Душа не пела
Погреемся в последних теплых лучах уходящего времени.
Вот и за моим окном в деревне — бабье лето. Вчера шел дождь, холодный ветер рвал клочковатый дым над трубой бани, летели бурые листья с вяза. Да, ушло лето… Но вот сегодня ласково и тепло греет солнышко, заблестели на изгороди нитки паутины, застрекотали в траве кузнечики. Хорошо сесть в затишке у сарая, погреться… Чирикали неунывающие воробьи, обследуя свои любимые застрехи. Вот и пара скворцов опустилась на скворечник, согнав воробьев. Скворцы летают теперь большими быстрыми стаями, но изредка, как сейчас, пара навещает свой домик. Сидят, чистятся, ревниво отгоняют других скворцов, умиротворенно поглядывают по сторонам с довольным видом счастливых родителей: «Ну, ребят женили, девок замуж выдали, все, слава Богу, хорошо…»
А ветер все-таки холодный. Последнее, нестойкое тепло.
«Накидаю целый подол внуков и буду нянчить та и песни спивать…»
Внуки были: Женя и Жора в своей хате — у Фили, два мальчика у Васи, два у Коли, приезжала Ольга с Ваниной Алей.
Но петь Епистинье не хотелось. Душа не пела. Время не радовало. Изредка заходила старенькая монахиня, шептала о нашествии антихриста и близком конце света. Рассеялись по свету монахини, кто умер, кто пристроился на работу в больницы, молодые повыходили замуж, иных сослали на Север; сломали монастырь, сносили церкви по станицам. Сама Епистинья ходила в церковь в Тимашевку украдкой, тихонько, чтоб помянуть Верочку, Федю, Михаила, скромно и тоже как бы украдкой справляли теперь в хате Пасху. Пришла какая-то другая жизнь.
От той большой веселой, поющей и звенящей музыкой семьи, которой Епистинья еще недавно любовалась за столом, остались только она да Мизинчик. Филя жил здесь же, но у него своя семья, он тоже оторвался… После кончины Михаила Николаевича к Епистинье сватались. Ну, может, сватались звучит немного не так, но, скажем, предлагали «жить совместно». Сначала она отказала зажиточному вдовцу Верменику, позже нашла убедительные, необидные слова и для Фадея, потерявшего жену… Нет, в этой жизни у нее был свой путь.
Саша-Мизинчик
Саша для всех в семье был все еще маленьким. Старшие его братья женились, работали, уходили служить в армию, а Саша еще как бы сохранял тепло прежней семьи, счастье детства.
Он любил, обняв маму за шею, сидеть у нее на коленях. «Така велика дытына, а сидишь на коленях», — шутливо укоряла его Епистинья. «Не насиделся еще», — смеялся Саша. Что делать — младшенький, баловень, любимец.
«Хлеб Епистиния Федоровна пекла отменный, вкусный, — рассказала Евдокия Ивановна Рыбалко. — Вынет из печи, а он пахнет, пышет жаром. Чесноком по корявой краюхе потрешь, солью посыплешь и с водой — вот и была наша вкусная еда. Гулять бегали с кусками хлеба в кармане. У Саши была поговорка: «От ведьма такая». Он любил из кабака (тыквы) кашу с молоком. А из кабака большого вырезал пугало, и ночью в середине зажигалась свечка. Ставилось на дороге, чтоб напугать девчат.
Саша дружил с Лидой Лукашевой в станице Днепровской. Она очень его любила».
Ну, конечно, в семнадцать лет любовь не бывает обычной, она — очень большая, необыкновенная, и память о ней остается на всю жизнь, особенно если судьба не пожалеет влюбленных, не соединит их. «Какой бы мы счастливой были парой, мой милый, если б не было войны!..»
Начиналась юность у самого младшего сына Епистиньи, у Саши-Мизинчика, пора свиданий, обжигающей ревности, сумасшедшей радости.
Переезд на хутор Первое мая
Летом 1939 года колхоз вернул Филе взятый взаймы саман, и начали строить новую хату на хуторе Первое мая. Этот хутор стоял в двух километрах от Шкуропатского, тоже протянулся вдоль речки Кирпилей. Но если на Шкуропатском огород Степановых подходил прямо к реке, то теперь участок отвели в другом ряду хат, через дорогу.
Понятно, что в одно лето невозможно построить и хату, и сарай, и погреб, и колодец, и многое другое, без чего нельзя вести хозяйство. Но когда более-менее готовы хата и сарай, можно переезжать, а обживать, достраивать, ремонтировать придется всю жизнь.
Много дорогих воспоминаний, лучшая часть жизни остались там, на Шкуропатском. Остались там, рядом с хутором, на кургане, и дорогие могилы: Михаила, Верочки, Стени, Гриши, отца — Федора, Акулины, других близких людей. Но это все же недалеко, не за семью горами, а в двух верстах.
Стали обживаться на новом месте: огородили хату и сад камышовой изгородью, вспахали огород. Очередной Шарик занял свое место в конуре у сарая.
Насажала Епистинья, как и на Шкуропатском, много любимых ею цветов. Украшали хату, подворье, радовали глаз красные, белые, чайные розы, лилии, пионы, чернобривцы.
Летняя печка, похожая на паровозик, установилась на подворье под молодой, только что посаженной шелковицей.
Саша стал ходить в школу-десятилетку имени Герцена в Тимашевке, но что-то не оказалось у него настроения учиться дальше. Сказались на душевном состоянии Мизинчика и кончина Веры, с которой вместе ходили в школу, и гибель Феди, и переезд на другой хутор, и переход в другую школу. Не закончив восьмой класс, Саша оставил школу и стал работать в колхозе.
Может быть, его увлекла азартная работа на земле брата Филиппа.
Шура о работе мужа в колхозе, о тогдашнем житье-бытье написала: «Филя на бидарке приезжал очень редко, ставил за двором, потому что если на бидарке, то ненадолго. Домой он приходил больше пеша, тогда не очень разъезжали, больше ходили пеша. В обед приедет, пообедает, когда время есть — по хозяйству. Когда ляжет отдохнуть, то ему ребята не дадут, как накинутся на него, бывало. Бабушка скажет: «Уйдите, пусть папа отдохнет», а он говорит: «Маманя, пусть. Они нас и так мало видят». Поиграет он с ними, и пошли на работу. Тогда мы рано уходили и поздно приходили. Работали от зари до зари, в особенности в уборку, с пяти часов утра и до двенадцати ночи. Уйдем — дети спят, и приходим — тоже спят».
22 апреля 1941 года газета «Правда» опубликовала снимок на первой полосе: Филя в большущей своей кепке стоит на пшеничном поле, пшеница невысокая, ведь еще весна. Подпись под снимком сообщала:
«Прекрасный вид имеет озимая пшеница на полях колхоза им. 1 Мая Тимашевского района Краснодарского края.
На снимке: комсомолец, бригадир второй полеводческой бригады колхоза им. 1 Мая Ф. М. Степанов осматривает посевы озимой пшеницы. Фото А. Галаганова (ТАСС)».
Как же не иметь пшенице «прекрасный вид», если работали от зари до зари, даже детей не видели?!
Холодный ветер
Казалось — пронесет, не будет войны. А как может пронести, когда целой системой глобальных ошибок, просчетов, преступлений «вождей» народов за последние полтора десятка лет война была ими «выпестована». План «Барбаросса» уже подписан Гитлером.
Колю и Васю часто приглашали поиграть на свадьбах; оба играли замечательно, а Вася со своей скрипкой, умением заставить людей плакать был просто знаменит в районе. Поэтому его пригласили играть в кинотеатре станицы Тимашевской.
Кинотеатр был тогда самым притягательным местом в станице. Новый фильм всегда был событием. Чтоб все успели посмотреть, его крутили по многу раз круглые сутки. На быках и лошадях приезжали группы с хуторов, «в культпоход». Спали в фойе на лавках, ожидая очередного сеанса.
Но безжалостная машина уже была запущена и тянула жизнь ближе и ближе к зубастой своей пасти.
В мае 1941 года и Василия, и Филиппа взяли на военные сборы.
Дорога на сборный пункт в Тимашевской проходила как раз через поля бригады Филиппа. Пшеница уже заметно выросла после того, как корреспондент снимал тут Филю. К уборочной Филипп рассчитывал вернуться. Много было дел и на хуторе, и дома. Не достроена даже хата — входная дверь открывалась прямо на улицу, ни веранды, ни крылечка, ни хотя бы простого козырька над нею от дождя.
Наступило лето 1941 года. Хутор жил летними заботами.
Епистинья варила борщи, лепила вареники, ждала к обеду Шуру и Сашу. Ближе к обеду подходила к калитке, спрашивала проходивших обедать соседей: «Галю, а мои далеко?» — «Еще в бригаде. Скоро придут». — «А то у меня вода с укропом кипит, хочу вареники кинуть».
Николай со своей плотницкой бригадой ремонтировал коровники, пока стадо в лугах.
Но уже в Литве Илюша со своим полком выехал на танке с «боекомплектом и всем необходимым для боя и жизни» на «промежуточный сборный пункт». Павлуша в лесу под Киевом выслушал приказ о досрочном присвоении офицерского звания без экзаменов и отбыл к месту назначения в Белоруссию. А в Белоруссии в местечке Кольно стояла часть, где командиром пулеметного взвода служил Ваня. Уже Филя и Вася на сборах призывников надели военную форму. Оба попали в Крым, но в разные части. Пять сынов Епистиньи догадывались — скоро война.