Окинув пристальным взглядом лицо друга, Уэндовер сразу заметил, что на нем не осталось и следа недавней беззаботности. Необходимость погрузиться в решение внезапно поставленной перед ним задачи, похоже, полностью разрушила праздничное настроение приехавшего в отпуск человека.

— Полагаю, первым нашим пунктом будет жилище доктора, — сказал он, поворачивая автомобиль на дорогу, ведущую в деревню Линден-Сэндз. — Нам лучше начать с самого начала, инспектор. А доктор, похоже, первым осмотрел место происшествия.

Доктора Рэффорда они застали в саду, погруженным в починку идеально вымытого, без единого пятнышка мотоцикла. Уэндовер был в некоторой степени изумлен сноровкой, проявляемой молодым лекарем. Представив своих спутников, Армадейл прямо перешел к цели своего визита:

— Я приехал по поводу того дела, доктор, — смерти уборщика из Фоксхиллза. Можете ли вы сообщить нам какие-то факты, прежде чем мы сами отправимся в поместье?

С теми же уверенностью и профессионализмом доктор приступил к изложению фактов:

— Сегодня утром, около половины девятого, юный Колби в великом волнении заколотил в мою дверь. Он —. местный разносчик молока, и Питер Хэй был одним из его клиентов. Очевидно, Колби, как всегда, отправился к его дому, чтобы оставить молоко. Но, подъехав к воротам, он увидел на тропинке, ведущей к коттеджу, тело старика Хэя. Не стоит описывать вам, в каком положении оно лежало — вы сами скоро увидите. Я тело не трогал — в этом не было необходимости.

Услышав это, инспектор удовлетворенно кивнул. Доктор продолжал:

— Юный Колби — всего лишь ребенок, так что он немного испугался. Голова у него тем не менее продолжала работать, и он прямиком бросился сюда, чтобы позвать меня. К счастью, к этому моменту я еще не успел отправиться в свой ежедневный обход и как раз заканчивал завтракать, когда появился Колби. Я немедленно вывез велосипед и поспешил в Фоксхиллз. Выслушав рассказ юного Колби, я, естественно, решил, что у Хэя случился удар. У старика временами сильно повышалось кровяное давление, и я делал все, от меня зависящее, чтобы ему помочь. Но вылечить его я не мог, и раз или два у него случались небольшие приступы. Рано или поздно, но болезнь эта должна была привести к смерти. Поэтому я заключил, что в результате перенапряжения — или чего-нибудь в этом роде — у него случился последний, роковой удар.

Доктор помолчал с минуту, переводя взгляд с одного лица на другое.

— Следовательно, вы должны понимать, что мысль о преступлении могла прийти мне в голову в последнюю очередь. Итак, я добрался до коттеджа и нашел старика лежащим лицом вниз на садовой дорожке — это полностью совпадало со словами юного Колби. На первый взгляд казалось очевидным, что Хэй умер от кровоизлияния. Дело представлялось абсолютно ясным. По правде говоря, я уже собирался уйти, чтобы разыскать кого-нибудь себе в помощь, когда кое-что вдруг привлекло мое внимание. Руки Хэя были во всю длину вытянуты над головой — как будто он в одну секунду, всем телом сразу, рухнул на землю, понимаете? Его правый рукав немного задрался вверх, обнажив часть руки. И я случайно заметил какую-то отметину на коже чуть выше запястья. Она была очень бледной, но, совершенно очевидно, была результатом какого-то рода сжатия. Это меня удивило — и удивляет до сих пор. Однако это уже ваше дело. Мне же в тот момент пришло в голову, что стоит взглянуть и на другую руку. Поэтому я отдернул рукав пиджака — это единственное, что я нарушил в положении тела, — и обнаружил там вторую отметину, весьма схожую с первой.

Доктор сделал паузу, будто предоставляя инспектору возможность задать вопрос. Однако вопроса не последовало. Доктор продолжал:

— У меня сложилось впечатление — возможно, ошибочное, — что следы эти могут говорить о чем-то весьма важном. Разумеется, увидев их, я отказался констатировать смерть, последовавшую исключительно в результате естественных причин. Допустим, он умер от кровоизлияния. Я абсолютно уверен, что любой врач это подтвердит. Но после кровоизлияния не остается синяков на запястьях. Мне показалось, что лучше позвонить вам. Если я попал пальцем в небо — что ж, придется мне просить прощения за напрасное беспокойство. Но я считаю, что свою работу надо выполнять аккуратно, и я лучше напрасно побеспокою вас, чем сам влипну в неприятности, если в этом деле что-то нечисто.

Инспектор Армадейл, похоже, пребывал в некотором смятении относительно того, как ему следует отнестись к рассказу доктора. Уэндовер даже заподозрил, что он сожалеет о той поспешности, с которой втянул в это дело сэра Клинтона. Если окажется, что никакого преступления не существует, инспектору не избежать колкостей со стороны своего саркастического начальника. А пара отметин на запястьях, разумеется, совершенно не обязательно свидетельствует о преступлении, притом что человек явно умер от кровоизлияния в мозг — по собственному заключению доктора.

В конце концов инспектор решил, что все же стоит задать несколько вопросов:

— Известен ли вам кто-либо, питавший злобу по отношению к Хэю?

Рэффорд даже не попытался сдержать улыбку:

— К Хэю? Никто не мог испытывать злых чувств к Питеру. Это был замечательный старичок, таких еще поискать. Всегда любому готов был помочь.

— И все же вы заявляете, что его убили? — требовательно спросил инспектор.

— Нет, не заявляю, — резко возразил доктор. — Я всего лишь говорю, что не чувствую себя вправе подписать свидетельство о смерти. На этом мои обязанности кончаются. Теперь ход за вами.

Армадейл, видимо осознав, что Рэффорд не из тех, кого легко запугать, решил испробовать новый подход:

— Когда, по вашему мнению, наступила смерть?

Доктор на секунду задумался.

— Бесполезно называть вам точное время. Вы знаете так же хорошо, как и я, насколько от случая к случаю разнятся симптомы. Полагаю, вполне вероятно, что он умер около полуночи или чуть раньше. Но предупреждаю, вам не заставить меня поклясться в этом перед судом.

— Я много раз слышал, — уныло проговорил инспектор, — что из вас, людей науки, получаются наихудшие свидетели. Вы ни за что не скажете просто «да» или «нет», как обычные люди. Вечно вы увиливаете от прямого ответа.

— Нас обучали педантизму, — ответил Рэффорд. — Мы не склонны делать утверждения, пока полностью не убедимся в собственной правоте.

Армадейл решил не развивать эту тему.

— А что там с телом? — спросил он.

— Я послал Сэпкоута — деревенского констебля — присмотреть за ним. Он сейчас в Фоксхиллзе. Если мы решили предоставить тело вам для осмотра, кто-то должен был проследить, чтобы его не тронули.

Инспектор ободрительно кивнул.

— Абсолютно правильно. И, я полагаю, если мне понадобится этот юноша его фамилия Колби, не так ли? — то я смогу в любой момент найти его?

Армадейл записал в блокнот адрес мальчика, продиктованный ему доктором.

— Есть ли еще какие-либо сведения, которые, по вашему мнению, могли бы нам помочь? — спросил он, пряча блокнот в карман.

Доктор покачал головой.

— Нет. Я полагаю, коронер тоже захочет взглянуть на место происшествия?

— Думаю, да, — последовал ответ.

Армадейл обернулся к Уэндоверу и сэру Клинтону, давая понять, что уступает место им. Уэндовер поспешил воспользоваться этим молчаливым разрешением:

— Скажите, вы не заметили никаких признаков, указывающих на отравление? — обратился он к доктору.

Слабая улыбка, заигравшая на губах Рэффорда, придала его словам саркастический оттенок:

— Кажется, я сказал, что, если бы не эти отметины на запястьях, я бы констатировал смерть в результате кровоизлияния. По-моему, яд не оставляет синяков на запястьях.

Уэндовер, чувствуя, что его вмешательство было не слишком блистательным, воздержался от дальнейших расспросов и взглянул на сэра Клинтона. Но тот, похоже, считал, что их и вовсе можно на время отложить.

— Думаю, нам лучше двинуться в путь, — заявил он. — Спасибо за помощь, доктор Рэффорд. Когда мы осмотрим тело, мы, возможно, обнаружим что-то новое, и нам придется снова вас побеспокоить. Кстати, — добавил он, — вы не заметили, вчера вечером была обильная роса? Я после обеда играл в бридж и из отеля не выходил. Но, может быть, вы вечером были на улице?

— Вчера действительно выпала сильная роса, — ответил Рэффорд после минутного раздумья. — Вечером мне как раз понадобилось выйти, и я это заметил. Вы рассматриваете возможность смерти в результате переохлаждения?

— Не совсем так, — ответил сэр Клинтон с легкой иронической улыбкой. Как бы сказали вы сами, доктор, переохлаждение не оставляет синяков на запястьях — по крайней мере, не так скоро.

Добродушно снеся эту колкость, доктор отправился провожать своих гостей до калитки.

— Надеюсь, я не отправил вас в погоню за призраком, инспектор, — сказал он на прощание. — Но, полагаю, ваша работа из таких вещей и состоит.

Машина покатила в направлении Фоксхиллза. Армадейл некоторое время молча обдумывал недавнюю беседу и наконец выразил свои впечатления в единственной фразе:

— Этот юноша, сдается мне, слишком много о себе воображает.

И, облегчив душу, инспектор хранил упрямое молчание до конца пути.

— Я полагаю, мы прибыли, — несколькими минутами позже сказал сэр Клинтон, останавливая машину на Фоксхиллз-авеню в том месте, где от нее ответвлялась боковая дорожка. В конце ее среди деревьев виднелся маленький коттедж. — Вой и констебль в саду.

Джентльмены вылезли из машины. Пройдя несколько шагов по тропинке в направлении садовой калитки, Армадейл окликнул констебля. Сэпкоут сидел рядом с телом на Деревянном стуле и, чтобы скрасить ожидание, читал газету. Услышав голос инспектора, он поднялся и по мощеной дорожке двинулся навстречу гостям.

— Я надеюсь, здесь ничего не трогали? — сурово спросил Армадейл.

Сэпкоут заверил его в этом и, понимая, что ничего нового инспектору сообщить не может, скромно отошел на второй план, удовлетворившись тем, что с неотступным интересом принялся следить за всеми действиями начальника, возможно намереваясь впоследствии подробнейшим образом пересказать их приятелям.

Армадейл прошел по садовой дорожке и опустился на колени рядом с телом. Старик лежал, как и сказал доктор, лицом вниз, вытянув руки над головой.

— Хм! Выглядит так, будто он внезапно споткнулся и упал лицом на землю, — проговорил инспектор. — Однако никаких следов борьбы.

Он окинул взглядом плиты дорожки.

— Да, вряд ли можно надеяться отыскать следы па этом, — пренебрежительно заметил он.

Его спутники приблизились к телу. Сэр Клинтон нагнулся, чтобы осмотреть запястья умершего. Армадейл сделал то же самое, и Уэндоверу стоило больших усилий разглядеть хоть что-нибудь поверх их плеч. Констебль Сэпкоут в нерешительности топтался позади. Вся поза его выражала горячее желание увидеть как можно больше, при этом он явно опасался, пробиваясь вперед, привлечь внимание инспектора. Уэндовер предположил, что Армадейл, вероятно, слывет поборником дисциплины.

— Да, кажется, тут и в самом деле есть какие-то отметины, — ворчливо признал инспектор, быстро оглядев руки умершего. — Но означают ли они что-нибудь — это уже совсем другое дело. Может быть, он упал на калитку и ударился руками о брусья, а потом поднялся и кое-как прошел еще несколько шагов, прежде чем упал здесь и умер.

Сэр Клинтон изучал синяки более пристально. В ответ на предположение инспектора он покачал головой:

— Если вы посмотрите на калитку, то увидите, что она состоит из закругленных брусьев. А па руке — видите? — заметна четкая полоса, явно оставленная чем-то острым. Такой след только один, признаю. Остальные отметины произведены скорее более равномерным давлением. Но все же насчет этой полоски сомнений быть не может.

Прежде чем ответить, Армадейл еще раз, уже с большим вниманием, осмотрел синяк.

— Я понимаю, о чем вы, — согласился он.

— Тогда приложите собственную руку к брусьям калитки, и вы поймете, что ваша версия не подходит.

Армадейл подошел к калитке, отдернул манжет, выбрал наиболее подходящий брусок и с силой прижал к нему запястье. Воспользовавшись тем, что инспектор погрузился в это занятие, Уэндовер склонился над трупом, чтобы собственными глазами увидеть пресловутые отметины.

— Как это ты так легко нашелся с этими брусьями, Клинтон?поинтересовался он. — Когда мы сюда входили, я и внимания не обратил на калитку.

— Это вполне очевидно. Человек упал. На запястьях у него синяки. Нам сказал об этом доктор. Естественно, что, услышав об этом, я стал размышлять, не мог ли он обо что-то удариться. И как только мы вылезли из машины, я начал искать какой-либо предмет, о который мог стукнуться Хэй. Брусья калитки для этого вполне подходят, поэтому, проходя мимо, я запомнил, как они выглядят. Надо просто смотреть по сторонам, дружище. Но как только я увидел это, — сэр Клинтон указал на кромку синяка, где на коже была выдавлена практически, прямая полоса, — я сразу понял, что брусья калитки здесь ни при чем. Они не могли оставить таких следов. — Он поднял глаза: — Убедились, инспектор?

Армадейл оторвал руку от бруса, осмотрел оставленный им след и мрачно кивнул.

— Это не от брусьев. От них след — посередине глубокий, а по краям сходит на нет. — Он вернулся к телу и вновь осмотрел синяк. — У этой отметины нет середины. Она абсолютно равномерная, за исключением этого особенно отчетливого отрезка.

Какая-то мысль внезапно посетила инспектора. Он вытащил из кармана увеличительное стекло, отрегулировал резкость и с минуту тщательно изучал запястье умершего.

— Я подумал, что это мог быть след от веревки, — объяснил он, с разочарованным видом пряча стекло. — Но на коже нет регулярного рисунка, который от нее остается.?Что вы об этом думаете, сэр Клинтон?

— В вашем кармане не найдется куска мела, инспектор? — поинтересовался тот.

Несмотря на все усилия сохранить бесстрастный вид, на лице Армадейла отразилось некоторое изумление:

— Нет, сэр Клинтон. У меня нет мела.

— Вы намерены привезти сюда фотографа, чтобы сделать несколько снимков на память?

Инспектор минуту молчал, размышляя.

— Нет, — ответил он наконец. — Не вижу в этом особого смысла. Тело лежит во вполне естественной позе, не так ли?

— Да, выглядит все именно так. Но никогда нельзя знать наверняка.

Пальцы сэра Клинтона машинально потянулись к жилетному карману.

— Вы сказали, у вас нет мела, инспектор?

— Нет.

— А! И кто-то еще смеет утверждать, что игра в бильярд — пустое времяпрепровождение, а натирать кий мелом и потом совать мел в карман предосудительная привычка! Теперь мы посрамим этих клеветников. — Говоря это, он вытащил из кармана брусок мела, которым пользуются при игре в бильярд, и перочинным ножом срезал обертку. — Прошу вас, обведите силуэт тела, инспектор. На этих плитах рисунок будет прекрасно виден. Если он нам в дальнейшем понадобится, мы всегда сможем прикрыть его от дождя какими-нибудь досками.

Когда инспектор, явно весьма раздраженный, занялся рисованием, сэр Клинтон обернулся к Сэпкоуту:

— Возможно, вы могли бы нам помочь, констебль. Вы были знакомы с Питером Хэем?

— Я хорошо его знал, сэр.

— Вы не можете пролить хоть какой-нибудь свет на это дело?

— Нет, сэр. Я очень удивлюсь, сэр, если окажется, что доктор не зря говорит.

— А! И что же говорит доктор?

— Клянется, что здесь что-то нечисто, сэр.

— В самом деле? Беседуя со мной, он не был столь категоричен.

Констебля явно смутило то, что слова его были восприняты так буквально:

— Я не совсем это имел в виду, сэр. Я по его поведению понял, что дело это подозрительное.

Понимая, что язык подвел его, Сэпкоут с опаской взглянул в лицо сэру Клинтону. Но выражение его успокоило констебля. Очевидно, человек этот не из тех, что готовы съесть тебя заживо за малейшую промашку. Сэр Клинтон значительно вырос в глазах своего подчиненного.

— Приятное местечко, — заметил сэр Клинтон, окидывая взглядом маленький ухоженный садик. — Только слишком много тени, пожалуй из-за этих деревьев. Вы приходили сюда навестить Питера Хэя, констебль?

— Очень часто, сэр. Сколько раз, когда у меня был выходной, мы сидели вон на той скамейке — или в доме, когда становилось слишком холодно для моего ревматизма!

— Вы страдаете от ревматизма, констебль? Сочувствую! Один мой друг пользуется какой-то мазью. Он на нее просто молится. Я запишу вам название. Может быть, вам тоже поможет.

Сэр Клинтон вырвал лист из блокнота, быстро набросал на нем какое-то название и протянул бумажку констеблю, совершенно ошеломленному таким вниманием к его персоне. Решительно, его начальник — просто отличный парень.

— Питер Хэй был человеком преклонного возраста, — продолжал сэр Клинтон, бросив взгляд на тронутые серебристой сединой волосы человека, лежащего у его ног. — Полагаю, у него были свои заботы. Ревматизм или что-нибудь еще в том же духе?

— Нет, сэр. Ничего подобного. Не считая этих его ударов, он был крепкий как бык. Ходил по улице в любую погоду, и дождь ему был нипочем. Пожалуй, никогда и не простужался так, как я. Тут про него говорили, что он пиджак только в церковь надевает. Часто вечерами мы с ним сидели здесь, и я ему говорил: «Ладно, Питер, твоя рубашка, наверно, греет тебя лучше, чем меня моя куртка, но все-таки пора идти в дом». И мы шли в дом, и Питер начинал возиться с этой своей белкой.

— Каким человеком он был? — спросил сэр Клинтон. — Был ли он неприветливым и грубым с незнакомцами? Представьте, что я появился здесь и принялся шататься по округе. Как бы он себя повел? Накричал бы на меня и прогнал?

— Грубым, сэр? Знай вы его, вам бы и в голову не пришло так о нем отозваться. Питер всегда улыбался, и для каждого у него находилось доброе слово, сэр. Таких хороших людей еще поискать, сэр. Вел себя очень почтительно с землевладельцами, а со всеми остальными — дружелюбно и любезно.

— Значит, он был не из тех, кто легко наживает врагов?

— Нет, вовсе нет, сэр.

Инспектор Армадейл справился с порученной ему задачей и теперь стоял рядом, явно горя нетерпением снова взяться за собственное дело. Только на лице его слишком ясно читалась уверенность, что начальник попусту тратит время.

— Закончили? — поинтересовался сэр Клинтон.

— Полностью, — ответил Армадейл. В тоне его весьма откровенно прозвучал намек, что заняться настоящей работой ему еще только предстоит.

— В таком случае мы можем перевернуть тело, — сказал сэр Клинтон, шагнув вперед и поманив пальцем констебля.

Они осторожно перевернули мертвого старика на спину. Прежде чем подняться, сэр Клинтон провел рукой по его груди и ногам. Выпрямившись, он сделал инспектору знак последовать его примеру.

— Его жилет и брюки немного влажные, — отметил Армадейл, в свою очередь пощупав одежду старика. — Вы это имели в виду?

Сэр Клинтон утвердительно кивнул. Лицо инспектора просветлело:

— Так вот почему вы спрашивали, какая вчера была роса! — догадался он. А я все не мог понять, что у вас на уме, сэр.

— На уме у меня было нечто в этом роде, — признал сэр Клинтон. — А теперь взгляните на лицо, инспектор. Нет ли признаков кровотечения из носа? Или, может, вы видите еще что-нибудь интересное?

Склонившись над телом, Армадейл тщательно осмотрел лицо умершего:

— Я не вижу ничего необычного, — сообщил он. — Правда, лицо немного распухло. Это, я полагаю, могло быть вызвано кровоизлиянием.

— Или тем, что уже после смерти кровь, подчиняясь силе тяжести, прилила к голове, — заметил сэр Клинтон. — Что ж, я и не ожидал обнаружить следы кровотечения. Если бы у него пошла носом кровь, это могло бы спасти его от удара.

Армадейл вопросительно поднял глаза:

— Так вы считаете, это всего лишь апоплексия, сэр?

— Боюсь, эта апоплексия каким-то образом связана с главой Уголовного кодекса, инспектор. В противном случае доктор Рэффорд мог бы смело выносить заключение о смерти, обозначая в качестве причины ее кровоизлияние в мозг.

Инспектор, видимо, различил в словах сэра Клинтона какой-то скрытый смысл, потому что в ответ лишь глубокомысленно кивнул.

— Что дальше, сэр? — спросил он. — Занесем тело в дом и осмотрим его?

Сэр Клинтон покачал головой:

— Не сейчас. Есть еще одно, что мне хотелось бы выяснить, а это, возможно, будет не так-то легко разглядеть. На улице освещение лучше. Заверните брюки на щиколотках, инспектор, и как следует поищите отметины они могут оказаться на передней части голени. Шансов мало, но все же у меня такое чувство, что вы там что-нибудь отыщете.

Армадейл послушно склонился над телом.

— Вы правы, сэр. На обеих голенях спереди видны слабые отметины — все, как вы и сказали, сэр. Они гораздо бледнее, чем на запястьях. Больше похожи на небольшие синяки, чем на следы от столкновения с каким-то предметом. Порезов на коже нет. Конечно, такие слабые повреждения проявляются только после смерти, иначе я бы ничего не заметил.

Сэр Клинтон молча кивнул. Нагнувшись к телу, он внимательно изучал лицо умершего. Через минуту он сделал Уэндоверу знак подойти.

— Не чувствуешь какого-нибудь особенного запаха, старина?

Уэндовер глубокомысленно засопел, лицо его просветлело, но потом на нем отразилась растерянность:

— Мне знаком этот запах, Клинтон. Я прекрасно его узнаю. Но совершенно не могу назвать его.

— Подумай еще, — посоветовал ему друг. — Обратись к дням своей юности и, возможно, вспомнишь его.

Уэндовер еще несколько раз глубоко втянул воздух, но остался в прежнем недоумении. По лицу Сэпкоута скользнуло любопытство. Приблизившись к телу, он в свою очередь принюхался.

— Я знаю, что это, сэр. Это грушевые леденцы, конфеты, которые едят дети. У Питера в доме всегда лежал кулек конфет для малышей, которые приходили к нему в гости.

— Точно! — с некоторым облегчением воскликнул Уэндовер. — Я знал, что лет сто уже мне не приходилось чувствовать этого запаха, и все же когда-то он был мне хорошо знаком.

Мысли сэра Клинтона тем временем устремились в старое русло:

— Доктор сказал мне, что Питер Хэй страдал апоплексией. Были ли у него и другие заболевания? Плохое пищеварение? Астма? Еще что-нибудь?

Сэпкоут решительно помотал головой.

— Нет, сэр, — безо всяких колебаний заявил он. — Не считая этих апоплексических ударов, Питер был крепкий как бык. Только в последние десять лет я впервые стал слышать, что у него нелады со здоровьем.

Сэр Клинтон кивнул, словно информация эта доставила ему удовольствие, но от комментариев воздержался.

— Думаю, пора перенести его в кровать, — окинув взглядом тело, предложил он. — А после этого можно будет пройтись кругом и посмотреть, не найдем ли мы чего-нибудь примечательного.

Они отнесли тело Питера Хэя в коттедж и положили на кровать, на которой, судя по нетронутой постели, со вчерашнего дня никто не спал.

— Лучше вам заняться осмотром тела, инспектор, — заметил сэр Клинтон.

Когда Армадейл приступил к работе, он пригласил своего друга во вторую комнату маленького домика, оставив дверь в спальню открытой, чтобы инспектор, занимаясь своим делом, не пропустил ничего важного.

Уэндоверу показалось, что маленькая комнатушка не таит в себе ничего примечательного. Судя по всему, она служила одновременно кухней и гостиной. Спиртовка, камин, раковина, буфет, стол и два кресла — вот и все, что на первый взгляд составляло ее обстановку. Уэндовер поднял глаза. Внимание его привлекло какое-то движение: на стене висела клетка с ручной белкой.

— Я слышал, что Питер Хэй держал домашних животных, — заметил он, обращаясь к констеблю. Тот с довольно мрачным видом прошел через комнату, чтобы заглянуть в клетку.

— Да, сэр, — ответил он. — Он любил с ними возиться. Еще несколько клеток стоит на улице, позади коттеджа. — Сэпкоут на мгновение задумался и добавил: — Кому-то теперь, после его смерти, придется приглядывать за бедными зверьками. Не возражаете, если я их заберу, сэр? Их ведь надо кормить.

Сэр Клинтон, к которому, очевидно, был обращен вопрос, дал разрешение безо всяких колебаний:

— Нельзя уморить животных голодом. Вам, разумеется, понадобится забрать и клетки?

— Да, сэр. Я могу поставить их у себя на заднем дворе. — Констебль на секунду замолчал и прибавил несколько сконфуженно: — Питер был мне хорошим другом. Я не хочу, чтобы его любимые зверьки попали к человеку, который не будет за ними ухаживать или станет с ними жестоко обращаться. Питер их по-настоящему любил.

Взгляд Уэндовера упал на маленькую коробочку из белой бумаги, стоящую в буфете на полке. Он подошел, открыл коробочку, понюхал и передал ее сэру Клинтону.

— Вот откуда тот запах, Клинтон. Коробочка грушевых леденцов, как и сказал констебль. Наверное, перед смертью он их ел.

Друг поглядел на смятую бумагу:

— Если мы ищем отпечатки пальцев, это нам едва ли поможет. Передай-ка коробочку инспектору. Можно также отдать леденцы на анализ. Вероятность отравления никогда нельзя исключать… А, инспектор, вы быстро справились с работой.

Армадейл, выйдя из спальни, флегматично приступил к изложению результатов осмотра:

— На теле мне не удалось обнаружить ничего, кроме уже отмеченных нами следов, сэр. Ни какого-либо рода ранений, ни ушибов. Абсолютно ничего подозрительного. Если не считать эти отметины, похоже, что дело это пустышка.

Сэр Клинтон кивнул с таким выражением, будто получил подтверждение какой-то весьма сомнительной гипотезы. Перейдя на другую сторону комнаты, он, казалось, с головой погрузился в созерцание забавных трюков, которые в своей клетке выделывала белка. Через пару минут он обернулся к Сэпкоуту:

— Вы хорошо знали Питера Хэя, констебль. Мне нужны некоторые сведения о его привычках и образе жизни. Чем он занимал себя в течение всего дня?

Констебль поскреб ухо, будто желая этим действием заставить свою память лучше работать.

— Сказать по правде, сэр, он мало чего делал. Вы понимаете, он здесь был всего лишь уборщиком. В хорошую погоду он утром отправлялся в Фоксхиллз и открывал кое-где окна, чтобы проветрить комнаты. Потом обходил поместье, видимо, просто чтобы посмотреть, все ли в порядке. Иногда ему нужно было сходить в деревню, чтобы купить чаю, или масла, или еще чего-нибудь. Потом он возвращался домой и обедал. Днем он ложился отдохнуть — все-таки он уже был немолод, — потом копался в саду, ухаживал за своими цветами. После этого пил чай. Во второй половине дня он снова ходил в Фоксхиллз, смотрел, как там дела и закрывал те окна, которые утром открыл. А затем он возвращался сюда и, чаще всего, занимался поливкой — если погода была сухая. Время от времени кто-нибудь из нас заходил к нему поболтать. Или он сам мог прогуляться до деревни, чтобы навестить меня или еще кого-нибудь. Или садился почитать.

Сэр Клинтон окинул взглядом скудную обстановку комнаты:

— Значит, у него были книги? Я ни одной не вижу.

— Он читал свою Библию, сэр. Я никогда не видел, чтобы он читал что-то другое.

— В спальне лежит Библия, сэр Клинтон, — подтвердил Армадейл.

— Весьма монотонная жизнь, — бесстрастно констатировал сэр Клинтон. — А теперь мне хотелось бы узнать, каким человеком был Питер Хэй. Вы сказали, он держался любезно с окружающими?

— Очень любезно, — горячо подтвердил Сэпкоут. — Помнится, я как-то слышал, что один приезжий назвал Питера прирожденным джентльменом.

— Да, даже в наши времена они изредка попадаются, — согласился сэр Клинтон. — А теперь перейдем к деталям, констебль. Мне хочется составить для себя подробный портрет этого человека. Вы, похоже, знали его достаточно хорошо, чтобы мне в этом помочь. Итак, попробуем. Предположим, я где-нибудь с ним познакомился и предложил зайти к нему в гости — или он сам меня пригласил. Что могло бы произойти дальше? Полагаю, я бы постучал в дверь, и Питер впустил бы меня. Куда он пригласил бы меня сесть?

— На любой из этих стульев, сэр. Они мало чем различаются меж собой. Если бы между ними была какая-нибудь разница, Питер усадил бы вас на тот, что получше.

— Согласен. Я начинаю лучше представлять себе вашего друга. Продолжайте, констебль. Насколько я могу судить, Питер Хэй был человеком простым и непосредственным. Он встретил бы меня по-домашнему, в рубашке, так же, как вас? Без всяких церемоний, без суеты?

— Он вообще не суетился, сэр. Но для вас он надел бы пиджак, потому что вы чужой джентльмен, специально приехавший к нему в гости. И, возможно, он предложил бы вам чашечку чаю — если бы время было подходящее.

— А в более поздний час? Немного виски — если он держал в доме виски?

— Нет, сэр. Питер был убежденным трезвенником.

Сэр Клинтон окинул взглядом буфет, в котором все тарелки были выстроены ровными рядами:

— Я вижу, он был аккуратным человеком?

— Очень, сэр. Все держал в идеальном порядке. Не выносил, чтобы вещи валялись как попало. Иногда я даже сердился, потому что он принимался мыть посуду после чая, когда мне хотелось с ним поговорить. Конечно, если бы на моем месте были вы, думаю, он бы дождался, пока вы уйдете. Было бы невежливо мыть посуду при госте.

— Вы оказываете мне неоценимую помощь, констебль, — ободряюще заметил сэр Клинтон. — А теперь вот что: я полагаю, Питер Хэй скопил некоторую сумму денег. Он, похоже, жил очень скромно, избегал крупных трат?

— Совершенно верно, сэр. Все, что ему удавалось скопить, он клал в сберегательную кассу па почте. В доме он хранил только деньги на продукты.

— Так я и думал. Видите, как хорошо вы обрисовали его, констебль. И где Питер хранил деньги на расходы?

— В буфете, вот здесь, — сказал констебль, указывая на один из больших ящиков, запертый на замок. — Ключ Питер повсюду носил с собой.

— Прошу вас, инспектор, попытайтесь раздобыть ключ. Полагаю, вы найдете его у Питера в кармане.

Ключ почти сразу же отыскался. Сэр Клинтон отпер ящик. Когда он выдвинул его, констебль издал изумленное восклицание. Уэндовер подался вперед и увидел, что кроме небольшой суммы денег в ящике лежит несколько серебряных предметов.

Сэр Клинтон сделал предупреждающий жест:

— Ничего не трогайте. Нам, возможно, понадобится искать здесь отпечатки… На них какой-то герб, — добавил он, внимательно осмотрев вещи.

— Это эмблема Фоксхиллза, сэр, — поспешил пояснить констебль. — Но ума не приложу, зачем Питеру Хэю понадобились эти вещи. Вот это, — указал он, — из гостиной в Фоксхиллзе. Я видел эту штуку, когда вместе с Питером ходил в Фоксхиллз закрывать на ночь окна. Она дорогая, правда, сэр? Питер говорил мне, что эти вещи стоят больших денег — не считая стоимости серебра. И думаю, он об этом от кого-то узнал — скорее всего, от кого-то из членов семьи.

Сэр Клинтон оставил серебряные вещи и подобрал монеты, лежащие в углу ящика.

— Один фунт четыре с половиной пенса. Примерно столько вы и ожидали здесь увидеть, констебль?

— Около того, сэр, тем более в конце недели.

Сэр Клинтон небрежно поднял сберегательную книжку, взглянул на сумму общего баланса и положил книжку на место. Очевидно, этот жест ничего особенного не означал.

— Думаю, вам лучше забрать эти серебряные приборы, инспектор, и проверить их на предмет отпечатков. Берите их осторожно. Подождите минутку! Я хочу на них взглянуть.

Инспектор шагнул вперед.

— У меня может не оказаться мела, сэр, но в моем кармане лежит пара резиновых перчаток, — заявил он с плохо скрываемым торжеством. — Я переложу вещи на стол, и вы сможете осмотреть их там.

Натянув перчатки, он осторожно вытащил приборы из ящика и перенес их на стол. Сэр Клинтон последовал за ним. Склонившись над столом, он подверг вещи тщательному изучению.

— Видите здесь что-нибудь? — требовательно спросил он, наконец уступая место инспектору.

После того как Армадейл со всех сторон оглядел серебряную поверхность приборов, наступила очередь Уэндовера. Снова выпрямившись, он покачал головой. Сэр Клинтон перевел взгляд на инспектора и в ответ снова получил отрицательный жест.

— Значит, все мы видим одно и то же, — заключил сэр Клинтон. — Из этого, не греша против истины, можно сделать по крайней мере один вывод.

— И какой же? — опередив инспектора, воскликнул Уэндовер.

— Что здесь нечего видеть, — мягко ответил сэр Клинтон. — Я думал, вы и сами это поймете, старина.

За спиной Уэндовера инспектор наслаждался его смущением, благодаря Провидение за то, что не успел задать тот же вопрос сам. Сэр Клинтон же повернулся к Сэпкоуту:

— Я полагаю, Питер Хэй держал ключи от Фоксхиллза — по крайней мере, те, которыми постоянно пользовался, — где-нибудь под рукой?

— Он все время носил их в кармане, сэр. Я хорошо помню — такая маленькая связка ключей для автоматических замков.

— Вы можете достать их, инспектор. Думаю, теперь нам следует пойти в поместье и посмотреть, не найдем ли мы там чего-нибудь, достойного внимания. Но, разумеется, мы не можем врываться туда без разрешения. — Он снова обратился к Сэпкоуту: — Как только мы запрем коттедж, констебль, отправляйтесь в отель и отыщите там кого-нибудь из владельцев Фоксхиллза. Попросите их приехать сюда. Скосите им, что мы хотим осмотреть Фоксхиллз в связи с тем, что из дома унесли кое-какие вещи. Объясните положение вещей, но помните — только вкратце. Потом оставьте для доктора Рэффорда сообщение, что нам, возможно, понадобится заключение о смерти. Когда поедете назад, лучше захватите тачку, чтобы увезти все эти клетки.

Сэр Клинтон дал Сэпкоуту еще несколько указаний относительно обращения с телом Питера Хэя. Затем обернулся к инспектору:

— Полагаю, чуть позднее вам следует снять у Хэя отпечатки пальцев. Это всего лишь мера предосторожности — я не думаю, что они и в самом деле нам понадобятся. Но нам совсем не помешает иметь их про запас. И, насколько я понимаю, в настоящий момент нам здесь больше делать нечего.

Сэр Клинтон первым двинулся из коттеджа в сад. Констебль запер дверь, сунул ключ в карман, вывез с заднего двора велосипед и поспешно укатил вниз по улице.

Джентльмены во главе с сэром Клинтоном отправились на задний двор. Но осмотр размещенного там зверинца не принес результатов, способных заинтересовать кого-либо из участников расследования — по крайне мере, в связи с вверенным им делом.

— Давайте присядем здесь, на скамейке, — предложил сэр Клинтон, когда они вернулись в переднюю часть сада. — Нам придется подождать этих людей из отеля. И будет небесполезно сложить воедино все собранные нами факты, прежде чем приступать к дальнейшему расследованию.

— Значит, вы уверены, что это не пустышка? — с опаской спросил Армадейл.

— Я удивлен, что доктор Рэффорд не пошел чуть-чуть дальше в своих предположениях, — равнодушно ответил сэр Клинтон. — В любом случае, теперь необходимо прояснить дело с фоксхиллзским серебром.