Фронт снова двинулся вперед. Два дня назад на юге, на участке, занятом кавалерийской дивизией, хортистские войска пытались перейти в контратаку, но их наступление было приостановлено. Потом румынские части при поддержке советской артиллерии сами перешли в наступление и прорвали оборону противника, вынудив его к отступлению на широком фронте.

Части дивизии «Молдова» также продвинулись вперед, преследуя врага, который оказывал упорное сопротивление, стремясь обеспечить отход основных сил.

Был обеденный час, когда штаб дивизии «Молдова» прибыл в большое село с красивыми домами, крытыми черепицей, и густыми садами, начинавшимися тут же, за домами.

Основные отделы штаба расположились в здании, принадлежавшем старосте деревни — примару, остальные — в ближайших к нему домах. Предполагалось, что фронт скоро двинется дальше, на запад, и поэтому отдан был приказ ничего не распаковывать, кроме самых необходимых для работы вещей.

Шифровальный отдел разместился в доме напротив, в двух больших комнатах. Одну из них отвели под жилье.

Капитан Смеу занял этот дом после долгих переговоров с майором Братоловяну, который хотел устроить там свой Четвертый отдел. Поэтому, когда шифровальщики наконец расположились, начало темнеть.

— Где этот Уля шляется? — спросил капитан Смеу, глядя, как тащат шифровальщики по лестнице железный сундук с кодами. — Почему он не помогает вам?

— Ничего, господин капитан, мы и сами справимся!

— Хорошо. Только где же он все-таки ходит? У меня он разрешения не спрашивал. Говорил он вам что-нибудь?

— Разве вы не знаете, каков он? Не сидит на месте, хоть приклеивай его. Пошел, наверное, на добычу: поискать чего-нибудь поесть. Он часто нам делает сюрпризы.

Но шифровальщики ошибались, думая, что их неугомонный товарищ бродит в поисках еды. У него были совсем другие заботы. В эту самую минуту в одном из дворов он разговаривал с обозным из полицейской роты. Этот солдат, крестьянин с берегов Бахлуя, заехав со своей повозкой во двор и загнав лошадей в конюшню хозяина, охранял теперь груз, который, согласно приказу, не распаковывался.

Уля быстро подружился с ним. Они стояли и разговаривали, как два старых и добрых друга. Собственно, говорил один возница, а Уля ограничивался тем, что изредка задавал вопросы, когда видел, что его собеседник склонен умолкнуть. Слушал он внимательно, как будто наслаждаясь тихой, неторопливой речью солдата, в которой раскрывалась вся прелесть мягкого молдавского диалекта. В то же время Уля не спускал глаз с дома на другой стороне улицы. Там Некулай Тупица устраивал на ночлег своего капитана.

И на этот раз, как обычно, группа квартирьеров, высланная в деревню еще с утра, смогла выполнить свою задачу лишь наполовину. Она нашла лучшие квартиры для старших офицеров, от майора и выше, а остальные должны были устраиваться кто как сможет. Но денщики, которые хорошо знали вкусы и наклонности своих офицеров, обычно недовольных расквартированием, сами отыскивали подходящее жилье. В этих поисках ими руководил инстинкт, выработавшийся в результате длительной практики. Приобретенный опыт позволял им каждый раз добывать для своих офицеров самые удобные квартиры.

Этим же был озабочен и Некулай Тупица.

Уля, который всё время следил за ним, видел, как он заходил в несколько домов, пока, наконец, не нашел подходящей квартиры. Походный чемодан и остальные вещи капитана были перенесены туда; и позже, наблюдая через открытое окно, Уля Михай видел, как Некулай со старательностыо настоящей хозяйки приводил комнату в порядок.

Прошло уже больше часа. Капитан Смеу тоже пришел посмотреть на свое жилье. Вероятно, оно ему понравилось, и он через несколько минут возвратился в штаб, где, как обычно, шифровальщиков ждало много работы.

«Задаст он мне жару, — подумал Уля, но не двинулся с места. — Вполне может случиться, что мой друг Некулай вздумает прогуляться по деревне в мое отсутствие. Мне было бы очень жаль, если бы я не мог сопровождать его в этой прогулке как верная тень».

И он не ошибся. Уже совсем стемнело, когда Некулай Тупица вышел на улицу. Постояв немного у ворот, словно соображая что-то, он торопливо зашагал в другой конец села. По улице взад и вперед бегали солдаты, разыскивая себе пристанище. Аппетитный запах фасолевого супа доносился со двора, где под открытым небом была развернута походная кухня.

Некулай Тупица проходил мимо солдат, не обращая на них никакого внимания, так же, впрочем, как и они на него.

Уля шел за ним довольно близко, не опасаясь, что тот может его заметить. На улице бродило много солдат, которые догоняли и перегоняли Некулая, и трудно было предположить, что денщик сможет что-нибудь заподозрить.

Ночное паломничество Некулая Тупицы в часовню мадонны многое сказало Уле. Ему удалось наконец узнать один из путей, которым пользовался Абвер для связи се своим агентом. Нетрудно было догадаться, что Некулай продолжает использовать этот способ, чтобы передавать агентурные данные своим хозяевам. Совершенно очевидно было, что противник, отступая, оставлял своих людей, которые устанавливали непосредственные связи с агентами, действующими в частях армии. Через них передавались приказы и отчеты о том, что удалось узнать. Все эти данные какими-то тайными каналами поступали на ту сторону фронта.

Пока штаб дивизии стоял в полуразрушенном городке, часовня мадонны все время находилась под наблюдением. Но с той памятной ночи ни Некулай Тупица, ни кто-нибудь другой не приходил больше, чтобы обезглавить терпеливую мадонну.

Предполагая, что этот способ будет использоваться и дальше, Уля Михай решил не спускать глаз с Некулая Тупицы. Это было одной из причин, которая заставила его вступить в беседу с возницей, нашедшим себе приют во дворе дома, расположенного напротив квартиры капитана Смеу.

Прошагав не меньше двадцати минут, Некулай Тупица остановился перед церковью, расположенной посреди сада с фруктовыми деревьями, отгороженного небольшим забором. Это была вторая церковь на пути Некулая Тупицы.

Узкая мощеная аллея вела к входу. Сзади, почти вплотную к ней, примыкал дом священника. Угол, образованный оградой сада, выходил на перекресток двух улиц.

Некулай Тупица открыл калитку и вошел во двор. Но вместо того, чтобы идти по аллее, он двинулся прямо по траве, огибая церковь слева. Уля Михай, потеряв его из виду, ускорил шаги и, дойдя до перекрестка, свернул налево. Потом, пройдя вдоль забора, перепрыгнул через него и притаился. Переждав некоторое время, он пополз, скрываясь в высокой, давно не кошенной траве, пока не добрался до того места, где был расположен алтарь. Здесь он остановился. Отсюда хорошо видны были и церковь, и дом, примыкавший к ней.

Не больше чем в тридцати шагах от себя он увидел Некулая Тупицу, который, засунув руки в карманы, разглядывал дом священника. Если он пришел сюда только за этим, то вряд ли его труды могли оправдать себя. Обычный домик, сложенный из кирпича, покрытый черепицей, был по всем признакам выстроен не очень давно, — так же, как и сама церковь. Из четырех окон дома освещены были только два.

После того как Некулай Тупица в достаточной мере удовлетворил свое любопытство, он крадучись подошел к одному из освещенных окон и, приподнявшись на цыпочки, заглянул в него. То, что он там увидел, должно быть мало ему понравилось, потому что он тотчас заглянул и в другое освещенное окно. Наверное в этой комнате и находился тот, кого искал Некулай, так как он трижды торопливо постучал по стеклу.

Окно немедленно раскрылось, и мужской голос спросил по-венгерски:

— Кто здесь?

Хотя они говорили довольно тихо, Уля расслышал вопрос Некулая:

— Карл дома?

— Он давно уехал в Будапешт.

— Не оставил ли он ключ от библиотеки?

— Библиотека открыта. — Затем человек фамильярно добавил: — Я не могу впустить вас через двери: Марта в кухне. Влезайте через окно.

Одним прыжком Некулай Тупица вскочил на подоконник и скрылся в комнате. Окно закрылось.

Покинув свое укрытие, Уля, в свою очередь, подобрался к окну. Чтобы заглянуть внутрь, ему пришлось ухватиться за выступ под окном и подтянуться на руках. То, что он там увидел, очень его заинтересовало, но вести наблюдение отсюда было рискованно: если бы кто-нибудь из находящихся внутри случайно посмотрел в его сторону, Уля был бы тотчас обнаружен.

В саду, в нескольких шагах от окна, раскинула густую крону яблоня. Сообразив, что это дерево может послужить отличным наблюдательным пунктом, Уля забрался на него.

С дерева он увидел всю комнату. Это была столовая. За столом посредине комнаты сидели друг перед другом Некулай Тупица и священник. Священник был не молод. Густые брови оттеняли его маленькие пронзительные глаза, которые казались чужими на пухлом розовом лице.

На столе под pукой у священника лежал открытый молитвенник.

Они дружелюбно беседовали. Священник изредка улыбался Некулаю. Потом он поднялся, подошел к буфету и вернулся с бутылкой и стаканчиком, который протянул Некулаю Тупице, наполнив его вином. Тот одним глотком опорожнил его и подал священнику, давая понять, что не прочь выпить еще. Но священник сделал вид, что не понял намека. Тогда Некулай Тупица придвинул к себе бутылку, сам налил стаканчик и стал пить — на этот раз неторопливо, потягивая глоток за глотком

Дорого бы дал Уля Михай, чтобы услышать, о чем говорил священник с Некулаем Тупицей!

Но так как это было невозможно, он старался по мимике и жестам догадаться, о чем шла между ними речь.

Потом он увидел, как священник, размахивая руками, пытается что-то объяснить. Уля понял, что духовный отец показывает, как надо пройти в какое-то место. Когда наконец Некулай кивнул утвердительно головой, давая понять, что усвоил маршрут, священник взял нож и, просунув его в переплет молитвенника, стал отклеивать необычно толстую, даже для молитвенника, обложку. Oперация оказалась не из легких. Чтобы довести ее до конца, понадобилось несколько минут. Наконец из оторванного переплета священник вынул ключ и протянул его с улыбкой Некулаю Тупице.

Тот размотал обмотку на правой ноге, спрятал ключ под штанину, потом ловко обмотал ее снова, проделав всё это с такой быстротой, какой не мог бы в нем предположить никто из знавших его.

Затем они встали, и Уля понял, что свидание окончено Он быстро спустился с дерева и опять притаился в траве.

Минуту спустя окно открылось и Некулай Тупица выпрыгнул в сад. Но, вместо того, чтобы идти той же дорогой, которой он пришел сюда, Некулай направился в сторону Ули. Тот пережил несколько неприятных минут, потому что Некулай Тупица прошел очень близко от него. Потом денщик без труда, как настоящий спортсмен, перескочил через заборчик.

Улица, по которой пошел Некулай, вела в сторону от штаба.

«Куда это он направился?» — спросил себя Уля.

Некулай Тупица шел быстро, и Уле было очень трудно поспевать за ним, не выдавая себя. Он часто отставал, догоняя Некулая только по звуку шагов. На каждом перекрестке Некулай Тупица останавливался, чтобы сориентироваться, потом шел дальше. Так они добрались до другого конца села и теперь двигались по широкой мощеной улице. Дома здесь были добротные, высокие. Должно быть, они принадлежали состоятельным хозяевам, которые притаились сейчас за закрытыми ставнями, потушив свет.

Добравшись до этой улицы, Некулай Тупица замедлил таги. Он часто останавливался, освещая фонариком фасад какого-нибудь дома, потом отправлялся дальше. Наконец он остановился перед массивными дубовыми воротами. Вместо обычного дощатого забора направо и налево от ворот тянулась кирпичная стена в два метра высотой, выбеленная известкой. Слева, возле самых ворот, на стене была прикреплена медная табличка, которая сообщала всем заинтересованным лицам, что в этом здании помещается

САДОВОДСТВО А. О.

Некулай попробовал открыть ворота, но они были заперты. Он постоял несколько секунд в нерешительности, примериваясь к забору. Из своего укрытия Уля видел, как он прошел вдоль стены до того места, где она кончалась и начинался забор соседнего дома, не выше метра высотой. Некулай Тупица взобрался на него, подтянулся на руках на кирпичную стену и легко спрыгнул на ту сторону.

Уля, подождав несколько минут, воспользовался той же дорогой. На стене он прислушался, всматриваясь в темноту, потом, поколебавшись секунду, благополучно спустился во двор и, пригнувшись к земле, держа пистолет наготове, стал ждать, не произойдет ли чего-нибудь неожиданного. Однако ничего не произошло. Он находился в саду с цветочными клумбами, аккуратно подстриженными кустами, которые высажены были вдоль аллей, посыпанных мелким песком. В глубине сада Уля разглядел одноэтажный коттедж, погруженный в темноту. Уля стал пробираться к нему, низко пригнувшись к земле и по-прежнему держа в руке пистолет. Каменные ступени по обеим сторонам широкой балюстрады вели к полукруглой террасе. На террасе стояли какие-то жестяные ящики, видимо предназначенные для цветов. В дом вела дверь с террасы. Она была открыта настежь.

«Вероятно, Некулай нарочно оставил ез открытой, чтобы в случае необходимости уйти без помех», — подумал Уля.

Он всё еще колебался. Осмотрелся еще раз, но не заметил ничего подозрительного и решительно поднялся по ступенькам. Войдя в дверь, он остановился, словно погружаясь в густую тьму, в которой невозможно было что-нибудь различить. Ни один звук не нарушал ночной тишины. Уля включил фонарь. Узкий луч света позволил ему увидеть большой, красиво обставленный холл, посреди которого возвышался дубовый стол с резными ножками. На столе в беспорядке разбросаны были газеты и журналы. Налево стоял широкий удобный диван. Вдоль стен в чинном порядке выстроились кресла и столики. С потолка свисала массивная и очень красивая люстра.

Это был вместительный элегантный почти круглый холл, из которого вели три двери: одна в глубине, прямо посредине, другие две — справа и слева. Убедившись, что в доме царит полная тишина, Уля решился войти в среднюю дверь.

Он легко нажал ручку, и дверь бесшумно открылась. Комната, в которую он вошел, была немногим меньше холла. Всю обстановку составляли два письменных стола, стоявших друг против друга, полка с отделениями для папок и несгораемый шкаф. В глубине виднелась еще одна дверь, из-за которой не доносилось ни одного звука. Уля открыл ее. Здесь также стояли письменные столы, стеллажи для папок, несгораемый шкаф. И опять две двери. За одной из них он довольно отчетливо услышал следующие слова, сказанные по-немецки:

— Немецкий солдат не имеет права думать. Он должен выполнять приказы тех, кто думает за него!

И хотя Уля мог слышать и даже видеть кое-что, подсматривая в замочную скважину, но он понимал, что это место нельзя считать надежным пунктом для наблюдения. Каждую секунду могла открыться дверь, и тогда у него не осталось бы времени, чтобы спрятаться. Рассчитывая, что комната, из которой доносились голоса, также имеет два входа, Уля решился войти в левую дверь. Интуиция помогла ему найти верную дорогу. Миновав узенький коридор, разведчик оказался в ванной, откуда ему было слышно всё, о чем говорили в соседней комнате. Теперь Уля мог удовлетворить свое любопытство и не только слышать, но и видеть, через замочную скважину, что там происходят.

И он слушал и смотрел, не боясь быть обнаруженным, потому что понимал, что Некулай Тупица должен выйти той же дорогой, какой вошел.

Чтобы наш читатель лучше разобрался в том, что здесь происходит, оставим пока Улю на его наблюдательном пункте, в ванной комнате, и вернемся назад, чтобы проследить за Некулаем Тупицей с того момента, когда он забрался в сад общества «Садоводство А. О.»

Прыжок, который он совершил, не был очень удачным, однако Некулай Тупица отделался легкими ушибами. Он вскочил и решительно направился к дому, который смутно виднелся в глубине сада. Переступив порог входной двери, он вынул пистолет и затем пересек холл и те две комнаты, с которыми читатель уже знаком. Подойдя к двери, из которой пробивался свет, Некулай остановился. Потом решительно нажал ручку и ударом ноги распахнул дверь. Он вошел в комнату, выставив вперед пистолет, но эта мера предосторожности оказалась ненужной, потому что человек, которого он думал найти бодрствующим, крепко спал.

Это был толстяк с жирным и круглым, как полная луна, лицом и светлыми растрепанными волосами. Он спал на диване, лежа лицом кверху, и громко храпел. Одет он был в серый костюм из хорошей шерсти, очень помятый и выпачканный. Рядом на столике валялись остатки еды, стоял стакан и несколько пустых бутылок из-под пива.

Довольно много таких же бутылок разбросано было на полу. На кровати и на ковре лежали газеты на венгерском и немецком языках.

Некулай Тупица с отвращением взглянул на спящего, потом, ударив его дулом пистолета, крикнул:

— Герман, привет тебе от оберштурмбанфюрера Карла!

Человек вскочил и быстро сунул руку под подушку. Однако Некулай Тупица, приставив ему к виску дуло своего пистолета, почти весело сказал:

— Спокойно, дурень… Оставь в покое эту игрушку! Человек, которого звали Германом, скрипнув зубами, отдернул руку.

Некулай Тупица быстро отбросил подушку и достал оттуда пистолет. Сунув его в карман, он сел верхом на стул и сказал:

— Теперь, Герман, давай потолкуем! Толстяк тупо посмотрел на него.

— Ты не узнаёшь меня? Не так ли? — иронически спросил Некулай Тупица.

— Нет. А кто ты?

— Это не имеет значения. Впрочем, мы с тобой видимся впервые. Но я кое-что слыхал о тебе.

— И что тебе от меня надо?

— А ты и не подозреваешь? Я же сказал тебе, что привез привет от оберштурмбанфюрера Карла. И тебе, негодяй, это ничего не говорит?

Герман вздрогнул, словно его ударило электрическим током, и в глазах, налитых влагой от непрерывного пьянства и бессонных ночей, отразился животный страх.

— Ну так как? Теперь тебе понятно, что меня сюда привело? — усмехнулся Некулай Тупица.

Но, удивительное дело, после этих слов Герман преобразился. Страх его исчез. Он взял со стола папиросу, спокойно закурил, сбросив спичку щелчком пальца к ногам Некулая Тупицы, потом, глубоко затянувшись, презрительно сказал:

— Карл — идиот!

— Скотина, как ты можешь так говорить о герр оберштурмбанфюрере Карле?

Герман расхохотался:

— Не злись. Ты его знаешь?

— Нет!

— Так чем же ты возмущаешься? Я его знаю и говорю тебе, что он идиот!

— Герр оберштурмбанфюрер Карл — мой начальник, и я не желаю плохо думать о своем старшем товарище. Я хочу ему верить.

Герман пристально посмотрел на Некулая, и в этом взгляде не было ненависти, насмешки, была только жалость.

— Я понимаю тебя!.. Я тоже когда-то был таким, но теперь…

Он некоторое время сидел задумавшись, потом расхохотался:

— И всё-таки говорю тебе, что он идиот, этот твой Карл!

— Если ты еще раз это скажешь, я тебя застрелю. Герман пожал плечами:

— Ну и что же?… Ты сначала послушай, что я тебе скажу. Я знаю Карла давно, с 1930 года. Было время, когда и я ценил его. Все ценили его. Даже рейхсфюрер Гиммлер был о нем неплохого мнения. Но когда мы начали вместе работать, я понял, чего он стоит, твой хваленый Карл. Спору нет, голова у него есть, только пустая. И он это знает. Его всё-таки хватает на то, чтобы понять это. Поэтому он всегда старался иметь около себя кого-нибудь, кто умел бы думать вместо него, выдвигать идеи, проявлять инициативу. Это была его тактика. Она помотала ему подняться, выдавать чужие идеи, чужую инициативу за свои собственные. И группенфюрер говорил ему: «Я доволен вами, Карл. Ваша идея превосходна!» А эта превосходная идея была чужой. И с тех пор как мы стали работать вместе, все идеи были моими. Но он никогда не говорил мне: «Герман, ваша идея интересна». Наоборот, он морщил нос, он говорил мне: «Герман, у вас голова вместо мозгов набита паклей. Вы хауптштурмфюрер, но я думаю, что в голове у какого-нибудь, обершарфюрера больше мозгов, чем у вас».

Это было в то время, когда мы оба работали в гестапо. Впоследствии, в те дни, когда мы готовились войти в Чехословакию, Карла послали работать в Абвер. И хотя он считал, что я глупее какого-то обершарфюрера, он добился всё-таки, чтобы меня перевели вместе с ним. Да, да, он не мог обойтись без моей глупой головы!

Тебя я не знаю, не знаю, кто ты, но я догадываюсь по форме, которую ты носишь. Зато я знаю другого. Его я никогда не видел, но хорошо знаю. Он тоже работал для гестапо, был умен, осторожен и решителен. Я видел его личное дело. Интересное, очень интересное… Это он тебя послал?

— Я же тебе сказал, что пришел от оберштурмбанфюрера Карла.

— Ерунда! Что ты мне тычешь оберштурмбанфюрером Карлом?… Сразу видно, что ты из партии, иначе ты бы его не называл так. Но это не имеет значения. Я только хочу сказать, что и эта идея моя. Карл присвоил ее себе. И план тоже мой. И человек, которому ты подчиняешься, тоже мой. Это я его предложил. Потом мне пришло в голову кое-что получше. Карла не было. Его вызвали в Братиславу. Не дожидаясь его, на свою ответственность, я приказал людям действовать. И всё провалилось, хотя план был превосходным. Тебе известны подробности?

— Неизвестны, и они меня не интересуют. Мои полномочия ограничены.

— Понимаю… Я наказан за то, что осмелился думать, за то, что проявил инициативу.

— Немецкий солдат не должен думать. Он выполняет приказы тех, кто думает за него! — проговорил Некулай Тупица, словно произнес хорошо выученный урок.

— Глупец, что ты понимаешь? Как может Карл думать, когда у него нет мозгов? Всё, что он делал, были мои мысли, мои идеи. Если бы он не уехал тогда, мой план был бы одобрен… я в этом уверен. Кого тогда обвинили бы в провале? Но я должен рассказать тебе всё подробно.

— У меня нет времени. Я спешу.

— Несколько минут… Чтобы и ты знал: когда Герман составляет план, он делает это с размахом. Я подумал, что нам сделать, чтобы побыстрее открыть изменения, внесенные румынами в шифровальную машину, которую изобрели мы, немцы? Я изучил карту и обратил внимание на место, где шоссе раздваивается. Если румыны наступают и мы не можем их остановить, войска пойдут по шоссе направо. И тогда мне пришла в голову идея, великолепная идея, смелая идея. Я сказал себе: если на развилке шоссе поставить своего человека, который будет руководить движением и направлять его по левой дороге, через четверть часа крытая машина, в которой перевозят имущество шифровального отдела, застрянет из-за порчи мотора на правой ветке шоссе и окажется в полном одиночестве. Вот тогда мы легко сможем узнать то, что нас интересует.

Это была идея в общем виде, но, чтобы осуществить ее, следовало, во-первых, заменить регулировщика своим человеком, во-вторых, эту замену произвести гораздо позже, то есть после того, как пройдут все колонны, в-третьих, машина, которая перевозила шифровальщиков, должна была отстать от колонны, в-четвертых, всё это надо было сделать гак, чтобы румынам и в голову не пришло, что мотор был кем-то испорчен. Я всё продумал. Я точно рассчитал, сколько километров должна проехать машина до места, где мотор выйдет из строя. В подходящий момент мотоцикл должен был догнать ее…

Теперь представь себе следующий диалог на пустынной дороге: «У вас что-нибудь испортилось, товарищ?» — «Да!» — «Что с мотором?» — «А черт его знает! Не могу понять, что случилось». — «Давай посмотрю. Я неплохо разбираюсь в моторах, работал механиком».

Мотоциклист за несколько минут приводит мотор в движение и одновременно пускает подрывной механизм. И ровно через сто метров машина взлетает на воздух, а мотоциклист собирает плоды искусно выполненного плана. Хорошо придумано, не так ли?

— М-да… Хорошо придумано, но плохо выполнено! — возразил Некулай Тупица.

— Фатум, рок! Всё было подготовлено до малейших подробностей. Я ждал только подходящего дня. И вот румыны наступают, мы отступаем. Вначале всё шло по плану. Регулировщик ликвидирован и заменен нашим человеком. Машина стала из-за порчи мотора. Остается только начать действовать нашему мотоциклисту. Но секунды проходят, а он не появляется. Наш человек начинает беспокоиться. Всякое промедление может стать для него роковым. Он понимает, что обман может раскрыться с минуты на минуту.

Что же происходит? Мотоциклист ждет своего часа. В условленное время он собирается ехать. И, невероятно, но факт, — мотор не заводится. Пока он запустил его, прошло четверть часа… И когда, наконец, он подъезжает к развилке дорог, оказывается поздно. Там никого нет, и он, человек осторожный, перестает действовать. И хорошо делает, потому что к этой минуте офицер, введенный в заблуждение нашим регулировщиком, возвращается и арестует его. Наш человек, зная, что его ждет, кончает жизнь самоубийством.

А теперь ответь мне: чем же я виноват, что злой рок помешал выполнению моего плана? Случайно отказал мотор мотоцикла, случайно проезжал по шоссе офицер, тогда, когда там должны былп двигаться только тыловые обозы. Как видишь, я проиграл из-за глупой случайности!..

Герман вздохнул, потом сплюнул сквозь зубы, прямо под ноги Некулаю Тупице.

— Из-за тебя, — заговорил Некулай, — всё могло пойти насмарку. Чтобы спасти положение, я должен был прикончить шофёра. Представляешь себе, что произошло бы, если бы он обнаружил причину порчи мотора?

— Значит, ты его убил?

— Да! И я же сделал так, чтобы машина остановилась на дороге.

— Мне говорили, что подробности тебе неизвестны.

— Я их не знал. У меня была ограниченная задача, и я ее выполнил. Я не спрашивал, для чего это нужно сделать. Я не спрашиваю, я просто выполняю. Я должен или выполнить то, чего от меня ждут, или умереть!

— Выполнить или умереть! — повторил его слова Герман, покачав головой. — Этот недостаток присущ многим из нас. Мы слепо выполняем то, что от нас требуют, не спрашивая, во имя чего надо это делать. Нам нравится, когда кто-то думает за нас.

— Когда думают все, начинается анархия!

— Идиот!.. Но оставим это. Мне ничего не удалось сделать. Ну, а вы? Что сделали вы до сих пор? Ничего!..

— За нас не беспокойся!

— И вам ничего не удастся сделать. У вас не хватит сообразительности. У вас нет такой головы, как моя.

— Что ты говоришь? — насмешливо возразил Некулай Тупица. — Твоя голова — это голова труса! Удрал, спрятался, боишься отвечать.

— Да, да, да! Я удрал… Удрал, потому что знаю, что ждет меня, когда вернется Карл. Эге, если бы ты его знал так, как знаю я!.. Если бы он был так же умен, как свиреп, Карл мог бы считать себя гением. И потом я знал, что он меня ненавидит… Он может обмануть других, выдавая себя за умного человека, но он не может обмануть самого себя. Он-то ведь знает, что его поступками руковожу я. Он знает, что и гроша не стоит без меня. И чем больше он это понимал, тем больше ненавидел меня. Прежде чем решиться бежать, я хорошо всё обдумал, Я спросил себя, что перевесит: нужда во мне или ненависть, которая его снедает? И я понял, что ненависть будет сильнее, — она перевесит. Я понял, что так же, как он нашел меня, он сумеет найти другой мозг. Я удрал, я спрятался… И не понимаю, как он меня разыскал?

— Не знаю!

— И именно сейчас, когда я почувствовал себя вне всякой опасности.

— Ты хотел предать нас, не так ли?

— Что ты хочешь сказать?

— Ты остался за линией фронта, чтобы предложить свои услуги противнику? Ты решил, что им будет интересно узнать правду о деятельности агентурной группы, которой руководит майор Карл Рихтер, и особенно о тех сведениях, которые исходят от его заместителя Германа Гартмана…

— Проклятье! Как ты можешь так думать обо мне? Я остался здесь для того, чтобы избавиться от мести Карла. Я знал, что если останусь здесь, то мне легко будет скрыться, избежать всяких сюрпризов. Я составил себе план… Великолепный план! Я уже давно понял, что всё проиграно. Корабль тонет. Войну мы проиграли! Нас ничто уже не может спасти!

— Неправда! Фюрер требует от нас доверия. Скоро новое оружие поможет уничтожить всех наших врагов.

— Пустяки!.. Никакое оружие нас уже не спасет. Только глупец может поверить этим басням. Я знаю больше тебя: корабль тонет. Кто может спастись, пусть сделает это, пока не слишком поздно!.. И ты бы послушался меня, если бы в твоей башке сохранилась хоть капля здравого смысла.

— Нет! Я верю в фюрера! Фюрер обещал нам победу, и он сдержит свое слово.

— К несчастью, он не может этого сделать. Русские на границе Германии… На всех фронтах нас бьют… Наши города рушатся… Население голодает… Генералы начали ворчать… Я тебе говорю, что нет никакого спасения. Мы скоро будем раздавлены… Слушай, я сказал тебе о своем плане. Это отличный план. Если ты хочешь спасти свою шкуру, я помогу тебе. Этот план поможет спастись нам обоим.

— Ты собираешься уговорить меня стать предателем? Зря теряешь время! Я и так достаточно долго слушал тебя. Мне некогда.

— Значит, ты хочешь убить меня?…

— Нет, наказать. Это приказ оберштурмбанфюрера.

— Ты хочешь стать убийцей?

— Я не люблю пышных слов. Ты прекрасно знаешь, что не может идти речь об убийстве там, где выполняется приказ.

Герман снова потерял самообладание. Глаза его с ужасом смотрели по сторонам, словно он еще искал способа спастись.

— И как ты собираешься это сделать? — спросил он дрожащим голосом.

— Я сосчитаю до трех и потом выстрелю. Куда ты хочешь, чтобы я целился? У меня рука, которая никогда не ошибается.

— Я предпочел бы сделать это сам. Дай мне пистолет.

— Нет, миленький! Я тебе не очень доверяю.

— Я даю тебе честное слово.

— У тебя нет чести. Ты предатель, и потом — это приказано сделать мне. Если бы ты был даже моим отцом, я бы исполнил этот приказ именно так, как он отдан.

— Ладно! Тогда стреляй. Вот я встану, сделаю шаг к тебе, и тогда стреляй!

Вытаращив глаза, дрожа с головы до ног, словно его била лихорадка, Герман поднялся. Он закрыл глаза и сделал шаг вперед. В тот же миг Некулай Тупица выпустил в него все шесть пуль обоймы:

— Вот тебе, свинья!

Герман, перегнувшись пополам, свалился вниз лицом.

Некулай Тупица нагнулся и повернул его лицом кверху. Несколько мгновений он смотрел на свою жертву с гадливостью, потом, вынув из кармана второй пистолет, принадлежавший Герману, всадил ему еще несколько пуль в голову, отбросил его и вышел, не оглядываясь и не закрывая за собой дверей.

Уля Михай, который видел и слышал всё из ванной комнаты, посмотрел на часы. Была половина десятого. «На сегодня, я думаю, хватит».

Выждав несколько минут, Уля вошел в комнату, где в луже крови валялся труп того, кто недавно был Германом Гартманом из агентурной группы майора Карла Рихтера.

Уля посмотрел на него с отвращением и прошептал:

— Эти господа неплохо рассчитываются друг с другом.

Он нагнулся, чтобы обыскать карманы убитого, но не нашел в них ничего интересного и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Теперь у него было достаточно доказательств того, что Некулай Тупица, которого все считали несчастненьким дурнем, на самом деле является опасным шпионом. Уля знал теперь правду о том, что касалось самоубийства фальшивого регулировщика и убийства шофёра Пантелеймона. Эти два факта всегда казались ему загадкой. Каждый раз, когда он пытался связать их с остальными событиями, ему это не удавалось сделать. Теперь оя убедился, что не ошибался в некоторых своих предположениях.

План Гартмана провалился, и его создатель был мертв. Зато Некулай Тупица живет и полон решимости не повторять его ошибок. Из всего, что узнал Уля, главное состояло в том, что Некулай действует не один. Герман с похвалой отзывался о том, с кем работает Некулай, значит Некулай только исполнитель, а всеми его действиями руководит кто-то другой.

«Кто же, собственно говоря, этот Некулай Тупица, который играл с таким мастерством роль дурачка?» Уля просил Второй отдел штаба армии навести справки в деревне, где родился Некулай. Ответа еще не было, но после всего, что он узнал, нетрудно было предположить, что сведения поступят самые неожиданные.

Пока что за Некулаем Тупицей надо было хорошенько присматривать, во избежание новых сюрпризов. Но если за Некулаем можно было установить наблюдение, то как быть с тем, другим, который до сих пор неизвестен и остается постоянной угрозой? И эта угроза окажется тем более реальной, чем в меньшей безопасности будет чувствовать себя Некулай. Инсценированное нападение на него было настолько шито белыми нитками, что принимать его всерьез не приходилось. Ясно, Некулай хотел отвести от себя возможные подозрения.

«Они решили, — рассуждал Уля Михай, — что нападение среди бела дня на денщика начальника шифровального отдела легко будет объяснить намерением похитить какие-нибудь секреты, касающиеся работы отдела. Кто станет подозревать денщика, если он сам стал жертвой нападения?»

Но если Некулай Тупица действительно начал подозревать, что над ним нависла опасность разоблачения, почему он избрал именно этот путь для собственной реабилитации? Какой смысл был в том, чтобы поднимать тревогу во Втором отделе штаба дивизии и привлекать его внимание к шифровальному отделу? Разве не для того пожертвовали они Барбу, чтобы заставить в нем подозревать убийцу Boйнягy и Томеску?

Сколько Уля ни старался, ему пока не удавалось найтп ответы на все эти вопросы. Потом он вспомнил цветущее лицо аббата. Допрос этого человека, наверное, принесет много интересного.

Ему придется рассказать, от кого получен ключ, который так заботливо был спрятан в обложку молитвенника.

О назначении этого ключа нетрудно догадаться. С его помощью Некулай Тупица должен будет открыть сейф, в котором хранится шифровальная машина.

Этот ключ окончательно снимал всякие подозрения с капитана Смеу.