Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
Пока зарядился, две крупных твари подползли совсем близко, заливаю его кислотой, как хорошо, что додумался поставить бруствер. Но всё равно брызги летят в него. Попадают.
Он умудрился убить их одним выстрелом. Сам не понял, как именно.
Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел.
Вроде, полегче, он успеет зарядиться. Это он умеет.
На полковых стрельбах, когда стреляли штурмовики, Саблин всегда был в десятке лучших. Дробовик, дробь, картечь, жакан — это всё его. Он это всё с девства знал. И если кто-то из казаков в точности ему и не уступал, то уж в скорости стрельбы ему равных точно не было.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел.
А твари не конаются.
Снова пятернёй он лезет в коробку с патронами. И тут же слышит:
— Лента.
Он оборачивается, надеясь, что там, наверху, Микольчк или Вешкин помогут пулемётчику. Нет никого, Каштенков там один. Саблин бежит вверх, на ходу снаряжая оружие.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
Добегает, хватает пакет с лентой, он уже знает, как разорвать целлофановую упаковку.
И как только последний патрон скрылся в механизме, как только вылетела его гильза, лента уже была распакована, готова.
Сашка быстрым движением открывает механизм, Аким уже кладёт ленту.
Кулаком захлопнута крышка, пулемётчик дёргает затвор, пулемёт снова готов. Говорить друг другу нечего, они уже и без слов знают, что делать.
Пам-м-бам-бам…
Саблин добегает до окопа, а там песка не видно — одни гильзы, от души он пострелял. От души. Так пострелял, что устал, кажется.
Тут пулемёт замолкает. Одна секунда, вторая, третья, четвёртая. Аким два раза стреляет. Убивает двух тварей. А пулемёт молчит.
Ну чего, чего замолчал?
Неприятно это, неспокойно, он оборачивается глянуть, как там Сашка. И видит, что с Сашкой всё нормально. Пока нормально, сидит, ковыряется в камере, что-то настраивает. И Саблин видит, как справа от него, со стороны обрыва, вылезет тварь. Крупная. Замерла, как вылезла, озирается или родичей своих жрёт, кажется. Сожрала, да как быстро. Теперь болтает своей страшной головой из стороны в сторону, как будто принюхивается. Принюхалась и…
— Саня, — орёт Аким, — справа.
И сам стреляет. А сколопендра зигзагом, молнией кинулась вперёд, к пулемётчику. И картечь разметала песок сзади неё и чуть дальше.
Затвор-выстрел! Снова мимо. Да что ж такое! Но…
Всё-таки пятьдесят моторов. И на самом деле, не такая уж и большая цель, даже если это самая крупная сколопендра.
Каштенков оторвался от своего дела, свесился с кресла, поднимает с земли винтовку, что лежит рядом на брезенте.
Но Саблин опережает: затвор — выстрел! Попал, наконец.
Картечь разорвала гадину как раз посередине.
Пулемётчик бросает винтовку, снова берётся за пулемёт.
И Аким с удовольствием слышит знакомые, увесистые звуки.
Пам-м-бам-бам…
Сам же быстро лезет в коробку с патронами. В новой коробке патроны стоят один к одному, плотно. А сейчас в коробке ни один патрон не стоит. Они валяются, катаются по дну, места для этого теперь достаточно. Интересно, сколько их тут осталось. Пятьдесят, а может, сорок…
— Саблин, — вдруг кричит Каштенков. Его голос в наушниках такой близкий, как будто он за спиной стоит.
Аким быстро заряжает дробовик:
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
— Что? — Отзывается он.
— Ты в порядке? — Кричит пулемётчик.
На Акима бежит сразу несколько тварей, отвечать некогда, но он отвечает, поднимая оружие:
— В порядке.
Выстрел — затвор. Выстрел — затвор.
Две сколопендры не добегают до него десяти метров.
— Не ранен?
— Нет.
— А чего же ты мазать стал, никогда не мазал, а тут два раза подряд. — Орёт Каштенков, и орёт как-то весело. Задорно. Словно радуется промахам Акима.
Аким не отвечает.
Выстрел — затвор. Выстрел…
И на тебе, когда такое было… Перекосило патрон, затвор встал. Заклинило. Нет, с ним такого никогда в жизни не было. Он всегда содержал своё оружие в идеальном состоянии. И к тому же дробовик «Барсук» самый неприхотливый и надёжный военный агрегат. Он не ломается, не забивается песком, не забивается пылью, он работает во всех случаях без отказов. И вот, пожалуйста. Три сколопендры в пятнадцати метрах от него, и ещё пять или шесть чуть отстали, а у него…
Он дёргает затвор туда-сюда, пытаясь раскачать перекошенный патрон. Нет, никак. А две твари уже вот: десять, восемь, шесть метров…
Он выхватывает пистолет, он помнит, там всего четыре патрона.
Раз, два, три… Три пули первой. Завихлялась, чуть не в узел завернулась и сдохла, кажется. А вот вторая, она намного больше, ей нужно было три пули оставить, а в пистолете только одна. Значит, промахиваться нельзя, в башку, в коричневую мерзкую башку, прямо между чёрных жвал.
Выстрел. Точно. Ещё бы он с пяти метров промахнулся.
Остальных тварей разметал пулемёт.
Пистолет кинул на видное место, чтобы не забыть зарядить потом, как время будет. И снова стал дёргать, качать затвор.
И патрон, наконец, вылетел. Саблин лезет в коробку:
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
Аким видит то, что до сих пор не замечал: ствол его оружия из чёрного стал серым. Капли дождя, падая на ствол тут же бесследно исчезают. Но Каштенков не дал ему полюбоваться:
— Саблин, замри!
Аким сначала, не понял, что произошло. Успел только руку поднять, закрыться.
Брызги, грязь песок. Ему забрызгало левую камеру, ещё брызги, ещё песок на оружие и руки, но это не кислота, нет, просто внутренности сколопендры вперемешку с песком. Он весь в этой дряни. Тяжёлые пулемётные пули разметали несколько сколопендр, которые были совсем рядом.
— Аким, ты не спи там, — орёт Сашка, — мне тут одному скучно будет.
— Не сплю, — говорит Саблин и стреляет два раза, — заклинило ружьё.
— Заклинило? — Голос Каштенкова насмешливый. — Так оружие надо в чистоте блюсти.
Это обидное замечание, Аким стреляет ещё раз и хочет ответить на него что-нибудь резкое, но Саша почти перебривает его, орёт:
— Лента!
Схватив из коробки горсть патронов, Саблин выскакивает из окопа и бежит к нему, на ходу снаряжая своё оружие. В который раз.
Саблин случайно хватается за ствол и обживается, обжигается даже через карбоновую перчатку, он бежит и с удивлением глядит на перчатку, как от карбона тянуться тонкие дымки. Добегает как раз тогда, когда в Каштенков выпустил последнюю пулю и открывает механизм пулемёта.
Пока Саблин распечатывает ленту, пулемётчик хватает двухлитровую бутылку с водой и, отвернув одним, ловким движением крышку, начинает выливать воду внутрь механизма, приговаривая при этом:
— Никогда, Аким, так не делай. Это не по уставу, и механизм загубишь.
От механизма повалил хорошо видимый пар, прямо в этот пар, на «звёздочку», Аким кладёт ленту, и Саша тут же захлопывает механизм, дёргает затвор.
— Хорошо, что дождь, — говорит Каштенков, — как считаешь Аким?
Саблин не отвечает, вскакивает и бежит к себе, на ходу вставляя в пенал патроны.
Пам-м-бам-м-бам-м…
Снова заработал пулемёт.
А вот оружие Саблина опять клинит, опять затвор застрял, но на этот раз он его быстро раскачал, патрон зашёл в ствол.
Он начал стрелять еще, не добежав до окопа.
Первый выстрел, и одни патроном на ходу двух тварей разорвал.
Ещё выстрел и ещё одна.
Ещё выстрел…
И промах.
Теперь, кажется, он начинает уставать. Пятнадцать метров, всего пятнадцать — и промазал.
Ничего, ничего, всякое случается. Главное, что бы затвор не косило, главное, что бы пулемёт бил.
Аким прыгает в окоп, всё дно которого засыпано гильзами, стреляет ещё и ещё. Всё, пусто.
Шарит рукой в коробке с патронами, там их немного уже осталось.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
Только вот каждый раз затвор загоняет патрон в ствол словно нехотя.
И снов он стреляет, теперь после каждого выстрела ожидая, что патрон вот-вот прокосит и он опять застрянет.
Нет, расстрелял всё на это раз без происшествий. Снова лезет в коробку, там совсем мало патронов, но это ничего, у него ещё полная разгрузка: на груди двести штук.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
Ему кажется, или это так и есть, он не может понять, но срез ствола только что был красным. Нет, показалось, но вот то, что от ствола идёт пар, так как усилился дождь, это факт.
Выстрел — затвор.
Кажется, тварей стало меньше.
Выстрел — затвор.
Нет, показалось: ползут, и ползут, и ползут.
Выстрел — затвор.
Жрут останки другу друга, прожорливая сволочь, и ползут и ползут.
Выстрел — затвор.
Затвор в руке стал противно вихляться. Люфт страшный.
Выстрел — пенал пуст.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
В коробке патронов осталось меньше десятка.
Он вскидывает дробовик к плечу.
— Лента! — Кричит пулемётчик.
У Саблина дробовик заряжен, он хватает пистолет и бежит к Каштенкову, на ходу выкидывая из пистолета пустой магазин и загоняя в него новый.
Прибегает, хватает с мокрого от дождя брезента упаковку, разрывает целлофан. Саша как раз закончил стрельбу, откидывает крышку механизма. Снова поливает механизм и руки Саблина водой.
Саблин укладывает ленту на зубцы. И говорит:
— Саня.
Каштенков знает, что хочет сказать Саблин, и отвечает чуть раздражённо:
— Да, знаю.
Он захлопывает механизм, дёргает затвор. Они оба заноют: эта лента последняя.
Саблин встаёт. А Каштенков вдруг открывает забрало шлема, плевать, что там, внизу, по склону к ним бегут сколопендры, он говорит улыбаясь:
— Слышь, Саблин, а ты казак толковый… Надёжный… В любом деле… Ну, когда ты был рядом, как-то спокойнее было всегда… — Он протягивает Акиму руку. — Давай, брат-казак.
Саблин открывает забрало, крепко жмёт руку Сашке, он сейчас него немного зол на Каштенкова, зачем он всё это говорит, не вовремя сейчас, но отвечает:
— Ты, Саня, это… Тоже…
— Что тоже? — Спрашивает пулемётчик, улыбаясь.
— Ну… хороший пулемётчик… Ну, это…
— Ох и балагур ты, Саблин, — смеётся Сашка, — как скажешь что, так сердце замирает.
Он закрывает забрало, Аким поворачивается и быстро идёт к себе.
— Не грусти, Акимка, — орёт ему Сашка вдогонку, — говорить ты не умеешь, за то воевать — мастер.
— Ты тоже, Сань, ты тоже. — Отечет Аким, захлопывая забрало.
Пам-м-бам-м-бам-м…
Снова заработал пулемёт. Да, с ним спокойнее, но вот надолго ли его хватит.