Это была не обычная подпольная организация. Строилась она по интернациональному принципу. Низовыми ее ячейками (группами) являлись национальные объединения: французская (самая массовая), польская, румынская, сербская, греческая и английская. Руководящим центром всех этих групп была Иностранная коллегия, в состав которой входили: Е. К. Соколовская, В. А. Деготь, Я. Л. Елин, М. Штиливкер, француженка Жанна Лябурб, румын Альтер Залик, польская коммунистка Гелена Гжелякова, сербский коммунист Стойко Ратков, греческий коммунист Анатас Иоаниди и др.

Иностранная коллегия делилась на два отдела: литературно-издательский, который выпускал газеты и листовки на иностранных языках, и агитационно-организаторский, ведавший устной агитацией и пропагандой. Строгого деления работников по этим двум отделам не было, так как на практике одному и тому же товарищу приходилось работать в редколлегии газеты и проводить беседы среди солдат интервентов.

Такая структура организационного построения Иностранной коллегии вытекала из конкретных задач, стоявших перед нею, и из условий работы в подпольи. Нельзя не учитывать того, что в Одессе находились 13 контрразведок (не отделений, а именно контрразведок), каждая из которых охотилась за большевиками, а шесть из них «специализировались на вылавливании агитаторов-интернационалистов», как отмечалась в одном из донесений в штаб Деникина.

Многообразны были формы и методы работы Иностранной коллегии. Помимо издания газет и листовок, широко велась устная пропаганда и агитация. Работники Иностранной коллегии проникали в воинские части и на корабли интервентов; проводили с солдатами и матросами беседы; приглашали их в семьи рабочих; устраивали вечера танцев, на которых вручали солдатам и матросам газету «Le communiste» и воззвания.

Группа подпольщиков вела агитацию в войсках интервентов под видом переводчиков, мастеров по ремонту часов, правщиков бритв, разноcчиков-продавцов. В казармы подпольщики проникали в качестве электромонтеров, водопроводчиков. На средства местной буржуазии для интервентов в Одессе издавалась газета «Франция» на французском языке. Многие продавцы этой газеты вместе с нею распространяли «Le communiste».

Непосредственно Иностранной коллегией руководил областной комитет партии. Кроме Иностранной коллегии, под его руководством работали городской и пять районных «комитетов партии, военно-революционный комитет, редколлегия газеты «Коммунист», издававшаяся на русском языке.

Какую же роль играла в Иностранной коллегии Елена Соколовская?

В начале 20-х годов Елена Соколовская написала «Заметки о Южном подполье» и «Историю Иностранной коллегии». В предисловии, написанном на французском языке, указывалось, что эти работы «публикуются, так как мы сознаем ту важность, которую они могут иметь для истории революционного движения пролетариата в России, а также из-за их литературной ценности». Но в печати ни «Заметки о Южном подпольи», ни «История Иностранной коллегии» не появились (во всяком случае обнаружить их публикацию мне не удалось), сохранились только рукописи .

Ознакомившись с рукописями Соколовской, группа активных участников борьбы за власть Советов в Одессе в 1925 году писала в коллективном письме: «В интересах более полного представления этой маленькой картины большой революционной работы, мы должны рассказать о деятельности товарища Елены Соколовской, их автора, во французской коллегии. Мы можем сказать, что она была душой этой организации. Литературная работа так же, как и техническая работа, хорошая организация так же, как и пропаганда,— все это несло на себе следы ее энергии, ее справедливого, обдуманного и в то же время горячего духа. Если мы не осмеливались ничего решать без ее мнения, это происходило совсем не потому, что она представляла среди нас областной комитет, а потому, что это мнение, в большинстве случаев, было решающим.

Пусть эти страницы будут стимулом и поддержкой для тех, кто их прочитает, примером смелости, идейности и самопожертвования». (Подчеркнуто в рукописи. В. К.).

Сама Елена не раз говорила, что в период англо-французской интервенции до ареста и гибели Ласточкина она главное внимание уделяла деятельности Иностранной коллегии.

Работа в Иностранной коллегии отнимала действительно много времени и сил у Елены. Но это не все. Круг обязанностей этой неутомимой революционерки был необычайно широк. Как секретарь областного комитета партии, она ведала налаживанием конспиративной работы, установлением связей с подпольными большевистскими организациями других районов и городов. Кроме того, она активно работала в редакциях газет «Коммунист» и «Le communiste», писала статьи, листовки и обращения к солдатам и матросам. На ее ответственности было распространение нелегальной литературы на территории Одесской области и доставка ее в Николаев, Херсон, Елисаветград, Измаил, Севастополь и другие города. Связь с крымскими большевистскими организациями поддерживалась через брата В. И. Ленина — Дмитрия Ильича Ульянова, который работал врачом в Евпатории и был одним из руководителей революционного движения в Крыму.

Видный деятель Коммунистической партии и Советского правительства Я. А. Яковлев писал, что его в Соколовской поражало чудесное сочетание внешней беспечности с глубокой вдумчивостью, радостного наслаждения жизнью с большой выдержанностью и поглощенностью делом.

«Маленькая, изящная, хрупкая,— писал Яковлев,— с всегда смеющимися лукавыми зеленовато-карими глазами, по внешнему виду так не похожая на стойкого революционера. Но какое мужественное, какое героически-самоотверженное сердце скрывалось под этой внешностью. Всегда на посту, всегда спокойная, в любой момент готовая взять на себя самую трудную, самую опасную работу».

Эти проникновенно теплые слова о Соколовской были написаны тогда, когда Яковлев находился на подпольной работе в Киеве и Харькове, и ему как представителю ЦК партии приходилось изредка встречаться с Соколовской. Несколько лет спустя Елена станет женой Яковлева, и они вместе пройдут свой жизненный путь.

Некоторые авторы статей, посвященных Елене Соколовской, пишут о том, как она распространяла нелегальные газеты и листовки, расклеивала на видных местах воззвания и обращения областного комитета партии, выступала на многочисленных митингах.

На самом деле этим Соколовская, как и Ласточкин, и другие руководители подпольной организации не занимались и не могли заниматься. Обязанности распространителей нелегальной литературы и расклейщиков листовок и воззваний выполняли другие лица, в большинстве случаев комсомольцы, рабочая молодежь. Что касается митингов в нашем представлении, то в условиях подполья их вообще почти невозможно было проводить. Тогда практиковались летучие сходки (как при самодержавии). «Вместо массовых митингов мы восстановили летучие сходки, которые заканчивались раньше, чем полицейские или другие карательные органы успевали узнать о них»,  — писала Соколовская.

Летучие сходки проводились на заводах и фабриках, в воинских частях, на кораблях, в деревнях. Для проведения сходки в подпольи в выделялась специальная группа работников. Изредка их проводили Ласточкин, Соколовская, Клименко.

Вот как, например, проходило собрание рабочих консервной фабрики накануне 9 января 1919 года. Собрание было назначено сразу же после окончания работы. На собрание пришли Ласточкин и Соколовская. В столовой собралось очень много рабочих. На всякий случай опустили шторы, а заводская ячейка у входа на фабрику выставила пикет. Не избирался президиум, никаких записей не велось. Участники собрания разбились на две группы и началась беседа.

«Я помню,— писала Елена,— что тогда рабочие больше всего интересовались Советской Россией, организацией производства и всевозможными бытовыми вопросами». Участники беседы спрашивали, как живут рабочие в городах, где установлена Советская власть, какую они получают заработную плату, кто управляет фабриками и заводами, какое положение на фронте, далеко ли от Одессы находится Красная Армия. Соколовская, сидевшая в кругу рабочих, отвечала на все эти вопросы и в свою очередь интересовалась их жизнью, работой, участием в профсоюзах, порядками на фабрике. Ласточкин беседовал со своей группой рабочих.

В конце беседы обе группы объединялись. С краткой речью о методах борьбы с интервентами и белогвардейцами выступал Ласточкин.

Вспоминая об этом собрании, Соколовская рассказывала:

«...Мы, загнанные в подполье и стоящие под дулом винтовки и надзором белогвардейской охранки, мы все-таки имели возможность днем совершенно свободно пройти на эту фабрику, причем, я знаю, что администрация этой фабрики была осведомлена о нашем приходе, ибо рабочие заранее заявили, что к ним-де придут товарищи из большевистской партии, которые хотят с ними говорить и, чтобы об этом никому не сообщалось. И администрация действительно молчала».

Бывали, конечно, и более сложные положения...

Однажды на рассвете Соколовская заканчивала статью для очередного номера «Коммуниста»; вдруг в дверь громко постучали. Обычно, строго соблюдая правила конспирации, Елена не держала у себя на квартире ничего, что могло бы ее скомпрометировать, но на этот раз, как на грех, захватила с собой все расписки, чтобы отчитаться перед областкомом за подотчетные денежные суммы. Едва успела она засунуть эти расписки в пружины матраца, как стук снова повторился. На пороге стояли пять белогвардейских офицеров. Заняв все ходы и выходы, они стали переворачивать квартиру вверх дном. Когда стали ворошить кровать, из матраца выпали расписки и другие документы о расходовании партийных средств.

— Что это? — поинтересовался офицер, руководивший обыском.

— Не знаю, до меня здесь кто-то жил,— спокойно ответила Соколовская.

— А может, это бумаги ваших знакомых? С кем вы водите знакомство?

— Мои друзья — курсистки, студенты. Есть и знакомые офицеры.

— Вас знают и матросы,— сказал офицер.

Соколовская поняла. Накануне в областной комитет прибыл из Тирасполя матрос, которого в организации знали под именем Кости. Он заявил, что его задержали полицейские, которые требуют крупный выкуп, и попросил денег. Этому никто из подпольщиков не поверил. Поручили двум товарищам перепроверить сообщение Кости. Было установлено, что Костя, став на путь предательства, шантажирует комитет. Он мог провалить многих, поскольку знал некоторые явки и работников комитета. Пришлось поручить дружинникам устранить изменника. Однако этот ночной обыск убедительно говорил о том, что он уже успел сделать свое черное дело. Надо было выпутываться, чтобы самой избежать ареста и предупредить товарищей об опасности.

— Меня знают матросы? — сделала удивленное лицо Елена. — Это какое-то недоразумение. Стану я якшаться с матросами, когда за мной ухаживают офицеры. И Елена назвала несколько фамилий известных белогвардейцев.

Ничего не найдя, контрразведчики хотели все же арестовать Елену. «Но когда офицер показал ордер,— рассказывает Елена, то подпись почему-то была закрыта, а было сказано, что поручается произвести обыск у Елены Кирилловны Светловой. Я сказала, что у них есть ордер только на обыск». Тут энергично вмешался хозяин квартиры, ненавидевший белогвардейцев. Он решительно вступился за Елену, подтвердив, что он лично готов поручиться за добропорядочное поведение девушки и ее лояльность по отношению к существующей власти. «Старший среди офицеров,— писала Елена,— немного сконфузился и предложил хозяину дать за меня расписку, каковую он и дал». Офицеры сложили расписки в портфель и удалились. А через два часа посыльный принес Соколовской портфель со всеми отобранными у нее бумагами и с запиской такого содержания: «Во-первых, мы щадим вашу молодость, а во-вторых, вы, конечно, мало замешаны, и пока мы вас оставляем, но берегитесь таких друзей, как матрос Костя».

Как объяснить столь необычный поступок контрразведки? Сообщение Соколовской на заседании комитета о случившемся вызвало серьезную озабоченность у подпольщиков. Кое-кто утверждал, что поступок контрразведки можно объяснить тем, что в ней имелись офицеры, сочувствующие большевикам. Ласточкин высказал мнение, что сделано это было явно с целью. Оставив Елену на свободе, контрразведка рассчитывает, что ей удастся выследить всю организацию.

Соколовской все же удалось узнать, кто ей написал записку и почему ее не арестовали. Записку написал офицер Орлов, сообщили подпольщики, связанные с контрразведкой. «Мне сказали,— рассказывала Елена, что он меня оставил для того, чтобы проследить через меня всю организацию».

Елене пришлось оставить квартиру.