Машина мчалась по асфальтированному шоссе. Почти не снижая скорости, шофёр ловко объезжал воронки, оставшиеся после артиллерийского обстрела.

Генерал Попинкариу Мариус сумрачно смотрел на извилистую ленту дороги, убегавшую вдаль. Не прошло и недели с тех пор, как дивизия, которой он командовал, участвовала в тяжелых боях в этом секторе. Гитлеровцы яростно защищались, бросая в бой последние резервы. Каждый отвоеванный у противника километр этого шоссе стоил немалой крови. В конце концов неприятель был сломлен и вынужден к поспешному отступлению. Четыре дня отходили фашисты, бешено огрызаясь на каждом шагу. Генерал вспоминал об этих тяжелых днях, глядя на разбитое танками шоссе и лежащие по сторонам поля, перепаханные снарядами.

Одинокое дерево с ветвями, иссеченными осколками, выросло вдруг на краю шоссе и исчезло позади машины как видение. Когда-то это дерево было могучим дубом. Теперь оно протягивало на дорогу уродливые сучья, словно руки, обрубленные у запястья.

Вид этого дерева и воспоминания, связанные с недавними боями, на несколько мгновений отвлекли генерала от мыслей, которые занимали его с той минуты, как он сел в машину.

Полчаса тому назад его вызвал к телефону командующий войсковой группой «Орел» генерал Войнеску Пауль и приказал немедленно явиться на командный пункт вместе с начальником штаба дивизии подполковником Барбатом Георге.

Столь необычный срочный вызов и заинтересовал и одновременно обеспокоил генерала.

«Может быть, нам опять предстоит наступление?» — размышлял он, сидя в машине. Однако в подобных обстоятельствах он просто получал приказ, и не было еще случая, чтобы генерал Войнеску Пауль вызывал его ночью к телефону. Правда, на этот раз положение было особенно сложным. Противник занял хорошо укрепленную позицию. Кроме того, дивизионная разведка донесла, что хортистские части заменены гитлеровскими войсками.

Если речь пойдет о новом наступлении и его дивизии придется действовать в группе прорыва — это потребует особенно тщательной подготовки, тем более, что в недавних боях части дивизии понесли довольно ощутимые потери.

Предстоящим наступлением легко было бы объяснить неожиданный и срочный вызов на командный пункт.

Если бы…

«Неужели речь пойдет о вчерашнем происшествии?» — задал себе вопрос Попинкариу и с силой раздавил окурок папиросы в пепельнице, прикрепленной к спинке сиденья шофёра.

У генерала были основательные причины для беспокойства и раздражения по поводу событий, происшедших накануне.

Весь тот день на участке, занятом дивизией, царило полное затишье, но к вечеру фашистская артиллерия словно взбесилась. Особенно интенсивным был обстрел в секторе, занятом пехотным полком «Сирет». За пять минут, в течение которых продолжался обстрел, фашистам удались уничтожить гаубичную батарею. С поразительной точностью после нескольких пристрелочных выстрелов гитлеровские артиллеристы накрыли батарею шквальным огнем. Такую точность можно было объяснить только тем, что неприятель располагал достоверными данными о размещении румынской артиллерии.

Откуда получил противник данные? Где скрывался гитлеровский лазутчик? Как передавал он неприятелю свою информацию? Эти вопросы возникали один за другим, но ответа на них пока не было.

Тщательное расследование, которым руководил лично подполковник Барбат, не принесло ничего утешительного. Перебирая в памяти события этого тревожного дня, генерал Попинкариу вспомнил выводы, к которым пришел его начальник штаба после окончания следствия:

«…Господин генерал, я произвел основательное расследование вместе с капитаном Георгиу. Батареи были установлены в течение ночи. Маскировка закончена в ту же ночь. Капитана Брату, командира гаубичного дивизиона, вы знаете, — он превосходный офицер, умеющий держать своих людей в руках. Он запретил им передвигаться днем в расположении дивизиона, хотя все его батареи были надежно защищены от наземного наблюдения лесной полосой, протянувшейся на три километра. Хочу отметить также, что ни до, ни после того, как дивизион занял огневые позиции, не поступало никаких сообщений о воздушной разведке противника.

Впрочем, обнаружить батареи с воздуха всё равно было бы невозможно…»

Генерал помнил не только слова этого спокойного бесстрастного доклада, он явственно слышал голос подполковника Барбата, звонкий, отчетливый, лишенный каких-либо полутонов, голос человека, абсолютно уверенного в своей непогрешимости и в весомости каждого сказанного им слова. И сам голос и самоуверенность этого человека раздражали генерала и поэтому он резко прервал Барбата: «Хорошо. Так чем же вы можете объяснить точность стрельбы? Трудно предположить, что батарея была уничтожена совершенно случайно». — «Безусловно, — ответил начальник штаба, словно не замечая резкого тона генерала, — неприятель располагал точными сведениями. Возможно, что, отступая, он оставил в деревне наблюдателя, которому удалось передать на ту сторону сведения о размещении нашей артиллерии. Второй отдел произвел несколько арестов, но до сих пор ничего не добился. Я склонен думать, что люди, котовых допросили и которые ничего не сказали, ничего и не скажут нам, потому что они ничего не знают». — «И что же вы предлагаете? Мы ведь можем завтра-послезавтра оказаться перед новым сюрпризом». — «Не исключая такую возможность, полагаю, что это не повторится. Впрочем, я принял некоторые меры. Ночью дивизион сменит огневые позиции. Я приказал также радистам приготовиться к перехвату возможных радиосигналов. Считаете ли вы, что я поступил правильно?»

И на этот раз, как, впрочем, во многих других случаях, генерал Попинкариу был вынужден признать разумность мер, принятых начальником штаба.

И сейчас, вспоминая весь этот разговор, генерал разглядывал исподтишка подполковника Барбата Георге.

Между тем тот спокойно курил, рассеянно поглядываяя в окно машины на проносившиеся мимо поля, краски которых тускнели и стирались по мере наступления темноты.

Определенно этот человек не был ему симпатичен, несмотря на его несомненные достоинства. Высокий, смуглый, худощавый мужчина лет тридцати пяти, подполковник Георге Барбат обладал незаурядной внешностью. Из-под высокого лба смотрели сероватые, неопределенного цвета глаза. Выдающиеся скулы бросали тень на щеки, отчего те казались впалыми. Общее впечатление необычности этого лица подчеркивал острый, выдвинутый вперед подбородок. Офицеры штаба прозвали своего начальника «факиром», и это прозвище охотно подхватили унтер-офицеры и писари.

Прошлое подполковника Барбата было безупречным. С отличием окончив военный лицей, он получил затем специальное образование во Франции и вернулся оттуда с похвальным листом. Командующий группы войск «Орел» считал его лучшим штабным офицером, и эта оценка не была преувеличенной. Генерал Попинкариу лучше других мог судить о деловых качествах своего начальника штаба.

И всё- таки что-то в нем пе нравилось генералу. Что именно — он не мог бы и сам сказать. Однако эта внутренняя отчужденность не могла не сказаться на их взаимоотношениях.

Странные это были отношения. Трудности фронтовой жизни, постоянное общение, казалось бы, должны были помочь сближению, однако в действительности их отношения, как и в первые дни знакомства, оставались строго официальными и ограничивались только служебными встречами и разговорами. Это казалось тем более удивительным, что сам генерал был человеком, не лишенным душевной теплоты. Ни военная служба в старой румынской армии, ни предрассудки среды, к которой он принадлежал, не могли уничтожить в нем мягкости и человечности.

«Черт побери этого «факира», — говорил он себе, продолжая незаметно разглядывать своего спутника, — он еще может подумать, что я что-то имею против него. Но невозможно полюбить человека, если он похож на машину, которая действует всегда безошибочно. Если когда-нибудь придумают фантастического механического начальника штаба, этакого штабного робота, он конечно будет похож на Барбата».

Эта мысль заставила генерала улыбнуться. Робот — начальник штаба с лицом подполковника Барбата!

Неожиданное сравнение помогло ему вдруг найти ответ на вопрос, который он много раз задавал себе: «Что такое этот Барбат?» Да, конечно, он законченный, совершенный тип офицера-службиста. Он только выполняет свои обязанности солдата, потому что ничего другого не умеет делать. Этому человеку всё равно, кому служить. Типичный наемный солдат средневековья, лишенный высоких принципов и убеждений. Всё, что выходит за пределы служебных обязанностей, не доставляет ему никаких волнений. Сухарь…

И только теперь генерал Попинкариу понял, что именно эта душевная сухость, которую он прежде лишь инстинктивно чувствовал в подполковнике Барбате, и образовала между ними ту пропасть, через которую, несмотря на все его старания, ему никогда не удавалось проложить мост. Слишком разные они люди, по-разному мыслящие и чувствующие. Для подполковника Барбата Георге война была самоцелью. Для Попинкариу война с фашизмом была необходимостью, естественным продолжением и завершением его жизненных принципов.

Выходец из семьи честных интеллигентов, где глубоко ценилась человеческая свобода и независимость, Попинкариу ненавидел фашизм во всех его проявлениях. Недаром его прозвали «Красным генералом». Это прозвище он целиком оправдал, собственноручно вышвырнув за шиворот из своего кабинета майора войск СС, назначенного в его бригаду (он тогда только что был произведен в генералы и командовал бригадой) инструктором для ознакомления румынских солдат с современным оружием немецкого производства и боевой техникой гитлеровцев. Наглец в гитлеровской форме позволил себе без должного уважения отозваться о порядках в румынской армии, за что взбешенный молодой генерал и выбросил его из своего кабинета, рискуя навлечь на себя гнев гитлеровского и румынского командования. Только боязнь гитлеровцев вызвать возмущение всего офицерского корпуса румынских частей в решительный час подготовки к нападению на Советский Союз спасла Попинкариу от ареста.

Но оставаться в армии после этого случая было невозможно, и генерал Попинкариу подал в отставку. Естественно, что отставка была охотно принята. Уволить из армии чрезвычайно способного офицера — означало дать какое-то удовлетворение потерпевшему майору CС.

После 23 августа 1944 года, когда румынские войска присоединились к Советской Армии для общего наступления на гитлеровцев, генерал Попинкариу подал рапорт с просьбой зачислить его в кадры действующей армии. Его назначили командиром пехотной бригады, сражавшейся в Трансильвании. После кровавых боев в Орбе, где части бригады отличились, генерал получил повышение — ему было поручено командование дивизией «Молдова».

Строгий, но справедливый, требуя от подчиненных напряжения всех сил, он не щадил и самого себя. Отвагой и преданностью делу он снискал восхищение и любовь штабных офицеров и бойцов передовой линии, которые не раз видели своего генерала под огнем, на переднем крае. Части дивизии «Молдова» геройски дрались с врагом и в Трансильвании и в самом сердце Венгрии, на просторах ее степей. Дважды дивизия отмечалась в приказе верховного командования. И вот теперь… Что будет теперь? Генерал еще раз взглянул на своего начальника штаба, но тот по-прежнему сидел неподвижно и казался ожившей мумией египетского фараона.

«Будто аршин проглотил! — подумал генерал и снова чуть заметно усмехнулся, но тут же спохватился и, согнав с лица неуместную улыбку, решил: «И всё же он самый способный начальник штаба».

Командный пункт группы войск «Орел» разместился в одноэтажном здании бывшей сельскохозяйственной школы, построенной в виде большой подковы, окруженной огромным садом.

Генерала Попинкариу и подполковника Барбата немедленно провели к генералу Войнеску. Пожав каждому руку, командующий предложил им сесть.

Генерал Войнеску был среднего роста, хорошо сложённым мужчиной лет пятидесяти. Глядя на его широкие плечи, сильную грудь, румяные щеки, так и пышащие здоровьем, густые непокорные волосы с еле заметной проседью в висках, никто не дал бы ему больше сорока, — особенно из-за глаз — ярко-голубых, больших, живых словно у юноши. В минуты хорошего настроения генерал Войнеску хвастался тем, что никогда ничем не болел, кроме насморка.

Подчиненные любили своего генерала и готовы были идти за ним в огонь и воду. Он славился тем, что ни при каких обстоятельствах не повышал голоса. Всегда безукоризненно вежливый, спокойный, он умел так поговорить с провинившимся, что тот, чувствуя холодную и острую иронию, готов был подвергнуться любому наказанию, лишь бы поскорее избавиться от этого разговора. Впрочем, достаточно было однажды услышать, как разговаривает генерал, чтобы понять, что за этим всегда спокойным и приятным голосом, за тонкой улыбкой скрывается железная воля человека, привыкшего к беспрекословному повиновению.

Генерал Попинкариу по особенно любезному тону командующего понял, что ждет его — или неприятный разговор, или чрезвычайно важное сообщение.

Между тем генерал Войнеску закурил папиросу и, глубоко затянувшись несколько раз, без особенного интереса, словно из вежливости поддерживая беседу, спросил:

— Ну, что слышно у вас, дорогой Попинкариу?

— Ничего существенного, господин генерал. Тишина. Вчера, правда, был небольшой шум в секторе, занятом полком Хрубару. Как я вам уже докладывал, второй батальон этого полка внезапно атаковал и потеснил гитлеровцев, заняв более выгодную позицию. Теперь на правом фланге нам удалось наладить более прочную связь с кавалерийской дивизией Мереуцы. Противник дважды пытался контратаковать, но был остановлен артиллерийским огнем.

— Мне кажется, что это самый трудный участок, не так ли?

— Так точно, господин генерал. На всякий случай я укрепил его батальоном из полка Понаитеску, который держал в резерве.

— Да-да, — согласился генерал Войнеску, словно не придавая особого значения услышанному. — Я понимаю, что у вас нелегкая задача, Попинкариу. Да и участок фронта, который занимает дивизия, великоват… Подполковник Барбат, каково ваше мнение? Сумеете вы удержаться в случае атаки со стороны неприятеля?

— Господин генерал, мне кажется, что с теми силами, которыми располагает сейчас противник, он вряд ли сможет предпринять серьезную операцию. Если он всё же попытается контратаковать, то, несмотря на незначительную глубину обороны, мы удержим позиции. До сих пор артиллерия оказывалась чрезвычайно эффективной в поддержке нашей обороны.

— А если они подбросят новые войска? Как знать? Из донесений нашей разведки трудно сделать определенные выводы.

— Наши наблюдатели ничего не сообщают о передвижении войск по ту сторону фронта. Трудно предположить, что фашисты сумеют совершенно незаметно для нас подтянуть свежие войска…

— И всё-таки они подтягивают подкпепления. Майор Мельников, советский офицер связи, сообщил мне о том, что советская воздушная разведка обнаружила сосредоточение войск в непосредственной близости к фронту.

— Но для чего? Подтягивать резервы имело бы смысл только в одном случае — если бы противник начинал подготовку к генеральному наступлению по всему фронту и был бы заинтересован в сохранении плацдарма, который вдается сейчас клином в расположение наших войск. Однако маловероятно, чтобы немцы располагали достаточными резервами для генерального наступления.

— Рассуждаете вы правильно. Не забывайте только об одном: неприятеля можно обмануть. Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить. Противник располагает в настоящий момент ложной информацией о том, что на участке, занятом вашей дивизией и дивизией Мереуцы готовится большое наступление. Нам удалось убедить вражеский штаб в том, что с сегодняшней ночи две румынские дивизии, действующие южнее, будут заменены советскими частями и начнут передвигаться сюда, чтобы составить ваш резерв. От вас требуется, чтобы вы своими действиями убедили противника в том, что он разгадал наши замыслы…

В эту секунду зазвонил телефон. Генерал Войнеску взял трубку. Последовал следующий телефонный разговор:

— Алло! Господин генерал?

— Да, я у телефона.

— Здравия желаю, господин генерал. Говорит полковник Поулопол. Я только что получил специальной почтой чрезвычайно важное сообщение.

— Подождите пятнадцать минут. Я вас вызову. У меня сидит генерал Попинкариу и подполковник Барбат.

— Тем более. Простите, что я настаиваю, но это сообщение касается именно генерала Попинкариу. Дело огромной важности. Я прошу, чтобы вы меня приняли немедленно.

— Подполковник Барбат может присутствовать?

— Разумеется.

— Тогда приходите сейчас же.

Положив трубку, генерал Войнеску обратился к сидевшим против него офицерам:

— Господа, у аппарата был полковник Поулопол. Он получил срочное сообщение, которое касается вас. Я просил его прийти. Наш разговор мы продолжим позже.

Генерал Попинкариу с беспокойством спрашивал себя, что могло бы содержать это срочное сообщение, которое имело к нему прямое отношение, но его размышления прервало появление полковника Поулопола Трояна, начальника Второго отделения штаба группы войск «Орел».

— В чем дело, Поулопол?

— Как я вам докладывал, десять минут тому назад я получил из ставки верховного командования сообщение чрезвычайной важности. Нас предупреждают, что агент Абвера скрывается под видом одного из штабных работников дивизии «Молдова». Задача агента состоит в том, чтобы открыть новую систему работы шифровальной машины. Ставка приказывает, чтобы до принятия особых мер командир дивизии «Молдова» обеспечил сохранность всего шифровального материала. Второму отделу штаба дивизии приказано взять под особое наблюдение всех работающих на шифре, а также всех тех, кто имеет хотя бы отдаленное отношение к этой службе.

— Приказ у вас? — спросил генерал Войнеску.

— Разумеется.

Полковник Поулопол вынул из папки приказ, полученный из ставки, и вручил его генералу. Тот, внимательно просмотрев бумагу, передал ее генералу Попинкариу.

— Ситуация отчаянно сложна и серьезна, — в раздумье проговорил Попинкариу, ознакомившись с приказом, и передал его подполковнику Барбату.

Генерал Войнеску молча кивнул головой, закурил папиросу, затянулся несколько раз и потом, полюбовавшись на кольца табачного дыма, спросил:

— Вы бы не могли, Поулопол, уточнить основные данные этой шифровальной машины?

— Разумеется, господин генерал. Эта машина немецкого изобретения. По внешнему своему виду опа напоминает обычную пишущую машинку, но сходство их на этом и кончается. Перед обычными способами шифровки с помощью цифровых или словесных кодов эта машина имеет огромное преимущество. Если цифровой и словесный код в конце концов можно расшифровать, раскрыть его секрет, то тексты, зашифрованные на этой машине, не имея ключа к ней, расшифровать невозможно. В отличие от других систем, где ключ к шифру обычно указан в самом тексте группой цифр или букв, ключ к расшифровке на этой машине можно получить только особым путем. С помощью этого ключа, который может быть в любую минуту изменен, соответствующий механизм в машине ставится на шкалу определенного дня, и тогда, отстукивая на машинке зашифрованный текст, на второй клавиатуре можно отпечатать полностью расшифрованный текст.

После того как мы начали воевать с немецкими фашистами, пришлось отказаться от старой системы шифровки на этой машине, так как разведка противника хорошо знала все ее секреты. Однако специалисты румынского генерального штаба изобрели новую, очень остроумную систему шифра, которая позволила и дальше использовать эти машины. Надо было только заменить одну из важнейших деталей другой деталью — какой-то муфтой. Вот, господин генерал, что я мог, в общих чертах, конечно…

— Я хотел бы вас спросить еще вот о чем: что, по вашему мнению, должен был бы сделать агент Абвера для выполнения своей задачи?

— Сфотографировать муфту, о которой я вам говорил, и записать те несколько цифр, которые обозначены на ней. Сама по себе эта операция не так уж сложна. Гораздо труднее найти доступ к шифровальной машине. Вот для этого…

Генерал Войнеску прервал его, обратившись к Попинкариу:

— Кто руководит вашим шифровальным отделом, генерал?

— Капитан Смеу Еуджен.

— Смеу Еуджен? Не знаю его. Какого вы мнения о нем?

— Прекрасного, господин генерал. Очень способный офицер. Я за него ручаюсь.

— А вы, Поулопол? Вы, конечно, знаете его.

— Я такого же мнения о нем, как господин генерал Попинкариу.

— Отлично. А кто еще работает в отделе?

— Группа, состоящая из шести шифровальщиков, как это предусмотрено приказом ставки, — объяснил подполковник Барбат Георге.

— И всем им мы можем доверять? Генерал Попинкариу пожал плечами:

— Этого я сказать не могу. Надо будет проверить. Все они краткосрочники…

— И, кстати, очень хорошие шифровальщики, — добавил полковник Поулопол. — Насколько я знаю, радиограммы, полученные от «Молдовы», никогда не доставляли нам затруднений. Они были всегда безупречно зашифрованы. А в какой степени мы можем им доверять… Это надо будет еще проверить.

— И всё-таки, — вступил в разговор подполковник Барбат, — я позволю себе выразить сомнение по поводу того, что агент Абвера мог бы скрываться среди них. Все они работают в шифровальном отделе с самого начала кампании, так что если кто-нибудь из них и являлся агентом Абвера, он несомненно уже имел бы возможность за всё это время выполнить свою задачу.

Генерал Войнеску возразил:

— Возможно, чю вы и правы, подполковник, но когда речь идет о шпионаже, нельзя основываться только на логике, не проверяя ее фактами, иначе можно попасть впросак. Спрашивая себя, можно ли доверять шифровальщикам, мы не обязательно должны искать агента Абвера только среди них. Насколько я понял Поулопола, агент, чтобы достигнуть своей цели, может и не прибегать к краже. Не так ли, Поулопол?

— Так точно, господин генерал. Если допустить, что ему удалось бы украсть муфту, это всё равно ничего бы ему не дало. Кражу обнаружили бы в тот же день, и ставка немедленно запретила бы использование шифровальных машин.

— Но, может быть, этому агенту уже удалось раздобыть новый ключ к шифровальной машине?

— Надо полагать, что это будет выяснено с помощью Второго отдела штаба дивизии генерала Попинкариу.

— Вернемся к нашему разговору. Значит, предположение о краже исключается. Генерал Попинкариу должен будет приказать Второму отделу взять под наблюдение шифровальщиков и всех тех, кто прямо или косвенно имеет отношение к этому отделу. Обеспечить охрану шифровальной машины, особенно при передвижении. Ключи от железного ящика, в котором хранится шифровальная машина, должны находиться у капитана Смеу. Впрочем, я думаю, что так это всегда и было. Работа по зашифровке и расшифровке различных документов должна производиться только в его присутствии. Капитана Смеу не загружать никакими другими обязанностями. Пока не будут получены дополнительные распоряжения, ограничимся этими мерами. Вы, Попинкариу, доложите об исполнении и будете держать меня в курсе расследования. А теперь вы, Поулопол, можете быть свободны. Мы еще должны тут уточнить некоторые детали. До свиданья.

После ухода начальника Второго отдела генерал Войнеску поднялся и стал расхаживать по комнате, задумавшись и заложив руки за спину. Спустя некоторое время он остановился перед картой, прикрепленной к стене, и сказал:

— Господа, вернемся к нашему разговору. Как я вам сказал, неприятель располагает ложными сведениями о нашем предстоящем большом наступлении на участке фронта, который занимает ваша дивизия. Чтобы отразить этот предполагаемый удар, гитлеровцы сняли свои войска с других участков и сосредоточили их близ линии фронта. Необходимо укрепить противника в этом заблуждении. Вам придется провести атаку его оборонительных позиций.

— Только нам? — без всякого энтузиазма спросил генерал Попинкариу.

— Вашу атаку поддержит и кавалерийская дивизия.

— Вы еще упоминали о частях из резерва…

— Нет, у них другая задача. Начиная с этой ночи, они начнут передвигаться сюда так, чтобы неприятель обязательно узнал об этом. Передвижение будет продолжаться в течение дня, а завтра вечером они уберутся отсюда, и на этот раз так скрытно, чтобы об этом никто не узнал. Имейте также в виду, что наша артиллерийская подготовка поддерживается советскими «катюшами». Это поможет нам еще больше обмануть противника.

— Вначале — да, а когда станет ясно, что мы провели их за нос, — они бросят в бой резервы, и тогда нам придется туго, — заметил генерал Попинкариу, который не разделял оптимизма генерала Войнеску.

— Они не успеют этого сделать уже потому, что одновременно с вашей демонстрацией советские войска начнут настоящее наступление на их правом фланге. Что вы на всё это скажете, скептик Попинкариу?

— Ну, если советские части ударят по правому флангу, они вышибут зверя из этой берлоги, как бы он там ни укрепился.

— И вот еще что, Попинкариу: пора бы уже раздобыть «языка», о котором я давно говорю. Однако до сих пор еще ничего не сделано.

— Мы пробовали, господин генерал, но к нам в сети ничего не попало. Я даже премию обещал: кто приведет пленного — получит отпуск. И всё-таки пока ничего.

— Мне совершенно необходим «язык», так что доставайте его хоть из-под земли.

— Попробуем, господин генерал.

— Обязательно. А как только вернетесь к себе, вызовите командиров частей и введите их в курс дела.

Сказав это, командующий «Орлом» поднялся в знак того, что беседа закончена. Вслед за ним поднялись и генерал Попинкариу и его начальник штаба.

— Господа, я не пожелаю вам спокойной ночи, потому что в эту ночь у вас будет еще много работы, а пожелаю вам удачи.

Они уже были около двери, когда услышали голос генерала Войнеску, который заставил их обернуться:

— Забыл вам сказать, генерал, что я с большим вниманием прочел ваш рапорт в связи с потерей батареи. Не сомневаюсь, что неприятель располагал точными сведениями. Надо подумать, не исходят ли эти сведения от того же агента, на которого обращает наше внимание ставка.

— Весьма возможно. Я уже подумал об этом и дам указание возобновить следствие в этом направлении.

Генерал Войнеску одобрительно кивнул головой и вызвал своего адъютанта.

Понинкариу и его начальник штаба покинули кабинет командующего, а еще через несколько минут их шофёр в полной темноте осторожно выводил машину на разбитое снарядами и танками шоссе.