1
Геотермия вошла в жизнь Александра Каменских так, как иногда входит любовь. Сразу, внезапно и навсегда.
Это случилось на третьем курсе института.
Тогда он узнал: на Крайнем Севере существует самая удивительная в мире термальная аномалия.
Профессор бесстрастно объяснял, что по мере углубления в земную кору через каждые 33–35 метров температура повышается на один градус. В вулканических областях и там, где изливаются наружу термальные источники, температура растет гораздо быстрее.
Но есть уникальная область — район вблизи крошечного селения Уйсучан на берегу ручья Теплый, небольшого притока реки Анадырь. Здесь температура увеличивается на градус через каждые полметра.
И Саша ясно представил себе, как среди туманного мороза в белой бесконечности сопок течет незамерзающая речушка. Она парит, она всегда парит. Ее питают горячие воды, рожденные в недрах земли, необычные, воды. Они, как нигде, богаты кремниевой кислотой.
Через пять лет танкетка-вездеход подползла к стойбищу эвенков Уйсучан.
Тучи мошки затянули солнце. Непролазные поросли стланика. Оказалось, что стойбище брошено… Сыростью и болотными травами пахла земля.
Здесь Саша обосновался надолго. Сначала их было двое — он и Эдуард. Недавно приехали остальные.
Лелька навсегда запомнила, как вдруг окунулась в сумрак бесконечной ночи. Даже мороз не показался ей сильным.
Саша был предупредительно-внимательным, а Эдик немного резковат. На Большой Земле она слышала о них. И приехала сюда, как к знакомым.
Первая работа… И она, и Вадим явно волновались.
Ксения Михайловна успокаивала:
— Приедете, ознакомитесь. И начнете работать, как все.
Сама она, в ранней молодости потеряв мужа, много лет работала в геологических партиях. Минералогический анализ. В этой области она непревзойденный специалист.
Саша был очень доволен, получив телеграмму, что именно она согласилась ехать на Анадырь.
И сейчас, рассматривая Лелькину находку, Ксения Михайловна решительно сказала:
— К минералогии это отношения не имеет. Органика. Похоже на пластмассу или кремний-органику. Возможно, с примесью металлов.
— Это не проводник, — вставил Эдуард. — Скорее изолятор. Но ток…
Этот ток, бегущий по стенам, не дает покоя и Александру. И материал самих стен… Кристалл, отколотый Лелькой, прозрачный, твердый, непонятный… Наконец, свет… Это объяснимо… Радиоактивность. И вместе с тем интуиция говорит:
— Нет! Не радиоактивность! Другое!
Приходилось ждать, пока поправится, Вадим. Без него в походе трудновато.
За три дня снег стаял. И сопки сразу же оказались зелеными, лохматыми от распустившегося стланика. Они всегда в косых лучах солнца, всегда в легкой дымке. Дрема насытила даль, и воздух не шелохнется.
Лелька и Саша брели сквозь ожившую болотную траву… Между кочками кое-где белела наледь…
— Это замечательно. На глубине двух километров мы первые открыли аномальную полость. Магнетометрически она определяется абсолютно точно. Там вещество с несомненно магнитными свойствами. А плотность его чуть меньше единицы. Как же это может быть?
И Саша умолкает, думая о том, что магнетизм — прежде всего свойство железа и его окислов — тяжелых соединений.
Леля всматривается в расплывшуюся даль. Небо уже иное, без прежних необычных оттенков, но тоже затуманенное.
— И вдруг вот эти твои чешуйки… Ты понимаешь, что это может значить?
«Милый! Родной! Ученый чудак! Даже сияния этого не видишь. Как здесь много ключей! Неужели не слышишь, Саша, как их шум сливается с простором сопок?.. Есть же такие отрешенно-одержимые!»
Она любовалась молодым Сашиным лицом: гладко зачесанные волосы, широкий лоб… Бронзовые бицепсы спортсмена… Смотрит внимательно и ласково. Он, видимо, понял, что она не слушает.
— Удивительно прекрасный вечер. Эти белые ночи бесподобны…
Когда подходили к домику, увидели три застывшие фигуры… Ксения Михайловна полулежала в шезлонге и шила.
Вадим и Эдуард стояли с той стороны, где поднималась Луна.
Пройдет неделя — вторая, и тучи гнуса насытят воздух. Тогда не полюбуешься белой ночью. Не будешь дышать этой свежестью.
— До чертиков хорошо! — негромко бросил Эдуард.
Вадим не ответил. Он стоял с закрытыми глазами, подавшись телом вперед, как будто хотел бежать Луне навстречу
2
Ксения Михайловна соорудила два подобия водолазных костюмов с термоизоляционной прокладкой.
— Только в кипяток не лезть!
— Без особой необходимости никто не полезет, — ответил Александр. Но она не верила и ему. Сердцем чувствовала: жажда неизвестного возьмет верх над его рассудительностью.
Отправились в путь утром. Вернее, бесконечным утром, потому что летом всегда кажется: восходит солнце, так низко оно плывет над горизонтом. И очень свежо.
Вадим шел впереди. Теперь, хотя в этом и не было необходимости, он надел темные очки. Широко шагал, не оглядывался, но спиной чувствовал, как тоненькая Леля идет рядом со стройным, всегда элегантным Александром.
Саша ласково улыбается, а она говорит, как всегда быстро и непоследовательно:
— Сколько я ни нюхала — не пахнет! Это значит, они очень стойкие, нелетучие. Я помню в лаборатории у папы стаканчики с разноцветными порошками: и оранжевые, и красные — всех цветов от желтого до черного. И мне почему-то кажется, что наши пластинки и папины полиины — родственники.
Отец Лели, химик-органик, много лет работал над созданием высококачественных органических полупроводников, веществ, которые могут служить и источником тепла, и светиться, охлаждаться и нагреваться. Свою единственную дочь он пытался приобщить к науке. Но Лелька только фыркала.
— Не для меня! Не с моим характером эту кухню разводить!
Малиновые пластинки, гладкие и яркие, напоминали лабораторию отца — сложнейшие системы из колб, муфельных печей и стеклянных холодильников.
Петр Петрович Логинцев, человек очень общительный и энергичный, такой же непосредственный и немного сумасбродный, как дочь, всегда был чем-то увлечен.
Леля любила наблюдать, как он, подняв над головой колбу, победно потрясал ее содержимым или влюбленно всматривался в игольчатые кристаллы на дне. Он мог восторгаться всем: и дурно пахнущей смолой, и люминесцирующей тяжелой жидкостью, и отдельными кристаллами, иногда очень большими, выросшими в каких-то специальных условиях. Но особенно он любил сажу, черную, грязную сажу.
— Углерод-три. Понимаешь, это углерод-три — карбин?!! На Земле его нет. Но в спектрах далеких туманностей существует частица из трех атомов углерода. У нас он получен впервые.
Отец встряхивал пробирку и, приоткрыв пробку, высыпал порошок на воздух.
Тогда и Леля приходила в восторг. Матово-черный порошок сам вырывается, разлетаясь во все стороны, как будто каждый кристаллик — одноименный магнит и отталкивается от других.
Глубоко не вдумываясь в значение этих опытов, Леля понимала, что все это очень важно. И верила: из таких веществ будут строить электростанции, именно эти черные кристаллики, если не на ст. о, то во всяком случае на девяносто процентов, смогут улавливать энергию солнечного света.
Но это будет очень и очень не скоро. А Лельке нужен простор. Только широчайший воздух может дать ей чувство необычного. Как тогда, когда она мчалась по сверкающему насту. Навстречу просыпающемуся стланику. Ее даже подземелье не давило, она не боялась потеряться среди бесконечных галерей. Чувствовала — там неизведанное.
К полудню достигли знакомых сопок. На зеленой траве вспыхнул костер. Забулькала похлебка в котелке.
Ветер разносит дымок.
Лелька смотрит в небо. Оно сегодня совсем ясное.
— Мама говорит, — начала Лелька, — что есть планеты никакие. Это Меркурий. Там только камень и жар, холод и камень — больше ничего. Они не могут быть ни печальными, ни счастливыми. Им явно не повезло. Углерод остался минеральным, в виде карбонатов. Мама любит говорить о печальных планетах и о счастливых. Я расскажу когда-нибудь об этом. Сейчас я думаю: может быть, мама права и эти пластинки — частицы другой судьбы нашей Земли, судьбы очень печальной.
Впереди Лельки узкий луч фонарика. Для ориентировки он ей не нужен. Раз пройденным путем она может провести их в полной темноте.
Но луч пронырлив и любопытен. Он открывает поразительные вещи. У входа сияющие кружева из льда, такие тонкие и такие ажурные, что кажутся почти сверхъестественными… Причудливые драпировки опаловых натеков. Прямой туннель кончается горячим озером. Там пар заполнил подземелье. Темно и душно. Капилляры-ручейки вьются по стенам. То, что не успело сконцентрироваться, застыло у входа тончайшей хрустальной вязью.
Леля вела их в светящиеся гроты. Они тихонько, как в храм, вошли в сияющую пещеру.
Александр взглянул на индикатор. Радиоактивности никакой. Это и взволновало и обрадовало. Вот она, могучая интуиция. Интуиция — сила ученого. И она у него есть! И подгоняло нетерпеливое: почему?! Почему все светится вокруг?!! Лелька стояла рядом, в этом призрачном свете очень бледная. Ее пальцы, сжимающие потухший фонарик, слегка подрагивают, в узеньких плечах — сама решимость.
— Идем! Быстрее!
Но Эдуард наклонился у входа, прилаживая к недавнему сколу гальванометр. Вадим сосредоточенно заглядывает через его плечо.
— Постоянный! 75 вольт, — слишком громко говорит Эдуард.
— Только поэтому стены светятся, — прошептал Александр. — Тот же принцип, что и в лампах дневного света, — полупроводники. Пробы будем отбирать на обратном пути.
Ему, как и всем, хотелось идти все вперед и вперед — все дальше и дальше. И вместе с тем надо хоть в какой-то мере осмыслить увиденное.
— Кажется, я начинаю понимать, — продолжал Александр, — это карбид кремния! Но возможно ли?
Блестящая память Александра удерживает все.
На заре радио Лосев открыл электролюминесценцию. Карбид кремния под действием постоянного тока излучает очень приятный свет с коэффициентом полезного действия, близким к ста процентам. Но это свойство только очень чистого соединения. Как же оно может быть получено здесь? И откуда ток?
При первом посещении стены казались Александру ровными. Но теперь он рассмотрел выступы.
За одним скрылась Леля — юркнула, они не сразу поняли куда.
Узкая расщелина. Метра два отвесного спуска. Леля легко скользнула между стенами, но мужчины с грузом протиснулись с большим трудом.
Придерживая друг друга, они остановились на узкой, светящейся террасе. Под ними три такие же серо-голубые ступени. И темнота…
— Здесь не опасно, — ободряюще улыбается Леля, — высота ступенек метра полтора, спрыгнуть можно. А там, где темно, — опять туннель. Там очень мокро.
Они хлюпают по воде. Вода теплая, без всякого привкуса, без того дурманящего голову запаха.
Проход узкий. Со стен бежит. Идут бесконечно долго, неприятно продвигаться среди темной влаги. Впереди опять возникло голубое свечение.
Лелька останавливается, протягивает руку вперед.
— Это там… За поворотом.
Туннель действительно свернул. Перед исследователями открылся удивительный мир.
Гигантский грот с сияющими стенами. Низкое черное небо. Блики неровного света лежат на этом «небе», мертвом и блестящем от влаги. В центре грота бурлит гейзер, невысокий, шипящий, окутанный белесыми парами. Вода, упав на светящийся пол, растекается множеством ручейков. Эти ручейки притупляют сиянье камней. Вода с легким непрестанным шумом разбегается к стенам и где-то там исчезает.
— Вот они, вот они, смотрите, — шепчет Лелька.
Она набрала полную пригоршню разноцветных чешуек, но в ее руках они померкли, стали одноцветными.
Александр механически взял несколько штук. Но не мог отвести глаз от пола. Там камни светились неравномерно. И дело не в воде, которая легкой рябью скользила по ним. Такое впечатление, что от гейзера радиально расходятся полости, сложенные из разных пород.
— Что же ты не смотришь? — напомнила Леля.
Призрачный свет сейчас не устраивал Сашу. Он включил фонарик. И пластинки оказались не разноцветными, а все малиновые.
— Они в этом свете все кажутся разноцветными, — тихо Iговорит Лелька.
Саша изумленно взглянул на нее. И не узнал в этой притихшей девушке шумную Лельку. Оглянулся на ребят. Они тоже стали иными, немного ошеломленными, немного растерянными.
— Дело, видимо, не в свете, — негромко возразил Саша. — Вода — их среда. Там они полны движенья, «жизни», в них все время идут какие-то процессы. Вот и разное свечение. А в наших руках они мертвые.
Устало добавил:
— Отдохнем…
И только сейчас понял, что же самое удивительное в этом гроте. Исчезло эхо. Исчезла гулкость пещер. Как будто стены стали мягкими и приобрели способность поглощать звуки.
Сбросили вещевые мешки. И стояли, вслушиваясь в затихший мир.
Эдуард, вдруг что-то вспомнив, начал развязывать рюкзак, достал блестящую коробочку с матовым экраном. Александр одобрительно кивнул ему.
Через минуту обычным озорным голосом Эдик сообщил:
— Смею доложить — все в порядке. Никаких вредных газов в атмосфере нет: ни метана, ни окислов углерода, ни сероводорода. Разожжем костер…
— Нет! — остановил его Александр. — Пока не надо. Поужинаем всухомятку. В воздухе может быть органика. А прибор не улавливает, так как не рассчитан на нее.
Это очень неуютно: сидеть на камнях в однообразно сияющей пещере и есть холодную свиную тушенку.
После ужина разбрелись вдоль стен.
— Сколько их здесь! Сколько! — Саша сыпал сквозь пальцы чешуйки.
Лелька шла следом за Вадимом, но вдруг оглянулась. Вдоль противоположной стены, слегка вытянув руки вперед, согнувшись, неуверенно двигался Эдуард.
— Вадик! Посмотри, как призрак… Мы все здесь похожи на призраков.
На сияющем фоне фигуры людей казались черными, резко очерченными и очень уж неестественными.
— Тогда, одной, мне не было так страшно.
Вадим повернулся к ней.
— Ты устала очень, пойдем отдыхать.
— Утро вечера мудренее, — встретил их на таборе возглас Эдуарда. Он ворочался на камнях, стараясь поудобнее улечься в спальном мешке.
Саша не раз ночевал среди гор. Он любил бодрствовать у костра. Но всегда засыпал с трудом. Подолгу лежал, вглядываясь в звездное небо, вечно меняющееся, вечно другое. Неодолимое чувство беспредельности мира охватывало его. И он — частица этой беспредельности, и свежий ветерок, и насыщенный шорохами воздух.
Но сейчас небо давит своей чернотой и мертвенной неподвижностью. Все те же блики лежат все там же. Пропитанный парами воздух не шелохнется. Все так же глухо урчат ручьи, стекая к стенам.
Потолок давит каменной тяжестью. Он кажется низким, хотя до него метров двадцать. Пещера очень длинная и широкая. Потолок один не светится, а отражает отблески. Александр заметил, что отблески подвижны в центре, над самым фонтаном. Там все клубятся и клубятся округлые облака, такие мутно однообразные, усыпляющие.
— Кремнистые источники, — вспоминает сквозь сон Александр, — уникальное явление. Они известны только на Дальнем Востоке. Содержат в себе кремниевую кислоту. Но в каком, виде? Она в воде не растворяется. Коллоидная… В щелочной среде она не может быть коллоидной… А эти воды только щелочные…
Саша не помнит, чем кончился спор ученых. Но точно знает — такая вода излечивает многолетние застаревшие экземы… А какая же связь между этой водой и карбидом кремния, между коллоидной кремневкой и малиновыми чешуйками? Наверно, прямая.
«Ток-ток-ток», — отчетливо процокало что-то.
Звук шел из жерла гейзера.
Потолок сразу изменился, вернее его центральная часть. Туманные облака исчезли.
«Ток!» — четкая полоса пробежала по бликам.
«Ток!» — мелькнула вторая.
«Ток!» — третья…
— Что это? Боже мой! Что это? — Лелька села в своем спальном мешке. Саша увидел ее синевато-бледное лицо и широко открытые тревожные глаза. Не помнит, как оказался рядом. Обнял ее плечи сквозь упругий мешок, прижал к себе.
«Ток!» — повторяло что-то. И серовато-черная раздвоенная линия прочерчивала потолок. Саша сильнее прижал к себе Лельку. Так продолжалось минут двадцать. И все утихло. Опять в мягкой тишине одно, урчанье воды. Да ставшие привычными облака отражаются в камнях.
Леля зябко вздрагивает.
— Успокойся, — шепчет Саша, едва касаясь губами ее щеки.
— Я не боюсь. Иди к себе…
Он не решается ее оставить. И понимает; ему сейчас не место рядом с ней. Очень возможно, ребята не спят. Они догадываются… И пусть убедятся! Он должен уйти…
— Спи спокойно, моя родная. Слышишь? Все тихо. Спи…
3
За время сна ничего не изменилось. Как будто странные тени не бороздили потолок и гейзер не щелкал.
Утро оказалось точно таким же, каким был вечер. Подземный мир не знает дня и ночи.
Сон не принес отдыха. Даже всегда спокойный Вадим казался раздраженным. Он очень долго растирал полотенцем лицо и шею…
— Ты знаешь, что ночью было? — подошла к нему Лелька.
Он не смотрел на нее.
— Здесь все может быть!
Леля смутилась. А Саша, резко подняв голову, в упор взглянул на Вадима. Вадик выдержал его взгляд. Но он был на пять лет моложе и всего-навсего техник!
— Заглянем побыстрее в эту водичку, — сквозь зубы процедил Эдуард, — чем раньше сделаем, тем, вероятно, будет лучше.
К источнику подошли все вместе. Александр и Вадим в водолазных костюмах, Леля и Эдуард — в дождевиках.
Выход паров из воды был очень странным. Он не похож на конусы обычных гейзеров. Круглая скважина диаметром метра в два. Ее края чуть-чуть возвышаются над полом пещеры. От стенок скважины, как продолжения радиусов, расходятся утолщения. Они идут сквозь весь грот. Это те самые полосы разных пород, которые уже отметил Александр. Горячая вода все время бурлит, переливаясь через край, а рвущиеся из глубины пары создают иллюзию фонтана.
Эдуард отобрал пробу на анализ.
— Кремневки много. Суммарная органика- двадцать три грамма в литре. Раствор мутный. Похоже на коллоид.
Проверили напряжение… Тока нет… Вадим и Александр стояли рядом, оба в неуклюжих костюмах, в шлемах, сквозь которые невозможно рассмотреть лицо. Как горб на спине, у каждого возвышается окси-преобразователь, превращающий воду в кислород для дыхания.
— Веревка — сколько метров? — глухо прозвучал голос Александра.
— Двести, — ответила Леля.
— Ну, что же… Должно хватить…
Он продернул конец страховочной веревки в петлю у самого ворота.
— Нет, — шагнул к нему Вадим, — я пойду первым…
Вадим волновался.
Александр смотрел на него так, как будто видел впервые, но пальцы, завязывающие узел, остановились.
— Я физически сильнее вас, — быстро продолжал Вадик, — я занимался аквалангом… И спелеолог… немного… И потом… вы руководитель… И не вам рисковать…..
Александр презрительно бросил:
— Если есть риск — никто идти не может… — И все так же смотрел на Вадима. Но узел развязывал.
Лелька не старалась вникнуть в смысл этих слов. Но ее больно резанула уничтожающая улыбка Эдика. К кому она относится?
Но Эдик уже стал самим собой — непроницаемый остряк. Он перебросил конец веревки на спину Вадима.
Вадим спустил ноги в скважину и, придерживаясь руками за края, начал погружаться. Но оказалось, что это не так легко сделать. Пары, с силой прорываясь сквозь толщу воды, толкали человека вверх. Тогда Вадим, прижавшись к стене, начал сползать по ней. И исчез в мутно-бурлящем жерле. Из глубины даже тени не пробивались. Только веревка стремительно скользила и рукоятка лебедки, чуть поскрипывая, быстро вращалась. Лелька мельком с непонятной обидой взглянула на Сашу. Он стоял, перегнувшись в кратер, очень злой, чем-то оскорбленный.
Максимальная продолжительность первой разведки 20 минут.
Они не отрывали глаз от бурлящей поверхности источника. Пары промочили одежду, ручьями бежали по лицу.
Отсюда, от центра, пещера казалась иной. Сквозь туман пробивалась ее синяя даль, как будто обретшая бесконечность.
Лебедка зловеще умолкла… Веревка в кратере бессильно заполоскалась.
— Поднимай! Крути! — крикнул Саша. И еще сильнее согнулся над скважиной.
Эдик нажал на рукоятку… Но блестящий жгут капрона не натягивался.
Лелька вскрикнула.
Скважина вместе с парами вытолкнула к их ногам оборванный конец.
Саша схватил его, продернул сквозь кольцо у шлема и начал судорожно завязывать.
— Осторожно! — сдавленно прошептал Эдуард.
Саша поспешно и, может быть, слишком резко ринулся в кипящий колодезь.
Лелька опять слабо вскрикнула.
Тело Александра беспомощно барахталось. Чтобы противостоять могучему потоку, нужна была сила Вадима. Наконец Сашу прибило к стене.
Он полулежал несколько мгновений неподвижно… Эдуард, обжигая пальцы, ухватил его плечи. Но Саша отстранился…
— Все хорошо… Немного отдохну… Ножом бей… в дно кастрюли… Вода… хороший проводник звука…
Лелька бежала к табору, лихорадочно соображая: «По этим ударам Вадик сможет ориентироваться… Единственная связь…» Когда вернулась, Саша начал погружаться. Это давалось с большим трудом.
Лелька била ножом в дно кастрюли… Глаза застилали душные пары… «Навечно преданный Вадик… Всегда со мной… Чуть ли не от самой колыбели… Не захотела кончать десятилетку — и он ушел в геологоразведочный техникум…»
Очень скоро потревоженная вода вышвырнула беспомощное тело Саши.
Хорошо, что скважина неширокая. Эдуард без труда ухватился за него, приподнял…
Молодой руководитель экспедиции лежит на камнях, уже без скафандра и без шлема. Багрово-красное лицо… прерывистое дыхание.
А Эдик быстро и ловко натягивает на себя Сашино водолазное снаряжение.
— В самой скважине его нет, — едва шевелит распухшими губами Саша, — она простирается вниз метров на полтораста, а потом, как воронка, суживается…
Эдик молчит, затягивает шлем.
— Невозможно было… — почти без дыхания продолжает Саша. Но в этот момент яростно и четко прозвучало:
«Ток! Ток!»
И клубящиеся пары замерли.
Что-то темное поднялось из глубин.
— Вадик! — не помня себя крикнула Лелька.
Это был он…
Вода в кратере застыла. Снизу ее больше не толкало. Вадим начал погружаться. Но Эдуард уже рядом. Подтолкнул тело друга к Лельке. И она вытащила Вадима из жерла.
Лелька сняла его шлем. Такая же багровая краснота на лице, как и у Саши… Тело горячее. Очень горячее. Невозможно понять: дышит ли…
И вдруг закричала:
— Дышит! Дышит!
Саша облегченно улыбнулся.
4
Поклажу оставили в пещере. Саша с трудом передвигался сам. Вадика несли. Лелька часто прижималась ухом к его груди: бьется!
Выбрались из мрака, кажется, в полдень. Солнце искоса освещало лаз. Но не солнце воспринималось, как главное, а живая зелень травы, свежие запахи воздуха, подлинная бескрайность неба. Устроили поудобнее Вадима. Саша тяжело опустился рядом. Он лежал, вытянувшись всем телом, всматриваясь в небо. И казалось… Вся невиданная свежесть этой бескрайности падает на него.
Эдуард пошел назад, во мрак и духоту, к зловещему урчанью гейзера. Спальные мешки и еду принести надо.
Лелька прикладывала мокрую косынку к пылающему лбу Вадима. Косынка моментально сохла.
— Рот смачивай, — сказал Саша.
Он сам все пил и пил ледяную родниковую воду, болью отдающуюся в зубах. И никак не мог напиться.
Эдуард вернулся ночью, когда гора прикрыла солнце.
— Надо срочно вызвать вертолет, — в десятый раз повторял Александр мучившую его мысль.
Но до лагеря, до желтенького домика-теремочка, где ждет их Ксения Михайловна, такой бесконечно долгий путь!
Жадно пили пахучий чай. Александр тоже привстал и полулежа наливал себе кружку за кружкой. Вдруг слабый возглас:
— Леля! Ты?
Глаза Вадима, сейчас широко раскрытые, смотрели в серое небо.
Лелька, расплескав на колени кипяток, поставила кружку.
— Ты?
Нет! Не показалось!
— Вадик! Вадик! Я здесь! Я здесь!
И тогда он по-настоящему увидел ее. Повел глазами по сопкам, по небу. Чуть улыбнулся.
— Значит, все…
— Тебе больно? Тебе больно? — спрашивала Лелька.
— Нет! Не больно! И не было больно. Только душно.
И вдруг спохватился.
— Как достали меня? Думал — все…
— Ты выплыл, — захлебывалась Лелька словами, — сам выплыл…
— Выплыл… — повторил он. — Не помню.
— А что помнишь? — тихо спросил Александр.
— Не надо! Не надо! — резко крикнула Лелька. — Не надо вспоминать.
— Мне не тяжело, Леля. Наоборот, должен быстрее рассказать. Только… Приподнимите меня… немного… И воды, холодной…
Он старался пить мелкими глотками, смачивая пересохшие губы, язык… Но настрадавшийся организм сам тянул влагу. Вадим жадно хватал воду, проливал ее… Его лицо начало заметно бледнеть. Закрыл глаза… Лежал так долго… Резкий ветерок прорвался в распадок.
— Хорошо, — шепнул Вадим, — хорошо… Еще бы дождик…
Леля осторожно брызнула ему в лицо холодными каплями.
— Завтра… смогу идти… сегодня… отдохнем… здесь… расскажу…
Он все так же жадно пил ледяную воду и медленно говорил.
— Узкая расщелина… расширяется… Кажется, море горячей воды… До ста градусов… а то и больше… Много растворимого, что не кипит… Или давление повышено… Дна не достал… Шел под потолком… Тяжело в этом костюме… Изоляция слабая… Необходимо особое термонепроводящее снаряжение… Там не темно… свечение то голубое… то фиолетовое… О… нет… Это не просто вода… в скалах… Это новый мир… И этот мир красив… Скал… Камней… Нет… Они исчезли… Снизу поднимаются лапчатые гигантские пальмы. Блещут отраженными огнями… Тонкие лианы вьются в воде… Как они существуют в кипятке… Не знаю… Или я не смог понять, что вокруг… И подгоняю — под наземные образы… Наверно, я очень увлекся… Опомнился… Веревки нет… Попробовал выбраться из зарослей… Но они оказались кругом… В этот момент услышал звон… Не понял откуда… Сколько там твоих чешуек, Леля… Они меня спасли… я… потерял ориентацию… Но догадался… Эти чешуйки все время кружатся., в водовороте… Отдаться их току… Может быть… он вытолкнет… И вдруг твой шепот, Леля: «Вадик!» Как будто ты стоишь рядом… И понял, что звон — ваши сигналы… Поплыл на него… Последнее, что помню…
Вадим замолчал. Товарищи не двигались и тоже молчали, боясь помешать вспомнить.
Тучи сгустились в небе. Вот-вот хлынет дождь… Ветер завертелся по табору, раздувая дым, поднимая золу…
Вадим ничего не замечал. Он старался прислушаться к чему-то внутри себя и осознать это «что-то»… Зрительно он помнит что-нибудь? Почти ничего… Только какие-то блестящие иглы или полосы. На фоне разноцветных стеблей они кажутся темными. Звуки? Нет! Тишина! Он напряженно прислушивался. Звонкие удары — единственная связь с жизнью. Он уверен: ничего не прозвучало. Запахи? Как они могут проникнуть в скафандр?!!
И вместе с тем он уверен — в сознании что-то осталось. Как неясный зов во время болезни, как тревожный сон…
— Не могу выразить… что помню… Но, если оно встанет еще раз — узнаю безошибочно…
От последних слов или, может быть, от уверенности в этих словах Вадим разволновался. Лицо опять покрылось багровой краснотой. Леля вытерла его лоб и щеки мокрой косынкой.
— Не надо! Не надо вспоминать! Вспомнишь потом…
Налетел дождь.
Вадим не позволил занести себя в палатку. Он лежал на спине, подставив лицо живительной влаге. Воспаленными губами ловил крупные капли.
— Хорошо! Вот это хорошо!
И забыл о том, что так мучительно хотел восстановить.