Отец велел не беспокоить девочек, но сегодня я не могу держать себя в руках. В комнате на верхушке башни сидит и рыдает та самая девчонка, моя соперница. Я не спала всю ночь — меня терзали любопытство и неприязнь.

С одной стороны, мне хочется знать, кто эта девчонка, что так легко увела у меня Рена. Да, она красивее меня, но чем еще она его взяла? Что-то я не припомню, чтобы Рена легко было очаровать хорошеньким личиком.

На самом деле я думала, что он очарован мною.

Оказалось — нет.

Когда отец задремывает в кресле, держа на коленях спящую Пиппу, я на цыпочках выхожу из дома и иду к башне. Солнечные лучи согревают лоскутную кожу на руках и я провожу пальцем по швам.

У той девчонки кожа совсем другая, нормальная. Мне когда-то казалось, что кожа разных цветов — это красиво, но мало-помалу она стала казаться мне отвратительной. Любого человека, да того же Рена, эти лоскуты только отпугнут. А уж хвост и крылья, как они ни полезны для моего дела, — и подавно.

Как же так получается, что все то, что я ценю, другим кажется ужасным и отвратительным?

Плач девочки эхом отдается по двору. Наверное, она стоит у окна. О чем она плачет? О Брайре? О своем доме? О Рене?

Когти выпрыгивают сами собой, и я сжимаю кулаки, чтобы загнать их обратно.

Это я горюю о Рене. А она пусть рыдает о чем хочет, мне все равно.

Я лечу вверх по лестнице, но у двери наверху останавливаюсь. На миг мне становится дурно. Сейчас я увижу эту девицу. Хвост у меня обернут вокруг ноги, крылья прижаты к спине, плащ надежно застегнут. Не напугаю.

Я распахиваю дверь. Девчонка вскрикивает, пятится прочь от окна и хватается побелевшими пальцами за изголовье кровати.

Я не могу произнести ни слова. От взгляда ее сузившихся глаз на меня нападает немота.

— Ты… — говорит она. — Кто тебя?..

Со двора доносится звук хлопнувшей двери. У меня мало времени.

— Откуда ты знаешь Рена? — спрашиваю я.

— Рена… — шепчет она. Она отступает на шаг назад, на хорошеньком лице недоумение. Сыпи больше нет, но она все еще бледна — не оправилась от заклятия. И она всего на год или на два меня младше.

На лестнице слышны шаги. Это отец. Как он догадался, что я к ней пошла?

У девочки перекашивается лицо.

— Ты мне снилась, — говорит она, вздрогнув. — В кошмаре! У тебя глаза!

Я замираю. Белобрысая воровка трясется как осиновый лист.

Глаза?

Сейчас у меня глаза голубые, человечьи. Или эта девочка знала меня-прежнюю?

Распахивается дверь.

— Ким! Ты что тут делаешь?

Девчонка прижимается спиной к стене. Я оборачиваюсь — отец очень зол.

— Прости, я…

Он хватает меня за руку и тащит прочь из комнаты.

— Что я тебе говорил насчет этих девочек?

— Чтобы я с ними не говорила, — покорно отвечаю я.

Он сжимает мою руку так крепко, что мне больно.

— Правильно, а почему?

Лицо у него красное, словно мои розы. Он тяжело дышит. Мы идем вниз по лестнице.

— Чтобы я к ним не привязывалась.

Он прав, только не знает, что уж к этой-то девице мне привязаться не грозит.

Эта девчонка не такая, как остальные. Мне она совсем не нравится. Я спасла ее ради Рена, и… и она не больно со мной любезничала.

И почему это я снилась ей в кошмарах?

— Вот именно, не привязывалась! Эти девочки остаются у нас совсем ненадолго. Это небезопасно. Они будут спасены, только когда доберутся до Белладомы.

Мы уже внизу, у самого выхода из башни. Отец заставляет меня повернуться к нему лицом.

— Тебе нельзя отвлекаться от своего дела, Кимера. Ты меня поняла?

Не могу смотреть ему в глаза.

— Я все поняла, папа.

Я и правда поняла. С любопытством мне не совладать. Особенно когда речь идет об этой девчонке.

— Вот и хорошо. Больше так не делай. Усыпляй их регулярно, но не вздумай болтать о пустяках. Ничего хорошего из этого не выйдет, только боль. — Отец вздыхает и нежно касается моей щеки. — А ты ведь знаешь, я не могу видеть тебя несчастной.

На меня снисходит покой. Утихает жгучая ярость в сердце. Зачем я вообще пошла в башню? Нельзя же так расстраивать отца! Рен, Бату — я и так достаточно натворила дел, о которых он не знает. Надо держать себя в руках. Ради отца.

А на Рена с его девчонкой — наплевать.

Отец и наше дело — для меня все.

И еще Бату, он тоже мне дорог. Я все равно придумаю, как привлечь его на нашу сторону. Если за нас будет дракон, с колдуном мы расправимся быстро, и глазом моргнуть не успеешь.

Мы идем через двор. Я беру отца за руку. Вокруг кудахчут куры — надеются, что им перепадет лишняя кормежка.

— Папа, я никогда больше тебя не огорчу, честное слово. И в башню буду ходить, только когда надо будет усыпить кого-нибудь.

Он шумно выдыхает.

— Вот и хорошо, милая.

Устраиваясь у огня с книжкой, я осознаю две вещи, которые меня удивляют. Во-первых, мне и в голову не пришло нести этой девчонке розы, хотя всем другим спасенным девочкам я их приносила. Наверное, в глубине души мне не хочется, чтобы у нас было хоть что-то общее, даже цветы.

А во-вторых, отец был так сердит, что забыл приказать, чтобы я погрузила девчонку в сон.