Еще несколько лет назад, проснувшись в месте вроде отеля «Черчилль», можно было трахнуть горничную и просто включить эту услугу в счет. В наши дни приходится довольствоваться легким «континентальным завтраком» или устраивать все самому. Чувствую себя хреново. Я столько внимания и забот посвящал бизнесу, что отучился заботиться о себе самом. Я отрубился около десяти утра. Было пасмурно. Мои часы уверяют, что сейчас три пятнадцать. Поспать бы еще часиков десять, но тогда я буду жить уже по лос-анджелесскому времени и проснусь в три ночи. Это может вызвать кучу подозрений. План действий таков: нужно прояснить вопрос с таблетками. Если никто не желает их покупать, причем срочно, тогда я продлю каникулы и займусь личными делами. Северный Вьетнам – вроде бы подходящее местечко, чтобы залечь на дно и выждать время. Или, к примеру, Кюрасао у побережья Венесуэлы – короткий перелет из Амстердама через Каракас.

Законники всерьез возьмутся за дело Джимми, вызовут на допрос всех известных его товарищей. Когда они раскопают, что именно Джимми кормил их пикантными сведениями обо всех действующих в Лондоне крупных фирмах уже на протяжении двух десятилетий, список подозреваемых значительно расширится. Человек до двухсот как минимум. Это как круги на воде. У кого был мотив? Лучше спросить, у кого его не было. Надеюсь, Альби Картер, этот «оборотень» – полицейский, догадается, что сообщать коллегам о том, что он сделал ту запись и продал ее Эдди Райдеру, мягко говоря, не стоит. Чутье подсказывает мне, что у Альби в значительной степени развит инстинкт самосохранения, и он не станет распространяться по поводу такой компрометирующей информации.

Перед уходом хорошенько протираю все предметы в комнате. Это становится моей второй натурой. Оплачиваю счет и направляюсь домой, чтобы проверить новости. Мобильник, который я использую для работы, выдает мне четырнадцать пропущенных вызовов. Беру ручку и составляю список. Гневный звонок поступил от Билли. Я его ничуть не виню. Учитывая, что парня выпустили из брайтонской тюрьмы без предъявления обвинения, его желание поговорить выглядит как намерение закатить скандал. Он перезванивает позже, просит не избегать его. И третий звонок от него же, в котором с тревогой в голосе парень интересуется, жив я вообще или уже нет. Один раз звонил Джин, чтобы отбарабанить: «Перезвони как можно быстрее». Тут он превзошел самого себя. Для Джина это непомерно длинное сообщение. Четыре сообщения оставил Кларки. В одном он заявил, что в моем безумии все же прослеживается логика, и у них с Терри есть кое-какие результаты, полученные в результате вылазки с биноклями. Вот это уже интересно. Морти хочет, чтобы я набрал его, как только смогу. Все это было записано вчера, в пятницу, то есть еще до смерти Джимми. Сегодня же все отмалчиваются. Ну и последнее сообщение, но никоим образом не менее важное, поступило от мистера Эдварда Райдера. Оно и заинтересовано меня больше всех остальных.

– Привет тебе, сынок. Наша вчерашняя беседа доставила мне огромное удовольствие. По поводу двух миллионов, для которых ты ищешь финансы, думаю, я мог бы оказать тебе кое-какую помощь. Сегодня у нас суббота. Полдень. Перезвони мне на этот номер. – Он оставляет номер, я записываю его на листок. – О, и съезди в Кемптон-парк.

Поставь немного на Веселого Пирата, бегущего во втором заезде в половину третьего. Ставки принимают сорок к одному, но пусть это тебя не пугает. Позвони сразу же, как получишь мое сообщение.

И ни слова о его старом приятеле Джимбо, как будто он все давно уже знает. Скачки я уже пропустил. Не удалось сделать и ставку. Включаю телевизор, чтобы увидеть результаты. Хотя и так знаю, что лошадь Эдди слила гонку. Ставки сорок к одному обычно означают, что устроители просто выставляют молоденькую лошадку, чтобы привлечь внимание ипподрома. Вот он, Веселый Пират. Обскакал всех лошадей на семь корпусов. Но почему-то допрашивают жокея. Я набираю номер мобильника, который оставил мне Эдди.

– Здравствуйте. Говорит Райдер, – приветствует он своим светским голосом.

– Добрый день, мистер Райдер. Вы просили позвонить.

– Отлично, сынок. Ты можешь встретиться со мной в «Савойе», в баре фойе, где-нибудь через час?

– Думаю, да. Если хотите, могу даже раньше.

– Хорошо. Я всегда рад это услышать. Тогда увидимся через полчаса. Оденься по форме. Хотя тебе об этом напоминать и не нужно.

– Через полчаса буду.

Эдди просто чопорный, самодовольный ублюдок, но он, возможно, станет ответом на мои молитвы. Мне необходим быстрый пит-стоп, чтобы сменить одежду и окунуться в ванну с ледяной водой – только так я могу прийти в чувства и оживиться. Я спускаюсь по лестнице, беру такси и бесстрастно бросаю водителю:

– «Савой», пожалуйста.

В баре спокойная атмосфера. К моменту моего приезда Эдди уже устроился за столиком у окна и располагается лицом к двери, чтобы видеть всех входящих и выходящих. Трудно, наверное, искоренить старые привычки. В будние дни в эти часы в баре обычно очень оживленно, но на выходных время течет здесь медленно. Мы обмениваемся рукопожатиями, я присаживаюсь за стол, и тут же возникает официант. Заказываю водку с тоником. Эдди, подмигнув официанту, просит принести большую порцию.

– Как ты, сынок? – заботливо интересуется Райдер.

– Жив, здоров. Спасибо, что спросили.

– У тебя все хорошо, сынок?

– Вполне. Сегодня вроде все в порядке. Как вы, мистер Райдер?

– Все отлично.

– Как постановка «Проклятия Фауста»?

– Слишком громко. Я прослушал увертюру, после чего прикрывал уши до самого антракта.

– Надеюсь, ваши семейные находятся в добром здравии.

– Черт подери! Что все это значит? Что за глупый обмен любезностями? Что с тобой, сынок? В чем, черт возьми, проблема?

– Мистер Райдер, это же вы имеете страсть записывать разговоры на пленку для передачи последующим поколениям.

– Ах, вон оно в чем дело. Пытаешься быть умным, да? Откуда мне знать, что на тебе нет микрофонов?

– На мне ничего нет.

– И отлично. Итак, нам придется доверять друг другу, не так ли? Это разговор я отношу к разряду тех, которые нежелательно записывать на пленку. Те пилюли, о которых ты говорил. Я хочу их купить. Какова твоя цена?

– Вас интересует вся партия?

– Разумеется.

– Ее цена – два с половиной миллиона фунтов стерлингов, но мы можем принять эквивалентную сумму в долларах или других валютах. Мы принимаем наличные, использованные купюры большого достоинства.

– Пока мне все подходит.

Жаль, что я не запросил большую сумму, потому что при фразе «два с половиной миллиона» он даже бровью не повел.

– Они отправятся в Москву? Поднимать настроение Иванов и Иванн?

– Нет, – отрицательно мотает головой Эдди. – Пункт назначения – Токио.

– Япония?

– Именно там я и видел Токио последний раз, когда заглядывал в карту.

– Вы собираетесь продать их японцам?

– Я собираюсь отдать их японцам, – молвит он, закуривая сигарету.

– Отдать? Что это значит? Бесплатно? В упаковках от рисовых хлопьев?

– Нет. Сейчас ты ведешь себя немного глупо, я бы даже сказал, слегка по-английски. Сколько, скажи мне, за одну таблетку можно выручить в Соединенном Королевстве?

Я делаю то, что обычно делают строители – глубокий вдох, – и выдаю тираду, произнесенную в ночь с понедельника на вторник перед Джеем Ди.

– Ну, все зависит от качества, доступности, сезонных колебаний, полицейской активности… и все такое прочее… и тогда, если еще учесть…

– Черт! Ты не дошел и до половины. Можешь ты ответить на вопрос хотя бы приблизительно? Во сколько одна штука обойдется непосредственному потребителю, тому, кто в общем-то и глотает эту гадость?

– Где-то около пятерки.

– Правильно. Значит, около пяти фунтов. А в Токио они стоят сорок соверенов за единицу.

– Славненько. Так, значит, вы хотите подарить им таблетки вместо того, чтобы выручить по сорок фунтов за штуку. А я-то считал вас талантливым бизнесменом, мистер Райдер.

– Не твоего ума дело, что я собираюсь сделать с таблетками, когда они перейдут в мою собственность. Но, между нами, я намереваюсь преподнести их в дар одному дельцу, с которым желаю в дальнейшем сотрудничать.

– О, я понял. Вы хотите подкупить якудзу. Японскую мафию.

– Мне кажется, я уже делал тебе замечание касательно манер. Ты что, думаешь, что все, с кем я сотрудничаю, в той или иной мере являются представителями международного преступного мира? Да.

– Нет, конечно, нет. Ни в коем случае. Простите за дерзость. Просто сорвалось с языка. Прошу прощения.

Только то обстоятельство, что у них на лбу вытатуировано слово «бандит» и на руках не хватает половины пальцев, отнюдь не делает из них членов якудзы.

– Извинения приняты. Так когда я могу их забрать? – Эдди возвращается к делам.

– Как условимся, мистер Райдер. Сейчас ведь выходные. Все отдыхают.

Мне нужно пару дней, чтобы разобраться, как нам лучше поступить.

– Вы что, не работаете по выходным? – В Эдди говорит угрюмый богач, а лицо такое, будто бы на моем месте сидит какой-то водопроводчик.

– Полагаю, вы тоже. Я вообще удивлен, что застал вас в городе.

– И то правда. Ничего удивительного, что страна катится к чертям собачьим.

– И все же я не вижу причины, почему не продать эти таблетки японским джентльменам, – заинтригованный, рассуждаю я.

– Тебе знакомо такое слово, как «престиж». Это жест доброй воли.

– По-моему, они все получают по доброй воле.

– Теперь видишь, что я подразумевал под твоим английским взглядом на вещи.

– Ваш добровольный подарок принесет этой шайке восемьдесят миллионов фунтов или чертову тучу иен.

– Что ж, так тому и быть. Эти «экстази» станут для них Качественно новым афродизиаком, новым рогом белого носорога в их здоровом японском обществе.

– Да уж, в связи с тем, что всех белых носорогов давно истребили, им придется искать альтернативу этому средству.

– Повторяю, следи за манерами. Я договорюсь, и груз встретят в токийском аэропорту. Без проблем.

Везет же людям.

– Я разберусь, – говорю я, – но, насколько вы понимаете, из-за сложившейся ситуации с Джимми все дела висят в воздухе.

Выжидаю, как он отреагирует.

– Да, бедняга Джеймс. Полицейские поговаривают, что тут дело рук высококвалифицированного наемного киллера. Хотя вследствие этого несчастья твоя проблема решилась сама собой, не так ли?

– Что верно, то верно. А ведь я мог бы и не узнать, что Джимми намеревался сдать меня в лапы полиции и присвоить мои накопления. Без вашего любезного участия Джимми умер бы в моих глазах героем.

– Да, так мы взрослеем, сынок. Бедный Джимми.

– Знаете, несмотря на то дело с вашей дочерью, он все же считал вас человеком авторитетным.

– Хороший был человек этот Джеймс Прайс. Просто немного сбился с пути истинного, – словно приходский священник на похоронах грешника, разглагольствует Эдди.

– Он просто потерял путеводную нить. Это и привело его к концу, – соглашаюсь я.

– Твоя правда, сынок. Вот что может произойти с человеком, доведенным до крайности.

– У него стали появляться определенные иллюзии касательно людей. Вот, к примеру, вы. Вам он страшно завидовал.

– Мне?

– Да, вам. Мой отец всегда повторял, что зависть хуже рака. Она может сожрать тебя заживо. Наверное, мне не стоит плохо говорить о покойнике.

– Что же он говорил обо мне?

– Его еще даже не закопали в могилу, а я уже поношу его имя. Вы правы, мистер Райдер, мне следует следить за манерами.

– Вроде бы ты сказал, что не общался с Джимми.

– Я говорю о прошлой субботе. Черт возьми. Это было ровно неделю назад. Минута в минуту. Я будто бы почувствовал, что кто-то наступил на мою могилу.

– Так что этот грязный ублюдок говорил на мой счет? – Райдер только что похерил все свои уроки красноречия.

– Нет, нет. Этого я не могу повторить.

Эдди хватает меня за запястье и с силой его сжимает. Бармен замечает, и это тревожит его, но он быстро отворачивается.

– Слушай, кончай валять дурака и колись! – брызжет слюной Эдди.

– Колоться? Не понимаю, о чем это вы?

– Давай выкладывай, козел.

Что за манеры, мистер Райдер? Хуже уличного торговца.

– Ладно, ладно, – шепчу я, чтобы он унялся. Эдди подается вперед. – Он сказал – храни Господь его душу, – что собирался прикончить вашу первую жену, мать Шарли, чтобы оказать вам услугу, но вы испугались, что он все запорет и облажается и вас обоих упекут за решетку по обвинению в заговоре. Как ни крути, это преступный сговор.

– Он так сказал?

– Да. В это же время неделю назад. Джимми сказал еще, что вместо этого вы сами все устроили, сами организовали убийство ради того, чтобы он отвязался. Согласитесь, нельзя говорить о людях такие скверные вещи, даже в его психически неуравновешенном состоянии.

Мистер Райдер внезапно бледнеет. Он закашливается и подает бармену сигнал повторить наш заказ.

– Он сам тебе это сказал? Наедине?

– Ни хрена подобного. Он выдал это при мне, Джине и мистере Мортимере. Джин не поверил, сказал: «Не может такого быть, Джим». Джимми даже приуныл, потому что Джин противоречит ему крайне редко.

– Джин не поверил?

– Ни капельки.

– А мистер…

– Мортимер. Ему вообще наплевать.

– А мистер Мортимер – это тот крупный чернокожий парень? Эдакий сорвиголова?

– Странно, что вы так сказали. Морти ведь самый спокойный ребенок в семье. Его братья – просто хищные психопаты, настоящие отморозки. А он в сравнении с ними человек весьма сдержанный. Забавно, правда? Все относительно в этой жизни, так ведь, Эдди?

– Сколько же у вашего друга братьев?

– Четверо. О, черт, совсем забыл. Видел, ваша лошадь выиграла.

– Так и есть, – отвечает он с задумчивым видом. Прикидывает, наверное, стоит ли затевать массовую резню, чтобы избавиться от меня, Морти и Джина. Очевидно, нет. – Допросив жокея, они заявили, что результаты забега сомнительны. Мол, все это спланировано, чтобы сбить ставки. В некоторой степени они правы.

– В самом деле? Ай-ай-ай. Можно задать вам вопрос, мистер Райдер? Надеюсь, вы не сочтете его дерзостью, но зачем такому состоятельному человеку участвовать в махинациях со ставками?

– Из чисто спортивного интереса.

– Но я всегда считал, что скачки – нечто противоположное спорту.

– Спорт заключается в том, чтобы сломать систему. Мне приходится самому выдумывать для себя развлечения.

– Мне это знакомо. А о спорте это вы хорошо сказали. Сломать систему, всех поиметь.

Но мысли Эдди витают где-то далеко от этого места. Наверное, он думает о Лондоне начала семидесятых, о фактах пропажи людей, о вещах, с которыми, как он считал, уже давно разобрался. Райдер кусает нижнюю губу.

Поделом ему. Не будет меня похищать.