Король Оливер призывает меня во дворец спустя всего день после разгрома армии Энселя. К этому времени слухи о колдуне успевают породить настоящий шквал страстей. Этим утром в лесу обнаружили одного из разведчиков. Он лишился памяти и заблудился. Его жена и дочь вне себя от горя, потому что он их не узнает.

А я — Хранитель Города. Я должна отыскать своего лжеотца — и придумать, как его уничтожить.

Я дожидаюсь, чтобы стражник впустил меня в тронную залу, и безотчетно постукиваю ногой о пол. Я всегда любила этот город, но впервые в жизни ощутила, что это — мой дом. Я могу свободно пробежать по Брайру. Больше на меня никто не охотится. Не осмеливается.

Я поражена тем, как тепло меня приняли. Даже Лора поутратила язвительности. О большем я не смела и мечтать.

Вчера, после того как я обосновалась в гостевой комнате Ренова дома, мы отправились исследовать город при свете дня — наконец-то! Однако прогулка была омрачена воспоминанием о колдуне, которое висело над нами темным облаком.

Рано или поздно Барнабас вернется и завершит начатое. Если верить донесениям — уже вернулся.

Стражники бдительно стерегут город и даже начали закладывать проделанный лозой пролом во внешней стене. Камни, которые они выкладывают сегодня, назавтра рассыплются, но, по крайней мере, стена будет рушиться медленнее. Лично меня очень обнадеживает то, что Барнабас не сумел миновать стену даже там, где от нее осталось лишь основание.

С момента возвращения Делии они с королем Оливером почти не расстаются. Меня это и радует, и печалит. Оливер ко мне очень добр, но искренне привязаться к чудовищу ему будет нелегко.

Я забросала Рена вопросами о Розабель. Очень странно слышать о себе-прежней, но почти ничего из этого не помнить. Правда, иногда слова Рена пробуждают во мне воспоминания, и я дорожу всплывающими в памяти картинами ничуть не меньше, чем своей нынешней жизнью. Вспоминаю, как мы убегали на рынок по ходу, который оканчивался в старинном сломанном фонтане. Помню бескрайний лабиринт из подстриженных кустов и маленький тайный садик в самом его сердце. Помню, как мы с Реном и Делией таскали свежие сладкие булочки из печи и ели их под лестницей, пока не хватится кухарка.

Барнабас все это уничтожил. Выместил зло на бедном короле Оливере и на его семье. И на мне.

Я — чудовище, сшитое из тел других детей. Быть может, частица их души живет во мне, как живет Розабель и ее смутные воспоминания? Кто я на самом деле? Когда-то я была дочерью Оливера, но с тех пор стала кем-то совершенно иным.

Я была создана, чтобы разрушать, но вместо этого научилась любить. Барнабас вывернул и исковеркал мою любовь к родному городу, но я сумела с этим справиться. Я спасла девочек, вновь завоевала доверие Рена и уважение короля.

Теперь мне хочется лишь одного: уничтожить Барнабаса. Ради всех тех, кто погиб от его руки. Я — это они, а они — это я. А еще — и это главное — ради тех, кто еще жив и кого я люблю.

Двери открываются, и я вхожу, не дожидаясь, пока стражник произнесет «Король вас примет».

Я останавливаюсь перед Оливером и опускаюсь на одно колено.

— Мой король, — говорю я. От этих слов меня охватывает восторг. У меня есть король, есть страна, есть цель в жизни. Я сделаю все, лишь бы только защитить и не подвести их.

— Милая, не стоит так строго соблюдать этикет. — Оливер жестом велит мне встать, и я сажусь на ступени у его ног.

— Вы вызвали меня из-за стражника, который потерял память, сир? — спрашиваю я.

Оливер кивает:

— Отчасти. Но сначала я хочу тебе кое-что показать.

Он протягивает мне руку.

Я ничего не понимаю, но беру его за руку. Оливер ведет меня в ту часть дворца, куда я прежде не забиралась. Мы спускаемся вниз, очень глубоко. Многие из залов, что я помню, сейчас поглотила лоза, но есть и нетронутые комнаты. Мы спускаемся, и воздух становится все холоднее. Света почти нет, поэтому приходится переключиться на кошачье зрение. Впрочем, Оливер, кажется, знает дорогу наизусть. Стены вокруг сложены из мрачного серого камня, и пол у нас под ногами — тоже.

Длинный коридор выводит нас в просторное помещение. В стенах повсюду ниши, но многие раскрошены длинными корнями, которые торчат из стен под самыми странными углами и закручиваются вокруг поддерживающих своды колонн. Угольно-черным цветом корни напоминают щупальца Сонзека. Чудовищная лоза и впрямь глубоко проникла в город. Вывести ее будет не так-то просто.

Оливер идет к возвышению в центре комнаты, и я внезапно понимаю, почему этот путь так хорошо ему знаком.

Мы в королевской усыпальнице.

В самом большом каменном саркофаге на возвышении покоится его жена — моя мама. Я касаюсь вырезанного на каменной крышке лица. Оно кажется мне таким знакомым — большие глаза, высокие скулы… В пальцах покалывает — это всплывает еще одно воспоминание, и я погружаюсь в него целиком, без остатка.

Ко мне склоняется женщина с золотыми волосами и сияющими голубыми глазами. Мягкая ладонь с шелестом скользит у меня по щеке.

— Я знаю, как тебе нелегко сидеть во дворце. Но всем королевам порой приходится делать то, что неприятно. Когда ты будешь королевой, ты это поймешь.

Оливер откашливается, и видение рассеивается. Я понимаю, что стою, низко склонившись над резным ликом, а рука моя по-прежнему касается каменной щеки.

— Ее звали Ария, и она была так же прекрасна, как песня, в честь которой ее назвали, — говорит он.

Я краснею.

— Извините.

Меня не покидает чувство тепла, оставленное по себе воспоминанием. Тепла, и обиды Розабель, и любви, которую она испытывала к маме. Не к своей — к моей маме. В воспоминании на маме было голубое платье, которое уже виделось мне раньше.

— Не извиняйся. Затем я тебя и привел. То, что Барнабас с тобой сделал, — ужасно, но ты должна знать свои корни. Кем ты была на самом деле. Я знаю, что ты почти не помнишь мать. Рен сказал, что тебе никак не удавалось вспомнить ее лицо. — Его глаза поблескивают. — Мне так жаль, что Барнабас и это у тебя отобрал.

Я беру его за руки.

— Он отобрал не все. Кое-что я помню, урывками. Помню вас, и Рена, и Делию, только очень маленькую. Может, когда-нибудь воспоминания ко мне еще вернутся. Может быть, я даже маму вспомню. Вот я сейчас это все увидела — и вспомнила. Я так и думала, что она была добрая и красивая.

Оливер сжимает мою руку и улыбается.

— Очень рад это слышать. Если… если я как-то могу помочь, обязательно скажи. Говорить об Арии и Розабель бывает трудно, но когда ты здесь — не важно, в каком облике, — это словно второй шанс.

— Спасибо. — Я сглатываю ком в горле и вижу на возвышении еще один саркофаг, поменьше.

Розабель. Я наклоняюсь над вырезанным в камне изображением себя-прежней. Если скульптор не польстил, я тоже была красива.

— Ты помнишь, как ты — она — пыталась нас спасти? — спрашивает Оливер. — Мы не могли отдать ее колдуну, но она решила уйти к нему сама. Только он пришел раньше, да и какая ему была разница. Он — зло в человеческом обличье.

Я стою перед собственным пустующим саркофагом, и при этих словах мир вокруг сжимается в одну-единственную цель.

Розабель была готова сделать то, чего я не могла. Отказаться от друзей, родных, жизни, чтобы спасти тех, кто был ей дорог. Она была готова на величайшую жертву.

А вместо этого стала мной.

Я слишком долго тянула и топталась на месте. Хватит. Если у Розабель достало на это храбрости, значит, достанет и у меня. Она любила этих людей. Любила свой город.

И я все это тоже люблю.

Я могу сделать так, чтобы Барнабас никогда больше не сделал ничего подобного с другой девочкой, другой семьей, другим городом.

Если то, что сказал Бату, правда — если во мне и впрямь заключена немалая магия, — то я, возможно, выживу. И проживу свою жизнь рядом с человеческими друзьями, с семьей, с братом-драконом.

А если не выживу — что ж, значит, иначе мне никак не спасти все то, что я люблю.

Розабель тоже это знала, и только так и могла поступить.

То же самое сделаю и я.

— Идем, дитя, — говорит Оливер, кладя руку мне на плечо. — Я не хотел тебя расстраивать.

Лицо у меня мокрое. Преисполнившись новой решимости, я смахиваю слезу.

— Ничего. Я должна была это увидеть. Спасибо вам.

Он ведет меня прочь, обратно в тронную залу. В голове у меня вертится один вопрос: как найти колдуна?

— Знает ли кто-нибудь, где прячется Барнабас? — спрашиваю я. Должно быть, затаился где-то в лесу, но ветер ни разу не принес его запаха.

Оливер качает головой:

— Нет, но в лесу наши патрули.

— Ему нелегко будет прятаться. Скоро он ударит. Знать бы только когда.

Оливер вздыхает, но лишь крепче берет меня за руку.

— Да, с Барнабасом никогда не знаешь наверняка.

— Он по-прежнему точит зубы на вас и на меня… и, наверное, на Делию тоже. Ария не захотела выйти за него замуж, вы не отдали Розабель, когда она была малышкой, и не дали ему завладеть магией этой земли. Он страстно хочет отомстить. И он довершит начатое.

Мы в главной зале. Оливер садится на трон.

— Ничуть в этом не сомневаюсь. Там, где лоза проникла сквозь стену, от фундамента уже почти ничего не осталось. Барнабаса долго ждать не придется. Стену, конечно, заделывают, но чем быстрее наши люди ее отстраивают, тем быстрее лоза ее крошит. Проникнуть в город Барнабас может только там. Я велел караулить это место день и ночь, хотя Барнабас скорее ударит ночью. В темноте черная магия сильнее. Ему это на руку.

— Тогда этим вечером я тоже стану в караул. Стражу он может обмануть с помощью магии, но меня ему не провести.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Оливер ловит меня за руку.

— Будь осторожна, Кимера.

В глазах у него — смесь гордости и страха.

— Ладно. И вы тоже.

Он отпускает меня, и я шагаю прочь так быстро, словно лечу, хотя на самом деле крылья у меня сложены за спиной. Оказавшись в дворцовом саду, я взмываю в небо. Скоро Барнабас будет у ворот.

Готовлюсь я недолго. Рен бегает где-то — разносит сообщения от короля и совета. Я сижу у огня с его матерью, Гретой и Делией. До Белладомы девочки едва были знакомы, но с тех пор крепко подружились. Я беру себе кусок хлеба и сыра со стола, а Пиппа скулит и клянчит, чтобы с ней поделились. Я рассеянно чешу ее за ухом и иду к себе в комнату. Голова напряженно работает, и на разговоры сил нет.

Барнабас где-то рядом и выжидает.

Но я его остановлю.

Стражники перед дежурством готовят оружие, мне же оно не нужно. Я сама — оружие, да к тому же у меня нет почти ничего своего. Я раскладываю на кровати скромные пожитки. Кроме ранца, пояса да плаща у меня есть лишь та одежда, что на мне, да засушенная роза из сада у дома. Роза совсем высохла, но лепестки по-прежнему отливают красным. Мать Рена нашла ее вскоре после того, как я оставила цветок у него на подушке, и сохранила и розу, и книгу сказок. Узнав, что это мое, она решительно вручила их мне. Хрупкий цветок заключает в себе воспоминания, которые я и люблю, и ненавижу одновременно.

— Кимера! — негромко зовет кто-то из-за спины.

Я роняю цветок на кровать и оборачиваюсь, пряча руки за спину, чтобы вошедший не увидел когтей, которые выскакивают сами собой, если меня застают врасплох.

В дверь заглядывает Делия — одной рукой она держится за косяк, на палец другой накручивает длинные светлые кудри. Моя сестра. На которую я больше не похожа. Которая имеет все причины меня презирать.

— Я тут, — говорю я наконец.

Мы избегали разговора с самого моего возвращения. Когда я выхожу в коридор, она ныряет в свою комнату, и наоборот. Ее улыбка в тот день, когда Оливер объявил меня Хранителем Города, так и осталась едва ли не единственным, что произошло между нами с самой Белладомы.

Я просто не знаю, о чем с ней говорить.

— Удачи тебе, — говорит она. — Если кто и победит колдуна, так только ты.

— А, ну спасибо.

Между нами повисает неловкое молчание. Я судорожно пытаюсь придумать, что еще сказать.

— Прости меня, — говорит она.

Я разеваю рот.

— За что?

За что она может просить прощения? Она ничего не сделала!

Она смотрит в пол, в окно, на дверь — куда угодно, только не на меня.

— За то, что… Ты спасла меня и всех девочек, а я… я так плохо с тобой обращалась.

Я собираю лежащие на кровати вещи и укладываю в ранец.

— Не извиняйся. Я ничего другого и не ожидала. Если бы не я, ты бы вообще не попала в Белладому.

— Нет, я все равно была не права. Ты… — она осекается и сжимает кулаки, — ты была моей сестрой. Понимаешь, я думала, что она — то есть ты — умерла, а ты взяла и вернулась. — Она присматривается к моим нечеловеческим чертам и хмурится. — Ну, почти.

Во мне просыпается давно позабытая привязанность к этой девочке. Ощущение — словно шарик солнечного света где-то внутри. Слабенькое, но пока хватит. Это только начало.

— Жаль, я тебя так плохо запомнила.

Мне тоже ужасно жаль. Мои воспоминания — обрывки и огрызки прошлого. По большей части я вспоминаю Рена, потому что это он рассказывал мне о Розабель, но в них частенько проскальзывает маленькая светловолосая девочка.

Она входит в комнату.

— У тебя такие же глаза, как у нее. В точности. В правом еще такая маленькая коричневая точка. И формой лица вы немного похожи. А все остальное… другое.

— Это из-за магии. Колдун собирал меня столько раз, что все, что ты помнила, сгорело.

Меня охватывает страх. Только бы не пришлось объяснять этой девочке, откуда взялось все остальное.

К моему облегчению, она лишь кивает.

— Прости и ты, — говорю я. Пусть это глупо, но я должна извиниться. — Прости, что унесла тебя из больницы и отправила в Белладому. Колдун меня обманул. Я думала, что помогаю горожанам.

Делия вздрагивает и неосознанно отступает на шаг назад.

— Да, я помню, ты говорила: ты думала, что спасаешь нас. А потом, когда узнала, что это неправда, пришла с Реном и спасла нас по-настоящему.

Она все еще дрожит от этих воспоминаний. Я могу лишь жалобно на нее смотреть. Наверное, Розабель обняла бы младшую сестру и успокоила. Но, боюсь, Делии мои утешения ни к чему.

От грустных мыслей нас отвлекает тявканье и хлопанье крыльев. В комнату влетает Пиппа. При появлении летучего птицтерьера Делия пригибается, а потом смеется. Пиппа заходит на посадку у ее ног, а потом тявкает, требуя внимания к своей персоне.

— Какая странная зверушка! — говорит Делия и чешет Пиппу между ушей, как раз там, где собака любит. Птицтерьер льнет к ней так, что того и гляди замурлычет. Потом Пиппа взлетает и плюхается Делии на руки. Хвост вертится так, что все туловище ходит ходуном. Делия смеется, а потом улыбается мне поверх хлопающих крыльев.

Я отвечаю улыбкой. Пусть я не знаю, что станет со мной или когда мы спасем Брайр, но приятно знать, что Пиппа — и Делия — будут в хороших руках.

Я протягиваю руку, чтобы погладить Пиппу, но тут мое внимание привлекает что-то за окном.

Там кто-то кричит. Сердце подпрыгивает.

Наверное, это Барнабас вернулся. Как скоро! Я-то думала, он дождется ночи.

— Что там? — спрашивает Делия.

— Не знаю, но боюсь худшего.

Я протискиваюсь в дверь и выбегаю из домика. Грета и Делия бегут следом. Но не успеваю я пробежать и нескольких ярдов, как понимаю, в чем дело.

Горожане высыпали на улицы и стоят, задрав головы и тыча пальцами в небо.

Над ними кружит Бату, парит, раскинув огромные крылья цвета серого гранита. И впрямь — волшебное существо! Медленно, кругами, он спускается к нам и устраивается на булыжниках мостовой, аккуратно сложив крылья и изогнув хвост так, что он исчезает за углом дома. Голова Бату возвышается над крышами.

Меня догоняют Делия и Грета. Они тяжело дышат.

— Д-дракон! — кричит Грета. — Ким, не ходи! Он тебя съест!

Я улыбаюсь девочкам:

— Этот — не съест.

Сестра.

Меня окутывает привычная волна теплого воздуха.

— Бату! — удивленно говорю я. — Что ты здесь делаешь?

Мой дракон опускает голову и смотрит мне в глаза.

Я услыхал, что кто-то свел деревья в лесу у города, и понял, что колдун где-то рядом. Я понял, что ты и впрямь решила с ним сражаться, и принял решение.

— Какое? — Я кладу руку на чешуйчатую морду.

Я одинок. Не сосчитать, сколько лет я был одинок и испуган. Но с тех пор, как я встретил тебя, моя жизнь стала полнее. И я понял, что лучше рискну умереть с тобой, чем снова останусь один.

Сердце у меня подпрыгивает от радости. Я обнимаю Бату за морду.

— Я так рада, что ты прилетел! — Тут я отступаю на шаг назад и вижу толпу дрожащих от страха горожан. — Только, Бату, лучше бы тебе не сидеть у всех на виду. Ты, когда летел, видел дворец?

Бату кивает.

— Вот и хорошо. При дворце есть сад. Лети туда. Там больше места, а зрителей — меньше.

Он взлетает, и я взлетаю следом за ним, преисполнившись новых надежд.

Бату прилетает в сад первым и садится, выложив хвост меж стриженых кустов. Сам он устраивается на огромных ступенях парадного входа. При его приземлении вздрагивает земля, прибегают встревоженные стражники с мечами наголо, но, завидев дракона, ахают и замирают как вкопанные.

— Ничего, ничего, — говорю я, приземляясь между ними и Бату. — Дракон со мной. То есть с нами. Позовите кто-нибудь короля, пожалуйста.

— Король уже тут, — говорит Оливер от широких мраморных дверей.

Стражники немедленно вытягиваются в струнку. За королем выходит Рен и бледнеет, увидев Бату.

— Он настоящий! — сдавленным голосом говорит Рен.

— Ну да, — отвечаю я.

— Кимера, — говорит Оливер с видом человека, ненароком проглотившего яд, — что это значит? Драконы опасны. Они не раз уничтожали города, и…

Вообще-то, — говорит Бату мысленно, как обычно, — это были огненные драконы. Они такие, буйные. А каменные драконы никогда городов не рушили.

Оливер осекается. Рен хватается за мраморную колонну, чтобы не упасть. Должно быть, оба услышали слова Бату.

По дорожке бегут Делия и Грета.

— Ким, ты рехнулась? — выдыхает Грета.

Я вздыхаю. Когда я просила Бату о помощи, то как-то забыла подумать, как отреагируют на его появление горожане.

— Он пришел, чтобы помочь нам справиться с колдуном. Хотя очень при этом рискует, между прочим.

Глаза у Оливера округляются.

— Не может быть!

— Драконам верить нельзя! Он тебя съест в любой момент! — говорит Рен.

Я качаю головой:

— Можно. И нет, не съест. — Я улыбаюсь Бату и кладу руку ему на морду. — Мы с ним как брат и сестра. Мы защищаем друг друга.

— Должен сказать, что я разделяю опасения Рена, — говорит Оливер. — Чтобы кто-то мог приручить дракона — такое даже вообразить невозможно. Быть может, драконы мудры, но они склонны ко злу. Не зря их так боятся.

Я бросаю взгляд на Бату — блестящие каменные чешуйки, влажное дыхание, искренняя ненависть к колдунам. И еще доброта. Бату спас мне жизнь; он мой друг.

— Этого дракона я не боюсь. И вы не бойтесь. Все его сородичи были убиты колдуном. Вся семья, весь народ. Барнабас их годами выслеживал. И если мы хотим расправиться с колдуном, то Бату это касается не меньше нашего.

Я не причиню тебе вреда, король Оливер, клянусь скалами. В отличие от моих буйных сородичей я не склонен к разрушениям. Я лишь хочу жить свободно и без страха.

Делия и Грета замирают и обмениваются ошеломленными взглядами.

Оливер делает шаг к Бату, останавливается и несколько секунд молча рассматривает сидящего на ступенях дворца зверя.

— Я тебе верю, Ким, иначе не назначил бы тебя Хранителем Города. Если ты поклянешься, что этот дракон прилетел к нам на помощь, мне ничего не останется, как поверить. Кто же осмелится отказать дракону? — Он берет меня за руку. — Колдун вот-вот появится у наших ворот, и мы не можем отказываться от помощи, особенно если ее предлагает существо, способное победить его.

— Вы об этом не пожалеете, честное слово, — говорю я, пожимая ему руку.

Бату наклоняет голову, изображая поклон, и одобрительно фыркает в ответ на сказанное королем.

— Но будьте осторожны. Помощник у тебя что надо, но Барнабас очень зол, а потому еще опаснее прежнего, — говорит Оливер.

— Не тревожьтесь, теперь я всегда буду настороже.

Вскоре это безумие окончится. Мой дракон со мною.

А вместе мы справимся с любым колдуном.