Фердинанд.

В первые дни после похорон Фердинанд заезжал к Ги когда придется. Если тот не открывал, он обходил дом и входил через кухонную дверь, которая всегда была нараспашку. Он заметил, что у друга опускаются руки, он забывает есть, умываться и даже – иногда – вылезать из постели. Единственный момент, когда он делает над собой усилие, – это когда Мирей приезжает с детьми, в среду и субботу. В эти дни он одевается в чистое, немного прибирается, открывает ставни. Но остальное время он способен просидеть, ничего не делая. Дни напролет. Ему все опротивело, это ясно.

Фердинанд в беспокойстве. Он попытался найти какой-нибудь предлог, чтобы выманить того из дому. Предлагает пойти посидеть в кафе, на людей посмотреть, с приятелями повидаться, в домино сыграть. Того совершенно не тянет. Кроме Мирей и детей, только одно способно вывести его из летаргии: разговор о Габи. Вот тут он оживляется. Ему нужно вспоминать, говорить о ней. Фердинанд слушает. Он прекрасно понимает, что Ги потребуется время, чтобы привыкнуть жить без нее. Месяцы или годы. А может, его рана не затянется никогда. Такое тоже возможно. Одно точно: он его не оставит. Он ей обещал. И потом, ему и в голову не придет бросить друга.

Марселина.

Суббота, рынок подходит к концу.

Загрузив все свои ящики в повозку, Марселина едет повидать Ги. Стучит в дверь, он не открывает. В доме тихо. Она делает круг, проходит через сад, стучит в окно, как когда-то, когда заходила за Габи, чтобы идти в библиотеку. Прижавшись к стеклу, она различает силуэт. Ги сидит за кухонным столом, уставившись в пустоту и ни на что не реагируя. Она толкает дверь, садится рядом с ним. Терпеливо ждет, пока он повернет голову и посмотрит на нее. Глаза у него запали, словно обратились внутрь. Голос как тонкая струйка.

– Больше нет смысла.

Ему не стыдно сказать это ей, она знает, что он чувствует. Однажды Габи рассказала ему, в чем боль ее жизни.

Она гладит его по руке. Говорит совсем тихо:

– Думаю, ей бы хотелось, чтобы вы еще немного постарались.

Он не хочет плакать перед ней. Быстро встает и выходит из кухни.

– Марселина, вас не затруднит поставить чайник? Я всего на минутку. Вы же попьете со мной чаю…

Мирей.

Воскресный вечер.

Дети уже в постели. Еще рано, и спать ей не хочется. Она решает подмести за стойкой.

Ролан уже поднялся в спальню. Она слышит, как он набирает номер по телефону и говорит: Привет, пап. Просто смешно, в его-то возрасте! Она на него злится. И за это, и за все остальное. А главное – за то, что он так и не понял, как трудно ей сейчас оставаться одной. Ладно, черт с ними, с лекарствами, нальет-ка она себе стаканчик шерри. Выпивает его залпом. Смотрит еще раз на часы. Полдевятого. Нормально.

Она подъезжает к дверям Ги и Габи. Вот еще одна вещь, к которой придется привыкнуть. Теперь она должна думать: к дверям Ги, и только. Все это просто сбивает с толку.

Ставни закрыты, ни одного лучика света. Она стучит. Ничего. Обходит дом, идет через сад, стучит в окно кухни. По-прежнему ничего. Нажимает на дверную ручку, дверь открывается. Она зовет. Ответа нет. Зажигает свет, оглядывает беспорядок, гору грязной посуды в раковине, остатки еды на столе, грязную одежду, брошенную прямо на пол.

Никогда еще она не видела этот дом в таком состоянии.

Она бегом поднимается наверх, рывком распахивает дверь спальни, видит, что Ги лежит на кровати совсем одетый, и вскрикивает. Он подскакивает и поворачивается к ней:

– Я не слышал, как ты вошла. Что случилось, Мирей? Чего ты кричишь?

Да ничего. Ей нужно было увидеть его, вот и все. Она забеспокоилась, потому что он не отвечал на звонки, и еще весь этот беспорядок немного выбил ее из колеи. Вот она и поднялась. А когда увидела, как он тут лежит, одетый, она вдруг подумала… что он умер. Они спустились на кухню, ей нужно было что-то выпить. Он предложил рюмочку шерри. Она предпочла воду, из-за таблеток. Выпила залпом. Теперь лучше. Ласково его поцеловала, сказала, чтоб он не беспокоился, все наладится.

Сейчас она вернется домой, а завтра приедет помочь все убрать.