Многолетняя работа над автобиографической книгой «Поэзия и правда» вынуждала поэта подолгу оставаться наедине с самим собой. 1 октября 1809 года, как свидетельствует дневник, Гёте набросал «эскиз биографического сочинения», но лишь с января 1811 года он начал систематически диктовать историю собственной жизни. Перед этим он просил Беттину Брентано, которой очень многое рассказывала его мать, снабдить его необходимым материалом. Кроме того, он углубленно занимался изучением XVIII века и из этого тоже кое-что почерпнул. В библиотеке он подобрал необходимую литературу, стремясь поставить свою жизнь и свои поэтические опыты в контекст исторических событий эпохи. Осенью 1811 года была уже напечатана первая часть автобиографии. Работа над ней быстро продвигалась дальше. Вся Европа затаив дыхание следила за вторжением Наполеона в Россию, горела Москва, французские войска отхлынули назад, гремели сражения, наконец в октябре 1813 года союзным войскам в битве под Лейпцигом удалось одержать победу над завоевателем Европы — а Гёте все это время работал над своей автобиографией. Вторая часть ее (книги шестая — десятая) была готова в 1812 году, третья (книги одиннадцатая — пятнадцатая) — в 1814 году. Однако даже в этой третьей части еще не нашла отражения пора любви поэта к Лили Шёнеман — 1775 год. И тут работа застопорилась. «Поэзию и правду» заслонило другое: впечатление от путешествий по Майну, Рейну и Неккару в 1814–1815 годах, нежданная в своей щедрости поэтическая жатва — «Западно-восточный диван». Когда же Гёте вернулся к работе над автобиографией, то не решился описать последний год своей жизни во Франкфурте, с его сумятицей и сложными отношениями поэта с Лили Шёнеман (а может, и потому, что еще была жива его бывшая невеста). Вместо этого в 1813–1817 годах, используя старые письма и заметки, он написал «Итальянское путешествие», за которым в 1822 году последовали очерки «Кампании во Франции» и «Осада Майнца». Только в 1824 году поэт снова приступил к работе над «Поэзией и правдой» и завершил начатые книги цикла в октябре 1831 года — хотя и тут дошел только до описания своего отъезда в Веймар осенью 1775 года. Четвертая часть автобиографии (книги шестнадцатая — двадцатая) увидела свет лишь после смерти поэта.

Первому тому «Поэзии и правды» Гёте предпослал вступление, в котором привел «письмо друга», недовольного разнородностью художественных произведений, вошедших в изданное перед тем собрание сочинений поэта. Глядя на эти книги, подчеркивал друг, «конечно же, хочешь с их помощью составить себе представление об авторе и его таланте» (3, 9).

Да, не раз уже приходилось Гёте выслушивать пожелание, чтобы его произведения были расположены в хронологическом порядке и прокомментированы. Восполнить этот пробел могло лишь широкое повествование, написанное в стремлении решить «труднодостижимую» задачу, следующим образом сформулированную Гёте: «Думается, что основная задача биографии в том и состоит, чтобы изобразить человека в его соотношении с временем, показать, в какой мере оно было ему враждебно и в какой благоприятствовало, как под воздействием времени сложились его воззрения на мир, на людей и каким образом, будучи художником, поэтом, писателем, он сумел все это вновь воссоздать для внешнего мира» (3, 11).

Этому принципу и следовал Гёте в своей «Поэзии и правде»; так возникла (пусть незавершенная) биография, составленная с невиданной по тем временам методичностью. Антагонизм и созвучие эпохи и творческой личности; «я» и окружающий его мир в столкновении, способствующем раскрытию творческих сил; самый путь развития от детских лет к дерзаниям юности; сложное переплетение мгновений счастья и разочарований; обретение и утрата друзей; переработка внешних влияний и собственного опыта — все это стало предметом автобиографии. Здесь, правда, не следует ждать «объективного» повествования. Оглядываясь на собственную жизнь и творчество, автор книги стремился выявить «главную правду», определившую его жизненный путь. Такое, однако, как впоследствии объяснял Гёте королю Баварии Людвигу I, невозможно «без обращения к ретроспективной памяти и, стало быть, к воображению», а значит, неизбежно «некоторым образом употребить свои поэтические способности». Вот почему в название он включил слово «поэзия», «дабы правду, какую я осознал, использовать для моих целей» (11 января 1830 г.).

В 1813 году по завершении третьей части книги Гёте набросал предисловие (тогда так и не напечатанное), в котором объяснял, каким образом он начал строить весь автобиографический цикл в согласии с законами, «коим нас учит метаморфоза растений». Старому Гёте, работавшему над автобиографией, важно было представить собственную жизнь как некий непрерывный рост, как постепенный процесс созревания, наконец, как метаморфозу, как образец развития отчеканенной природой живой формы. Впечатляет, как в седьмой книге Гёте отобразил процесс развития литературы в XVIII веке, стремясь определить свое место в истории литературы и выявить специфику своего поэтического творчества: с помощью поэтического воображения, способного перерабатывать жизненные впечатления и опыт, Гёте, неудовлетворенный традиционными образцами истолкования бытия, давал свое истолкование жизни и мира. Этот впечатляющий обзор оказал немалое влияние на многие литературоведческие работы (что отнюдь не во всех случаях шло им на пользу). Биография пестрит разного рода историями, рассказами о родном городе, о родительском доме, о детстве и юности, о важных встречах и знакомствах в Лейпциге и Страсбурге. И многие ранние увлечения поэта оказываются исполненной глубокого смысла прелюдией к последующему. Для всякого изучающего творчество Гёте этот литературный автопортрет остается бесценным документом, который вместе с тем необходимо рассматривать как некий искусный сплав правды с поэтическим вымыслом. Автор биографии перемежает свое повествование рассуждениями общего характера, призванными на частном примере жизни выявить поучительные черты развития человеческой личности вообще.

Между тем выводы, какие мог бы сделать читатель из истории и итогов жизни, описанной в этой книге, неприменимы ни к какой другой судьбе. Слишком уж исключительное стечение обстоятельств сопутствовало расцвету этой неповторимой личности, наделенной величайшими творческими способностями. Оглядываясь назад на свою жизнь и стремясь истолковать ее под знаком непрестанной метаморфозы, Гёте мог добиться этого лишь ценой переосмысления того, что было на самом деле. Так, многое из того, что в пору юношеского периода «Бури и натиска», несомненно, было бунтом против власть имущих и против социального гнета, теперь подверглось переосмыслению, поскольку некоторые переломные моменты и элементы непоследовательности как на жизненном, так и на творческом пути Гёте никак не укладывались в общую концепцию книги. К тому же в сознании Гёте пустила глубокие корни боязнь всякой революционности. Стало быть, та интерпретация собственной жизни, которой на склоне лет хотел придерживаться поэт, была невозможна без определенной несправедливости по отношению к самому себе и к сподвижникам своей юности.

«Поэзия и правда» — это апофеоз творческой личности, рисующий картину такого слияния жизни и творчества художника, какого на самом деле не существовало. Следовательно, перед автором этой книги должна была встать неразрешимая дилемма при освещении периода своего первого веймарского десятилетия, если, конечно, он собирался описывать его в русле той же концепции. Вот почему в его автобиографических сочинениях зияет пробел: никак не освещен период с 1776 по 1786 год, когда для Гёте многое было важнее, чем забота о своем художественном творчестве.