Конфликт в советской биологии
(
предисловие редакции
)
До революции 1917 года большинство российских учёных происходило из зажиточных слоёв населения, а на их научные взгляды зачастую определяющее влияние оказывали западные философские системы, особенно редукционизм и механицизм. Различные "школки", образовывавшиеся в российской науке XIX века, часто представляли собой корпоративно-клановые группы, мешавшие работе настоящих учёных. Например, Д. И. Менделеев, автор знаменитой Периодической таблицы, был избран почти во все академии мира, а в России он был избран только членом-корреспондентом Академии наук. Имён тех академиков, которые не избрали Менделеева в состав Императорской Санкт-Петербургской Академии, никто не помнит, а имя Дмитрия Ивановича Менделеева знает весь мир.
После Октябрьской революции 1917 года стремительную административную карьеру в биологии (как, впрочем и других науках) в Советской России сделал ряд выдвиженцев группировки Троцкого, насаждавшей свои кадры во всех областях государственной и общественной жизни. Эти учёные, как правило, были сторонниками редукционистского и вульгарно-материалистического мировоззрения, а в своих работах они ориентировались не столько на решение задач, требовавшихся для промышленности и сельского хозяйства нашей страны, сколько на "развитие мировой науки". Многие из них были приверженцами лженаучных догм Вейсмана о "неизменяемой зародышевой плазме", неодарвинизма, евгеники.
Вместе с тем, в 1930-х гг. формировалось и другое направление в биологической и сельскохозяйственной науках России, представленное такими именами, как И. В. Мичурин, В. Р. Вильямс, С. И. Жегалов, Т. Д. Лысенко и ряд других, следовавших принципу, сформулированному ещё Пастером: "Нет фундаментальной и прикладной науки, а есть наука и её приложение", и занимавшихся решением задач, требовавшихся, в первую очередь, для развития экономики нашей страны. Биологи этой группы придерживались, как правило, системного подхода к явлениям органического мира; считали необходимым внедрять прикладные разработки в сельское хозяйство с учётом всех экологических последствий, "согласованно с Природой".
Первая группа получила название вейсманистов, вторая ― мичуринцев.
Обе группы отстаивали свои научные и мировоззренческие позиции; боролись за признание своего направления в биологических и сельскохозяйственных науках приоритетным; за финансовую и административную поддержку со стороны главного заказчика научных работ в СССР, государства.
Дискуссии между ними проходили на четвёртой сессии ВАСХНИЛ 19–27 декабря 1936 года, главной темой которой были "Спорные вопросы генетики и селекции"; на конференции 7-14 октября 1939 года, организованной редакцией журнала "Под знаменем марксизма"; отражались в научной, партийной, публицистической печати.
Из-за острого противостояния сторон по научным, методологическим, мировоззренческим вопросам эти дискуссии часто были очень бурными и сопровождались разными вненаучными приёмами ― искажением взглядов оппонентов, игнорированием "неподходящих" экспериментальных данных, марксистской риторикой, кляузами, доносами, политическими обвинениями. Особенно злоупотребляли этим профессиональные коммунистические агитаторы, имевшиеся в обеих группах.
Дискуссии по проблемам биологии в СССР 1930-х гг. проходили в сложной социально-политической обстановке, когда в стране велась ожесточённая борьба с троцкизмом как разрушительным политическим течением; с экономическим вредительством, прямым и косвенным; с различными лжеучениями, имевшими опасные социальные последствия ― в частности, с евгеникой. Хотя эта борьба не имела непосредственного отношения к дискуссиям между мичуринцами и вейсманистами, она оказала определённое влияние на их ход ― ослабила, и в немалой степени, группу вейсманистов. Прежде всего, в результате борьбы против троцкизма были репрессированы или устранены с руководящих постов некоторые партийные деятели (как правило, троцкисты), оказывавшие вейсманистам административную и информационную поддержку. Далее, в ходе борьбы против вредительства в сельском хозяйстве были репрессированы некоторые видные научные работники, поддерживавшие вейсманизм. Наконец, в ходе борьбы против евгеники лидеры вейсманистов скомпрометировали себя как учёные поддержкой этой лженауки, а доктрины своей школы ― использованием их для обоснования шарлатанских евгенических проектов.
Немаловажную роль в определении итогов дискуссий сыграла позиция И. В. Сталина, решительно поддержавшего ориентацию мичуринцев на развитие биологических теорий, имевших прямой выход на тогдашние задачи сельскохозяйственной практики.
В ходе обсуждения проблем биологии мичуринцы убедительно отстояли свои научные и мировоззренческие позиции, а по вопросу приложения биологических теорий к сельскому хозяйству оказались гораздо ближе к требованиям заказчика-государства, чем вейсманисты. Поэтому предпочтение со стороны государства по итогам дискуссий было отдано мичуринцам: их лидеры были назначены на высокие научно-административные посты, а их программы получили финансовую и информационную поддержку.
Ещё одним результатом дискуссий между мичуринцами и вейсманистами, точнее, результатом их широкого освещения в прессе, стало определение отношения к обеим группам со стороны разных социальных слоёв и течений.
Обсуждение научных вопросов
Направленность изменений наследственности. Основным вопросом, обсуждавшимся в дискуссиях по биологии 1930-х гг. между мичуринцами и вейсманистами, был следующий: вызывают ли какие-либо определённые изменения условий жизни организма определённые же изменения его наследственности, и, соответственно, возможно ли направленное изменение наследственных признаков растений или животных путём изменения их условий жизни?
После того, как в конце 1920-х гг. был открыт радиационный мутагенез, вейсманистская доктрина "непрерывной и неизменной зародышевой плазмы" была модифицирована. Её новая форма допускала возможность изменения генов, но утверждала, что такие изменения являются, во-первых, случайными, а во-вторых, очень редкими. "Мутации очень редки и имеют случайную природу" (Мёллер). Возможность влияния внешней среды на наследственость теперь также допускалась, однако утверждалось, что это влияние не может быть направленным, а лишь увеличивает частоту мутаций, сохраняя их случайный характер. Исследователь радиационного мутагенеза Мёллер на дискуссии 1936 года подчёркивал: "Генетический анализ указывает на полное отсутствие какого-либо влияния внешних условий на характер возникающих генных мутаций, рассматриваемых с точки зрения их фенотипического проявления… характер возникающих мутаций не обнаруживает видимой связи с характером изменения внешней среды… под влиянием радиации частота мутаций увеличивается… практически невозможно сколь-нибудь точно контролировать направление возникающих мутаций". С ним полностью соглашались другие вейсманисты. Например, Н. Вавилов, на той же дискуссии, говорил: "возможность адекватных изменений наследственности никем не доказана и противоречит современным представлениям". Мёллер утверждал, что такого же мнения придерживался и создатель хромосомной теории наследственности: "точка зрения Моргана на данный вопрос, как и на другие важные вопросы, касающиеся гена и его мутаций, находится в полном согласии с тем, что я говорил здесь".
Мёллер подчеркивал, что "случайность и нецелесообразность изменений" является мировоззренческой идеей, "центральной для всякого материалистического, лишённого телеологии, толкования эволюции".
Мичуринцы отмечали ключевое значение концепции "случайных и ненаправленных мутаций" в системе взглядов своих оппонентов.
"Современная генетика <вейсманизм> стоит на той точке зрения, что условия внешней среды не вызывают каких-либо определённых наследуемых изменений растений и животных. Причину изменений растений и животных генетика видит в очень редко появляющихся мутациях. Изменения же, вызываемые мутациями, в представлении генетиков случайны, весьма разнообразны, но ни в коем случае не направлены" (Долгушин, выступление на дискуссии 1936 г.). "Генетики категорически отрицают возможность направленного изменения наследственной основы растений путём соответствующего воспитания их в ряду поколений" (Лысенко, выступление на дискуссии 1936 г.). "Признать участие условий существования в конкретном направлении изменений наследственной природы организмов, это значит отказаться от "святая святых" формальной генетики, то есть отказаться от всеми <вейсманистами> принятого исходного положения об особом, независимом от условий существования и развития организма "веществе наследственности", отказаться от принципа неизменности гена в огромном ряду поколений" (Долгушин).
Со своей стороны, мичуринцы держались по затронутым вопросам прямо противоположного мнения: условия жизни организма влияют на его "наследственную основу", и это влияние в ряде случаев является вполне определённым. Из чего вытекала, соответственно, и возможность направленного изменения наследственных признаков. Основным теоретическим доводом за направленность изменчивости мичуринцы считали её приспособительный характер. "Объяснить этим путём <случайными мутациями> эволюцию, прилаженность организмов к условиям внешней среды, всю целесообразность животного и растительного мира, несмотря на признание даже естественного отбора, выживания наиболее приспособленных, прочие законы природы, вскрытые Дарвином, не только трудно, но и невозможно" (Долгушин).
Помимо таких теоретических аргументов, мичуринцы приводили, в поддержку своей точки зрения, ряд примеров из практики Мичурина и других селекционеров, свидетельствовавших, что путём изменения условий жизни растений ― питания, зоны обитания, температурного режима ― у них можно вызывать направленные изменения наследственных признаков. В дискуссии 1936 года Т. Д. Лысенко приводил, как основной пример направленных изменений, преобразование яровой пшеницы в озимую путём температурного "воспитания". В дискуссии 1939 года он приводил, как основной пример таких изменений, вегетативные гибриды.
И преобразование яровой пшеницы в озимую, и вегетативная гибридизация противоречили доктрине вейсманистов о "ненаправленности" воздействия внешней среды (в первом случае ― температуры, во втором ― питания). Мало того, вегетативная гибридизация противоречила и основным представлениям хромосомной теории наследственности ― о генах как участках хромосом, о расщеплении гибридов в отношении 3:1 во втором поколении. Неудивительно поэтому, что оппоненты мичуринцев в своём большинстве фактически отказались признать экспериментальные данные, предъявленные Лысенко. Преобразование яровой пшеницы в озимую они, даже не рассматривая конкретных опытов, "объяснили" на дискуссии 1936 года отбором или засоренностью исходного материала. Примеры вегетативной гибридизации, приведённые на дискуссии 1939 года, были ими просто проигнорированы, а позже неизменно объявлялись "неверными", "неправильно понятыми", или даже "сфальсифицированными". Т. Д. Лысенко отмечал причину этого: "Понятно, почему генетики-морганисты принимали все меры к тому, чтобы доказать невозможность вегетативной гибридизации… ведь не секрет же и для представителей менделизма-морганизма, что если возможны вегетативные гибриды, то тогда от так называемой моргановской хромосомной теории наследственности остаются только одни хромосомы, а вся теория, т. е. морганизм, отпадает… Если же некритически принимать эту теорию за истинную, тогда остается только одно: отрицать возможность существования таких фактов, т. е. вегетативных гибридов, что менделисты-морганисты и делают" (выступление на дискуссии 1939 г.).
Почти единственным исключением стала позиция Н. П. Дубинина, признавшего, в дискуссии 1939 года, что результаты прививок могут сказаться на семенном потомстве растений: "Сейчас в генетике развивается имеющий важнейшее значение раздел, посвященный влиянию прививок и, более того, даже доказан переход этого влияния на потомство". Однако и он, несколько непоследовательно, заявил затем, что вегетативная гибридизация не может быть направленной.
Таким образом, по ключевому вопросу расхождений обе стороны, несмотря на предъявленные в ходе дискуссий аргументы и экспериментальные данные, остались на исходных позициях.
Методологические различия
Мичуринское и вейсманистское направления в биологии различались не только научными принципами, но и методологией.
В науке известны два метода: синтез и анализ. Первый создаёт новые законы из набора экспериментов; синтезирует из отдельных частей единые структуры, целостные системы. Второй разбивает системы на отдельные элементы; выделяет подсистемы из систем, редуцирует систему к её частям. В научной работе эти методы применяются, как правило, совместно, дополняя друг друга. Научные работники нередко имеют склонности или способности к какому-то одному из этих методов, применяя его в своей работе чаще, чем другой.
Мичуринцы предпочитали синтетический и системный подход: они рассматривали живые организмы, их "наследственную основу" и внешнюю среду как единые системы; законы же, действующие в мире живого, считали биологическими, не сводимыми к физическому или химическому уровню. Формальные генетики, наоборот, придерживались аналитического и редукционистского подхода. В дискуссиях аргументы мичуринцев были больше общесистемными и холистическими; они не считали важным построение физико-химических моделей наследственности, акцентируя внимание на изучении биологических законов. Аргументы вейсманистов были больше аналитическими, объяснявшими отдельные группы опытов, но придававшими меньшее значение их увязыванию в единую картину мира. Мичуринцы неохотно и только в общих чертах отвечали на "аналитический" вопрос: каков физико-химический механизм наследственности и изменчивости? Вейсманисты старались избегать "синтетического" вопроса: как объяснить быструю приспособляемость живых организмов к изменениям внешней среды? ответ на который требовался для построения связной картины мира.
Системность и синтетичность подхода мичуринцев сказывалась и на ориентации их практической работы ― они гораздо больше, чем формальные генетики, интересовались экологическими, "согласованными с Природой", методами повышения урожайности или борьбы с вредителями и сорнякам в сельском хозяйстве. Яркими примерами различия практических результатов, даваемых мичуринским и формальным направлениями в биологии, являлись новые сорта плодовых деревьев, выведенные Мичуриным, или пшениц, выведенные школой Лысенко, с одной стороны, и полиплоидные формы растений, полученные вейсманистами с помощью колхицина, с другой стороны. Применение яда колхицина для создания новых форм растений, вполне допустимое в рамках "формального" подхода к науке, для мичуринцев представлялось неприемлемым извращением.
Мировоззренческий конфликт
Идеологическая подоплёка вейсманизма. Основная доктрина Вейсмана ― существование некоторого вещества наследственности, "зародышевой плазмы", неизменного и независимого от любых воздействий внешней среды ― не имела в его время экспериментальных обоснований и носила чисто умозрительный характер. Вместе с тем, эта доктрина быстро распространилась среди научной общественности; стала пропагандироваться в популярных изданиях. Далее, эта доктрина, вскоре после её возникновения, начала использоваться в качестве "научного" обоснования представлений о неизменном и наследственном превосходстве одних народов (или социальных групп) над другими и для обоснования евгенических проектов. Больше того, эта доктрина как раз и появилась следом за зарождением евгеники и активизацией в конце XIX века в Европе расистских идеологий.
Все эти обстоятельства позволяют предположить, что доктрина "неизменной зародышевой плазмы" была не научной, а идеологической, призванной обосновать, в наукообразной форме, утверждения о "неизменном и наследственном" превосходстве одних народов над другими. Идеологическая подоплёка доктрины Вейсмана объясняет и её быстрое распространение, обусловленное поддержкой заинтересованных влиятельных группировок; и игнорирование её сторонниками противоречий с экспериментальными данными, характерное для столкновения предвзятых идеологизированных мнений с реальностью; и активное применение в отношении её критиков вненаучных приёмов (в частности, навешивание ярлыков "обскуранты", "ретрограды", "враги прогресса",), обычного для идеологической борьбы.
Вейсман и лично поддерживал евгенику: в 1905 году он вошёл в мюнхенское "Общество расовой гигиены". (Однако из этого обстоятельства не следует делать поспешных выводов: расовую гигиену и евгенику практиковали и в гитлеровской Германии ― с последствиями для немецкого народа, прямо противоположными заявленным целям).
Ещё одна важная доктрина вейсманизма, "случайность мутаций", по сути, являлась модификацией доктрины о "неизменной зародышевой плазме", призванной отвергнуть возможность определённого изменения наследственности под влиянием внешней среды и тем самым сохранить основную идеологическую суть вейсманизма.
Кроме того, доктрина "случайных мутаций" поддерживала представления о "действующей слепо и случайно Природе", распространённые тогда среди материалистической и атеистической части западной и российской интеллигенции. Её основные адепты ― Мёллер, Морган, Кольцов и др. ― были последовательными атеистами. (Таким образом, само возникновение этой доктрины, как бы в противоречии с ней самой, было неслучайно, а обусловлено влиянием внешней среды).
Как и доктрина "неизменной зародышевой плазмы", доктрина "случайных мутаций" получила распространение не только среди биологов, но и в более широких кругах; точно так же её сторонники игнорировали противоречия и критические аргументы; и вполне аналогичным образом на её оппонентов в дискуссиях навешивались ярлыки "обскурантов", "мракобесов", "реакционеров", "врагов прогресса" ― что дополнительно свидетельствовало об её идеологическом, а не научном характере.
Мировоззренческая ориентация мичуринцев. Представления мичуринской биологии о влиянии внешней среды/ условий жизни на наследственность отвергали "неизменное и наследственное" деление народов и социальных групп на "элиту" и "прирождённых рабов". Если какие-то социальные группы имели в чём-то неблагоприятную наследственность, вызванную условиями их жизни, то изменив эти условия жизни наследственность можно было бы улучшить. И обратно, "элита", при длительном пребывании в плохой среде, или в результате собственных поступков, или по каким-то иным причинам-внешним воздействиям могла, через некоторое время, превратиться в наследственных выродков. (Впрочем, мичуринская биология и самым последним из них оставляла шанс вернуть себе, или хотя бы своим потомкам, человеческий облик).
Положения мичуринской биологии о направленности изменений наследственности больше согласовывались с религиозными и телеологическими воззрениями, чем с атеизмом и материализмом. Идея направленных изменений коррелировала скорее с представлением о Боге, целенаправленно создавшем мир, чем с образом "действующей слепо и случайно" Природы. Мало того, это положение подрывало ключевую для атеистического мировоззрения концепцию "ненаправленной эволюции живой природы" и ряд тезисов дарвинизма.
Если многие видные вейсманисты были последовательными атеистами, то во взглядах Т. Д. Лысенко, несмотря на материалистическую форму их изложения, обнаруживалось влияние православного богословия. В этом отношении показательны воспоминания биолога К. Уэддингтона о его встречах с Т. Д. Лысенко: "<Лысенко сказал:> "ничто не заслуживает названия истинной науки, если оно не демонстрирует великого, лежащего в основе Вселенной, порядка вообще". Он фактически не говорил, что любая научная гипотеза должна согласовываться с волей Бога, но мне показалось, что нечто, очень похожее на это, скрывается в его невысказанных мыслях… До встречи с ним, я принимал на веру, что положенной им в основу философией является весьма неподатливый диалектический материализм Маркса. Сейчас, однако, я полагаю, что его философия имеет весьма сильный привкус православного русского богословия, только без Бога".
Противники мичуринской биологии не без оснований жаловались, что из-за её распространения в СССР возникли "трудности в антирелигиозной пропаганде" ("письмо трёхсот" в ЦК КПСС, 1955 г.), а в результате её преподавания у советских людей "целенаправленно !> формировалось искажённое, антиматериалистическое <подчёркнуто нами> мировоззрение" (академик В. Струнников, профессор А. Шамин, 1989 г.).
Хотя представления мичуринцев о возможности направленного изменения наследственности путём изменения условий жизни коррелировали с тогдашним советским проектом социалистического общества, однако их, в отличие от вейсманистских доктрин "неизменной наследственной плазмы" и "случайных мутаций", нельзя было считать идеологически заказанными. Во-первых, они имели экспериментальные подтверждения и научные обоснования. Во-вторых, сходные положения выдвигались и ранее (Дарвин, Бербанк, Мичурин).
Наука и общество. Между многими мичуринцами и вейсманистами имелись расхождения и во взглядах на роль науки в обществе.
Т. Д. Лысенко в выступлениях в печати и на дискуссиях постоянно подчёркивал необходимость быстрого внедрения достижений науки в производство; поворота биологии от изучения "академических" вопросов к решению задач сельского хозяйства; приоритетного развития таких биологических теорий, которые имели прямой выход на практические проблемы селекции и агротехники.
"Лучше меньше знать, но знать то, что необходимо практике, как на сегодняшний день, так и на будущее", ― говорил Т. Д. Лысенко. "Нельзя труды исследователей оценивать просто по количеству исписанной бумаги". "Значимость задания для социалистического производства и темпы выполнения этого задания в производстве ― вот единственно правильная оценка научной продуктивности".
Лысенко также настаивал на популяризации и пропаганде достижений науки, приобщении к научной работе широких народных масс. К своим агротехническим экспериментам он подключал крестьян-устраивал в колхозах хаты-лаборатории, где те могли знакомиться с новыми открытиями в агротехнике и сами ставить опыты.
Постоянный оппонент мичуринцев (в 1930-х гг. и позже) Н. П. Дубинин отмечал: "Т. Д. Лысенко поставил вопрос о необходимости связывать науку с практикой, нести знания в колхозы, перестраивать сельское хозяйство на научных основах… настойчиво ставил вопрос о немедленном использовании науки для народного хозяйства".
С другой стороны, среди вейсманистов предложения по переориентации теоретических исследований на получение конкретных результатов для решения текущих селекционных задач встречали в большинстве случаев прохладное отношение. Это было обусловлено как значительной удалённостью в то время хромосомной теории наследственности от реальных практических проблем сельского хозяйства, так и определённым академическим уклоном ряда представителей этого направления. Негативно относились многие вейсманисты и к вовлечению в научную работу широких народных масс, полагая её "уделом избранных". Такая позиция была тесно связана с идеологической подоплёкой вейсманизма. "Среди генетиков <вейсманистов> преобладали учёные… с элитарными, подчас явно антинародными замашками, афишировавшие свою "аполитичность" и преданность "чистой науке", которой, мол, не до "заземлённых", практических нужд. Кое-кто из них чуть ли не в открытую солидаризировался с человеконенавистническими расовыми "теориями" фашизма и даже работал на их подтверждение" (Бенедиктов). Вейсманисты часто рассуждали о "прогрессе человечества", "свободе учёного", "свободе науки", "долге перед наукой". Куда меньше они интересовались вопросом: что конкретно давали их исследования тем, кто оплачивал их труд.
Борьба за приоритеты в развитии биологии
Мичуринцы и вейсманисты вели борьбу за признание своего направления приоритетным в развитии биологических и сельскохозяйственных наук; за повышение его статуса в глазах коллег, общественности, представителей государства; за финансирование предлагаемых ими теоретических исследований и практических работ.
Приоритеты в развитии научных теорий определяются востребованностью решаемых ими практических задач. Заказчиками, оплачивающими труд научных специалистов, являются общественные структуры. В СССР основным заказчиком научных работ, определявшим их значимость и, соответственно, приоритетность и объём финансирования, было государство.
В 1920-30-х гг. в СССР одной из важных государственных задач являлось развитие сельского хозяйства, находившегося в неудовлетворительном состоянии, особенно по сравнению с западными странами. Требовалось срочное повышение урожайности сельскохозяйственных культур, селекция и интродукция новых сортов зерновых и овощей. В 1929 году была создана сельскохозяйственная Академия (ВАСХНИЛ), призванная координировать и развивать научно-практические исследования в области сельского хозяйства. Была расширена сеть местных опытных станций. Значительные средства выделялись на экспедиции Всесоюзного института растениеводства (ВИР), собиравшие образцы сельскохозяйственных растений за рубежом и изучавшие возможности их интродукции в СССР.
В 1930-х гг. правительство взяло курс на форсирование развития народного хозяйства. В связи с этим резко повысились требования к внедрению достижений науки в производство, разработки таких научных направлений, которые имели бы прямой выход на решение практических задач. Это относилось, в том числе, к биологическим, сельскохозяйственным наукам, к генетике.
Однако генетические исследования 1920 — начала 30-х гг. в Советском Союзе, как, впрочем, и в западном мире, не имели прямого выхода на практику. Тогдашние достижения хромосомной теории наследственности, статистические законы Менделя, доктрины вейсманизма отстояли далеко от задач сельского хозяйства. Это отмечали и сами советские вейсманисты. "Когда вы поедете по крупным селекционным учреждениям за границей, вы нередко услышите от селекционеров, что генетика ― это совершенно другое дело, это нас не касается, нам читать генетические книги некогда, мы ведём работу селекционную, ведём её по интуиции, своими путями, кое-что берём от вас изредка, но между нами и вами ― пропасть великая" (Вавилов). "Мы имеем чрезвычайно пышно разработанные главы генетики, тесно связанные, например, с дрозофилой, и полную неразработанность таких глав, которые бы имели особое значение для нашего народного хозяйства… знания, которые мы имеем пока о наследственности молочности, совершенно элементарны, отрывисты и, кроме тривиального вывода, что имеется много генов, влияющих на молочность, мы ничего на сегодняшний день не имеем" (Серебровский)."…Определённый разрыв в развитии генетики <вейсманизма> и непосредственных задач сельского хозяйства…" (Дубинин).
Т. Д. Лысенко, критикуя приоритетную ориентацию своих научных оппонентов на исследования в области хромосомной теории наследственности, говорил: "Положения менделизма не дают никаких указаний насчёт семеноводческой работы… Если бы менделисты, мобилизовав свою науку, дали хотя бы намёк на то, как в 2–3 года получить сорт ржи и в 3–5 лет ― сорт пшеницы, приспособленные к суровым сибирским условиям, неужели можно думать, что я бы от этого отказался?". "Когда меня спрашивают, что оставить из менделизма, чтобы в Академии с.-х. наук им. Ленина успешно вести научную работу по племенному делу и по семеноводству, я всегда отвечаю: почти ничего" (выступление Т. Д. Лысенко на дискуссии 1939 г.). "Только та теория, которая помогает в практическом решении взятых или порученных заданий, приобретает право на научный авторитет" (Т. Д. Лысенко).
Далее, собственные практические работы и теоретические исследования лидеров вейсманистов в СССР мало что дали в 1930-х гг. народному хозяйству страны. Например, основное достижение Н. Вавилова, коллекция семян из разных регионов мира, была очень затратной (более 100 экспедиций в 65 стран), а пользу могла принести лишь в неопределённом будущем. Его труды по центрам происхождения растений и гомологическим рядам также отстояли далеко от текущих неотложных сельскохозяйственных задач. "Работы Вавилова и его последователей каких-либо практических результатов не обещали даже в обозримом будущем, не говоря уже о тогдашнем настоящем" (Бенедиктов). Сходным образом обстояли дела и у других ведущих генетиков СССР вейсманистского направления. Г. Ермаков, директор Всесоюзного института животноводства, выступая на дискуссии 1936 года, говорил: "Академик А. С. Серебровский… работая в Институте животноводства, написал книгу "Гибридизация животных как наука". Если бы зоотехник попробовал поискать в этой книге что-нибудь для себя полезное, то кроме таких вещей, как нужно спроектировать клюв у утки, и рассуждений о том, нужен ли вообще утке клюв, он там ничего не нашёл бы" [20]"Спорные вопросы…", стр. 245–246.
. "Доклады Н. Вавилова, А. Серебровского и Г. Мёллера на дискуссии <1936 г.> не указывали путей прямого, быстрого внедрения науки в производство, не содержали новых идей ни в теории, ни в практике" (Дубинин).
Эту оторванность теоретических работ своих научных оппонентов от практики неоднократно отмечал и критиковал Т. Д. Лысенко.
Наконец, Н. Вавилов и А. Серебровский, как руководители сельскохозяйственной науки начала 1930-х гг., допустили серьёзные просчёты при планировании работ, дали нереальные и оставшиеся невыполненными обещания. По оценке Н. П. Дубинина, обещания Вавилова ― Серебровского на пятилетку 1932-37 гг. по выведению новых сортов были "полностью провалены". "Н. И. Вавилов и А. С. Серебровский допустили серьёзные просчёты в планировании научно-производственных работ по генетике… общенаучные задачи, для решения которых требовались десятилетия, были представлены как задачи, которые можно решить в пятилетку… А. С. Серебровский включил в план даже такие совершенно нереальные проблемы как "получение мутаций типа полиплодии у домашних животных"" (Дубинин). М. А. Ольшанский говорил: "Пятилетний план генетических исследований, принятый тогда <1932 г. > конференцией <Всесоюзной конференцией по планированию генетико-селекционных исследований> не выполнен даже на долю процента, и не выполнен потому, что преподанные <тогдашней> генетикой пути исследований оказались недейственными".
В июне 1935 г. Н. Вавилов покинул пост президента ВАСХНИЛ.
С другой стороны, Т. Д. Лысенко не только подчёркивал в своих выступлениях необходимость быстрого внедрения достижений науки в производство, не только критиковал своих научных оппонентов за отстранённость их работ от неотложных практических нужд сельского хозяйства, но и сам провел много "толковых", по выражению Н. П. Дубинина, агротехнических решений. Равным образом и теоретические исследования Лысенко, его работы по развитию мичуринской биологии, были ориентированы на получение результатов, нужных сельскому хозяйству. Нарком (позже министр) сельского хозяйства СССР И. А. Бенедиктов отмечал: "Научные исследования, проводившиеся Лысенко и его сторонниками, были чётко нацелены на реальную отдачу и в ряде случаев уже приносили осязаемый практический эффект. Я имею в виду, как повышение урожайности, так и внедрение новых, более перспективных сельскохозяйственных культур".
В целом, теоретические исследования и практические работы мичуринцев оказались гораздо ближе к тогдашним требованиям заказчика-государства, чем работы вейсманистов, которые, вдобавок, были скомпрометированы провалом своих планов и обещаний.
Вненаучные приёмы дискуссий
Существенные расхождения мичуринцев и вейсманистов не только по научным, но и по мировоззренческим вопросам; конкуренция за приоритетность направлений и финансирование программ имели следствием применение, в ходе борьбы между ними, разных вненаучных приёмов: искажения взглядов оппонентов; игнорирования "неподходящих" экспериментальных данных; применения марксистской риторики; навешивания идеологических ярлыков; доносов и кляуз в парторганы; групповщину и клановость.
Марксистская риторика. Критика научных теорий со ссылкой на их противоречие "трудам Маркса ― Энгельса ― Ленина" являлась в Советской России 1920-30-х гг. и позже формой давления на оппонентов, которых, потеряй они бдительность, можно было бы обвинить в идеологических "преступлениях". Марксистской фразеологией особенно злоупотребляли профессиональные революционеры, которых после 1917 года оказалось немало среди научных администраторов, в том числе в биологии. Большинство мичуринцев, "крестьян от сохи", как их называли противники, конечно, не могло сравниться в жонглировании марксистской фразеологией с профессиональными бойцами идеологического фронта. Во всяком случае, вначале. Позже они научились отвечать "верным марксистам-ленинцам" на их же языке.
Впрочем, с повышением в 1930-х гг. требований практической отдачи от деятельности учёных, марксистская риторика во многом утратила свою эффективность как средство давления на конкурентов и сохранялась в научных дискуссиях, в основном, как "шумовой фон".
Искажение взглядов. Ещё одним вненаучным приёмом, использовавшимся в дискуссиях между мичуринцами и вейсманистами, было искажение взглядов оппонентов. Здесь безусловное лидерство держали последние, о чём говорят хотя бы дошедшие до нашего времени утверждения типа "Лысенко отрицал хромосомы и гены". Хотя такие и им подобные нелепости массово тиражировались в основном в 1960-80-х гг., во время кампании диффамации против Лысенко, они имели свой источник в дискуссиях 1930-х гг. Уже тогда Лысенко приходилось доказывать, что он не "отрицает хромосомы и гены" ― "неправ академик Серебровский, заявляя, что Лысенко отрицает гены…" ― и предлагать своим оппонентам "цитировать не то, что говорят о Лысенко, а самого Лысенко".
Впрочем, вполне возможно, что многие вейсманисты искажали взгляды своих оппонентов неумышленно ― как заметил Т. Д. Лысенко "почти все они считают ниже своего достоинства читать работы тех своих противников, с которыми в настоящее время спорят". Английский ботаник А. Мортон, автор книги "Советская генетика", отмечал: "Генетики-мичуринцы по большей части прекрасно знакомы даже с новейшими течениями менделизма, тогда как данным и идеям мичуринцев в большинстве случаев не удаётся проникнуть сквозь завесу игнорирования и непонимания".
Политические доносы, кляузы. Помимо регулярного искажения научных взглядов Т. Д. Лысенко, вейсманисты, время от времени, писали кляузы и доносы на него в парторганы. Нарком сельского хозяйства И. А. Бенедиктов вспоминал: "в 1940 году в Центральный Комитет партии обратились с письмом двое учёных-биологов ― Любищев и Эфроимсон. В довольно резких тонах они обвиняли Лысенко в подтасовке фактов, невежестве, интриганстве и других смертных грехах. В письме содержался призыв к суровым оргвыводам по отношению к "шарлатану", наносящему огромный вред биологической науке". Письма к руководству страны с требованием "принять меры" к Лысенко направляли в 1930-е годы в "руководящие органы" и другие деятели, в том числе Н. Вавилов. Однако аресты политических покровителей вейсманистов в 1936-38 гг. сильно ослабили их возможности подавлять своих противников административным путём, поэтому подобные обращения повисали в воздухе.
В отличие от вышеназванных "учёных-биологов" Т. Д. Лысенко писем с призывами к оргвыводам, или, тем более, к политическим репрессиям по отношению к своим оппонентам не писал, ни в 1930-е годы, ни позже. Даже после разбора кляузы Любищева и Эфроимсона Т. Д. Лысенко не стал требовать ответных мер по отношению к ним. "Лысенко, конечно же, оправдывался, приводил разные доводы, когда убедительные, когда нет, но никаких "контрсанкций" по отношению к обидчикам не требовал. Вот видите, ― сказал по этому поводу Сталин, органически не выносивший мелких склок и дрязг, характерных для научной и творческой среды. ― Его хотят чуть ли не за решётку упечь, а он думает прежде всего о деле и на личности не переходит. Хорошее, ценное для учёного свойство" (Бенедиктов).
Больше того, когда был арестован Н. Вавилов и многие его бывшие друзья дали на него показания, его главный научный оппонент Т. Д. Лысенко такие показания давать отказался. "Когда арестовали Вавилова, его ближайшие сторонники и "друзья", выгораживая себя, один за другим стали подтверждать "вредительскую" версию следователя. Лысенко же, к тому времени разошедшийся с Вавиловым в научных позициях, наотрез отказался сделать это и подтвердил свой отказ письменно" (Бенедиктов). В ответ на запрос следователя, Т. Д. Лысенко сообщил: "ни о какой вредительской (шпионской, контрреволюционной) деятельности Н. И. Вавилова мне ничего неизвестно".
Зарубежная поддержка вейсманистов. Наконец, ещё одним вненаучным ресурсом, имевшимся в распоряжении почти исключительно вейсманистов, были связи с идеологическими единомышленниками за рубежом. Эти связи использовались советскими вейсманистами для повышения своего статуса в глазах коллег и общественности в СССР, а также в попытках оказать давление на правительство. Так, 13 декабря 1936 года, незадолго до начала очередной острой полемики между мичуринцами и вейсманистами на сессии ВАСХНИЛ, в "Нью-Йорк таймс" появилась, очевидно инспирированная из кругов вейсманистов в СССР, статья, где в драматических тонах рассказывалось об аресте Н. Вавилова (что было неправдой) и И. Агола (арестован он действительно был, но не за научные взгляды, а за троцкизм). Эта статья, несомненно, была призвана оказать давление на участников дискуссии и на правительство ― в частности, показать, что лиц, неугодных для имеющих столь влиятельных друзей вейсманистов, можно при случае оклеветать в западной прессе. Что позже регулярно и происходило. 17 декабря 1936 года, за два дня до открытия сессии ВАСХНИЛ, видный американский евгеник Ч. Давенпорт обратился в госдепартамент с требованием заявить Советскому Союзу протест и применить против него санкции в связи с "фактами", изложенными в "Нью-Йорк таймс".
Далее, зарубежные доброхоты советских вейсманистов добились решения провести очередной международный конгресс генетиков, запланированный на август 1937 года, в Москве, под председательством Н. Вавилова. Это решение было прежде всего политическим, имевшим целью, во-первых, оказать моральную поддержку всё более неуютно чувствовавшим себя тогда в Советском Союзе троцкистам, в том числе "генетикам"-евгеникам; а во вторых, повысить статус Вавилова и его коллег в глазах представителей правительства.
Однако и это "оргоружие", в целом, не принесло вейсманистам успеха. Его применение имело, скорее, обратный эффект ― И. В. Сталин не любил попыток оказать на него давление. Подготовка к конференции генетиков затянулась, а потом она и вовсе была отменена по решению правительства. На провокационную статью в "Нью-Йорк таймс" вынужден был отвечать-оправдываться сам Вавилов, что не улучшило его общественно-политический статус.
Социально-политический контекст
Дискуссии между мичуринцами и вейсманистами 1930-х гг. проходили на фоне обострения социально-политических проблем СССР.
Во-первых, в конце 1920-х ― начале 1930-х годов возникли трудности в сельском хозяйстве. Эти трудности попытались углубить, чтобы вызвать недовольство народа и использовать его в своих политических целях, противники установившегося в стране строя. Возникло такое явление как вредительство, принимавшее разные формы ― от террора и диверсий до саботажа, неисполнения специалистами своих обязанностей, включая уход в занятия "академическими проблемами".
Во-вторых, в 1930-е годы продолжали вести борьбу с режимом Сталина явные и скрытые троцкисты, остававшиеся на важных партийно-политических должностях, в том числе в сельском хозяйстве.
В третьих, в 1920-30-х годах распространилось очень опасное по своим возможным социальным последствиям лжеучение ― евгеника. В СССР оно поддерживалось наиболее видными вейсманистами: Кольцовым, Мёллером, Серебровским.
Сталинское руководство СССР выступало и за ускоренное развитие сельского хозяйства страны, противодействуя вредительству в нём; и против троцкизма, как разрушительного политического течения; и против евгеники, как опасной лженауки.
Эти социально-политические проблемы 1930-х гг. оказали, хотя и косвенное, но значительное влияние на ход и результаты тогдашних дискуссий между мичуринцами и вейсманистами. Дело в том, что многие вейсманисты в СССР 1930-х гг. являлись либо оппозиционерами к сталинскому режиму (Вавилов,), либо подозревались в приверженности к троцкизму (Левит, Агол,), либо поддерживали евгенику (Мёллер, Кольцов, Серебровский). И обратно, почти все мичуринцы, во главе с Лысенко, отрицательно относились и к троцкизму, и к "академическому уклону" в сельском хозяйстве, и к евгенике ― к последней ещё и потому, что эта лженаука обосновывалась в то время с помощью теорий Вейсмана. Поэтому победа сталинского руководства СССР во второй половине 1930-х годов над троцкизмом, ликвидация органами госбезопасности вредительства в сельском хозяйстве, кампания против евгеники сказались и на результатах вышеупомянутых дискуссий-многие из вейсманистов были репрессированы силовыми структурами в ходе борьбы против троцкистов и вредителей; другие же скомпрометировали себя в глазах общественности и руководства страны поддержкой лженаучных положений евгеники.
Борьба против троцкизма и её влияние на ход дискуссий
В 1936-38 гг. по политическим обвинениям, в основном за связи с троцкистами, был осуждён ряд высокопоставленных партийных функционеров, имевших отношение к управлению сельским хозяйством: профессиональные революционеры А. И. Муралов, в 1935-37 гг. занимавший, после ухода в отставку Н. Вавилова, должность президента ВАСХНИЛ; Я. А. Яковлев (Эпштейн), занимавший пост наркома земледелия СССР в 1929-34 гг., в значительной степени ответственный за голод в России и на Украине 1932-33 гг.; бывший секретарь Ленина, управделами Совнаркома, вице-президент ВАСХНИЛ Н. П. Горбунов. Эти партийные деятели, старые большевики, постоянно поддерживали Н. Вавилова и его окружение. В июне 1937 года был арестован нарком здравоохранения СССР Г. Н. Каминский, оказывавший покровительство Медико-генетическому институту и лично его директору С. Левиту.
Поскольку в дискуссиях с мичуринцами вейсманисты прибегали к навешиванию на них идеологических и политических ярлыков, к кляузам и доносам в парторганы (см. выше), то аресты политических покровителей вейсманистов в 1936-38 гг. ослабили их возможности подавлять своих оппонентов административными методами.
Ожесточённая кампания Сталина в 1936-38 гг. против троцкизма сказалась и на судьбах отдельных биологов, генетиков, особенно евгеников. Как троцкисты были репрессированы: директор Медико-генетического института С. Левит; редактор журнала "Успехи современной биологии" И. Агол; М. Левин и другие.
Репрессии во 2 половине 1930-х гг. против троцкистов-администраторов, покровительствовавших вейсманистам, и против троцкистов-генетиков нанесли группе вейсманистов серьёзный ущерб и, таким образом, оказали косвенное влияние на ход дискуссий в биологии.
Борьба против евгеники и её влияние на ход дискуссий. В начале 1920 — первой половине 30-х гг. в СССР бурно распространялись идеи евгеники. Их поддерживали: старейший русский генетик, основатель Института экспериментальной биологии Кольцов; заведующий кафедрой генетики МГУ Серебровский; работавший тогда в Институте генетики АН СССР американский генетик-евгеник Мёллер. Евгеники вели исследования, выпускали журнал, организовывали общества. Они даже были уже готовы перейти от теории к практике. В 1929 году Серебровский выбрать в СССР "наилучших производителей" и, "в рамках плановой экономики", производить от каждого из них "даже до десяти тысяч детей". В том же году Давиденков предложил провести евгенический осмотр населения СССР и "наиболее ценных в евгеническом отношении" граждан поощрять в размножении, а получивших самую низкую "евгеническую оценку" добровольно стерилизовать, выдав в качестве компенсации премиальные. Мёллер в мае 1936 года в письме к Сталину предложил комплекс евгенических мероприятий, уверяя, что русские женщины будут только рады "смешать свою плазму с плазмой Ленина и Дарвина" или с генетическим материалом из других "исключительных источников".
В середине 1930-х гг. дикие евгенические проекты советских генетиков-вейсманистов, наконец, привлекли внимание сталинского руководства. Видимо, "последней каплей" было письмо Мёллера Сталину. Сталин сообразил, что предлагаемая евгениками программа приведёт к краху государства. Ведь людям, во всяком случае, требуется что-то кушать. А значит, кому-то надо производить полезные продукты. Если же поощрять распространение в стране "евгенически ценных" то, конечно, эстрадных комиков, валютных спекулянтов, аферистов-приватизаторов чужого имущества, плагиаторов и шарлатанов в науке будет становиться всё больше и больше ― но в конечном итоге, все вымрут от голода ― и "ценные" и все остальные. Поэтому даже без долгих раздумий Сталин пришёл к выводу, что "ценных", вопреки их рекомендациям, надо не поощрять, а наоборот, строго ограничивать, как поступает и сама Природа на протяжении уже тысячелетий. И в первую очередь надо ограничить теоретиков "евгенизации".
С июля по декабрь 1936 года в центральной прессе прошёл ряд публикаций с резкой критикой евгеники. В конце 1936 года были проведены научные конференции с критикой расизма и евгеники. Осенью 1936 года директор Медико-генетического института С. Левит был раскритикован в центральной прессе, а в декабре исключён из партии. Медико-генетический институт был закрыт осенью 1937 года.
А. Серебровский, Н. Кольцов, Г. Мёллер и евгеники рангом пониже (С. Давиденков,) практически не были наказаны за свою лженаучную евгеническую пропаганду. Серебровский в конце 1936 года написал ещё одно "покаянное письмо", открещиваясь от своего проекта 1929 года; в этом письме, адресованном в президиум ВАСХНИЛ, он назвал свои предложения наполненными "целой цепью грубейших политических и антинаучных ошибок". Мёллер в 1937 году вообще покинул СССР. Кольцов за свои евгенические теории был словесно осуждён весной 1939 года коллективом возглавлявшегося им института и комиссией президиума АН; освобождён от должности директора (тогда же); раскритикован в прессе; провален на выборах в академики АН СССР (тогда же), но никаким другим репрессиям не подвергся. Хотя осудить свои евгенические теории он, в отличие от Серебровского, категорически отказался.
Кампания против евгеники во второй половине 1930-х гг. оказала влияние на ход дискуссий между мичуринцами и вейсманистами. В ходе её лидеры вейсманистов ― Мёллер, Серебровский, Кольцов — скомпрометировали себя лично как учёные в глазах общественности и руководства страны поддержкой лженаучных положений евгеники, а доктрины своей школы ― использованием их для обоснования шарлатанских евгенических проектов.
Борьба с вредительством и её влияние на ход дискуссий. Наконец, в 1930-х гг. по обвинению во вредительстве в сельском хозяйстве был арестован ряд биологов и агрономов, самым известным из которых был директор ВИРа Н. Вавилов. Арестованы были и другие сотрудники ВИРа, в том числе генетик-вейсманист Г. Карпеченко. Они были признаны виновными и осуждены.
Борьба с "академическим уклоном" в биологии, с вредительством в сельском хозяйстве, репрессии против ведущих работников ВИРа также нанесли группе вейсманистов серьезный ущерб.
Позиция Сталина. И. В. Сталин, глава Советского Союза, полностью поддерживал ориентацию мичуринцев на быстрое внедрение научных разработок в производство; на развитие теорий, имевших прямой выход на практические задачи народного хозяйства; на привлечение к научному творчеству широких масс. 17 мая 1938 года на приёме в Кремле работников высшей школы, провозглашая тост за науку, он сказал: "За процветание науки, той науки, которая не отгораживается от народа, не держит себя вдали от народа, а готова служить народу, готова передать народу все завоевания науки, которая обслуживает народ не по принуждению, а добровольно, с охотой".
Разделял Сталин и некоторые научные взгляды мичуринцев: возможность направленного изменения наследственности; наследования приобретённых признаков; критическое отношение к вейсмановской доктрине "непрерывной и неизменной зародышевой плазмы".
В определённой степени группа Т. Д. Лысенко во второй половине 1930-х гг. являлась проводником взглядов и политики И. В. Сталина.
Н. Вавилов в разговоре с Н. П. Дубининым заметил: "У меня создаётся впечатление, что я, вы и другие генетики часто спорят не с Т. Д. Лысенко, а с И. В. Сталиным".
Попытки вейсманистов повлиять на общественное мнение и правительство страны с помощью своих зарубежных контрагентов только усилили поддержку Лысенко и мичуринцев со стороны Сталина.
Впрочем, решающее значение в поддержке И. В. Сталиным работ Т. Д. Лысенко имели его выдающиеся достижения в развитии сельского хозяйства страны. "Вполне убеждённо свидетельствую: заслужить доверие Сталина можно было исключительно реальными результатами при выполнении крупных, ответственных, истинно государственных задач, и ничем кроме" (Н. К. Байбаков).
Итоги дискуссий 1930-х гг.
Научные результаты. В ходе дискуссий по проблемам биологии 1930-х гг. Лысенко и его коллеги отстояли свои научные взгляды, подвергавшиеся ожесточённым нападкам. Ключевые положения мичуринской биологии о возможности направленного изменения наследственности путём изменения условий жизни организма и возможности внехромосомной передачи наследственных признаков были обоснованы ими теоретически и продемонстрированы на практических примерах. Хотя большинство вейсманистов, придерживавшихся по этим вопросам прямо противоположных взглядов, осталось при своём мнении, однако это было во многом обусловлено их мировоззренческой позицией. Дальнейшее развитие науки подтвердило правильность ключевых положений мичуринской биологии.
Изменение приоритетов. Предложения мичуринцев по ускорению внедрения достижений науки в производство, по приоритетному развитию тех направлений биологии, которые имели прямой выход на задачи сельского хозяйства страны, были гораздо ближе к требованиям заказчика-государства, чем ориентация вейсманистов на развитие "мировой науки" и теоретические исследования, имевшие неопределённую связь с текущей сельскохозяйственной практикой. Это отмечал, например, постоянный оппонент Т. Д. Лысенко и всего мичуринского направления в биологии Н. П. Дубинин: "Т. Д. Лысенко поставил вопрос о необходимости связывать науку с практикой… Это правильно. Именно поэтому И. В. Сталин на съезде колхозников-ударников в 1935 году во время его выступления сказал: "Браво, Лысенко!". общественное звучание позиции Т. Д. Лысенко было предпочтительнее".
Практические успехи мичуринцев в селекционной работе и агротехнике повышали их личный научный авторитет и значимость развивавшегося ими направления в глазах общественности и руководства страны.
В результате приоритеты в биологических и сельскохозяйственных науках во второй половине 1930-х гг. сместились в сторону мичуринского направления. Его лидеры получили назначения на ответственные посты, а их программам была дана финансовая и информационная поддержка. Сталинское руководство СССР поддержало в 1935-40-х гг. группу Лысенко, мичуринцев, потому что они обещали дать и реально давали относительно быстрое ― не через десятки лет ― улучшение положения в сельском хозяйстве. Напротив, практические неудачи вейсманистов снизили и их личный научный авторитет и значимость их работ в глазах руководства страны. "Провал обещаний, данных Н. И. Вавиловым и А. С. Серебровским на пятилетку 1932-37 гг. серьёзно подорвал веру в силы генетики <вейсманизма>". Убедительно обосновать перспективность своих теоретических изысканий для сельскохозяйственных задач вейсманисты также не смогли. "Генетикам <вейсманистам> не удалось доказать важность своего направления" (Бенедиктов).
Друзья и враги. Ещё одним результатом дискуссий между мичуринцами и вейсманистами, точнее, результатом широкого освещения этих дискуссий в прессе, стало установление симпатий или антипатий к ним в обществе. Если в 1920 — первой половине 30-х гг. выраженную сознательную поддержку вейсманистам оказывали лишь несколько хорошо "подкованных" троцкистов из партийно-политической верхушки, а мичуринцы вообще не имели собственных постоянных "спонсоров", то в результате освещения дискуссий в центральной печати своё отношение к ним определили разные социальные слои и течения. Вейсманисты стали пользоваться устойчивой поддержкой либеральной и атеистической интеллигенции, остатков троцкистов, космополитически настроенной части советского общества. Мичуринцы завоевали симпатии учёных-практиков, специалистов сельского хозяйства, новаторов науки и производства, патриотических кругов, прагматиков из сталинского руководства страны и, что было особенно важно, самого Сталина, чья позиция по затрагивавшимся в дискуссиях научным, мировоззренческим, социально-политическим вопросам почти полностью совпадала с их взглядами. Эти группы стали оказывать информационную и иную поддержку своим протеже.
Война на время приглушила дискуссии в области биологии.
Дискуссии по проблемам биологии во 2-й половине 1940-х гг.
В послевоенное время между мичуринским и вейсманистским направлениями в биологии вновь разгорелся конфликт. На этот раз он принял характер не столько обсуждения или выяснения научных позиций, которые были уже вполне определены и, в целом, у сторон не изменились, сколько характер столкновения идеологий, а также борьбы за управленческие посты и финансирование своих программ.
В 1946-47 гг. вейсманисты предприняли атаку против Лысенко, стараясь "сбросить" его с поста президента ВАСХНИЛ. Вначале их наступление, проводившееся с привлечением партийного аппарата, прессы, общественности, попытками оказать давление на правительство из-за рубежа, было успешным. Однако вскоре оно полностью провалилось, притом с большими потерями для его инициаторов.
Кампания против Лысенко. Атаку против Лысенко начал генетик-вейсманист и ответственный партийный деятель А. Р. Жебрак. С конца 1944 до середины 1946 года он направлял письма в правительство (Маленкову и Молотову), встречался с Молотовым, настаивая на реорганизации управления биологическими и сельскохозяйственными науками и удалении из них мичуринцев.
В № 1–2 за 1946 год журнала "Селекция и семеноводство" появилась статья П. Жуковского "Дарвинизм в кривом зеркале" с критикой взглядов Т. Д. Лысенко на проблемы наследственности и обвинениями его в не-дарвинизме. (В скобках стоит отметить, что верный марксист-ленинец, парторг ТСХА П. Жуковский фактически предъявил беспартийному Лысенко идеологическое обвинение: не-дарвинист означало и не-марксист).
Во втором номере за 1947 год журнала "Вопросы философии" была опубликована статья академика Шмальгаузена "Представления о целом в современной биологии" с критикой холизма (целостного изучения систем), направленная против концепций мичуринцев.
16 апреля 1947 года деятельность Т. Д. Лысенко и ВАСХНИЛ критиковалась на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б).
Теоретические взгляды Лысенко критиковались на конференциях по генетике, проходивших в МГУ в марте и в ноябре 1947 г.
29 ноября 1947 года в "Литературной газете" была опубликована статья Шмальгаузена, Формозова, Сабинина и Юдинцева с осуждением положений Т. Д. Лысенко о внутривидовых взаимоотношениях.
С 3 по 8 февраля 1948 года в МГУ прошла конференция по "проблемам дарвинизма", на которую прибыло 40 человек из разных городов и организаций. Многочисленные докладчики, среди которых были академик АН СССР ИИ. Шмальгаузен, академик АН УССР ДА. Сапегин, член-корреспондент АН УССР И. М. Поляков, профессор М. М. Завадовский критиковали взгляды Т. Д. Лысенко на видообразование и доказывали, что эти взгляды противоречат дарвинизму.
Кампания против Лысенко на Западе. Помимо пропагандистских атак и партийно-политических интриг внутри страны вейсманисты попытались, ещё до окончания войны, организовать кампанию против Лысенко на Западе, имея в виду, разумеется, дискредитировать его в глазах общественности и руководства СССР.
В 1944-45 гг. в западной прессе был опубликован ряд статей с критикой Лысенко. Около полусотни публикаций о советской генетике, осуждавших мичуринское направление в биологии, появилось на страницах научных и научно-популярных журналов "Science", "Journal of Heredity", "Nature", "American Naturalist". "Многие западные генетики приняли самое активное участие в этой кампании". Западные и советские вейсманисты действовали согласованно. Например, в конце 1944 ― начале 1945 гг., получив критические статьи о советской биологии американских генетиков-вейсманистов Данна и Сакса ― фактически из кругов советских генетиков-вейсманистов же и инспирированные ― А. Жебрак направил В. М. Молотову письмо с их обзором и с замечаниями, что "взгляды Т. Д. Лысенко производят неблагоприятное впечатление на Западе". В одни ворота играли две команды. Так уже было в конце 1936 года и не принесло лавров "получателям западной помощи", но Жебрак забыл об этом. В 1945 году он и сам опубликовал в журнале "Science" статью "Советская биология", с критикой Лысенко и с рассуждениями про "единство мировой науки".
В мае 1945 года Жебрак, прибыв в США на конференцию по образованию ООН как член белорусской делегации, встретился с американскими генетиками. Ему помогали М. Лернер, Э. Бабкок, Р. Гольдшмидт. Лернер организовывал контакты Жебрака, делал для него переводы, вёл переписку. Организационным штабом "анти-Лысенко" являлся Колумбийский университет (Нью-Йорк), тесно связанный с финансово-политической олигархией США. Ведущие генетики Запада руководствовались, очевидно, желанием вновь включить своих советских коллег, большинство которых тогда, в условиях сталинизма, вынужденно работало для этой страны, в "развитие мировой науки" — как это было в 1920 — начале 30-х гг., при Вавилове и Кольцове.
Действия западных вейсманистов в борьбе против Т. Д. Лысенко согласовывались и с единомышленниками в СССР, и между собой. "Четыре наиболее известных американских генетика ― Данн, Демерек, Добржанский и Мёллер ― руководили американской частью кампании, а Хаксли координировал "британский фронт"… Американские генетики использовали свою налаженную коммуникационную сеть: как только кто-то из них получал письмо с какой-либо ценной информацией, он немедленно рассылал его всем остальным членам сообщества" (Кременцов, цит. соч). Ботаник Э. Эшби предложил коллегам усилить кампанию против Т. Д. Лысенко в западных журналах, а также обратиться, для повышения авторитета советских коллег, к руководству Академии наук СССР с просьбой провести очередной международный конгресс по генетике в Москве. (Это тоже уже было, в 1930-х гг.).
Западные доброхоты советских вейсманистов, "озабоченные развитием биологии в СССР", были уже уверены в победе своих подопечных. Лернер писал Мёллеру: "Довольно скоро у Лысенко будет достаточно веревки, чтобы повеситься" (Кременцов, цит. соч.).
Однако в 1947 году, когда СССР вступил в конфронтацию с Западом и сталинское руководство начало борьбу с космополитизмом в стране, "западная помощь" обернулась против её получателей.
30 августа 1947 года в "Литературной газете", а 2 сентября в " Правде" появились публикации, осуждавшие Жебрака и Дубинина за их нападки в западной прессе на Т. Д. Лысенко. "Проф. А. Жебрак решил посвятить свою статью уничтожению и охаиванию передового советского учёного, известного всему культурному человечеству своими новаторскими трудами в области физиологии растений и генетики, академика Т. Д. Лысенко… В своем низкопоклонстве перед зарубежной наукой проф. Жебрак доходит до того, что фактически предлагает американским учёным нечто вроде единого союза для борьбы против советского учёного Т. Лысенко… С развязностью он разъясняет, что, мол, Т. Лысенко был награжден советским правительством не как учёный, "не за его взгляды и эксперименты в области генетики", а лишь "за свою работу в области практики сельского хозяйства"… Общеизвестно, что Т. Лысенко был неоднократно удостоен высоких наград за свои учёные труды, которые, конечно, никак нельзя оторвать от практики советского сельского хозяйства". "Жебрак… стал опорачивать представителей русской науки… антипатриотическое выступление А. Жебрака усугубляется его личным выпадом против Т. Д. Лысенко… он доходит до нелепого утверждения, что деятельность академика Лысенко, "основанная на наивных и чисто умозрительных заключениях, не в состоянии помешать успешному развитию генетики в СССР"". Отвергался и тезис Жебрака о "единстве мировой науки". "Вместе с американскими учёными, пишет Жебрак в журнале "Сайенс", мы, работающие в этой же научной области в России, строим общую биологию мирового масштаба. С кем это вместе строит Жебрак общую биологию мирового масштаба? Не с теми ли учёными-генетиками, которые на международном генетическом конгрессе выпустили манифест с проповедью человеководства? [41]имелся в виду евгенический "манифест генетиков", принятый на VII Международном конгрессе генетиков (1939 г., Эдинбург).
Гордость советских людей состоит в том, что они борются с реакционерами и клеветниками, а не строят с ними общую науку "мирового масштаба"".
В итоге, в ноябре 1947 года А. Жебраку, главному организатору зарубежной линии давления на Т. Д. Лысенко, пришлось каяться за "низкопоклонничество перед Западом" на суде чести, состоявшемся в Министерстве высшего образования.
Продолжение кампании против Лысенко. Внутри страны, однако, давление на Т. Д. Лысенко и мичуринцев продолжалось. Оно достигло своего максимума в апреле 1948 года. Вейсманистам удалось привлечь на свою сторону Ю. Жданова, назначенного 1 декабря 1947 года зав. сектором науки УПиА ЦК ВКП(б). "Начав работу в секторе науки, я в первую очередь столкнулся с обстановкой в области биологии. На беседу потянулись многие учёные…" (Ю. Жданов). Приняв сторону оппонентов Лысенко, Ю. Жданов 10 апреля 1948 года выступил перед партийными лекторами в Политехническом музее с большим докладом на тему: "Спорные вопросы современного дарвинизма". В этом выступлении, имевшем характер инструктажа, он раскритиковал и теоретические взгляды Лысенко и его практическую деятельность. Самому Лысенко в разрешении присутствовать на выступлении Ю. Жданова было отказано, под тем предлогом, что это партийное мероприятие, а он в партии не состоит. Лысенко смог прослушать разгромное выступление своего молодого критика, химика по специальности, только в соседнем помещении, через репродуктор.
Согласно партийной практике, лекторы, проинструктированные представителями Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), должны были далее разнести "официальную точку зрения партии", так сказать, в "гущу масс". То есть, карьера Лысенко, если бы такое произошло, фактически бы закончилась, потому что развернуть набравшую темп машину партийной пропаганды было непросто и Сталину.
Позиция Сталина. Работы Т. Д. Лысенко, направленные на повышение урожайности в сельском хозяйстве, неизменно поддерживались в 1930-40-х гг. руководством страны и лично И. В. Сталиным. Мировоззренческая позиция Сталина также не изменилась с 1930-х годов — он по-прежнему одобрял идеи направленного изменения наследственности, отстаивавшиеся мичуринцами, и критически относился к доктринам Вейсмана. В октябре 1947 года, в разговоре с Ю. Ждановым перед назначением его на должность в отделе науки УПиА, Сталин сказал: "Большая часть представителей биологической науки против Лысенко. Они поддерживают те течения, которые модны на Западе. Это пережиток того положения, когда русские учёные, считая себя учениками европейской науки, полагали, что надо слепо следовать западной науке и раболепно относились к каждому слову с Запада". Однако Сталин был не очень высокого мнения об организационных талантах Лысенко. В той же беседе он заметил Ю. Жданову: "Я ему <Лысенко> говорю: какой Вы организатор, если Вы, будучи президентом Сельскохозяйственной академии, не можете организовать за собой большинство".
Лысенко и сам, впрочем, осознавал свою слабость в борьбе с многочисленными противниками. В конце октября 1947 года, осаждаемый с разных сторон, он обратился к Сталину с просьбой о помощи:
"Дорогой Иосиф Виссарионович!
…Если мичуринские теоретические установки, которых мы придерживаемся и на основе колхозно-совхозной практики развиваем, в своей основе правильны, то назрела уже необходимость нашим руководящим органам образования и сельского хозяйства сказать своё веское слово, внести резкий перелом в дело воспитания наших кадров биологов, агрономов и животноводов.
Метафизическое учение о живых телах ― морганизм-менделизм, вейсманистский неодарвинизм преподается во всех вузах, мичуринское же учение ― советский дарвинизм почти нигде не преподается.
Прошу Вас, товарищ СТАЛИН, помочь этому хорошему, нужному для нашего сельского хозяйства делу".
Ответное письмо Сталина, написанное 31 октября 1947 года, было благожелательным, но неопределённым:
" Уважаемый Трофим Денисович!
Вашу записку от 27. Х.47 г. получил. Большое Вам спасибо за записку…
Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной установкой. Вейсманисты и их последователи, отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину.
С уважением И. Сталин"
Сталин, по-видимому, в это время не особенно внимательно следил за положением в биологической науке и вокруг неё. Однако выступление Ю. Жданова 10 апреля 1948 года всё сильно поменяло.
17 апреля 1948 года Т. Д. Лысенко направил И. В. Сталину и А. А. Жданову письмо, в котором говорил, что он готов отказаться от президентства в ВАСХНИЛ и просил предоставить ему условия для работы по развитию мичуринской биологии для колхозно-совхозной практики. Министру сельского хозяйства И. А. Бенедиктову он послал заявление с просьбой об освобождении с поста президента ВАСХНИЛ.
Получив письмо Лысенко и узнав о лекции Жданова, Сталин понял, что дело зашло слишком далеко. Что Лысенко вот-вот "съедят", и руководство сельским хозяйством страны перейдет к рокфеллеровским стипендиатам, "специалистам мирового уровня по дрозофиле" и "улучшателям евгенических качеств граждан" ― то есть, развалится.
Как и в других случаях, ответ Сталина на попытку вынудить его принять решение, идущее вразрез с государственными интересами, был очень резким. Итогом неуклюжих действий вейсманистов на этот раз стал их полный административный разгром ― удаление с большинства занимавшихся ими управленческих постов в науке и преподавании.
31 мая 1948 года состоялось заседание Политбюро, на котором обсуждалось выступление Юрия Жданова. Сталин возмущённо заявил, что Жданов-младший поставил своей целью уничтожить Лысенко, забыв, что на нём сегодня держится сельское хозяйство, что Лысенко ― это Мичурин в агротехнике.
15 июля 1948 года Политбюро приняло постановление: "В связи с неправильным, не отражающим позиции ЦК ВКП(б) докладом Ю. А. Жданова по вопросам биологической науки, принять предложение министерства сельского хозяйства СССР, министерства совхозов СССР и академии сельскохозяйственных наук имени Ленина об обсуждении на июльской сессии академии сельскохозяйственных наук доклада акад. Т. Д. Лысенко на тему "О положении в советской биологической науке", имея в виду опубликование этого доклада в печати". В тот же день, 15 июля 1948 года постановлением правительства в состав ВАСХНИЛ был введён ряд известных учёных, в основном являвшимися сторонниками Т. Д. Лысенко.
Об отставке Лысенко уже не было речи. Трофим Денисович подготовил доклад, ставший сконцентрированным выражением его взглядов на проблемы наследственности и критических замечаний по отношению к научным и идеологическим позициям оппонентов. 23 июля 1948 года Т. Д. Лысенко направил Сталину следующее письмо:
"Товарищу И. В. СТАЛИНУ
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Убедительно прошу Вас просмотреть написанный мною доклад "О положении в советской биологической науке", который должен быть доложен для обсуждения на июльской сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина.
Я старался как можно лучше с научной стороны, правдиво изложить состояние вопроса.
Доклад т. Юрия Жданова формально я обошел, но фактически содержание моего доклада во многом является ответом на его неправильное выступление, ставшее довольно широко известным.
Буду рад и счастлив получить Ваши замечания.
Президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина академик Т. Лысенко, 23 VII1948 г.".
Доклад был лично просмотрен и отредактирован Сталиным.
Таким образом, партийно-политические интриги вейсманистов оказали, как и их попытки использовать западную поддержку, обратный эффект.
Впрочем, они ещё не знали о своём провале и продолжали осаждать ЦК и правительство требованиями снять Лысенко, покарать его и прочее. В июле 1948 года на имя Маленкова продолжали поступать письма от Шмальгаузена, Жебрака, Алиханяна, Бобко, Полякова и других. 16 июля 1948 года большое письмо Сталину с требованием отставки Лысенко направил академик ВАСХНИЛ Константинов.
Сессия ВАСХНИЛ 1948 года. Сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук проходила 31 июля ― 7 августа 1948 года. В её работе приняли участие более 700 специалистов из разных организаций Советского Союза. Сессия началась докладом Т. Д. Лысенко "О положении в биологической науке". Затем в прениях выступили мичуринцы и вейсманисты. Было заслушано около 50 докладов. Позиции обеих сторон и существующие между ними разногласия, в особенности по вопросам направленного изменения наследственности, наследования приобретённых признаков, вегетативной гибридизации, хромосомной теории были подробно изложены.
Помимо теоретической дискуссии, на сессии 1948 года вновь, как и на обсуждениях в 1936-39 гг., были отмечены многочисленные примеры практических успехов мичуринцев, внедрения их достижений в сельское хозяйство и отсутствие таковых у вейсманистов.
На сессии было также рассказано о многочисленных случаях административного нажима и давления со стороны вейсманистов-руководителей биофака МГУ, ТСХА и других учреждениях на научных работников и студентов вузов, разделявших взгляды Мичурина и Лысенко в вопросах наследственности и изменчивости.
Подавляющее большинство докладчиков одобрило теоретические положения доклада Лысенко. Особенно энергично поддержали президента ВАСХНИЛ специалисты-сельскохозяйственники. "Показательно, что наибольшую поддержку этому <мичуринскому> направлению оказали учёные, непосредственно занимающиеся проблемами селекции растений (в т. ч. директора многих исследовательских институтов) и сотрудники министерства сельского хозяйства" (А. Мортон, цит. соч., стр. 20).
Многие выступающие требовали, чтобы доминированию вейсманистов в преподавании и научно-практической сельскохозяйственной работе, их попыткам дискредитировать и уничтожить мичуринское направление в биологии, был положен конец.
В последний день сессии Т. Д. Лысенко сообщил о поддержке его позиции И. В. Сталиным: "Меня спрашивают об отношении ЦК к моему докладу. ЦК <то есть, Сталин> рассмотрел мой доклад и одобрил его". На этой ноте и завершилась сессия ВАСХНИЛ 1948 года.
Августовская сессия ВАСХНИЛ широко освещалась в печати. Центральная партийная газета "Правда" каждый день отводила две-три страницы для публикации докладов участников.
После окончания сессии, ЦК (т. е. Сталин) принял решение о переводе преподавания и научно-исследовательских работ в биологии на мичуринскую основу. Министерству образования, министерству сельского хозяйства, Академии наук, издательствам было поручено предпринять соответствующие меры. Многие вейсманисты были уволены, переведены на другую работу или понижены в должности. В большинстве крупных вузов на биологических факультетах сменились деканы и заведующие кафедрами. В научных и научно-практических сельскохозяйственных организациях произошли аналогичные преобразования. Брошюра Т. Д. Лысенко "О положении в биологической науке", в которую вошли его доклад и заключительное слово, была издана 19 августа 1948 года 300-тысячным тиражом. Стенограмма сессии была издана отдельной книгой тиражом 200 тысяч экземпляров.
Как известно из истории, Сталин в 1930-40-х гг. не раз вмешивался в конфликты в научной или литературной среде, поддерживая одну из соперничающих групп (или даже одного человека) в противовес другим. Например, в конфликте РАПП ― Булгаков он поддержал Булгакова, против которого было написано в газетах около 380 разносных статей ― плюс письма в партийные органы ― и убрать реакционные пьесы которого из театров требовала вся прогрессивная советская общественность. Однако авторитарным решением Сталина Булгаков остался на своей работе, а разогнан был РАПП.
Быстрота и массовость проводимых чисток напоминали прежние операции Сталина против троцкистов (или средних размеров военную операцию). Аналогию усиливали ритуальные покаяния верных марксистов-ленинцев, партийных деятелей Жуковского и Жебрака, "осознавших ошибки" и "заверявших партию и правительство в непоколебимой преданности великому учению Мичурина-Лысенко".
Единомышленники советских вейсманистов за рубежом громко выражали негодование по поводу "недопустимого подавления свободной науки". Однако другие западные учёные писали о причинах принятого руководством СССР решения более объективно, отмечая, что общество имеет право контролировать деятельность научных работников и требовать у них отчёт об эффективности потраченных средств. "Всякое правительство, финансирующее научные исследования, претендует на право общего контроля над программой этих исследований и осуществляет такое право. Если советское правительство убеждено, что Лысенко прав, а менделисты находятся на ложном пути, то, очевидно, оно имеет полное право ― это, собственно, будет лишь выполнением его долга перед гражданами страны ― настаивать, чтобы научная работа велась в направлении, которое большинство учёных считает наиболее плодотворным" (А. Мортон, цит. соч., стр. 33). Английская Economist в номере от 22 января 1949 года отмечала: "министерство сельского хозяйства заявляет, что со времен засухи 1924 года оно предоставляло морганистам возможность вести работу, финансировало их эксперименты, включая дорогостоящие экспедиции и т. д. однако школа морганистов не выполнила взятые на себя обязательства, а Лысенко выполнил. И теперь министерство должно было определить своё отношение к конкурирующим теориям".
После августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года мичуринское направление в теоретической биологии и практической деятельности аграрных организаций СССР стало ведущим. Следствием было быстрое развитие в нашей стране сельского хозяйства. В 1950-х гг. СССР имел самые высокие в мире среднегодовые темпы роста сельхозпродукции ― 6 %, тогда как США ― 1,8 %, Франция ― 4 %, ФРГ ― 3,2 %. По темпам роста урожайности основной зерновой культуры, пшеницы, СССР в те годы опережал США. За 1948-1970 гг. (Лысенко и представители его школы) средняя урожайность пшеницы в СССР увеличилась более чем на 120 %, в США ― менее чем на 90 %.
Друзья и враги. Противостояние между мичуринцами и вейсманистами в 1946-48 гг. отчётливо выявило мировоззренческие позиции и социально-политическую ориентацию каждой из сторон. Дополнительный свет на эти позиции и ориентацию пролила проводившаяся во второй половине 1940-х гг. кампания против космополитизма. Если, например, лидеру вейсманистов Жебраку одному из первых пришлось "каяться" на суде чести за антипатриотические поступки, то академик Лысенко регулярно прославлялся в отечественной прессе как учёный-новатор и патриот своей страны.
"Правда", 3.X-1948 г.
В результате, оценки и отношение в обществе к обеим группам ещё сильнее поляризовались. В целом, мичуринцев и вейсманистов продолжали поддерживать те же социальные слои, что и раньше, только теперь их выбор стал более осознанным и определённым.
Чисто количественно, сторонники вейсманистов составляли ничтожное меньшинство по сравнению со сторонниками мичуринцев. Однако они были гораздо сплочённее и организованнее.
В первое время после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года патриотические круги в информационных структурах оказывали мичуринцам действенную поддержку. Статьи, разъяснявшие идеологическую подоплёку вейсманизма, появлялись на страницах центральных газет и популярных журналов. Ряд публикаций на эту тему прошёл в печатных изданиях армии и госбезопасности: статьи А. Опарина "Знаменосец передовой советской науки" ("Красная Звезда", 1948 г., 30 сентября), Ф. Дворянкина "Мичуринская биологическая наука и борьба с идеализмом" ("Пограничник", 1948 г., № 18) и другие.
Разумеется, все эти статьи были написаны, в условиях партийной цензуры, на эзоповом языке, но, отбросив марксистскую и "антибуржуазную" риторику, каждый русский офицер или сотрудник госбезопасности мог понять смысл происходящего.
С другой стороны, либерально-космополитические круги и троцкистские элементы вынуждены были, в условиях открытой поддержки Лысенко и мичуринцев со стороны Сталина, некоторое время избегать их публичной критики. Они сосредоточились на малозаметной работе по продвижению своих кадров в научно-административные органы и редакции журналов.
Постепенно, однако, дружная поддержка мичуринцев в обществе ослабла и размылась. Одной из причин этого была присущая русским людям скромность, их неумение, да и нежелание заниматься саморекламой. Другой причиной была известная беспечность и несобранность русского народа, нередко теряющегося перед бесцеремонным натиском тесно сплочённых корпоративных групп и неспособного, без сильной организации и авторитетного вождя, дать им отпор.
Противоположная сторона, тем временем, усилила скрытую пропагандистскую работу среди учёных и общественности. Уже тогда в ней начали применяться приёмы, столь характерные для кампании диффамации против Лысенко и мичуринцев в 1960-80-х гг. Например, делалось следующее. Сначала среди "своих" и как бы под секретом распространялись слухи о сотрудничестве Лысенко с НКВД, о его причастности к арестам ВИРовцев в 1930-х гг., в том числе к аресту Вавилова. Затем на это намекалось в разговорах или публичных выступлениях. Избежать этого ядовитого информационного воздействия могли только те, кто хорошо разбирался в приёмах идеологической войны, чёрной и серой пропаганды ― но таких было не слишком много. Именно поэтому либерально-космополитической "группе поддержки" вейсманистов постепенно удалось не только склонить на свою сторону часть общественности, но и вовлечь в свою деятельность немалое число учёных-патриотов. Так, например, коллективное письмо против Т. Д. Лысенко в ЦК КПСС в 1955 году подписали не одни лишь представители "демократической интеллигенции", но и выдающиеся русские учёные, среди которых был даже академик И. М. Виноградов.
После марта 1953 года общество в своём отношении к "проблемам биологии" (которые, собственно, были больше проблемами идеологии) разделилось на две части: небольшую, но тесно сплочённую и очень энергичную группу либеральной интеллигенции, сочетавшую громкие восхваления в адрес своих протеже с призывами к "единству мировой науки", а партийно-политические интриги с диффамацией оппонентов, и "молчаливое большинство", постепенно теряющее как понимание сути происходящего, так и интерес к этой теме.
Дальнейшее расхождение
После сессии ВАСХНИЛ 1948 года мичуринцы, в соответствии с основной целью своей программы, продолжили изучение методов направленного изменения наследственности растений путём изменения их условий жизни. Наиболее значительным достижением мичуринской биологии стало создание в 1950-60-х гг. В. Н. Ремесло на Мироновской станции высокоурожайных сортов озимых пшениц преобразованием из яровых с помощью изменения температурного режима.
Вейсманисты, чьи финансовые возможности после сессии 1948 года сильно уменьшились, а большинство программ было приостановлено, продолжали изучать физико-химические, молекулярные механизмы наследственности и ставить опыты по прямому воздействию на генетический аппарат разных мутагенов, прежде всего радиоактивных веществ. Т. Д. Лысенко относился к этим экспериментам отрицательно.
И по научным, и по методологическим, и по мировоззренческим принципам оба направления, с течением времени, всё дальше расходились между собой.
Общество; идеология; наука (два мира ― две идеологии)
Направление развития науки определяется целями, которые ставят перед собой социальные системы, обеспечивающие деятельность учёных в обмен на выдачу ими некоторых интеллектуальных продуктов. В зависимости от тех или иных целей социальных систем, в них получают развитие те или иные области научного знания. Постановка целей ведёт к разработке соответствующего понятийного аппарата; поиску законов Природы, действующих в данной предметной области; построению научных теорий; в конечном счёте ― определению способов достижения этих целей. Таким образом, поставленные обществом цели и задачи определяют путь развития науки. Например, социальная система, ставящая перед собой как одну из целей производство качественных продуктов питания для всего народа, будет развивать области биологических и сельскохозяйственных наук, способные решать такие задачи. С другой стороны, в олигархических системах, особенно тех, которых проповедуют существование ценных людей и наследственных рабов, будут ставиться задачи массового производства дешёвой фальсифицированной или трансгенной продукции для "низших классов" и развиваться отрасли науки, содействующие решению этих задач. На определение направлений научного развития в социальной системе оказывает влияние господствующая в ней идеология, поскольку идеология представляет собой понятия и идеи, ведущие к достижению заданных социальной системой целей.
Формы заказов на научные исследования со стороны социальных систем могут быть разными. Так, в сталинском СССР направления научных исследований, как правило, определялись руководством страны прямо и непосредственно ― административно. На Западе заказы от финансово-политической олигархии на развитие тех или иных научных направлений являются, как правило, опосредованными ― через гранты и субсидии от фондов ― и соответствующие направления научных разработок либо поощряются, либо отсекаются олигархией (через экспертов в фондах) экономически.
Опосредованность социальных заказов на научное развитие может порождать иллюзию "независимости науки от общества", которая нередко используется в пропагандистских целях, в борьбе-конкуренции разных социальных систем. Например, после августовской сессии ВАСХНИЛ многие западные генетики-вейсманисты, недовольные её итогами, выступили с заявлениями, что "наука в СССР не свободна", что она является "прислужницей правительства". Но они не объясняли, насколько они сами "свободны" от тех, кто даёт им заказы и гранты, и не сказали, почему для науки хуже быть прислужницей правительства Сталина, чем финансово-политической олигархии Запада. В 1948 году последний вопрос был тем более актуальным, что совсем недавно на Японию были сброшены атомные бомбы ― по приказу не Сталина, а Трумэна, и по совету не "прислужников правительства" а "свободных учёных": "четверо видных учёных, входивших в состав правительственного совета по ядерным делам, Комптон, Лоуренс, Оппенгеймер, Ферми, рекомендовали использование атомной бомбы в войне против Японии".