Кто здесь?

Тишина.

В кромешной темноте я пыталась оглядеть свою спальню. На электронных часах горели ярко-красные цифры 3.35, и это был единственный свет в комнате.

Я села и потянулась к лампе на тумбочке. Включила ее. Но лампа не зажглась. Та же темнота.

Ничего не произошло.

Я пошарила рукой и поняла, что лампочка выкручена. Осторожно, медленно я открыла ящик тумбочки, нащупывая «тридцать восьмой», который я клала туда каждую ночь. Револьвера не было. Что-то шевельнулось в темноте.

– Мама? Алан?

Тишина.

Я задержала дыхание, пытаясь услышать какой-нибудь звук. Неподалеку раздалось тихое-тихое хихиканье. Запиликал будильник.

У меня на голове зашевелились волосы. Тьма была непроглядная, как толстое, душное одеяло. Струйка пота потекла по моей спине.

Шкаф.

– Я вооружена! – крикнула я в темноту.

Тихий смех. Низкий и мягкий.

Фуллер.

Снова движение. На сей раз ближе.

Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Где мама и Алан? Что он с ними сделал?

Как мне выбраться отсюда живой?

Единственная возможность – добраться до двери и бежать. Бежать быстро, изо всех сил и не оглядываться.

Я медленно сдвинула в сторону одеяло и стала осторожно спускать одну ногу с кровати, ощущая под ней теплую грудь человека с ножом, лежавшего на полу рядом с диваном.

Я закричала и проснулась.

Инстинктивно включила лампу на тумбочке и схватила оружие. Дыхание было тяжелым и сбивчивым, сердце прыгало так, будто я только что завершила программу троеборья.

– Джек?

Алан открыл глаза. Они открылись еще шире, когда он увидел револьвер.

– Что происходит?

– Просто кошмарный сон.

– Ты собираешься его застрелить?

Я посмотрела на «тридцать восьмой» в своей дрожащей руке и постаралась засунуть его обратно в ящик, но пальцы не хотели разжиматься. Пришлось разжимать их свободной рукой.

Я сидела на кровати, борясь со страхом, до тех пор, пока не зазвенел будильник – пора было отправляться в суд.

Я оделась в свой лучший костюм – синий пиджак от Армани и светло-серые брюки, а потом в течение десяти минут наносила макияж, скрывая мешки под глазами. На кухне я увидела маму, она уже включила кофеварку.

– Доброе утро, мам.

На ней была розовая ночная рубашка с вышитой на груди кошкой. Она сидела у кухонной стойки, прихлебывая кофе из кружки, на которой, ясное дело, тоже был нарисован кот.

– Доброе утро, Жаклин. Ты очень хорошо выглядишь.

– Суд. – Я налила кофе в один из последних сосудов, на котором еще не красовалось изображение кошки. – Как ты?

– Эта погода влияет на мое бедро.

– Да, здесь, наверное, все сорок градусов, мам. Ты поставила кондиционер на «прожарку».

– На мое бедро заметно влияет температура на улице, а там очень холодно. Я уже совсем забыла, как холодно бывает в этом городе.

Я задумалась о том, так ли уж на самом деле было холодно маме и как еще она собирается намекнуть насчет поездки во Флориду.

– Ты поддерживаешь связь со своими друзьями в Дэйд-Сити?

– Только с мистером Гриффином. Он продолжает приглашать меня, но очень уж не хочется путешествовать в такую погоду. Холодно, знаешь ли.

– А почему бы тебе не пригласить его сюда?

– Он же на пенсии, дорогая. Доходы не очень большие, а я не могу просить его прилететь сюда, а потом оплачивать эти жуткие счета за отель.

– Он может жить у нас.

Мама улыбнулась так радостно, что помолодела на двадцать лет.

– Правда?

– Конечно. Ну, если он не против делить с тобой диван. – Я подмигнула ей.

– Ладно, тогда, думаю, я позвоню ему. Мне бы не помешала компания. Ты весь день работаешь, а Алан все время пишет, запершись в спальне.

Я просканировала холодильник на предмет рогаликов или чего-то подобного, но нашла только запасы натуральных продуктов Алана. Соя и шпроты не очень подходили для завтрака. Я взяла немного черного хлеба и обезжиренную пасту со вкусом масла. На упаковке пасты был длиннющий список химических ингредиентов, лучше было бы назвать ее: «Странно, почему».

– На следующей неделе День благодарения. – Я намазала на хлеб подозрительный маслозаменитель. – Пригласи его на праздник.

– Отличная идея. Тогда я позвоню ему прямо сейчас.

Я откусила кусочек и тут же выплюнула его.

– Черт возьми, да что это такое?

– Соевый хлеб Алана. Это из-за его глутеновой аллергии.

Я швырнула этот ужас в мусорку:

– Как будто съела кислую мочалку.

– И смотри не ешь эти хлопья. Как их там? «Тофутос». Молоко и бобы – не очень вкусное сочетание. А главное, никогда не позволяй ему сделать тебе что-нибудь на той соковыжималке. Он чуть ли не силой заставил меня выпить напиток из сельдерея.

Мама взялась за телефон, а я допила кофе и направилась в здание суда на углу 26-й стрит и Калифорнии.

Кто-то забыл напомнить Чикаго, что еще осень, потому что все вокруг было присыпано снежком, и я чуть не свернула шею, поскользнувшись на замерзшей лужице.

Машина завелась со второго раза, и я присоединилась к веселой игре горожан «Как мы умеем медленно ездить по дорогам». Первый снегопад за сезон, и все, кажется, дружно позабыли, как нужно водить машину в такую погоду.

До суда я добралась с опозданием. Это было высокое квадратное здание с теплым подземным гаражом. Я поднялась на эскалаторе на первый этаж, после чего на лифте – на двадцать седьмой.

Заседание уже началось, крошечное помещение было набито людьми под завязку. Я протолкалась сквозь толпу и села рядом с Либби, на которой был бледно-лиловый пиджак от Вандербилта и как будто специально для нее сшитая юбка.

Ее помощник, Ноэл Пенафлор, двадцати с чем-то лет, рыжеватый, выступавший обвинителем, как раз опрашивал Фила Бласки. Фил, одетый в плохо сидевший на нем костюм, пытался наиболее доступно объяснить результаты вскрытия Айлин Хаттон.

– … грудная полость была вскрыта и…

Я не очень внимательно слушала его, пытаясь привести в порядок свои мысли.

И не смотрела на Фуллера.

После того как долгое перечисление зверств закончилось, Ноэл представил фотографии Айлин в качестве улики. Сначала были показаны ее снимки вместе с семьей и друзьями. Потом снимки того, что с ней было сделано.

Как и ожидалось, по залу прошел ропот, началось волнение. Но наиболее впечатляющей была реакция Фуллера.

Его вырвало, и он испачкал весь стол защиты.