отношении окружающих появляется осторожность и страх, а это по нраву большинству жертв. Успех в осуществлении насильственного действия помогает сбросить энергию возбуждения, но только свежую; та же, что накопилась за долгие годы, по-прежнему остается запертой внутри. Человек становится легко возбудимым, его мозг сканирует окружающий мир на предмет новых опасностей и готов среагировать при любом подозрении на угрозу. Каждое следующее успешное дело вновь способствует сбросу энергии возбуждения, страх отступает, и теперь преступник ощущает себя всемогущим, почти сверхчеловеком, и насилие превращается для него в наркотик.

Последнюю стадию Атенс назвал вирулентностью. Вдохновленный своим новым положением, преступник от защиты переходит к нападению – чаще всего на невинных людей с целью причинить серьезный вред или убить; из жертвы он превращается в хищника. Атенс утверждает, что человек, достигший этой фазы, неизлечим и должен быть навсегда изолирован от общества. Однако большинство преступников так далеко все же не заходят, поэтому исцеление для них еще возможно. Поэтому обеспечить им лечение и тренинги под надзором социальных служб было бы лучше, чем отправлять их за решетку, где процесс социализации насилия неминуемо достигнет завершающей фазы.

Брюс Перри в целом согласен с теорией Атенса:

Наиболее опасные люди среди нас достигли этого состояния под пагубным стечением нескольких обстоятельств: отсутствием правильного воспитания, столь необходимого в детстве, нищетой и неустроенностью быта, постоянной угрозой жизни и здоровью, укоренившимся в душе чувством страха и, наконец, наблюдением за тем, как самый сильный и жестокий получает все, что пожелает. К тому же кино и телевидение идеализируют этот образ. Преступник как особь появляется на свет и растет в атмосфере ужаса и в ожидании того времени, когда он сам, наконец, сможет взяться за ствол. Когда он сам будет приказывать, бить, отнимать, когда перестанет бояться и начнет запугивать. Особенно хорошо с этой пищевой цепочкой знакомы работники правосудия по делам несовершеннолетних: каждый попадающий к ним – это либо хищник, либо жертва, и третьего не дано.

Однако (Брюс Перри подчеркивает это) большинство травмированных детей сами по себе все же не вырастают в жестоких и безжалостных хищников. Вырастить их такими способно лишь общество, где господствуют соответствующие убеждения: межплеменная вражда, национализм, расизм, сексизм, идеализация насилия, воспитание детей в строгости и так далее. Кроме того, Перри считает, что детей, перенесших жестокое обращение, но не вставших на путь зла, от этого шага всегда удерживал некий проблеск надежды.

Зверства на войне и не только

Психологическое воздействие войны на военнослужащих до сих пор остается темой для дискуссий. Проведенное в середине восьмидесятых годов двадцатого века в США исследование среди ветеранов войны во Вьетнаме показало, что от ПТСР страдали больше четверти женщин и почти треть мужчин. Среди участников военных операций в Ираке с подозрением на ПТСР наблюдаются от двенадцати до двадцати процентов, причем у тридцати процентов уже выявлены расстройства психики. С другой стороны, Министерство обороны Великобритании сообщает, что ПТСР диагностируется лишь у четырех-шести процентов ветеранов боевых действий в Ираке и Афганистане. Кроме того, некоторая путаница возникла в связи с выделением в медицинской практике боевого посттравматического синдрома (БПС) как психического расстройства; его развитие может начаться спустя несколько недель и даже лет после контузии. В то же время некоторые специалисты считают этот синдром формой ПТСР, не связанной с органическим поражением головного мозга.

Пирс Бишоп предположил, что такая разница в показателях между Англией и Америкой вызвана неохотой британских врачей констатировать диагноз ПТСР. Также ее можно объяснить тем, что в Британии, в отличие от США, не проводятся обязательные обследования всех военнослужащих, вернувшихся из мест боевых действий. Сами же солдаты по понятным причинам не торопятся проходить проверку, опасаясь, что в случае выявления каких-либо расстройств это скажется на их карьере. Поэтому есть все больше причин полагать, что британская статистика недооценивает масштабы проблемы. В 2008 году британская благотворительная организация «Combat Stress» («Боевой стресс») отмечала участившиеся случаи обращения ветеранов за помощью. В исследовании, опубликованном в сентябре 2009 года, сообщается, что число ветеранов войн в британских тюрьмах увеличилось за предыдущие пять лет на треть и составило почти десять процентов от общего числа заключенных. Около половины из бывших военных страдали от ПТСР, и у большинства были проблемы с алкоголем и наркотиками; осуждались же ветераны, как правило, за насильственные преступления, в частности – за насилие в семье.

По мнению Паулы Каплан, еще одна из причин распространения ПТСР – это изменения в военной политике Соединенных Штатов. Во время Второй мировой войны раненых и обессиливших солдат отправляли на лечение подальше от мест сражений и давали время на восстановление. Теперь же руководство держит их поближе к боевым действиям, убеждая, что они скоро поправятся и снова встанут в строй. Для облегчения симптомов используются антидепрессанты. В британской армии вместо этого разработан комплекс профилактических мер, получивший название «управление риском травматизма». Весь курс терапии строится на работе одного человека: он специально обучен видеть среди солдат тех, для кого риск травмы особенно велик, и убеждать их, что они не одиноки и не будут брошены на произвол судьбы. И, как ни странно, метод работает: для солдат много значит поддержка от сослуживцев, которым они доверяют. Тем не менее, многие из них возвращаются из боев серьезно искалеченными.

Главная же причина психологических травм у военнослужащих – это сама человеческая природа. Человек – отнюдь не прирожденный убийца, и все его естество противится отнятию чужой жизни. Даже в битве при Гёттисберге солдаты северных штатов и Конфедерации предпочитали лишний раз не стрелять друг в друга. Опрос американских солдат во Вторую мировую войну также принес удивительные результаты: от семидесяти пяти до восьмидесяти пяти процентов не стреляли по противнику, если на то не было прямого приказа или необходимости. Ведь страх убийства – это гораздо более серьезная причина «боевого истощения», нежели страх быть убитым. В описании одного случая, составленном Паулой Каплан, также хорошо продемонстрировано присущее человеку нежелание убивать:

11 сентября 2001 года Дрю прямо из школы пошел записываться в ряды новобранцев вооруженных сил. В нем горело желание отомстить за смерти своих сограждан и защитить страну. Однако некоторых моментов он не предвидел. Например, что один из этапов начальной военной подготовки предполагает перебежки по стрельбищу с винтовкой наизготовку и криками «Смерть! Смерть!». Дрю был настолько потрясен, что его стали посещать мысли о суициде. Думать о самоубийстве было легче, чем об убийстве «врага». Однажды ночью желание убить себя стало столь сильным, что он испугался всерьез, самовольно покинул часть и сбежал домой.

Когда американское командование обнаружило, что солдаты не хотят стрелять, оно изменило методы тренировок. Это принесло определенные результаты: в Корее огонь по противнику вели уже пятьдесят пять процентов солдат, однако многие мимо – и, видимо, намеренно. Об этом говорят и данные войны во Вьетнаме: там на каждого убитого солдата противника в среднем было выпущено пятьдесят тысяч пуль. Современное оружие обезличивает убийство, превращает его в некое дистанционное воздействие. Однако Дэйв Гроссман, офицер армии США в отставке, говорит следующее: «Когда смотришь в глаза другому человеческому существу, принимаешь решение убить его и наблюдаешь за его смертью от твоей руки – война проникает в тебя и разрушает до самых оснований. Если мы поймем это, мы поймем и весь ужас, поселяющийся в человеке после совершенного им убийства в сражении». Поэтому условия ближнего боя – лицом к лицу – можно считать одной из причин столь частых случаев развития ПТСР у солдат в Ираке.

Чтобы возникла сама возможность войны, необходимо превращение множества людей, мужчин и женщин, обычных добропорядочных граждан в убийц. Лонни Атенс отмечает, что открытый им процесс социализации насилия может рождать как жестоких преступников, так и солдат. В самом деле, многие методы современной военной подготовки будто списаны с книги Атенса. Жесткое подчинение входит в базовую программу: строгая дисциплина подавляет личность новобранца, отрывает его от прошлого, дезориентирует и сокрушает. Сделав человека беззащитным и сверхвосприимчивым, система затем навязывает ему близкие отношения с сослуживцами и инструкторами, ведь в бою потребуются доверие, взаимовыручка и безоговорочное подчинение. Агрессия вырабатывается в спаррингах и других формах одиночного и командного боя, где новобранцы постепенно усваивают язык и систему образов насилия. Психологическая атмосфера в коллективе – это жестокость и садизм в отношении к более слабым и восприятие врага как недочеловека. На некоторых специальных курсах бойцов обучают визуализировать врага как объект чистой ненависти, чтобы они умели вызывать в себе ярость.

Итак, современная военная подготовка направлена скорее на культивирование жестокости, нежели храбрости, чести мундира и прочих музейных ценностей. Из солдат получаются превосходные машины убийства, но вместе с этим возникают и проблемы. Ведь необходимо провести черту между использованием насилия против вражеских солдат и против собственных сограждан или членов семьи; слишком часто эта грань в сознании профессионального военного отсутствует. Филипп Зимбардо говорит так:

В условиях боевых действий под влиянием сильного стресса, предельной измотанности, страха, злости, ненависти и жажды мести человек утрачивает моральные ориентиры и смерти противника ему уже мало. В строю поддерживается строгая дисциплина, и каждый солдат знает, что несет ответственность за свои действия и находится под надзором сержанта. Поэтому вся его ярость выплескивается за строем – в зверских изнасилованиях и убийствах мирных граждан.

Ричард Родес отмечает, что не в последнюю очередь эти проявления жестокости спровоцированы ощущением предательства. Солдаты видят офицеров, не желающих рисковать жизнью вместе с ними, нелепые смерти под огнем своих же войск по чьей-то ошибке, упадок дисциплины, бракованное оружие и технику, призывы к мести за погибших товарищей, неуставные отношения и преступные действия (пытки, к примеру), отсутствие политической поддержки тех сил, которые прежде сами отправили их воевать. Все это ожесточает человека до той последней степени, которую Лонни Атенс назвал вирулентностью, и ведет к военным преступлениям вроде резни во вьетнамской деревушке Ми-Лаи и пыток в иракской тюрьме Абу-Грейб.

Интимные отношения

Мы уделили достаточно внимания жестокому обращению с детьми и ненадежным привязанностям, чтобы понять: при такой распространенности этих явлений интимные отношения между взрослыми тоже будут содержать массу проблем. Многие дети, научившись подавлять свои эмоции, не умеют их регулировать. Многие привыкают к агрессии и насилию в семье и накрепко усваивают, что взрослым нельзя верить. У многих сексуальность, не успев пробудиться, принимает извращенные и садистские формы. Все эти печальные факты отражены в длинных колонках статистики.

По данным «Международной амнистии» (международной неправительственной организации), треть женщин в мире в течение жизни подвергались избиениям, принуждению к половой связи или другим формам насилия. В семидесяти процентах случаев в убийстве женщины виновен ее сексуальный партнер. В Великобритании сообщения о насилии в семье поступают в полицию ежеминутно, каждую девятую женщину избивает супруг. Кроме того, по статистике женщины подвергаются оскорблениям действием тридцать пять раз, прежде чем решают обратиться в полицию. Каждый день происходит сто шестьдесят семь изнасилований, из них сорок пять процентов совершается собственно сексуальными партнерами; они же виновны почти в половине женских убийств. Статистика браков также неутешительна: в 2008 году в Англии в половине случаев за свадьбами следовали разводы. В США в середине девяностых Дэниел Гоулман сообщал о том, что две трети браков распадались вскоре после заключения. Иногда развод – это лучший способ завершить болезненные, травмирующие супругов отношения, однако слишком часто он влечет за собой новые травмы – и для родителей, и для детей. И слишком часто люди, разорвав одни отношения, тут же завязывают другие, столь же бесплодные.

Д. Гоулман видит корень всех проблем в воспитании. Во многих культурах мира мальчики и девочки играют в разные игры и вообще мало общаются друг с другом. Мальчики объединяются для игр в группы и гордятся своей силой и независимостью. У девочек же все наоборот: отношения в их небольших группах основаны на совместной деятельности и заботе друг о друге. Родители в отношениях с дочерьми также более эмоциональны, чем с сыновьями. Поэтому, пока мальчики учатся подавлять в себе чувство страха, вины и беспомощности, у девочек развивается эмоциональный интеллект. В результате к зрелости юноши и девушки подходят с разным пониманием интимных отношений: для девушки это, в первую очередь, – совместные переживания, для молодого человека – совместная деятельность, а лишние эмоции – ни к чему. И когда в совместной жизни появляется повод для обвинений и критики, мужчина отгораживается стеной молчания. А отсюда уже недалеко до развода – ведь каждый из супругов начинает чувствовать себя одиноким, а отношения представляются ему безнадежными. Отсутствие близкого человека, на которого можно опереться среди всех жизненных перипетий и треволнений, негативно отражается и на здоровье: подавление собственных эмоций вызывает хроническую усталость, аллергии, астму, артрит, язвенный колит и рак.

Психическое здоровье

Насилие принято считать естественным проявлением человеческой натуры, но это не значит, что в действительности оно не является проявлением расстройства психики. Фундамент душевного здоровья закладывается в утробе матери, в младенчестве и детстве, поэтому если сегодня психические заболевания так распространены – это значит, что весь наш мир болен и травмирован. Согласно данным за 1994 год, почти у половины населения США когда-либо обнаруживались разные формы психических расстройств, включая алко– и наркозависимость. Недавнее же исследование, проведенное Национальным институтом психического здоровья США, показало: более чем у четверти людей старше восемнадцати лет (а это шестьдесят миллионов человек) ежегодно подтверждается диагноз «психическое расстройство», причем почти половина из них обнаруживает симптомы сразу нескольких расстройств. По этой же причине чаще всего признаются недееспособными граждане США и Канады в возрасте от пятнадцати до сорока четырех лет; похожая ситуация сложилась и в Великобритании.

Наиболее «популярными» диагнозами в этих странах стали тревожные и аффективные расстройства, в том числе депрессия, биполярные расстройства, приступы паники, различные фобии и синдром общей тревожности. Кит Оутли с коллегами в связи с этим пишут следующее: «В большинстве случаев глубокая депрессия, некоторые формы тревожных и аффективных расстройств – это реакции на внешние обстоятельства и события, развивающиеся из-за катастрофического несоответствия с ожиданиями». Они выделили три типа детских переживаний, ведущих к депрессии в зрелости: развод родителей, насилие со стороны родственника или друга и, наконец, событие, пугающее настолько, что мысли о нем преследуют человека долгие годы спустя. Сью Герхардт также считает, что депрессия зарождается еще в детстве, в атмосфере презрения и нареканий, где у ребенка возникает ощущение, что он в чем-то ущербен и не достоин любви. Итак, детские травмы следует признать основной причиной тревожных и аффективных расстройств.

Алкоголизм, наркомания и расстройства пищевого поведения развиваются при таких же обстоятельствах – как способ защититься от негативных эмоций. Например, алкозависимость часто бывает следствием тревог, стресса, душевной боли, низкой самооценки, импульсивности, агрессии, депрессии и других расстройств, а они, в свою очередь, являются продолжением детских травм. Многие люди с этими симптомами не обращаются к психиатру, или же сами симптомы у них недостаточно выражены для постановки клинического диагноза. Но и без диагноза эти состояния остаются болезненными и требуют облегчения, а все, что ведет к нему, смягчает боль и приносит облегчение, может стать причиной зависимости. Здесь имеется в виду не только алкоголь, но и вполне безобидные вещества – сахар, чай, кофе, шоколад, а также табак, аспирин, парацетамол (тайленол, ацетаминофен) и валиум (диазепам). Есть и список запрещенных препаратов, и он постоянно пополняется: каннабиоиды, кокаин, героин, экстази, амфетамины и так далее. Более того, к формированию зависимости ведут и многие, обыденные на первый взгляд занятия: шопинг, компьютерные и азартные игры, секс, тренировки в спортзале. То есть все, что помогает отвлечься от негативных эмоций.

Многочисленные расстройства пищевого поведения – анорексия, булимия, компульсивное переедание – это тоже всего лишь способ совладать со стрессом и лишними переживаниями. В Англии около миллиона человек имеют такие проблемы, в Америке – восемь-десять миллионов, большинство из них – женщины. Если к этим расстройствам причислить и ожирение – цифры подскочат. В 2005 году Всемирная организация здравоохранения насчитала среди населения планеты примерно четыреста миллионов людей, страдающих от ожирения, и показатель этот стремительно растет. В США к тому времени от чрезмерной полноты страдал каждый третий взрослый и каждый четвертый – в Великобритании. Ассоциация расстройств пищевого поведения так объясняет сложившуюся ситуацию: «Проблемы с пищей возникают, когда люди начинают использовать ее (пусть даже неосознанно) как лекарство от неприятностей: скуки, беспокойства, тоски, злости, одиночества, стыда, стресса, болезненных эмоций и воспоминаний. Тогда еда сама превращается в неприятность». Причинами переедания также могут стать низкая самооценка, неуверенность в себе, проблемы в семье, потеря близкого человека, физические, сексуальные и моральные издевательства. Вот слова из интервью с Джейн Григ, в прошлом страдавшей от анорексии:

Когда я была анорексиком, душевная боль была столь сильной, что единственным лекарством от нее оставалась боль физическая. Мысль о суициде почти не покидала меня. Излечиться от этой болезни сложно именно из-за методов лечения… Ведь анорексия никак не связана с голоданием, все дело в низкой самооценке – настолько низкой, что кажется, будто не заслуживаешь того пространства, что твое тело занимает в этом мире. Поэтому людей с этой болезнью в первую очередь нужно убеждать в том, что их жизнь ценна не менее, чем чья-то еще, что они способны на гораздо большее, чем отказ от пищи.

Социальное давление – еще один могучий фактор, заставляющий человека стремиться к стройности. Психотерапевт Сьюзи Орбах полагает, что наше ощущение тела, или иначе – физическое «Я», во многом подобно «Я» интеллектуальному и эмоциональному. Реализация его генетического потенциала начинается еще в детстве, и тут необходимы не только здоровое питание и активный образ жизни. Физическое «Я» как губка впитывает в себя семейные и общественные ценности и убеждения, касающиеся идеальных телесных форм. Но сегодня такой идеал в нашей культуре – один-единственный, и С. Орбах видит в этом настоящую беду. Ведь статистика по анорексии, ожирению и самоистязаниям говорит о том, что в действительности с представлениями общества о красоте и здоровье далеко не все в порядке.

Часто одни и те же расстройства проявляются сразу у нескольких членов семьи, поэтому несложно предположить, что дело здесь в наследственности. Например, у детей, чьи родители страдали депрессией, риск ее развития в шесть раз выше среднего, и почти у трети из них наблюдаются эмоциональные расстройства. Однако как показывают многие исследования, одной лишь генетической предрасположенности для развития психического отклонения недостаточно – необходимо воздействие среды. Например, о степени предрасположенности женщины к депрессии вернее всего можно судить по характеру ее отношений с матерью в детстве. Лишенность ребенка эмоциональной поддержки, скорее всего, приведет к неспособности управлять отрицательными эмоциями в зрелости. И если даже в действии генов сомневаться не приходится, оно может оказаться эпигенетическим выражением внутриутробных или младенческих переживаний.

Размышления

Жизнь человека полна потенциально травмоопасных событий. Какой будет наша реакция на каждое из них – зависит лишь от нашей собственной эмоциональной, психологической и физической выносливости. Если нам достались здоровые гены, любящие родители, если мы росли в мирном и гармоничном обществе – в зрелости, скорее всего, нам удастся пройти сквозь все жизненные невзгоды, сохранив собственную личность относительно невредимой. Но если нам не повезло, и в генах заложены предрасположенности к расстройствам, которые не заставляют себя ждать и проявляются под влиянием дурного обращения в семье, напряженной обстановки в обществе или просто несчастных случаев в младенчестве и детстве? В этом случае даже в не самых сложных ситуациях мы оказываемся беззащитными перед травмами, способными расстроить наши отношения с обществом, пошатнуть здоровье и душевное равновесие.

В наши дни внимание науки и общественности сконцентрировано на поиске генетических причин человеческих и социальных недугов. Взаимосвязи генов с болезнями, расстройствами психики и поведения обнаруживаются одна за другой. Однако довольно редко в том или ином расстройстве повинен некий конкретный ген: каждое движение в организме – это результат совместной работы множества генов, а сбои происходят чаще из-за особенностей экспрессии генов, нежели из-за их мутаций. Как показывают исследования в области эпигенетики, наследственная предрасположенность к чему-либо проявляется только под действием соответствующих внешних условий. Иначе говоря, генетический потенциал – это лишь материя, а форму ей придает все, что с нами происходит, от момента зачатия и до последнего вздоха. Стоит отметить, что в последнее (по историческим меркам) время естественный отбор генетического материала в обществе идет в том направлении, при котором приоритет получает самый агрессивный и склонный к соперничеству человек – если не самый жестокий и кровожадный.

По данным статистики, насилие и психические расстройства просочились во все сферы жизни нашей цивилизации и теперь угрожают полностью затопить ее подобно приливной волне. Мы же почему-то смотрим сквозь пальцы на происходящее, предпочитая делать вид, что агрессия и насилие – наши врожденные черты, и виним в них эволюцию. Бесспорно, гены влияют на наше поведение, но не меньше, а то и больше на него воздействует наш жизненный опыт. Поэтому на самом деле мы – не заводные куклы на пружинном механизме наследственности, мы сами творцы своих судеб. И принимаясь за творение, на беду себе слишком часто игнорируем собственные травмы – корень многих зол.

Коллективные травмы и болевое тело

Многие зверства и трагедии нашего мира совершаются из-за коллективных травм, которые таким способом превращаются в наследственные. Вторая мировая война вспыхнула как реакция Германии на боль поражения в Первую мировую, и до сих пор немцам все еще сложно примириться со своей историей. Ведь и холокост – травма всего еврейского народа, отзывающаяся в жестокой и непримиримой войне Израиля с палестинцами – это тоже часть их истории. По всему миру память о прошлом раздувает тлеющие искорки вражды в пожары этнических чисток, как в Боснии, и геноцида, как в Руанде. Ответом на угнетение, эксплуатацию и насилие всегда были и остаются этнические, расовые, межрелигиозные, кастовые и классовые конфликты. С международного уровня можно спуститься на бытовой, но и здесь корни вражды между семьями и бандами, как правило, ведут в прошлое – к тому моменту, когда один причинил зло другому.

Мы твердо убеждены, что до эпохи Великого Падения коллективных травм в нашем мире было гораздо меньше: энергию, накопившуюся в потенциально травмоопасных ситуациях, наши предки, охотники и собиратели, умели высвобождать – для этого у них существовали церемонии и ритуалы. Но после Великого Падения зародились цивилизации, где эмоциональную боль было принято подавлять либо использовать во славу народа, империи и так далее. Без лечения такие травмы разрастаются в течение всей жизни человека, но они не исчезают и с его смертью: в обучении, в коллективном сознании, в эпигенетике они передаются следующим поколениям. Полученную в наследство от предков боль они дополняют собственными травмами и снова завещают ее потомкам. Некоторые травмы, разумеется, с течением лет и веков забываются и сходят на нет, но есть и другие, которые лишь разрастаются. Пока травма подавляется или не осознается обществом, она незаметно поглощает его жизненный потенциал и превращается в пороховую бочку, ожидающую искры насилия. Такой взгляд представлен, в частности, у философа Экхарта Толле в его описании болевого тела:

После любого сильного негативного переживания сохраняются отголоски боли, которых человек не замечает либо не хочет замечать. Постепенно эти отголоски сливаются в единое энергетическое поле, поселяющееся в каждой клетке организма. Оно объединяет в себе детскую боль, отрицательные эмоции молодости и зрелости… Это и есть болевое тело. Природа его не чисто индивидуальна – есть в нем и частички каждой боли, когда-либо испытанной каждым человеческим существом начиная с древнейших времен… Эта боль по-прежнему обитает в коллективном духе человечества и накапливается с каждым днем… Возможно, хотя подтверждений этому пока нет, информация о коллективном болевом теле записана в каждой человеческой ДНК – ведь даже новорожденные дети появляются на свет, уже обладая болевым телом.

У коллективной травмы – будь то обида, горе, потеря или жажда мести – как правило, есть ядро, вокруг которого общество объединяется. Объединяясь в толпы, банды, военные подразделения, движимые общей болью, люди совершают действия, немыслимые для каждого из них по отдельности: поджоги, грабежи, изнасилования, пытки, линчевания и массовые убийства. В то же время боль и отчаяние могут обратиться и против своих носителей – тогда целые культуры вымирают в нищете, болезнях и депрессии. По словам Э. Толле, в большей части насилия, причиняемого человеком человеку, повинны не преступники и душевнобольные, а почтенные граждане, стоящие на службе общества. В самом деле, коллективное эго, как и любое индивидуальное, может быть поражено глубокой паранойей; пример тому – мировоззрение современных американцев, помешанных на войне с коммунизмом и исламской «осью зла».

Коренные народы и наследственные травмы

Наиболее яркие примеры коллективных и наследственных травм можно найти в истории аборигенных народов, живущих или живших по всему миру. За знакомством с европейцами следовали эпидемии неизвестных им болезней, геноцид со стороны колонистов, изгнания с родных земель и священных мест, насильственное насаждение западной культуры, разлучение детей с семьями и помещение их в школы-интернаты и духовные миссии. Потеря собственных традиций – многим племенам запрещали проводить ритуалы и говорить на родном языке – усугубляла травмы, ведь прежде боль изливалась и исцелялась именно в песнях, танцах и обрядах. Под этим грузом аборигены теряли чувство собственного достоинства: местное, неевропейское, происхождение считалось позором. В результате многие коренные народы оказались раздавленными собственной болью, копившейся веками под колониальным гнетом, и лишь недавно и немногие из них получили возможность к исцелению и возрождению своих культур.

В Северной Америке вскоре после прихода белых от болезней вымерло девяносто-девяносто пять процентов местных жителей. Например, население островов Королевы Шарлотты у побережья Аляски сократилось с восьмидесяти тысяч до всего лишь пятисот человек. Но, несмотря на последовавшие опустошения, гонения и геноцид, индейцы – те горстки, что уцелели – сумели сберечь свои традиции – в кругу семьи, в памяти, в сердцах. Ведь залог выживания человека – в его духовности. А духовность американских индейцев зиждилась на понимании взаимосвязи всех вещей в мире, поэтому от родового очага она распространялась на всю вселенную; эти отношения глубокого родства преодолевали пространство и время и соединяли настоящее с прошлым и будущим. Но эпидемии и геноцид наполнили эти отношения болью и горем и затопили их настолько, что и сама земля пропиталась травмами.

Тем не менее, многие люди из разных коренных народов сумели возвыситься над своими травмами, сохранить духовное единство с миром и распространить его на своих потомков. Они прославляли тайный промысел Творца, защитивший от вымирания и забвения их языки, верования и обычаи. Теперь у них есть возможность попытаться сложить осколки своей культуры в нечто целое и снова научиться через сны и видения достигать высших миров. Сохранение традиций от многих поколений требовало могучей веры и смирения. Так, когда европейцы пришли в Австралию и принялись вырезать мужское население, вся культура австралийцев оказалась под угрозой, ведь носителями и учителями традиции в их племенах были именно мужчины. Но аборигены пошли на унижение и передали знания истории и легенд, обрядов и церемоний своим женщинам, чтобы те могли обучить им будущие поколения. И только несколько лет назад функция хранителей традиции вновь стала переходить к мужчинам.

Изучая историю травм североамериканских индейцев, Синтия Уэсли-Эскимо и Магдалена Смолевски увидели, что ныне в их возрождаемой культуре среди традиций, верований и обрядов все еще текут реки неизбывной боли. Часть коллективной памяти этих народов будто бы накрыта темным покрывалом, которое мешает им созерцать свою травму в видениях и исцелять ее. Так появляется культурная амнезия, разобщенность. Но сами травмы при этом остаются реальными, они вновь и вновь проявляются в действии эпигенетических механизмов, и именно из-за них эти народы не могут построить здорового полноценного общества. Будущее индейцев (аборигенов и туземцев по всему миру) зависит о того, смогут ли они в своем коллективном бессознательном достигнуть потока боли, струящегося из прошлого, и исцелить от нее свой рассудок, души, эмоции и тела. А пока этого не произойдет, их дети будут просто выживать, изобретая себе различные защитные механизмы против боли. Но многих людей их собственная защита делает неуравновешенными, а травмы, полученные в наследство от предков, все равно проявляются – в тех или иных расстройствах.

Анализ проблемы Шри-Ланки

Шри-Ланка, некогда бывший райским островом, ныне может служить панорамным изображением коллективной травмы. Гражданская война раздирала эту страну более четверти века, и уже перед ее долгожданным завершением, в 2009 году, там разгорелось одно из самых жестоких сражений. Некоторые же районы острова и прежде страдали больше других: в 2004 году по побережью прокатилось цунами, стерев с лица земли множество деревень. Психиатр Дайя Сомасундарам составил описание глубоких социальных травм в то время, когда война еще шла полным ходом.

Все началось с конфликта между тамилами (этническим меньшинством) и сингалами (доминирующей нацией). Постепенно деревенская культура тамилов пришла в упадок – вместе с их деревнями, разрушенными войной или смытыми цунами. Народ охватила депрессия, семейные узы ослабевали, распадались социальные институты и структуры. Даже деревни, в которые тамилы вернулись и отстроили заново, уже не были прежними: появилось множество переселенцев, и давние отношения были навсегда нарушены. Некогда каждый дом в тамильском селении был подобен материнскому чреву – мирному и безопасному уголку. Здесь обитала не только сама семья, но и духи предков, которым воздавали должные почести. Теперь же, когда люди возвращались к своим жилищам, они не могли восстановить с ними духовной связи. Многие даже не ремонтировали свои дома, а поселялись во временных хижинах и не распаковывали дорожных мешков, готовые в любой момент вновь искать спасения в бегстве.

Привычные общественные отношения тоже отошли в прошлое. Авторитет родителей, старейшин и деревенских предводителей был непоправимо подорван их безропотной покорностью перед военными. Старейшины не знали, как вести себя в условиях боевых действий и справляться с их последствиями, поэтому казались бесполезными. В плотной когда-то ткани семейных уз теперь зияли огромные дыры: многие люди были убиты, искалечены или потерялись в изгнании. Особенно тяжело было семьям, потерявшим кормильцев или не ведавших о судьбе пропавших – это добавляло тоски и неопределенности. Селения оставались без предводителей, торговцев, мастеров, люди утрачивали прежние навыки ведения хозяйства. Некоторым, более умным и способным, удавалось избежать травм и покинуть страну, другие же оставались, и на таких часто охотились вооруженные группировки своих же тамилов. Лидерские качества тоже не приветствовались – потенциальных конкурентов убивали, изгоняли или заставляли сидеть тихо.

На молодых людей война оказывала особенно сильное влияние, ведь они за свою недолгую жизнь видели только террор и насилие. Им пришлось пережить гибель близких, повидать сотни искалеченных тел и разлагающихся трупов. Их дома сжигали и разрушали, на них сбрасывали бомбы, в них стреляли и выжигали артиллерийским огнем. Они научились выживать, но потеряли веру в будущее. Поначалу молодежь активно участвовала в спасении соплеменников и строительстве временных лагерей, но постепенно боль и горе от потери собственных семей захлестнули и их. Централизованная власть и опытные руководители в лагерях отсутствовали, подросткам там было нечего делать, и они сами стали сбиваться в соперничающие банды, соревнующиеся в жестокости – ведь это была единственно известная им модель социального поведения. Многие дети помладше, неспособные осознать, что стоит за пропагандой и рекрутскими наборами, подрастая, сами становились солдатами.

Д. Сомасундарам установил, что психологические нарушения, в частности, депрессия, гораздо более характерны для беженцев и изгнанников, нежели для тех, кто оставался в своих домах или вернулся в них. Это и неудивительно. У детей, вынужденных покинуть свои дома, сепарационная тревожность, когнитивные нарушения, расстройства поведения и сна появлялись особенно часто. Между родителями же часто возникали ссоры из-за сложной экономической обстановки в переполненных лагерях и почти полного отсутствия личных вещей. И без того нелегкую семейную жизнь усложняли увечья, например – потеря руки или ноги; это вызывало чувство стыда и неполноценности и приводило к распаду семей. Людям, пережившим пытки, было сложно завязать интимные отношения, они становились замкнутыми, раздражительными и не проявляли желания участвовать в какой-либо деятельности. В одной местности Д. Сомасундарам насчитал девяносто два процента детей, переживших серьезные потрясения – сражения, артиллерийские удары, смерть родных. Из них пятьдесят семь процентов были глубоко травмированы этими переживаниям, у двадцати пяти процентов развилось ПТСР. Более масштабное обследование школьников показало: из тех, кто пережил войну и цунами, от ПТСР страдали сорок семь процентов, из тех, кто видел только войну – пятнадцать.

Д. Сомасундарам выявил в обществе и более серьезные психологические изменения. Многие реакции на травмы стали восприниматься как норма, хотя выражались они в общей напряженности, повышенной возбудимости, раздражительности, пугливости, бессоннице и ночных кошмарах. Люди не выходили из глубокого уныния, их кругозор сужался, сознание было заторможено и заполнено либо образами смерти, либо скудными, приземленными, косными мыслями о выживании и повседневных нуждах; заглядывать в будущее никто не пытался. Бывшие соплеменники перестали доверять друг другу, каждый боялся, что сосед предаст его или не выполнит обещания. Исчезла вера в правосудие и закон, пришли в упадок социальные институты, культура и система ценностей – не только в обществе, но, в первую очередь, в головах его членов. Многие настолько смирились с судьбой и потеряли мотивацию к действиям, что отказывались селиться в новых деревнях или отстраивать старые, предпочитая относительную безопасность лагерей для беженцев.

Зато жестокость и террор в ответ на террор проникли во все виды деятельности и отношений, стали новыми социальными нормами, закрепленными чуть ли не законодательно. Борьба с несправедливостью и дискриминацией вызвала к жизни антитеррористическое законодательство, милитаризацию общества и охоту за тамилами, особенно молодыми. Начались массовые задержания, аресты, убийства и исчезновения, тамильские боевики отвечали на это удвоенной жестокостью. Но виновные в зверствах избегали наказания. Пытки стали рутиной, обычным методом подчинения воли индивидуума и целых сообществ. Те, кто выжил под пытками и дождался освобождения, были безнадежно сломлены; изуродованные тела остальных выставлялись на всеобщее обозрение для устрашения. В обществе разрасталась травма, страх расползался повсюду – незаметный, но всепроникающий. Цунами же, разрушительное стихийное бедствие, всего лишь пронеслось по побережью, оставив за собой разрушения и человеческие жертвы, но не вызвав серьезных травм у выживших.

История, однако, знает и другие катастрофы, которые меняли жизни людей, семей, сообществ и народов, потрясая их до самых оснований. И они продолжают травмировать потомков, навеки застыв в фольклоре и литературе, как насекомые в янтаре. Именно таким бедствием стала одна из ночей в 1996 году, когда четыреста тысяч человек, спасая жизни, уходили прочь из своих деревень сквозь дождь и артиллерийский огонь. Объятые ужасом, они переполнили дороги и медленно шли, оставляя старых и слабых на обочинах. Там, куда они стремились, в наспех сооруженных лагерях для беженцев, не было ни особых удобств, ни тем более привычных им условий для жизни. В одночасье они лишились не только домов и семей, но и гордости, достоинства, надежды и смысла жизни. В мае 2009 года гражданская война завершилась, правительственные отряды добивали последние отряды «Тамильских тигров». Тысячи мирных граждан погибли, сотни тысяч были насильственно перемещены по требованию международного сообщества. Остается лишь надеяться, что, перенеся столько глубочайших травм, жители Шри-Ланки смогут примириться друг с другом и вернуться к мирному сосуществованию, однако поводов к таким надеждам пока мало. Вот что написал в начале января 2009 года (незадолго до своей гибели) редактор цейлонской газеты «The Sunday Leader» Ласантха Викраматунга:

…Оккупационное правительство на севере и востоке острова постарается лишить живущих там тамилов всякого достоинства и навсегда превратить их в людей второго сорта. Не думайте, что впоследствии, когда война закончится, так называемое восстановление и развитие их как-то утешит. Раны, полученные на этой войне, не затянутся никогда, и нам придется иметь дело с еще более отчаявшимся и ожесточенным народом, чем прежде. Проблема, которую можно было решить в политическом диалоге, теперь навсегда превратится в гнойник на теле страны, готовый в любую минуту прорваться новой войной.

Коллективные травмы как инструмент и оружие

В нынешнем мире широко распространилась практика использования коллективных травм как болевых точек – против самого общества, разрушая его устои, ценности, отношения. Например, массовые изнасилования женщин и девочек в Боснии были тяжким ударом по культуре, где девственность и супружеская верность считаются добродетелями. Кроме того, родителей жертв заставляли наблюдать за изнасилованиями, чтобы унизить их роль защитников своих дочерей. Благотворительная организация «Save the Children» («Спасем детей») наглядно описывает применение подобных современных методов ведения войны против мирных жителей:

Мирные граждане больше не являются «случайными» жертвами – теперь массовый террор и насилие над ними превращаются в целенаправленную стратегию. Разрушение домов, школ, религиозных сооружений, уничтожение урожая на полях становятся обычным делом, так же как пытки, изнасилования и заключения в лагеря. Сегодня война направлена не только на отнятие жизни, но и на разрушение образа жизни. Под удар попадают «вражеские» социальные институты и культурные традиции, ведь без них людям будет не оправиться от принесенных войной страданий… Ключевая цель современной политики насилия – создание атмосферы ужаса и террора, которые бы пронизали все сферы жизни общества и облегчили его покорение.

Арлин Одергон, американский психолог, говорит о том, что кошмарные страницы истории не открываются вдруг, внезапно. Политики намеренно раздувают пламя ненависти и жажды мести. Призывы к отмщению раздаются в тщетной надежде на преодоление коллективных травм; тщетной, потому что, заставив врага почувствовать свою боль, страдать и платить по счетам, исцелиться самим невозможно. Месть лишь умножает несправедливость и несет новые травмы, которые в будущем обязательно вспыхнут вооруженными конфликтами. Для исцеления нам нужно стряхнуть с себя эмоциональное оцепенение и взглянуть в глаза собственным травмам и их причинам. И сделать это следует из любви и уважения к погибшим и для примирения с потомками давних врагов, невиновными в их преступлениях. Месть бессмысленна.

Мэри де Янг рассматривает проблему с более оптимистичной точки зрения: по ее мнению, коллективная травма может сплотить людей не только для мести, но и для оживления собственной культуры. Когда некое событие становится трагедией для всего общества – как атака на Всемерный торговый центр или смерть принцессы Дианы – принятые на Западе похоронные ритуалы теряют свое значение. В этих случаях, желая помянуть погибших, люди создают стихийные мемориалы и приносят к ним символические дары памяти – цветы, игрушки, письма, поэмы и прочее. Так люди «совместными усилиями творят новый ритуал, наполненный смыслом для всего общества. В нем они могут поделиться своей скорбью и страхом, в нем нет ограничений на выражение эмоций и ношение траура. Скорбящим здесь может стать любой».

О важности ритуалов говорит и опыт американских ветеранов войны во Вьетнаме: солдаты африканского и азиатского происхождения страдали от ПТСР чаще, чем белые американцы. Причиной тому могут быть все еще сильные в то время расовые предрассудки, которые препятствовали цветным принимать активное участие в публичных церемониях. Губительным может оказаться и желание большинства двигаться дальше, не дожидаясь исцеления от травм отдельных индивидуумов и не включая их боль в общий культурный контекст. В самых вопиющих случаях общество может попытаться и вовсе исключить из своей истории некоторые нелицеприятные моменты или представить их в более выгодном свете – так было в США и Австралии, так поступали в разные времена и в разных странах. Часто пережившие трагедию чувствуют своим долгом не только помнить о ней, но и напоминать остальным, чтобы она не повторилась вновь. Но большинство людей не хотят слышать правды и превращают истории о грязи, крови и смерти в общественно одобренные героические сказания о храбрости и благородстве.

Размышления

До сих пор мы уделяли внимание главным образом жертвам коллективных травм, однако не стоит забывать и об их виновниках, ведь это тоже пострадавшие, нуждающиеся в исцелении. Чаще всего они продолжают жить с чувством вины и стыда, которое передается их потомкам. Особенно это видно в Австралии и других странах с колониальным прошлым, где люди пытаются замолить преступления своих предков перед коренными народами и найти путь к примирению. Такая же ситуация сложилась и в Германии, где граждане по-прежнему ощущают на своих плечах груз ответственности за деяния прадедов.

И жертвы, и преступники часто чувствуют себя преданными и обманутыми – правительством, военным командованием, полицией и так далее, а также друзьями, родственниками, соседями и обществом – всеми, кто отвернулся от них или не сумел поддержать. Но сегодня мы живем в глобальном обществе, поэтому и вина в предательстве ложится на всех. Слишком часто, когда жертвы трагедий просят у мира помощи, мы делаем вид, что к нам это не относится. Слишком часто, услышав в новостях об очередном несчастье, мы изгоняем эту информацию из сознания. Слишком часто в поиске спокойствия и избавления от эмоциональной боли мы позволяем загипнотизировать себя официальной пропагандой. Но наше молчание и бездействие неизбежно обернется травмами.

Гражданам развитых стран Запада повезло: за последние полвека на их долю не выпало серьезных коллективных травм. Но многие другие народы мира не столь удачливы: их культуры, их общины и семьи были разрушены или разрушаются прямо сейчас, и на восстановление уйдут следующие десятки, а то и сотни лет. Всех последствий коллективных травм предвидеть невозможно, можно лишь быть уверенными в их огромных масштабах. Поэтому лечение коллективных, да и индивидуальных травм здесь и сейчас жизненно важно для грядущих поколений, если мы желаем им мира и процветания.

Важность реформ эпохи второй волны

Потенциально травмоопасные ситуации – это часть нашей с вами жизни и, к сожалению, неустранимая. Природные катастрофы, несчастные случаи, болезни, потери близких и разрывы отношений происходили и, видимо, будут происходить всегда. Этих несчастий нельзя избежать совсем, но можно, однако, попытаться снизить их число или сделать их последствия менее болезненными, можно сделать человека и общество более жизнеспособными и стойкими к их воздействиям. Эта задача жизненно важна, поскольку невозможно излечить от травм каждого страждущего в отдельности – слишком много людей на нашей планете. Важно, впрочем, и не заходить слишком далеко в желании оградить себя от невзгод, ведь именно под ударами судьбы мы растем и развиваемся. Душе, как и нервной системе, чтобы оставаться здоровой, необходимо постоянно сталкиваться с трудностями и справляться с ними. Даже жители развитых стран, где непосредственная угроза жизни, в общем-то, редкость, часто ощущают возбуждение и душевный подъем в присутствии опасности. Без тревог и волнений жизнь стала бы слишком скучна и однообразна.

Попытки устранить потенциально травмоопасные ситуации из повседневной жизни типичны для эпохи второй волны, когда благополучие человека и соблюдение его прав стали считаться в обществе если не нормой, то как минимум идеалом. За последние два века немало было сделано для того, чтобы источников травм стало меньше, и сегодня эта работа продолжается (см. табл. 17).

Таблица 17. Некоторые виды деятельности, направленные на устранение ПТС

В мире существует множество организаций, посвятивших себя этой задаче, подробную информацию о проблеме можно найти в книгах, фильмах и в Интернете. Все эти реформы жизненно важны для прогресса, поскольку чем больше людей посвятят себя общему движению, тем больше окажется вероятность успеха всей кампании. Не менее важно для общего успеха уделять внимание и исцелению собственных травм, совершенствуясь и устраняя из собственных эмоций и поведения нежелательные элементы.

Травмы и права ребенка

В главах 17–20 было показано, что до тех пор, пока мы не оградим от травмоопасных событий своих детей, нельзя надеяться даже на частичное исчезновение травм из жизни человечества. Ведь травмы, полученные в раннем детстве, ведут к задержкам в физическом, умственном и эмоциональном развитии. Их коррекция иногда возможна, но в основном в детстве, ибо с годами становится все труднее (а к зрелости – почти невозможно) исправить дефекты в поведении и мировоззрении. На исцеление взрослого человека в лучшем случае требуются годы. Свой взгляд на высокую частотность детских психологических травм Брюс Перри выразил так: «Сегодня наше общество заражает жестокостью детей и подростков с такой скоростью, что мы не успеваем даже изолировать их, не говоря уже о лечении или реабилитации». Ясно, что для защиты детей от этих травм сделано слишком мало, и это направление в общей кампании исцеления должно стать приоритетным.

Разумеется, профилактика – это лучший метод лечения и в данном случае. Помимо снижения числа потенциально травмоопасных ситуаций профилактика может состоять в своевременном лечении тех травм, которые только готовятся проявиться, а также просто в правильном воспитании (см. следующую главу). Если оградить детей от травм еще в младенчестве, это даст кумулятивный эффект: надежная опека будет подавать детям хороший пример, впоследствии они с большой вероятностью сами станут прекрасными супругами и родителями, и уже их дети не станут свидетелями сцен домашнего насилия, не будут ему подвергаться и, следовательно, не окажутся травмированы.

Большинство мер направлено на защиту детей от дурного обращения со стороны их ближайших родственников. Однако как указывают Ричард Ридинг и его соавторы, мы совершенно забываем о вреде, наносимом детям общественными институтами, законом, традициями, социальными потрясениями и войнами. Эти авторы выступают за дополнения к Конвенции ООН о правах ребенка. Данный документ содержит не только статьи, касающиеся защиты детей от прямого вреда, но и такие, где закрепляются их права на обеспечение базовых потребностей и участия в соответствующих действиях и решениях (см. табл. 18). Р. Ридинг с коллегами желают видеть в Конвенции и положение о защите детей от эмоционального ущерба, чего на данный момент там специально не прописано.

Таблица 18. Ключевые принципы Конвенции ООН о правах ребенка (печатается по изданию: Reading et al, 2009)

В теории круг принципов, отраженных в Конвенции, охватывает самые разнообразные ситуации, в которых ребенок может получить психологическую травму, однако исполнение этих принципов на практике натыкается на некоторые трудности. Список неотъемлемых прав ребенка столь обширен, что отследить и пресечь все случаи и попытки их нарушения почти невозможно. Ни одна служба по защите детей не обладает столь широкими возможностями, чтобы обеспечить соблюдение Конвенции в любых условиях, например, в разгаре военных действий. Поэтому неудивительно, что попытки расширить в этом документе определение понятия «дурное обращение с детьми» встречают определенное сопротивление.

Существуют также и культурно обусловленные сложности. Например, Африканская хартия прав и благосостояния ребенка, в частности, гласит, что «дети должны трудиться на благо семьи, проявлять неизменное уважение к родителям и пожилым людям и помогать им в случае необходимости». Последнее положение подразумевает, что в обязанности ребенка из фермерской семьи входит помощь в разведении птицы, а дети из городских трущоб должны вместе с родителями рыться в мусорных кучах в поисках пропитания. Но в развитых странах Запада и то, и другое будет рассматриваться как эксплуатация детского труда. Остаются предметом разногласий и телесные наказания: во многих культурах они по-прежнему являются нормой, и провести черту между поддержанием дисциплины в рамках закона и физическим насилием довольно непросто. Еще более сложен вопрос о женских обрезаниях. В западном обществе не возникает сомнений в том, что это – проявление крайней жестокости, но во многих странах подобные операции – многовековая культурная традиция. Поэтому, признавая право народов на сохранение самобытной культуры, мы вместе с тем рискуем узаконить нанесение серьезного вреда миллионам детей. И наоборот, нечувствительность к социальному и культурному контексту в вопросах воспитания может привести к неадекватным мерам, которые лишь ухудшат положение ребенка в семье и обществе.

С культурными различиями тесно связан вопрос о бедности, которая часто сопряжена с дурным обращением, высоким уровнем детской смертности, подростковой беременности, пьянством, наркоманией и венерическими болезнями. Согласно Конвенции ООН о правах ребенка, ответственность за создание детям всех необходимых условий для жизни несет государство, но не все страны обладают для этого равными экономическими возможностями. Говоря прямо, в Африке благосостояние детей не может быть обеспечено на уровне, принятом в развитых странах. Более того, критика за несоблюдение положений конвенции иногда звучит даже в адрес Великобритании. Есть и другая сторона медали: предотвращение дурного обращения с детьми обходится обществу в немалые суммы, и в будущем ассигнования на эти нужды могут сократиться.

Наконец, еще одна задача, стоящая перед демократическим обществом – это определение грани между защитой ребенка и вторжением в частную жизнь. Обычно службы помощи семье ревностно следят за тем, чтобы малообеспеченные родители исполняли свои обязанности по воспитанию и расходовали выделяемые им детские пособия по прямому назначению. Но иногда требуется и более глубокое вмешательство, вплоть до изоляции детей от ненадежных родителей и помещения их в приютские учреждения. Какие права у родителей остаются в этой ситуации? И как поступить с правом ребенка на участие в решении собственной судьбы?

Поддержка семьи в теории

Один из серьезных недостатков Конвенции ООН о правах ребенка заключается в том, что человеческая жизнь, согласно этому документу, начинается в момент рождения. Но ведь мы знаем, что травмировать ребенка можно и в утробе матери, и даже до зачатия. Кроме того, установилась практика переформулировки пространных принципов Конвенции в стандартах конкретных программ контроля и коррекции. В целом, в рамках социальных дисциплин давно сложилось убеждение: поощрение за хорошее поведение как метод намного действеннее, нежели наказание за провинности. Это значит, что в качестве одной из мер по предотвращению детских травм необходимо разработать комплексную программу образования, тренингов и поддержки (как для родителей, так и для детей), которая бы начиналась еще до зачатия и сопровождала ребенка вплоть до подросткового возраста. Правительственное и медицинское вмешательство в дела семьи переместились бы в этом случае в разряд крайних мер. К сожалению, на текущий момент не сложилось четкого понимания того, как выстроить подобную систему опеки, а многочисленные социальные, экономические и культурные различия вселяют сомнения в то, что некая программа, разработанная в одном контексте, может быть успешно перенесена в другой.

В качестве первого шага в борьбе с детскими психологическими травмами нужно сделать так, чтобы как можно меньше детей появлялось на свет нежеланными. Такое, как правило, происходит с юными девочками, не готовыми к материнству. Не менее важно научить молодых людей выстраивать прочные отношения, основанные на любви, чтобы дети в их семьях были окружены заботой и вниманием. Всех этих целей можно достичь в рамках школьного образования, тренингов, работы служб поддержки семьи и частных консультаций. В идеале такие программы должны предоставлять:

• возможности для личностного развития, консультации и терапию травм;

• образование и тренинги, посвященные:

– здоровым интимным отношениям;

– контрацепции;

– нуждам ребенка до и после рождения;

– родительской ответственности;

– методам правильного воспитания;

• свободный доступ к средствам контрацепции.

Денежные пособия, социальное обслуживание, занятия и тренинги – все это должно быть доступно беременным женщинам, чтобы максимально облегчить развитие плода, а им самим помочь приготовиться к родам. Для младенца рождение – одно из наиболее травмоопасных событий, и сразу после появления на свет он крайне уязвим. Практик сопровождения родов известно множество, и важно выбрать из них ту, где опасность травмирования малыша сводится к минимуму. Задача не так проста, как кажется, ибо сегодня многие общепринятые методы считаются наносящими серьезный ущерб психическому здоровью ребенка (см. главу 17).

Постоянная поддержка матери и особенно ребенка требуется и после родов – примерно до двух-трех лет. Часто обеспечение предоставляется только тем семьям, что находятся на пороге бедности, имеют низкое социально-экономическое положение и так далее. Однако всеобщая доступность социальной поддержки оградила бы и детей из благополучных семей от насилия, халатности и появления недиагностируемых симптомов травмы. Материальная поддержка важна не менее: одиноким родителям она дала бы возможность постоянно находиться рядом с детьми либо оплачивать профессиональный уход за ними.

Было испробовано множество методов, и самым эффективным оказались, пожалуй, регулярные визиты на дом представителей социальных служб. Как показывает опыт, пока ребенку не исполнится год-полтора, посещения профессиональных сиделок с высшим образованием и социальных работников должны осуществляться как минимум ежемесячно. Работа специалистов, имеющих только среднее образование, в данном случае оказывается недостаточной. Ведь поддержка со стороны общественных организаций должна охватывать все сферы жизни матери и ребенка: их здоровье, физиологические потребности ребенка до и после рождения, эмоциональное состояние матери, ее взаимоотношения с мужем (если таковой есть), с друзьями и родными, ее взгляды на процесс воспитания, планы на будущее, уровень доходов семьи и многое другое. Профессионалы могли бы также заниматься организацией среди семей групп взаимной помощи, а при необходимости – рекомендовать им поддержку финансовых, коммунальных и прочих служб.

Весьма важно, чтобы социальных работников не воспринимали как представителей властей, чьи рекомендации обязательны к исполнению, и кто имеет право забрать ребенка из семьи в случае невыполнения тех или иных действий. Такое отношение вызовет лишь неприязнь и противодействие их работе. С матерями и другими членами семьи они должны установить долговременные отношения и стать для семей мудрыми и доброжелательными наставниками в вопросах воспитания. Когда младенец подрастет, частоту визитов можно будет снизить, однако их не следует прекращать до достижения восемнадцатилетнего возраста. Ведь специалисты должны отслеживать изменения в потребностях семей и при необходимости оказывать им дальнейшую поддержку.

Поддержка семьи на практике

Как отмечает Ричард Родес, детей, подвергшихся насилию, но не «заразившихся» жестокостью, не всегда изолируют от семей – им просто оказывают необходимую поддержку, формируют систему ценностей и указывают альтернативный путь. Очень часто детям помогают учителя. По словам Брюса Перри, во всей нашей культуре необходимо произвести изменения: разделить ответственность за воспитание подрастающего поколения между всеми членами общества, а не оставлять этот груз на плечах родителей: «Дети лишь доверены своим родителям, но принадлежат всему обществу».

К сожалению, на практике многие программы домашнего посещения показали свою несостоятельность. Некоторые достигли определенных успехов, но это были скорее исследовательские проекты с участием высококвалифицированных специалистов и хорошим финансированием. Одна из таких успешных программ проводилась в штате Нью-Йорк для малоимущих матерей-одиночек. Ее результаты – резкое сокращение зафиксированных случаев дурного обращения с детьми и обращений в больницы за неотложной помощью. Аналогичная программа в Новой Зеландии также достигла значительных успехов. В дальнейшем в ходе исследования среди пятнадцатилетних подростков в штате Нью-Йорк обнаружилось следующее: среди тех, кого воспитывали матери, участвовавшие в программе, социальные показатели значительно улучшились. Число приводов в полицию у них сократилось наполовину, число обвинений в уголовных преступлениях – на треть. Среди этих подростков было меньше курящих и пьющих, и они меньше занимались сексом.

Для предотвращения дурного обращения с детьми и минимизации его последствий было испробовано и множество других методов. Однако профессор Гарриет Макмиллан с коллегами считают, что лишь немногие из них были грамотно разработаны, а значимые плоды принесли единицы. Одной из успешных была «Positive Parenting Program» («Программа позитивного воспитания»). Ее цель – создание крепких сплоченных семей, где бы родители и дети поддерживали исключительно хорошие отношения, умели самостоятельно улаживать конфликты и справляться с проблемным поведением. Эффект программы основан на коррекции родительского понимания механизмов, действующих в семье, их мыслей, эмоций, действий – в обстановке ежедневных бытовых забот. Другая программа, «Parent-Child Interaction Therapy» («Терапия взаимодействия родителей и детей»), была разработана с целью снизить повторяемость случаев физического насилия. В ее рамках родителей обучали поддерживать в ребенке надежную привязанность и использовать словесные внушения вместо жестокости. Подобные принципы заложены и в основе программы когнитивно-поведенческой терапии: предотвращение повторных случаев насилия и оказание ребенку психологической реабилитации. Кроме этих методов психотерапии лишь немногие получили от Г. Макмиллан и ее коллег высокую оценку.

В целом, от прочтения немалого количества литературы остается впечатление, что профилактика дурного обращения с детьми не дает ощутимых результатов по двум причинам. Во-первых, социальные работники рано или поздно превращаются в своего рода полицию, вместо того чтобы становиться друзьями и наставниками. Во-вторых, большинство методов зачастую фокусируются на частных вопросах и не охватывают всей проблемы целиком. Кроме того, программы стали бы более рентабельными при сотрудничестве социальных служб с волонтерскими, церковными и благотворительными организациями, хотя бы на местном уровне. В свою очередь, вложения в развитие местных общественных структур и групп взаимной помощи принесли бы большие дивиденды. Это наладило бы отношения между семьями и различными общественными службами, и сделало бы помощь последних более эффективной.

Партнерское воспитание

Конечная цель всех наших усилий – обеспечить детям надлежащий уровень родительской опеки. Исследования показывают, что определенные методы воспитания неизменно ведут к построению партнерских отношений в семье, основанных на миролюбии, терпимости, заботе, сотрудничестве, равенстве полов и свободе мысли, без жестокости и насилия. Но, к сожалению, чаще всего вырасти в современном мире означает стать носителем доминаторской культуры. Несмотря на активность феминистских движений, такой пережиток прошлого, как гендерная дискриминация, все еще остается одной из реалий нашего общества. Мальчиков чаще всего воспитывают «маленькими мужчинами»: сильными, жесткими, несентиментальными, активными, агрессивными и жестокими. Их игрушки – это автомобили и оружие, а подвижные игры – в основном, в войну. С другой стороны, девочек принято одевать, будто юных топ-моделей, и с детства приучать их к исполнению традиционно женских ролей. Они быстро привыкают к мысли, что женщина – это существо мягкое, заботливое и чуткое, но в то же время слабое, пассивное и подчиненное. Сопоставление различных культур в вопросах воспитания показывает, что межполовые различия не заложены в генах – дети усваивают их именно с опытом. Также это доказывают ситуации, в которых гендерные роли меняются: сегодня все больше мужчин занимаются хозяйством и воспитанием детей и выбирают «женские» профессии вроде сиделки. Женщины же, напротив, становятся водителями грузовиков, строителями, инженерами, управляющими компаний и политиками.

Ключ к успешному выполнению родительского долга – в любви и грамотном уходе за ребенком, начиная с момента зачатия, на всем протяжении беременности и, конечно, в младенчестве. Любовь не менее важна и после, но вместе с развитием ребенка должны меняться и формы ее проявления. Основные же потребности ребенка, уже вышедшего из младенчества, следующие:

• свобода выбирать собственные интересы, без давления со стороны родителей;

• свобода добиваться собственных целей, если это не связано с риском физического или психологического вреда;

• дисциплина, основанная не на наказании, а на объяснении причин запретов и предоставлении альтернативных возможностей;

• раннее наделение ответственностью;

• игрушки, игры и развлечения, воспитывающие привычку к мирному сотрудничеству;

• пример партнерских отношений между взрослыми, особенно родителями.

Агрессия всегда связана с расстройствами и ведет к ним. Поэтому важно, чтобы дети обладали независимостью и возможностями для достижения личных целей, если они не противоречат законам и прочим нормам. Кроме того, им нужно учиться подавлять агрессивные эмоции, считаться с чувствами и потребностями окружающих и избегать опасности. Родители, у которых с детьми установились партнерские отношения, предоставляют им известную свободу в определенных четких границах, они тверды и требовательны, но остаются при этом нежными и отзывчивыми. К ребенку такие родители относятся как к личности с собственными чувствами, предпочтениями и проблемами. Ему объясняют причины тех или иных запретов, воспитывают в нем эмпатию, а при возникновении недопустимых желаний его внимание просто перенаправляют в более мирное русло. Между правами и потребностями и родителей, и детей важно достигнуть равновесия: дети должны слушаться, а не слепо подчиняться. Как это ни удивительно, отсутствие рамок дозволенного иногда заставляет детей думать, будто их не любят и не интересуются ими. А это ведет к формированию ненадежных привязанностей.

Рамки дозволенного, разумеется, должны существовать, чтобы желания детей не становились опасными, преступными, морально недопустимыми и так далее. При этом, однако, представление о том, что ребенок плох и грешен от природы, непродуктивно и недопустимо. Жесткая дисциплина довольно скоро принесет плоды: безропотное послушание и уверенность в том, что правда – в силе. Дети выучат, что быть хорошим – значит подчиняться, а не следовать собственным внутренним установкам. В миролюбивых сообществах родители, напротив, уверены, что все дети рождаются добрыми, и стремятся развить в них эти качества. Здесь редко используются телесные наказания, плохое поведение чаще высмеивают и пытаются направить энергию ребенка на благие цели. Ему позволяется перешучиваться с родителями, а за хорошими поступками следует похвала и поощрение. С ребенком разговаривают, объясняют ему последствия плохих поступков и так развивают в нем способность к эмпатии. Впрочем, чтобы достигнуть желаемых результатов, родители должны подавать ребенку наглядный пример. Воспитание по принципу «Делай, как я сказал, а не как я сам делаю» вызывает у детей лишь стресс и замешательство.

Чтобы дети становились полноправными членами семьи и органично вливались в общество, их с ранних лет следует наделять определенным кругом обязанностей. В традиционных обществах этот процесс протекает незаметно: задание вымыть пол или присмотреть за птицей выглядит для детей вполне естественным. Похвала, следующая за выполнением работы, повышает самооценку ребенка и учит его самостоятельности и сотрудничеству. В западном обществе такие отношения уже ушли в прошлое, однако все чаще раздаются высказывания в пользу того, чтобы вновь включить детей в круговорот семейной, общественной и даже рабочей жизни. Разумеется, детские занятия должны стать не имитацией труда, а полноценной деятельностью, требующей осмысленного подхода и принятия решений с определенной долей риска. Взрослые, в свою очередь, должны доверять ребенку, не доделывая за него работу, но и не наказывая за неудачи.

Игры в войну и игрушечное оружие развивают в детях склонность к насилию и представление о том, что оно – естественный способ разрешения конфликтов. Менее известен следующий факт: к подобным результатам приводят и спортивные состязания. Вопреки распространенному мнению, ни просмотр, ни участие в соревнованиях не способствуют сбросу агрессии. Исследования показывают, например, что после просмотра футбольного матча люди менее склонны к проявлениям заботы, чем после соревнований по художественной гимнастике. Если мы хотим вырастить миролюбивое поколение, следует поощрять те детские занятия, где бороться приходится с самим собой, а не с противником, где развивается командный дух, склонность к индивидуализму и соперничеству. Однако средства массовой информации и влияние сверстников делают эту задачу не столь простой – и для родителей, и для школьной администрации. Кроме того, игры и игрушки, как правило, привлекают детей тем, что требуют физической активности и риска, а также тем, что имитируют деятельность взрослых.

По данным исследований среди школьников, успехам в учебе способствуют не индивидуальные и соревновательные задания, а именно совместные, особенно те, в которых у группы есть мотивация к поиску наилучшего решения задачи. Так развиваются навыки общения, чувствительность, забота о других, доверие к окружающим и чувство собственного достоинства. Правильно подобранные материалы учебных курсов (например, литературы) также помогают развитию у детей поведения и системы ценностей, построенных на сотрудничестве и взаимопомощи. Гораздо сложнее заложить эти ценности в основу воспитания внутри семьи. Действия и поведение каждого из нас во многом обусловлены предыдущим жизненным опытом, в том числе детским, который мы – осознанно или нет – воспроизводим в обращении со своими детьми. Кроме того, ни у кого нет желания выглядеть странно в глазах родственников, друзей и соседей. Однако важно при этом прилагать к воспитанию ребенка все усилия, ведь, как говорят буддисты, в нашей душе всходят те ростки, которые мы поливаем. Поэтому только от нас зависит, какие семена прорастут в душах наших детей – любви и мира или жадности и жестокости.

Размышления

Утверждение «дети – наше будущее» давным-давно превратилось в банальность, но не перестало быть истиной. Если нам суждено бороться со всеми проблемами, вставшими перед человечеством, начинать нужно с проблем наших детей и детей всего мира. Мы должны как можно больше любить их и как можно меньше травмировать, приучая к ценностям партнерской культуры. Ответственность за это, в первую очередь, несут родители, родственники, члены общин. Но участие государства в вопросах воспитания детей не менее важно. В традиционной форме оно сводится к наблюдению и повышению минимальных стандартов. Но есть и другой путь: организация образовательных программ и тренингов для родителей, обеспечение им материальной поддержки, развитие сотрудничества профессиональных служб (медицинских, коммунальных и так далее) с местными общественными организациями. Первый подход – авторитарный – это пример работы иерархичной доминаторской системы, которую мы пытаемся изжить. Второй же – прообраз партнерской культуры, которую мы хотим вновь построить.

Одних только усилий снизить число потенциально травмоопасных событий в нашей жизни недостаточно – необходимо повысить сопротивляемость человеческой психики, ее способность восстанавливаться после травм. Есть люди, которые и из наиболее страшных событий выходят, казалось бы, эмоционально и психологически невредимыми. Немало их было среди жертв холокоста. И сегодня многие беженцы, оседающие в развитых странах, становятся полноценными членами общества и создают крепкие семьи. К числу таких жизнестойких людей можно отнести и детей, переживших жестокость, насилие и издевательства и оставшихся несломленными – их тоже немало. Пример стойкости и мужества подал всему миру цейлонский журналист Ласантха Викраматунга, продолжавший свою деятельность, несмотря на нападения и угрозы, а впоследствии убитый. Ниже мы приводим отрывок из его последней статьи в газете «The Sunday Leader», вышедшей в январе 2009 года.

Всем известно, что меня дважды зверски избивали, а однажды обстреляли мой дом из пулемета. Несмотря на лицемерные заявления властей, полиция не арестовывала нападавших и никогда всерьез не занималась их розыском. Более того, у меня есть основания полагать, что все эти нападения были организованы правительством. На него и ляжет вина за мое убийство, когда оно все же произойдет… Я ничего не делаю, чтобы помешать этому – не нанимаю охраны, не принимаю каких-либо мер предосторожности. Пусть мои убийцы знают: я не такой трус, как они, я не стану прятаться за чужими спинами, как делают они, обрекая при этом на смерть тысячи невинных жертв. Я – лишь один из многих. Судьба уже решила, что я погибну, неважно от чьей руки. Ей осталось только назначить время.

В этой главе мы постараемся показать, что делает человека стойким, и как можно развить эту стойкость.

Что делает нас стойкими?

Бабетта Ротшильд, терапевт психических травм, отмечает: «Дети, которых любили и о которых заботились, вырастают стойкими и умеют справиться со всем, что бы ни преподносила им жизнь… И наоборот, превратности судьбы часто оказываются неодолимы для тех, кто в детстве не получал необходимой ласки и внимания». Во многих исследованиях факторы, влияющие на формирование этого качества, изучены более подробно. В частности, в рамках проекта на одном из Гавайских островов специалисты наблюдали за шестьюстами девяноста восемью детьми, появившимися на свет в 1955 году. Психолог Эмми Вернер проанализировала данные, полученные за первые тридцать два года жизни этих людей, параллельно с данными других исследований.

Из этих детей почти треть были отнесены к группе риска вследствие бедности, осложнений при родах, необразованности родителей, семейных разногласий, разводов, алкоголизма и психических заболеваний близких родственников. Некоторые – их выделили в особую группу – еще до двухлетнего возраста подвергались действию сразу четырех или более из перечисленных факторов. К десяти годам в этой подгруппе две трети детей имели серьезные проблемы с обучением, поведением, законом или психическим здоровьем, а к восемнадцати годам две трети девушек были беременны. Однако остальные – треть от общего числа – к зрелости оказались успешными, порядочными и заботливыми людьми. Эмми Вернер задалась целью выяснить, что наделило их такой стойкостью.

Как выяснилось, основой успеха были личностные качества самих детей. Они росли активными, ласковыми, отзывчивыми, добрыми и послушными. Поэтому взрослые относились к ним с симпатией и вниманием. В детском саду они были уже достаточно самостоятельными, но при необходимости не стеснялись просить о помощи. Как правило, в этом возрасте у них уже были свои увлечения или хобби, которыми они гордились и охотно разделяли с друзьями. Затем дети стали подростками – тоже независимыми, но открытыми, заботливыми и отзывчивыми. Возможно, в трудные времена не потерять себя и смысл жизни им помогала религиозность в семье. Ниже приведен составленный профессором Луизой Хармс достаточно подробный список черт характера, защищающих от травм (печатается по изданию: Harms 2005).

• легкий характер;

• высокий IQ;

• способность к эмпатии и пониманию других людей;

• умение преодолевать трудности;

• самодостаточность и высокая самооценка;

• склонность к планированию;

• чувство юмора;

• глубокое понимание себя и окружающих;

• умение учиться на ошибках;

• высокая стрессоустойчивость;

• отсутствие расположенности к плохому поведению;

• широкий кругозор;

• смелость;

• самодисциплина;

• творческие способности;

• полнота личности;

• позитивное мировоззрение, придающее смысл жизни;

• склонность к мечтаниям, особенно если те придают надежду.

Устойчивость детей к травмам означает, что, несмотря на сложности в семьях, им удавалось установить тесные отношения как минимум с одним человеком – надежные, заботливые и эмоционально устойчивые. В этих отношениях дети должны были найти положительный пример и научиться доверять миру. Часто таким старшим товарищем, заменяющим родителей, становится кто-то из членов семьи того же пола, что и ребенок – дедушка, бабушка, старший брат или сестра. Позднее дети сами начинали заботиться о ближних – старых и немощных родственниках или наоборот – младших. Кроме того, дети со стойким характером нередко завязывают близкие отношения за пределами семьи – в поисках эмоциональной поддержки, совета или утешения, когда в собственном доме не все гладко. Их друзьями становились соседи, сверстники, молодые рабочие и пожилые учителя. Дружба с учителями оказывалась особенно важной и полезной: по характеру работы они умели выслушать ребенка, поддержать и направить его.

Не всегда дети были одаренными, но те, у кого коэффициент интеллекта был выше, всегда лучше справлялись со стрессовыми ситуациями, вырабатывая различные стратегии – либо самостоятельно, либо спросив помощи у старших. Но при этом они не теряли уверенности в себе и в своих силах. После поры бурной молодости многие из них брались за ум – и в двадцать, и в тридцать лет: поступали на курсы образования для взрослых, записывались добровольцами в армию, участвовали в церковной жизни, находили поддержку в лице состоятельного друга или удачно вступали в брак. Схожие результаты (но с большей детализацией) получил в своей работе Брюс Перри. Факторы, влияющие на развитие у детей ПТСР, он выделил в три группы: личные качества ребенка, природа травмоопасного события и обстановка в семье и обществе (см. табл. 19).

Таблица 19. Факторы, снижающие и повышающие риск развития ПТСР (печатается по изданию: Perry, 2000)

Важность надежды и смысла жизни

Многие факторы, снижающие восприимчивость человека к травмам, можно отнести к двум категориям: смысл жизни и надежда. Виктор Франкл вынес следующую истину из заключения в нацистском лагере смерти, где он страдал вместе с множеством других несчастных: смысл жизни остается даже в самых абсурдных, жестоких, нечеловеческих условиях. Он понял, что смыслом наполнено каждое мгновение жизни, даже если это момент боли или смерти, а вера в будущее – это то, что помогает сохранить внутреннее «Я», душу в неприкосновенности среди боли и смерти. Потерявшие веру в будущее узники были обречены.

Брюс Перри также подчеркивает важность веры, в его случае – для детей, столкнувшихся с дурным обращением:

Мы все пытаемся понять, почему происходит так, что на долю ребенку выпадают побои и унижения, а он вырастает успешным и заботливым (пусть и подавленным) человеком? И почему другой ребенок, выросший в таких же условиях и получивший такие же травмы, превращается в безжалостное чудовище?..

Точных ответов на эти вопросы у нас пока нет, но одно ясно уже сейчас: у тех детей, что прошли сквозь жестокость и не ожесточились, в жизни всегда оставался некий лучик надежды. Ведь надежда – это внутреннее отражение некоего лучшего мира, который однажды все же наступит.

Дэниел Гоулман считает надежду и оптимизм главными признаками эмоционального интеллекта:

Надежда не просто приносит долю утешения среди страданий; важность ее роли в нашей жизни неоценима… Надежда… это нечто большее, чем ощущение, что «все будет хорошо»… Это уверенность в том, что для достижения любой поставленной цели достанет желания и сил…

Быть оптимистом – значит твердо верить в то, что жизнь в конце концов наладится, несмотря на все несчастья и препятствия… Именно оптимизм удерживает людей в трудные времена от того, чтобы впасть в апатию, уныние и отчаяние.

В любой травмоопасной ситуации надежда означает, что есть другой путь. Надежда несет с собой возможность выбора и перемен. Надежда означает, что человек в силах как-то повлиять на ход событий или хотя бы изменить свое отношение к ним. Виктор Франкл избрал высший путь – помощь своим товарищам по несчастью, узникам концлагеря. Ласантха Викраматунга, чьи слова мы цитировали в этой главе, решил до конца отстаивать свои убеждения даже перед лицом смерти. У подростков, столкнувшихся с жестоким обращением, по словам Брюса Перри, всегда есть два варианта: самим жить со своей болью или выплескивать ее в насилии на окружающих. Подросток выберет тот путь, какой он сам посчитает правильным, но его мнение зависит от поддержки – семьи, друзей, общества, Бога или чьей-то еще.

Как стать стойким?

На основе гавайского опыта Эмми Вернер пришла к заключению, что детям необходимо внимание и вмешательство со стороны общественных организаций. Это снижает отрицательное воздействие среды и повышает их психологическую устойчивость. Ее выводы (они в целом совпадают со сделанными нами в предыдущей главе) таковы:

Как правило, программы реабилитации, построенные на совместной работе специалистов из разных областей, предлагают широкий спектр услуг: в сфере медицины, образования, поддержки семьи. Работа с детьми ведется с учетом атмосферы в их семьях, а с семьями – с учетом обстановки в обществе. Детей с ограниченными возможностями поручают заботам внимательных и компетентных людей, профессионалов и волонтеров, которые развивают в них навыки общения, решения задач, поднимают их самооценку и своими действиями подают им положительный пример… Крайне необходимо в деталях изучить и систематизировать все эти разнообразные программы и методы. Это позволит нам понять, что именно помогает беспомощному ребенку превратиться в полноценного, успешного и отзывчивого человека, несмотря на нищету, проблемы со здоровьем и социальной адаптацией.

Брюс Перри также выступает за всестороннее участие общества в жизни травмированных детей – ведь кроме нас некому дать им столь желанное тихое пристанище, заботливые руки, воодушевление и надежду.

Эта задача стоит перед всеми нами. Если мы не сумеем реорганизовать школы, органы социального обеспечения, общественные отношения таким образом, чтобы защитить наших детей – или хотя бы дать им надежду – наша культура неизбежно и скоро придет в упадок…

Столько детей уже потеряли надежду на будущее из-за того, что в настоящем их окружают лишь жестокость и насилие. А иногда им хватило бы и совсем недолгого общения с благородным и честным человеком, чтобы понять: среди взрослых есть честные и добрые люди. Подарить свое внимание детям, которые так в нем нуждаются, совсем не сложно. Можно усыновить или удочерить ребенка, устроиться на подсобную должность в местной школе, ухаживать в больницах за родившимися с кокаиновой зависимостью, учить чтению в приютах, отвечать на звонки в убежищах для женщин-жертв насилия и так далее. Иными словами, сделать жизнь ребенка чуть богаче и светлее и подарить ему надежду отнюдь не трудно.

Хорошие школы – один из главных элементов всей системы. Лонни Атенса утверждает: «Общество не может гарантировать каждому ребенку хорошую семью, зато должно гарантировать хорошую школу… Хорошая школа вполне может исправить в ребенке вред, нанесенный плохой семьей». С этой точки зрения важной частью образования должно стать обучение навыкам эмоционального контроля, социальной коммуникации, поведения в условиях дурного обращения и так далее. Дэниел Гоулман, например, вспоминает, что в начале восьмидесятых годов двадцатого века в школах проводились курсы, посвященные сексуальным домогательствам; в частности, детей учили понимать разницу между «хорошими» и «плохими» прикосновениями. Это, впрочем, редко уберегало детей от действий педофилов и школьных хулиганов. Зато дети, у которых дополнительно развивали навыки общения и эмоционального контроля, успешнее защищались и с большей готовностью сообщали о случаях домогательств. Наиболее результативные курсы преподавались детям в несколько этапов за время обучения и предполагали участие родителей. Их основными целями были следующие:

• развитие самосознания и позитивного отношения к жизни;

• обучение детей понимать, выражать и контролировать свои чувства и импульсы, отсрочивать удовольствия, справляться с тревогами и стрессом;

• развитие коммуникативных навыков: умение понимать язык тела, принимать точку зрения собеседника, слушать, вести спокойную беседу, применять адекватные стратегии поведения в различных ситуациях.

Бабетта Ротшильд выявила несколько источников или ресурсов, из которых травмированные люди черпают стойкость и силы для борьбы со стрессом.

• Функциональные ресурсы – это практические действия жертв, направленные на снижение риска повторения травмоопасных событий: установление домашней сигнализации, страховка автомобиля или просто чуткий сон.

• Физические ресурсы: многие люди чувствуют себя увереннее, развивая скорость реакции и силу в спортивном зале или на курсах самообороны.

• Психологические ресурсы: интеллект, чувство юмора, креативность и различного рода психологические защитные механизмы (см. главу 3).

• Межличностные ресурсы: родители, члены семьи, друзья, знакомые, коллеги и так далее. Мощным источником поддержки могут стать люди, с кем связаны значимые воспоминания (бывшие учителя, дедушки и бабушки) и, как ни странно, домашние животные.

• Духовные ресурсы: вера в Бога, общение с духовным наставником, участие в религиозных обрядах и просто общение с природой.

• Настоящим оазисом отдохновения в полной волнений жизни становится деятельность, требующая сосредоточенности и внимания. Это может быть вязание, компьютерные игры и любое другое хобби, отвлекающее от проблем.

• Милые сердцу воспоминания о людях, местах, домашних животных, предметах или какой-либо деятельности способствуют выделению в мозге эндорфинов – снимающих стресс гормонов счастья. Б. Ротшильд называет эти вещества «якорями», Уильям Блум – «земляникой».

• Безопасное место является особенно сильным якорем – ведь мысли о нем вызывают чувство защищенности. Связанные с такими местами зрительные образы, запахи, звуки и ощущения на какое-то время изгоняют из памяти травмирующие воспоминания.

Конечно, лучший способ обрести стойкость – это переработать в себе травматические переживания и сбросить стрессовую энергию до того, как она превратится в травму. В этом – основная цель посттравматических консультаций и психологического дебрифинга в рамках, например, метода оказания первой психологической помощи. Суть его в том, что пострадавшим сразу после происшествия помогают выплеснуть все возникшие в связи с ним чувства и эмоции. Впрочем, доказательств того, что такие практики способствуют снижению числа случаев ПТСР, пока немного. Для детей Брюс Перри предлагает гораздо более эффективный, по его мнению, метод: обучение всей семьи – и детей, и взрослых – самостоятельно разбираться в посттравматических симптомах. Эти знания придают людям спокойствие и уверенность в себе и позволяют им компетентно судить о необходимости дополнительной психологической помощи.

Еще более продуктивным методом борьбы с посттравматическими переживаниями может оказаться заимствование элементов шаманских практик у коренных народов. В их культурах травмы считаются вполне реальными явлениями, поэтому пострадавшим нет нужды делать вид, будто они не травмированы. Наоборот, в кругу понимающих и сочувствующих соплеменников можно рассказывать о своем несчастье, содрогаться и плакать от воспоминаний о нем; можно облечь свою беду в форму драматического повествования, можно выплеснуть без остатка все эмоции в танце, пении, барабанном бое, трансе, ритуальном очищении в бане или чем-то еще. И нам стоит обернуться назад – к этим древним культурам, которые могут так хорошо нам помочь.

Размышления

Психолог Эмма Вернер, обнаружив связь между чертами характера ребенка и его устойчивостью к травмам, пришла к выводу, что здесь задействованы некие генетические механизмы. Впрочем, нам крайне мало известно о влиянии на личность родовых и предродовых травм. Возможно, пассивные, малоэмоциональные и легко управляемые дети – это как раз жертвы таких травм; возможно, они окажутся более беззащитными перед воздействием новых стрессовых ситуаций. Поэтому если генетический фактор и имеет место, его действие, несомненно, усиливается событиями первых лет жизни. Тем не менее, в человеке заложены и способности к самостоятельному обезвреживанию травматических переживаний, а семья и общество своим пониманием и поддержкой в состоянии создать благоприятный климат для развития стойкости к новым испытаниям. Особо ценный вклад в лечение травм вносит община в традиционных культурах: речь идет о различных ритуалах и церемониях, возвращающих пострадавшим смысл жизни и надежду на будущее. К сожалению, в нашем обществе родителям зачастую сложно сделать то же самое для своего ребенка, поскольку они сами травмированы и погружены в депрессию.

В исцелении нуждаются все

Лишь немногие из нас готовы признать, что травмированы и нуждаются в исцелении. Но еще меньше людей смогут сказать, что не имеют абсолютно никаких симптомов травмы, например, из тех, что перечислены в таблице 3. Отсюда не следует, что любое отклонение от нормы является травматическим симптомом, но, тем не менее, во многих случаях это именно так. Выходит, все мы (или почти все) так или иначе травмированы. Питер Левин, терапевт психических травм, утверждает, что травмы живут в каждом из нас и при этом могут годами никак себя не проявлять. В доказательство он приводит результаты различных исследований:

• сорок процентов американцев за последние три года пережили травмоопасное событие;

• от семидесяти пяти до ста миллионов американцев в детстве подвергались насилию или сексуальным домогательствам;

• тридцать процентов замужних американок и тридцать процентов беременных подвергались избиениям со стороны своих мужей и партнеров, что, разумеется, травмировало и плод;

• от насилия или в войнах пострадал почти каждый житель планеты;

• под удары стихийных бедствий попадало бесчисленное множество человеческих сообществ;

• травмы – это основная причина психических расстройств, в том числе столь распространенных депрессии и тревожности.

Есть и другая причина поверить во всеобщую необходимость исцеления. В главе 14 мы писали о том, что Великое Падение было спровоцировано травмами, накопившимися вследствие климатических изменений и жестокой борьбы за истощающиеся ресурсы. В результате в Северной Африке и Передней Азии зародились и возвысились доминаторские цивилизации, которые за следующие несколько тысячелетий сумели распространить травмы на весь остальной мир. Наша духовная дисгармония, выливающаяся в войны, иерархию и жесткую конкуренцию в обществе, гендерную дискриминацию, подавление сексуальности, – это часть наследия тех времен. Стремление сбежать прочь от горестей этого мира к власти, деньгам и авторитету – все это попытки заполнить разверзшуюся внутри нас пропасть. Эти явления настолько укоренились в нашей повседневной жизни, что теперь мы считаем их нормой. Мы уже не понимаем, что именно травмы так искажают нашу истинную природу.

Впрочем, Питер Левин описывает ситуацию несколько по-другому. Он полагает, что приоритет, который нынешняя культура отдает познающему рассудку – это следствие разрыва между ним и более примитивными инстинктивными и эмоциональными составляющими нашего «Я». А поскольку эти связи нарушены, мы больше не способны почувствовать себя частью целого – природы, семьи и так далее. Здесь П. Левин как раз и видит корень всех травм, причину нашего вечного одиночества, взаимного недоверия, зависти, борьбы и постоянных войн. Чтобы вновь стать по-настоящему человечными, вернуться к любви и заботе друг о друге, мы должны воссоединить три ныне разрозненных составляющих нашего триединого разума. Левин пишет следующее: «Окончательная цель нашей эволюции, долгого пути от животного к человеку – именно в этом превращении, в полной реализации всех заложенных в нас возможностей. Мы можем быть и жестокими воинами, и любящими родителями, и кем угодно еще». Кроме того, слияние воедино осколков нашего разума должно открыть нам доступ к новым состояниям сознания.

Наша культура в принципе отвергает существование травм. В этом – одна из основных причин, мешающих нам признаться в собственной травмированности. Этакий коллективный синдром отрицания. В результате мы чувствуем, что буквально сходим с ума; врачи из-за отсутствия видимых причин беспокойства будут ставить нам диагноз «ипохондрия», друзья и родственники станут побуждать нас к деятельности, несмотря на нашу эмоциональную неготовность к этому. Поэтому мы и избегаем исцеления, направляя всю силу рационального разума на подавление и отрицание симптомов. Но, говорит Питер Левин, в данном случае разум оказывает нам плохую услугу.

Если мы будем и дальше жить, не прислушиваясь к мягким убеждениям внутреннего «Я» повернуться к травме лицом, наша сила из показной и иллюзорной станет реальной. Но вместе с тем будет разрастаться и травма, все более укрепляясь и укореняясь в наших душах. При этом внутренние напряжения, пойманные в сети нервной системы, постепенно превратятся там в бомбы замедленного действия и застынут в ожидании малейшего толчка… Истинная же смелость – не в отрицании и подавлении, а в открытом признании травматических переживаний.

Трудности исцеления и его польза

Большинство людей чувствуют, как все их существо – физически, эмоционально и даже сознательно – противится заглянуть в тот уголок самих себя, где притаилась травма. Противится так, будто бы это – ящик Пандоры. Нам кажется, что легче оставить все, как есть, ведь вступление на путь исцеления требует концентрации воли и сознательных усилий. Нужна немалая смелость, чтобы нырнуть в темный омут собственной души, на дне которой может поджидать эмоциональная боль. Требуются терпение и настойчивость, чтобы дождаться, пока исцеление принесет плоды – ведь подсознание прячет травматические воспоминания весьма глубоко и надежно и изобретает множество способов отвлечь от них внимание. Но польза от исцеления стоит любых усилий. Исцеление не только несет освобождение от телесных и душевных недугов – оно открывает возможности, о которых мы прежде и не мечтали. Оно дарит достоинство и уверенность в себе, смелость и силу. С исцелением приходит понимание того, кто мы есть на самом деле, и освобождение от эгоистической потребности в деньгах, власти и почете. Вместе с алко– и наркозависимостью исцелившегося человека покидает нездоровая жажда материальных благ. Зарастают эмоциональные раны, уходит раздражительность. Исчезают агрессия, жестокость и тяга к насилию, уступая место миру – с собой и со вселенной. Исцелившись, мы открываемся навстречу творческой деятельности и переменам к лучшему.

Питер Левин утверждает, что исцелившись и высвободив сдерживаемую травматическую энергию, «мы сможем достичь небывалых прежде высот мудрости и мастерства. Излеченная травма – это бесценный подарок, ведь, исцеляясь, мы вновь окунаемся в общий поток бытия с его приливами и отливами, несущими сострадание, гармонию и любовь». Для наглядности он рисует образ дерева с поврежденным стволом, которое затягивает свою рану причудливыми каповыми наростами и обрамляет ее молодыми ветвями, изогнутыми неповторимым образом. «Именно то, как дерево справляется с болезнью или увечьем, придает ему утонченную индивидуальность и красоту». Целительница Сандра Ингерман пишет: «Чтобы слить свою жизнь с жизнью вселенной, прежде всего нужно отказаться от понятия силы как личной власти. Единственная подлинная сила в мире – это сила природы. Только она может трансформировать один вид энергии в другой, даже энергия болезни преображается под ее действием… Обладая истинной силой, можно научиться превращать страдание в радость».

Получив травму, наша душа как бы распадается на части, и одна из этих частей – самая травмированная – теряется. Сандра Ингерман разыскивает пропавшие осколки душ и возвращает их пострадавшим. По прошествии некоторого времени эти люди ощущают, что воссоединение с частичкой самих себя вернуло им полноту жизни и яркость красок, придало небывалую силу и энергию. И, как правило, они перестают мучить себя, своих ближних и планету, становятся менее субъективными и критичными в суждениях, с большей готовностью принимают окружающих, хотя сами становятся более независимыми. У них открываются глаза на отношения с близкими людьми, поэтому их браки крепнут. Другие люди сами тянутся к ним, привлеченные очарованием цельной личности. В этих метаморфозах происходит подготовка человека к великому действу – сознательному и ненасильственному изменению общества и мира в целом к лучшему. Для этого нужны внутренняя сила, смелость, уверенность, готовность действовать, эмпатия, сострадание и уважение к окружающим – и исцеленные люди находят все это внутри себя. Вместе с тем они больше не испытывают нужды ни повелевать, ни подчиняться. Питер Левин говорит так: «Я верю, что в человеке изначально заложена способность не только к самоисцелению, но и к избавлению всего мира от его травм».

Как встать на путь исцеления?

По нашему мнению, цель исцеления – трансформировать воспоминания о прошлом, а не просто копаться в них. Расстройства, вызванные травмой, следует лечить так, чтобы как можно скорее вернуть человека к полноценной жизни – быстро, надежно и, по возможности, безболезненно. Иными словами, нужно сконцентрироваться на настоящем и будущем, а не на прошлом, чтобы исцеленный человек смог сказать: «Я живу, а то, что было – было давно и теперь закончилось». Такого же мнения придерживается психиатр Джудит Герман: в работе с пациентами она старается добиться того, чтобы воспоминания о травме беспокоили их не больше, чем любые другие. Продуктивно переосмысленные страдания становятся частью опыта, на основе которого можно строить новую, более полную жизнь.

Существуют сотни способов исцеления, основанных на различных теориях. Здесь можно встретить и методики самопомощи, и приемы нетрадиционной медицины на любой вкус, и авторитетные, проверенные временем методы психотерапии и психиатрии. Разобраться в этом многообразии и подобрать курс лечения довольно непросто, особенно потому, что многие специалисты подчас сочетают в своей работе несколько методов. Бабетта Ротшильд, терапевт психических травм, пишет: «Каждый из методов кому-то помогает, а кому-то – нет. У каждого подхода есть и достоинства, и недостатки… Панацеи в лечении травм не существует. Иногда ключом к успеху становится не сам метод, а личность целителя и его отношения с пациентом». Идея собственного пути к исцелению, проложенного в соответствии с особенностями личного мировосприятия пострадавшего, действительно хороша. Не менее важно (а иногда – важнее всего) встретить специалиста, заслуживающего доверие, заинтересованного в результате, а не в оплате за сеанс, и прийти с ним к полному взаимопониманию. К тому же многие курсы лечения непродолжительны и не предполагают многолетних дорогостоящих консультаций. Ни объем книги, ни квалификация ее авторов не позволяют провести детальный анализ всех известных методик; более важным нам кажется предложить читателю некое общее руководство, основанное на нашей теоретической подготовке и практическом опыте – и как целителей, и как пациентов.

Зачастую ощущается недостаток надежных и подтвержденных исследованиями данных об эффективности большинства методик лечения травм; исключение здесь составляет когнитивно-поведенческая терапия. В классической психиатрии это наиболее общепризнанная методика, обладающая солидной теоретической базой, подкрепленной практическим опытом. Ее цель – в изменении чувственных, мыслительных и поведенческих паттернов пациента. В ходе специальных процедур больные сталкиваются лицом к лицу с пугавшими их прежде ситуациями, пересматривают свои убеждения и вырабатывают новые модели поведения. Десенсибилизация и коррекция переработки информации с помощью движений глазных яблок – это еще одна авторитетная методика, в ходе которой у больного вызываются движения глаз, характерные для фазы быстрого сна. Это помогает оживлению травматических воспоминаний и их дальнейшей переработке. Большинству остальных методов сложно отыскать научное подтверждение, поскольку они более субъективны и во многом определяются интуицией целителей. К тому же солидные ученые склонны априорно отрицать состоятельность любого метода, как-то связанного с духовностью или мистицизмом, будь то путешествие шамана за потерянной душой или молитва. Зато о действенности подобных практик часто рассказывают сами пациенты.

Некоторые методики стремятся подавить, пригладить или стабилизировать симптомы у пациента, чтобы таким образом вернуть его к полноценной жизни. Нередко для этого используются психотропные лекарственные средства. Их действие сродни пробке, закупоривающей горлышко бутылки с джинном – ужасом и яростью. Однако эта же пробка может препятствовать и исцелению, для которого тоже необходимо высвобождение эмоций. Еще один способ снять симптомы травмы у клиента – внести изменения в его мыслительные и поведенческие паттерны, как это делается в рамках когнитивно-поведенческой терапии. Их отсутствие, несомненно, позволяет вести нормальную жизнь, но сама травма остается при этом незалеченной и, существуя бессимптомно, продолжает, пусть и в меньшей степени, отрицательно влиять на человека.

Множество методов основываются на воскрешении в памяти травматического события и повторного его переживания. Регрессионная терапия и гипноз восстанавливают утраченные воспоминания, такой же эффект дает и путешествие шамана за потерянной душой. Но подобные практики достаточно спорны и иногда ведут к возникновению ложной памяти о событиях, в действительности не происходивших. После пробуждения воспоминаний о травматическом событии запертая внутри человеческой души травма должна каким-то образом найти выход наружу. В рамках психоанализа и некоторых других методик путем к этому высвобождению принято считать интенсивный катарсис. Однако Питер Левин на личном опыте убедился, что катарсис может наделить человека ложными воспоминаниями, вместо того чтобы открыть доступ к истинным, и не исцелить, но лишь усугубить травму. В следующей главе ложные воспоминания и повторное переживание травмы обсуждаются более подробно.

Эти и другие противоречия, окружающие процесс исцеления травм, легко могут сбить с толку неопытного человека. Брюс Перри указывает, что в лечении ПТСР у детей особенно часто можно столкнуться с прямо противоположными рекомендациями: например, некоторые специалисты советуют по возможности больше говорить о самом происшествии, в то время как другие считают нужным сосредоточиться на вызванных им практических проблемах с обучением, отношениями в обществе и так далее. Поэтому прежде чем идти к тому или иному терапевту или целителю и вставать на предложенный им путь исцеления, не лишним будет ознакомиться с объективной информацией и рассказами клиентов о разных специалистах и их методах лечения. Но в первую очередь доверять нужно собственному опыту и интуиции. Не стоит бояться обращаться к разным терапевтам и менять методики в поисках наиболее подходящего лично вам варианта. Но говоря «подходящего», мы не имеем в виду «удобного», ибо удобство может означать как раз отсутствие всякой внутренней работы.

Бабетта Ротшильд утверждает, что если целитель просто наблюдает своего подопечного без активного вмешательства, это в итоге приводит либо к потере доступа к травматическим воспоминаниям, либо к их внезапному и сокрушительному прорыву. Поэтому идеального целителя Б. Ротшильд представляет так: он должен достаточно твердо направлять пациента в нужную сторону и при этом пользоваться его абсолютным доверием; клиент же должен быть спокоен за собственное здоровье и ход всего процесса. Пройдя курс терапии, обязательно следует спросить себя: «Мне помогло? Стал ли я спокойнее и увереннее в повседневной жизни? Вспоминаю ли я теперь о былых несчастьях без содрогания?» Если ответ утвердительный, значит, лечение и вправду сработало.

Для успешного исцеления, бесспорно, необходима поддержка семьи, друзей, общины и так далее. Очень важно, чтобы рядом был хотя бы один человек – друг или родственник, – который бы понимал суть процесса и был готов оказать пациенту любую помощь между сеансами. Исследования среди ветеранов войны во Вьетнаме показали, как нужна травмированным людям общественная поддержка и одобрение. Бывшие солдаты отчаянно нуждались в том, чтобы рассказывать свои истории – об ужасе и позоре – вновь и вновь и слышать в ответ, что любой в их ситуации повел бы себя точно так же. Но вместо этого многих ветеранов с ПТСР окружающие отвергали как помешанных. Сандра Ингерман считает, что шаман смог бы отыскать потерянные осколки душ таких людей, но его путь будет проделан зря, если общество не станет помогать пострадавшим собрать эти осколки в единое целое. Сегодня мало кто из нас может похвастать, что чувствует за своими плечами постоянную общественную поддержку; изоляция же сама по себе травмирует многие души.

Несколько слов о безопасности

По словам Бабетты Ротшильд, главная задача терапевта – не навредить пациенту и вызвать у него стойкое чувство защищенности. Однако ни один метод лечения не может гарантировать полной безопасности. Незалеченную травму Б. Ротшильд сравнивает со скороваркой: нельзя резко открывать крышку, не выпустив пар, если, конечно, не добиваешься взрыва. Иначе говоря, при высвобождении или повторном переживании сильных эмоций многое зависит от опыта и интуиции терапевта. Для него жизненно важно в данном случае чувствовать клиента, ощущать уровень его возбуждения и при необходимости уметь вовремя обуздать его эмоции, прежде чем те выйдут из-под контроля. В случае неудачи пациента ждут приступы паники, душевный надлом, болезни, навязчивые воспоминания и мысли о самоубийстве. Разумеется, приурочить все эти симптомы к сеансам лечения невозможно, именно поэтому пострадавшему необходима постоянная личная поддержка и вне стен кабинета психотерапевта.

Под ответственностью целителя также остается поведение пациента после окончания курса терапии: необходимо убедиться, что человек без страха вступает в новую жизнь. Ведь в противном случае не исключены суицидальные настроения, несчастные случаи вследствие смятенного состояния мыслей и чувств, госпитализация с ухудшением и так далее. Если при этом будет диагностировано психическое расстройство, психотропные вещества, часто применяемые для снятия симптомов, помешают (как минимум, временно) завершению процесса исцеления. В случаях, когда возникают подобные проблемы, методику исцеления следует признать не подходящей данному пациенту. Например, некоторые пострадавшие не выдерживают лечения, если оно связано с восстановлением памяти о былых несчастьях. Простое снятие симптомов и развитие способности бороться с трудностями оказывается для них гораздо полезнее.

Размышления

Описанные в этой главе методики исцеления были разработаны для взрослых людей – способных взвешивать различные варианты, выбирать наиболее подходящий именно им и умеющих связно описать свои переживания и симптомы. Но многие серьезные травмы настигают людей в утробе матери, при родах и в младенчестве, когда ни речевые навыки, ни когнитивная память еще не сформированы. Именно такие травмы оказываются запертыми в глубинах человеческой души до самой зрелости. Исцеление возможно и в таком случае, но процесс этот крайне медленен и сложен.

Есть и другой выход: приниматься за лечение травмы в младенчестве – сразу после ее возникновения. Тем более что исцелению ребенка сильно помогают, казалось бы, обыденные вещи: ласковые прикосновения, убаюкивание, любящий взгляд, своевременный уход и утешение (см. главу 18). Кроме того, существует множество методов лечения – они подходят и детям, и взрослым – которые не предполагают вербального общения. Сюда относятся снятие мышечного напряжения, расслабляющий массаж, надавливание и постукивание по акупунктурным точкам. Есть и духовные (или энергетические) пути к восстановлению, когда целитель использует силу собственного сознания и энергетического поля: обволакивает ими младенца, успокаивает его и помогает высвобождению скопившейся энергии возбуждения.

Разные методики по-разному представляют конечную цель исцеления от травм. Общим для всех минимумом является избавление пациента от деструктивных эмоций, поведения и мыслей, мешающих ему вести полноценную жизнь. Многие практики содержат и экзистенциальный компонент: пострадавшим помогают понять смысл выпавших им на долю страданий и встроить это понимание в новую картину мира, сделать его частью самосознания. В рамках некоторых методик (таких немного) предпринимаются попытки трансформировать сознание пациента через преодоление травмы, помочь его самореализации, полному раскрытию заложенного потенциала. Мы убеждены, что в идеальном случае исцеление ведет к преодолению границ собственной личности и достижению высших состояний сознания, к тому, что многие духовные учителя называют просветлением. И, как мы уже писали в главе 6, именно такое лечение необходимо сейчас всем нам, чтобы вывести современную цивилизацию из кризиса, вернуть ее в лоно партнерской культуры и встать на путь развития, ведущий к «лучшему человечеству». Однако это уже скорее вопрос духовности, нежели задача психотерапии.

Столь высокая цель процесса исцеления и станет основной темой данной главы. Ведь с точки зрения наших – пусть ограниченных – знаний о травмах и их лечении, с позиций всей нашей системы ценностей, эта задача для целителя – основная. Процесс исцеления, как мы его описываем ниже, главным образом основан на достаточно известных методиках профессора Юджина Гендлина (фокусировка) и терапевта Питера Левина (соматическая терапия травмы), а также идеях Бабетты Ротшильд. В их соединении формируется комплексный подход, позволяющий достигнуть слаженной работы тела, разума, эмоций и духа, что необходимо для полного раскрытия человеческого потенциала. В рамках этого подхода не предполагается достижения глубокого катарсиса или использования наркотиков – исцеление травмы осуществляется в щадящем режиме. Некоторые его приемы подходят для самостоятельной работы, но, как правило, внутреннее сопротивление травмы для этого слишком велико, и в целом процесс исцеления требует руководства специалиста, который, как минимум, сможет его ускорить и обезопасить.

Воспоминания о травме и ее повторное переживание

Возбуждение, вызванное угрозой жизни или здоровью, подавляет эксплицитную память, которая в этот момент практически не ведет никаких записей о месте, времени и подробностях происходящего. Поэтому зачастую нам не остается ничего, кроме мощных, но смутных имплицитных образов – эмоций и ощущений. Это особенно характерно для травм, полученных во внутриутробном периоде и младенчестве, когда возможности памяти еще находятся в зачаточном состоянии. Но, несмотря на это ограничение, многие методы основаны именно на пробуждении воспоминаний о травматических событиях. Для этого используются различные приемы: беседы о событиях прошлого, гипнотерапия, в том числе регрессивный гипноз через наведение образов и управляемое дыхание и так далее. Сандра Ингерман обнаружила, что утраченные воспоминания шаман может принести больному из путешествия в поисках его души. Иногда техника регрессии будто бы возвращает человека ко времени до появления на свет и даже к воспоминаниям о прошлых жизнях: известно как минимум несколько случаев, когда рассказанное пациентами совпадает с медицинскими, семейными и историческими свидетельствами. Для исцеления предродовых, родовых и младенческих травм возможность доступа к воспоминаниям важна чрезвычайно. Впрочем, память о первых двух-трех годах жизни чаще всего возвращается в виде неясных ощущений без каких бы то ни было фактических подробностей.

Часто бывает и так, что пострадавшие на сеансах «вспоминают» то, чего не было на самом деле. По всей видимости, мысли о возможном исходе событий способны исказить истинные воспоминания, встроив в них вновь созданные ложные. По словам терапевта психических травм Питера Левина, «динамика развития травм такова, что зачастую они могут продуцировать пугающие и причудливые „воспоминания“ о прошлом, кажущиеся вполне реальными, несмотря на свое иллюзорное происхождение». Далее он утверждает, что некоторые воспоминания, пробудившиеся на сеансах гипнотерапии – это смесь собственно воспоминаний, вполне правдивых, и неверных интерпретаций телесных ощущений и мыслительных образов. Например, «воспоминание» об изнасиловании может оказаться отражением ситуации, в которой человек почувствовал себя изнасилованным. Само же событие может оказаться дорожным происшествием, медицинской процедурой, дурным обращением в детстве или чем-то еще. С этим совпадает мнение Бабетты Ротшильд: она указывает, что в восприятии младенца медицинские обследования, установка ректального термометра и анальных свечей, хирургические вмешательства – все равно, что насилие. Поэтому она призывает и терапевтов, и пациентов воздерживаться от поспешных суждений и все выявленные воспоминания записывать в разряд подозрений, пока им не будет найдено однозначных подтверждений.

Описанные искажения памяти обусловлены самим способом хранения и воспроизведения информации в человеческом мозгу. П. Левин особо подчеркивает, что любое воспоминание – это не запись на цифровом, аналоговом или бумажном носителе, а совокупность различных, хотя и связанных между собой раздражителей. Поэтому когда мозг воссоздает то или иное событие, он собирает мозаику из цветов, образов, звуков, запахов, ощущений, причем именно тех, что имеются в его распоряжении на данный момент. Каждый бит информации сам по себе, как правило, содержит достоверные данные, однако память в целом складывается из газетных статей, книг, фильмов, разговоров и снов, и травмированное сознание может использовать любую информацию, совпадающую с первоначальным событием по эмоциональной нагрузке и уровню возбуждения. То же самое имеет в виду Борис Цирюльник, говоря, что наша память нам не врет, но лишь реконструирует события прошлого так, как нам самим этого хотелось бы. В результате вполне достоверные данные объединяются в «автобиографическую химеру», и именно сквозь эту призму мы и наблюдаем собственное прошлое.

Исходя из этого положения, Питер Левин предупреждает, что настойчивые попытки докопаться до правды о случившемся могут стать препятствием на пути к исцелению. Следует помнить, что память – не летопись, в ней можно разглядеть лишь общие туманные очертания истины. И даже если воспоминание достоверно – продолжает он, – опираться стоит не на интерпретацию фактов, а на связанные с ними эмоции и ощущения. Точность описания – не главное; гораздо важнее, чтобы память давала возможность естественным путем высвободить энергию возбуждения, почувствовать собственную силу и спокойствие и прийти к исцелению.

Ненадежность памяти бросает тень на технику повторного переживания травматических событий, принятую на вооружение многими методиками. В частности, по мнению Питера Левина, иногда не стоит тревожить старые раны, ведь они могут отозваться эмоциональной болью с прежней силой. Из его опыта следует, что катарсис часто не излечивает, а повторно травмирует пациента, формируя зависимость от высвобождения психической энергии и вызывая к жизни ложные воспоминания. Поэтому П. Левин считает, что дорога к исцелению пролегает не через когнитивную память, а через правильное понимание собственных мыслей, эмоций и телесных ощущений. Он убежден, что излечивает именно высвобождение скопившейся энергии возбуждения, а не простое эмоциональное излияние, сколь бы сильным оно ни было. Если вступить с травмой в открытое противоборство, она снова может целиком завладеть сознанием; к травме, спрятанной в его глубинах, следует спускаться не спеша и также постепенно с ней расставаться.

Сандра Ингерман, основываясь на своем опыте путешествий за потерянными душами, рисует несколько иную картину. Возвращение души пациенту – процесс деликатный, но все же довольно болезненный, поскольку утраченная и заново обретенная часть по-прежнему несет в себе ту боль, что заставила ее потеряться. Поэтому, не желая вызвать нового нервного потрясения у клиентов, С. Ингерман возвращает им осколки душ постепенно, в течение нескольких сеансов, разделенных значительными промежутками времени. В эти периоды, когда воспоминания и эмоции пробуждаются, а сны становятся более отчетливыми, обретенным кусочкам душ требуется особая забота и внимание, чтобы они не потерялись вновь.

Пересмотр и телесное чувствование

Одну из составляющих процесса исцеления в естественных условиях Питер Левин назвал пересмотром. Он описывает случай, когда три детеныша гепарда спасались на дереве от льва. Впоследствии они воспроизводили эту ситуацию в играх: один детеныш становился львом, двое других разыгрывали различные способы бегства. Так они восстанавливали уверенность в своих силах и приобретали полезные навыки выживания. Дэниел Гоулман соотносит с этой историей детские игры, в которых тоже воспроизводятся травматические события – к примеру, стрельба на детской площадке. Он предполагает, что повторение ситуации в игровом контексте постепенно снижает чувствительность детей к травматическим воспоминаниям. Кроме того, в игре есть возможность будто по волшебству изменить исход трагической ситуации – например, убить преступника. П. Левин утверждает, что пересмотр травматического события в игре должен происходить только после полного высвобождения энергии возбуждения. Но, к сожалению, в современной цивилизации у нас редко получается покончить с собственными переживаниями прежде, чем рассказывать о них. Таким образом, мы возвращаемся к трагедии все еще возбужденными, а это ведет к болезненным воспоминаниям и не приносит легкого отношения к случившемуся. Энергия возбуждения попадает в ловушку, мы переживаем все будто в первый раз и получаем полный набор симптомов травмы.

Способ прервать этот цикл Юджин Гендлин видит в развитии телесного чувствования. Питер Левин определяет это введенное Ю. Гендлином понятие как «средство осознать и прочувствовать себя во всей полноте» или «тотальное восприятие». Телесное чувствование – это осознание собственных физических ощущений, но к деятельности разума оно не имеет никакого отношения. Мысли могут влиять на телесное чувствование, но само оно – чувство, а не мысль. Его составляют пять наших восприятий – зрение, обоняние, осязание, слух и вкус, а также ощущение положения тела в пространстве, мышечного напряжения, температуры и так далее. Эмоции – тоже компонент телесного чувствования, но менее важный.

Телесное чувствование накапливает в себе и наделяет значением весь объем информации, производимой нашим организмом: телом, разумом, инстинктами, эмоциями и духом. В нем соединяется «чувственный опыт всего организма в целом, без детальной интерпретации данных, поступающих от отдельных систем», подобно тому, как человек смотрит на экран, не приглядываясь к каждому пикселю, или слушает музыку, не пытаясь различить каждую ноту. Телесное чувствование – это биение самой жизни, часто смутное, текучее и непостоянное. Его чистота и интенсивность постоянно меняются. Телесное чувствование – это «окно внутрь самого себя, сквозь которое можно разглядеть признаки травмы» и, восприняв ее как целое, «понять, как с ней бороться». Кроме того, через это окно открывается доступ к состояниям высокой духовности. По словам Питера Левина, мы все пользуемся им ежедневно, просто мало кто знает об этом и тем более сознательно пытается приблизиться с его помощью к просветлению. В западной культуре даже нет соответствующего понятия. Поэтому пока что лучший способ развить в себе телесное чувствование – познакомиться с работами Питера Левина и Юджина Гендлина.

Научившись использовать телесное чувствование, мы сможем лучше понимать самих себя, инстинктивно ощущать характер своих травм и препятствий к их исцелению. Кроме того, именно телесное чувствование открывает возможность для использования техники пересмотра и мягкого, постепенного высвобождения травматической энергии.

Питер Левин сравнивает свою методику соматической терапии травмы с очисткой луковицы – слой за слоем вплоть до травмированной сердцевины. «Для каждого из нас победа над травмой – это подвиг, героическое путешествие, в котором есть место и творческим прозрениям, и вдумчивым изысканиям, и изнурительному труду. Это поиск пути – спокойного и безопасного – к освобождению от оков травматического оцепенения».

Согласно П. Левину, в этом процессе есть несколько ключевых этапов, и развитие телесного чувствования – первый из них. После овладения этим нас подхватывает поток чувств, появляется дрожь и другие виды спонтанного выброса энергии. При этом не возникает желания сознательно воскресить воспоминания, образы и эмоции, связанные с прошлым. Если они все же всплывают, то ни их происхождение, ни истинность нас не тревожат – они просто проплывают перед внутренним взором. В определенный момент из этой вереницы выделяется некий образ или слово, символизирующее смысл травматического события и вызывающее сильные эмоции – боль, отрицание и так далее. Однако не стоит пытаться понять или обуздать эти чувства, ибо постепенно они сами приобретут положительную окраску. В этом нам опять помогает телесное чувствование: оно вызывает новую волну изменений и открывает следующий этап, на котором беспокойство и тревога трансформируются в приятное возбуждение. Теперь, вместо того чтобы бояться своей травмы, мы испытываем радость принятия вызова, бросаемого жизнью, радость полноценного бытия. Когда эта энергия пропитывает все наше существо – и тело, и отношения с окружающими людьми, телесное чувствование окрашивается новым ощущением – небывалой силой и стойкостью. Беспомощность перед травмой подвергается пересмотру, и шаг за шагом превращается в уверенность и готовность встретиться лицом к лицу и справиться с любыми угрозами в будущем. Наконец, наступает переориентация, изменение отношения к себе и миру на новое, более позитивное.

В рамках некоторых методик исцеления практикуется непосредственный переход к положительным эмоциям, особенно – к радости, как способ избежать негативных переживаний, связанных с травмой. Так делали древние буддисты, преодолевая страдания этого мира, среди новых направлений этот метод используется в позитивной психологии, в частности – в разработанной Жаклин Алдана практике благодарности «15-Minute Miracle» («Чудо за 15 минут»). Ему посвящены книги Мартина Селигмана «Authentic Happiness» («Новая позитивная психология», К.: София, 2006) и Уильяма Блума «Endorphin Effect» («Действие эндорфинов»). В настоящее время все эти авторы ведут групповую разработку нового метода лечения травм без сопротивления и боли, построенного на сочетании чистой радости с практикой телесного чувствования и другими техниками. В основу их работы положена идея о том, что за всеми рамками и барьерами, создаваемыми травмой, в каждом из нас кроются силы, питаемые чистой радостью. Если мы научимся понимать и использовать ее, то исцеление станет более быстрым и безболезненным.

Метод исцеления, предлагаемый Борисом Цирюльником, основан на экспрессии, выражении травматических переживаний в той или иной форме, и на первый взгляд серьезно отличается от соматической терапии травмы Питера Левина, однако общего в подходах двух ученых достаточно много. Ведь прежде чем облечь травму в форму рассказа, картины, пантомимы или детской игры, вызванным ею чувствам нужно дать выход – без этого не получится воплотить травматический опыт в слова, образы или действия. А это соответствует первому этапу соматической терапии травмы, который также завершается нахождением ключевого слова или образа. Но тогда как П. Левин советует предоставить этим образам возможность развиваться самостоятельно, Б. Цирюльник рекомендует ускорить этот процесс. Это вызовет эмоции, которые пригодятся на дальнейших этапах. Б. Цирюльник, исходя из собственного опыта, утверждает, что если травмированного ребенка оставить с этим процессом один на один, воспоминания станут преследовать его подобно жутким призракам. Если же рядом с ребенком будет кто-то, с кем можно поиграть, поделиться мыслями, историями, рисунками, и кто будет отвечать смехом и слезами, детские эмоции сами собой улягутся, а неотступные образы примут новую форму. Ведь выражение трагедии в словах или действиях часто способствует ее пересмотру, метаморфозам чувств и восстановлению разрушенной самости.

Исцеление и медитация

У соматической терапии травм немало общего и с исцеляющим действием буддийской медитации. И та, и другая направлены внутрь – на созерцание потока произвольных мыслей, чувств и ощущений, которые предстают перед внутренним взором и тут же уносятся прочь, уступая место следующим. Джек Корнфилд, психотерапевт и мастер медитации, в книге «A Path with Heart» («Путь с сердцем», К.: София, 1997) наставляет читателей, как следует развивать внутреннюю чуткость ко всему, что происходит в организме, особенно – в зонах напряжения, которое препятствует свободному течению жизненной энергии. Под спокойным и доброжелательным взглядом мышцы в этих зонах расслабляются, и движение энергии возобновляется. Иногда этому может сопутствовать дрожь (как это описано и у П. Левина), жар, затрудненное дыхание и другие физиологические симптомы.

В процессе медитации болезненные эмоции и воспоминания о прошлом растворяются, уступая место более возвышенному состоянию и сосредоточенности на здесь и сейчас. «Что мы слышим, слушая песню страха и ярости, одиночества и тоски? Лишь то, что эти чувства не вечны. Гнев станет грустью, грусть – слезами. Слезы могут литься долго, но в конце концов выглянет солнце. Память о прежних потерях обращается к нам в песне. Наше тело содрогается, и боль утраты возвращается. Но потом броня вокруг этой раны слабнет, и в песне неизбывного горя боль, наконец, находит себе выход».

Один ветеран войны во Вьетнаме, прошедший курс лечения медитацией после восьми лет ночных и дневных кошмаров, попытался описать этот процесс. Сначала страшные воспоминания преследовали его ежедневно, каждый раз вызывая эмоции, не менее сильные, чем на войне. Но затем он решил разобраться со своей памятью и взглянуть в глаза страху перед демонами прошлого. Постепенно ужасные видения сменились другими: «чарующая, необузданная красота джунглей, тысячи оттенков зеленого цвета, благоухание бриза вдоль песчаного берега, столь белого и сверкающего, будто он усыпан алмазами». Следом за этим в его душе зародилось глубокое сострадание к самому себе, которое месяцы спустя было перенесено на всех окружающих людей. «Все мои воспоминания остались со мной, – продолжает ветеран, – но кошмары отступили». Эти слова звучат довольно бесхитростно, но на самом деле нужны сила и мужество, нужен дух воина, чтобы встретиться с собственной травмой лицом к лицу.

Как показывают исследования, во время медитации падает уровень возбуждения и метаболизма, снижается чувствительность к стрессовым раздражителям, меняется характер активности головного мозга, отступают старые привычки. Неудивительно, что у человека в медитативном состоянии исчезают многие травматические симптомы: тревожность, агрессия, стресс, бессонница, различные зависимости, легкие формы депрессии, психосоматические заболевания, астма, хронические боли и проблемы с сердцем. Также медитация помогает развить самооценку, уверенность в себе, самоконтроль, эмпатию, творческие способности, повысить успеваемость и наладить интимные отношения; иными словами, медитация – это ключ к полноценной жизни в реальном мире.

В настоящее время на Востоке порядка ста миллионов человек практикуют медитацию, и несколько миллионов – на Западе. Однако как метод исцеления она имеет свои недостатки, и один из них – неспешность: на достижение ощутимого результата с помощью медитации может уйти целая жизнь. Джек Корнфилд отмечает, что методы традиционной западной медицины во многих случаях оказываются быстрее и эффективнее медитации. В частности, это относится к лечению умственных, эмоциональных и поведенческих расстройств, а также к некоторым аспектам экзистенциального исцеления. В свою очередь, медитация гораздо больше способствует самореализации и внеличностному духовному исцелению.

Довольно часто занятия медитацией ведут к эмоциональному непостоянству, с перемежающимися вспышками тревоги, возбуждения, депрессии и эйфории. В редких случаях медитирующий, подобно ветерану, чьи слова мы цитировали выше, испытывает панический всепоглощающий ужас. При этом он может не догадываться о его причинах – если травма возникла в младенчестве, до развития сознательной памяти – и все равно потерять спокойствие, сон и способность к дальнейшим медитациям. Такое состояние без вмешательства специалиста может привести к глубокой депрессии и мыслям о суициде. Проблемы могут возникнуть и на физиологическом уровне: у Джека Корнфилда есть описания того, как люди, духовно открывая свои сердца и пытаясь высвободить запертую внутри себя энергию, физически чувствовали приближение сердечного приступа. В таких случаях перед наставником стоит непростая задача – быстро сориентироваться в ситуации и, возможно, принять решение о госпитализации пострадавшего.

Еще одно состояние, часто возникающее при медитации – это духовные переживания, иногда понимаемые как «духовные нештатные ситуации». Человек вступает в измененное состояние сознания, в котором наблюдает яркие образы и постигает глубинную сущность вещей. Возможно, так выглядит попытка сознания отгородиться от некоего ужаса. Но если при этом медитирующий находится в безопасном месте и под присмотром опытного инструктора, то такие видения лучше всего не прерывать, так как они могут способствовать значительному продвижению на пути к исцелению и воссоединению осколков души. К сожалению, психиатры часто неверно диагностируют подобные состояния как различные формы психозов и мешают завершению процесса, пытаясь подавить симптомы психотропными препаратами. Джон Уэйр Перри отмечает, что такое вмешательство нередко влечет за собой рецидивы и переход расстройства в хроническую форму. Отсюда следует вывод, что терапевтам и психиатрам необходимо разбираться в медитативных техниках, а мастерам медитации – в исцелении травм.

Известны и прямо противоположные ситуации, когда человек не может погрузиться в медитацию глубже определенного уровня. Например, Джек Корнфилд пишет: «…есть множество медитирующих, прекрасно контролирующих свое тело и дыхание, но неспособных справиться с чувствами, и наоборот: некоторые полностью постигают свое сознание, но не могут установить постоянной связи с телом». Кроме того, когда в состоянии медитативной релаксации травма всплывает на поверхность, наш рептильный мозг проявляет удивительную сообразительность в попытках оградить нас от того, что он сам считает угрозой выживанию. Медитация и телесное чувствование вместе помогают людям уживаться с болезненными мыслями и эмоциями до тех пор, пока те не исчезнут естественным образом. Однако даже сам Джек Корнфилд обнаружил, что после многолетних тренировок в медитации он по-прежнему усилиями воли подавляет в себе злость, грусть, горе и разочарование, не замечая этого. Он пишет следующее: «Медитация и духовные практики, оказывается, вполне годятся для подавления отрицательных эмоций и бегства от тех или иных аспектов жизни. Прикоснуться же к этим скорбям далеко не так просто… попытка по-настоящему почувствовать собственное тело, вглядеться в собственную историю, понять собственную ограниченность несет настоящую боль». Таким образом, травмы, как мы и говорили ранее, способны заблокировать доступ к высшим состояниям сознания.

Наконец, последняя сложность, возникающая с применением медитативных техник для исцеления – в том, что люди, страдающие ПТСР, повышенной тревожностью, депрессией и более тяжелыми травмами, зачастую просто не могут успокоить собственный разум и подготовить его к медитации. Однажды Джек попытался обучить приемам медитации пациентов психиатрической лечебницы, но вскоре понял, что им это не поможет. «Эти люди утратили способность сознательно распределять внимание по разным сферам своей жизни; большинство из них безнадежно заблудились в лабиринтах собственного сознания». В таких случаях методы прогрессивного лечения гораздо более оправданны. Сперва необходимо излечить саму патологию и научить больных справляться с ежедневными нуждами, затем вернуть им целостность личности и смысл жизни и только после этого приступать к трансформирующему исцелению на внеличностном уровне.

Травма, трансформация и высшие состояния сознания

Пересмотр и выражение травматических переживаний преображают нас изнутри. Фундаментальные изменения происходят в нервной системе, эмоциональном укладе, восприятии окружающего мира, и все это – движение от травмы к покою, от страха и эмоционального паралича к бодрости духа, чувствительности и активности. Претерпевая эти метаморфозы, мы наблюдаем, как улетучиваются ярость и жажда мести. Нам больше не нужно пытаться простить, ибо исчезают вина и обвинения – остается лишь приятие настоящего порядка вещей. Страхи исчезают, мы учимся доверять себе и миру и с честью выдерживать посылаемые жизнью испытания. Мы обретаем силу, уверенность в себе, покой и непосредственность, мы начинаем жить охотно, радостно и страстно.

Прекрасное подтверждение этим словам – история Абы Гейл, прозвучавшая несколько лет назад на Конференции прощения, организованной фондом Финдхорн. Началась эта история с жестокого убийства Кэтрин, дочери Абы. Без поддержки семьи, друзей и коллег Аба, по ее словам, пустилась в «путешествие во тьму», в котором гнев, ненависть и жажда мести ежедневно сопровождали ее долгих восемь лет. Она верила, что поимка и казнь убийцы Кэтрин все исправят. Поворотным моментом в ее истории стало знакомство с техникой медитации, после которого она встала на другой путь – духовный. Она простила человека, убившего ее дочь, и послала ему письмо в камеру смертников. «Мне самой странно, – написала она, – что я нашла в себе силы простить вас. Это не значит, будто я считаю вас безгрешным или что на вас не лежит вина за содеянное. Однако я поняла: вы – священное творение Господа». Обретя в своем сердце истинное прощение, Аба пришла к долгожданному исцелению. «В этот момент гнев, ярость, жажда мести – все исчезло. Меня заполнило небывалое ощущение радости, любви и покоя». Аба Гейл навестила Дугласа, преступника, в тюрьме Сан-Квентин, а впоследствии стала активной участницей движения за отмену смертной казни. Со своей историей она объехала весь мир в надежде, что поможет исцелиться и другим людям. На конференции она сказала так: «Помните… прощение – это дар, который вы сами можете преподнести себе». А еще следует помнить, что прощения нельзя добиться, оно наступает, лишь когда сердце готово открыться ему навстречу.

Излеченная травма – это благословение. Борис Цирюльник выразил эту мысль так: «Я больше не жертва пыток… Теперь я способен превратить воспоминание о собственных страданиях в произведение искусства». Для тех же, кто пережил тяжкое испытание, «оно становится путеводной звездой, указывающей дорогу к чуду». Травма обладает великой силой: она может как разрушить нашу жизнь, так и возродить нас к ней. Только от наших собственных действий зависит, обратиться нам в соляной столп или обрести спасение на горной тропе. Телесное чувствование в данном случае – это словно гипсовая повязка, фиксирующая сломанную кость, с помощью телесного чувствования можно перекинуть мост от разрушения к обновлению. И сами мы должны желать этого обновления в сознании и доверять тем инстинктивным движениям души и новым ощущениям, которых пока не понимаем. Мы должны искренне хотеть отказаться от предрассудков и окунуться в наполненный гармонией поток бытия.

Претерпев личную трансформацию, можно достигнуть следующего уровня исцеления. Посредством духовных практик – медитации, йоги или христианской сосредоточенной молитвы – мы выходим за пределы личностного бытия и достигаем высших состояний сознания. В медитации обретается власть над разумом, истинная йога учит нравственности, правильному образу жизни и управлению телом. При постоянной практике можно добиться глубокого понимания истинной сути разума, сознания и личности, ведущего к физическому и духовному процветанию. Жадность, злость и агрессия отступают, их место занимают мир, любовь, радость, сострадание, великодушие и готовность служить ближнему. Вот тот самый путь, вступив на который можно полностью раскрыть заложенный в нас потенциал.

Размышления

Дорога к исцелению редко бывает короткой, зато трудной – почти всегда. Авторы этой книги сами отправились в такое путешествие много лет назад, но до сих пор не достигли заветной цели. В пути мы успели изучить несколько методов исцеления и испытать на себе их действенность, но и теперь еще остались места, которых наши тела и души избегают касаться, страшась за свое выживание. Однако для нас по-прежнему несомненно: этот путь стоит того, чтобы пройти его от начала до конца. Мы многое приобрели, пытаясь помочь себе – и классическими методами терапии, и несколько неумелыми медитациями. Наши страхи и волнения потеряли былую разрушительную силу, а самооценка и уверенность в себе, напротив, достигли нового уровня; отступили недомогания и мышечные напряжения. Мы стали мудрее в понимании глубин собственного «Я», добрее и ближе в общении друг с другом. Наконец, наше сознание достигло неведомого прежде уровня, особенно в отношениях с живой природой.

И масштабы, и последствия коллективных травм существенно разнятся. Например, смерть в автокатастрофе – это коллективная травма, поскольку она становится горем для нескольких человек – родственников и друзей погибшего. Большой пожар или ожесточенная перестрелка травмируют целую общину. Землетрясение или шторм могут стать травмой для целого города или района, подобно урагану Катрина, разрушившему Новый Орлеан. Атака на Всемирный торговый центр была трагедией прежде всего для жителей Нью-Йорка, но ее эхо прокатилось по всей Америке и даже вышло за ее границы. Наконец, есть травмы всенародного масштаба – война или геноцид – способные на десятилетия повергнуть в хаос жизни тысяч и миллионов людей. А многие коренные народы в разных частях света веками страдали от наследственных и коллективных травм, нанесенных им колонизаторами.

Большинство тех, кого коснулась коллективная травма, страдают в первую очередь от личного горя и утрат, и чувства пострадавших – ярость и жажда мести – соответствуют симптомам индивидуальных травм. Поэтому если множество личных травм оставить без внимания, исцеление коллектива окажется невозможным. Когда же отдельные люди восстанавливаются, начинают делиться своими переживаниями и помогать остальным – общество в целом тоже быстрее идет на поправку. Справедливо и обратное: в исцеленном коллективе, сплоченном общей бедой, легче избавиться от личной травмы. Таким образом, два уровня исцеления взаимно дополняют друг друга. Однако поскольку индивидуум и коллектив – это не одно и то же, методы их исцеления будут различными. Невозможно залечить коллективную травму, искалечившую тысячи и миллионы судеб, если работать с каждым человеком отдельно. Очень часто в таких случаях – когда непоправимый ущерб нанесен самому образу жизни народа – приходится выстраивать новую систему общественных ценностей, сочинять новые мифы и легенды, вырабатывать новые стратегии поведения. Точно так же сложно представить мирное сосуществование двух религий, народов или рас до тех пор, пока не будут преодолены глубоко укоренившиеся страхи и взаимное недоверие, пока не будут излечены наследственные травмы, вызванные столетиями предрассудков, притеснений и конфликтов.

Исцеление наследственных травм

Любая наследственная травма – одновременно и личная, и коллективная. Некоторые травмы – полученные одним из предков в результате какого-то несчастья – передаются из поколения в поколение в пределах одной семьи. Если такая травма не касается других семей, ее можно рассматривать как индивидуальную, или же проводить сеансы групповой терапии с пострадавшими членами семьи. Если же трагедия в прошлом затронула жизнь всей общины, города или народа, она, разумеется, отразилась в коллективных травмах, поселившихся в обычаях, культурных традициях, ритуалах, отношении к жизни и так далее. Борис Цирюльник в этом случае говорит о «классической схеме трех поколений»: первое поколение, получившее травму, выживает, сумев адаптироваться к новым условиям, второе пользуется плодами труда своих отцов, третье – ищет корень всех зол.

У этого процесса также есть индивидуальная и коллективная стороны. Например, в поколении, родившемся после Второй мировой войны, многие дети были травмированы собственными отцами, побывавшими в боях и лагерях военнопленных: вернувшиеся с войны мужчины не могли контролировать вспышки гнева и жестокости, или же наоборот – отстранялись от участия в семейной жизни. Внукам этих людей также передавалось их тревожное состояние и другие травматические симптомы; правительство Австралии признало этот факт официально, и в этой стране теперь проводятся бесплатные курсы терапии для детей и внуков ветеранов.

Коллективный же компонент этой схемы трех поколений отчетливо прослеживается среди жителей Германии. После окончания войны немцы спрятали свои травматические переживания глубоко внутри и скрепя сердце взялись за восстановление своей страны. Однако в их культуре будто бы установился обет молчания о прошлом, и постепенно тишина, окружавшая события военных лет, проникла в души послевоенного поколения. Только внукам свидетелей и участников войны удалось нарушить это молчание, открыто заявить о боли своего народа и начать залечивать его раны. Джоанна Мэйси пишет следующее: «Немецкий народ решил пойти на все, чтобы избавить своих потомков от боли, которую ему пришлось познать. Ради будущего своих детей немцы усердно трудились… и в конечном счете дали им все. Кроме одной вещи. Они не оставили детям своих разбитых сердец – и дети им никогда этого не простят». Но сейчас, когда эти дети состарились, повзрослели уже их дети – они-то и запустили долгожданный процесс исцеления.

В сентябре 2007 года на пути к исцелению был сделан еще один шаг. Шесть сотен человек собрались в Берлине под руководством духовного наставника Томаса Хюбля на сеанс медитации, посвященный коллективному сознанию. Участники этого собрания ясно чувствовали тень великой войны, но в атмосфере единения зародилась возможность примирения, исцеления и перерождения. Позже, в мае 2008 года, было проведено еще одно подобное мероприятие. Оно открывалось выступлениями ораторов, на большинство из которых Вторая мировая война повлияла непосредственно. Целью этого собрания было углубить знания и понимания событий прошлого, в частности – вызвать у участников коллективной медитации ощущение тянущейся из прошлого тени, чтобы не только их умы, но и сердца открылись навстречу общему исцелению.

После ланча пятьсот собравшихся разделились на группы по пять человек для размышления над вопросами, подготовленными организаторами. После обсуждения каждого вопроса участники переходили из группы в группу, чтобы сделать взаимодействие максимальным. Сами вопросы касались главным образом человеческих чувств, среди них были следующие: что в истории нацистской Германии волнует вас больше всего? Как прошлое страны влияет на ее настоящее? Что каждый из нас может сделать, чтобы подобная трагедия не повторилась? Многих угнетали мрачные тона истории, им хотелось внести в нее светлые краски. Кульминацией мероприятия стала коллективная медитация, посвященная душам немцев и евреев, пострадавших во время войны; в медитации эти души символически слились воедино. Завершилась же встреча хоровым пением, восстанавливающим гармонию чувств участников. Примечательно, что любой из тех, кого одолевали тяжелые и противоречивые эмоции, в любой момент встречи и после нее мог обратиться за помощью к кому-нибудь из руководителей.

Коллективная травма и культурное пространство

Самое опасное в коллективных травмах – глубина и сила их влияния на культуру. Атака на Всемирный торговый центр 11 сентября 2001 года напрямую задела чувства сотен тысяч жителей Нью-Йорка. Миллионы людей по всей стране и за ее пределами разделили эту травму, просматривая трансляции видеозаписей, отождествляя себя с погибшими и пострадавшими, проникаясь страхом за судьбы близких и свои собственные. Вся американская нация в то время пыталась понять смысл случившегося, ответить на вопросы: почему это произошло? Как эта трагедия укладывается в мое мировоззрение и мою религию? Можно ли вынести из нее хоть что-то положительное?

Два месяца спустя две трети американцев все еще не находили себе покоя, задаваясь этими вопросами. Для многих они остались неразрешенными и в следующем году. Те люди, кому удалось найти для себя смысл в этой трагедии, страдали от травм значительно меньше тех, кто по-прежнему не находил ответа. Но, несмотря на всеобщую переоценку ценностей, ткань американского культурного пространства в целом выдержала это испытание на разрыв, и в социальные службы люди обращались за помощью в основном с индивидуальными травмами. Спустя несколько недель после трагедии разговоры о ней утихли: каждый опасался, что собеседника эта тема уже не волнует. Возможно, так сложилось потому, что события 11 сентября коснулись каждого, и их обсуждение неизменно превращалось в диалог между двумя жертвами. Делиться переживаниями с независимыми слушателями не получалось, ибо таких просто не было. Вероятно, этим объясняется и тот факт, что люди, не проявлявшие особых эмоций, справлялись с травмой лучше тех, кто продолжал возвращаться к этим событиям в разговорах.

Атака на Всемирный торговый центр и ее последствия, несмотря на всю трагичность, не идут в сравнение с событиями в Шри-Ланке и бедами аборигенных народов, о которых мы писали в главе 22. Традиционный семейный и деревенский уклад жизни тамилов был разрушен до основания, и сейчас им приходится восстанавливать свою культуру из руин. Остатки коренного населения в Северной Америке, Австралии и других местах только сейчас оправляются от последствий вековых эпидемий, геноцида, гонений и культурной ассимиляции, пытаются вспомнить и возродить к жизни собственные верования, обычаи и обряды. Исцеление подобных коллективных травм предполагает соединение осколков древних традиций с реалиями современного мира и надеждами на будущее. Только на этой основе можно возродить культуру и вновь наладить былые связи между людьми и поколениями. Особое значение для многих народов имеет связь со своими исконными землями, пропитанными болью предков, ведь их души обитают там до сих пор.

В главе 22 мы уже обращались к точке зрения Синтии Уэсли-Эскимо и Магдалены Смолевски: по их мнению, коренные народы по-прежнему носят в сердцах пусть неосознанную, но глубокую и неутолимую печаль. Однако, предполагают эти авторы, поскольку старейшинам многих племен удалось обратиться к коллективной памяти и передать ее сокровища молодым, у этих народов еще есть шанс осознать и исцелить свою тоску. Но пока этого не происходит, и непризнанные травмы мешают каждому следующему поколению возродить свою культуру и прийти к процветанию. Когда женщин американских индейцев спрашивали, как обеспечить благополучие общины, большинство из них отвечали: «Нужно вернуться к обычаям предков». Такая же глубокая тоска и культурное оцепенение могут охватить и тамилов на ближайшие десятки, а то и сотни лет.

Важность ритуалов для выражения эмоций

Важной частью лечения индивидуальных и коллективных травм являются ритуалы и культурные традиции, знакомые людям с детства. Они помогают излить накопившиеся эмоции, подсказывают стратегии поведения и укрепляют связи между членами общины, наполняя их повседневную жизнь значением и чувством завершенности. Например, индейцы племени навахо, участвовавшие в войне во Вьетнаме, для обретения утраченной гармонии, равновесия и единения с сородичами использовали традиционный семидневный ритуал «путь врага», в котором участвовали все члены семьи и общины пострадавших. Об американских ветеранах африканского и азиатского происхождения Мэри де Янг, напротив, сообщает, что они были подвержены ПТСР больше, нежели их белые соотечественники, поскольку расовые предрассудки с обеих сторон мешали им участвовать в восстановительных ритуалах белой культуры.

Большинство ритуалов и церемоний западной культуры к настоящему времени утратили свое значение, поэтому часто мы отказываемся в них участвовать. В результате люди носят в себе свои травмы молча. Борис Цирюльник пишет так: «Мы говорим лишь то, что общество желает слышать. Но потребность израненной души быть услышанной такова, что молчание превращается для нее в пытку. Человек, вынужденный молчать об общей трагедии, чувствует себя изменником. Он может высказаться, но только в рамках, установленных его культурой». Именно эта потребность людей в свободном выражении горя формирует в обществе новые коллективные ритуалы, например возложение цветов, памятных вещей и поэм к стихийным мемориалам после гибели принцессы Дианы и атаки на Всемирный торговый центр.

Восстановление культуры и общества тамилов на Шри-Ланке станет возможным только после исцеления их коллективной травмы, возрождения прежних социальных отношений и практик. Дайя Сомасундарам пишет о том, что еще до окончания войны во многих общинах и группах практиковались сеансы коллективной релаксации. Там не только снималось напряжение, но и вновь протягивались связи от человека к его прошлому, к религии и обществу. Детей поощряли в выражении эмоций в дружбе, в играх, в искусстве, танцах и занятиях йогой; в школах обычными предметами интерьера стали цветы и свечи – там регулярно проходили церемонии поминовения погибших. Беженцам также помогали сохранить их культуру: совершать похороны по традиционным канонам, отмечать годовщины и проводить ритуалы, в которых чтили память погибших и чествовали героев. Массовые захоронения обрастали мемориалами и превращались в священные места. Там проводились массовые мероприятия, помогавшие людям выразить общую и личную скорбь.

Работа в тесных группах

В рамках многих подходов к лечению масштабных коллективных травм практикуется работа в небольших группах – так люди скорее сбрасывают эмоциональную энергию, делясь своей болью с партнерами. Как правило, руководит группой терапевт или человек, сведущий в вопросах групповой динамики. Выше мы уже описывали, как групповые практики помогли нескольким сотням немцев примириться с их общей наследственной и коллективной травмой. Однако есть и совершенно иные методы психологического исцеления, один из них использовала Джоанна Мэйси в работе с жертвами чернобыльской аварии 1986 года.

Город Новозыбков был сильно заражен, когда власти использовали засев облаков, чтобы вызвать проливные дожди на дальних подступах к Москве и оградить ее жителей от радиации Чернобыльской АЭС. Джоанна Мэйси, чье имя уже было известно во всем мире благодаря разработанному ею методу «Отчаяние и возрождение», отправилась туда, чтобы помочь жителям понять значение постигшей их коллективной травмы и сообща преодолеть ее. По прибытии в город глава горисполкома сообщил ей, что люди обозлены и ситуация накалена до предела. Прежде люди жили в тесной близости с лесом и землей, теперь они не осмеливались ступить в зараженную чащу, а из бревенчатых изб их переселили в бетонные многоквартирники; прежде сами они ничем не болели, теперь заболели их дети.

Была создана группа из пятидесяти человек (большее количество просто не смогло бы поддерживать общение и зрительный контакт друг с другом, сидя в общем кругу), в которой на протяжении полутора дней люди учились доверию и открытому выражению собственных переживаний. В парах и небольших группах они поверяли друг другу свои мысли и чувства, стараясь не перебивать собеседника и не выносить резких суждений. За все это время не было сказано ни слова о радиоактивном заражении, лучевой болезни и вызванных радиацией уродствах. Джоанна Мэйси была для этих людей проводником в духовном путешествии, в котором они могли бы встретиться со своими предками и впитать их силу. Погрузившись в безмятежное прошлое, они уже не хотели возвращаться обратно к горестям настоящего. Когда пострадавшие делились друг с другом увиденными картинами, в их памяти всплывали и другие образы: обжигающего ветра, белоснежного пепла, падающего с безоблачного неба, детей, играющих под его снежными хлопьями и дождями, пришедшими вслед. С воспоминаниями пришел гнев на то, что эта трагедия случилась с ними, и растерянность перед болью, которую нельзя было ничем утолить – ведь их дети умирали от рака. На следующий день мать одного ребенка рассказала всем о своем разбитом сердце и о том, как эта травма соединяла ее со всеми и всем, подобно ветвям огромного дерева. Прозвучал и рассказ отца, чья маленькая дочь лежала в больнице, о том, как тяжело носить в себе боль и как не менее тяжело делиться ею. Зато после этот мужчина впервые за долгое время почувствовал облегчение.

Возрождение общины

Дайя Сомасундарам на основе своего опыта работы с пострадавшими от цунами и гражданской войны в Шри-Ланке пришел к выводу: социальный коллапс и коллективные травмы лучше всего поддаются лечению на уровне общины. Оказание помощи нуждающимся, восстановление и развитие – вся эта деятельность имеет не только социальную, но и психологическую сторону. Основная цель такого комплексного подхода к исцелению коллектива – в укреплении и восстановлении связей внутри семьи и деревни, в поддержке людей в их поисках смысла всеобщей беды. Для этой цели весьма важно вернуть общине самостоятельность и независимость. Содействие пережившим трагедию в возрождении традиций, ритуалов, взаимоотношений и общественных институтов гораздо полезнее постоянной гуманитарной помощи.

Важное место в этом процессе занимает фигура лидера, вождя или старейшины. Однако на Шри-Ланке такие места чаще всего остаются вакантными: большинство обладателей лидерских качеств были истреблены или запуганы в годы войны. Но, несмотря на это, у Дайи Сомасундарама описана программа подготовки тщательно подобранной группы из пятнадцати-двадцати мужчин и женщин – учителей, студентов, фермеров и деревенских жителей. Руководитель группы учит своих подопечных вовремя распознавать и устранять проблемы, поддерживать сплоченность членов общины, формировать группы взаимопомощи, уделять внимание нуждам детей и так далее. Затем инструктор устраняется от активной работы в группе и занимает позицию наблюдателя и консультанта по трудным вопросам.

Кроме того, активистов самоуправления обучали базовым знаниям и навыкам в области психического здоровья, которые затем адаптировались к условиям местной культуры и применялись в психологической помощи беженцам. Участниками тренингов были преимущественно медицинские работники, учителя, деревенские старосты, народные целители, священники, монахи и монахини, а также члены правительственных и неправительственных организаций. В дальнейшем эти люди помогали своим согражданам осознать реальность травм и их масштабы, проводили профилактические мероприятия, а в наиболее тяжелых случаях направляли пострадавших к специалистам. Вместе с тем в общинах формировались группы самостоятельной помощи для отдельных категорий граждан – перенесших пытки, пострадавших от взрывов противопехотных мин, вдов. Члены каждой группы делились друг с другом своими историями и оказывали поддержку в быту. Наконец, членам больших семей помогали разыскивать друг друга, воссоединяться, восстанавливать привычный жизненный уклад и начать себя обеспечивать.

Прощение, примирение и справедливость

В предыдущей главе на примере истории Абы Гейл мы постарались показать важность прощения для личного исцеления. Но для излечения коллективов прощение, примирение и восстановление справедливости важны не менее. Два некогда враждовавших народа не смогут жить в мире и гармонии, если в их сердцах осталось недоверие, ненависть и жажда отмщения. Но общеизвестно, что в процессе коллективного исцеления эти чувства рассеиваются, открывая дорогу к прощению и примирению. Прощение не позволяет прошлому отравлять будущее, но это не значит, что преступников нужно освобождать от ответственности. Напротив, коллективное исцеление связано с признанием ответственности за случившееся или содеянное – ведь только так можно преодолеть пропасть недоверия, разверзшуюся в войнах и травмах. Путей к примирению существует множество: одни больше подходят для небольших групп, другие – для народов и государств.

Во время войны в бывшей Югославии и сербы, и хорваты совершили немало жестокостей. Это способствовало усилению недоверия, подозрительности и взаимной дискриминации во всем регионе, а также замедляло процесс восстановления. Арлин Одергон с коллегами разработали особый подход для работы с многонациональными группами. Их задачей было преодоление этнических барьеров, они пытались «вновь сшить разрывы ткани общества, нитку за ниткой». В основе данного подхода лежит предположение о том, что люди враждующих национальностей, объединенные в группу, уже обладают всем необходимым, чтобы преодолеть давление своего прошлого. Руководители группы лишь пытаются дать участникам надежду и уверенность в том, что можно смело войти в огонь взаимной неприязни и выйти из него обновленными. Они помогают членам группы открыто говорить о своих страхах, видеть суть различий позиций друг друга, обсуждать наболевшие вопросы, не избегая их и не переходя к обвинениям. В групповом общении люди уясняют для себя, что же произошло на самом деле, пытаются остановить бои, все еще идущие в их душах, и вступить на путь обновления.

А. Одергон вспоминает, какие удивительные изменения происходили с людьми, когда они начинали рассказывать о собственном участии в тех страшных событиях. Люди говорили о своих внутренних конфликтах, вопросах и сомнениях, об этнических противоречиях, о боях, о чувстве вины за то, что не смогли остановить зверства, о необходимости страшного выбора, последствия которого коснулись их родных, близких и их самих. Одергон была удивлена, что столь близкий диалог вообще оказался возможным между сербами, хорватами и мусульманами. «Крайне напряженная атмосфера подозрительности, осуждения, застарелой боли, опасений перед щекотливыми вопросами вдруг разрядилась, уступив место взаимопониманию и уважению к тому, что каждому пришлось пройти…»

Питер Левин и Эльдбьорг Ведаа разработали замечательный метод преодоления недоверия, основанный на естественных механизмах возникновения приязни между детьми. С обеих конфликтующих сторон набирают группу матерей с младенцами. Женщины учат друг друга песням и колыбельным своих народов, а руководители аккомпанируют им на простых инструментах. Матери поют и танцуют, держа детей на руках и убаюкивая их. В ритме, в движениях, в пении рождается ощущение мира, и взаимная враждебность женщин улетучивается. Всеобщее действо увлекает и малышей, и когда им дают погремушки, они часто присоединяются к созданию общего ритма, попискивая от восторга. Видя, что дети довольны, матери сами ощущают спокойствие и радость. Они отпускают малышей на пол, и, когда те начинают играть друг с другом и с другими матерями, барьеры стеснительности падают. Далее группу делят на четверки, в которых матери начинают бережно передавать по кругу своих малышей, завернутых в одеяла. Младенцы приходят в состояние экзальтации, отчего вся комната и сердца матерей заполняются любовью. Наконец, женщины начинают улыбаться друг другу, радуясь тому, что познакомились с людьми, которых прежде боялись. Впоследствии П. Левин и Э. Ведаа обучили нескольких самых восприимчивых из них самостоятельно вести занятия в подобных группах.

На международном уровне стремление к примирению принимает две различные формы. Пример одной из них – создание в Южной Африке Комиссии правды и примирения. Это некое подобие судебного органа, в задачи которого входит не наказание преступников, а поиск истины и работа на благо мира. В частности, ей было выдвинуто предложение об амнистии политическим преступникам, при условии раскрытия всех их деяний. По мнению членов Комиссии, эта мера должна пробудить в людях интерес к своему прошлому, а вынесение дел на публичные слушания создало бы атмосферу справедливости, способствующую примирению и дальнейшему развитию общества. Начинание оказалось столь успешным, что ныне аналогичные комиссии действуют по крайней мере еще в шестнадцати странах мира, доказывая, что казни и заключения не являются обязательной вехой на пути к примирению и коллективному исцелению.

Другой результат стремления к справедливости – международные трибуналы, по примеру тех, что ООН организовала для Югославии и Руанды. Их цель – осуществление правосудия и примирение народов с их недавней историей. Содержание под стражей и суды над военными преступниками позволяют надеяться, что будущие политические и военные лидеры воздержатся от совершения аналогичных преступлений, что впредь народы не будут страдать от действий горсти власть имущих, а те, что уже пострадали, смогут прийти к миру и прощению.

Мировоззрение

Любая культура строится на некотором комплексе убеждений и догадок относительно сущности бытия. Этот комплекс – картина мира данной культуры – и задает особенности восприятия окружающего мира ее носителями. Грубо говоря, наше мировоззрение и создает реальность вокруг нас, поскольку от него зависит, как мы видим и понимаем то или иное явление. Кроме того, именно мировоззрение оправдывает существование культурных традиций, социальных институтов, поведенческих норм и так далее. Зарождающаяся сегодня мировая цивилизация обладает мировоззрением, сложившимся в доминаторский период нашей истории. Поэтому неудивительно, что мы страдаем от стольких травм и встречаем столько препятствий на пути к партнерской культуре. И чтобы преодолеть кризис современной цивилизации, нам пора перестать рядиться в старомодные одежды доминаторства. Нам необходимо новое мировоззрение, которое сейчас рождается в муках. Только оно поможет исцелению человечества и приведет его к всеобщему равенству и братству.

В настоящее время в обществе существуют и конкурируют друг с другом два мировоззрения. Первое – это научная картина мира, рациональная, материалистическая, отрицающая существование нематериальных явлений в любой форме. Например, сознание в ее рамках рассматривается как побочный продукт химической и электрической активности мозга, а возможность каких-либо паранормальных феноменов большинство ученых отрицают априорно. С другой стороны, западная цивилизация буквально пропитана древними религиозными традициями и верой в ветхозаветного Бога – верховное мужское божество, гневное и карающее. И наука, и монотеистические религии (христианство, ислам, иудаизм) тяготеют к догматической убежденности в обладании единственной истиной, что, разумеется, приводит к постоянным конфликтам. Даже в демократических странах иерархию богатства и власти до сих пор принято считать естественным порядком вещей. Эволюцию и социальный прогресс в нашей культуре также принято рассматривать через призму индивидуализма и конкуренции. Результат повального увлечения этими предрассудками – мир, раздираемый войнами и притеснениями. Поэтому, чтобы помочь нашей цивилизации исцелиться от коллективных травм и превратиться в партнерскую культуру, нам необходима картина мира, в которой материальная и духовная составляющие сливались бы в неделимое целое. На этой картине должны быть запечатлены любовь, сострадание, справедливость, равенство, свобода, сотрудничество, мир, гармония и другие столь же замечательные явления. А еще нам стоит изменить свое отношение к истине и признать существование чего-то большего за рамками нашего познания.

На страницах этой книги нам не удастся в подробностях обсудить все недостатки и слепые пятна нашего мировоззрения. Однако если нашим читателям интересен этот вопрос, мы можем порекомендовать более раннюю книгу Малкольма Холлика под названием «The Science of Oneness: A worldview for the twenty-first century» («Наука о единстве. Мировоззрение для XXI века», СПб.: ИГ «Весь», 2009).

Размышления

Войны, геноцид, терроризм, революции, массовые беспорядки – вот цена билета на карусель травматического цикла, с которой мы до сих пор не можем сойти. Питер Левин пишет: «Нетравмированные люди – немногие оставшиеся таковыми – предпочитают жить в гармонии с миром, пока им в этом не мешают. Но травматический осадок в душах большинства из нас заставляет нас думать, будто мы не в силах обуздать свою враждебность, и пока это ошибочное представление о собственной природе существует, оно будет держать нас врозь… Нам следует с как можно большим энтузиазмом приняться за поиски выхода из этой ситуации. От этого зависит выживание человечества как вида». Весьма важно, чтобы в своих семьях, общинах, обществах мы умели создавать условия, в которых личные, коллективные и наследственные травмы могли быть выражены, поняты и исцелены. Только так жертвы травм смогут выполнить свой долг перед обществом: рассказать всем о событиях, которых нельзя ни забывать, ни допускать вновь. Слишком часто мы обходим стороной случившиеся трагедии, в надежде поскорее забыть их и начать жить заново. Но это большая ошибка.

Если исходный посыл и аргументация в нашей книге верны, миллиардам людей в мире требуется исцеление, причем незамедлительное. Однако даже развитые страны на сегодняшний день не могут обеспечить лечением всех нуждающихся. В Соединенных Штатах депрессия и повышенная тревожность ежегодно диагностируются у десяти миллионов людей, но лишь пятая часть из них получает профессиональную помощь. Кит Оутли с соавторами пришли к выводу, что даже при использовании методов групповой терапии у страны не хватит ресурсов, чтобы излечить всех. Если же включить в этот подсчет людей с неклиническими симптомами, не прошедших диагностику, а также глубоко травмированных жителей бедных стран, мы увидим, что работы просто непочатый край. Правительства всего мира должны на порядок усилить финансовую поддержку медицинских вузов и прочих учебных заведений, выпускающих специалистов в области традиционной и нетрадиционной медицины. Кроме того, фонды медицинского страхования и государственные системы здравоохранения ради здоровья наций должны признать за терапией психических травм статус официального метода лечения.

Впрочем, простое увеличение объемов медицинских услуг не устранит общей проблемы. В этой сфере и без того задействовано слишком много людей, а результаты их усилий достаточно скромны. Попытка решить вопрос таким способом приведет к краху экономической системы, а первоначальная проблема продолжит существовать. Здесь требуется кардинально иной подход (разумеется, в качестве дополнения к традиционным методам), с помощью которого можно было бы исцелять большие группы пострадавших при малой занятости человеческих ресурсов и низких затратах. Далее в главе мы описываем несколько возможных вариантов.

Психотропные препараты: за и против

В наш век генетики, нейробиологии, молекулярной биологии и прочих наук вполне естественно рассматривать наркотики как лекарство от пандемии травм. Но современные фармацевты еще не изобрели таблеток, которые бы придавали человеку стойкость перед лицом испытаний, изгоняли травмы из человеческих душ, даровали счастье каждому независимо от внешних обстоятельств – и при этом не имели бы побочных эффектов.

Современная роль медикаментозной терапии и ее потенциал – это темы для серьезных дискуссий. В одном лагере находятся психиатры, которые в своей работе полагаются главным образом на психотропные препараты. Вместе с фармацевтами они смотрят в будущее лекарственной терапии весьма оптимистично. Прямо противоположного мнения придерживаются многие опытные психотерапевты. Между этими двумя лагерями находится большинство практикующих врачей, считающих лекарства действенным средством, но не панацеей.

К сожалению, несмотря на серьезные успехи медицины и фармакологии, до сих пор неясно, насколько полезными могут стать медикаменты в лечении и профилактике травм в обозримом будущем. Впрочем, несомненно, что психотропные препараты успешно приносят пострадавшим кратковременное облегчение. С их помощью можно снять тревожность и повышенную возбудимость или дать человеку уснуть. Повышенная возбудимость, к слову, является основной причиной трудностей с обучением и построением взаимоотношений у детей с ПТСР. Их неудачи приводят к снижению самооценки и расстройствам поведения, которые с трудом поддаются лечению – ведь ребенок беспокоен, импульсивен и не способен сконцентрироваться. Принимая все это во внимание, Брюс Перри утверждает, что применение медикаментов вполне оправдано, если необходимо на время снять одни симптомы и дать специалистам разобраться с другими проблемами – с самооценкой, обучаемостью, социальными навыками, страхами. Питер Левин также приветствует непродолжительное использование лекарств в умеренных дозах для стабилизации состояния особенно тяжело травмированных пациентов.

Проблемы возникают, когда психотропные препараты применяются не от случая к случаю в качестве приправы к другим методикам исцеления, а долговременно, как основное средство лечения. В таких обстоятельствах они подавляют страх, гнев, тревогу, но эти симптомы не исчезают бесследно, а как бы застревают в теле. Кроме того, по мнению П. Левина, и легальные, и нелегальные наркотики мешают исцелению тем, что устраняют дрожь и судороги, которые по-своему необходимы для восстановительного процесса. Вообще, психотропные препараты – достаточно грубый инструмент, им все равно, что подавлять – отрицательные эмоции или радость с удовольствием. По словам Кэндис Перт, наблюдения за поведением естественных нейростимуляторов в организме доказывают, что любые наркотические вещества будут создавать нежелательные побочные эффекты. В целом получается, что с помощью наркотиков пострадавший движется к более-менее сносной жизни, но достичь полного раскрытия своего человеческого потенциала таким путем не сумеет никогда.

Объем научных знаний в области нейрохимии возрастает с поразительной быстротой, поэтому у нас остается надежда, что в будущем здесь появятся действенные лекарства без побочных эффектов. В 2006 году Королевское химическое общество выпустило сообщение о том, что кортикостерон, гормон стресса, может помочь в борьбе с ПТСР, если его выделение в организме взять под контроль непосредственно после травматического переживания. Основываясь на данных экспериментов на мышах, ученые выяснили, что при высоком уровне кортикостерона в мозгу формируются воспоминания, лишенные травматической окраски. Если эти выводы окажутся справедливыми и для человека, появится теоретическая возможность разработать метод лечения, в рамках которого можно было бы намеренно вызывать психопатологические репереживания с их последующим полным устранением. Совсем недавно в журнале «New Scientist» появилась статья, посвященная противотравматическому действию пропранолола, препарата, снижающего кровяное давление. Исследования среди солдат выявили прямую зависимость между уровнем стрессовых гормонов и результативностью действий в условиях чрезвычайного стресса. Преимущество в бою также дает высокий уровень в организме ДЭА и НТП, которые в стрессовой ситуации повышают собранность и не дают человеку прийти в замешательство. Это свойство естественных противострессовых веществ может быть так или иначе использовано в профилактике ПТСР.

Эти и многие другие исследования указывают на возможность создания в будущем лекарств с мощным узконаправленным действием, которые бы излечивали травмы, а не просто снимали симптоматику. Весьма полезным оказался бы препарат, помогающий высвободить травматическую энергию и эмоции. Такое действие позволило бы воскрешать и пересматривать травматические переживания, а затем избавляться от них в штатном режиме. Однако побочными эффектами обладают любые лекарства, поэтому их длительного применения все равно следует избегать.

Самолечение

Насколько действенно самолечение? Можно ли научиться исцеляться самостоятельно (индивидуально и в группах), или контроль со стороны специалиста – это обязательное условие? Однозначных ответов на эти вопросы нет. Помощь хорошего терапевта никогда не бывает лишней, но это не значит, что без нее нельзя сделать и шагу. Психотерапевт Бабетта Ротшильд также не отвечает на эти вопросы прямо, но утверждает, что терапия травмы должна быть узконаправленной. Как уже было отмечено, по ее мнению пассивное наблюдение за действиями пациента без профессионального вмешательства приводит к тому, что травма либо просто не лечится, либо разрушает личность. Фактически, из этого следует сделать вывод о бесполезности самолечения. Целительница Сандра Ингерман говорит, что иногда помощь самому себе возможна, но в целом люди обращаются к шаманам именно за их силой, которой сами не обладают. Поэтому она не советует отправляться в шаманское путешествие за собственной душой без тщательной тренировки, зато проводит занятия, в которых готовит людей к возвращению им душ. У Питера Левина больше веры в способность человеческой души к самовосстановлению. Он убежден, что вновь обрести целость личности, особенно при поддержке семьи и друзей, может каждый, кто по-настоящему этого захочет.

Впрочем, этих осторожных взглядов не разделяет все большее число терапевтов, которые искренне верят в возможность самостоятельного исцеления. Никто из них не отрицает достоинств общения с грамотным специалистом, но при этом они предпочитают обучать людей способам исцеления по принципу «сделай сам» и зачастую бесплатно распространяют знания о базовых приемах лечения в электронной сети и средствах массовой информации. В качестве примера можно привести фокусировку Юджина Гендлина, программу исцеления травмы Питера Левина, технику эмоциональной свободы Гэри Крэйга, методы «Действие эндорфинов» Уильяма Блума и «Работа» Байрона Кейти. Все, что предлагают эти авторы, можно проделать самостоятельно, а некоторые методы хороши для работы в группах взаимопомощи. Во многих странах существуют группы, где собираются люди с особыми проблемами: алкоголики, жертвы инцеста и другие.

Наконец, помимо описанных выше и других методов самоисцеления нас поддерживает множество вещей, наполняющих нашу жизнь. Можно было бы посвятить им отдельную книгу, но мы ограничимся кратким перечислением нескольких примеров.

• Физические упражнения снимают тревогу и депрессию и способствуют выработке в организме гормонов счастья. Весьма благоприятны несоревновательные виды активной деятельности: альпинизм, скалолазание, парусный и велосипедный спорт, бег, плавание, йога, гимнастика тайцзицюань, садоводство. Соревновательные виды спорта не столь хороши, поскольку вызывают стресс, связанный с желанием быть первым.

• Нежные отношения поддерживают нас в потенциально травмоопасных ситуациях; они способствуют самоутверждению, благотворно влияют на здоровье и эмоциональный фон. К тому же их всегда можно улучшить, например, с помощью техники ненасильственного общения.

• Метод биологической обратной связи и даже просто контроль дыхания стимулируют работу сердечно-сосудистой системы, а в нервной системе устанавливают баланс между реакцией борьбы или бегства и следующим за ней расслаблением.

• Компьютерные игры и хобби снимают возбуждение, помогают уйти от жизненных треволнений и бесконечных душевных метаний.

• Исцелению способствуют пластические и динамические виды искусства, поскольку способствуют выплеску подавляемых воспоминаний и эмоций. Они используются во многих видах лечения, но ими полезно заниматься и самостоятельно.

– По песням, поэмам, молитвам и заговорам мы знаем, сколь велика сила слова. Выяснилось, что выражение травматических переживаний на бумаге укрепляет иммунную систему, улучшает самочувствие, память и настроение, успокаивает артрит и астму.

– Давно известно, что живопись, ваяние, гончарное дело, ткачество и другие предметные виды искусства обладают целительным действием, поэтому сегодня арт-терапия – это довольно известный и хорошо разработанный метод психотерапии. Символическое мышление весьма характерно для нашего эмоционального сознания, поэтому тяжелые воспоминания с легкостью находят выражение в искусстве.

– Музыка и танцы также способствуют высвобождению эмоций через ритмические движения тела и физическое ощущение вибраций звуковых волн. В лечебных целях музыку и танец используют такие методики, как тонинг и биоданза, а также «Пять ритмов» – техника медитации в движении, разработанная Габриэль Рот.

– Драматическое искусство используется в терапии, поскольку в его опосредованной форме людям подчас легче выразить сложные и болезненные чувства.

• Пожалуй, самым мощным исцеляющим действием обладает общение с природой, которое может принимать самые разнообразные формы. Это могут быть прогулки по сельской местности, а еще лучше – по диким местам, плавание с аквалангом, садоводство, экотуризм, наблюдение за дикими зверями и птицами, работа с животными, общение с домашними питомцами, даже искусство бонсай и разведение аквариумных рыбок.

Интернет-психотерапия

Это направление массового лечения развивается стремительно и имеет все шансы достичь миллионов нуждающихся в нем при минимальных затратах с их стороны. Клиенты работают с программами в режиме онлайн, взаимодействие человека с человеком по сети при этом факультативно. Большинство предлагаемых программ основано на методах когнитивно-поведенческой терапии: для исправления поведения и эмоционального фона пациентам предлагается изменить образ мыслей. Программное обеспечение рассчитано не только на помощь в укреплении физического здоровья (лечение диабета или никотиновой зависимости), но и на решение проблем с психикой. Список отклонений, поддающихся лечению по сети, постоянно пополняется.

Как правило, пользователям предлагается заполнить анкету, и на основе ответов программа определяет, здоров человек, требуется ему онлайн-психотерапия или – в тяжелых случаях – неотложная помощь специалиста. Те, кого программа допускает к дальнейшей работе, знакомятся с содержанием ее образовательных модулей и выполняют специальные упражнения. Курсы рассчитаны на несколько недель или даже месяцев, поэтому у пользователей есть достаточно времени, чтобы усвоить теоретический материал и применить полученные знания на практике. Клиенты заполняют оценочные листы, в соответствии с которыми получают персональные рекомендации. Некоторые программы предусматривают для пользователей возможность связаться по сети с группой поддержки или получить личную консультацию терапевта по телефону или электронной почте.

К концу 2008 года более двухсот пятидесяти тысяч человек из более чем двухсот стран мира в связи с депрессией посетили сервер психотерапевтического проекта «MoodGym» («Тренировка настроения»). Пока мы работали над этой книгой, правительство Великобритании официально одобрило программы «FearFighter» («Истребитель страха») (в качестве методики лечения паники и фобий) и «Beating the Blues» (рекомендуемой для лечения легкой и умеренной депрессии). На стадии разработки находилась программа диагностики психических расстройств «E-couch» («Интернет-кушетка»), которая к тому времени могла, например, выявить у человека депрессию и предложить пять различных методик лечения.

До последнего времени считалось, что пациенты со сложными расстройствами вроде ПТСР или агорафобии непременно нуждаются в постоянном личном общении с психотерапевтом. Однако, как показали недавние исследования, это не совсем так. В одном из них сравнивались пациенты с паническим расстройством, как осложненным агорафобией, так и без осложнений. Лечение обеих групп осуществлялось в рамках когнитивно-поведенческой терапии; одни посещали приемы специалистов, другие лечились по программе «Panic Online» («Паника онлайн») с возможностью регулярной электронной переписки с психотерапевтом. Выяснилось, что интернет-терапия ничуть не менее эффективна, чем личные консультации, причем для успешного лечения было достаточно одного электронного письма в неделю. Помимо этого проверялась вероятность успешного использования программ для лечения биполярных расстройств. Это гораздо более сложная задача, поскольку пациенты с таким диагнозом не всегда адекватно воспринимают действительность. В целом же следует сказать, что компьютерные программы обладают большим потенциалом для лечения травматических симптомов, по крайней мере – их патологических проявлений.

Существует также возможность использования в терапии компьютерных игр. Согласно исследованиям, игра, например, в тетрис вскоре после травматического события снижает вероятность возникновения психопатологических репереживаний, даже если фактическая память о случившемся не повреждена. Вероятно, суть в том, что если занять мозг обработкой визуальной информации, это на время отвлечет его от создания травматических воспоминаний в форме зрительных образов. В журнале «New Scientist» было опубликовано письмо читательницы, страдавшей ПТС, которая играла в тетрис днями напролет. Вот ее слова: «Это занятие требует столь активного визуального и пространственного мышления, что на вербальное мышление у мозга не остается сил. Воспоминания отступают, и приходит облегчение – до тех пор, пока игра не надоедает. Мой сон беспокоен, меня постоянно мучают кошмары, рожденные ужасными воспоминаниями, поэтому тетрис у меня всегда лежит на столике рядом с кроватью. Проснувшись, я сразу принимаюсь за игру, и мне становится легче. Поэтому я играю, пока снова не отключусь». Конечно, описанный случай – это скорее использование отвлекающего раздражителя, нежели лечение, но такие раздражители вполне можно применять для снятия травматических симптомов как альтернативу психотропным препаратам.

Медитация и духовные практики

Уже сегодня медитация помогает десяткам миллионов людей по всему миру. Число исцелившихся могло бы возрасти на порядок, будь преимущества медитации шире разрекламированы, а соответствующие курсы и тренинги – включены в системы здравоохранения разных стран. Еще более широкое распространение нашла бы медитация, будь христианские и мусульманские созерцательные и духовные практики столь же популяризированы, как буддийские и индуистские. Кроме того, медитативные техники можно использовать для исцеления больших коллективов. Согласно результатам многих исследований, во время собраний достаточно больших групп практикующих трансцендентальную медитацию (ТМ) уменьшалось число преступлений, дорожных аварий, убийств, террористических актов и даже затихали боевые действия. Судя по всему, для этого достаточно, чтобы ТМ регулярно занимались около одного процента жителей города, района и так далее. Утверждается также, что при высоком уровне подготовки адептов их число, необходимое для таких глобальных положительных изменений, может быть еще меньшим. Впрочем, большинство подобных исследований проводилось самими членами организаций ТМ, поэтому их данные нуждаются в объективной проверке. Массовые медитации во имя поддержания мира устраивают и другие организации. Общество всемирной молитвы о мире, например, даже использует телеконференции для синхронизации молитвенных усилий людей более чем в семидесяти странах. Действенность молитвы об исцелении также подтверждена многими исследованиями.

Надо отметить, что такие исследования всегда вызывали массу споров, несмотря на публикации в серьезных научных изданиях. Однако критика чаще вызвана убежденностью некоторых ученых в невозможности подобных явлений, нежели методологическими промахами исследователей. В изучении паранормальных явлений такой вид полемики – обычная вещь. С другой стороны, поток критики поспособствовал повышению качества самих исследований, и в настоящее время их стандарты доказательства даже выше, чем в фармакологии для доказательства эффективности и безопасности лекарств. Поэтому возможность применения медитации в лечебных целях не стоит отметать.

Духовному исцелению способствуют и различные религиозные практики. Яркий тому пример – исцеление силой молитвы. Действенность молитвы неоспорима, даже если в основе ее механизма лежит эффект плацебо. Другой пример – исповедь. В ней человек может облегчить душу, анонимно и конфиденциально поведав о диких, постыдных или просто некрасивых проявлениях симптомов своей травмы. Страдания некоторых людей облегчают путешествия шаманов за осколками их душ и экзорцизм. Кто-то находит утешение в воскрешении древних религий или созидании новых. И те, и другие определенным образом помогают своим последователям смириться с утратами, болезнями и разрывами отношений, а также наделяют их силой и стойкостью, поскольку в их основе, как правило, лежит идея радости бытия и благодарности за все, что дается свыше.

Размышления

В ходе недавних исследований был обнаружен еще один механизм. По данным Николаса Христакиса и его команды в Гарвардской медицинской школе, эмоции и поведенческие стратегии (эмпатия, альтруизм, счастье и депрессия) заразны – в том смысле, что их распространение в социуме по характеру подобно вирусному. Для их успешной диффузии необходимо наличие некоей критической массы взаимосвязанных индивидуумов, то есть людей, способных так или иначе повлиять друг на друга. Этим эффектом связаны не только друзья, но и друзья друзей и так далее. Поэтому любой человек, пользующийся популярностью у окружения и имеющий свободный доступ к средствам связи, обладает огромным влиянием на людей, в том числе на незнакомых – непропорционально огромным в сравнении со средним показателем. Если такой человек вступает на путь исцеления – скажем, увлекается какой-либо оздоровительной методикой, это приносит пользу многим людям, заставляя их последовать его примеру. Инициатор этого процесса и сам много выигрывает, когда вокруг него образуется здоровое общество. Возникает вопрос: нельзя ли разработать методики исцеления, использующие этот эффект, и запустить их в стремительно развивающихся сегодня социальных сетях? Теоретически это означало бы рождение нового вида общественной деятельности, но также и появление нового, более высокого уровня ответственности перед обществом.

Доминаторская цивилизация будет продолжать воспроизводить себя до тех пор, пока мы не излечим свои травмы и не перестанем наносить себе и друг другу новые. Но нам недостаточно только лишь справиться с травмами: чтобы обеспечить своим потомкам надежное будущее, мы должны построить новую культуру, основанную на принципах равенства и взаимопомощи. Однако, как показывает история реакций человечества на Великое Падение, даже последовательные реформы в этом направлении неизменно наталкиваются на сопротивление иерархических структур. Богатые и могущественные люди, учреждения и корпорации не собираются праздно наблюдать, как приходит в упадок взрастившая их система. Как и прежде, они будут использовать свою власть с целью сохранения статус-кво: контролировать распространение информации, тормозить демократические процессы, ограничивать гражданские свободы и препятствовать установлению в обществе экономического равенства. В таблице 20 перечислены некоторые защитные механизмы, которые сильные мира сего используют постоянно.

Таблица 20. Защитные действия иерархических структур

Мы не можем вступить с доминаторской культурой в открытое противоборство. Это неминуемо привело бы к поражению или кооптированию в существующий строй и обязанности играть по его правилам – опыт многочисленных революций тому подтверждение. Вместо этого следует уклоняться от нападений иерархической системы и действовать подобно мастерам восточных единоборств, которые не ищут драки, но если она неизбежна, вступают в нее, используя против врага его собственную силу. Именно такими непрямыми методами мы и должны бороться с существующим миропорядком: подмывать его фундамент, создавая собственные, радикально отличные от него социальные системы, которые бы не бросались в глаза, но и не давали бы себя уничтожить и подчинить.

Одна из возможных стратегий здесь – создание маленьких независимых эгалитарных групп, тесно связанных между собой сетью обмена информацией, партнерских и дружеских отношений. У такой системы нет структуры, которую можно было бы разрушить, нет лидеров, которых можно было бы устранить, поэтому она гибка, адаптивна и одновременно чрезвычайно устойчива к агрессивным воздействиям извне. Такая система не нуждается в генеральном плане развития – ибо он может быть сорван враждебными силами – она просто живет и действует, движимая общими ценностями и целями своих элементов.

Однако, как правило, такие системы подвержены саморазрушению вследствие внутренних конфликтов и развития иерархии власти. Такова история почти любой народной революции, которая начиналась со свержения деспотического режима и заканчивалась установлением другого, не менее деспотического. Чтобы избежать этого, новая система должна быть основана на мировоззрении, ценностях, принципах и социальных процессах, которые бы способствовали личному и коллективному исцелению, сдерживали деструктивные проявления человеческого эго и препятствовали выстраиванию иерархии власти. Исцеление должно стать одной из основных ценностей для каждого члена обновленного общества.

Создание партнерских сообществ

Большинство детей, которые появляются на свет и растут в нашем доминаторском обществе, в той или иной степени травмированы злыми и строгими взрослыми. Поэтому к зрелости они либо сами становятся злыми и строгими, либо привыкают подчиняться. Так замыкается круг, и запускается бесконечный цикл господства и покорности. Единственная надежда разорвать этот круг – объединить активных, деятельных и уверенных в себе людей, занятых в неиерархических эгалитарных социальных структурах в некую субкультуру. На первых порах эта субкультура, разумеется, будет едва заметным феноменом, но затем ей придется окрепнуть, чтобы сопротивляться с одной стороны давлению доминаторского общества, а с другой – сдерживать попытки (которые неизбежно возникнут) отдельных своих членов возвыситься и захватить власть изнутри. Никто в этой системе – ни человек, ни группа, ни учреждение – не должен властвовать над остальными. Напротив, ее членам следует делиться своими возможностями друг с другом.

Эта идея может показаться утопической фантазией, но ведь в свое время механизмы социальной регуляции, сложившиеся в общинах охотников-собирателей и первых земледельцев, функционировали именно благодаря общности верований, ценностей и норм поведения. Например, известны общества, где любой, кто желал власти, считался недостойным ее, и где вожди не имели права в одиночку принимать решения, касающиеся всех. Воссоздание такой социальной структуры – задача крайне непростая, однако выполнимая, о чем свидетельствуют сотни идейных общин и экологических поселений, успешно существующих по всему миру. Большинство из них невелики, подобно группам охотников-собирателей, а некоторые, особенно если это религиозные общины, находятся под управлением духовных лидеров. Но чаще всего важные решения там принимаются методом консенсуса, что вдохновляет людей на открытое выражение личного мнения и поиск альтернативных творческих решений проблем.

В самом простом виде консенсус предполагает единодушие во мнениях всех членов коллектива. Но даже в сравнительно малых группах этот метод не всегда продуктивен, поскольку принятие решения блокируется одним голосом «против». В этом случае результирующее решение окажется, скорее, наименьшим общим кратным возможностей членов группы, нежели реализацией ее полного потенциала. Поэтому во многих общинах приняты различные альтернативные модели достижения консенсуса, по принципу «единогласно минус один», «девяносто процентов» и так далее, что препятствует меньшинству или одному человеку требовать уступок от большинства. Существует и более тонкий подход: запрет на использование права вето в личных целях. Иными словами, при такой системе любой (человек или группа), кто голосует против того или иного предложения, должен при этом исходить из интересов всего коллектива. Если же большинство решит, что протест преследует личные, а не общие цели, он автоматически отклоняется. Еще один альтернативный метод достижения консенсуса – формирование лояльного меньшинства, группы, которая поддерживает выполнение воли большинства до тех пор, пока не сочтет, что ее интересы ущемляются недопустимым образом. При таком порядке голосования дискуссии и поиски нестандартных решений ведутся только по наиболее спорным вопросам.

Чуть более близок к современной системе демократического управления метод делегирования определенных обязанностей и полномочий отдельным людям или специально созданным комитетам с тем условием, что любое их решение может быть отменено голосами, например, десятой части всех членов сообщества. В этом случае на голосование тратится значительно меньше времени и усилий, а у уполномоченных представителей появляется стимул к тому, чтобы их действия совпадали с настроениями в обществе. Еще один метод самоуправления, который использовали охотники и собиратели – это гетерархия. В этой системе за принимаемые решения несут ответственность все члены группы, а сменную должность предводителя занимает тот, чьи личные качества наиболее отвечают нуждам текущего момента. Такое кратковременное делегирование полномочий ad hoc позволяет наиболее эффективно использовать накопленные знания, навыки и опыт, особенно при поиске выхода из трудных ситуаций. Гетерархия и консенсусный метод принятия решений оправданы при наличии в группе единства целей и желания сохранить ее стабильность. Кроме того, в основе системы ценностей такого сообщества должны лежать сотрудничество и ненасилие, а отношения следует строить на доверии, взаимном уважении, терпимости и признании индивидуальной инициативы. Все это – главные добродетели партнерской культуры.

В действительности у подобных сообществ есть предводители, и в идеальных случаях они действуют по системе, которую Джон Хейдер назвал «дао лидерства». По сравнению с главами иерархических структур, дао-лидеры кажутся инертными и пассивными. Они не ведут активной борьбы за претворение своих идей в жизнь, не прибегают к принуждению. Вместо этого они развивают и направляют движения, возникающие в среде их подопечных, подавая им пример собственными действиями. Они обладают определенным влиянием, но позволяют коллективу самому устраивать свою жизнь, а процессам – развиваться своим путем. Дао-лидер скромен, но уверен в себе, он наделен силой, рождающейся в самопознании и внутреннем молчании. Ему нет нужды заботиться о производимом впечатлении, казаться всеведущим и контролировать происходящее вокруг. Его настоящая власть – в искреннем стремлении его «последователей» к сотрудничеству. Он счастлив оставаться в тени, предоставляя рядовым членам группы свободу думать, что их успех – это исключительно их заслуга. Он скорее дает возможности, чем налагает обязательства. Он желает скорее служить, нежели управлять, и способствует скорее успеху других, нежели собственному. Поскольку его действия незаметны, они не вызывают протестов, негодований и сопротивления. А энергию, оставшуюся неизрасходованной на борьбу друг с другом, всегда можно направить на созидание.

Хороший пример воплощения дао лидерства – община Финдхорн в Шотландии. Это сообщество объединяет около трехсот пятидесяти человек, связанных достаточно свободными отношениями. Общее руководство (или, вернее, присмотр) осуществляют два слушателя-организатора – мужчина и женщина. Эти должности выборные и оплачиваемые, в обязанности тех, кто их занимает, входит чуткость ко всему, что происходит в общине, и объединение ее членов в группы для выполнения возникающих задач сообразно их возможностям. Формальной властью слушатели-организаторы не облечены – даже на совете общины, где они председательствуют, у них нет права голоса – но развитие и процветание общины, тем не менее, в определенной мере зависит от их действий.

Приемам дао-лидерства можно научиться. Как правило, соответствующие качества развиваются в людях естественным образом в процессе индивидуального и коллективного исцеления. Стремление повелевать или подчиняться при этом ослабевает, на его место приходят желание служить ближним, эмпатия и сострадание, а также уверенность в себе, смелость и стойкость. Люди забывают о темных сторонах своего эго и начинают взаимодействовать друг с другом. У них появляются силы для ненасильственного сопротивления иерархическим структурам, и пропадает страх перед критикой, обвинениями и заключением под стражу. Наконец, люди, постигшие дао-лидерства, крайне редко травмируют окружающих своими действиями.

Это краткое описание методов управления и принятия решений, как кажется, дает некоторое представление о том, что нужно для создания партнерских общин. Необходимо также и многое другое: умение улаживать конфликты, настраиваться на коллектив, проводить ритуалы, церемонии и празднования для укрепления межличностных связей и высвобождения травматической энергии; необходимы навыки проведения встреч, внутри– и межгруппового общения, ненасильственного общения и активного слушания, внутреннего молчания и так далее. И, разумеется, для развития в людях этих навыков и умений необходимо создать солидную образовательную базу. На тот случай, если наши читатели пожелают углубиться в изучение этих вопросов, в разделе «Сноски и примечания» для этого обозначено несколько отправных точек.

Построение партнерского общества

Дорога к глобальной деревне

Чтобы новое общество, которое мы собираемся строить, было жизнеспособным, уже сейчас нам нужно перестать мыслить в категориях общины и даже нации и начать задумываться об отношениях между народами. Доминаторские цивилизации зародились и возвысились в те времена, когда мир казался безбрежным и не имел границ, чтобы сдержать экспансию империй. На протяжении большей части истории войны были любимым средством правителей потешить свое самолюбие, они являлись основным путем добычи ресурсов, в том числе земель, рабов и солдат; они же отвлекали народ от внутренних проблем. Но сегодня мы видим, как мала наша планета, и понимаем, как сильно мы зависим друг от друга и от того, насколько гуманными мы окажемся.

Разработка природных недр, развитие производства, науки и техники принимают сегодня такие масштабы, что уже ни одна нация не сумеет захватить власть над миром силой оружия, как в свое время это пытались совершить страны нацистского блока. Даже могущество США зиждется на минеральных ресурсах всего мира и микроэлектронике, производимой в Азии. Поэтому современный образ действий США на мировой арене возможен только до тех пор, пока на то дают молчаливое согласие другие страны, в частности Китай. Точно так же, если Китай возжелает мирового господства, он не сможет вести длительную войну, поскольку моментально прекратится импорт сырья. Впрочем, китайцам нет нужды завоевывать планету – они и так добились огромного экономического и финансового влияния, сделав свою страну мировой фабрикой.

Мы привыкаем к тому, что безопасность развитых стран уже давно не зависит от прочности их границ или завоевательных походов. В настоящее время спокойствие наций достигается сдерживанием распространения оружия массового поражения, противодействием мировому терроризму и бесперебойным подвозом ключевых ресурсов. Всего этого можно достичь мирным путем: дипломатией, усилием международных организаций, развитием международного права, торговых связей, экономической справедливости и совместной работой над общими проблемами. Подобно этому массовые закупки вооружения развивающимися странами продиктованы скорее соображениями престижа и внутренней политики, чем реальным страхом вторжения извне (за исключением нескольких очагов напряженности на Ближнем и Среднем Востоке). Чаще всего вооруженные конфликты вспыхивают из-за этнической или расовой ненависти, как реакции на притеснения или попытки подавить внутренние беспорядки. Мы постепенно вступаем в мир, где стратегии обороны отдельных стран сменяются другими механизмами и процессами: мирным урегулированием конфликтов, охраной мира и порядка силами миротворческих подразделений ООН, разработкой международного законодательства. При этом все сложнее становится сплотить население страны в общей ненависти к какому бы то ни было внешнему врагу, поскольку путешествия, Интернет и другие средства коммуникации объединяют тех, кто разделен расстоянием, в общей озабоченности судьбами мира. Все больше людей в настоящее время предпочитают быть гуманными: участвуют в кампаниях по противодействию климатическим изменениям, разрушению окружающей среды, экономическому произволу крупных корпораций, тирании и пыткам, борются с бедностью и болезнями. Постепенно в мире наступает понимание того, что подлинной безопасности можно достичь только тогда, когда равенство, справедливость, уважение к правам человека станут основными ценностями человеческого общества – иначе говоря, когда мы создадим единую мировую партнерскую цивилизацию.

Вероятно, одна из наиболее серьезных угроз миру и безопасности в долгосрочной перспективе – это осознание исчерпаемости природных ресурсов, что ведет к безжалостной эксплуатации слабых и бедных и самой планеты. В условиях перенаселения мы ощущаем, будто ведем друг с другом постоянную борьбу за истощающиеся запасы пресной воды, ископаемого топлива, минеральных ресурсов, пригодных к обработке земель и так далее. Однако на фоне сокращения природных богатств прирост научных знаний и развитие технологий открывают перед нами бездну новых возможностей. Знания – это единственный ресурс, который нельзя исчерпать сколь угодно интенсивным использованием: если ими делиться, они только умножаются. Сегодня свободный доступ к знаниям становится синонимом подключения к электронной сети. Поэтому на самом деле мы не соперники друг другу, а участники одной гонки между сокращающимися ресурсами, увеличивающимся объемом знаний и мудростью, необходимой для их справедливого использования на общее благо.

Процесс глобализации может в значительной мере способствовать созданию партнерской культуры планетарного масштаба. Но глобализацию следует осуществлять на принципах единения и справедливости, а не разделения и порабощения, как это происходит сегодня. Единая цивилизация должна строиться на общих для всего человечества ценностях (провозглашенных, например, во Всеобщей декларации прав человека и Конвенции ООН о правах ребенка) и органично соединять в себе все многообразие национальных культур планеты. Она должна напоминать описанную Маршаллом Маклюэном глобальную деревню, а не мозаику из конкурирующих национальных и корпоративных феодальных княжеств. В глобальной деревне нет места разделению на победителей и проигравших, своих и чужих, из ее жизни должны исчезнуть понятия пренебрежения, дискриминации, оскорбления и эксплуатации. Все мы – соседи, члены большой семьи под названием «человечество», нас должны связывать узы доверия, равенства, справедливости и благородства. К сожалению, в настоящее время это далеко не так. Имущественное и социальное неравенство, столь распространенные в современном мире, рождают лишь униженность и отчаяние, негодование и ярость. Мустафа говорит следующее:

Мы, обездоленные всего мира, слышим, как нам говорят, что бедность – это унизительное попрание наших человеческих прав, нашего достоинства. Мы учимся думать, что, являясь людьми, заслуживаем человеческих условий жизни. Мы даже знаем, как эти условия должны выглядеть: чистая вода, медицинская помощь, работа, квартира с телевизором и холодильником, а когда-нибудь – машина, отпуск и высшее образование для наших детей. Все это есть у людей на Западе и у нашей элиты. Мы много раз все это видели в мыльных операх и слышали в рассказах туристов.

Однако сами мы с каждым днем лишь становимся беднее. Люди с Запада, которые делают вид, что борются за права человека, говорят нам, что наше человеческое достоинство унижено, и этим унижают нас еще больше. В наших глазах Запад – это воплощение лицемерия и предательства.

Даже в повседневной жизни каждый из нас способен сделать что-то, что приблизит создание культуры глобальной деревни. В дополнение к изложенным выше пяти политическим принципам мы можем:

• в первую очередь осознать себя гражданином планеты Земля;

• развивать международные контакты и устанавливать дружеские отношения через социальные сети и культурный туризм, а также многими другими способами;

• покупать продукты справедливой торговли, поддерживая таким образом справедливость и борьбу с бедностью;

• поддержать любую из сотен неправительственных организаций, которые работают над широким кругом проблем. Назовем несколько наиболее известных: «Save the Children» («Спасем детей») и «Amnesty International» («Международная амнистия») занимаются вопросами правосудия и прав человека, «Friends of the Earth» («Друзья Земли») – охраной окружающей среды, «Oxfam» («Оксфам») – защитой прав бедных, «World Peace Campaign» («Кампания за мир во всем мире») и «Avaaz» («Авааз») – различными насущными проблемами.

Размышления

Поле предстоящей деятельности столь необъятно, что впору прийти в отчаяние. Усилия одного человека здесь – всего лишь капля в море необходимости. Но миллионы таких капель способны произвести в будущем настоящий переворот. Это хорошо понимала Маргарет Мид, когда писала: «Не думайте, будто горстка пробудившихся не способна изменить мир к лучшему. В действительности, каждый раз происходило именно так».

Главная ответственность, которую мы несем перед самими собой, нашими семьями, соотечественниками и всем человечеством – это ответственность за излечение от травм, какими бы они ни были. И любой, кто только вступает на этот путь, уже приносит немалую пользу многим. Мы можем вдохновить наших родных и друзей присоединиться к нам и сделать близкие отношения еще ближе, вместе принеся в них исцеление. Выйдя за пределы семейного круга, мы также можем предложить исцеление каждому человеку, который встретится на нашем пути – даже склонному к доминаторству, – если взглянем на него с теплом и уважением, если в наших глазах будут отражаться отблески Вселенского Сознания, отблески Божественного. Мы можем попытаться излечить всю планету, ведь она – наш дом и заслуживает этой заботы. И если за это возьмется каждый из нас – планета будет исцелена.