После обеда он развесил на улице белье на просушку. Потом потащился к сараю. Проходя мимо трактора, не удержался и залез на сиденье. И даже завел мотор – просто проверить, хорошо ли работает. Потом отправился в мастерскую. На верстаке увидел наполовину выгравированную доску для Альфреда, которую собирался доделать уже несколько недель. И так и не доделал. Виновато глянул на инструменты, машинально стал перебирать всякое старье. Браться за дело не хотелось. Ну и ладно. Он сел в машину. У дороги, которая вела к Марселине, притормозил и заколебался, не заехать ли узнать, как она там, но в конце концов решил заглянуть попозже, может, ближе к вечеру. И поехал в деревню. Припарковавшись довольно далеко от Рыночной площади, он достал из багажника палку и пошел по центральной улице, слегка прихрамывая. Никого не встретил. Его это слегка разочаровало. Дойдя до кафе на площади, заказал стаканчик белого и устроился за столиком на террасе. За последние два месяца это превратилось в привычку. Часы на мэрии показывали половину четвертого.

Ему оставалось убить около часа, прежде чем закончатся уроки. Единственный момент, когда он мог увидеть внуков. Своих Люлю. Людовик, восьми лет, и Люсьен, шести. Поцеловать каждого. Прежде чем появится Мирей и поторопится отнять их. Скорей-скорей забрать их домой, в новый дом, объясняя – причем слегка сокрушенным тоном, правдоподобия ради, – что им так много задали!

У него горло перехватило при одном воспоминании.

Он отпил белого вина, чтобы убрать ком в горле.

Потом посмотрел вокруг. Смотреть было не на что.

По спине пробежала дрожь.

Луч солнца пытался пробиться между двух серых туч. Чтобы согреться, он закрыл глаза и потянулся к нему. Но это продлилось недолго. Звонкий перестук по тротуару. Цок-цок-цок-цок. Приближалась молодая женщина в узкой юбке и на высоких каблуках. Редкая птица в здешних местах. Он прикинул, что перед террасой она пройдет через семь секунд… шесть, пять… вытянул палку… четыре, три… вдоль стула… два, один. Есть! Девица подпрыгнула, подвернув лодыжку и взвизгнув: Ай! Она уже приготовила емкую, краткую и красочную тираду об этом козле, который нарочно высунул свою палку, когда ее взгляд упал на Фердинанда. Ему удалось напустить на себя столь сконфуженный и покаянный вид, что она улыбнулась. Но тут же взяла себя в руки. Вместо улыбки она послала ему убийственный взгляд, сурово нахмурила брови и уперла в него грозный указующий перст, давая понять, что всякие штучки с несчастным безобидным созданием с ней не прокатят. Все эти стариковские приемчики она знает наизусть. У нее было четверо бабушек-дедушек! А трудовую практику на третьем курсе она проходила в доме для престарелых, вот так-то… Он опустил голову как раз в этот момент. И Мюриэль приятно было думать, что он понял ход ее мысли. Удовлетворенная, она принялась приводить в порядок свой внешний вид. Тщательно разгладила складки на юбке – уделив особое внимание задней ее части, потому что складки на попе, блин, это отстой, – стряхнула пыль с сумки, несколько раз ударив ею по ноге, поправила выбившуюся из прически прядь и, не удостоив Фердинанда последним взглядом, продолжила свой путь, внезапно забеспокоившись, не опоздает ли на встречу (с парнем из агентства по недвижимости, насчет аренды жилья, но что, интересно, она ему наплетет, ведь у нее ни залога, ничего в таком роде, ох, господи…).

А Фердинанд был доволен. Ему удалось заставить улыбнуться молодую красивую женщину. Такое не каждый день случается. Ладно-ладно, не так уж она разулыбалась. И кстати, не такая уж она красивая. Честно говоря, похожа на пуфик со своими высокими каблуками и слишком обтягивающей юбкой, которая скручивалась на и без того не слишком узкой талии. Но какая разница. Свою дневную порцию улыбки он получил.

Часы теперь показывали без четверти четыре. Еще больше сорока пяти минут до конца уроков. Подняв глаза к небу, он увидел, что за это время две серые тучи успели слиться в одну плотную и опасно чернеющую массу. Вспомнил о вывешенном на просушку белье, сказал себе, что еще есть время вернуться, пока не пошел дождь. Вечно льет как из ведра, черт его задери! Придется пошевеливаться, иначе не успеть.

Конечно, он разозлился на себя, что так долго просидел на террасе. Ноги совсем затекли. Потребовалось время, чтобы разогнуть их, а когда он наконец выпрямился, Ролан, его сын, прибыл и встал перед ним, выпятив пузо.

– Надо ж, откуда ты взялся?

– Не заводись, я живу в двух шагах, как тебе известно.

Если уж Ролан дал себе труд добраться досюда, значит он хочет поговорить о чем-то серьезном. Но, как всегда, не знает, с какого боку подобраться и с чего начать. И, чтобы выиграть время, переминается с ноги на ногу и прочищает горло. Очень раздражает.

– Ну и?..

– Знаешь, эти твои дурацкие шуточки с палкой когда-нибудь плохо кончатся, вот увидишь, кто-нибудь ногу сломает или еще что.

Фердинанд со вздохом уселся обратно, вытащил трубку и пакет с табаком.

– Это всё?

– Нет…

– А что дальше?

– А то, что и Мирей, и я, мы думаем, что раз уж ты не желаешь заходить в зал – тут тебя можно понять, – то было б лучше, если б ты пил свой стаканчик на террасе нашего ресторана. Как-то нормальней было б, что ли.

– Надо ж, похоже на приглашение.

Он не торопясь выпустил пару клубов дыма. Чтобы разозлить его еще больше. Ролан терпеть не мог, когда он курил.

– Очень мило, сынок. Я ценю. Только вот здешнее белое вино, уж не знаю точно почему, но… оно мне нравится больше, чем твое. Не хочу кривить душой.

Ролан все проглотил. В очередной раз почувствовал острое покалывание в грудной клетке слева – но ничего серьезного или что могло бы считаться по-настоящему опасным (он проверял, доктор Любен заверил его, что это простая тахикардия, и только) – и, рефлекторно несколько раз откашлявшись, молча развернулся и направился к себе. В свой ресторан. Напротив через площадь, самое большее метрах в пятидесяти. С террасой для курильщиков. Он старался двигаться естественно и с достоинством. Голова высоко поднята, плечи расправлены, открывалка для бутылок, болтающаяся на шнурке у пояса, бьет по ляжке в ритме шагов. Отлично. Вот только почти сразу почувствовал, как что-то его беспокоит. Что-то, уткнувшееся ему прямо в середину спины, точнехонько между лопаток. И… это начало серьезно действовать ему на нервы. Будь его воля, он бы повернул обратно, подошел и врезал кулаком по морде этого кретина, устроившегося там за занавесочкой! Он бы запихнул ему обратно в глотку и насмешливый вид, и дурацкую ухмылку! Черт, как же его это разозлило. А ведь он обещал жене не заводиться. А ну, быстро. Успокоиться. Подумать. Попытаться… Во всяком случае, если бы этот старый маразматик был папашей его коллеги-ресторатора и приходил бы выпить на террасу к нему, а не к сыну, наверное, его бы тоже распирало желание по-дурацки ухмыльнуться. Подначки ради.

Ну да… по сути, так бы оно и было. Он почувствовал, что успокаивается. Странным образом эта мысль его приободрила.

Но не успел он ступить на порог ресторана, как получил прямо в физиономию взгляд жены, брошенный из глубины зала. И снова почувствовал себя ничтожеством. Никаких семейных сцен в общественных местах и тем более на площади, Ролан, мы же с тобой договорились. Конечно, но как ты не понимаешь, Мирей, отец нарочно меня провоцирует… Он толкнул дверь. Колокольчик звякнул. Мирей отвернулась, не сказав ни слова. Какая разница, он и так уже знал, что она думает. Что если бы старый Фердинанд прямо в эту секунду скончался там от сердечного приступа – или нет, лучше от лопнувшей аневризмы! – то каким огромным облегчением это бы стало.

А поскольку ему, то есть Ролану, не очень понравилось, что у его жены в голове такие мысли, он предпочел переключиться на что-нибудь другое.

Вот, надо бы подмести. Его это отвлечет.

В это время Фердинанд, который знать не желал, в какое состояние вогнал сына – и рикошетом сноху, – направлялся к своей машине, забыв на этот раз прихрамывать. Но он же торопился. И дождь грозил зарядить не на шутку.