Ополчение собирается на заре, в лесистых холмах над дорогой. Король Энсель и его армия не собираются прятаться. Им и незачем. Холмы и леса — природная крепость, а королю Оливеру просто негде будет встать лагерем. Кроме того, нам будет труднее найти врага.

Но у нас есть план.

Город оцеплен стражниками, больше всего их у пролома, который проделала в стене колючая лоза. Барнабас и Энсель пойдут прямиком к нему. Мы с королем, Реном и отрядом солдат поджидаем их в лесу у стены. Родители Рена спрятали Делию где-то в городе. Однажды упустив ее, Оливер больше ее никуда не отпустит.

Наш отряд — самый большой, но у главных, восточных и западных ворот тоже расположились немалые силы, на случай, если Барнабас выкинет что-нибудь неожиданное.

Едва заслышав принесенные мною тревожные вести, горожане начали готовиться к обороне. На площади выложили груды оружия — для всех способных сражаться, пусть разбирают. Бок о бок со стражниками стоят фермеры, кузнецы, булочники. На лицах проступает угрюмая обреченность.

Тот, кто убьет Барнабаса, погибнет сам. Никто не верит, что мы сможем выстоять против колдуна с Энселем и победить.

Но и трусом быть тоже не хочет никто. В конце концов, Барнабас — всего лишь человек. Его плоть бессильна перед мечом или стрелой. Магия, которую он несет в себе, — вот чего мы боимся. Боимся того, что сделает она с человеком, который посягнет на жизнь колдуна.

И вот мы ждем, чтобы Энсель и Барнабас сделали следующий ход.

Я стою в отдалении, но все равно ловлю на себе испуганные и негодующие взгляды, к которым уже успела привыкнуть в городе. Мы с Реном помогали совету вооружать город. Мне пришлось запрятать поглубже страх перед людьми, которые еще совсем недавно пытались меня убить. Сейчас они терпят меня только потому, что так велел король.

Но я слышу, как они перешептываются. Многие считают, что я собираюсь всех обмануть. Что меня подослал колдун. Под постоянными взглядами толпы в спину мне хочется свернуться клубочком, спрятаться в каком-нибудь темном, прохладном месте, где не будет больше никого, кроме меня. Но вина — моя, беда — моих рук дело, а значит, и бой тоже мой. Пусть эти люди меня не любят, я все равно встану на их защиту.

Непривычные к солдатской службе ополченцы кряхтят, бормочут, переминаются с ноги на ногу под тяжестью доспехов, под палящими лучами солнца. Незадолго до полудня в строю начинается какая-то суматоха. Кто-то пробивается сквозь порядки, его не пускают. Быстро кивнув Оливеру, я лечу разобраться, в чем там дело. Несколько стражников удерживают девочку с мечом, которая рвется в строй.

— Грета! — удивленно говорю я.

Стражники ослабляют хватку, и девочка вырывается у них из рук.

— Ты что, думала так легко от меня отделаться? — фыркает она. — Это после того, что торговец сделал с Эмми? После всех этих ужасов, устроенных Энселем? У меня столько же права биться, сколько у любого из вас!

Щеки у меня горят от ярости и печали.

— Прости. Я пыталась спасти Эмми, но… не смогла.

Я не могу смотреть в глаза Грете. Я дала ей обещание, но не сдержала его.

Она сжимает мою руку:

— Ты пыталась. Большего от тебя никто не может требовать. — Голос звучит решительно, но в глазах у нее печаль. — А теперь будем сражаться вместе. Я не собираюсь сидеть и ждать, пока Энсель нас всех убьет и захватит город.

Надо признать, Грета — отважный союзник. Я веду ее к нашему отряду у пролома в стене. Увидев гигантскую лозу и дырищу в каменной кладке, Грета ахает:

— Это что?

— Это зачарованное растение — наполовину терновник, наполовину колючая лоза. Его посадил колдун, чтобы мало-помалу разрушить стену. Оно здесь уже много месяцев — видно, Барнабас с Энселем давно все спланировали.

— Вот негодяй, — только и может сказать она.

Вскоре из-за деревьев до нас доносятся звуки стычки и звон мечей. Люди Энселя наткнулись на наших разведчиков. Меня так и тянет в бой, но я должна защищать короля. Того, кто когда-то был моим отцом.

Я все сделаю, чтобы не дать Барнабасу осуществить его коварные планы.

Когда первые солдаты появляются меж деревьев, солнце уже стоит высоко, но лес такой густой, что наши лучники едва ли могут стрелять. На небе собираются черные тучи. По лесу шагает все больше и больше солдат.

Должно быть, Барнабас уже близко. Сердце у меня бьется неровно, когти лезут наружу сами собой.

Весь день и всю ночь я решала, что буду делать. Бату отказался помочь мне справиться с колдуном, но должен же кто-то остановить Барнабаса. И мне никого и никогда еще так не хотелось убить, даже когда Барнабас, мешая ложь с правдой, рассказал, как колдун разбил мою семью. Теперь-то я знаю, что он совершил.

Но за его смерть придется заплатить страшную цену.

Наши лучники поднимают луки и готовятся выстрелить по приказу короля. Но когда деревья из толстых вдруг становятся тонкими и втягиваются в землю, лучники опускают свое оружие. Деревья словно живут задом наперед, до тех пор пока от них не остаются лишь семена. Несколько человек убегают в город. Никому не хочется погибнуть страшной смертью убийцы колдуна. Оставшиеся нервно переступают с ноги на ногу, но все же стоят на месте.

Я чую колдуна и его черную магию еще прежде, чем вижу своими глазами. Знакомый, удушливо-сладкий запах, чем-то напоминающий медовый.

Барнабас выходит на небольшую поляну, которую он наколдовал у стены. На нем тяжелый черный плащ — раньше я у него такого плаща не видела. Плащ движется так странно, словно он соткан из теней. Седые волосы колдуна всклокочены сильнее обычного, глаза смотрят отрешенно. Воздух вокруг него мерцает, и фигура колдуна кажется расплывчатой. Он чертит в воздухе круги, и тяжелые тучи над нами набухают и чернеют. Над головами вспыхивает молния, грохочет гром, такой сильный, что от него трясется земля. По нашим рядам прокатывается дрожь. Нервы у людей натянуты, словно тетива.

Энсель в сопровождении нескольких стражников едет следом за Барнабасом, чуть поотстав. Он ждет, пока колдун напитается нашим страхом и расчистит армии дорогу в лесу, позволяя подобраться поближе. Все наши вояки, за исключением нескольких храбрецов, отступают назад и цепочкой перегораживают дыру, проделанную в стене лозой. Впрочем, основание стены, хоть и заросшее, уцелело. Остается надеяться, что этого хватит, чтобы удержать колдуна.

Увидев короля с колдуном, Рен бросается вперед. Я не успеваю его остановить. Стражники, выстроившись цепью, поднимают мечи и преграждают ему путь. Рен с рычанием останавливается.

— Рен! — кричу я. — Тебя же убьют!

Оливер успокаивающе кладет руку мне на плечо:

— Не отвлекай его. Не то и впрямь убьют.

Голос его звенит от ярости. Оливер смотрит на Барнабаса.

Внутри меня словно надувается воздушный шар, который вот-вот лопнет. Оливер, конечно, прав, но при чем тут Оливер, если я отчаянно хочу защитить Рена!

Грета стоит рядом — молчаливая, напряженная, с мечом на изготовку. Можно не сомневаться — она хочет того же, что и я. Но это я должна их всех защищать. Я тихо киплю, ожидая удобного момента.

Из-за спин своих стражников Энсель смеется и кричит Оливеру:

— Это что, твой лучший воин?

Рен снова изготавливается к атаке, но Барнабас шевелит пальцами, и Рен взлетает в воздух и шмякается о городскую стену. Он сползает наземь, по щеке течет кровь, а порыв ветра заставляет стражу сделать шаг назад и бросает волосы мне в лицо.

Я не отступаю ни на дюйм. Барнабас ударил Рена.

Прямо у основания стены ударяет молния, и стражники отступают еще на несколько шагов.

Из горла рвется вой. Все вокруг затягивает красной пеленой. И я ныряю в эту красноту.

Красный цвет. Кровь. Ярость. Инстинкты.

Я взмываю в воздух — когти наружу, хвост готов жалить. Я ненавижу этого человека больше всего на свете. Он ударил Рена. Он хочет причинить боль моему настоящему отцу. Моей сестре, моим друзьям. Всему моему городу.

Он лгал мне, и я тоже делала им больно. Этого я не прощу. Пусть я не могу его убить, не умерев сама, но уж какой-нибудь способ его обезвредить я отыщу.

Я падаю на Барнабаса сверху и вонзаю когти ему в спину, рву черный плащ, потом приземляюсь на ноги у колдуна за спиной. Он оборачивается и мгновение удивленно на меня смотрит, а потом смеется. Смех его отдается у меня в мозгу, и ярость бушует еще сильнее.

С рук его течет серый туман, опутывает мои ноги. Я валюсь наземь. Солдаты Энселя бросаются ко мне. Краем глаза я вижу, как Барнабас пытается пройти сквозь стену, но останавливается, наткнувшись на ее основание. Я бью в его сторону хвостом, ногами, я визжу, отчаянно пытаясь до него добраться, но вокруг слишком много чужих рук, и они держат крепко.

Я — животное. Во мне просыпаются инстинкты.

Тело движется по собственной воле — хлещет хвост, рвут плоть когти, вонзается во врагов жало. Вокруг кричат. Я припадаю к земле и озираюсь, пытаясь понять, откуда ждать нападения. Лицо, руки, хвост, даже крылья у меня в крови. Меж деревьев лежит больше дюжины странно изогнутых, изломанных тел.

Барнабас бросает на нас злобный взгляд, его фигура начинает мерцать и тает в воздухе.

— Нет! — кричу я. Но поздно.

Оливер и наши стражники ахают, Энсель и его армия — тоже. В душе взрывается отчаяние. Взгляд мой задерживается на Энселе. Он разворачивает коня и пытается спрятаться среди своих солдат. Я прыгаю на него, наваливаюсь сверху и сбиваю с лошади. Мы катимся по земле. Энсель неуклюже вскакивает, глаза у него дикие, рожа красная — когда-то это уже было.

Он трус. Он бросается бежать.

Я — лиса, Энсель — кролик. Мы несемся по камням, перепрыгиваем упавшие стволы, летим сквозь листву — стремительно и отчаянно.

Позади нас, у стены вспыхивает схватка, но сейчас я ничем не могу помочь Грете и Оливеру. Энселя упускать нельзя.

Я помню, что нас ждет впереди — крутой овраг, неразличимый издалека. Заметить его может лишь тот, кто знает о нем заранее. Чтобы обойти овраг, Энселю нужно взять вбок.

Пожалуй, я опережу беглеца и отрежу ему путь к спасению. Пусть наткнется на меня.

Я нацеливаюсь на лесок шагах в двадцати от оврага и лечу прямиком меж деревьев. Хвост у меня напряжен и готов жалить. Яд мой будет жечь, несмотря на все противоядия Барнабаса.

А я хочу, чтобы королю стало больно. Пусть на себе испытает тот ужас, который испытали девочки, купленные им у Барнабаса.

Мне не приходится ждать долго. В ту самую секунду, как Энсель вылетает на поляну, я камнем падаю на него сверху. Он спотыкается и падает, но я остаюсь стоять. Барнабас говорил, что я приземляюсь как кот — твердо, на все четыре лапы. Что ж, он был прав.

Энсель отползает от меня, тянется к мечу, который выпал у него из руки при падении. Я наступаю ногой на рукоять. Он скребет по мечу рукой, но завладеть им не может. Я ставлю вторую ногу ему на грудь.

И жалю. Снова и снова. До тех пор, пока пропитанная кровью рубаха не превращается в клочья, а взгляд гаснет.

Когда я добираюсь до города, над чудовищной лозой сгущаются сумерки. От армии Энселя остались лишь многочисленные следы сапог у стены, а Оливера, Греты и Рена нигде не видно. Я хватаю за руку первого попавшегося стражника:

— Король жив? — и не дышу, пока он не кивает, глядя на меня круглыми испуганными глазами. — Где он? И где Рен? — Последнее слово я произношу с трудом.

— Ко… король вернулся во дворец. Рена отправили домой… Кажется, та девочка пошла с ним.

Я отпускаю стражника, бегу к дому Рена и врываюсь на кухню. Он лежит на койке у очага. Лора сидит рядом с ним, но не делает ни движения в мою сторону. Лишь упав на колени около койки, я замечаю, что Оливер снова сидит в своем кресле. Грета и Делия жмутся друг к другу на скамеечке у огня и глядят на меня.

Я хватаю Рена за руку. Лицо у него пепельно-серое, голова перевязана. Он не шевелится. Вид у него умиротворенный, несмотря на бледность. Во мне просыпается надежда.

— Как он? — шепотом спрашиваю я.

— Врач говорит, он поправится. Он все время без сознания. Вместо него вести пошел разносить отец.

Лора говорит резко и отрывисто. Я ей не нравлюсь. И трудно ее в этом винить, думаю я, бросив взгляд на свой залитый кровью наряд.

— Кимера, дорогая моя, — говорит Оливер. — Нападающие бежали. Ты до смерти перепугала наемников из Белладомы. Большинство сбежало после того, как ты за несколько секунд расправилась с целым отрядом. А когда дошла весть о том, что Барнабас исчез, а король Энсель умер, удрали все остальные.

— Они же наемники! Зачем им драться, если платить некому? — ухмыляется Грета.

Оливер берет мою вторую руку, не обращая внимания на запекшуюся кровь и раны.

— Я знаю, что ты перенесла из-за обмана Барнабаса. Спасибо тебе. Я искренне тебе благодарен.

Я разеваю рот и заливаюсь краской.

— Спасибо, сир. А что Барнабас? Куда он отправился?

При упоминании этого имени Лора сплевывает. Я не обращаю на нее внимания и смотрю только на Оливера.

Лицо его суровеет.

— Барнабас взялся за свои обычные штучки. Чтобы мы не мешали ему проникнуть за стену, он заколдовал сорную траву, и та оплела нам со стражниками ноги. К счастью, даже основания стены хватило, и в город он войти не сумел. Когда я освободился, он исчез.

Оливер смотрит на меня со странным выражением лица.

— Ты ранена, дитя?

Я не сразу понимаю, что он хочет знать, сколько из той крови, в которой я вымазана, — моей собственной. У меня ноют ребра, по всему телу зудят царапины, которые я заработала, когда неслась через лес, не обращая внимания на ветки.

— Нет… то есть я ничего такого не чувствую.

Он делает знак Лоре:

— Будь любезна, приготовь Кимере ванну.

Лора отрывисто кивает и выходит из комнаты.

— Твою одежду она тоже постирает. И поможет подлечить раны, если таковые имеются.

При мысли о ванне мне становится очень неуютно.

— Может, не надо? Я не хочу навязываться. Я только хотела с вами поговорить, сир. Мне нужно многое вам сказать.

Его теплая мягкая ладонь касается моей щеки. Почти так же, как это делал Барнабас, когда притворялся моим отцом. Но прикосновение Оливера — это что-то иное. Разница между ними — как между настоящей заботой и лживым притворством.

— Нет уж, пожалуйста, останься. Поговорим завтра. Сегодня нам нужно отдохнуть. Кто знает, что принесет с собою утро?

Делия застенчиво мне улыбается, а Грета кладет мне на руку твердую ладонь:

— Я рада, что Энселя больше нет. И рада, что ты за нас.

Я улыбаюсь:

— А я рада, что вы — за меня.

Входит Лора и ведет меня по коридору в комнату, где клубится пар. Мне до боли хочется погрузиться в воду и расслабиться, хоть ненадолго.

— Разденешься вот здесь, за ширмой. Смой с себя всю эту гадость. — Лора морщит нос. — Я повешу тебе свежее полотенце и ночную рубашку.

Я делаю все как приказано, но вздрагиваю, не успев скользнуть в воду, — кто-то скребется за окном. Укутавшись в крылья, я подкрадываюсь к окну. Там скребутся все сильнее.

За окном хлопает крылышками Пиппа. Я распахиваю раму, она влетает внутрь, едва не сбивая меня с ног, бешено молотит крыльями и лижет мне лицо. Я отпихиваю ее и смеюсь. Она жива! Я-то была уверена, что она погибла вместе с курами, когда горел наш дом.

Я чешу ее за ухом, как некогда Барнабас. Она радостно поскуливает и льнет ко мне.

— Я по тебе тоже скучала, — говорю я.

Ванна такая большая, что в нее помещается и хвост, и крылья, и я сама. Пиппа сворачивается калачиком на полу рядом и часто дышит. Я взбиваю шипастым хвостом пузыри и чувствую, как тепло проникает в усталые мышцы, перья и чешуйки.

Мы в безопасности. Хотя бы сейчас.