Мобильная армия (доктор Роджер Томлин)

Дунайские войны Марка Аврелия сделали явными все недостатки оборонительной системы, которую он унаследовал. Пришлось набирать новые легионы для защиты северных подступов к Италии, создавать на скорую руку «полевые армии», подыскивать и назначать на должности новых офицеров вопреки сложившейся традиции. Валерий Максимиан, один из немногих сенаторов, бывших выходцами из Паннонии, стал предшественником великих дунайских императоров III века: он являлся опытным офицером конницы, Марк Аврелий собственноручно возложил на него венок за то, что он лично убил варварского вождя. Позднее Максимиан поочередно был легатом шести легионов. Первый «солдатский император», Септимий Север, не участвовал в боевых действиях до 193 г., когда дунайские легионы провозгласили его императором. Однако нужда в поддержке войска заставила его отправиться в дальние военные экспедиции в Сирию и Британию. Говорят, что на смертном ложе он завещал своим сыновьям «обогащать войско и пренебрегать всем остальным». Он повысил солдатское жалованье и добавлял к нему щедрые подарки; официально признал солдатские браки; так называемое право ношения золотого кольца символизировало открывшиеся перед солдатами возможности подняться до чина центуриона и выше, даже до административных должностей, ранее доступных только всадникам. Армия легионов была увеличена на одну десятую, за счет создания трех новых Парфянских легионов, командовали которыми (как и Египетским легионом) префекты из сословия всадников, дважды побывавшие примипилами. Два из этих легионов стояли в новой провинции Месопотамии (северной), но II Парфянский легион стоял в крепости близ Рима. Прежняя преторианская гвардия была распущена за то, что поддерживала одного из соперников Севера, и заменена десятью новыми двойными (то есть тысячными) когортами, набранными из легионеров, большей частью родом с Дуная, которые казались такими грубыми и дикими благородным римским сенаторам. Новая гвардия и II Парфянский легион, равные по численности трем легионам, образовали мобильный резерв для легионов, стоящих на границах, готовый как поддержать легионы, так и раздавить возможного узурпатора. Север основал династию, продержавшуюся на престоле четверть века. В эти годы, несмотря на пять новых легионов, созданных самим Севером и Марком Аврелием, напряженность на границах возросла до крайней степени. В Германии существующие племена слились в два союза, ставшие дальними предками современных европейских наций: франки в низовьях Рейна и алеманны к востоку от пограничного вала (limes), шедшего от среднего течения Рейна к верховьям Дуная. Восточные германцы, такие, как готы и вандалы, двинулись от Балтийского моря на юг, тесня прочие племена к дунайской границе и угрожая Дакии и низовьям Дуная. На востоке одряхлевшее парфянское царство пало перед агрессивным натиском возродившейся Персии, что привело к захвату римской территории Месопотамии и Сирии в качестве первого шага отвоевания западных земель, принадлежавших некогда Дарию. Александр Север, внук свояченицы великого Септимия Севера, погиб в Майнце от рук собственного войска в 235 г., после того как не сумел наказать алеман-нов. Унаследовавший ему Максимин был по происхождению придунайским крестьянином. Максимин был первым из «иллирийских» императоров, людей темного происхождения, но наделенных недюжинным полководческим талантом, которые упрямо сражались с захватчиками и друг с другом, пытаясь восстановить равновесие в государстве. Но спокойствие это обходилось чересчур дорого. За период с 235 по 284 год на римском престоле сменилось почти двадцать императоров, не считая номинальных соправителей и бесчисленных узурпаторов; но, не считая Деция, павшего в бою с готами (251), Валериана, погибшего от рук персов (после 259— 260), Клавдия, умершего от чумы (270), и Кара, убитого молнией, возможно, не без участия легионеров (283), все они погибли либо от рук собственных солдат, либо от рук соперников. Дольше всех продержался на престоле Галлиен (254—268), человек достаточно образованный (у него даже нашлось время оказать покровительство философу, который взялся построить город-утопию на берегах Неаполитанского залива). За эти четырнадцать лет алеманны завоевали территорию между Рейном и Дунаем, а готы — Дакию; западные провинции провозгласили своего собственного, галльского императора; на востоке персы захватили Антиохию, столицу Сирии, и были изгнаны только благодаря инициативе римского протектората, караванного города Пальмиры. Так что фактически Галлиен управлял только Италией и северными подступами к ней, придунайскими провинциями (с переменным успехом) и Африкой. Однако его реформы, сведений о которых сохранилось очень мало, выковали оружие, которое послужило преемникам Галлиена для восстановления прежней военной мощи. Средневековый источник приписывает ему создание конницы, «ибо до тех пор римская армия состояла почти из одной пехоты». Это, конечно, преувеличение: независимые конные отряды сыграли немалую роль в победах Севера в гражданской войне. Однако теперь говорится о конной армии под предводительством единого военачальника, а в Медиолане (совр. Милан) были отчеканены золотые монеты в честь (и, видимо, в уплату) «Верности конницы». Эти конные отряды включали в себя «далматов» и «мавров». Видимо, не случайно в IV в. соединения «иллирийских» Equites Dalmatae и Equites Mauri систематически распределяются среди армий, стоящих вдоль границ по Дунаю и дальше на восток, вместе с «иллирийскими» Equites Promoti и Equites Scutarii. Они, должно быть, вели свое начало от «иллирийской» конной армии, набранной среди далматов, мавров, promoti (отдельно действующей легионной конницы) и scutarii (видимо, всадников, пользовавшихся скутумом), которая затем была рассредоточена. Подобное же распределение можно видеть среди частей конных лучников и Equites Stablesiani (вероятно, конных легионеров, которые служили телохранителями наместников провинций). Пехота новой мобильной армии состояла из традиционных отдельных частей (vexillationes) легионов, стоящих на границе, что подтверждается надписями Галлиена в северо-западной Македонии (II Парфянский и III Августов) и в стратегических пунктах в Паннонии, в Сирмии (германские и британские легионы «со своими вспомогательными частями») и Петовионе (два легиона из Береговой Дакии и, вероятно, еще четыре паннонских). Фактическая независимость этих отдельных частей от своих легионов подтверждается «серебряными» монетами, выпущенными Галлиеном в 259—260 гг. в честь преторианской гвардии, II Парфянского легиона и легионов на Рейне и Дунае с девизом времен гражданской войны «Верный и преданный» (pia fidelis). Однако на границах таких монет не найдено — границы тогда не подчинялись Галлиену. Они встречаются в северной Италии и на северо-западных подступах к ней. Эти монеты, очевидно, выплачивались отдельным частям, оставшимся верными Галлиену после того, как их легионы выдвинули узурпаторов. «Сенаторские» источники относятся к Галлиену враждебно — видимо, потому, что около 260 г. он перестал назначать традиционных легатов. Теперь легионами командовали префекты из всадников, такие, как те, что руководили тремя парфянскими легионами Севера. На практике они исполняли обязанности легатов. Некоторые старшие офицеры, в особенности преторианские трибуны и легионные префекты, но также и один центурион из отдельной части, получают титул «защитника императора». Титул «защитник», protector, встречается и раньше (он давался легионерам-телохранителям), но теперь он развивается в целый институт, имевший большое значение в армии эпохи поздней империи. Эта честь, оказанная офицерам, не спасла Галлиена от офицерского заговора, в котором участвовали его преемники Клавдий (268-270) и Аврелиан (270-275). Они и еще один «иллириец», Проб (276—282), восстановили единство империи, разгромив готов и германцев, вторгнувшихся в Галлию; Пальмира была захвачена, «Галльской империи» пришел конец. На востоке римлянам удалось восстановить свое влияние, когда Кар захватил персидскую столицу Ктесифонт (283). Но Аврелиан, подавив германское нашествие на Италию, начал возводить стены, которые и поныне окружают Рим, — признание того факта, что отныне даже сердце империи не застраховано от внезапного нападения.

Позднеримские мобильные армии и сектора границы около 395 г., согласно «Notitia Dignitatum», иллюстрированному манускрипту того же периода, назначение и внутренняя хронология которого до сих пор являются предметом споров.

Политическую стабильность восстановил Диоклетиан (284—305), административный гений, которому удалось на основе полувековых импровизаций выстроить систему. В качестве соправителей Диоклетиан избрал таких же иллирийцев, как он сам, бывших более талантливыми полководцами, чем он: Максимиана (286-305), Констанция (293-306) и Галерия (293—311), которым удалось подавить восстания и восстановить Римскую империю в прежних границах. От территорий между Рейном и Дунаем, занятых алеманнами и готами, пришлось отказаться, но зато Диоклетиану удалось даже немного продвинуться в Месопотамию после того, как Галерий нанес поражение персидскому царю. Враждебный источник обвиняет Диоклетиана в том, что он «учетверил» армию, намекая на трех его соправителей; на самом деле сохранилась большая часть тридцати трех Северовых легионов, а Диоклетиан удвоил общее число солдат. Большая часть легионов была отправлена в пограничные армии, попарно, согласно обычаю, вместе с «отдельными» частями конницы (теперь используется термин vexillatio), очевидно, взятыми из армии Галлиена и его преемников. Эти отдельные части и легионы были сильнее старых ал и когорт, тем более что армиями все чаще вместо прежних наместников провинций командовали профессиональные военные, duces (командиры). (Эта тенденция была доведена до логического завершения в правление Константина, при котором все карьеры стали исключительно военными либо исключительно гражданскими.) Однако два новых легиона, Ioviani («Юпитеровы») и Herculiani («Геркулесовы»), названные в честь богов-покровителей Диоклетиана и Максимиана, не были предназначены для защиты границ. Первоначально дунайские легионеры, вооруженные характерными позднеримскими утяжеленными дротиками (martiobarbulus), были приписаны к comitatus, имперскому двору, сопровождавшему императора. К ним следует добавить и другие элитные легионы IV века, Solenses («Солнечные») и Martenses («Марсовы»), названные в честь богов-покровителей Констанция и Галерия, а также Lanciarii — видимо, отборные преторианцы и легионеры, вооруженные lancea (легкое копье, пика). Самые привилегированные соединения конницы IV века, похоже, тоже были набраны Диоклетианом и присоединены к комитату: там были и наиболее древние scholae (конная гвардия) и знаменитые Equites Promoti и Equites Comites (букв, «конный эскорт»). Постоянные сухопутные войска Диоклетиана и его коллег были невелики по позднейшим меркам, но при необходимости их всегда можно было пополнить из усиленных пограничных армий. Так, в египетском папирусе 295 г. зафиксирована выдача фуража не только комитам, но и еще двум десяткам отдельных конных частей (вероятно, включая два из Береговой Дакии: XIII Сдвоенный и V Македонский). Эти два легиона входят также в гарнизон Геркулеи, новой египетской провинции Диоклетиана, и, видимо, именно он их туда и поместил. Следует предположить, что Диоклетиан (возможно, в отличие от Галлиена) не считал отдельные части легионов постоянными соединениями и при случае возвращал их на границы. Частью армейских реформ было налаживание тылового снабжения армии, установившееся на весь период поздней империи. В течение III в. денежная система (и соответствующая ей система налогообложения) рухнула; армия реквизировала рабочие руки и припасы по необходимости, а расплачивалась «по справедливости», а то и вовсе никак не расплачивалась. Диоклетиан упорядочил систему снабжения, взимая требующийся армии провиант, сырье и готовые изделия (одежду, к примеру) в качестве налога, основываясь на исследованиях ресурсов империи. Так что начальник императорской охраны мог прикинуть, чего и сколько понадобится армии на следующий год, и рассчитать, сколько должна заплатить та или иная область. Через наместников провинций местным выборным чиновникам направлялись соответствующие приказы, чиновники собирали налоги и отправляли собранное туда, где оно требовалось. Конечно, эта система породила жуткую бюрократию (которую тоже надо было кормить и содержать), но тем не менее она работала. Армии теперь регулярно выдавался паек плюс денежное довольствие и подарки в честь важных дат (таких, как 22 декабря, день рождения Диоклетиана). Живое отражение этой системы можно видеть в двух фрагментах из документов египетского помощника наместника в Панополисе. Первый состоит из копий писем, отосланных им в сентябре 298 г. Большинство этих писем посвящено подготовке к долгожданному визиту «владыки нашего императора Диоклетиана», но некоторые являются распоряжениями о выдаче солдатских пайков. Так, чиновникам приказано выдать гарнизону, который можно определить как «1-ю алу иберийцев», двухмесячный рацион ячменя и пшеницы; приведенные общие цифры заставляют предположить, что в але было всего 116 человек с конями. Второй фрагмент состоит из писем, полученных от прокуратора Нижней Фиваиды, многие из которых содержат распоряжения о выдаче денежного довольствия военным соединениям в начале 300 г.: так, 30 января прокуратор написал «стратегу» (получившему его письмо 9 февраля), приказывая выдать I але иберийцев 73 500 денариев (жалованье) и 23600 денариев (вместо пайков), которые им должны были выдать еще 1 января за последние четыре месяца 299 г. Бюрократическая мельница мелет медленно, зато верно: стратег даже отвечает на запрос по поводу кож, отпущенных на починку ворот крепости, и сообщает подателю письма, что данные кожи «погрызены мышами и пришли в негодность». Диоклетиан держал своих соправителей в узде. Когда же он в 305 г. отрекся от престола и удалился на покой, снова вспыхнула череда гражданских войн. Победителем вышел Константин (306— 337), сын Констанция, в 324 г. ставший единственным императором. В результате молниеносной войны (312) погиб Максенций, сын Максимиана, который удерживал Италию даже против Галерия. Константин, пустивший в ход только часть доступных ему сил, ввел в империи христианство. Что касается дел мирских, он присвоил себе новое пехотное соединение, auxilium, из которого потом выросли ударные войска поздне-римской армии. Первые ауксилии были созданы, вероятно, Констанцием или Максимианом: это были Cornuti, «рогатые», которые, похоже, изображены на арке Константина, и «браслетники», Bracchiati. Позднее мы видим, как эти части, а также еще два первоклассных ауксилия, Iovii («Юпитеровы»), и Victores («победители»), идут в бой с германским боевым кличем. Так что есть причины предполагать, что эти грозные ауксилии набирались и пополнялись среди рейнских германцев, либо добровольцев, либо военнопленных, либо из молодых людей, принадлежавших к числу laeti (летов), зависимых германцев, которых Диоклетиан и его соправители поселили на заброшенных землях в Галлии. Кроме того, Константин создал новые легионы. Однако более важным источником новых «мобильных» частей были существующие легионы на границах и гарнизоны, стоящие в других стратегических пунктах. Отдельные части наконец были окончательно оторваны от своих прежних легионов. Часть из них сохранила свои прежние названия, как, например, V Македонский, один из самых живучих легионов — он входил еще в состав армии Юстиниана в VI в.; другие были названы по номерам, как, например, Primani («первые») или Undecimani («одиннадцатые»), или по месту предыдущего расположения, как Divitenses, бывшие отдельной частью второго Италийского легиона, стоявшей в предмостном укреплении в Дивиции. Парной частью с Divitenses были Tungrecani, которые, вероятно, стояли гарнизоном в земле тунгров (близ совр. Тонгра). Старая преторианская гвардия была распущена, несомненно, потому, что она сражалась на стороне Максенция, но еще и потому, что теперь она устарела: возникла новая мобильная армия. Роль телохранителей императора исполняли теперь схолы, отборные конные соединения числом 500 человек (по крайней мере, в VI в.). К концу IV в. этих соединений было уже десять. Далее следовали конные вексиллационы, такие, как элитные Comites и Promotes, набираемые там лее, где и ауксилии (Equites Cornuti и прочие), и множество соединений с названиями, которые встречаются также и в пограничных армиях (Dalmatae, Stablesiani и проч.), напоминающих о конной армии Галлиена. Последних иногда бывало по нескольку штук, различавшихся по номерам (к такой части — VI Стаблезианской — принадлежал, например, хорошо оплачиваемый всадник, которого около 320 г. угораздило утонуть в болоте вместе со своим роскошным шлемом) или носивших названия, напоминающие о бывшем гарнизоне (Equites Dalmatae Passerentiaci). Наиболее правдоподобным объяснением является то, что эти пограничные части действительно пришли из конной армии Галлиена и Константин снова вызвал их, чтобы пополнить свою мобильную армию. Враждебный Константину критик обвиняет его в том, что он придерживался стратегии, противоположной стратегии Диоклетиана, который сделал неприступными границы империи: Константин отвел с границ большую часть войск, разместив их в городах, вовсе не нуждавшихся в гарнизонах, что сделалось дополнительной тяжкой ношей для этих городов и вело к разложению самих войск. Эта критика неправильно истолковывает новую стратегию, которой в основном придерживались и преемники Константина. Держать войска вдоль всех границ в ожидании нападения бьио невозможно: за внешними врагами все равно оставалось преимущество внезапности, и они могли сосредоточить крупные силы на узком участке. Вместо этого вдоль всей границы были оставлены гарнизоны, которые могли — по крайней мере, теоретически — справляться с мелкими вторжениями и сдерживать крупные армии, обороняя укрепленные города, базы с продовольствием и укрепленные пункты вдоль путей сообщения. Это должно было обеспечить защиту мирному населению, лишить врага источников провианта и выиграть время до подхода мобильных войск, которые нанесут контрудар. Захватчикам пришлось бы либо рассредоточиться по местности в поисках припасов — и тогда небольшие мобильные подразделения могли бы отловить их и уничтожить; либо же, если бы они продолжали держаться вместе, можно было дать большое сражение, в котором римская мобильная армия, лучше вооруженная, лучше обученная и регулярно получающая продовольствие, имела большой шанс взять верх даже над противником, превосходящим ее по численности. Разбив захватчиков в сражении, их можно было прогнать туда, откуда они явились, и применять репрессии вплоть до полной капитуляции противника. Для самого императора такая стратегия имела важный дополнительный эффект: он мог лично контролировать лучшие войска империи, так что никакой узурпатор ему был не страшен. Недостатками этой стратегии было то, что бездействующие войска, стоящие на границе или в гарнизонах, утратят боевую готовность, а также медленность сообщения. Ни одна армия, какой бы «мобильной» она ни была, не может двигаться быстрее, чем ее пехота (а это примерно 15—20 миль в день). Таким образом, на протяжении IV века число таких мобильных армий росло; это сокращало время до прихода войск в нужное место, но при этом распыляло силы и повышало риск появления узурпатора. Константину унаследовали его сыновья, Константин II (337—340) на западе, Констант (337—350) в Италии и Констанций II (337—361) на востоке. Констант вскоре устранил Константина II, только затем, чтобы стать жертвой одного из своих военачальников, командира Ioviani Herculiam, которого после долгой и кровавой гражданской войны поверг Констанций. Тысячи comitatenses (гвардейцев) погибли. В Галлию, воспользовавшись случаем, хлынули франки и алеманны. Констанций II, добросовестный, но не слишком даровитый полководец с дурной репутацией человека, который выигрывает гражданские войны, но проигрывает войны с чужеземцами, назначил своего родича Юлиана младшим соправителем в Галлии (355). Сам же Констанций продолжал вести войну с персами, которая досталась ему в наследство от отца. Юлиан, будущий философ, в результате своих ученых занятий отвергший христианство, которое исповедовала вся его семья, оказался талантливым военачальником: в 357 г. он разгромил алеманнскую армию в районе современного Страсбурга и принялся успешно отвоевывать свою родину, а в 360 г. восстал против своего родича. Когда Констанций скончался естественной смертью, Юлиан оказался единственным законным императором (361—363). Но вместо того, чтобы разобраться с насущными проблемами на Рейне и Дунае, Юлиан решил преподать урок персам и напал на Ктесифонт. Поход окончился полным провалом, и сам Юлиан погиб в стычке во время отступления. Новому императору, Иовиану, удалось спасти армию, пойдя на существенные уступки Персии, но несколько месяцев спустя он умер. Армия заменила его суровым императором с границы, в духе «иллирийцев» III в., Валентинианом (364—375), который назначил своего младшего брата, Валента, правителем Восточной империи (364—378). Пока Валент демонстрировал мощь империи вестготам в нижнем течении Дуная и останавливал вторжение персов в Армению, Валентиниан со своими военачальниками вели войны в Британии, на Рейне и в среднем течении Дуная. Внезапная смерть Валентиниана — он скончался от апоплексического удара, вызванного бурными спорами с варварским посольством, — позволила Валенту устроить величайший военный кризис века. В 376 г. в низовья Дуная, спасаясь от гуннов, хлынул поток беженцев, в числе которых были остготы с Украины и вестготы. Валент согласился предоставить вестготам убежище, а под шумок переправились и остготы. Дурное обращение римлян вскоре заставило готов поднять восстание. После того как ограниченные карательные меры не возымели действия, Валент решил бросить на мятежников все свое войско и лично возглавить поход. Произошедшая в результате катастрофа, битва под Адрианополем (9 августа 378 г.), обескровила мобильную армию и положила конец начавшемуся было подъему военной мощи Рима.

 

Источники по IV в. н.э.

Наши сведения об армии Константина и его преемников основываются на двух источниках: сохранившихся книгах «Истории» Аммиана Марцеллина (в них описан период с 353 по 378 год) и загадочном тексте, озаглавленном «Notitia Dignitatum». Аммиан был грекоязычным офицером, служившим в армии в течение десяти лет, с 353 по 363 год, в течение которых он участвовал в боевых действиях повсюду от Рейна до Тигра. Уйдя в отставку и поселившись в Риме, он в 90-х гг. IV в. начал издавать подробное историческое сочинение, написанное цветистым «цицероновским» стилем. По масштабу это сочинение не знало равных со времен Тацита. Аммиан откровеннее Тацита, а может, просто менее искусно скрывает свои предрассудки и к тому же лучше разбирается в военной истории. К несчастью, он старался писать как «классический» историк, а потому подчас бывает чересчур многословен и к тому же избегает современной терминологии: например, он использует слова «легионы» и «когорты», говоря о позднеримских ауксилиях и конных вексиллационах, и слово «турма», относя его как к коннице, так и к пехоте. «Notitia» — это «список высоких должностей», иллюстрированная рукопись, относящаяся примерно к 395 г. Рукопись разбита на главы, каждая из которых посвящена одному из крупных должностных лиц со схематическим изображением его обязанностей: к примеру, начальник служб, ответственный за схолы и оружейные мастерские, обозначается копьями, щитами, шлемами, панцирями и прочим оружием. В этих главах перечисляются офицеры обеих половин империи, включая главнокомандующих мобильных армий со списками подчиняющихся им частей (расположенных более или менее по старшинству и по родам войск), и приграничные полководцы со списками их частей (и местами их расположения). И в восточных, и в западных главах содержится большое количество сведений, относящихся к значительно более раннему периоду, чем 395 г. (когда империя была разделена таким образом), но только западные списки были «обновлены» в период предводительства верховного главнокомандующего Стилихона (395—408), и даже позднее. Возможно, наша копия «Нотации» принадлежала к числу документов главнокомандующего войск Западной империи: его канцелярия назначала офицеров и получала за это плату, а потому им нужен был список назначений. До нас дошел окончательный черновик прошения к императору от некоего Абиннея, новоиспеченного префекта алы в Фаюме, в Египте. Он жалуется Констанцию II на то, что, хотя он был назначен на должность самим императором, когда он предъявил «священную грамоту» своему непосредственному начальнику, тот сказал, что он уже не первый, кто является с точно таким же письмом, претендуя на ту же должность. Все эти грамоты о назначении были незаконно выданы столичными бюрократами. Абинней был утвержден в должности (около 342 г.), и это большая удача для нас, потому что Абинней сохранил все полученные письма. «Официальную» точку зрения подтверждают также монеты, несколько надписей на стенах, и в первую очередь Феодосиев кодекс, большая компиляция выдержек из имперского законодательства (от Константина до Феодосия II), распределенных в хронологическом порядке по темам, всего 16 книг. Книга VII посвящена законодательным актам, имеющим отношение к армии. Это настоящие залежи подробных инструкций и благих намерений. Например, одна из глав содержит 17 выдержек, имеющих отношение к «дезертирам и тем, кто их укрывает». В дополнение к Аммиану у нас имеется некоторое количество менее серьезных историков, в том числе греческое повествование о IV в. Евнапия, современника Аммиана, частично дошедшее до нас через вторые руки. Временами можно извлечь полезные сведения и из панегириков, любимого литературного жанра поздней империи; так, надгробная речь Либания об императоре Юлиане включает в себя рассказы очевидцев о его последнем походе, а личный летописец Стилихона, поэт Клавдиан, удосужился внести в свои стихи названия семи мобильных частей, которые участвовали в подавлении восстания в 398 г. Важные детали можно найти даже в самых неожиданных источниках: полный список нижних чинов в конном вексиллационе приведен св. Иеронимом в обличительной речи против епископа Иерусалимского.

 

Позднеримская армия, 337—378

Как мы уже видели, Константин разделил армию на мобильные части (comitatenses) и пограничные войска (limitanei). Последние с помощью более мелких отрядов, стоящих в маленьких укрепленных пунктах (burgi), разбросанных вдоль всех границ, охраняли крепости и города в пограничной зоне. За некоторыми исключениями, эти войска состояли из частей нового типа, включающих в себя отряды equites (всадников), кое-где на Дунае сокращенные до cunei (эскадронов, букв, «клинья») и ауксилий, либо легионов старого типа, ал и когорт. Археологи находят все больше доказательств, что позднеримские крепости, или по крайней мере их гарнизоны, часто были меньше, чем их предшественники эпохи ранней империи. О диоклетиановской але, насчитывавшей, по всей видимости, не более 116 (или 118) человек, уже говорилось; из того же самого источника можно сделать вывод, что легионные Equites Promoti состояли из 77 солдат, Equites Sagittarii («конные стрелки») — из 121 солдата, XI когорта хамавов (германское племя) насчитывала 164 человек, и в каждом из двух легионов было около тысячи солдат. Эти пограничные войска IV века группировались в армии, занимающие одну или больше провинций, под командой «вождя» (дук, dux, позднее «duke», то есть «герцог»), за исключением большей части Африки, где «границы» (горные массивы либо полупустынные земли) делились на сектора, за которые отвечали praepositi limitis («наместники границ»), над которыми стоял comes (комит, буквально — командир, ср. современное «count», «граф») с мощной мобильной армией.

Письма, сохраненные Абиннеем, позволяют нам узнать «из первых рук» об обязанностях офицера пограничных войск в сороковых годах IV в., хотя не стоит предполагать, что проблемы «внутренней безопасности» Фаюма были типичны для империи в целом. «Ваша доблесть, господин наместник (ргаеpositus) успешно ограничивает грабежи и несправедливости, творимые в наших краях более могущественными людьми», — пишет ему проситель (Абинней, солдат с более чем сорокалетним опытом военной службы, был также собственником: он владел доходными домами в Александрии и собственной фермой и, видимо, был одним из вездесущих «патронов» позднеримского общества). Он получает прошения от жертв грабежей, от людей, у которых украли овец или свиней. Одного из его собственных подчиненных обвинили в том, что он творил бесчинства в пьяном виде; другого — в том, что он возглавлял шайку, остригшую шерсть с одиннадцати овец и угнавшую шесть свиней. Священник вступается за дезертира, носящего то же имя, напоминая Абиннею о христианской добродетели всепрощения. Другой священник просит одолжить ему сети, хранящиеся в штабе, для отлова газелей, опустошающих его поля. Официальные письма предлагают Абиннею обеспечить эскортом сборщиков налогов, позаботиться о двух ремесленниках, поставляющих древесину конному вексиллациону, помочь в борьбе с незаконной торговлей содой. Однако эти любопытные документы не следует использовать для поддержания устаревшего представления о том, что пограничные войска были чем-то вроде «деревенской милиции». Правда, галльские легионы к началу 50-х гг. IV в. и впрямь порядком разложились, но пограничные легионы, осажденные в Амиде на Тигре в 359 г., весьма искусно и решительно сражались с персами. Пограничные войска из соседней провинции Осроены принимали участие в походе против персов (363 г.), а вскоре после этого части, ставшие лишними после того, как Иовиан уступил часть территорий Персии, были присоединены к мобильной армии на востоке под неуклюжим названием legiones pseudocomitatenses. Уже в V в. это же название получили около тридцати галльских гарнизонных частей, большая часть из которых была остатками, уцелевшими после прорыва рейнской границы в 406—407 гг., но теперь это, должно быть, было просто жестом отчаяния. Комитатенсы, хотя они тоже имели право заводить семьи, не имели постоянного места приписки, как пограничные войска. В то время, когда они не участвовали в боевых действиях, они размещались на постой в городах, где они имели право занимать одну треть имеющегося жилья — система, которая вызывала постоянные трения с гражданскими владельцами домов. Константин создал две должности главнокомандующих — начальник конницы (magister equitum) и начальник пехоты (magister peditum), к которым перешли военные обязанности префекта преторианцев, в то время как последний остался ответственным за обеспечение провиантом и всем необходимым. На практике держать все мобильные части в непосредственном подчинении императору оказалось невозможным: скоро возникают «региональные» армии, наиболее значительные из которых находятся в Галлии, в Иллирии (придунайские провинции) и на востоке (опорный пункт — в Антиохии). В отсутствие императора ими командовал начальник конницы. При необходимости от армий отделялись более мелкие мобильные части под командованием комита, как, например, четыре отряда, отправленные в Британию в экстренных обстоятельствах 367 г. В Африке тоже была создана своя мобильная армия. Ко времени создания «Нотиции» свои мобильные армии были и в Британии, и в Испании, и во Фракии. Феодосии I (379—395) сгруппировал восточные войска в пять армий, две из которых находились в его непосредственном подчинении, и всеми ими командовал начальник солдат (magister militum). Возможно, Феодосии преследовал политические цели: он хотел избежать того, чтобы вся армия подчинялась одному главнокомандующему, вроде того, что произошло на западе, где Стилихон, бывший начальником пехоты, встал во главе всей военной иерархии. Разнообразные мобильные армии времен «Нотиции», т.е. около 395 г. на востоке и в 395—408 гг. на западе, показаны в таблице.

Подразделения позднеримской армии около 395 г., по Notitia Oignitatum. в которой расписаны все мобильные подразделения Запада. Возможно, наша копия была частью документов западного главнокомандующего.

В списках восточных армий конница предшествует пехоте; в западных они описаны раздельно. Титул «palatini» («придворные»), относившийся ко всем новым мобильным ауксилиям, а также некоторым легионам и вексиллационам, похоже, скорее является почетным, чем имеет какое-то стратегическое значение. Поскольку в списках перечислены многие недавно созданные соединения, можно приблизительно определить численность армии, хотя размер соединений не обязательно был постоянным. Если не считать pseudocomitatenses и африканских частей, Валентиниан I, взойдя на престол, получил в наследство около 150 частей. Списки, приводимые в «Нотиции», отчасти поддаются проверке. О многих частях известно из других источников. Например, нам известно, что в 405 г. Стилихон собрал в северной Италии по меньшей мере тридцать частей. Однако удивляет то, что у Стилихона было мало конницы и что ее не было в верховьях Дуная: ведь при необходимости Стилихон мог бы мобилизовать конные части из приграничных армий, как это, по-видимому, делалось раньше. Загадку представляет собой и мощная испанская армия: в Испании велись бои в 407 г. и позднее, но об этой армии ничего не слышно. Хуже всего то, что нам очень мало известно о численности воинских подразделений. Точно известно только то, что схола VI в. насчитывала 500 человек. Но в двух дунайских конных частях, бывших в Месопотамии в 359 г., насчитывалось всего около 700 человек; а мобильная конная часть «Unnigardae» в Ливии в начале V века и вообще состояла всего из сорока. Стоит сравнить эти цифры с численностью египетских войск Диоклетиана: Equites Promoti — около 80, Equites Sagittarii и одна ала — около 120. Пехотные части, по всей видимости, были крупнее. В том же источнике предполагается, что в провинциальном легионе — тысяча солдат, а в отдельной части — 500. Аммиан оценивает число осажденных в Амиде в 359 г. (он сам был там), в 20000 человек, в том числе семь легионов. Старые легионы, уже ослабевшие за III век, ко времени «Notitia» уже разбиты на множество отдельных частей: так, например, III Италийский, помимо собственной старой базы в Регенсбурге, разбросан по еще четырем крепостям и вдобавок является «легионом» ближайшей мобильной армии. Аммиан дважды упоминает отдельные части по 300 человек каждая из мобильных подразделений (каких именно, не сказано), один раз — отдельную часть в 500 человек из «легионов». Об императоре Гонории (395—423) сказано, что он отвел из Далматии пять частей, общим числом 6000 человек; однако шесть пехотных подразделений, направленные ему на помощь из Восточной империи вскоре после этого, насчитывали всего 4000 человек. В общем, создается впечатление, что подразделения мобильной пехоты могли насчитывать от 500 до 1000 человек, в то время как конные части — много меньше 500, за исключением, может быть, схол. Это впечатление подкрепляется тем, что Юлиан похвалялся тем, что захватил в плен тысячу германцев «в двух битвах и после осады»; в результате осады голод заставил 600 франков выйти из двух заброшенных крепостей, где они укрывались, и Юлиан отослал их к Констанцию, служить в восточной армии. Элитных частей было мало, и ценились они очень высоко. Армия Юлиана в Страсбурге (357) насчитывала всего 13 000 солдат; в 363 г., когда для похода на Персию были стянуты все силы империи и никаких других кампаний не велось, две армии Юлиана насчитывали всего 65 000 солдат. Но, разумеется, эта численность отборных войск составляет лишь часть всех вооруженных сил империи. Численность армии в правление Диоклетиана, в VI в. (дата не уточняется), указывается как 389 704 чел. Максимальная численность армии в IV в., видимо, соответствует оценке другого источника VI в., говорящего о «старой империи»: 645 000 человек. Сыновья солдат шли по отцовским стопам со времен ранней империи; Диоклетиан сделал наследственную службу обязательной и вдобавок требовал от землевладельцев поставлять рекрутов в качестве особого налога. Трудности, связанные с пополнением армии, заставили Валентиниана уменьшить минимальный рост новобранцев от 5 футов 10 дюймов (римских, ок. 172 см) до 5 футов 7 дюймов (ок. 165 см); он обнаружил также, что его собственные солдаты укрывают военнообязанных под видом «родственников» или «слуг». Среди писем Абиннея есть прошение священника за своего зятя, сына умершего солдата и единственную опору своей овдовевшей матери, которого призвали в армию. Он просит освободить его от службы или, если это невозможно, «не отправлять его в иные земли с эскортом, и пусть Бог вознаградит вас за ваше милосердие». В армию набирались и неримляне, в особенности германцы. Часть из них были военнопленными, как те 600 франков Юлиана, но большинство были добровольцами, привлеченными более высоким уровнем жизни. Некоторые из этих солдат дослуживались до высоких постов и командовали отрядами и армиями: одним из полководцев Валента был алеманнский король, похищенный с пира по приказу Юлиана; и сам великий Стилихон был сыном вандала, офицера конницы. Франкские офицеры при дворе Констанция II в 395 г. оскорбленно заявляли, что они «люди, преданные империи», и удивительно, но факт: нам почти неизвестно о случаях предательства среди солдат германского происхождения. Положение изменилось после Адрианополя (378 г.), когда катастрофическая нехватка обученных солдат заставила римское правительство записывать в армию варварские отряды (federati) под предводительством их собственных вождей. Эти солдаты не ощущали своей «принадлежности» к империи, а после 395 г. они все более проникались сознанием своей политической и военной мощи и принялись вымогать припасы и деньги у своих новых хозяев. Позднеримским солдатам не приходилось оплачивать свое оружие, форму и снаряжение — все это выдавалось им бесплатно. Им выдавались также пайки, растущие по мере повышения в ранге. Валентиниану и Валенту советовали увольнять в отставку людей, имевших право на пятикратный паек, чтобы уменьшить расходы и поощрить набор новых пополнений. Эта плата отчасти дополнялась регулярным жалованьем (stipendium). Жалованье выплачивалось мелкой бронзовой монетой, которую в больших количествах чеканили в IV в., и подарками, которые выдавал император по восшествии на престол и в каждую пятилетнюю годовщину. К 360 году подарки в честь восшествия сделались стандартными: фунт серебра и пять солидов (позднеримская золотая монета, весом на одну шестую меньше старого «аурея») и пять солидов в годовщину. Изготовлялись также императорские дары офицерам: серебряные блюда с надписями, золотые и серебряные «медальоны», золотые и серебряные пряжки и бляхи для поясов, фибулы, бывшие знаком ранга, и специальные серебряные монеты, видимо, для комитатенсов. Святой Иероним перечисляет все действующие чины, используя их как метафору пропасти, лежащей между демоном и ангелом: новобранец, солдат (eques), circitor, biarchus, centenarius, ducenarius, senator, primiceriusi и, наконец, командир (tribunus). Продвижение внутри части происходило медленно, в порядке старшинства. На позднеримским кладбище в Конкордии, в северо-восточной Италии, имеются каменные гробницы примерно тридцати рядовых и низших офицеров мобильной армии; среди них есть биарх, прослуживший 20 лет, центенарий (22года), двадуценария (20 и 23 года), два «сенатора», скончавшиеся в возрасте 40 и 60 лет, и инструктор, обучавший солдат военному делу (campidoctor), из Batavi seniores, скончавшийся после 35-летней службы в возрасте 60 лет. Абинней был дуценарием, отслужившим 33 года в конном вексиллационе, прежде чем отправился по специальному поручению ко двору, где «почтил священный пурпур». Поцеловав край одеяния Констанция, он автоматически сделался protector domesticus. Со времен Диоклетиана протекторы стали чем-то вроде военного колледжа, в котором старшие из нижних чинов готовились командовать отдельными частями. Через три года Абинней стал префектом алы и тут-то и обнаружил, что соперники, воспользовавшись связями, успели его обойти. Так, старшим из протекторов (примицерием) был в 363 г. будущий император Иовиан, которому было всего 32 года. Видимо, не случайно его отец только что ушел в отставку с должности командира префектов, Comes Domesticorum. Должно быть, и у самого Аммиана, который стал протектором, когда ему было немногим больше двадцати, были связи. То же можно сказать и о людях, занимавших более высокие посты. Например, Флавий Меморий, комит Танжерской армии, прежде чем сделаться протектором, отслужил 20 лет в Ioviani. В то же время будущий император Валентиниан в возрасте 36 лет уже командовал конным вексиллационом, а будущий император Феодосии стал дуком в возрасте около 28 лет. Оба были сыновьями военачальников: отец Валентиниана, Грациан, как и Меморий, был одним из немногих рядовых, дослужившихся до чина комита. Офицеры могли сделать себе состояние Грациан, пришедший в армию из крестьян, сделался землевладельцем), но большинство новобранцев, если им удавалось пережить 20—25 лет службы, выходили в отставку простыми ветеранами со скромным достатком. Ветеранов поощряли возделывать заброшенные земли, на что им выдавалось небольшое пособие. Кроме того, они получали кое-какие налоговые льготы, включая ограниченное освобождение от налога на торговлю, выплачивавшегося раз в пять лет, за счет которого выдавались подарки их старым товарищам по оружию. Судя по многим письмам, полученным Абиннеем, ветераны были людьми состоятельными: среди них имеются две просьбы, одна — от «землевладельца», который требует арестовать местных чиновников, с тем чтобы они выдали людей, вломившихся к нему в дом; дочь ветерана, другого «землевладельца», просит принять меры против должника, который вместе с деревенскими стражниками избил ее, когда она потребовала вернуть деньги; еще один ветеран обещает возместить Абиннею любые расходы, которые он мог сделать при дворе, за то, чтобы он обеспечил его сыну продвижение по службе в местной але.

 

Армия в действии

Армия была главным, хотя и не единственным источником политической власти и общественной безопасности. Это символизировали церемонии восшествия на престол, описанные Аммианом. Валентиниан, избранный собранием старших офицеров и гражданских чиновников, был представлен армии на параде. Его провозгласили «Августом», облачили в пурпур и увенчали диадемой. Затем он произнес речь и удалился во дворец, «огражденный орлами и штандартами, уже сделавшийся предметом страха». Существует великолепное описание торжественного въезда Констанция II в Рим. Он ехал один на золотой колеснице, сверкающей драгоценными камнями, и штандарты-драконы пурпурного шелка шелестели на ветру у него над головой. По бокам от него шла доспешная пехота и клибанарии, тяжелые всадники, которые выглядели как движущиеся статуи. Вокруг бушевала буря приветствий, но Констанций смотрел прямо перед собой и шевельнул головой лишь затем, чтобы поклониться, когда повозка проезжала под аркой. Император в полном облачении либо в боевом доспехе, окруженный своей стражей, — это любимый сюжет позднеримского искусства. Его изображают на серебряных блюдах, на рельефах, на мозаиках, на книжных иллюстрациях. Более чем за восемьдесят лет до въезда Констанция в Рим Аврелиан произвел колоссальное впечатление на германское посольство тем, что принял их, стоя на возвышении, позади которого была выстроена полумесяцем вся его армия. Военачальники восседали на конях, а позади красовались имперские штандарты, «золотые орлы, портреты императора, названия частей, начертанные золотыми буквами, и все это — на древках, окованных серебром». Умные императоры любили демонстрировать близость к своему народу. Юлиан питался овсянкой, «которой побрезговал бы и простой солдат». Ходили истории о том, как Констанцию II и Феодосию приходилось в трудную минуту просить корку хлеба; Валентиниан, возглавляя бегущее войско где-то в районе современного Франкфурта, спал под открытым небом, завернувшись в одеяло. Грациан (375—383), сын Валентиниана, утратил связь с армией, предавшись страсти к охоте, а также проникшись особым расположением к одному из аланских подразделений, и армия оставила его ради Максима, командира британских войск, чьи первые монеты (отчеканенные в Лондоне, чтобы уплатить его первым сторонникам) подчеркнуто имитируют чеканившийся на монетах профиль Валентиниана. Тем удивительнее то, что удалось выжить сыновьям Феодосия, Аркадию (395-408) и Гонорию (395^23), поскольку они правили чисто номинально, не проявляя способности к военным делам и не интересуясь ими; недоброжелательный критик сравнивает Аркадия, сидящего в своем дворце, населенном евнухами, с морским моллюском, прячущимся в раковине.

Во время войны армия IV в. старалась соответствовать стандартам ранней империи. Аммиан долго распространяется о ее недисциплинированности:

войско Валентиниана проиграло битву потому, что слишком увлеклось грабежом и поджогами, — но в целом рассказ Аммиана опровергает эти упреки. Комитатенсы, при наличии хорошего командования, упорно и обычно довольно успешно сражались даже с превосходящими силами противника. То, что он рассказывает о поддержании дисциплины, должно быть, бьио нетипично. Юлиан, любивший восстанавливать древние традиции, после победы у ворот Ктесифонта наградил многих воинов венками и коронами (corona navalis, civica, castrenses); кроме того, он подверг «децимации» отряд конницы — видимо, Юлиан недопонял смысл этого наказания, потому что вместо того, чтобы казнить каждого десятого, казнил всего десятерых. Валентиниан, если верить одному ненадежному источнику, воскресил еще одно старинное наказание, заставив Batavi располагаться за пределами лагеря. Его полководец Феодосии (отец будущего императора) весьма жестоко расправился с африканскими войсками за предательство: офицерам конницы отрубили руки, выживших легионеров забили до смерти дубинами «по старинному обычаю», дезертиры были сожжены живьем либо тоже лишились рук. Аммиан, который обычно осуждает «немилосердие», похоже, не решается одобрить такую «необходимую суровость» и упоминает о том, что многие порицали эти «жестокие нововведения». Позднеримское законодательство полно подобных угроз; но, как правило, хорошо обученные комитатенсы были слишком ценны, чтобы обращаться с ними столь безжалостно. Солдаты по-прежнему устраивали на привалах походные лагеря с валом и частоколом и строили постоянные крепости из камня. Им полагалось иметь при себе двадцатидневный рацион. Они наводили понтонные мосты через Рейн, Дунай и Евфрат и достаточно умело обращались с маленькими лодками, чтобы устроить ночную высадку в Алеманнии или выслеживать сарматов в болотах у слияния Тисы с Дунаем. Юлиан собрал 500 человек, которые «у себя на родине с раннего детства привыкли преодолевать даже широчайшие реки», как бата-вы времен ранней империи; и после того, как они закрепились на противоположном берегу Тигра, остальная часть армии переправилась следом за ними на плотах либо на надутых мехах, по местному способу. Если комитатенсы IV в. хотя бы отчасти напоминали ауксилиев ранней империи, почему же тогда персидский поход 363 г. окончился таким страшным разгромом? Убедив персов, что намерен вести свои войска по Тигру, Юлиан повел их по Евфрату в полном порядке, с конным заслоном впереди и на фланге, не прикрытом рекой. Его сопровождала речная флотилия более чем в тысячу судов, везущая провиант, и обоз с осадными машинами, что позволило Юлиану разгромить по пути несколько укрепленных городов. Несмотря на задержки, вызванные разливом реки, армия без потерь добралась до Ктесифонта. Основные силы персов все еще находились где-то у Тигра. И, однако, Юлиан принял решение не осаждать Ктесифонта, как сделал некогда Кар, несмотря на то что при нем специально для этого были осадные орудия. Вместо этого он сжег корабли (буквально) и попытался пройти дальше на восток. Это решение было столь эксцентричным, что вскоре возникли легенды, его объясняющие. Конечно, лодкам и впрямь было бы трудно подниматься по Тигру против течения, но провиант, который они везли, был необходим, поскольку персы теперь переняли тактику выжженной земли — ту самую, которую использовали римляне в северной Месопотамии, чтобы оставить без фуража вторгшуюся туда персидскую конницу. Юлиану пришлось отступать вверх по Тигру, сражаясь с основными силами персов (которые как раз теперь подошли), пока он не погиб от пики какого-то араба из персидских нерегулярных войск. При отступлении римской пехоте удалось получить преимущество над персами, но римляне страдали от голода. Нельзя не обвинить Юлиана в стратегическом просчете и недостатке предусмотрительности. Вспоминал ли он поход против франков в 358 году, когда в его армии кончились сухари, а время года было слишком раннее, чтобы добыть провиант на месте? Особенностью персидского похода являются совершенно неудовлетворительные действия конницы. По пути к Ктесифонту Юлиану пришлось дважды наказать отряды конницы, которые бросились врассыпную при внезапном нападении противника, в первый раз — «децимацией», во второй — переведя весь отряд в пехоту, «ибо пехота ниже рангом, и служба там тяжелее». Вскоре после этого пехота пожаловалась на Tertiaci, которые отступили, когда пехота пробивалась сквозь строй персов. Их отправили в обоз, и еще четыре трибуна конницы были уволены за недостойное поведение. Это странно: судя по «Notitia» и прочим источникам, конница действительно считалась старшим родом войск. В 355 г. алеманны, напавшие на временный лагерь, были отброшены вылазкой Scutarii и окончательно отбиты, когда к ним присоединилась вторая схола и элитные Equites Comites и Promoti. В 370 г. засада разбойничьего отряда саксов могла бы привести к катастрофе, если бы не неожиданное вмешательство отряда катафрактов. С другой стороны, в 359 г. начальник конницы вместе со своим штабом (в котором находился и Аммиан) едва не попал в руки персов из-за того, что два уже упомянутых дунайских подразделения конницы оставили свое место в строю. «Трусы» пробрались сквозь армию персов незамеченными. В 357 г. Юлиан, с армией в 13 000 человек, встретился под Страсбургом с алеманнским войском в 35 000, но при этом его солдаты и военачальники были уверены в победе. Римская конница была сосредоточена на правом фланге, против нее стояла алеманнская конница, подкрепленная легкой пехотой, — тактика, которую Цезарь перенял от их предков-свебов. Когда армии сошлись, трибун катафрактов был ранен, и римская конница смешалась и потоптала собственную пехоту (после битвы Юлиан подверг отряд позорному наказанию, заставив их выйти на парад в женском платье). Затем алеманнская пехота совершила ряд атак, завершившийся атакой «бешеного отряда племенной знати, в котором были и короли». Этот отряд прорубился к Primani. Однако этот легион стоял твердо, выстроив «стенку», которую позднее рекомендовал Вегеций, и алеманны заколебались и отступили. При отступлении к Рейну они понесли серьезные потери. Под Страсбургом победила пехота. Алеманнов было больше, замечает Аммиан, однако римляне оказались дисциплинированнее. Позднеримская пехота была по-прежнему надежной, но более гибкой: она годилась и на то, чтобы очищать территорию от исаврийских разбойников, и на то, чтобы штурмовать вершины в Алеманнии, и на то, чтобы смести персидских лучников прежде, чем они успеют выстрелить. С другой стороны, знаменитая тяжелая конница (clibanarii), похоже, была неэффективной и дорогостоящей — в «Notitia» перечислены четыре крупные мастерские, которые ковали доспехи только для них. Клибанарии (название которых происходит от слова «clibanus», «печь» — неизвестно, оттого ли, что они были похожи на печку, или оттого, что в доспехе было так жарко) впервые были использованы в 312 г. в Италии против Константина; его армия просто расступилась, пропустила клибанариев в середину, потом окружила и забила дубинами. Весь отряд был уничтожен. Несколько источников утверждают, что о них особенно заботился Констанций II — Либаний ехидно сопоставляет его стремление превзойти персов с их собственной тяжелой конницей и провалившуюся атаку собственных тяжеловооруженных всадников. На самом деле доказательств того, что клибанарии могли эффективно действовать против дисциплинированного противника, не имеется; однако их появление на параде произвело большое впечатление на Аммиана и поэта Клавдиана. При отсутствии стремян и достаточно мощных лошадей клибанарии были жалкой пародией на будущих средневековых рыцарей. Адрианопольская битва считалась победой конницы над пехотой и революцией в военном деле. К несчастью, в повествовании Аммиана некоторые важные факты сопровождаются избытком красочных подробностей, так что трудно понять, что же там произошло на самом деле. Прежде всего Валент совершил ошибку, вступив в бой прежде, чем подошел его племянник Грациан с западной армией. Возможно, из-за неточных данных разведки военачальники недооценили размер войска готов. Говорят также, что Валент стремился превзойти племянника. Как и в Страсбурге, римское войско сделало длинный переход по жаре, и к тому времени, как впереди показались повозки готов, выстроенные кругом, солдаты были измучены голодом и жаждой. Произошла заминка. Готы возобновили переговоры — хотя бы затем, чтобы дождаться возвращения своей конницы (остготов и аланов), отправившейся добывать продовольствие. Тем временем римское войско надвигалось на них колонной, и правый фланг уже почти вступил в битву, когда левый был только на подходе. Переговоры были в разгаре, когда какой-то отряд римской конницы (по всей видимости, на правом фланге) вопреки приказу завязал стычку, окончившуюся поражением. Стычка переросла во всеобщую свалку, и тут подоспела готская конница. К сожалению, Аммиан не уточняет, куда именно пришелся первый удар, — он говорит только, что к тому времени левый фланг римлян успел добраться до повозок, и тут «прочая конница оставила его, превосходящие силы противника обрушились на него, точно валящаяся стена, и отшвырнули назад, так что пехота осталась беззащитной». Римскую пехоту взяли в клещи, окружили («они огляделись и увидели, что бежать некуда»), строй был прорван, и началась резня. Уцелевших преследовали до темноты. Две трети армии погибли. Аммиан добавляет, что таких потерь не бывало со времен Канн. И здесь тоже римскую конницу прогнали с поля битвы, после чего легионы были окружены и разгромлены. Похоже, основной причиной катастрофы при Адрианополе было решение атаковать полевое укрепление (каковым, собственно, и являлись выстроенные кругом повозки), не нейтрализовав мощную конницу противника. Это «решение» было навязано Валенту недисциплинированной и бестолковой конницей, стоявшей у него на правом фланге. А левый фланг, подтягивавшийся в спешке, был застигнут врасплох мощной атакой сбоку или даже сзади, и оставил пехоту, которая уже растянулась полукругом вдоль повозок и сражалась с защитниками укрепления, без прикрытия. От Либания нам известно, что после катастрофы было проведено расследование, и причиной катастрофы была признана трусость либо недостаток выучки. Похоже, это справедливо по отношению к римской коннице, по чьей вине и была проиграна та битва.

 

Упадок римской армии 378-476 гг. н.э.

Большая часть обученной пехоты погибла под Адрианополем, и возместить эту потерю было нечем. Новый император, Феодосии I (379—395), чьи потомки были номинальными правителями Восточной и Западной империи до середины V века, позволил готам поселиться в дунайских провинциях под началом своих собственных вождей. После смерти Феодосия готы двинулись дальше на запад — на империю, ослабленную гражданскими войнами, последовавшими за смертью сыновей Валентиниана, Грациана (375-383) и Валентиниана II (375-392). Некоторое время Стилихону, одному из военачальников Феодосия и опекуну его сына Гонория, ставшего новым императором Западной империи, удавалось сдерживать натиск готов, но Стилихон был дискредитирован падением рейнской границы в 406 г., когда восточные германцы, за которыми последовали алеманны и франки, наводнили Галлию и Испанию. В Италию хлынули вестготы; когда Гонорий отказался выполнить их требования, они разграбили Рим. Реальная власть находилась в руках главнокомандующих западной армии, в особенности Констанция (411— 421), Этия (430-454) и Рицимера (456-472), которые пытались удерживать Италию и разрозненные плацдармы в других местах, стравливал варваров друг с другом. Но последняя надежда на возрождение погибла в 429 г., когда вандалы переправились через Гибралтарский пролив и принялись разорять последние провинции Западной империи, оставшиеся нетронутыми. В 444 г.

Валентиниан III (425—455), внук Феодосия, признал экономическое и военное банкротство империи: «Ни новобранцам, ни ветеранам не хватает тех припасов, что с великими трудами поставляют измученные налогоплательщики, и, по всей видимости, из этого источника ни провиант, ни одежду добывать уже невозможно. Так что если солдаты не смогут кормиться торговлей, занятием недостойным и унизительным для человека, носящего оружие, вряд ли им удастся избежать опасностей голода или гибели от холода... [и однако] если мы потребуем возмещений этих расходов от землевладельца, в дополнение к тем расходам, что он несет теперь, подобное повышение налогов истощит его последние ресурсы».

В 455 г., когда Валентиниан был убит, вандалы обрушились на Рим и разграбили его снова. Восточная империя пережила кризис V в.: она была более устойчива экономически, и ее территория, за исключением европейской части, практически не подвергалась нашествиям. Время от времени на нее нападали с запада, но все это было ненадолго. А Западная империя истекала кровью. Она утратила территории, которые могли кормить регулярную армию, и ей все больше приходилось полагаться на «федератов». В последние годы там царит полная неразбериха. Незадолго до того, как новая, теперь уже варварская, армия Италии свергла последнего западного императора, Ромула «Августула»1 (475— 476), появляется последняя весть о пограничных войсках на Дунае. IX когорта Batavorum, гарнизон Пассау, отправила нескольких людей в Италию, чтобы получить не выданное до сих пор жалованье. Вольте о них никто ничего не слышал, пока их тела не приплыли по реке. Подразделение исчезло. «Пока римская империя еще стояла, во многих городах солдаты содержались за общественный счет, для защиты границы; но когда этот обычай исчез, военные отряды исчезли вместе с границей».

 

Снаряжение

Со времен Полибия до правления Септимия Севера можно проследить непрерывную эволюцию римского оружия и доспеха. Арка Септимия Севера в Риме — это самый поздний памятник, на котором встречается сегментированная лорика. Этот памятник отмечает конец очередной эпохи римской военной истории. Начиная с середины II в. оружие и доспехи, столь долго ассоциировавшиеся с легионером, начинают исчезать. Изогнутый скутум в течение II в. постепенно вытесняется, а к середине III в. исчезает совсем и заменяется овальным щитом ауксилиев. Одновременно с этим — и, вероятно, именно из-за этого — ножны меча перемещаются с правого бока на левый. На нескольких памятниках появляются круглые щиты. Иногда они принадлежат знаменосцам, как на надгробии Лепонция. Такой щит был для них традиционным. На настенных росписях из синагоги в Дура Европос в Сирии показаны шестиугольные щиты. Таких щитов больше нигде не встречается. Возможно, они были частью снаряжения катафракта. В Дура Европос найдены также пять овальных щитов длиной от 1,07 до 1,18 м. Найденный в Дура скутум (см. стр. 231) — наиболее поздний экземпляр такого типа и, возможно, использовался в церемониальных целях. У всех щитов, найденных в Дура, край укреплен сыромятной кожей, а не бронзой, как обычно. Кожа прошита, как на фаюмском щите.

Начиная с III в. доспехи используются все реже. Возможно, это связано с упадком дисциплины, которым сопровождалась анархия большей части этого века. Вегеций жалуется, что солдаты в его время сделались чересчур изнеженны, чтобы таскать на себе тяжелые доспехи. Возможно, то же самое относится и к III в. Доспехи, похоже, остались уделом тяжелой конницы, которая по-прежнему носила кольчуги и чешуйчатые панцири: такие панцири длиной по колено и с длинным рукавом можно видеть на настенной росписи в Дура. Некоторые из них имели капюшон и явно были принадлежностью катафракта. Подобные панцири с капюшоном можно видеть на иллюстрациях к списку «Энеиды» Вергилия V в. Катафракты в чешуйчатых панцирях изображены также на арке Константина в Риме — за исключением офицеров, это единственные воины, одетые в доспех, — и на арке Галерия в Салониках. Чешуйчатые доспехи или кольчуги длиной по колено должны были иметь разрезы спереди или по бокам, чтобы можно было сидеть на лошади. Панцири с разрезом впереди можно видеть среди доспехов на изображении начальника служб в «Notitia Dignitatum». Эти панцири с капюшоном, очень похожие на те, что носили норманнские рыцари, должно быть, весили 25—30 кг. Катафракта следует отличать от клибанария, «человека-печки», который был с головы до ног закован в сочетание пластинчатого и чешуйчатого доспеха.

Три чешуйчатые попоны, принадлежащие либо катафракту, либо клибанарию, найдены в башне XIX в. Дура. Они сшиты из двух половин, состоящих из бронзовых либо железных чешуек, соединенных проволокой и нашитых на полотняную подкладку. Эти две половины защищали бока коня и были пришиты к центральной кожаной полосе, идущей вдоль хребта коня. В середине оставлялось отверстие для седла. Подобные же панцири, должно быть, защищали шею и голову коня. На лошадях катафрактов, очень достоверно изображенных на колонне Траяна, имеются наглазники с отверстиями. Поскольку римские всадники использовали наглазники во время спортивных соревнований, логично будет предположить, что такие же наглазники имелись у лошадей катафрактов и клибанариев. Образцов пехотных шлемов III в. у нас практически нет. Начиная со следующего века шлемы снова появляются в большом количестве, но при этом они совершенно иного типа и явно никак не связаны с более ранними типами. Наиболее поздний легионерский шлем, сохраняющий первоначальную форму, — это имперский италийский шлем разновидности Н по Робинсону. Он явно происходит от имперского галльского и италийского типа, не считая того, что назатыльник расширен, что делает его похожим на шлем всадника II в. Следующие пехотные шлемы появляются более чем сто лет спустя. Их можно назвать шлемами интерсизского типа, от Интерсизы в Венгрии, где найдено не менее четырех таких шлемов. Эти шлемы ничем не напоминают ранние легионерские шлемы. Они железные, очень грубой конструкции, состоят из двух половин, соединенных вдоль гребня. Назатыльник небольшой, изготовляется отдельно и обычно не приклепывается к шлему, а просто пришивается к подшлемнику. Нащечники, которые тоже прикрепляются к прокладке, закрывают уши и имеют полукруглый вырез, чтобы хозяин шлема мог нормально слышать. Возможно, такие шлемы принесли в армию наемники северо-восточного происхождения, пришедшие в империю из дунайских регионов. На многих памятниках изображены шлемы, которые на первый взгляд похожи на позднеклассические и эллинистические типы, загибающиеся на верхушке на манер фригийского колпака. Вегеций упоминает о паннонских кожаных колпаках, которые носили солдаты. Видимо, именно они и изображены на таких сценах, как переход через Красное море из катакомб на Виа Латина и в церкви Санта-Мария-Маджоре в Риме. Найдено также несколько весьма изысканных шлемов интерсизского типа. Нащечники у них полностью закрывают уши. Эти шлемы явно принадлежали всадникам. Они хорошо демонстрируют то, как поменялись статусы легионов и конницы. Вероятнее всего, такой тип шлема первоначально был введен в коннице, и только позднее, в более примитивной форме, был перенят пехотой. Эти шлемы имеют практически ту же конструкцию, что и шлемы пехотинцев: они сделаны из двух половин, скрепленных вдоль гребня, назатыльник прикреплен к шлему ремнями с пряжками — пряжка всегда находится на назатыльнике. К началу V в. такие шлемы начали делать из четырех сегментов, прикрепленных к каркасу. Позднее из этого шлема развился Spangenhelm раннего средневековья. И пехотный, и конный шлем обычно имеют щель наверху, вдоль места соединения частей, в которую вставлялся гребень. В конце II — начале III вв. гладиус постепенно уступил место спате. Согласно Вегецию, к эпохе Диоклетиана, в конце III в., все легионеры были вооружены спатой. В Бонне имеется отличный образец спаты IV в., найденный в Колони, с клинком длиной в 70,5 см. Это практически стандартная длина, хотя существует экземпляр из Карнунта с клинком длиной в 85 см. Ножны этого меча не римского типа, они основаны на традиционном германском типе, с кельтской петлей вместо обычных римских колечек, на которых меч подвешивался к перевязи. Кинжал, исчезнувший в начале II в., появляется снова, в значительно более грубой форме, как часть вооружения ауксилиев. В течение III в. cingulum (солдатский пояс), бывший некогда символом солдата, тоже постепенно исчезает, заменяясь кожаным поясом, который часто носили не на талии, а на бедрах. Меч теперь висел на перевязи примерно в 5 см шириной. В IV в., под влиянием хлынувших в армию варварских наемников, такой пояс и перевязь тоже исчезают, заменяясь германским поясом. Пехота времен Вегеция по-прежнему была вооружена метательным оружием, но уже не пилумом, a spiculum, verutum и plumbata, которые, вероятно, вели свое происхождение от пилума. У спикулума был трехгранный железный наконечник длиной в 9 римских дюймов (22 см) и деревянное древко длиной в 5,5 фута (около 1,6 м). Вероятно, это то самое оружие, которое изображено на нескольких надгробиях III в. В целом оно соответствует описанию Вегеция, но между коротким железным наконечником и древком у него имеется овальное утяжеление, вероятно, свинцовое. Верутум, который первоначально назывался vericulum, имел наконечник в 12 см длиной и деревянное древко немногим длиннее метра. К сожалению, Вегеций не дает описания третьего вида оружия, плюмбаты. Однако он рассказывает о том, что во времена Диоклетиана и Максимиана два иллирийских легиона получили прозвище Martiobarbuli (от латинского «barbula» — «бородка, зазубрина») за свое искусство в обращении с этим оружием. Эти два названия заставляют предположить, что это было зазубренное оружие, утяжеленное свинцом, и потому, вероятно, правомерно будет отождествить плюмбату с коротким зазубренным дротиком со свинцовым утяжелением, который находили во многих поселениях III и IV вв. Образец из Роксетера состоит из зазубренного железного наконечника, свинцового утяжеления и обломка деревянного древка толщиной примерно в 1 см. Нейтронные радиографы показывают, что трубка была раздвоенной. Найдены также образцы с хвостовиком с шипами. Покойный Рассел Робинсон изготовил реконструкции таких дротиков, и эксперименты показали, что лучше всего это оружие действует при наличии оперенного древка длиной в 94 см. Возможно, Вегециево описание верутума и спикулума, которые использовались в его время, действительно точное, но, сожалея об исчезновении пилума, он говорит, что пилум имел наконечник в 27—29 см длиной. Так что речь явно идет не о пилуме времен ранней империи.

В военной истории Греции, а также и Рима (по крайней мере в решающем III в. до н.э.) боевые действия на море сыграли весьма значительную роль. Афины никогда бы не создали свою морскую империю, не имея флота. В «Одиссее» Гомер почти наверняка описывает корабли, распространенные в его время, в VIII в. до н.э. В поэме представлены два типа: легкие и быстроходные двадцативесельные суда и более мощные военные корабли на пятьдесят весел, так называемые пентеконторы (pentekontoros). Вне всякого сомнения, это были корабли типа галер, а вовсе не лодки типа каноэ, поскольку в поэме то и дело упоминаются уключины с кожаными петлями для весел. Были там и скамьи для гребцов. Одиссей строит свой корабль из сосновой древесины, а весла делает из отполированной ели. В море такое судно можно было поставить на якорь при помощи веревки с привязанным тяжелым камнем. Каменные якоря, которые в большинстве случаев представляли собою просто обтесанный камень с отверстием для закрепления каната, существовали начинал с бронзового века. Образчик такого рода, найденный на Кипре, имеет одно большое отверстие для троса и два поменьше: в них вставлялись заостренные колышки. Эти колышки втыкались в дно и надежно удерживали корабль на месте. Куда более эффективный «адмиралтейский якорь» вошел в употребление около 600 г. до н.э., но более раннюю разновидность не вытеснил: каменные якоря продолжали использовать вплоть до эпохи эллинизма. Ночью корабли по возможности втаскивали на берег кормой вперед и подпирали камнями или бревнами. Корабли у Гомера снабжены мачтами и прямыми парусами, которые можно было использовать только при попутном ветре. Еловая мачта вставлялась в гнездо, укрепленное на продольном днищевом наборе. Перед боем и мачту и парус всегда убирали. Пока корабль не спускали на воду, мачту и такелаж снимали и хранили на берегу. Гомеровские корабли управлялись при помощи одного-двух кормовых весел, а на носу крепился таран (бивень). Корабли в «Одиссее» чаще всего описаны как «черные», но, с другой стороны, поэт иногда иногда называет их «багряными» или «синими». Киль корабля смолился: отсюда, очевидно, и возникает эпитет «черный», в то время как прочие цвета, возможно, характеризовали те части корабля, что возвышались над водой. Не следует забывать, что древние греки чаще видели корабли вытащенными на берег, нежели непосредственно на море, так что корабельный корпус ниже ватерлинии был им более знаком, чем нам. На покрытых росписью вазах VIII в. до н.э. нередко встречаются изображения кораблей, правда, до крайности стилизованные. Почерпнуть из них можно не так уж и много, однако на всех рисунках наличествует корма, изогнутая, точно хвост скорпиона, таран и на носу — огромный рог в форме буквы S. В описаниях Гомера суда Ахилла снабжены этими вертикально поставленными рядами. Те же характеристики отличают подставку для дров в форме корабля (обнаружена при раскопке могилы воина в Аргосе, датируемой VIII в.). Благодаря этой подставке проясняется одна небольшая подробность: рог на носу был единым, а не двойным, как полагали прежде. Корабли, изображенные на керамических изделиях с геометрическим узором, — безусловно, гребные, причем гребцы сидят лицом к корме. В росписи нередко присутствуют и уключины. Интерпретация изображений кораблей на сосудах представляется весьма затруднительной. Скорее всего художники пытались изобразить оба борта корабля одновременно. В довершение путаницы показаны якобы два весельных яруса. Воспринимать подобный рисунок, очевидно, следует так: вдоль каждого борта — по одном)' горизонтальному ряду весел. Иначе говоря, живописец изображает унирему а вовсе не бирему. Ситуация усложняется еще и тем, что бирема скорее всего появилась в конце VIII в. Такое судно с двумя горизонтальными рядами весел, по всей вероятности, является изобретением финикийцев, позже взятым на вооружение греками. Усовершенствование заключалось в следующем: корабль снабжался вторым рядом весел, размещаемым чуть выше первого яруса. В силу недостатка данных невозможно охарактеризовать устройство биремы в подробностях. Возможно, принцип действия был таким же, как и у более поздней триремы, но только при двух рядах весел. Самый крупный греческий корабль того периода был оснащен только пятьюдесятью веслами, так что, возможно, создатели биремы ставили целью создать судно не столь длинное, зато более маневренное. После гибели микенской цивилизации владычество над Средиземным морем переходит к финикийцам; позже именно их корабли станут оплотом персидского флота. Финикийцы всегда оставались главным врагом греков на море; вдоль всего средиземноморского побережья колонии постоянно воевали друг с другом из-за торговых интересов. Мир между этими двумя народами воцарился лишь после того, как оба подпали под власть Рима. После первого вторжения персов в Грецию в 490 г. до н.э. Афины ввязались в войну на море с островом Эгина, причем себе во вред. Оскорбленная гордость заставила Афины употребить все ресурсы и средства на постройку современного флота. Когда персы снова вторглись на территорию Греции в 480 г., Афины — пусть в сравнении с финикийскими мореходами им недоставало умения и опыта — смогли спустить на воду флот, состоящий из двухсот суперсовременных трирем: больше, чем все греческие государства, вместе взятые. Без афинского флота военно-морским силам Персии невозможно было бы противостоять, а если бы Персия получила контроль над морем, ничто не помешало бы персам захватить Пелопоннес.

После разгрома персов Афины объединили государства Эгейского моря, создав так называемый Делосский морской союз. Каждый из членов союза поставлял корабли или чаще деньги для продолжения войны с Персией. В результате на средства союзников Афины создали огромный флот. К 420 г. численность его достигла 350 кораблей. Для постройки и содержания этого флота требовалось немалое количество древесины; это, по всей вероятности, и повлекло за собою вырубку лесов в центральной части Греции. Эрозия почвы, проклятие нынешних греческих земледельцев, давала о себе знать уже во времена Платона. Афинское владычество над морем просуществовало семьдесят пять лет, так что афинские мореходы славой сравнялись с финикийцами. В 415 г., будучи принуждены снять осаду Сиракуз, Афины поневоле расстались с половиной флота. Спустя десять лет последовал окончательный, позорный разгром при Эгоспотамах. Причиной поражения явилось отнюдь не отсутствие воинского мастерства, но обычное легкомыслие. Когда же Афины пали, спартанцы конфисковали все афинские триремы, за исключением двенадцати.

 

Трирема

В какой-то момент в ходе VI в. к биреме добавили третий горизонтальный ряд весел — и получилась знаменитая трирема. К концу века трирема становится общепринятым боевым кораблем Средиземноморья. Касательно триремы по многим вопросам мнения расходятся, но в определенных аспектах ясность достигнута. Трирема оснащалась тремя ярусами весел, по одному гребцу на весло. Благодаря одним только изображениям становится вполне очевидно, что весла располагались в три ряда, а случайное замечание у Фукидида — «решено было, что каждый мореход при своем весле, весельном ремне и подушке...» — доказывает, что на каждое весло и впрямь приходилось по гребцу. Из афинских корабельных архивов мы узнаем, что весла эти в длину достигали 4—4,5 м. При раскопках в афинской гавани Пирей были обнаружены корабельные сараи, благодаря которым можно сделать вывод о максимальных размерах кораблей: 37 м в длину и 3 м шириной в подводной части, причем на уровне планшира ширина увеличивается до 6 м. Согласно афинским архивам на нижнем ярусе триремы располагалось по 27 гребцов-таламитов (thalamites) с каждой стороны. Эти гребцы работали веслами, пропущенными сквозь специальные отверстия — так называемые порты. Отверстия эти, хотя и находились сравнительно близко к воде, располагались, судя по всему, достаточно высоко над ватерлинией, чтобы небольшие гребные суда проскальзывали под веслами. Именно эту тактику использовали сиракузцы в ходе осады города, поражая афинских гребцов прямо на скамьях. Второй ярус, зигиты (zygites), тоже насчитывал 27 человек. Гребцы верхнего ряда, траниты (thranites), работали веслами, закрепленными на выступе, идущем вдоль бортов корабля, позволяющем увеличить длину весла. Вдоль каждого борта размещалось по 31 траниту. Как и в предшествующие эпохи, корабли управлялись широкими, укрепленными на корме веслами. Каждое судно снабжалось двумя якорями, побортно закрепленными на крамболах, а также двумя сходнями (их часто изображали на корме кораблей). Экипаж триремы состоял из 200 человек, из них — 170 гребцов (это были представители беднейших слоев населения, но не рабы). В битве при Сала-мине на каждом корабле находилось по 10 человек абордажной команды и по 4 лучника. В экипаж входил также флейтист, задающий ритм гребцам, и 15 палубных матросов. Управлял триремой триерарх (trierachos), назначаемый командующим флотом. На недалеких расстояниях и при благоприятных условиях трирема развивала скорость до 12 км/ч. Существуют многочисленные примеры того, что при плавании на больших расстояниях триремы делали не меньше 8 км/ч. В таких случаях, надо полагать, все три яруса гребли по очереди. Эней Тактик, автор IV в., рекомендовал корабли в качестве быстрейшего способа переброски войск. Реконструированная в 1980 г. трирема «Олимпиада», несмотря на небольшой просчет в проектировании, развивала скорость почти в 13 км/ч на двухкилометровой дистанции при проектной скорости 18 км/ч. Основное вооружение триремы составлял окованный бронзой таран (бивень), но при его использовании требовалось особое мастерство. В ходе Пелопоннесской войны коринфяне, как позже римляне, нашли способ посостязаться с превосходящим морским искусством афинян. Они оковали металлом носы своих кораблей и стали пробивать ими более легкие афинские суда, подменяя умение грубой силой. Греческие корабли, участвовавшие в сражении при Саламине, были практически беззащитны. Палубы настилались лишь отчасти, и, если верить изображениям, скамьи для гребцов, по крайней мере на верхнем ярусе, были полностью открыты, защищал их только верхний настил. Поручнями палубу не оснащали: это, должно быть, упрощало погрузку и посадку. К концу V века гребцы, вероятно, были защищены лучше, так как легким судам сиракузцев приходилось проскальзывать под веслами, чтобы атаковать афинских гребцов сквозь весельные порты.

 

Мощные военные корабли

В эпоху эллинизма назначение судов меняется: корабли все чаще строятся как бронированные плавучие платформы для перевозки катапульт и воинов. На таких судах палубы настланы полностью, а борта обшиты наглухо. Около 400 г. до н.э. впервые встречаются упоминания о кораблях, гребной мощью превосходящих трирему. Диодор угверждает, что работы по созданию и усовершенствованию этих укрупненных судов впервые начались в военных учреждениях Дионисия I в Сиракузах. По-гречески корабли с тремя ярусами весел назывались триерами (trieres). На смену им приходят тетреры (tetreres) и пентеры (penteres), то есть корабли с четырьмя и пятью горизонтальными рядами весел. «Шестирядные» корабли возникают около 350 г. до н.э., а к концу века число ярусов постепенно возрастает до 13.

В начале III в. появляется «шестнадцатирядный», а к концу века - «сорокарядный». Подобное увеличение весельных рядов на протяжении многих столетий ставило ученых в тупик; маловероятно, что загадка когда-либо прояснится. Реконструировать эти ряды на бумаге труда не представляет. В 1864 г. Грейзер опубликовал свой труд «De Veterum Re Navali», где и проиллюстрировал расположение весел на таких кораблях. Он просто-напросто умножил основополагающий принцип устройства триремы, так что на его «сорокарядном» корабле гребцы верхнего ряда размещались на высоте 15 м над водой и гребли веслами, длина которых достигала 75 м. Но, как ни смехотворны теории Грейзера, альтернативные подходы, выдвинутые его критиками, в равной степени нелепы. Высказывалось предположение, что на таких кораблях гребцы располагались одним ярусом и не более, а слово «remes», или «reis» (весла), относится к числу гребцов, приходящихся на каждое весло. Вплоть до восьми это звучит вполне убедительно, но граничит с абсурдом, когда счет переходит за шестнадцать. Решение проблемы, как всегда, лежит где-то посередине. По скульптурным изображениям римских кораблей ясно видно, что гребли одновременно на нескольких ярусах, однако больше трех рядов весел нигде не встречается. Здесь-то и кроется ключ к разгадке. Эти корабли — всего лишь увеличенные модификации биремы и триремы. Скорее всего число весельных ярусов никогда не превышало трех. Числа же относятся к общем)' количеству гребцов, приходящихся на каждую вертикальную группу весел: например, на «шестирядном» корабле гребут точно так же, как и на триреме, но по два гребца на весло, или, как на биреме, но три гребца на весло. В XVII—XVIII вв. выяснилось, что восемь гребцов на одно весло — максимальное число, при котором возможно добиться эффективного управления судном. Таким образом, если исходить из принципа триремы, «двадцатичетырехрядный» корабль возможен, хотя и маловероятен. Из числа подобных гигантов чаще всего упоминаются «шестнадцатирядные». Именно таков был флагманский корабль во флоте Персея, последнего правителя Македонии. Бирема с восемью гребцами на одно весло — наиболее приемлемая разновидность подобного типа. Такой корабль должен достигать по меньшей мере 12м в ширину, не считая планшира. Суда, обнаруженные в озере Неми (Италия), в два раза превышают этот размер: вероятно, это и были пресловутые корабли-гиганты. Реконструированная модель судна, приведенная здесь, оснащена двумя ярусами весел, по восемь гребцов на каждое. Очевидно, что «сорокарядный» корабль требовал дальнейшей реконструкции. Касс он предполагает, что такой корабль обладал двойным корпусом и, по сути дела, представлял собою удвоенный «двадцатирядный». На нескольких изображениях эпохи эллинизма представлены корабли с двумя ярусами весел, причем оба закреплены на планшире. Наиболее знаменит тот, что украшает пьедестал Ники Самофракийской. Этот корабль снабжен планширом, причем весельные порты расположены в нем парами в шахматном порядке. Очевидно, именно таково было устройство мощных боевых кораблей.

 

Тактика морского боя

Боевая тактика греческого флота особой сложностью не отличалась. Победа, как правило, зависела от боеспособности отдельных корабле!!. 1еродот крайне смутно представлял себе принципы ведения боевых действий на море, и его рассказ о битве при Саламине представляется крайне поверхностным. Однако же спустя 173 года имеет место быть битва с тем же названием у города Сала-мин на Кипре. Это сражение, описанное Иеронимом Кардиским, а также Хиосское сражение 201 г., о котором сообщает Полибий, дают нам достаточно отчетливое представление о ведении морского боя гребными судами. К сожалению, отчет Иеронима о битве дошел до нас только через Диодора. В 307 г. до н. э. Деметрий Полиоркет осадил город Саламин на Кипре. Чтобы снять осаду, Птолемей, правитель Египта, привел флот в 140 боевых кораблей и 200 транспортных судов, на борту которых находилось более 10 000 воинов. Все корабли Птолемея являлись либо квадриремами, либо квинквиремами. Деметрий, в распоряжении которого находилось около 190 кораблей, вышел в море и приготовился отразить нападение. Флот его состоял, судя по всем)', в основном из трирем и небольших гребных судов, но и в крупных кораблях Деметрий недостатка не испытывал. Прежде чем спустить суда на воду, весь такелаж с них сняли, равно как и мачты. На носу кораблей Деметрий установил катапульты, способные метать стрелы 55 см длиной. В придачу он взял на борт несколько баллист для метания камней и запас метательных снарядов. Затем, оставив 10 квинквирем блокировать узкий вход в гавань Салами-на, чтобы находящиеся там 60 кораблей не могли вступить в битву, Деметрий вышел в море. Диодор в подробностях описывает только левый фланг Деметриева строя — в две линии: 30 афинских квадрирем и 7 финикийских «семирядных» впереди и 10 квинквирем и 10 «шестирядных» сзади. Левым флангом командовал сам Деметрий с одного из «семирядных» кораблей. Более легкие суда составили центр, а остальные мощные корабли образовывали правый фланг. Предполагая, что на правом фланге находилось около 50 кораблей, можно заключить, что менее мощный центр состоял из примерно 75 трирем и небольших гребных судов. Птолемей разместил транспортные суда в арьергарде, снял такелаж и мачты. Все свои квинквиремы он поставил на левом фланге, где командовал сам, предоставив квадриремам встретить натиск центра и левого фланга Деметрия, куда более мощного. Как только корабли перестроились в боевой порядок, обе стороны воззвали к богам, прося о помощи в грядущей битве; сигнальщики читали молитву, а экипаж подхватывал ответствие. Покончив с молитвами, флотилии двинулись навстречу друг другу, в то время как сигнальщики задавали темп гребцам. Когда расстояние между кораблями сократилось до 500 м, Деметрий подал заранее условленный сигнал готовиться к бою: на флагмане подняли золоченый щит. Сигнал повторили но цепочке вдоль всего строя. Похожий знак подал и Птолемей — и флотилии сошлись. Трубы затрубили атаку, над морем загремели боевые кличи, и корабли ринулись друг на друга. Первыми в бой вступили лучники и артиллерия; а как только противник оказался в пределах досягаемости, в воздухе замелькали и дротики. Воины опустились на палубы, приготовившись к столкновению, в то время как гребцы, подгоняемые сигнальщиками, отчаянно налегали на весла. Некоторые корабли сошлись нос к носу и вынуждены были изменить курс на противоположный, чтобы получить возможность атаковать снова. Едва корабли соприкоснулись, абордажные команды получили возможность обстрелять продольными выстрелами палубы вражеских судов. Если кораблю удавалось протаранить противника в средней части судна и таран надежно застревал в корпусе, воины переходили на пораженный корабль и вступали в рукопашную схватку. Иногда команде протараненного корабля удавалось перебраться на палубу неприятеля и захватить его в свои руки. Такое перескакивание с корабля на корабль заключало в себе немалую опасность: немало воинов, не рассчитав прыжка, так и не сумели надежно ухватиться за поручни и удержаться на ногах. Промахнувшись либо оступившись на скользкой, пропитанной пеной палубе, неудачники падали в воду, где их добивали копьями сверху, с кораблей. Некоторые суда, избежав столкновения с противником в лоб, сумели-таки развернуться кормой и смести весла неприятельского корабля, оставляя его абсолютно беспомощным. Вскоре Деметрий стал одерживать верх. Видя, что его правый фланг смят мощными кораблями противника, Птолемей оставил всякую надежду выиграть битву и отступил. Деметрий разубрал свои победоносные корабли носовыми и кормовыми украшениями и, таща на буксире захваченные суда египтян, с триумфом возвратился в лагерь. Битва при Хиосе, состоявшаяся 106 лет спустя между Филиппом V Македонским и Атталом I, царем Пергамским, обогащает нас новыми подробностями. В обе флотилии входили «десяти-», «девяти-», «восьми-», «семи-» и «шестирядные» корабли наряду с более привычными квинквиремами и множеством небольших гребных судов. Хотя Полибий не распространяется в деталях ни о построении, ни о подготовке к битве, и даже сам исход сражения остается под вопросом, однако в рассказе его содержатся весьма любопытные описания. Особенно отличились жители острова Родос, лучшие мореходы своего времени. Именно они усовершенствовали маневр прорыва строя. Для этого они шли в лобовую атаку, но в последний момент, изменив курс, обходили неприятельский корабль вдоль борта и по возможности сметали его весла. Для такого маневра необходимо было втягивать весла. Оказавшись позади строя, мореходы Родоса, уповая на собственное превосходящее искусство, рассчитывали развернуться быстрее противника и протаранить его сокрушительным ударом в незащищенный борт или даже в корму. Те же жители Родоса разработали особый технический прием, позволяющий им погружать в воду нос корабля при лобовой атаке. К сожалению, Полибий не пишет, как именно этот маневр осуществлялся. Можно только предполагать, что непосредственно перед столкновением мореходы Родоса резко приводили в действие передний комплект весел, словно давая задний ход, так что корма корабля поднималась, а нос уходил вниз, «подныривая» под таран противника. В результате все повреждения, нанесенные родосскому кораблю, приходились выше ватерлинии, в то время как неприятельское судно получало пробоину в днище. Сочетание этих двух приемов, должно быть, оказывало сокрушительный эффект, поскольку враги никогда не знали, чего ожидать. В ходе битвы флагман Филиппа V, мощный «десятирядный», атаковал трихемиолию (trichemiolia) — нечто вроде легкой беспалубной триремы, — оказавшуюся на его пути. Огромный корабль со всей силы протаранил борт небольшого судна. При обычных обстоятельствах такой удар сокрушил бы легкую трирему и, возможно, переломил бы ее надвое, но в данном случае нос «десяти-рядного» крепко застрял под планширом, поддерживающим верхний ярус весел меньшего судна. Выведенный из строя флагман тут же атаковали и потопили две триремы. Счет сравнялся, когда один из флотоводцев атаковал врага на полной скорости, но серьезно просчитался в отношении встречного курса. Он на волосок промахнулся мимо намеченной мишени и, проносясь мимо, зацепился веслами правого борта за корму намеченной жертвы, потеряв не только их, но в придачу и метательные машины. Еще один корабль позорно лишился тарана при атаке, так что в носовой части осталась зияющая дыра. Подобные повреждения, разумеется, были фатальны; несколько минут — и искалеченный корабль шел ко дну. Эти два эпизода дают вполне отчетливое представление о боевых действиях на море в древности.

 

Гавани

Защищенные гавани, судя по всему, возникли в Средиземноморье в VI в. до н.э. Геродот упоминает гавань на Самосе, огороженную молом протяженностью в 400 м и уходящим в море на глубину 30 м. На протяжении VI в. афиняне вытаскивали корабли на берег в открытом заливе Фалер чуть южнее Пирея, однако в начале V в., по совету Фемистокла, гавань перенесли в Пирей. К северу от этого скалистого мыса находится большая бухта, ставшая торговой гаванью Канфара, а к югу — две бухты поменьше, Зея и Мунихий, превратившиеся в военные гавани. Всю эту область обнесли стеной, сложенной из тяжелых известняковых глыб. Входы в гавань сузили при помощи дамб, так что при необходимости их можно было перегородить цепями. На дамбах возвели стены с башнями в торцах. Вход в гавань Зею сузился до каких-нибудь 35 м. В обеих военных гаванях построили корабельные сараи, представлявшие собою нечто вроде крытых слипов. Эти сараи, сгруппированные по четыре или восемь, в ширину не превышали 6 м, а в длину — 40 м и отделялись рядом колонн, причем на каждую пару приходилась одна крыша. Сараи отлого спускались к морю, а слипы уходили прямо в воду. По слипам корабли втягивались в сарай, скорее всего кормой вперед. В IV в. в Пирее насчитывалось около 400 таких сараев. Главная военная гавань находилась в Зее, где располагались портовые склады. Довершали фортификационный комплекс протяженные стены, соединяющие Пирей и Афины.

Реконструкция военной гавани в Карфагене, сделанная на основе чертежей доктора Г. Р. Херста и С. К. Гибсона.

Крупная «двойная» гавань III в. (одна ее часть считалась торговой, другая — военной) находилась в Карфагене. Ее описал греческий историк Аппиан, возможно, опиравшийся на утраченную часть истории Полибия. Эти две гавани, размещенные одна позади другой, друг от друга отделяла двойная стена. Первый из портов принимал торговые суда. Вход в него, шириной около 20 м, при необходимости перегораживался железной цепью. Военная гавань размещалась за торговым портом, через который и выходили в море военные суда. В центре военной гавани находился остров, на котором располагалась ставка командующего флотом, возвышаясь над окрестными зданиями и фортификационными сооружениями, так что командующий имел возможность наблюдать за морем. Вдоль острова и самой гавани тянулись корабельные сараи и склады, рассчитанные на 200 кораблей. У входа в каждый сарай высилось по две колонны, что придавало как гавани, так и острову вид одного сплошного портика. В юго-восточной части бывшего места расположения Карфагена находятся два водоема: один — в форме подковы, другой — ромбовидный. Долгое время считалось, что именно здесь в древности находились гавани. Но за последние годы на этот счет возникли изрядные сомнения. Уже в 1976 г. французский специалист по Карфагену, ныне покойный Пьер Синта, опубликовал второй том своего труда «Manuel d'Archeologie Punique», в котором пренебрежительно отзывается об описании Аппиана, а также и о предположении о том, что, дескать, два водоема находятся на месте древних гаваней. Но еще до того, как книгу сдали в набор, группа британских археологов под руководством доктора Генри Херста начала раскопки в центре «подковы». Пьер Синта скончался в июле 1974 г., так и не увидев первых результатов этих раскопок, подтвердивших, что военная гавань в самом деле находилась именно здесь, как и следует из описаний Аппиана. В центре «подковы» доктор Херст обнаружил фундамент огромного строения, от которого во все стороны лучами расходились ряды прямоугольных каменных глыб. Эти ряды, отстоящие друг на друга на 5,9 м, не могут быть ничем иным, кроме как основаниями корабельных сараев, а центральное здание — это ставка командующего флотом. Более ста лет назад французский археолог Беле нашел такие же ряды каменных плит в северной части водоема. Была обнаружена также и северная оконечность римской гавани более поздних времен. Если она совпадала с расположением более древней, то, следовательно, в окружности гавань составляла более 1100 м: на такой площади вполне возможно разместить 160 корабельных сараев. Поскольку на острове их 30, свидетельство Аппиана о том, что сараи были рассчитаны на 200 кораблей, вполне подтверждается.

 

Флот Карфагена

Благодаря своему могучему флоту Карфаген контролировал воды западной части Средиземноморья. Из Полибия мы знаем, что основным боевым кораблем карфагенян в III в. являлась квинквирема, хотя использовались также триремы и квадриремы. В одну из флотилий в качестве флагмана входил также «семи-рядный», отбитый у Пирра при его нападении на Сицилию. Военная гавань в Карфагене вмещала 200 кораблей, но в ходе первой Пунической войны карфагенский флот зачастую далеко превышал эту цифру. В 256 г. Карфаген спустил на воду флотилию в 350 палубных боевых кораблей. Скорее всего в распоряжении Карфагена имелись и вспомогательные флотилии, постоянным местом дислокации которых были Палермо и Лилибей. Нельзя также не учитывать военную гавань, обнаруженную в ходе раскопок на территории ранней карфагенской колонии Мотия на острове у западного побережья Сицилии, уничтоженной Дионисием I в 397 г. до н.э. Одной из самых примечательных особенностей флотилий Карфагена и Рима в III в. до н.э. было то, что корабли сооружались на удивление быстро. В 261 г. до н.э. римляне построили свой первый флот из 120 кораблей за два месяца. Семь лет спустя была создана вторая флотилия из 200 кораблей — за три месяца. В 1971 г. на мелководье чуть севернее Лилибея был обнаружен корпус карфагенского судна. Этот корабль и еще один, найденный неподалеку, как следует из датировки по радиоуглероду, относятся к периоду первой Пунической войны. Клейма разных корабельных плотников на шпангоутах, сохранившиеся до наших дней, наводят на мысль о том, что детали производились в «массовом порядке»; это, безусловно, объясняет скорость постройки. Здесь приводятся некоторые фрагменты двух кораблей из Лилибея: корма первого из обнаруженных судов (1) и часть тарана второго судна (2). Киль сделан из клена, шпангоуты из дуба, а обшивка и клыкообразные части тарана — из сосны. Обшивались корабли вгладь, то есть сперва крепилась наружная обшивка, а затем вставлялись шпангоуты. Доски соединялись при помощи плоских деревянных шипов, которые удерживались на месте деревянными же нагелями. Все корабли Средиземноморья, обнаруженные до сих пор, собирались именно так. Доски прибивались гвоздями к шпангоугам с внешней стороны, и гвоздь загибался внутрь. Стыки уплотнялись чем-то вроде шпатлевки, а затем корпус обшивался свинцовыми листами, а таран оковывали бронзой. Археолог Онор Фрост считает, что оба этих корабля представляли собою либурны (liburnae), разновидность легких и быстрых кораблей, использовавшихся иллирийцами. Можно предположить, что Филипп V заимствовал этот тип кораблей в ходе второй Пунической войны. Однако в литературе нет подтверждений тому, что Карфаген использовал либурны в III в. Быстрый легкий корабль, принадлежавший Ганнибалу, — «Родосец», то и дело прорывавший римскую блокаду Лилибея, — являлся квинквиремой. К такому заключению можно прийти, зная, что римляне построили флотилию квинквирем, используя «Родосец» в качестве образца. Даже если не принимать во взимание этот факт, размеры корабля из Лилибея — приблизительно 35 м в длину и 5 м в ширину, не считая планшира, — очень велики. Корабельные сараи в Карфагене, скорее всего рассчитанные на квинквиремы, в ширину достигали только 5,9 м. Корабли Лилибея, от которых сохранились только кили, интерес представляют главным образом своим устройством. Именно оно было принято во внимание при реконструкции квинквиремы, изображенной ниже. Судовые надстройки воспроизведены по карфагенской монете из Испании и резному изображению из Карфагена (оба приводятся здесь же). И там и тут ясно виден планшир — сразу за рымом, с возвышающейся над ним палубой. На монете изображены овальные щиты, вне всякого сомнения, кельтиберийские, закрепленные на ремнях вдоль поручней. Таран, присутствующий и там и тут, соответствует греческому типу; он крепился на днищевом стрингере. Та разновидность, что обнаружена среди обломков в Лилибее, скорее напоминает тараны, изображенные на колонне Траяна; отсюда можно предположить, что корабль и впрямь является либурной. Утверждая, что на борту карфагенского флота из 350 кораблей находилось 150000 человек, Полибий подразумевает, что экипаж карфагенских кораблей численностью равнялся команде римских судов того же периода: 300 матросов и 120 воинов. По поводу способа гребли на карфагенской/римской квинквиреме мнения резко расходятся. Со всей определенностью можно утверждать, что весла располагались не в один ряд, по пять гребцов на одно весло, как предполагает Тарн; равно как и не в пять рядов. На сохранившихся изображениях времен римской республики видно, что весла располагались двумя и тремя рядами. Трирема оснащалась 170 веслами; причем 62 гребца размещались на верхнем ярусе и по 54 — на каждом из нижних ярусов. Обнаруженные при раскопках корабельные сараи показали, что квадриремы и квинквиремы размерами почти не отличались от трирем. Тем большей неожиданностью явился тот факт, что оснастить веслами квадрирему обходилось дешевле, нежели в случае триремы. На это указывали Моррисон и Уильяме в книге «Греческие гребные суда». Авторы пришли к единственному возможному выводу: по количеству весел квадрирема уступала триреме. Отсюда следует, что весла размещались лишь в два ряда, причем на каждое весло приходилось по два гребца. Исходя из этого, естественно заключить, что на квинквиреме весла размещались тремя рядами, причем на верхних ярусах, там, где корпус всего шире, на одно весло приходилось по два гребца, а на нижнем ярусе — по одному гребцу на весло.

Поскольку экипаж триремы насчитывал 200 человек, из которых 170 были гребцами, разумно предположить, что из 300 человек экипажа квинквиремы 270 составляли гребцы. Реконструированная модель, приведенная на стр. 270, оснащена 112 веслами (по 2 гребца на каждое, причем 58 весел расположены на верхнем ярусе и 54 — на втором), плюс 46 весел (по одному гребцу на каждое) на нижнем ярусе. Таким образом, общее число гребцов достигает 270.

 

Флот Древнего Рима

За три года до начала первой войны с Карфагеном римлянам стало очевидно, что необходимо строить флот. До того римляне использовали корабли, принадлежавшие союзным государствам Великой Греции и Этрурии. Но ни одно из них квинквиремы не использовало. В качестве образца римляне воспользовались карфагенским кораблем, который наскочил на скалу и был захвачен в самом начале войны. Так была создана первая римская флотилия, состоящая из 100 квинквирем и 20 трирем. Пока корабли строились, экипаж обучали гребле на суше. Эти первые суда оказались медлительными и неуклюжими; римляне осознали, что с карфагенскими мореходами им не тягаться. Чтобы уравновесить силы, они разработали абордажное приспособление: в носу корабля устанавливалось бревно, а на нем крепился перекидной мостик с подвешенным на нем длинным железным зубцом. Из-за сходства зубца с клювом матросы прозвали такое устройство «вороном» (corvus). Перекидной мостик достигал 1,2 м в ширину и 11 м в длину, в то время как бревно, с которым он соединялся, было около 7 м высотой и 20 см толщиной. Мостик с каждой стороны оснащался ограждением высотой до колена и поднимался при помощи блока, укрепленного в верхнем конце бревна. При подходе к кораблю противника вплотную мостик выдвигался и падал на неприятельское судно, а зубец зацеплялся за палубу или борт, не давая противнику отойти. Воины устремлялись по мостику, краями щитов опираясь на заграждение и, таким образом, обеспечивая себе надежную защит)'. Это устройство превратило сражение на море в рукопашную битву, из которой великолепно натренированные римские воины неизменно выходили с победой. Хотя благодаря «ворону» первые сражения на море римляне выиграли, однако корабли их стали еще менее пригодными для плавания, нежели прежде; возможно, именно поэтому шторма и непогода обернулись для римлян потерями столь катастрофическими. После первой войны с Карфагеном «ворон» не упоминается ни разу, и впредь потери Рима никогда не бывали настолько внушительны. Помимо квинквирем, римляне построили также два «шестирядных» корабля, которые использовались в качестве флагманов. Скорее всего это были очень большого размера квинквиремы с тремя ярусами весел, по два гребца на весло. При вторжении в Африку в 256 г. римляне выстроили свои корабли в четыре линии, поименовав каждую соответственно первым, вторым, третьим и четвертым легионами. Первые две линии, каждая — во главе с «шестирядным», образовали клин с небольшим зазором в центре. Третья линия стала основанием треугольника. За третьей линией разместились транспортные суда, перевозившие лошадей, а позади них — четвертая линия кораблей, что частично охватывала оба фланга. Эту четвертую колонну римляне не без оригинальности назвали триарии (triarii). В древние времена, когда флот отплывал от берегов, ему неизменно предшествовали суда более легкие, выполняя роль разведчиков. Каждый корабль вел на буксире за кормой четырехвесельную шлюпку. Впервые за всю свою историю Рим спустил на воду флот настолько огромный: 330 палубных военных кораблей. И несмотря на то что шторма и непогода отнимали у римлян флотилию за флотилией, Рим упрямо не отступался — до тех пор, пока не отвоевал у Карфагена власть над морем. Карфагенский флот, потерпев сокрушительное поражение в первую войну, от подобного унижения так и не оправился. В ходе войны с Ганнибалом карфагенский флот предпочитал не вступать в столкновение с римским, даже обладая численным превосходством. Точно так же вел себя и Филипп. В начале лета 216 г. он вывел в Адриатическое море флотилию в 100 либурн, но повернул вспять и обратился в беспорядочное бегство, едва римляне выслали против него 10 квинквирем. Вторую войну с Карфагеном Рим начал с 220 кораблями, не подвергаясь ни малейшему риску утратить контроль над морем. На протяжении первой половины II в. до н.э. Рим сохранял в своем ведении значительное число кораблей, но после разгрома военно-морских сил Родоса и Сирии римляне сочли, что содержать флот нет смысла, поскольку в Средиземноморье царит мир. С этого момента Рим почти всецело полагается на восточные греческие государства, снабжающие его и кораблями, и экипажами по необходимости. Этот общий упадок военно-морской мощи способствовал возникновению пиратства. К первой половине I в. до н.э. восточный берег терроризировали сицилийские пираты, а в 70—68 гг. морские разбойники разорили побережье Италии, затопили консульский флот под Остией и захватили двоих преторов вместе с их ликторами. После этого Помпеи искоренил пиратство, и в Средиземноморье вновь воцарился мир. Те 200 кораблей, с помощью которых Помпеи осуществил свою миссию, очевидно, были предоставлены греческими государствами. В ходе гражданских войн флотилии, точно так же как и легионы, умножились в числе настолько, что после битвы при Актии в 31 г. до н.э. Август остался при 700 кораблях или около того. Хотя Антоний располагал огромными кораблями вплоть до «десятирядных», Август предусмотрительно предпочитал суда, не превышающие размерами «шестирядного», каковой использовал в качестве флагмана. Очень может быть, что на барельефе из Пренесты изображен именно этот корабль.

 

Флот Римской империи

Октавий использовал эти корабли в качестве основы для регулярного флота, каковой, в силу происхождения, соответствовал греческому образцу. Будь этот регулярный флот создан двумя столетиями раньше, он бы походил на карфагенский. Капитаны назывались триерархами, точно так же, как командиры греческих трирем. Поскольку флотилии были иноземного происхождения, организовывались они не по образцу легионов, но как вспомогательные соединения иностранных наемников, и в силу этой причины оставались на положении низшего рода войск. Август основал три постоянные военно-морские базы: одну — под Форумом Юлия (ныне Фрежюс) близ Массилии, для контроля за Галлией и Испанией, вторую — на мысе Мизены в северной оконечности Неаполитанской бухты, откуда просматривался юго-запад, и третью — в Равенне, для контроля за Адриатикой. Но флот Форума Юлия очень скоро вытеснили италийские корабли, а сама гавань постепенно пришла в упадок. Италийскими флотилиями командовали префекты (praefecti), получавшие приказы от императора, а не от сената. Свидетельств тому, что на кораблях использовали труд рабов, нет, идет ли речь о республике или об империи. Матросы одновременно являлись и солдатами и немало этим гордились. Флотилии были организованы примерно по тому же принципу, что и иностранные наемные войска. Матросы служили 26 лет и, по увольнении из армии, получали римское гражданство. Абордажная команда, тоже наемники, по образцу легионеров подразделялись на центурии, командовали которыми центурионы и их помощники. На заре истории империи на побережьях Сирии и Египта были созданы местные флотилии. Имелись также вспомогательные флотилии на Черном море, в проливе Ла-Манш, на Дунае и Рейне.