Фердинанд протер губкой стол, прежде чем начать накрывать, спустился за вином в подвал, Марселина подбросила дров в печь, подмела кусочки коры, осыпавшиеся на пол, а Ги готовил ужин. Была его очередь. Он решил сделать спагетти – свое фирменное блюдо. И Фердинанда тоже, так что дух соперничества витал в воздухе. Разумеется, они попросили Марселину вынести свой вердикт. Это все больше и больше походило на соревнование, в котором она не видела ничего забавного, а потому отказалась.

Возможно, в этом и заключалась проблема жизни втроем: каждый оставался сам по себе и ни с кем не сговаривался.

А пока что спагетти Ги, с чесноком и сухими грибами, оказались почти совершенством. Фердинанду придется расстараться.

После ужина они натянули куртки, шарфы и шапки и отправились повидаться с Корнелиусом и пожелать ему спокойной ночи. Потом уселись на скамейке, той, что стояла в саду у стены, с небольшим навесом, который призван был защищать от порывов ветра, но не слишком с этим справлялся. Вечер был хороший, без дождя. Мужчины потягивали кофе и покуривали трубки, а Марселина пила травяной настой – ее желудок еще не совсем оправился после гриппа. После недолгого молчания Фердинанд решил рассказать о кратком визите к сестрам Люмьер. Поначалу он говорил спокойно, но мало-помалу разгорячился. Он описал, как страшно им было открывать дверь, рассказал о ружье, извлеченном с чердака, и увертках Симоны, которая не хотела отвечать на его вопросы. Зачем им ружье? Что они собирались с ним делать? Чего или кого боялись? Это ж нормально, что он спросил, а? Марселина и Ги кивнули. А потом Симона вдруг решилась и выложила все разом. Дело в племяннике Гортензии, который решил заполучить дом и перепродать его. Кое-какие права у него есть, она включила его в завещание, но, вообще-то, он должен был дождаться их смерти, причем обеих. При нотариусе он со всем согласился, так они и договорились. А теперь ему не терпится, и он утверждает, что подписал бумаги, согласно которым Гортензию должны отправить в приют из-за ее проблем с памятью, он еще нажимал на слово «Альцгеймер», чтобы окончательно их запугать. И разумеется, это всего лишь вопрос дней – когда за ней приедут, а Симона пусть пошевелит задницей и найдет себе какой-нибудь угол, если не хочет закончить свои дни на улице! Так дословно он им и заявил, этот паршивец.

Проблема в том, что они поверили каждому его слову. И невозможно их переубедить.

После долгого молчания Фердинанд добавил, что они скорее умрут, чем позволят разлучить их, это и к гадалке не ходи. Ги был с ним согласен.

Чтобы просветить Марселину, которая едва их знала, они вкратце рассказали суть дела. Сестры Люмьер на самом деле не были сестрами. У них одна фамилия только потому, что Гортензия была замужем за братом Симоны. Это случилось в самом начале войны. Они встретились, влюбились и сумели уговорить мэра деревни поженить их буквально через несколько дней. К несчастью, наутро после свадьбы, возвращаясь в полк, бедный Октав подорвался на мине. Его родители умерли с горя, и Гортензия осталась одна с Симоной, ее золовкой, которой тогда было всего лет пятнадцать-шестнадцать. А ей самой было двадцать три. И с тех пор они не расставались. Открыли магазин электротоваров, который назвали «Электротовары сестер Люмьер». С такой фамилией это было почти неизбежно. Помимо классического набора – провода, розетки, выключатели и прочее, – они придумали товар собственного изготовления: прикроватные лампы и ночники. Симона рисовала модели, Гортензия их мастерила. Габи больше всего нравились карусели, которые крутились от тепла лампочки с нитью накаливания. Очень поэтично. Иногда она ходила к сестрам, просто чтобы посмотреть, как крутятся карусели. В прошлом году они закрыли магазин. Скоро семьдесят лет, как они живут вместе. Платиновая свадьба, сказала Марселина под сильным впечатлением от рассказа.

Пошел дождь, и они бегом вернулись в дом. Фердинанд подкинул поленьев в очаг, Ги помыл чашки в раковине, Марселина поставила замачиваться фасоль для завтрашнего обеда. А потом… они попытались представить себе, смогут ли они приспособиться, если их станет пятеро. Прошлись по дому и решили, что места еще много. В сущности, ничто не мешало. Остановились у лестницы – им еще нужно было договорить. А вдруг сестер будет трудно убедить? В конце концов, они же не как мы. И старее, и соображают медленней. Гортензии девяносто пять, Симоне восемьдесят восемь, так? Да они нам всем в матери годятся! Вот смех-то… И наверняка очень привязаны к своему дому, ведь сколько в нем прожили. Да, с этим будут проблемы. Как бы то ни было, нельзя же оставить их в таком положении, это было бы… неоказание помощи находящимся в опасности! Да-да, именно так. Просто надо постараться их уговорить, и всё.

Фердинанд чувствовал, что промается всю ночь, будет подбирать нужные слова, подыскивать весомые доводы. Марселина и Ги положились на него. Им-то хорошо: они не сомневались в его способностях.

Пожелав друг другу спокойной ночи, Марселина и Фердинанд отправились каждый в свою комнату, а Ги натянул пальто. Перед тем как выйти, он вытащил из печки несколько поленьев и положил их в ведро. Берта, как каждый вечер, отправилась с ним. Зайдя в мастерскую, они одновременно поежились: термометр показывал всего четыре градуса. Он положил поленья на жаровню, придвинул ее как можно ближе к верстаку. Берта свернулась в клубок на куче джутовых мешков рядом с ним, и Ги приступил к работе. До конца недели ему надо привести в порядок два велосипеда. Впереди несколько ночей работы. Как раз то напряжение, которое ему требуется, чтобы встряхнуться.

Лежа в постели, Фердинанд разглядывает потолок, пока малыш Шамало сопит ему в ухо. Но сейчас это не помогает заснуть: он думает о завтрашнем дне.

Что он сможет сказать им? Какими словами? А главное – как? Ему, бедняге, здорово не по себе.