Собственные пристрастия и занятия Гёте могли бы, конечно, целиком поглощать его время, но поэта призывали к себе многочисленные служебные обязанности, требовавшие также времени и внимания. За ним по-прежнему оставалось руководство театром; он входил в состав комиссии по делам строительства; как и прежде, был членом тайного консилиума, герцогского кабинета и получал регулярно жалованье, если даже не связывал себя текущими делами и присутствием на заседаниях. Он всегда был желанным советчиком в разного рода частных вопросах. Тайный советник Фойгт и герцог неизменно обращались к нему, когда требовалось обдумать или решить тот или иной практический вопрос, касающийся науки или искусства в герцогстве. Собрание «Документов служебной деятельности» дает об этом подробную информацию. Он всегда был готов исполнить особые поручения, и взял себе это за правило со дня своего приезда в Веймар. Он осуществлял руководство и надзор за научными учреждениями, был инициатором всякого рода начинаний в области науки и культуры; несколько лет уже действовал основанный им кабинет естествознания; он пытался приобрести для Йены библиотеку приглашенного в 1782 году из Гёттингена естествоиспытателя и лингвиста Кристиана Вильгельма Бюттнера, страстного коллекционера, а после смерти его в 1801 году разобрал и систематизировал его наследие. «Я и понятия не имел о подобном хламе, полдюжины шарманок и цимбал, каковые приводятся в действие вращением!» — писал он в письме Кристиане 22 января 1802 года. В этом «хламе» были также «антикварные мелочи, физические приборы». Из переписки Гёте с Фойгтом видно, сколько стараний приложили эти страстные книголюбы для создания и упорядочения фондов Йенской библиотеки. Вместе с Фойгтом Гёте осуществлял надзор и за Ботаническим институтом, а с конца 1797 года в их ведение перешли библиотека и кабинет нумизматики в Веймаре и библиотека герцога в Йене. С 1803 года они осуществляют общее руководство музеем в Йене, который непрерывно пополнялся новыми экспонатами по медицине и биологии. Экспонаты находились во дворце, и их хранителем был Иоганн Георг Ленц, председатель «Минералогического общества», почетным членом которого стал в 1798 году Гёте. В 1809 году была налажена координация управления отдельными учреждениями, а с 1815 года они передаются под «общий надзор за учреждениями науки и искусства в Веймаре и Йене», во вновь созданное ведомство, которое находилось в подчинении Гёте. В 1812 году Кристиан Готлоб Фойгт и Гёте берут на себя руководство новой обсерваторией, а в 1816 году — только что основанным ветеринарным училищем.
В начале 1790-х годов членами тайного консилиума оставались те же люди, что и до путешествия Гёте в Италию. Возглавлял его действительный тайный советник его превосходительство Якоб Фридрих барон фон Фрич. Вторым по старшинству был Кристиан Фридрих Шнаус, третьим — Гёте и четвертым — Иоганн Кристоф Шмидт. Методы работы не претерпели за это время решительно никаких изменений — разве что герцог оставил за собой право поручать отдельным советникам разработку особых вопросов независимо от круга их обязанностей в совете; таким образом, многие советники, против прежнего обычая, уже задним числом узнавали о решениях суверена; при таком положении консилиуму часто приходилось исполнять только текущие дела. Старшим членам, Фричу и Шнаусу, например, сильно не нравилось это, но Карл Август все же предпочитал доклад одного из своих министров «extra ordinarie», и имел, вероятно, к тому основания. По-видимому, он думал таким способом добиться более строгого режима правления (что при его частых отлучках из Веймара временами приносило осложнения) и, может быть, надеялся способствовать сохранению в тайне дел, которые в маленьком государстве, где все чиновники состояли в приятельских отношениях, а то и в родстве, немедленно получали огласку. То, что Гёте довольно быстро занял особое положение, было обусловлено помимо прочего и тем, что он ни в каких связях и отношениях ни с кем в герцогстве не состоял.
В 90-е годы положение решающего советника и влиятельного министра все более упрочивается за Кристианом Готлобом Фойгтом. Много лет он состоял на государственной службе в Веймаре, был управителем и судьей в Альштедте, затем стал старшим государственным чиновником в веймарском правительстве; в 1783 году он заступает в должность тайного архивариуса. Гёте, оценив его как особенно сведущего и заинтересованного в деле человека, приблизил его к себе и сделал своим ближайшим сотрудником. С1783 года они вместе трудятся в комиссии по горным разработкам, а с 1785 года — в комиссии по налогообложению Ильменау. Начало их совместной деятельности для обоих было счастливым событием. Их отношения, продолжавшиеся на протяжении всей жизни, трудно определить с точностью каким-либо одним словом; они не были друзьями в собственном смысле, но не были и только коллегами. Их отношения всегда были подчеркнуто учтивыми, особенно со стороны Фойгта, и позднее у обоих вошло в привычку обращаться друг к другу не иначе как со словами «ваше превосходительство». Выросшие на почве обоюдных государственных интересов, взаимной преданности общему делу, их отношения стали основой, на которой возникли и окрепли личные симпатии и доверие друг к другу, еще более укрепившие их отношения; отношения не двух художников, но двух мужей, подходивших к общественной деятельности со всей ответственностью как к исполнению своего долга и близко знавших политические убеждения друг друга; иначе они не оставались бы на своих местах в Веймаре. Сколько бы Гёте, вернувшись из Италии, ни исследовал своеобразие правды в искусстве, он никогда не отделял себя от сферы практической деятельности, ведь и журнальная практика, как показывали «Пропилеи», а позднее журнал «Об искусстве и древности» (1816–1827) с их стремлением художественного воздействия, была той же общественной деятельностью, только другими средствами. Переписка Гёте и Фойгта, составившая четыре объемистых тома и замечательно прокомментированная, охватывает период с 1784 года по 1819 год. Уже на смертном одре Фойгт вывел дрожащей рукой строки: «Жестокая мысль, что это мое последнее слово к Гёте, ах, дорогой Гёте, будем же душой вместе» (21 марта 1819 г.). Тронутый этим признанием, Гёте отвечал: «То, что Вы в эти священные мгновения прощаетесь с другом Вашей жизни, благородно и неоценимо. Но я не могу отпустить Вас от себя!» (21 марта 1819 г.).
В 1791 году Кристиан Готлоб Фойгт стал членом консилиума, а в 1794 году был произведен в тайные советники. В его лице Гёте имел доверительного коллегу, с которым он всегда мог достигнуть взаимопонимания, Фойгт же знал, с кем он мог посоветоваться в нужную минуту и обсудить — часто незамедлительно — тот или иной вопрос. Он был безотказным в работе, нередко брал на себя обязанности других членов консилиума, когда те не справлялись, по болезни или каким-либо другим причинам, и часто вез один непосильный воз. И дел еще прибавилось, когда умер в декабре 1797 года Шнаус и вышел в отставку 1 апреля 1800 года барон фон Фрич. Тогда думали, что Гёте, как старший по рангу и единственный из тайных советников дворянского звания, станет преемником Фрича, но он не хотел больше брать на себя повседневную работу в совете. Он исполнял обязанности представителя, к примеру, на заседании комитета сословий в Веймаре. В дневнике помечены сроки между 17 мая и 27 июня, которые он соблюдал. Часто он бывал официально «при дворе», а 23 мая «принимал к обеду сословное представительство». В конце 1801 года в консилиум был введен барон фон Вольцоген, проводивший переговоры в связи с заключавшимся браком наследного принца Карла Фридриха и великой русской княжны Марии Павловны, а в 1803 году он стал тайным советником. Фойгт, однако, по-прежнему оставался перегружен работой, ибо Вольцоген слишком много хлопотал вокруг молодой пары. 13 сентября 1804 года все тайные советники были произведены в действительные тайные советники, и титул «ваше превосходительство» с этого времени неизменно украшал и письма, адресовавшиеся Гёте. Одно время, с 1802 по 1806 год, к консилиуму был прикомандирован в качестве помощника тайный советник-ассистент Кристиан Август Тон, но, человек не совсем здоровый, он так же мало мог помочь Фойгту, который, по существу, вез на себе всю работу, ибо и от советника Шмидта, страдавшего старческой немощью, не было проку — с мая 1805 года он уже не являлся и на заседания. Фойгт справедливо сетовал 6 июня 1806 года своему коллеге фон Франкенбургу из Готы: «Право, мне не везет на сослуживцев. Тон страдает ипохондрией и придет ли в себя еще к июлю, Шмидт озабочен тем, чтобы попасть в рай, Гёте парит над земным и нуждается в непрерывном отпуске для своих занятий и воспарений собственного духа». С победой Наполеона над Пруссией в сражениях при Йене и Ауэрштедте 14 октября 1806 года и с угрозой, нависшей над герцогством генерала прусской службы Карла Августа, окончился десятилетний мирный период «классического» Веймара, в продолжение которого Кристиан Готлоб Фойгт оставался самым значительным государственным лицом под верховной властью своего герцога.
Мнения и соображения Гёте по тем или иным государственным вопросам изложены в докладных записках и официальных письмах, некоторые из его суждений, содержащихся в письмах Фойгту и герцогу, можно рассматривать как вотум; множество соответствующих высказываний и разговоров отражено также в дневнике. Особого внимания, как кажется, заслуживает заключение, составленное им в апреле 1799 года. Начало неприятной истории положила публикация, в которой увидели атеистические мысли; привлекшая к себе всеобщее внимание, она взбесила финансистов университета, в частности герцога Готы. 15 апреля Гёте составил, «чуть ли не экспромтом», записку, в которой изложил свой взгляд на проблему цензуры. Она начинается так: «Конфликт между авторами, требующими безусловной свободы печати, и правителями, которые могут позволить таковую лишь в той или иной мере, продолжается со времени изобретения книгопечатания и всегда будет иметь место. Поскольку можно не сомневаться в том, что писатели и впредь будут пытаться расширить самовольно присвоенное себе право, а правительства со своей стороны будут все более ограничивать его, вследствие чего неизбежно будут возникать новые и новые конфликты, то представляется целесообразным подумать над тем, нельзя ли найти возможность предотвратить зло в том кругу, где живешь и работаешь».
Противнику волнений и переворотов казалось логичным предоставить «правительству» делать все, что могло способствовать поддержанию порядка и спокойствия. Но для писателя Гёте главное было в том, чтобы обеспечить по возможности наибольшую свободу творческому исследованию и публикациям. В поисках компромиссного решения он предлагает установить в Веймаре, «где до сих пор не существовало цензуры», следующий порядок: типографиям не принимать ни одной рукописи, которая «не будет подписана тремя состоящими на княжеской службе лицами»; в этот совет из трех человек имеет право входить, считает Гёте, и сам автор, если он из местных ученых, таким образом принимается совместное решение, «можно и нужно ли печатать» ту или иную рукопись. Гёте полагал, что так возникнет «общий цензорат». Он предлагал установить твердый принцип, согласно которому «ничто не должно печататься, что бы противоречило существующим законам и порядкам», и с такой точки зрения оценивать рукопись. Сочинения, которые необходимо было бы рассматривать специально и которым можно было бы предоставлять особое разрешение, в его записке не оговаривались. Но заключительная фраза со всей очевидностью свидетельствует о том, что компромиссный путь, к которому в душе склонялся тайный советник, был возможен: он высказал пожелание, чтобы «мы, пользовавшиеся доселе репутацией величайшей либеральности, смогли эту либеральность выказать на деле в необходимых пределах». То, что Гёте вообще обдумывал мысль о цензуре, связано в том числе с его пониманием взаимообусловленности терпимости и нетерпимости; об этом он попутно высказался пять лет спустя в рецензии на «Лирические стихотворения» Иоганна Фосса: «Можно ли принять эту на первый взгляд справедливую, но пристрастную и ложную в своей основе максиму, достаточно дерзко требующую от истинной терпимости быть терпимой и по отношению к нетерпимости? Ни в коем случае! Нетерпимость всегда активна и агрессивна, и ей можно противостоять только также непримиримыми и активными действиями». Каждый читатель сегодня знает, насколько актуальной остается и останется эта проблема. На предложение Гёте о создании цензуры не последовало никаких практических действий; остался документ. Позднее, когда после 1815 года журналисты пытались полностью воспользоваться свободой печати в Великом герцогстве Веймар, снова встал остро вопрос, можно и нужно ли принимать меры и какие.