Амели вернулась домой. Она припарковала мопед и опустила центральную подпорку. Шел мелкий колючий дождь. Плащ не помог: Амели промокла насквозь. К дому она бежала бегом. Входя, она заметила прислоненный к большой липе велосипед. А рядом в шезлонге растянулся Марсель. Похоже, он спал. Амели подошла поближе. Он не шевелился. Амели протянула руку и потрогала его. Одежда на нем промокла. Она сразу испугалась. Принялась трясти его, хлопать по щекам, закричала:
— Марсель, вставай! Не лежи так! Ты меня слышишь?!
Он вздрогнул и проснулся.
— Да ты совсем спятил! Что ты тут делаешь, под дождем?
Он не отвечал, только дрожал. Она помогла ему встать и потащила в дом.
Там она быстро его раздела и принялась растирать, чтобы согреть.
Теперь у обоих порозовели щеки. Тепло печки и рюмочка ратафии сделали свое дело. И они без всякой причины расхохотались. Ох, ну и идиоты же они!
Стемнело. Они сели ужинать.
А потом она помогла ему натянуть нижнюю рубаху, которая уже высохла. Амели снова заметила татуировку у него на груди. Когда она попросила рассказать, что это, он напустил на себя таинственный вид.
Было уже поздно. Они пошли укладываться спать.
Амели задержалась у двери Марселя, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Он помялся, потом все-таки окликнул:
— Амели?
Она просунула голову в дверь:
— Что?
— Может, поболтаем еще немножко?
На этот раз она замялась.
— Ну ладно… Если хочешь…
Она вошла. Присела на край постели.
Они улыбнулись друг другу.
Оба не знали, с чего начать, и молчали.
Тут Марсель сказал:
— Сходи-ка за очками, Амели. Хочу, чтобы ты мне кое-что прочла.
Теперь, склонившись над ним, она с трудом разобрала, что вытатуировано у него на груди.
Внутри сердечка.
Тушь совсем выцвела.
— Me… ли… на в… всю… жиз… нь. Амели на всю жизнь. Амели? Не может быть! Ты никогда не рассказывал, что был знаком еще с какой-то Амели!
— Да нет…
— Что — да нет?
— Не знал я никакой другой.
— Значит…
— Так уж получилось…
— И давно у тебя эта татуировка?
— Пятьдесят семь лет.
— Когда же ты ее сделал?
— Когда служил в армии.
— Значит… тебе был двадцать один год…
— Да. А тебе почти шестнадцать…
Ну вот. Она наконец поняла.
— Ты никогда не говорил мне, Марсель…
— Да…
— Но почему?
— Из-за Фернана…
— Он знал?
— Не знаю.
— Не говори глупостей. Знал наверняка.
— Он был влюблен.
— Но ты влюбился первым!
— Не знаю… Это было давно…
— Тебе надо было написать мне, мы бы встретились, ты бы мне сказал…
— А что бы это изменило?
Она вскочила. В горле стоял комок.
— Ты, наверное, очень страдал. А твоя жена? Андре? Татуировка с именем другой женщины, наверное, ей…
— Она ее не видела. У нас не сложилось. Наперед не угадаешь. Но в моей жизни были другие женщины. Много женщин. Я любил, и меня любили. Вот только моей настоящей большой любовью всегда была… ты. А ты ничего не знала. Вот и все.
Она прижалась к нему.
Впервые в жизни она целует его грудь, там, где сердце, в татуированное сердечко.
А он гладит ее по волосам и прижимает к татуированному сердцу.
— Но почему… только сейчас?
— Надо быть круглым дураком, чтобы помереть, так ничего тебе и не сказав.