Трагедии начались до взрыва
— За маленькую, но Империю! — любил произнести тост во время приезда гостей командир дивизии Михаил Кузнецов.
Северный флот владел искусством создания фасадов в совершенстве, я пишу только о том времени. У Седьмой дивизии блестящим был не только фасад. На фоне всеобщей разрухи страны, уничтожения кораблей и ремонтных баз дивизия умудрялась выходить в море, поддерживая свою боеготовность всеми средствами.
Империя держалась на связях контр-адмирала Михаила Кузнецова и упорстве и креативности начальника отдела воспитательной работы, капитана 1 ранга Ивана Нидзиева. Седьмая раздражала не только Первую флотилию, но и весь Северный флот. Какие бы козни не строила Первая флотилия — Седьмая умудрялась остаться на плаву, неизменно побеждаяя на учениях.
За техническую сторону работы 7 дивизии отвечал начальник штаба. капитан 1 ранга Владимир Багрянцев и его заместитель, капитан 1 ранга Виктор Краснобаев, идеологическими вопросами ведал Нидзиев. На столе у командира дивизии Михаила Кузнецова вечно хранились разные металлические штучки — он то собирал их, то разбирал: колесики, винтики, шурупы. Как будто играл: и в жизни также он играл скорее представительскую, чем деловую роль. При возникновении каких-либо сложных вопросов спрашивал: «А Иван Иванович что сказал? — и выслушав ответ, соглашался, — вот пусть так и будет!» Формально поддерживая авторитет командира, фактический руководил дивизией Нидзиев.
Империя процветала. Целые фуры из подшефных городов везли в Видяево продовольствие и сантехнику, трубы и ксероксы, мебель и технику. На дворе стояли трудные девяностые. К примеру, лето 1997 мы прожили без заработной платы — 4 долгих заполярных месяца. Ловили рыбу из океана, в основном это была мелкая треска, выпрашивали хлеб на камбузе. И какое это было счастье, когда родственники прислали варенье, мы ели его ложками, в гости звали соседей. Однажды в полном отчаянии пришел сослуживец мужа, сказал, что собирается свести счеты с жизнью — не может слышать плач своего голодного ребенка. Мой муж, который только что вернулся с вахты, взял котелок и пошел назад, пешком за три километра — попросить каши на камбузе. Пишу это исключительно для того, чтобы современники понимали, как неоднозначно воспринималась обеспеченность Седьмой дивизии.
Приезжали к нам и звезды современной эстрады — Иосиф Кобзон, Юрий Антонов, группа «На-на», кстати, они были на «Курске», у меня сохранились фотографии — к сожалению, плохого качества.
Вражду между Седьмой и вышестоящим руководством трудно было скрыть. Началась она с непотопляемого «Комсомольца», который погиб в Шестой дивизии (место базирования — Западная Лица). Лодка была гордостью страны: особо прочный корпус, мировой рекорд погружения (1032), 40 процентов живучести (против 14-ти американских). После трагического события Шестая была расформирована, а так называемый человеческий фактор «сослан» в Видяево, где была образована новая Седьмая дивизия. Условия изменились совсем не в лучшую сторону: Западная Лица — обустроенный и современный город, Видяево — заброшенный поселок с неразвитой инфраструктурой.
— Седьмая дивизия начинала на пустом месте, — говорит заместитель начальника штаба, капитан 1 ранга Виктор Краснобаев. — Поселок вымерзал, оставался без воды и электроэнергии. Дивизия при переводе потеряла до 250 классных специалистов, которые вернулись в пункт первоначального базирования, не пожелав расстаться со своими обжитыми квартирами, местом работы членов своей семьи, школой, где учились дети. Это четверть офицерского и мичманского состава дивизии, членов экипажей уникальных титановых кораблей.
Но уже через четыре года в Седьмой пошли на боевую службу титановые корабли. За это время АПЛ дважды успели сходить на полюс и в высокие широты, несли боевую службу в Норвежском и Гренландском морях, успели даже снять с должности 1-го морского лорда Великобритании…
Эта история была широко известна в дивизии, ею гордились. В 1996 году БАПЛ «Тамбов» несла боевое дежурство вблизи берегов Великобритании. А в это время у матроса Саши Ерохина возник острый приступ аппендицита. Судовой врач ничего не мог сделать — начинался перитонит. Командование в этих условиях разрешило лодке всплыть, Сашу забрал спасательный вертолет и отвез его в английский госпиталь. После этого случая он едва не стал национальным героем Тамбовщины, а на родной лодке на одной из торпед крупными белыми буквами выведена надпись «За Ерохина!» — подводники любят пошутить.
В Великобритании, однако, этот случай имел другой резонанс, там как раз шли учения НАТО, и в этот момент под носом великой морской державы всплывает русская подлодка… Палате лордов было не до смеха, а первый лорд Адмиралтейства Великобритании подал в отставку.
Северный флот считал виновником аварии на «Комсомольце» Шестую дивизию, страна потеряла лучшую лодку. А через 11 лет страна снова потеряла очередную лучшую лодку — «Курск». Злой рок? Плохая подготовка экипажа? Возможно. Но еще флотская нищета того времени, разлад между флотскими адмиралами.
Разменной монетой накануне последних учений стал АПРК «Курск». Мало кто знает, что подводники после возвращения должны были перебазироваться в Западную Лицу. Это была катастрофа для моряков, многие собирались увольняться, потому что переводили только корабль, экипаж был выброшен за борт. Никто не гарантировал получение квартир в Западной Лице, подводникам предписывалось ездить на вахты за 100 километров на своем транспорте. Уже тогда экипажи добирались из гарнизона до Ара-Губы, где базировалась лодка, за собственный счет (7 километров), то есть попросту скидывались на бензин. Передислокация, ломавшая судьбы экипажа, никакого отношения к военной необходимости не имела. Причина — сохранность адмиральских погон…
В Первой флотилии числилось 8 лодок. Из них 7 атомных субмарин стояли в Видяево, и 1 — в Западной Лице. Все экипажи Западной Лицы в море ходили на одной АПЛ или по-соседски занимали лодку в Видяево. Не раз и не два лодка после «автономки» возвращалась разукомплектованной. Пока 7 дивизия приводила ее в порядок, флотилия готовилась к новому нападению. АПРК «Курск» был лучшим кораблем не только Северного флота, он был лицом Российского флота, особенно после последнего похода в Средиземное море.
— Для того, чтобы это было легче сделать, сначала в дивизии была уничтожена ремонтная база, — говорит заместитель начальника штаба Виктор Краснобаев. — Раньше АПЛ ремонтировали на плавбазе СПТБ-6, потом объявили, что денег на ремонт СПТБ-6 у флота нет, а стало быть, и сама плавбаза не нужна. Ее уничтожили, и встал вопрос — где ремонтировать «Курск»? Только в Западной Лице, где есть свои СПТБ.
Время было непростым, флот был разрушен, уже в это время начали продавать корабли и распиливать новейшие субмарины, уничтожать ремонтную базу, списывать спасательные аппараты. Многое подводники научились делать самостоятельно — из подручных материалов либо покупали запчасти в складчину. Это сегодня выглядит более чем странно — высочайший технологический уровень современных субмарин и приваренные или подвязанные провода, трубки — тогда это была реальность, способ выживания. На «Курске» нашли оригинальный способ замены аккумуляторных батарей. Накануне трагедии я видела на заднем крыльце выгруженные аккумуляторные батареи. «Шефы помогли достать составляющие, а придумали у нас в дивизии», — сказал Александр Шубин. Не уверена, что этот факт имеет значение для гибели корабля, но то, что он иллюстрирует крайнюю степень разукомплектованности флота — безусловно!
За фасадом скрывались подлинные трагедии и происшествия. Только при мне в Видяево произошло их несколько.
В марте 1997 года на центральном посту «Курска» повесился матрос.
В мае того же года — то же самое сделал молодой офицер (он жил в нашем доме по улице Центральной, 18), в посмертной записке написал, что нечем кормить семью. Я точно знаю, что накануне трагедии он обращался к руководству за помощью.
В июне 1997 года с кручи в глубину озера ныряет автобус с московской делегацией. Тогда от разрыва сердца умер матрос-«срочник», не имевший допуска на перевозку людей — автобус летел с высоты 10-ти метров.
17 сентября 1999 года во время выхода в море на АПРК «Псков» при странных обстоятельствах погибает капитан-лейтенант В.Возиян (он был «курским»). Этот случай не получил огласки, безутешной вдове быстренько выдали квартиру в Питере.
На войне, как на войне: свои подданные, свой барабанный грохот, свои регалии и своя тактика. В роли воинов — матросы и офицеры, которые больше всего страдают от флотских разборок. С 19 по 27 июля 2000 года на К-141 проводился планово-предупредительный ремонт. Статья 566 Корабельного устава ВМФ запрещает проведение в дни осмотров и ремонтов мероприятий по боевой подготовке. Но несмотря на запрет, в эти же дни экипаж «Курска» подвергался тотальным проверкам: 20 июля — офицерами Главного штаба ВМФ, 25 июля — штабом дивизии, 26 июля — штабом флотилии, 27 июля — штабом Северного флота.
Забегая вперед, скажу, что гибель К-141 не изменила планов командования — в ноябре 2000 года в Первую флотилию была передана подводная лодка «Воронеж», такого же класса, как «Курск».
— Это привело к следующим последствиям, — говорит Виктор Краснобаев. — Второй экипаж «Воронежа», базирующийся в губе Ара, потерял линейность, выведен из состава боеготовых сил и подлежит расформированию, причем в кратчайший срок. Экипаж другого соединения из-за своей профессиональной непригодности не смог подтвердить свою боеготовность, трижды выводил корабль из строя, разграбил корабль, который в конце концов передали основному экипажу. Основной экипаж, приняв разграбленный, неисправный, грязный корабль, привел его в порядок, перенес все глумления и оскорбления командования, и теперь основная часть экипажа планирует свое увольнение из вооруженных сил.
Кроме того, произошли такие кадровые перетряски, при которых дивизия неизбежно ослабела. Начальника электромеханической части, лауреата Государственной премии Виктора Бурсука перевели в Главный штаб ВМФ. Таким образом, электромеханическая часть целый год оставалась полностью оголенной — заместитель Бурсука Виктор Белогунь погиб на «Курске». Отправили в запас заместителя начальника штаба Виктора Краснобаева, который всю жизнь прослужил в дивизии и считался опытным специалистом. Уволили также контр-адмирала Михаила Кузнецова, имеющего на сегодняшний день самый большой в ВМФ опыт наплаванности — 23 «автономки». Одним словом, дивизия была обескровлена.
Не лучше обстояло дело и с кораблями 7 дивизии. Командир АПЛ «Тамбов» Александр Журавлев был отправлен в академию. Вместо него назначен воспитанник Первой флотилии Сергей Фалеев, у которого уже был опыт разукомплектования подводных субмарин. Так весной 2000 года БАПЛ «Даниил Московский» на время отпуска основного экипажа был поручен экипажу Фалеева — это делается по приказу свыше. После эксплуатации на «Данииле» не хватало многих узлов и деталей — дело тогда было передано в суд, но восстанавливать корабль пришлось экипажу «Даниила Московского». Если моряки за свой счет не приобретут детали — корабль потеряет свою линейность и будет выведен в базу отстоя. То же самое случилось и с «Тамбовым».
Впоследствии «Святой Даниил Московский» и «Белгород» в таком же порядке были переданы Первой флотилии.
Некоторое время на Северном флоте оставалась одна по-настоящему боеспособная лодка — «Екатеринбург», потому она и побеждала во всех стрельбах. Я писала об этом в статье «Бей, первой, Катя!» (газета «Аргументы недели»).
К 2001 году в СССР и России была построена в общей сложности 261 атомная подводная лодка (АПЛ) — больше половины всех мировых субмарин. В основном это были корабли второго поколения с обычным вооружением. Именно на них подводники стяжали себе славу настоящих морских волков, именно эти АПЛ в свое время по многим показателям опережали американские подводные корабли. Мы первыми всплыли подо льдами Арктики («Даниил Московский»). Первыми создали самые прочные титановые корпуса (945 проект). Первыми — самую глубоководную АПЛ («Комсомолец»). Первыми стали стрелять из-под шапки льда межконтинентальными баллистическими ракетами («Тайфун»).
Где сейчас эта гордость? Распилены, уничтожены, ликвидированы. К 90-м годам флот был сокращен на 45 процентов, задушен недофинансированием. Стапели новостроя пустовали, ремонта требовали почти все корабли. Срок службы российских атомных лодок сократили с 20 до 10 лет, так боеспособные лодки уходили «на кладбище».
Причиной гибели БАПЛ «Курск» стали не эти факторы, но они, безусловно, сыграли свою роль в трагедии. На алтаре подводного братства в то время находилась огромная масса здоровой части нашего общества — офицеры младшего и среднего состава. Сейчас их нет — они ушли разочарованными и преданными руководством страны.
«Автономка»
Известный автономный поход АПРК «Курск», после которого Геннадий Лячин удостоился приема у Владимира Путина, проходил с 5 августа по 19 октября 1999 года. Если быть точным — он был первым и стал последним. На экипаж посыпался дождь наград — 72 члена моряка были представлены к высшим государственным наградам, Геннадий Лячин — к званию Героя России, субмарина признана лучшей на соединении. 5 боевых служб и соединений АПРК признаны отличными. И высшей победой в гарнизоне считали визит командира к Президенту страны. В тот день прием был назначен двум командирам — второй отличился тем, что в приемной «царя» упал в обморок, а Геннадий Лячин держался спокойно, чем снискал почет и уважение.
Наверху — ласковое Средиземное море. А внизу, на крейсере «Курск» — своя жизнь. Ребята выпускают стенгазету.
«Боевой листок», 20 августа 1999 года, Максим Сафонов:
«Хочется особенно отметить, что наша ПЛ выполняет задачи боевой службы при активном противодействии стран НАТО. Пройдено два противолодочных рубежа, где нас ждали самолеты ПЛА «Нимрод», ББК Норвегии, Ирландии, Англии, АПЛ США и Англии. Конечно, приятно сознавать, что нашему крейсеру уделяется такое внимание, но не стоит забывать и об основном качестве ПЛ — скрытности и постараться сделать так, чтобы все противолодочные силы НАТО остались в пролете».
Фильм, снятый БЧ-5 (электротехническая боевая часть корабля). 01.10.1999 г. Мы видели его, когда еще не были изъяты все фотографии, документы и фильмы с участием моряков крейсера.
Экипаж празднует под водой День минера. «Хотя корабль — мужского рода, — говорит капитан второго ранга Анатолий Гончар, — но лодка женского рода, и поэтому мы все любим ее».
Проводится финал игры «Что? Где? Когда?» Ребята разыгрывают сценку «Дети капитана Гранта». Первый сын — капитан-лейтенант Дмитрий Колесников (погиб) сидит со сдержанной улыбкой. Второй сын — каплей Дмитрий Репников (погиб) произносит: «Наш корабль любит также открывать моря и океаны, но открывает их для себя». Третий сын — каплей Максим Сафонов (погиб), а роль сестры Терезы, студентки университета Дружбы народов исполняет мичман Максим Вишняков (погиб). Максим — обернут тряпицей вместо юбки, в капоре. Поют под гитару. Самые удачливые игроки — Дима Репников и Дима Колесников. Сверкают улыбки, блестят озорные глаза.
Ну и так далее, сейчас, после трагедии, все это приобретает какое-то особенное значение.
— Лодка новая, и важно было проверить, насколько надежными окажутся ее материальная часть, особенно в сложных условиях большого противостояния противолодочных сил флотов НАТО, — рассказывал после похода Геннадий Лячин. — И экипаж проходил испытание на зрелость и стойкость. Задача была такая — поиск и слежение за авианосными ударными группировками потенциального противника. Нам пытались активно противодействовать в первую очередь патрульная противолодочная авиация, а также надводные корабли и подводные лодки. Мы их своевременно обнаруживали, но случалось, что и они нас засекали. Но установить за нами длительное устойчивое слежение они не могли.
Однако, «звездность» экипажа оказалась мнимой — из 72 человек награды получили только 23 подводника. Ребята недоумевали, они-то точно знали, какие чудеса изобретательности и, не лишним будет сказать, — героизма — проявили в ужасающем пекле Средиземноморья.
— У нас буквально воздух к легким прикипал, — рассказывал мичман Сергей Калинин. — Мы прошли Сардинию, море Альборан, были рядом с Пальмой-де-Мальоркой. Подходили к «натовцам» вплотную, причем порой даже на перископной глубине и даже не ожидали, что они не такие профессионалы, какими кажутся…
— Они нас несколько раз цепляли, но всякий раз быстро теряли, — рассказывал каплей Сергей Любушкин. — Мы нанесли 5 условных ракетных ударов по их кораблям, поставили 1 200 буев.
За обнаружение «Курска» командование 6-го американского флота объявило премию своим командирам. В той «автономке» был также сын моего командира, старший лейтенант Иван Нидзиев. Я спросила его, не разочаровали ли юношу морские пути-дороги. Он ответил, улыбаясь:
— Мне любопытна жизнь, а море — настоящее испытание для мужчины. Сразу после средиземноморского похода этого, на редкость обаятельного офицера, отец по какому-то наитию переведет на другую лодку.
— Как вела себя аппаратура лодки во время этого похода? Она ведь довольно чувствительна к жаркому климату, — это вопрос к гидроакустику старшему мичману Ивану Нессену.
— Одной из задач боевого похода была как раз проверка всех систем, — ответил он. — Но сбоев в работе не случалось.
— На АПРК установлено современное радиоэлектронное оборудование. При этом роль гидроакустика снижается?
— Квалификация акустика очень важна даже в условиях высокой автоматизации, — ответил Нессен. — Автоматизация — штука хорошая, но сложная: техника вещь капризная, человек — безотказен. Если гидроакустик не умеет классифицировать шумы — лодка идет, как камикадзе.
Мичман Нессен во время «автономки» был признан лучшим оператором поста — благодаря его мастерству первый надводный корабль был обнаружен в ближайшие сутки боевого дежурства.
Сам Нессен не попал на последние учения по чистой случайности. 11 августа 2000 года он поехал за зарплатой для экипажа и должен был привезти ее в Западную Лицу, где лодка стояла под загрузкой. Но, прибыв на пирс, он увидел, как «Курск» в 11 часов вечера уходил в море.
— Эх, не успел! — с досадой сказал Нессен. — Когда они теперь деньги получат…
Никогда. Деньги он будет выдавать вдовам.
На 15 октября 2000 года было назначено второе автономное плавание АПЛ — на этот раз в составе большой группы кораблей.
Накануне выхода в море, в начале августа ребята ходили на пикник на Питьевое озеро, снимали фильм и об этом. «Если нас не будет, чтобы жены наши были вместе», — говорит Анатолий Беляев.
Калинин играет на баяне — «Когда усталая подлодка из глубины идет домой»… Камера выхватывает лица — кто улыбается, а кто серьезным стал. «Мне нравится эта природа, это время года, — говорит Дима Репников, — но я хочу, чтобы следующая наша встреча проходила на южном берегу Крыма или на Майорке, которую мы только в перископ видели». А в это время Наташа Касьянова и каплей Сергей Логинов целуются в кустах. Оператор подкрался и снял эту сценку. Влюбленные убегают. Дима Леонов играет на гитаре. Они все погибли — фильм-реквием.
Торпеда упала при погрузке
24 июля 2000 года крейсер «Курск» ушел в губу Западная Лица и сразу же встал под загрузку. Тактические учения были назначены на 12 августа. Через торпедный люк в лодку загрузили 24 ракеты «Гранит» и 22 ракеты-торпеды, одна из которых была экспериментальной. Ее положили по левому борту.
Специалисты завода «Дагдизель» из Каспийска заменили керосин и перекись водорода аккумуляторами. Взрывчатых веществ в «толстой» практической торпеде не было, а вместо них в боевую часть был заложен хлористый калий с парафином. Торпеду сопровождал представитель завода Мамед Гаджиев и представитель военной приемки Арнольд Борисов.
Через год после трагедии, на открытии памятника дочь Мамеда — Индиана рыдала над плитой:
— Как он не хотел идти в море с этой недоделанной торпедой!
ЧП случилось 3 августа на погрузочной площадке. У одного из кранов, не прошедших проверку ГОСТа, оборвалась цепь, и торпеда (другая) упала на металлический настил. Ее подняли и погрузили в четвертый торпедный аппарат.
Не исключено, что погрузка проводилась опасным способом — сразу на оба борта, что уменьшает время работы. На «Курске» подобная практика проводилась и раньше, к примеру, перед последней «автономкой», за что была объявлена благодарность старшему мичману Абдулкадыру Ильдарову.
7 августа лодка вернулась в Видяево. Упавшая торпеда начала «травить» уже в то время. Торпедист Олег Сухарев (один из шести членов экипажа, оставшихся в живых) осмотрел торпеду, сделал запись в судовом журнале и… ушел в запой. Именно поэтому он остался жив — вопреки заявлениям некоторых журналистов в подводную лодку не грузят пьяных, дескать, они в море придут в себя.
После взрыва контрразведка обвинила Олега Сухарева в теракте, и встретиться с ним было невозможно, настолько он был запуган.
8 августа начальник штаба Седьиой дивизии Владимир Багрянцев, который шел старшим по борту, подал рапорт на имя исполняющего обязанности командира дивизии Виктора Кобелева о том, что торпеда неисправна. Тот в свою очередь — на имя командира Первой флотилии Олега Бурцева. Дальнейший путь сей бумаги неизвестен, исчез он в дебрях флотской бюрократии.
8 августа вечером я видела Геннадия Лячина в своем дворе, пристально на него смотрела из окна, как он был непохож на обычно уверенного к себе командира — почему-то в черном пиджаке, я всегда видела его в форме или в спортивном костюме, они с женой часто гуляли вместе с собачкой вокруг соседних домов, выходивших на пойму местной речки. Лячин как-то неопределенно смотрел по сторонам, словно не знал, что делать.
10 августа 2000 года корабль ушел в Лицу. В в заданный район прибыл к 10 часам следующего дня и совершил одну ракетную стрельбу крылатой ракетой «Гранит».
12 августа К-141 должен был произвести две атаки практическими торпедами 65-76А и УСЭТ-80. Напомню, что обе торпеды были практическими, в них не было боевого заряда, то есть, они не представляли опасности. Но аккумуляторные батареи обеих торпед в некоторой степени несли в себе потенциальную угрозу.
УСЭТ-80 была укомплектована аккумуляторной батареей новой разработки, и стрельбы приравнивались к контрольно-серийным испытаниям.
Торпеда 65-76А — та самая, упавшая при загрузке, универсальная, электрическая, самонаводящаяся, калибр 533 мм, поисковая скорость — 18 уз, максимальная — 50 уз, дальность хода 15 км, масса — 1800 кг, длина — 7,8 м, вес — 290 кг.
Сбор-поход и тонны лжи
Учения планировались как сбор-поход кораблей Северного флота. 12 августа был последний день флотских учений, все стрельбы прошли успешно, оставалась учебная атака АПРК «Курск».
12 августа в 11 часов 28 минут 26 секунд по московскому времени произошел один взрыв, через 2 минуты — другой. Родители погибших ребят писали мне, что по рассказам моряков с «Петра Великого» корабль был буквально подброшен вверх — такова была сила второго подводного взрыва. По официальной версии «Петр Великий» вошел в район торпедных стрельб в 11.37. При скорости крейсера 60 км в час, во время взрыва он находился на расстоянии 10–15 километров, не более. Несколько кораблей ждали атаки до 14 часов. В 16 часов 35 минут (время сеанса связи с «Курском») «Петр Великий» начал вызывать лодку, но ответа не было. Не вышла она в эфир и во время резервного сеанса связи, в 23 часа 00 минут.
Что было дальше? Дальше наверху шла спасательная операция, точнее, все время велась подготовка к ней. Пройдемся по основным ее точкам очень кратко.
12 августа в 17 часов 30 минут была объявлена боевая тревога спасательному судну «Рудницкий». В 18.31 спасательный буксир СБ-523 вышел в море. В 23.20 все барокамеры приведены в боевую готовность. «Петр Великий» оставался в районе бедствия.
13 августа в 00.55 «Михаил Рудницкий» отошел от причала. На борту два спасательных аппарата — АС-32 (для обследования) и АС-34 (для спасения подводников), их спешно готовят к спуску. Еще два аппарата — АС-15 и АС-36 — готовят к переброске (4 неподготовленных спасательных аппарата — на весь Северный флот! — А.К.).
В 7.45 суда «Адмирал Харламов» и «Адмирал Чабаненко» начали обследовать район. В 8.59 «Михаил Рудницкий» пересек границу района. В 9.20 спасательный буксир СБ-523 прибыл в точку поиска. В 11.40 ТАВКР «Адмирал Кузнецов» вышел в район поиска (эк, сколько адмиралов собралось в одной точке — А.К.). Кроме этого, туда уже шли спасательное судно «Алтай» и плавкран.
«В 15.30 мы приступили к подготовке к спуску подводного аппарата АС-34 («Бриз»), — рассказывает в интервью газете «Североморские вести» 22 сентября 2000 года (у меня этот номер сохранился) начальник управления поисковых и аварийно-спасательных работ Северного флота, капитан 1 ранга Александр Тесленко . — В 16.15 он был выгружен на воду. В 17.48 экипаж доложил об обнаружении на курсовом угле 60 градусов правого борта на дистанции 1890 метров работы лодочной станции. Аппарат пошел на сближение. В 18.32 аппарат произвел аварийное всплытие. По докладу командира на ходу 2–2,5 узла он ударился о стабилизатор лодки».
В 22.00 АС-32 ушел в воду и приступил к поиску затонувшей подлодки.
14 августа в 00.50 АС-32 всплыла из-за аккумуляторных батарей, а в 4.00 в воду опущен АС-34. В 6.34 аппарат вышел на кормовую комингс-площадку, но не смог присосаться. В 16 часов погода резко ухудшилась. В 16.00 район спасательных работ прибыл плавкран с АС-36, но выгрузить его не удалось. В 18 часов волнение моря увеличилось.
Уже в этот день была предложена помощь: США — спасательная подлодка «Мистик», Англия — спасательная подлодка LR-5, Норвегия — база в Тронхейме, Франция — сверхмалая лодка «Сага».
15 августа работы продолжались ночью и днем — то зарядка, то присоска, все неудачно.
16 августа командир аппарата АС-34 наводил его на комингс-площадку четыре раза, но присоса опять нет. В 8.12 АС-34 получил повреждения корпуса и механизмов и поднят для ремонта.
17 августа в 17.40 АС-34 начал свою работу. К 20 часам он совершил 6 подходов и посадок, но присосаться не смог.
18 августа т о АС — 36, то АС-15, то погружение, то заряд батарей. В 11.24 АС-36 начал тонуть, его подняли для ремонта. В 22.13 АС-32 начал погружение.
19 августа в 13.45 АС-36 произвел погружение. Снова 5 попыток присоса не дали результата. К 22 часам АС-34 сделал несколько попыток присосаться.
Так и хочется спросить: это спасение или светский раунд? 14, 15, 16, 17, 18, 19 августа «Бестеры» и «Бризы» начинают новые «па». У них, что, пластинку заело? Атакуют и атакуют деформированную комингс-площадку, как будто задача у них такая — всех запутать, а может, другая была задача — создать видимость спасения? Почему руководство не искало альтернативные варианты спасения уже 14 августа, в частности, с помощью водолазов? Были люди, которые брались за эту работу, но командование отказало, сославшись на риск на ТАКОЙ глубине.
К слову, следствие в дальнейшем пришло к выводу о низком техническом состоянии подводных аппаратов и спасательных судов. С момента государственных испытаний, проведенных в 1996 году, эти аппараты вообще не использовались.
20 августа прибыло норвежское спасательное судно «Морской орел», которое опустило на дно подводный аппарат для обследования комингс-площадки. Весь день норвежские водолазы пытались открыть люк, было ясно, что живых нет.
21 августа в 7.45 была вскрыта верхняя крышка злополучного люка, он залит водой. В 12.52 открыта нижняя крышка аварийно-спасательного люка.
Мистификация по спасению требовала присутствия международных наблюдателей, которые бы подтвердили, что живых в лодке нет. Это было оправданием перед обществом, вдовами и матерями из-за отказа от международной помощи в первые дни трагедии, а также имитацией спасения. Норвежцы нужны были, как адсорбент в грязной игре политиков. Они свою роль выполнили. Их пригласили вовремя — когда страсти накалились до предела. Они прибыли вовремя — когда уже наше командование точно знало: в живых никого… Норвежцы исследовали то, что давно было исследовано? Возможно.
Возникают и другие вопросы.
Были ли стуки? Безусловно, были! Сколько времени — вопрос куда более сложный. Они, по некоторым данным, были слышны до 16 часов 13 августа, то есть, подводники жили в девятом отсеке еще около 30 часов. Стуки, похожие на сигналы «SOS», слышали на «Петре Великом», подводные удары и стуки наблюдали на корабле «Адмирал Харламов» и спасательном судне «Михаил Рудницкий».
Позднее адмирал Вячеслав Попов сообщил: «Стуки были. Однако последующий глубокий анализ на аппаратуре показал, что они не могут быть однозначно признаны сигналами того аварийного прибора, которые стоят на наших подводных лодках». Конечно, не могут, это были просто стуки внутри корабля, может быть и в соответствии с международной системой сигналов бедствия: 4 удара — «слушайте сигналы по таблице № 1», 1 удар — «как вы себя чувствуете?», 3 двойных удара — «поднимаем лодку».
Никто из ребят не дождался трех двойных ударов. Там, в глубине любимого ими моря, в родной лодке мальчишки задыхались… Они уже тогда знали о жизни больше, чем мы сейчас. И о предательстве…Стуки не могли не быть. Потому что Алеше Коркину было 19, а мать увидела его совсем седым. Он жил, он ждал, он надеялся… Виктор Кузнецов умер от кислородного голодания, об этом говорит цвет его кожи. Он тоже жил.
Слабые и даже беспомощные декорации спасения не смогли бы убедить страну. И только плотный занавес в виде молчаливого согласия родственников сумели придать этому чудовищному спектаклю видимость сыгранной пьесы.
Что же там было?
Это главный вопрос, который интересует всех?
По поводу всех версий хочу сказать, что ни одна из них не подтверждается до конца материальными доказательствами. Можно сколько угодно рассуждать на эту тему, но нельзя забывать главного: ни одно из современных вооружений не способно буквально вырвать кусок очень защищенного крейсера.
И все же вопрос версий, а также официальных выводов представляется весьма любопытным — прежде всего с позиций логики и здравого смысла. В целом, выводам правительственной комиссии если кто и поверил, так только не подводники. В стране тотальной государственной лжи не может быть по-другому.
1. Столкновение с иностранной субмариной и стрельба МК-48.
Это самая популярная версия трагедии, талантливо разыгранная французским фильмом Жана-Мишеля Карре. Тут тебе все: и тайна, и интрига, и точные выводы. Лично меня настораживает умело смешанные в нужных ингредиентах правда и ложь, это хорошо умеют делать контрразведчики и политработники. Все это нагромождение убеждает, но при ближайшем рассмотрении рассыпается в прах. Авторы утверждают, что одна американская субмарина столкнулась с «Курском», а другая выстрелила торпедой МК-48, о чем свидетельствует круглая дыра в корпусе с загнутыми внутрь краями.
Один из членов государственной комиссии, который принимал эту подлодку от промышленности, капитан первого ранга Михаил Волженский считает, что торпеду в аппарате могло заклинить из-за сильного механического удара по корпусу лодки, который случайно был нанесен иностранной подводной лодкой. При столкновении под острым курсовым углом с иностранной АПЛ первым был бы поврежден правый внешний ТА калибра 650 мм, в котором лежала практическая торпеда 65-76А, он был смят вместе с торпедой за одну секунду. В замкнутом объёме соединились весь запас топлива (керосин) и окислителя (перекись водорода), что привело к взрывному воспламенению.
Выглядит убедительно. Но позволю возразить: американские подводные лодки — не самоубийцы! В чужих территориальных водах вплотную приблизиться к субмарине?! Да еще в районе учений?! Невероятно! Тем более, что американским АПЛ запрещено погружение на такой малой глубине. Кроме того, акустики непременно зафиксировали бы характерный скрежет металла, который бывает при столкновении кораблей, но они слышали только два взрыва.
Далее о выстреле торпедой МК-48. Действительно, в легком корпусе имеется отверстие в загнутыми внутрь краями. Ну и что? Оно же не пробило прочный корпус. Оно находится в районе центрального отсека, а взрыв был в носовом отсеке.
В пользу версии говорит утверждение адмирала Вячеслава Попова, сказанное задолго до фильма Карре: «Было уже около четырех часов утра 13 августа. Акустики услышали скрежет металла, какие-то стуки. Вскоре обнаружили два буя: один бело-красный, другой зеленоватый… Спустили баркас, чтобы поднять. Но застропить их не удалось. Море уже штормило…»
О зеленом буе есть несколько записей в судовом журнале «Петра Великого». Однако прокурор Владимир Устинов при расследовании этого инцидента заявил, что зеленого буя, который якобы видели моряки с крейсера «Петр Великий» и который мог принадлежать иностранной субмарине, не было, что его перепутали с медузой (комментарии, как говорится, излишни — А.К.)
Но вопрос остается — почему же американцы простили долг и дали новые заем? Возможно, это просто сочувствие, возможно, этот акт не связан с АПЛ, возможно, это плата за действительное их присутствие в районе учений.
2. Взрыв в торпедном аппарате (официальное заключение).
Государственная комиссия пришла к выводу, что произошло разложение пероксида водорода с большим тепловым эффектом, фрагменты торпеды и торпедный аппарата были разрушены давлением. Взрыв повлек гибель личного состава, разрушил два торпедных аппарата (внимание: ТА № 4 и ТА № 2 — А.К.). Ударная волна от этого взрыва вызвали взрывной процесс боевых торпед.
Вот как это происходило. Генеральный конструктор ЦКБ «Рубин» Игорь Спасский: «…При исследовании поднятого со дна моря фрагмента верхней части корпуса торпеды (резервуара)… на его внешней поверхности выявлены следы температурного воздействия величиной 450–500 градусов… Корпус резервуара раздувается… и при давлении около 140 атмосфер происходит разрушение переборок резервуара. Фрагменты разрушенной носовой переборки буквально выстреливаются в носовой отсек торпеды, разрушают хранилище керосина и 80-литровую воздушную емкость с давлением 200 атмосфер. Происходит очень эффективное смешение керосина, кислорода и воздуха… что в итоге вызывает так называемый тепловой взрыв…
Взрыв полностью разрушил торпедный аппарат № 4 и часть носовой оконечности лодки в этом районе… Одновременно воздействие взрыва, направленное в сторону кормы, привело к разрушению казенной (задней) части торпедного аппарата. Фрагменты конструкций вместе с частью элементов большой торпеды со скоростью около 200 метров в секунду, разрушая все на своем пути, достигли переборки между 1-м и 2-м отсеками, где впоследствии и были найдены…»
Эти выводы вызывают вот такие вопросы. Разрушены два торпедных аппарата — один по левому борту (ТА № 4), другой — по правому (ТА № 2). Тогда как по логике событий должен быть разрушен торпедный аппарат, расположенный над четвертым — ТА № 6.
И если верить выводам правительственной комиссии, то как же запас прочности? Степени защиты? Чем занимаются эти самые КБ?
3. Запас прочности, или Что могло уничтожить АПЛ?
Подводники считают, что попадание торпеды в крейсер такого класса, как «Курск» не может привести к гибели корабля. Об этом говорил Роман Колесников, капитан 1 ранга, отец погибшего Димы, когда мы беседовали в первые дни трагедии.
«Торпеды не детонируют, потому что на каждой стоит четыре уровня защиты, — утверждает капитан 1 ранга, экс-командир подлодки К-147 Александр Лесков . — Если бы торпеда рванула сама по себе, это ерунда для такой подводной лодки. От одной торпеды не могли взорваться и все остальные. Даже при пожаре торпеды все вместе взорваться не могут. Не бывает таких аварий, при которых разом уничтожается практически вся лодка, включая командный пункт. Запас плавучести АПЛ очень велик и рассчитан на то, что лодка остается на плаву при двух и даже трех затопленных отсеках», — говорит он.
Уничтожить подлодку способно лишь мощное внешнее воздействие, если в лодку попадают ракеты. По мнению Лескова, причиной гибели субмарины стало попадание в нее ракет класса «земля-земля», запущенных во время учений военного флота РФ в Баренцевом море. Существовали ли такие запуски? На этот вопрос нет ответа? И думаю, что скрыть этот факт было бы достаточно сложно.
Кстати, на «Курске» были работающие винты, как будто она уходила от атаки, об этом говорили офицеры в нашем штабе.
Для меня является безусловным факт мощного внешнего воздействия на атомный крейсер. К этому же разряду относится и ответ на вопрос — почему были разрушены торпедные аппараты по левому и правому борту. Потому что в них были заряжены торпеды. Внешняя, очень мощная сила, возможно, неземного происхождения, ударила по торпедам, готовым к выстрелу. Это первый взрыв. А второй — отрубила, как гильотиной, нос лодки. Утверждения командования, что они отрезали носовую часть на дне, не являются сколько-нибудь достоверными. Это настолько невозможно в техническом плане, что даже рассматривать не стоит. Возможно — ДОРЕЗАЛИ то, что уже было взрезано? На кадрах фильма, который нам показывали в первые дни трагедии, также не виден нос лодки. Он в иле, сказали нам. Почему же только нос?
4. Другие вопросы
К этому же классу относятся ответы на все другие вопросы. К примеру, почему подводники не сделали ни одной попытки выйти самостоятельно? Каждый моряк, прежде чем выйти в море должен выполнить экзамен по самостоятельному спасению из затонувшей лодки на глубине 100 метров.
Конечно, субмарина считалась лучшей на Северном флоте, а Геннадий Лячин был дотошным и настойчивым командиром, но в условиях тотального дефицита не могло быть и речи о соблюдении полной безопасности. Много тогда врали про техническое обеспечение корабля, а между тем, патронов регенерации воздуха катастрофически не хватало, пресловутые ИДА — выпуска 1959 года. Когда корабль уходил в автономное плавание, его снаряжали всем миром, собирая ИДАшки, белье, патроны и многое другое. И этого едва хватало на один корабль. Здесь же он просто шел на учения…
Из этого же разряда подготовка экипажа «Курска» к учениям.
Что это были за сборы? Экипаж собирали всем миром, вылавливая то специалиста, то другого — треть экипажа была с других АПЛ. В этом и состоит отличие рядового выхода в море от автономного плавания, куда лодка похода уходит надраенной до блеска, с полными комплектами всего, что требуется.
Эта ситуация была типичной для флота того времени. Это при нашем молчаливом согласии разваливался флот, при нашем участии военные того времени чувствовали себя пятым колесом в телеге, увольнялись с флота массово — из-за отношения государства и общества, из-за невозможности прокормить семью. Оставались истинные романтики, мальчики, влюбленные в море.
Несмотря на это, вина в действиях руководства все же была. К такому выводу пришло и эксперты.
Как установлено следствием, из-за ошибочных решений командующего флотом адмирала В.А. Попова, под чьим непосредственным руководством проходили учения 10–12 августа, АПРК «Курск» был объявлен аварийным только в 23 часа 30 минут 12 августа — с опозданием на 9 часов. А обнаружен лежащим на грунте был через 31 час после гибели.
И это при том, что в учениях были задействованы и находились в непосредственной близости от «Курска» еще 5 подводных лодок, 9 надводных кораблей, 9 вспомогательных судов, 22 самолета, 11 вертолетов, 10 береговых частей — связи, разведки, обеспечения.
Вывод экспертов однозначен: должностные лица Северного флота и оказались не готовыми к оказанию помощи экипажу АПРК «Курск» и не справились с задачами, которые возникают в конкретной аварийной ситуации.
Целый ряд отчетных документов с подписями упомянутых выше должностных лиц вызывает сомнения в их подлинности, в частности, документы, отражающие полноту и качество отработки экипажем АПРК «Курск» специальных и курсовых задач, выполнение регламентных проверок при эксплуатации торпедного оружия, и даже документы о допуске к приему и обслуживанию торпедного боезапаса. Экспертиза пришла к выводу, что документы содержат поддельные подписи.
Эксперты не занимались вопросами подготовки вооружения перед стрельбами или, возможно, это относится к секретным государственным сведениям.
Вспомним. 3 августа на лодку была загружена торпеда, которую при погрузке уронили на настил. Несмотря на уверения разработчиков, что торпеде это не может повредить, она все же «травила» после погрузки. 7 августа торпедист Олег Сухарев, осмотрев торпеду, запил и в поход не вышел. Накануне на должность командира минно-торпедной части был назначен старший лейтенант Алексей Иванов-Павлов, который проходил обучение по стрельбам торпед этого класса только по фальшиво подписанному документу, то есть, фактически — не проходил. В помощь ему был прикомандирован Марат Байгарин, который вернулся в гарнизон за семьей. Он, как и старшина команды торпедистов Абдулкадыр Ильдаров, прошел лишь теоретический курс в учебном центре ВМФ. Два матроса также были взяты с других экипажей накануне. Получается, что из пяти членов экипажа торпедного отсека никто не имел представления об обслуживании 65-76А, двое имели теоретические знания. Я знаю, что Марат Байгарин пытался найти нужные инструкции, но не нашел (следствие подтвердило, что на крейсере были инструкции по другим торпедам). Никто из экипажа не знал, как подключить торпеду к системе контроля окислителя.
Подводники шли в море с неисправной торпедой, без специалистов и без инструкций… Заложники военной машины, они пытались возражать — руководство Северного флота их не услышало (вспомните рапорт начальника штаба).
Накануне выхода я брала интервью у начальника штаба Седьмой дивизии Владимира Багрянцева. Спросила: будете ли вы выполнять преступный приказ? Он ответил, что не бывает преступных приказов, есть просто приказ и он обязан его выполнять? Я не спорила тогда, не спорю и сейчас, но какое счастье, что он, истинно военный человек, погиб сразу, не поседев от безвыходной тоски в глубине атомного монстра…
Как адмирал топал ногами
Решение о подъеме субмарины было принято много позднее, а тогда, в сентябре 2000 года остро стоял вопрос о том, чтобы не поднимать тела.
Ирина Лячина в те дни заявила, что 73 родственника написали заявления об отказе от поднятия тел, чтобы не подвергать опасности жизни водолазов. В реальности Ирина Лячина, как солдат в строю, готова выполнить любой, самый нелепый приказ командования.
Что стояло за согласием родственников не поднимать тела? Безразличие? Равнодушие? Нет, нет и нет, материальные блага, квартиры прежде всего. И были случаи, когда за непослушание квартиру дали не в Подмосковье и не в Курске, а в отдаленном районе очень средней полосы.
Сбор подписей о неподъеме тел — настолько характерное для флота того времени событий, что не написать об этом нельзя.
22 сентября 2000 года в гарнизон прибыл командующий Северным флотом Вячеслав Попов. Уже позади были его покаянные слова: «А меня простите… За то, что не уберег ваших мужиков». Не знаю, простили ли они, но меня его искренность задела. Тем более оглушительными оказались следующие поступки Командующего.
Ни с кем не встречаясь, Попов сразу же проехал в церковь. Вечером начался главный шабаш. В мои обязанности входило организация приезда и отъезда жен и матерей, я работала в приемной Дома офицеров, а адмирал — в кабинете директора. Он лично проводил беседу с каждым родственником. Мероприятие затянулось далеко за полночь. Адмирал устал. Я должна была следить, чтобы женщины не встречались друг с другом и приходили строго поодиночке.
— Я уже ничего не хочу и ничего не жду, — сказала Женя Родионова тогда. — Хочу, чтобы все закончилось.
— Дима был в третьем отсеке, — сказала Лена Репникова. — Я ведь все понимаю. Но на самом деле мне страшно.
Треть женщин написали заявления, как требовал адмирал, остальные отказались. Больше других досталось Галине Беляевой (погиб муж) и Наталье Шевчук (погиб сын). Адмирал топал на них ногами… и отбыл в гневе, он ожидал большей сговорчивости.
Кто украл мешок с деньгами?
Деньги — еще один миф «Курска». Денег было много, денег были горы. Их везли, несли, присылали, клали на счета. Только вот доходили до места назначения они не всегда. Деньги потекли такими реками, что у многих крышу сорвало, как сейчас говорят. Жены ссорились со свекровями, свекрови жаловались на невесток, женщины с других экипажей кричали на мужа, что лучше б он служил на «Курске». Все это было, но не со всеми — пена всегда более заметна…
В ка ко й — то момент некоторые граждане потеряли чувство реальности. Другие с удивлением взирали на золотую лихорадку, охватившую поселок. Сегодня я уже вполне трезво смотрю на суету с деньгами — любовь, это прекрасно, муж — герой, тоже хорошо. Но детей надо было растить, о будущем думать — и они думали, правда, некоторые жены погибших ребят думали только о своем личном будущем. Многие суммы были поделены приватно — доставалась из сумочки пачка денег и делилась поровну между членами «Общественного комитета». Это было в то время, когда мне еще доверяли, позднее такие акты в открытую не проводились. Когда я спросила, как же остальные, мне ответили, что остальным пошлют по почте. В протоколе так и писали — всем родителям отправлено по почте по 7750 и 4150 рублей. Я сказала Любе Кичкирук, что почта вчера не работала — она растерялась, но ей тут же подсказали, что почту открыли специально для них.
В один из сентябрьских дней с большой помпой прибыла делегация из Южного округа Москвы и привезла деньги от предпринимателей — очень много денег, несколько мешков. Все эти деньги были высыпаны на два составленных вместе стола. Я вошла в кабинет, когда четыре офицера из нашего отдела — мы все были в прекрасных отношениях до этих событий — сидели вокруг стола и пересчитывали их. Это была огромная гора денег, они сыпались со столов. На другой день говорили, что пересчитанные деньги были оставлены в одном из кабинетов Дома офицеров, а ночью кто-то украл один мешок. Интересно, почему же только один?
Женщины спрашивали:
— А у кого был ключ?
— У начальника Дома офицеров Владимира Бугайчука, — ответил Иван Иванович Нидзиев.
— Так с него и надо спрашивать.
— Нет, он клянется, что не брал, — миролюбиво ответил Иван Иванович и на том «расследование» причин кражи закончилось.
Еще один случай произошел при мне. Ирина Шубина принесла сумочк у, набитую деньгами:
— Это Кольская АЭС передала, — прямо сказала она и поделила деньги между членами комитета.
Конечно, среди курских вдов и матерей было много честных людей, не потерявших головы в то время, но, к сожалению, они не знали деталей дележек и особых денег, кроме официальных, не получили. Не написать об этом не могу.
«Никаких денег, кроме страховки, это, наверное, «путинские», мы не получали», — пишут родители Алексея Коробкова.
Эти деньги не получал Ярослав Бубнив, отец Вадима.
Оля Вишнякова, которая жила в Украйне, получила только 10 тысяч рублей, плюс 5 тысяч гривен (это 30 тысяч рублей по тому курсу) от российского президента, а также 2 тысячи гривен от своего военкомата.
Родители Андрея Борисова из Рязанской области, кроме страховки получили 10 тысяч рублей из Комитета солдатских матерей и фонда «Право матери», да еще 6 тысяч выделил военкомат, вот и все деньги. «У меня, матери Андрея, 1 группа инвалидности, а у отца Андрея — 2 группа, — пишет мама Андрея Борисова. — Без лекарств нельзя. Делали мы запрос в Мурманскую комиссию, уведомление пришло, что письмо получено, а ответа нет. Обещали дать квартиру в Рязани, да видно раздумали».
Около 3–4 десятков писем подтверждают, что родители и некоторые жены почти ничего не получили, родственники матросов — однозначно крохи. Нахожу запись в своей тетради от 30 сентября: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о нечестном комитете».
Что касается заработной платы за круглосуточную работу в Доме офицеров в те дни, то ее получили все, кроме меня. Именно 3 октября 2000 года меня отправили туда, куда Макар телят не гонял. Я спросила, почему, Иван Иванович ответил, чтобы сама догадалась.
Сегодня я счастлива, что ни одна «курская» копейка, ни одна пачка печенья не попала в мой карман. Не те это деньги, на которых можно строить жизнь…
Через год после описанных событий в суд обратились четыре женщины, жены и матери моряков — Людмила Шепетнова, Оксана Силогава, Галина Беляева и Галина Логинова. Они заявили, что из собранных со всей страны 100 миллионов рублей родственникам розданы только 60 миллионов. Речь идет о фонде Северного флота. Выплаты по разным причинам оттягивались. Сначала ждали годовщины трагедии, затем — подъема первого отсека и наконец объявили о том, что деньги заморожены до второй годовщины гибели подлодки. Последнее решение было принято специальной комиссией Северного флота совместно с «Общественным комитетом членов семей военнослужащих» во главе с Ириной Лячиной, вдовой командира подводной лодки.
Бунт на корабле
А вот эта история о давлении, которое испытывали жены подводников, об изуверских методах командования, о лжи, разъедающей память о погибших ребятах.
Буквально с первых дней все родственники были недовольны работой «Общественного комитета», которым руководила Ирина Лячина. Все понимали, что львиная часть денег уходит либо в дивизию, либо в руки комитетчиков. Справиться с этой проблемой не получалось, поскольку комитет поддерживало руководство дивизии.
Когда шло предварительное обсуждение кандидатуры председателя «Общественного комитета», я предложила Екатерину Багрянцеву, как человека, пользующегося доверием в гарнизоне.
— Что вы? — ответил Иван Иванович. — Она же бунтарка. А вот Лячина из повиновения не выйдет!
Так и получилось в дальнейшем. Выборы «Общественного комитета», которые проходили 31 августа, были похожи на вялотекущую шизофрению. Ирина Лячина зачитала список кандидатур на общем собрании и умирающим голосом спросила, есть ли возражения. В ответ царило молчание — женщины, опухшие от слез, и отупевшие от лекарств, не вполне понимали реальную обстановку. В этой мутной водице очень жирная ловилась рыбка.
— Ну против Морозова-то никто возражать не будет? — более бодрым голосом спросила Лячина.
Нет, никто, он добрый, Юрий Морозов. Вон Александру Руцкому разрешил семгу в питомнике ловить и машиной вывозить. Не беда, что рыбий питомник принадлежит Ура-Губинскому рыбколхозу, в нем можно сачком орудовать, как в личном аквариуме…
Проголосовали — и выбрали Морозова председателем ревизионной комиссии «Общественного комитета». Таким образом, приток средств оказался в руках Ирины Лячиной и ее заместителя по общественной организации Ивана Нидзиева, а контроль за расходованием — у Юрия Морозова, руководителя Ура-Губинской администрации (Ирина Лячина работала у него помощником).
4 сентября женщины что-то сообразили и пришли с нижайшей просьбой включить в состав комитета хотя бы одну из числа матерей. В гарнизоне постоянно проживали 43 жены и 8 матерей.
Когда Наталья Шевчук начала говорить об этом, ее перебивали чисто женскими приемами: стонами, всхлипами, угрозами обмороков.
— Я больше не могу! — театрально вскидывала руки одна.
— Вы что, хотите довести нас до сердечного приступа? — спрашивали другие.
— Вы сына потеряли, а я — мужа! — кричала Галина Белогунь. — Какого мужа! О! Какого мужа! Да вы хоть знаете, какой у меня был муж…
Эта шпионская вылазка закончилась для Натальи Шевчук реанимацией. После этого матери не раз обращались к Ирине Лячиной с просьбой о включении их в состав комитета.
— Что вы? Молодым же нужнее, — отвечала она загадочной фразой.
В составе «Общественного комитета» не было ни одной матери, а вот гражданская жена была. Это была ситуация, искусственно раздуваемая руководством дивизии. При открытом и справедливом распределении средств такого не могло быть. Ирина Лячина, словно получив индульгенцию на все действия, шла, не оглядываясь на убитых и раненых.
Прошел месяц, и рядовой состав женщин был совершенно отстранен от всякой информации. Комитет на глазах превратился из умеренно страдающего в полностью авторитарный. Среди женщин зрело недовольство, некоторые пытались прорваться на заседания.
— А какие у вас веские основания для того, чтобы присутствовать? — уже уверенным голосом спрашивала Ирина Лячина.
29 сентября поздно вечером девчонки с экипажа пришли ко мне домой.
За ночь прямо за кухонным столом мы составили «Требования инициативной группы», направленные на новые выборы комитета, где выразили недоверие действующему комитету и четко изложили план действий. В ту же ночь инициативная группа оббежала всех «курянок» и собрала подписи. На тот момент в поселке жили 39 семей, подписали 30 — все, кроме членов комитета и одной женщины. Девчонки расходились далеко за полночь, смех не смолкал под зонтами, дышалось легко — они приняли решение.
Наутро Иван Нидзиев уже все знал.
На собрании он ласково спрашивал каждую:
— А что конкретно вы хотите? Включить вас в состав комитета? Да, пожалуйста!
Так все 30 женщин стали членами «Общественного комитета», на выборах уже никто не настаивал, кто и как теперь делил деньги — неизвестно. Женщины понимали, что их опять обманули, но не знали, что делать. Меня обозвали организатором бунта на корабле.
Что касается последующего заявления Ирины Лячиной в прессе, где она, выступая от имени женщин, выражает недовольство Губернаторской комиссией, то эта инициатива возникла на пустом месте. Губернаторская комиссия хотела решить вопрос о покупке книги одного автора для библиотек, никаких денег они не требовали, только согласования. Лячина ответила отказом.
— Почему вы не соглашаетесь? У вас есть условия? Мы их готовы выполнить? — спросила Людмила Чистова, заместитель губернатора Мурманской области.
— Ничего у меня нет, — в своей обычной высокомерной манере ответила Лячина. — Я просто хочу, чтобы вы с нами считались.
После встречи Иван Нидзиев сказал:
— Зачем они приезжали? Вот в чем вопрос вопросов!
И он напал, как делают это умные и хитрые звери — из засады. Ирина опубликовала письмо, что вызвало большой резонанс и… отвлекло общественность от Лячинского комитета.
Оправдываться пришлось губернатору Юрию Евдокимову, для чего он ездил к Президенту. Кстати, позднее все эти службы помирились, взаимно проверили друг друга и пришли к выводу, что никаких финансовых нарушений при распределении средств не было. Меня позднее также вызывали в Мурманскую администрацию, чтобы показать результаты проверки, на что я ответила, что это не имеет ко мне никакого отношения, поскольку я была всего лишь инструктором по работе с семьями.
Эхо событий
Иван Иванович Нидзиев после этих событий уволился, живет в Подмосковье. Сейчас он генеральный директор крупной холдинговой компании, которая владеет торгово-развлекательным комплексом в Южном округе Москвы.
Ирина Лячина работала помощником спикера Совета Федерации Сергея Миронова. Живет в Санкт-Петербурге в двух квартирах, объединенных на одной площадке.
По-прежнему оставались на флоте, насколько я знаю — Александр Саркисов (АПЛ «Тамбов»), Владимир Кублицкий (АПЛ «Воронеж»), психолог Сергей Хоменко.
Арест
Через год я снова оказалась в Видяево — в качестве корреспондента одной из центральных газет. Я проехала в гарнизон по официальному пропуску, но разрешения на проезд в Седьмую дивизию у меня не было. По опыту зная, что шутки с военным командованием плохи, позвонила в в особый отдел дивизии для аккредитации. Получение пропуска для журналиста — самый обычный процесс, не предполагающий долгих согласований.
Я изложила ситуацию начальнику отдела, капитану 2 ранга Олегу Шендерову.
— Ждем! — ответил он кратко.
О, меня действительно ждали. Новый спектакль был организован особистами с особым шиком. Я шла под руку с отцом Владимира Багрянцева, человеком достаточно пожилым, он плохо себя чувствовал.
Как только я ступила за шлагбаум возле контрольно-пропускного пункта, так меня под руки схватили два офицера.
— Нужна помощь? Хотите, я с вами пойду? — спросил Тихон Андреевич.
— Да нет! — ответила, — я же договорилась о встрече.
— Вы обвиняетесь в проникновении на территорию воинской части, — сразу же торжественно объявил Шендеров, как только меня ввели в его кабинет.
— Ну да, — я все еще улыбаюсь по инерции. — Я же к вам ехала, Олег Станиславович, за пропуском в дивизию.
— Мы вас сейчас арестуем и отправим за контрольно-пропускной пункт. Это означало, что меня без вещей и денег выкинут в сопки, потому что никакой инфраструктуры от поселка Ура-Губа до самого Мурманска в окрестностях нет.
— Но у меня пропуск в Видяево, как вы можете меня выдворить? Упоенный властью Шендеров ничего не слышал и потом после длинной тирады на тему охраны государственных интересов ласково спросил:
— Сами пойдете или в наручниках?
И тут-то впервые я поняла, что он не шутит. Ответила, что сама пойду, на площадке второго этажа вцепилась в перила и закричала:
— Игорь Иваныч! Что происходит? — я знала расположение штаба и что нынешний заместитель командира дивизии Игорь Иванец, с которым я работала в воспитательном отделе долгое время, меня слышит.
Сопровождавшие офицеры пытались оторвать руки, но мне важно было поднять шум — чтобы меня услышало как можно больше людей.
— А-а, — кровожадно обрадовался Шендеров, — она кричит. Быстро сюда психиатра, мы ей сделаем укол и отправим на освидетельствование в психушку в Североморск, — и он сделал широкий жест в сторону окна.
На плацу действительно стояла машина с санитарами.
Это был страшный момент. Я тогда впервые столкнулась с военным (а сейчас и с государственным) цинизмом, поэтому испугалась не на шутку — кто не знает, кем выходят их этих психушек.
На площадке второго этажа уже стояли врачи с уколами, милиция с дубинками и даже сам начальник милиции.
— Выбирайте, с кем поедете? — сказал Шендеров.
— Ребята, я с вами! — обрадовалась я милиционерам. — Можете даже наручники надеть, — я протянула руки.
Они засмеялись и отвезли меня в отделение, где был составлен протокол. Меня отпустили ночью, но в четыре часа утра видяевскую милицию подняли по тревоге по единственной причине: что делать со мной? До утра они караулили меня возле подъезда, а в семь часов автомобиль ГИБДД со включенной сиреной отвез меня в Кольский народный суд. Интересно, кому и чем я так досадила? Кто стоял за этим спектаклем?
Судья долго разбирался с этим впервые попавшим в нему на стол делом, смущенно кашлял, листал законы и наконец вынес вердикт: невиновна. Случай получил огласку, так как я написала о нем в свою газету. На Северном флоте прошла служебная проверка, и в газету отправлен ее результаты. «Факты не подтвердились», — было написано в письме прокуратуры Северного флота.
Судьба субмарины
В апреле 2003 года я побывала на на судостроительном заводе «Нерпа» в Снежногорске Мурманской области, где начали разделку атомной субмарины.
Устаревшие лодки годами ждали своей очереди, сейчас их почти нет. Многие заливы Баренцева моря превратились в кладбища лодочных ветеранов. Иногда уставшие подлодки начинают тонуть. Незадолго до гибели «Курска» вдруг пошла ко дну списанная лодка в Ара-губе. Ее вытащили плавкраном и поддули воздухом высокого давления. Экипажы мертвых подлодок получают пайки и зарплаты, охраняя атомный реактор и поддерживая на плаву субмарину. Уничтожение стоит баснословных денег.
«Курск» пошел на распилку без очереди, работы на нем велись полным ходом.
Мы поднялись по горному серпантину на вершину сопки, откуда «Нерпа» была видна, как на ладони: два острова-сопки закрывают вход в гавань со стороны моря. С берега попасть на завод невозможно. Строго засекреченный объект хорошо охраняется, обнесен высоким двойным забором с колючей проволокой. Рабочих обыскивают миноискателем. «Курск» поставили между высоким цехом и крутым обрывом в море, с дороги его не заметишь. Видно и после смерти главный вещдок таит опасность.
Нам удалось встретиться с рабочими «Нерпы».
— Никакого аврала на заводе нет, — сказал грузчик Анатолий Меняйло. — Обычные плановые работы. Но к самой лодке подойти невозможно без особого пропуска, она строго охраняется.
Толстый металл особого титанового сплава режется автогенами на куски, которые проходят проверку на радиацию и потом их увозят на переплавку. «Курск» без рубки словно потерял свою значительность. Рядом с лодкой лежит герб, вырезанный вместе с куском металла, его видно издалека. Особая живучесть герба, прошедшего огонь и воду, объясняется просто — боцман Николай Мизяк разводил краски на спирте и наносил их на эпоксидную смолу.
Мы снимаем лодку с крутой сопки, нависающей над водой. Очень скоро со стороны залива и со стороны завода к нам бегут матросы. Предвидя такой оборот событий, мы оставили машину на дороге с другой стороны сопки. Спускаемся бегом и, минуя посты, по горным дорогам несемся в сторону Видяева.
Впоследствии рубка несколько лет пролежала на одной из металлобаз под открытым небом. А в 2009 году при активном воздействии общественности в центре Мурманска был открыт памятник, где была использована часть рубки АПРК «Курск».
Собрание мистических совпадений
Мистика, о которой так много говорили в первое время, дескать, многие из них чувствовали свою гибель, теперь уже не поражает — общество пресытилось как «Курском», так и мистикой. Тем более, когда не отличишь правду от вымысла — люди склонны преувеличивать значение некоторых мелочей, связанных со смертью. Я в свое время тоже попала под влияние странных совпадений, происходивших перед походом. Написала даже материал об этом — опубликован в одной из центральных газет. К тому же есть реальные письма и другие свидетельства, записанные на кассету — действительно, многих из моряков, которые были на борту 12 августа, охватила едва ли не паника. А ведь мистика там не было — одна голая правда. Ребята действительно опасались за исход последних учений. Причины для опасений были — и серьезные.
И все-таки странностей, связанных с выходом в море «Курска», было действительно много. Сегодня, оглядываясь назад, я уже не удивляюсь странным совпадениям — кому было положено выжить, тот выжил, кому было положено умереть, тот погиб. А то, что погибли самые светлые души, как будто их собрал Бог в одном, овеянном страданием, месте, так это мое личное убеждение. Искупительная жертва? Возможно… У каждого из них на земле осталась своя недопетая песня, свое недопитое вино жизни и незавершенное дело…
Предчувствие смерти
«Скажи, Наташа? Где ты будешь жить без меня?» — спрашивал Сережа Ерахтин у своей жены. «Что значит «без тебя?» «Ну, кем ты будешь работать, где жить? Если меня не будет?» «Отстань, Сережка, не пугай меня!» — говорила Наташа.
Когда подняли тело Виктора Кузнецова, его мать ничего не знала об этом, но умерла она именно в тот день…
Виктор Парамоненко забрал в поход все документы и паспорт своей невесты Людмилы. Она потом не могла ни выехать из Видяево, ни деньги получить, так как сама была гражданкой Украины.
Алеша Некрасов записал на пленку слова, где он говорит, что вернется, «ЕСЛИ лодка всплывет»….
Максим Вишняков забрал в море все фотографии жены.
Сергей Дудко взял в последний поход парадный китель со всеми медалями.
Алеша Коркин пишет знакомой девушке как раз накануне выхода: «…вроде вчера был праздник, а такое чувство, что мир рушится, что все падает и это уже не вернуть… Ощущается неизбежность чего-то…»
А это — из другого письма того же автора: «Спать просто не могу. Лежу с закрытыми глазами, всякие кошмары чудятся! Мистика какая-то!!! Хорошо хоть в базе стоим, а не в морях. Потонули бы точно, как «Комсомолец». А прикинь, да? В штабе дивизии флота висела бы моя фотка. А под ней надпись: «Награжден званием Героя РФ за героизм и мужество!! На весь мир прославился бы!»
Всего на несколько дней перевели на «Курск» ребят из 150-го экипажа: матросов Игоря Логинова и Алексея Коломийцева (оба из Коми), Николая Павлова из Воронежской области. На борту нужны были вестовые. Для родственников этих ребят сообщение об их гибели прозвучало, как гром среди ясного неба. Отец Николая Павлова — Владимир Степанович рассказывал, что за два дня до трагедии получил от сына хорошее письмо, где тот писал об АПЛ «Воронеж», на которой он служит.
Салават Янсапов. Его тоже перевели накануне с другого экипажа, сейчас не буду называть, с какого, где старослужащие поставили Салавата «на счетчик». Спасая мальчика от дедовщины, воспитательный отдел поместил его в «лучшие» условия.
Старший мичман Владимир Свечкарев — тоже с 150-го экипажа. Забрали его за два часа до выхода, так что Юля, его жена удивилась, когда на вокзале 11 августа ее встретил не муж, а друзья.
В последний раз на этом корабле выходил в море Сергей Чернышов — после окончания технического университета он должен был уйти на повышение в другой экипаж.
На пять дней вернулся в Видяево старожил «Курска», капитан 3 ранга Марат Байгарин, и его уговорили выйти последний раз. Вещи были уже собраны, квартира сдана, ее, кстати, должен был получить Максим Вишняков.
У Натальи Шевчук 12 августа в 11.20 без всякой видимой причины случился инсульт. Они с мужем ехали в отпуск, как вдруг у не в мозгу словно взрыв произошел…
Пусть материалисты скажут, что жизнь одномерна.
Таинственные совпадения
Первое и удивительное — до «Курска» был «Комсомолец». Новейший корабль, который называли непотопляемым, вдруг ушел на дно и унес жизни 42 членов экипажа.
На погибшем экипаже было 16 Сергеев — 13 процентов от общего числа.
Маленькая Дашенька Репникова получила смешение шейных позвонков на 40-й день гибели отца.
У Халимы Аряповой, молодой женщины, 12 августа был сердечный приступ.
— Когда же случилась беда и мы поехали в военный городок Видяево, я обнаружила, что Миша, перед тем как уходить в море, оставил дома свой крестик и обручальное кольцо, — рассказывает мама Михаила Родионова. — Хотя раньше никогда так не делал. Как потом оказалось, многие ребята из экипажа «Курска» тоже оставили свои крестики и кольца дома. А ведь обычно обручалки и номерные знаки-жетоны носили на шнурке на шее, а крестики вообще никогда не снимали. Помню, как на девятый день после гибели сына внук всю ночь кричал. Может, душа отца к нему приходила попрощаться. Олежке тогда было полтора годика.
Как объяснить, что два незнакомых человека почти слово в слово рассказывают одно и то же? «Скажи, что надо сделать, чтобы ты стала моей женой? — в разное время спрашивали у своих невест Саша Садков и Миша Белов. — Может, стать героем?»
Быть может, ожидание подвига всегда жило в этих высоких личностях?
Непонятные предвидения
Новый, 2000 год. Камера выхватывает лицо каплея Бориса Гелетина:
— Наступает моя эпоха! Эпоха эры Водолеев! Какие неожиданности она несет?
Боря не знал тогда — какие. Он еще не знал, что маленький сын его тяжело болен, что умрет Дениска незадолго до «Курской» трагедии. Еще мы смотрели видеозапись за прошлый год.
— На стополсотый экипаж в этом году прибыло 12 молодых офицеров, — рассказывает кап-раз командир Олег Якубина. — Лучшими по итогам года стали старлеи Андрей Панарин и Андрей Узкий.
— Почему командир назвал только этих двоих? — задумчиво спросил кто-то из ребят. — Тех, которых на время учений переведут на «Курск»?
Счастливые спасения
«Мыкола! Пора уже!» — сказал Геннадий Лячин, когда Николай Мизяк позвонил из короткого отпуска.
Старший боцман Николай Мизяк — из тех, кто остался жив. Вместе с экипажем он вернулся с учений 4 августа. 14 лодка должна была снова уйти. 10 дней — это большой срок для того, кому надо срочно уехать. Николай прикинул, что за десять дней он вполне успеет обернуться туда-назад — ему надо было привезти семью из Харьковской области.
Все складывалось удачно. Начальник штаба 7 дивизии Владимир Багрянцев достал билеты на поезд «туда». А вот «назад» у Мыколы не получилось — лодка ушла не 14, как планировалось, а 10 августа.
Мы беседуем с Николаем Мизяком в его тесной двухкомнатной квартирке. Крупный мичман тяжко вздыхает:
— Вот их нет, а я живой, здоровый… — он прячет глаза, как будто виноват в том, что их нет.
Он вспоминает, что Толю Беляева считали «королем шашлыков», что котлеты его за солидные размеры называли «лаптями». Что Ильдарова ограбили перед самым уходом, Орден Мужества украли и 12 тысяч рублей. Что Сергей Дудко с первого раза сдал экзамены на самостоятельное управление лодкой и получил знак «Лодка». Что 18 марта следующего года они должны были отмечать десятилетие создания экипажа. Потом он рассказывает, как был изготовлен знаменитый несмываемый «курский» герб.
За два дня до трагедии я получила толстое письмо из Курска — там в местной газете была опубликована статья о Лячинском экипаже. Я не успела ее показать им.
Утром 12 августа мой сын Сережа рассказал свой страшный сон. Ему тогда было 12 лет, он сказал, что ему снилась подводная лодка, воет сирена, мигает красный свет и все бегут к люкам. А с той стороны их закрывают, и люди остаются в воде, а среди них — Багрянцев. Я удивилась некоторым подробностям по описанию подводной лодки, которых он знать не мог.
Накануне мне тоже приснился странный и страшный сон. Я заглядываю в большую овальную корзину и вижу бледных и неподвижных людей, и понимаю, что они мертвы.
Эпоха Водолеев — это и моя эпоха…
Нас разнес ветер событий…
Высокая худая собака ступала рядом — в два часа ночи улицы видяевского гарнизона пустынны и тихи.
— Иди-ка ты домой, собака, все равно есть у меня нечего, — посоветовала я ей.
Собака посмотрела на меня, склонив голову, но, видимо, мой интеллигентный монолог не произвел на нее впечатления.
— Хотите, мы вас проводим? — с неожиданно теплой интонацией произнес кто-то сзади.
Я оглянулась и узнала знакомые лица, это были приехавшие в гарнизон психологи.
— Да нет, — ответила я. — Нам спать осталось по 5–6 часов.
Мы шли некоторое время вместе и разговаривали ни о чем. Это был еще один феномен курской трагедии. Она сблизила похожих людей и разъединила разных. Можно было запросто поговорить с посторонним на улице, можно было поплакать на чужом плече — удивительное родство душ рождалось на глазах.
Психологи свернули к гостинице, а я пошла дальше. Возле моего дома из темноты вынырнула давешняя собака. Она вошла следом за мной в подъезд и остановилась на площадке. На лестнице горел свет, дверь была не заперта, ужин (а заодно и обед) стоял на столе. Я отломила кусочек и вынесла собаке — грустным взглядом она поблагодарила за угощение.
— Нас всех разнесет ветер событий! — сказала по какому-то наитию на следующий день.
— Ну почему же? Вот вы докажите! — сказал кто-то. «Разве пророчества доказывают?» — подумала.
Мы не были друзьями, но в то время не были и врагами.
В нашем воспитательном отделе работали порядочные отзывчивые люди. Александр Шубин — с «Курска», Александр Саркисов — с «Тамбова», Евгений Букаев — с «Даниила Московского», Костя Коробков — со «Пскова», Сергей Махортов — с «Белгорода», Володя Кублицкий, Сережа Хоменко — это истинно русские офицеры, такими они оставались даже в трудное время. Позднее появился «замполит», который рассказывал, что провертел дырку в гальюне и подслушивал через нее членов экипажа.
— Нервная у вас работа, — посочувствовала я ему и все засмеялись, а он с тех пор «закладывал» меня всякий раз, когда получалось.
Вообще-то офицеры воспитательных отделов редко добровольно сотрудничают с «особистами», хотя и обязаны. Контрразведке в воинских частях работы хватает. Подслушивание — одна из основных.
В казарме экипажа «Курска» тоже была проверчена дыра, спрятанная под электрической розеткой. Здесь у «особистов» была узкая, как пенал, «прослушка», которая работала на два объекта. Справа была «курилка» «Курска», слева — штабной зал тактических учений, где собиралось много офицеров и где в перерыве болтали о чем угодно.
Я отодвигаю в сторону розетку в курилке и вижу пробитую насквозь стену, за ней: два кресла, стол, кровать, журнальный столик, на котором стоит пленочный магнитофон. Фээсбешный тайник сохранился и поныне, только подслушивать некого: в казарме расположен музей.
В те дни массового психоза всякое бывало… И не без «санкций» Ивана Ивановича Нидзиева. Однажды начальник Дома офицеров Владимир Бугайчук грубо оборвал провод, когда я говорила по телефону. В другой раз глава Ура-Губинской администрации Юрий Морозов бросился на меня со стулом и с криком «Я теб-бя сделаю…» Этот неожиданный демарш приковал меня к месту и не знаю, чем бы все это закончилось, но в комнату вбежал Кублицкий и отобрал стул. Никакой внешней причины для этого не было, если только не вброшенная Нидзиевым «деза». Рассказывали, что Юрий Морозов места себе не находил — до последнего времени Ирина Лячина собиралась в Курск, и он купил там квартиру. А Ирина в то время тайно оформляла квартиру в Питере, и все, кто собирался вместе с ней, считали себя обманутыми. Просить жилье можно было в любой точке страны, кроме Москвы, — и естественно, питерское жилье стоит дороже курского. Но я-то никакого отношения ни к тому, ни к другому не имела.
Неоднократно я была свидетелем разыгранных спектаклей, режиссером которых был все тот же Иван Иванович.
— Что за безобразие творится на нашем КПП, — возмущается Ирина Шубина при приезде начальника управления по воспитательной работе Геннадия Дьяконова. — Система оповещения не работает, связи нет.
— Спасибо вам, девчонки! — говорит после встречи, потирая руки, Иван Нидзиев. — Подставили мы с вами начальника гарнизона.
Или другой случай. Из Свято-Данилова монастыря прислали дорогую икону «Новомученики». До открытия храма Катя Багрянцева просила отдать икону ей, дабы она не исчезла, как исчезало все в те дни. Кстати, икону прислали по ее личной просьбе.
— Можно вопрос задать? — спросила Дьяконова Галина Белогунь. — Вот нам икону прислали, а церковный староста, — она выделила это интонационно, не потрудившись назвать имя старосты, — хочет забрать ее себе.
— Запереть в сейф! — велел Дьконов, не вникая в детали.
Книгу не давали писать, не давали читать, не разрешали встречаться со мной женщинам, угрожая жилищными и материальными вопросами. Я больше не могла выносить этой обстановки, позвонила в редакцию одной газеты и и уехала на другой день. Позднее мы вернулись в свою подмосковную коммуналку, где я старалась не вспоминать «курское» время, как ужасный кошмар.
Но «у Господа случайных дорог не бывает»… Так сказал мне в последний день отъезда батюшка видяевского храма отец Сергий…
Мир и хвала тем искренним и мужественным людям, которые встретились на этом тернистом пути. Их было немало. О них — книга. Остальных я называю только потому что без них неполным будет наш рассказ.
Безусловные ли они злодеи? Нет, конечно. Они стали такими на то короткое время, что длился спектакль.
Закончится действие. В зале вспыхнет свет. Опустится занавес. Исчезнет восторг и негодование зрителей. А они, те, кто были злодеями, станут нормальными людьми, озабоченными собственным пропитанием, может быть — слишком озабоченными.
Но та невыносимая боль, которую они принесли, — она перечеркнет всю вашу прошлую жизнь. Вы вырвитесь из этой боли, как из старой кожи и… ощутите соленый вкус моря, сияние солнца, радугу синей мечты, свежий ветер свободы и, может быть, — свое предназначение…
Храни вас, Бог!