Фердинанда поразила та скорость, с какой все произошло. Едва он выговорил пару фраз, как Симона встала, ухватила Гортензию за рукав и потянула в соседнюю комнату. Он слышал, как они перешептывались; не прошло и минуты, они вернулись, слегка дрожащие и с затуманенными глазами, по очереди обняли его. Племянник приходил накануне, после того как Фердинанд с детьми ушли, и нагнал на них страху. Они провели жуткую ночь. Сначала они оплакивали двух попугайчиков, которых обнаружили мертвыми на дне клетки, четырьмя лапами кверху, животики вздуты – совершенно необъяснимая смерть, – а потом подробно планировали свой уход, окончательный, с должной дозой снотворного на каждой из двух прикроватных тумбочек. По порядку: сначала они посвятят день генеральной уборке, желая оставить дом в идеальном состоянии. Чтоб никто потом не мог сказать, что они были неряхами. Только не это! Никогда в жизни. В конце дня они думали составить записку, адресованную тем, кого заинтересуют причины их поступка. И еще они выбрали меню для ужина. Закуску, главное блюдо и десерт: только выпечка! Кофейные эклеры, воздушные пирожные с цукатами, пропитанные киршем, и ромовая баба. Диабет и прочая холестериновая пакость могут катиться к черту, сегодня они ни в чем не будут себе отказывать! И только после этого они отправятся в кровать – где-то в половине девятого, если только по телевизору не будет хорошего кино или интересного документального фильма, – скажут друг другу «бай-бай» и что-то вроде: Если повезет и кто-то наверху здорово прошляпит и не туда переведет стрелки, то можем встретиться и в раю, дорогая, – просто чтобы посмеяться вместе в последний раз, и час спустя все, наверное, будет кончено. Предложение Фердинанда появилось, как… спасательный круг, как оазис в пустыне, как свет в конце туннеля. В любом случае – отсрочка. Они сказали «да».

Для начала он отвез их на ферму. Когда они приехали, дождь лил как из ведра. Но их завивка не пострадала, потому что Марселина и Ги ждали их снаружи с зонтами, чтобы проводить в дом. Едва устроившись у печки, Гортензия задремала. Все эти перемены в их размеренной жизни, накопившаяся усталость и переживания совершенно ее измотали. Она начала клевать носом еще за чашкой кофе. Симона пожала плечами, сказав, что не стоит обращать внимание, такое с ней часто бывает, но быстро проходит. И действительно, спустя четверть часа она проснулась, подскочив. Оглядевшись вокруг, улыбаясь и кивая в знак одобрения, она наклонилась к Симоне и шепотом – но достаточно громким, чтобы все могли слышать, – заметила, что эти молодые люди очень симпатичные и на удивление вежливые, она не может этого не отметить. Симона возвела глаза к небу и раздраженно посоветовала ей не говорить глупости. А Гортензия проворчала, что было бы просто замечательно, если бы в один прекрасный день Симона признала, что тоже бывает неправа. Черт побери, Симона! Среди сегодняшних молодых попадаются вполне приличные, неужели так трудно это понять!

Прошло, наверное, лет двадцать с тех пор, как они приезжали на ферму в гости к родителям Фердинанда, и теперь не узнавали обстановку.

Обойдя дом, они выбрали две маленькие смежные комнаты на первом этаже: так было удобнее Гортензии, которая больше не могла подниматься по лестницам, слишком уж болели колени, в иные дни она даже со своего кресла-каталки не могла подняться. В одной из комнат они устроят спальню, в другой – маленькую гостиную, где смогут оставаться одни, если что. Фердинанд, Ги и Марселина рассудили, что они правы. Разумная предосторожность.

Теперь следовало заняться переездом. Сестры отправились вперед с Фердинандом собрать сумки и коробки. Ги подсоединил к трактору прицеп, а Марселина уселась рядом на крыло. Ей было и непривычно, и неудобно. От рокота мотора, знобкого холода металлического сиденья, жесткой тряски и запаха дизельного топлива ее очень быстро замутило. За всю поездку они не обменялись ни единым словом. Оба были сосредоточены: она – на том, чтобы сдержать тошноту, он – смакуя каждое ощущение, которое так или иначе будило в нем яркое воспоминание.

Выбор был непростым, а Гортензия с Симоной слишком возбуждены воцарившимся переполохом. Им еще никогда не приходилось переезжать. По крайней мере, за последние семьдесят лет. Фердинанд предложил им проделать все в несколько заходов, но они нисколько не успокоились, скорее наоборот. Пошушукавшись в уголке, они признались, что очень боятся, как бы племянник не вернулся в их отсутствие и не сжег все их вещи. В очередной раз Фердинанд попытался объяснить, что никто не имеет права заходить к ним без разрешения, что этому легко помешать, но они его даже не слушали. Остается выбрать самое необходимое, вот и все. У них еще несколько часов, и они готовы шагнуть в новую жизнь, ничего не взяв с собой! И послушайте, они достаточно взрослые, чтобы суметь рассортировать вещи! Они заберут только самый минимум, он даже удивится.

Определение «минимум» не вполне соответствовало тому, что они в конце концов решили увезти с собой. За столько прошедших лет – да еще умноженных на два – неизбежно получилось много. Фердинанд, Ги и Марселина едва удержались от смеха. Тут хватило бы на четыре доверху набитых прицепа! Прежде всего они загрузили то, что предназначалось для спальни и гостиной, а когда вернулись за второй порцией, сестры передумали и решили забрать всего несколько безделушек, сундук с электрооборудованием и кресло-каталку. Когда его загрузили, Гортензия, в плаще и резиновых сапогах, настояла, чтобы ей помогли забраться на прицеп, несмотря на вопли и протесты Симоны. Она желала совершить путешествие наверху, сидя в своем кресле, обозревая проплывающий пейзаж и любуясь открывающимся видом, как делала это в детстве с родительской двуколки. Симона рассердилась. Но та ответила, что вовсе ее не боится! И сделает как хочет. И точка!

Только объединенными усилиями всех троих им удалось ее взгромоздить. А Симона заткнула уши и пробормотала: Ну вот, опять ее понесло, когда та запела во все горло: Aпm sйguй aine ze rкne, aпm sйguй aine ze rкne, ouate e biou tifoul fi lйne, aпm rapi e gaine… – дань верности фильму, который она ни под каким видом не пропускала, когда его показывали по телевизору на Рождество. Она так до конца и не разобралась ни в сюжете, ни в той тарабарщине, которую они пели, но ей очень нравилось, что люди начинали петь и танцевать под дождем с довольным видом. Ей это казалось просто замечательным. В настоящей жизни так никто никогда не делает. Кроме детей. Да и то когда родителей рядом нет… Ги завел трактор.

И Гортензия закричала: В машину, Симона! Поехали на новое место!

Всю оставшуюся часть пути они не сказали ни слова. Обе были слишком сосредоточенны: Симона, в полной безопасности в машине Фердинанда, старалась не плакать, думая обо всем, что оставляла позади, а Гортензия на прицепе, под дождем и ветром, смаковала свое маленькое путешествие в прошлое, на девяносто лет назад, как если бы это было вчера и ей пять лет.