Раскрою самую заветную мечту феминисток. Обычно в ней не признаются. В чем она? Заработать денег больше, чем все мужики мира? Всласть налюбиться ночью, а утром уйти не попрощавшись? Заставить какого-нибудь мужика выносить и родить тебе ребенка? Вымазать мужа по уши детскими какашками, усадить его с тремя детьми, а самой представительствовать на трех должностях разом, а также на собраниях, симпозиумах и приемах, в перерывах между которыми забегать к любовникам? Подобные перспективы большинству женщин в определенные периоды жизни могут показаться невероятно соблазнительными. Но не они являются их заветной мечтой. Заветная мечта — это встретить мужчину, ради которого можно забросить подальше весь свой феминистический опыт.

Но Бог сотворил мир так, что подобных мужчин в нем очень мало. По крайней мере, их существенно меньше, чем женщин, готовых их встретить. Для большинства женщин их феминизм начался тогда, когда над их порывами идти за Ним на край света надсмеялись если не Он, то сама жизнь. Потому как выяснилось, что на край света идти не нужно. А нужно обеспечивать домашний уют, трехразовое питание, безотказный секс. И альтернативой всему этому может быть лишь женское одиночество либо еще один такой же — требующий домашнего уюта, трехразового питания и пр.

Во времена, когда мир был суровым и грозным, превосходство мужчины обуславливалось не законодательством и не стереотипами, а самой логикой жизни. Женщины были готовы провожать в бой, ждать, встречать и любить в короткие перерывы между боями. Примерно такой же гендерный стереотип прошлого присутствует в общих чертах и в современной культуре. Только сегодня мужчины ходят не в бой, а в какие-нибудь вполне безопасные места — подальше от боев домашних. Мир же при этом, если разобраться, так же безжалостно суров и грозен. Но он иной. В нем женщина постепенно сравнялась с мужчиной и в благородстве, и в паскудстве: она давно перестала быть хранительницей очага, мужчина же перестал быть защитником.

Мужчины-герои существуют только в «кассовых» фильмах, все они там — примитивные, упрощенные, одинаковые, никакие. А в так называемом высоком искусстве фигурируют исключительно психологизированные комплексанты. В повседневной жизни мы встречаем обывателей различного уровня интеллекта. А в душах большинства женщин, особенно феминисток, живет невыговоренная (непроговоренная?) тоска по настоящим мужчинам. Феминизм — это не желание принизить мужчину и возвыситься над ним. Это стремление к миру, где, вопреки всем традиционным взглядам, не нужно притворяться глупой и слабой, чтобы привлечь мужчину, которого любишь.

Какие они — настоящие мужчины? Это те, что не боятся глядеть в глаза своей судьбе, какой бы тяжелой она ни была. И те, что в любых обстоятельствах найдут в себе силу, разум и мужество действовать, не роняя чести. Но почему речь только о настоящих мужчинах? Почему не о настоящих людях вообще? Женщины также способны проявлять мужество, ум, массу талантов. В циничном продажном мире не все еще утратили способность восхищаться непродажностью кого бы то ни было — будь это женщина или мужчина. Один Бог знает, о каких женщинах тайно мечтают мужчины — может, они тоже мечтают о смелых, непродажных, нестандартно одаренных? А на дне обманутых жизнью женских душ таится романтическая надежда встретить настоящего мужчину.

И вот ты сидишь в ресторане с Настоящим Мужчиной. На вашем столе мерцает маленький масляный светильник. За окном, выходящим на центральную улицу американского университетского городка — одну из четырех улиц так называемого даунтауна, — ходят твои коллеги и видят вас. Они подмигивают тебе, жестами выражают восхищение, когда видят, какая бутылка вина у вас на столе — очевидно, и правда — достойного уровня.

Хорошие вина нельзя описать словами. Они говорят за себя сами, едва касаясь языка. Такое вино, наверное, надо пить молча. Но вы еще не дошли до стадии комфортного молчания. Вы разговариваете. Тебе с ним интересно, ему с тобой, кажется, тоже. Это фантастический случай, что судьба свела тебя с этим человеком. Фотокорреспондент ведущих американских политических журналов, он побывал чуть ли не во всех странах мира. После показа слайдов его фотографий, когда одни восторгались его работами, а другие обвиняли его в несусветной продажности, ты подошла к нему и спросила:

— Вы делаете свою работу для истории или для дня сегодняшнего?

— Это хорошо, что Вы спросили о том, о чем никто не спрашивает. Обычно спрашивают, кто вам платит и сколько — правда, которая невыгодна одним, может быть выгодной для других.

— А может быть не выгодной никому.

— Абсолютно верно. Но для истории по-настоящему нужна только правда, иначе это уже не история. Будущим поколениям очень трудно разобраться в том, что происходит сейчас. Я немало часов потратил, разбирая снимки времен Второй мировой войны. То, что не требуется политике, не может не потребоваться истории… Если все это Вам интересно, мы могли бы пообедать вместе, если Вы не возражаете.

Поездки в другие страны — мечта многих. Они невольно ассоциируются со встречами в аэропорту, с дорогими отелями, шведским столом на завтрак и ужинами в ресторанах. Ему же нередко приходилось отправляться в места, где встречают взрывы и пулеметная очередь, где давно нет электричества, воды, освещения, теплой одежды и питья. Где вполне возможно не доехать до очередного пункта, откуда нужно вести репортаж. Но до последнего нужно нажимать на кнопку фотокамеры и делать снимки, которые кроме тебя не сделает никто. И больше, чем собственную жизнь, беречь отснятый материал.

— Я всегда хочу рассказывать правду о тех местах, где побывал. Да, меня аккредитируют известные политические журналы, но сами работодатели не ездят в горячие точки, только говорят, как нужно расставлять акценты. Я не хочу служить никакой политике, когда снимаю картины горя людей, которые имели несчастье родиться и жить в регионе очередного катаклизма. Я никому не служу, когда фотографирую глаза беженцев, идущих неведомо куда, или незакрытые глаза убитых. Но снимки мои используют для тех или иных политических проектов. Или же их вовсе не замечают, если они не выгодны ни одному из этих проектов.

— И не надоела вам такая шальная жизнь? Не хочется ли засесть дома и писать воспоминания обо всем об этом?

— Пока — нет. Мне сорок восемь, и я в силах продолжать такую жизнь. Я остро чувствую, что проживаю именно свою жизнь и именно так, как мне суждено. Не знаю, буду ли я когда-нибудь писать воспоминания. Мои снимки говорят сами за себя.

Этот человек, что сидит напротив меня в японском ресторане и наливает мне дорогое вино, не просто объездил весь мир. Он был именно в тех уголках планеты и именно в те моменты, когда там происходили события, которые первыми попадали на ленты мировых информационных агентств, с них начинались выпуски новостей. Он был в Пекине, когда расстреливали студенческую демонстрацию, и видел кровь на брусчатке китайской столицы. Он стоял в пяти шагах, когда расстреливали семью Чаушеску. Он был в Багдаде во время конфликта в Персидском заливе. А в марте восемьдесят пятого стоял на Старой площади в Москве — там не лилась кровь, но именно там и тогда, как выяснилось вскоре, решилась судьба мира. Он сделал несколько снимков москвичей и гостей столицы, озабоченно спешащих в московские гастрономы, еще не знающих, о том, что события, круто меняющие и их жизнь, и судьбу всего мира, уже произошли.

А в этом году он конечно же снова побывал в Ираке. От его снимков стынет кровь. Вот женщины возле дороги. Только что они видели смерть. А вот американский солдат, поставивший ногу на тело убитого иракца. К чему эта дикость? Ведь на весь мир объявляется, что это наимиролюбивейшая военная кампания, что иракцев спасают от их тяжелого прошлого, что отныне у них все будет хорошо. Теперь ему запрещен въезд в Ирак. Его репортажи не сходятся с тем, что бы хотел видеть и слышать Президент США.

— Фотографии, которые появляются в материалах ведущих американских газет, никоим образом не отражают то, что происходит в Ираке на самом деле. Они отражают неправду, которую хотят навязать миру.

Он делает свои снимки не только в горячих точках. Вот влюбленные в сквере Парижа, вот девушки у фонтана в Риме. И мы с ним встретились не ради интервью для какой-нибудь украинской газеты. Если бы это было так, он бы просто пригласил меня выпить по бокалу вина или пива в баре, а не повел в дорогущий японский ресторан. Не все в мире измеряется деньгами, но стоимость этого ужина — явный знак в какой-то не очень хорошо понимаемой тобой системе. Это тебе объяснят утром, а пока ты не знаешь, что же произойдет дальше. Но вот ужин закончился, он расплачивается, и вы выходите из ресторана на темную холодную улицу.

Дует сильный ветер, но вы идете к отелю медленно, ты не чувствуешь холода, ты боишься сделать что-нибудь не так, как будто впервые в жизни идешь в неизвестность с мужчиной. Он поддерживает тебя под локоть, только когда вы переходите улицу, а потом снова кладет руку в карман. Ну вот вы и пришли к отелю. В холле никого нет. Хотя тебе абсолютно безразлично, что бы подумали про тебя твои коллеги, если б увидели, что к тебе в номер пришел мужчина. Но никого нет, и это хорошо.

Вы останавливаетесь в холле, и он рассказывает тебе, что был в Украине в 90-м году, видел, как разгоняли какой-то тогдашний несанкционированный митинг. Сделал несколько снимков. Правда, их у него с собой нет… Ну а дальше? Почти час вы проговорили в холле отеля. Тебя начинает бить дрожь: возможно, ты находишься с этим человеком на пороге особенно волнующих минут. Но он прощается. Тебе кажется, что делает он это неохотно, но все же прощается и уходит. Ну что ж. Пусть так. С чего ты взяла, что он хотел остаться с тобой наедине? Ты провела интересный вечер с необычным человеком — разве этого мало? Да еще такой роскошный ужин. Ты возвращаешься в свою комнату. За окном раскачивается ветер. Хмель от дорогого вина давно испарился. Это было белое калифорнийское вино. Американские вина, в отличие от французских, по-настоящему качественны только тогда, когда очень дорого стоят.

А наутро ты встречаешь коллег, которые расспрашивают про ваше, так и не состоявшееся до конца, свидание. Тебе объясняют: поскольку все происходило на территории США, пригласить его к себе должна была ты сама. Если б инициатива исходила от него, это можно было б расценить как половое домогательство. Он пригласил тебя в дорогой ресторан, и стейк лосося с тихоокеанской морской травой плюс дорогое вино означали, что если ты согласна, то он тоже согласен. Он проводил тебя в отель и долго поддерживал разговор в холле, ожидая от тебя приглашения, которое так и не последовало.

Выходит, для того чтобы остаться на ночь с настоящим мужчиной на территории США, не нужно отказываться от достижений феминизма. Наоборот, следовало проявить себя феминисткой еще в большей степени, чем ты есть. Тебе жаль, что упущен такой редкий шанс. Возможно, тебя ждал неимоверно новый опыт. Каков он с женщиной, этот человек, который не боится говорить правду в насквозь лживом мире и, более того, имеет мужество добывать эту правду в самых небезопасных местах планеты? Но тебя тревожит не только грусть по поводу романтического приключения, которое не состоялось. Твой опыт — и просто житейский, и как научного работника Центра культурных исследований — вынуждает тебя задаваться и другими вопросами, риторическими. До какой степени женщина должна была бы проявлять активность? Ну ладно, самой пригласить его к себе. А дальше? Пришлось бы брать на себя все, что делает обычно мужчина? Первой обнять и прильнуть к нему? А может, законодательство цивилизованных стран, принятое с учетом прав женщин, уже привело к глубинным переменам в стратегии эротического поведения, когда и переход к интимнейшим моментам должна обеспечивать женщина?..

Вот так. Два мира — два образа жизни. В твоей жизни случались паскудные моменты, когда ты оказывалась плохо защищенной от этих самых половых домогательств. И нужно было действовать самостоятельно, полагаясь только на силу слова, рук, ног, дверей и засовов. Но и чрезмерная защищенность тоже может быть нехороша.

Ты не веришь в судьбу хотя бы потому, что считаешь себя достойной лучшей участи. Ты уверена, что слепой случай многое решает в вихре жизненных возможностей. Случай свел тебя с тем человеком. Вы встретились не на территории какой-нибудь из стран, где он бывает регулярно, а на территории той страны, гражданином которой он является и где бывает значительно реже. Вы не увидитесь больше. У него нет твоих координат, у тебя — его. Да, в этом, теперешнем мире, с одной стороны, все так запутано, с другой — предельно структурировано. Конечно же у него есть сайт в Интернете, где указана электронная почта. У тебя вроде бы есть шанс написать ему, что ты бережешь воспоминания о вашем ужине и очень жалеешь, что тебе не было известно, как следует вести себе женщине на территории США в ситуации, подобной вашей. Но такое послание, несмотря на современный способ коммуникации, будет уже атрибутом не далекого прошлого, а нашего представления об этом прошлом. В сегодняшнем же мире надо жить здесь и сейчас.