1

После Первой Мировой войны Германию охватил всеобъемлющий кризис: экономический, политический, идеологический. Истощенные, находящиеся на грани голода граждане бывшей Империи с энтузиазмом поддержали коммунистов, сулящих рай на земле: Ноябрьская революция, Советские республики в сердце Германии - Баварии - и Бремене, многочисленные стачки рабочих, противостояние реакционно-настроенных солдат, которые так и не поняли, почему генералы приказали сложить им оружие. Гиперинфляция, обнищание широких масс, ненависть немцев друг к другу, которая впоследствии выльется в антисемитизм и антикоммунизм. Тяжелейший удар по национальной гордости народа, многие представители которого считали себя чуть ли не высшей расой и пренебрежительно относились даже к своим южногерманским собратьям, чего уж говорить о славянах.

Травма не прошла бесследно, и даже "золотые двадцатые", так недолго продлившийся период стабильности и относительного благополучия, не помогли ее залечить. Депрессия нанесла решительный и безжалостный удар по едва установившемуся в Веймарской республике социальному равновесию, процесс радикализации масс ускорился и вылилось это в тридцать третий год.

Оглядываясь назад, становится поразительно, сколько по сути случайных событий привело к тому, что победу на выборах одержала НСДАП. Были, бесспорно и объективные причины: здесь и страх промышленников, готовых заключить сделку хоть с дьяволом, лишь бы не допустить победы коммунистов, здесь и разногласия между Коммунистической и Социал-демократической партиями Германии, здесь и, как покажет время, провальная ставка Коминтерна на борьбу с социал-фашизмом - ведь коалиция главы КПГ Тельмана и лидера СДПГ Вельса могла обеспечить левому крылу убедительное превосходство над НСДАП, по сути провалившейся на выборах, в тридцать втором и уберечь от прихода к власти Гитлера. Нельзя не упомянуть сочувствие НСДАП со стороны буржуазных кругов Англии и Франции, определявших тогда политические настроения в Европе. Но стечение обстоятельств, заключавшееся в наложении всех этих факторов друг на друга, плюс экономический кризис, неготовность Лиги Наций высказать решительное нет агрессии, в виду страха перед войной, личностные качества членов НСДАП и их фюрера Гитлера не может не поражать. Даже скептик не может не заметить ноток фатализма в исполненной жизнью симфонии восхождения нацистов к власти.

Уставшие от кризисов, жаждущие стабильности и реванша немцы смирились с развернутым нацистами террором, они смирились с тем, что коммунисты были оклеветаны, арестованы и посажены, а впоследствии расстреляны, купились на развернутую пропаганду невероятных успехов новой власти, радовались даже незначительному росту уровня жизни. Показательно так же, что Англия, Франция и США закрыли глаз на прекращение репарационных платежей, охотно выдавали нацистам кредиты и торговали с ними, обеспечивая приток золота, за которое Германия и вооружалась. Угрозой тогдашним лидерам представлялся СССР, экспорт революции из которого первым делом затронул немцев, а после добрался бы и до островов. Потому начинания нацистов всячески поддерживались, на построение самой громадной в истории финансовой пирамиды, каковой представлялась экономика Германии, просто закрывали глаза.

Вообще, ведения хозяйства национал-социалистами заслуживает отдельного разговора, поскольку мифы об успешности Гитлера в решении задачи восстановления экономики многими людьми не подвергаются никакому сомнению. Многократно повторяются пропагандистские штампы о победе над безработицей, программе поддержки рождаемости, строительству дорог. При этом о реальных последствиях для экономики ничего не говорится. Нередко можно услышать и заявления о кристальной честности нацистов, победе над коррупцией и практически полном отсутствии таковой.

Часть этих штампов соответствует действительности: падение безработицы реально, так же как и рост рождаемости. Однако причины, по которым произошли эти изменения затушевываются. Поэтому закономерен вопрос - а была ли заслуга функционеров НСДАП в определенных (подчеркну, не слишком-то и впечатляющих) успехах, достигнутых после прихода к власти Гитлера?

В первую очередь, бесспорно сдержанным обещанием является сокращение безработицы. Так, в тридцать втором году только по официальным цифрам (которые не отражали всего драматизма ситуации) числилось свыше пяти миллионов безработных, то к тридцать восьмому упала меньше чем до полумиллиона. Но можно ли считать данные цифры достижением? Для ответа на этот вопрос обратимся к ряду статистических показателей. Если верить данным специализирующегося на истории фашизма Александра Галкина, динамика изменения реальной заработной платы вела себя следующим образом: если принять уровень зарплаты в тридцать шестом году за единицу, то в тридцать третьем она была на пять процентов выше, а в тридцать восьмом уже на процент ниже.

Далее, рост номинальной зарплаты был распределен неравномерно и как несложно догадаться, в первую очередь затронул области промышленности, тек или иначе связанные с войной: сталеварение, приборо- и машиностроение, строительство. В то же время в текстильной и пищевой промышленности рост практически отсутствовал, то есть в реальном отношении рабочие получали даже ниже, чем в период кризиса.

Из-за этого, а также из-за коррупционных схем, применявшихся при распределении продуктов, питание население оказалось даже хуже, чем в кризисные годы. Таким образмо, падение безработицы было обеспечено не за счет роста востребованных на международном и внутреннем рынке товаров, а на перевооружение. Обеспечен был этот перекос в экономике ростом инфляции и займами, которые заведомо невозможно было выплатить. Как отмечал Мюллер-Гильдебрандт, автор книги "Сухопутная армия Германии 1939-1945", к тридцать девятому году экономика была доведена до крайней степени истощения, потому естественным выходом, который мог предотвратить грядущий кризис, оставалась война.

Нелишним будет упомянуть и то, какими методами осуществлялась борьба с безработицей. В период Веймарской республики большинство трудовых споров решалось в процессе борьбы между профсоюзами и собственником. До прихода нацистов законодательство в этом отношении было довольно либерально, забастовки не запрещались, а государство вмешивалось в спор между работниками и работодателем только в крайнем случае. При нацистах все изменилось в худшую сторону. Забастовки и деятельность профсоюзов запрещены, ограничения на продолжительность рабочего дня смягчены (а на практике практически отменены), отчего выиграли монополисты, лояльные нацистскому режиму. У них появилась возможность экономить на мероприятиях по охране труда (рост несчастных случаев даже среди застрахованных рабочих к тридцать седьмому году вырос больше, чем на пятьдесят процентов), увеличивать продолжительность рабочей недели (она выросла с сорока трех часов в тридцать третьем до почти пятидесяти в тридцать девятом). Указанных факторов хватило, чтобы сохранить лояльность ряда видных промышленников, а также сделать их лично заинтересованными в поддержке военного лобби - ведь зачастую государственные заказы оплачивались ничем не обеспеченными расписками и векселями, выплатить которые Германия могла только в случае получения богатых трофеев и больших репараций.

Широко использовались добровольно-принудительные методы борьбы с безработицей, вроде "добровольных трудовых лагерей", где молодежь работала за символическую плату. Нарушение условий Версальского соглашения и начало мобилизации юношей на службу в армию еще сильнее сократили безработицу в рядах молодых людей. Наконец, активное привлечение женщин к труду в конце тридцатых смягчило эффект от падения реальной заработной платы, потому что реальные доходы на семью оказывались выше, чем в период кризиса. Однако вплоть до начала масштабного военного строительства (начало тридцать шестого года), падение безработицы наблюдалось только на бумаге - ее снижение обеспечивалось за счет привлечения людей на временные работы, после чего они считались трудоустроенными, когда на практике большую часть года оставались без дела.

Таким образом, падение безработицы, достигнутое такой ценой, вряд ли можно считать большим достижением.

Что касается вопроса стимулирования рождаемости, то ни о каких достижениях говорить не приходится. Уровень фертильности (числа рождений на тысячу женщин) при нацистах достиг максимума в тридцать девятом году и равнялся 20,5. Впечатляющей эта цифра может показаться, если сравнивать ее с тридцать третьим годом, когда наблюдалось падение до 14,7. Однако если обратиться к уровню двадцать пятого года - 20,8 - то становится ясно, что ни о какое достижении речи не идет. Подобный результат Веймарская республика показывала без каких-либо программ по поддержке рождаемости. С учетом же того, что экономика республики была куда более сбалансированной, нежели экономика Рейха, ориентирована на потребителя, а не на армию (даже заводы Круппа вплоть до тридцать шестого года обслуживали гражданский сектор), с необходимостью следует признать, что программа провалилась.

Наконец, следует рассмотреть эффективность мер стимулирования экономики, предпринятых при Гитлере. Чаще всего в этой связи упоминается строительство дорог, которое якобы было полезно для немецкой экономики. Однако на тот факт, что немецкий рабочие были в разы беднее американских и практически не обеспечены личными автомобилями, абсолютно не принимался партийными функционерами во внимание. Основным видом транспорта для Германии того времени являлись поезда и электропоезда, однако увеличение протяженности железных дорог при нацистах практически не наблюдалось. Промышленник Тиссен, спонсировавший Гитлера, в своих воспоминаниях намекал на то, что последний возомнил себя Наполеоном - строительство дорог напоминало Тиссену перестройку старых городов при Бонапарте.

Проект "народного автомобиля", предложенный Гитлером, будет реализован только после войны в виде знаменитого Фольксвагена "жука", дороги же окажутся востребованы непосредственно разбогатевшими нацистами для поездок в свои роскошные резиденции. Рабочим же строительство дорог, которые благополучно будут разбомблены авиацией Союзников, не дало ничего, кроме рабочих мест. Однако решения проблемы трудоустройства путем разворачивания бессмысленных строек оттянет восстановление экономики, что в конечном итоге навредит абсолютному большинству населения.

Полным провалом была и финансовая политика Рейха, заключавшаяся в построении, пожалуй, самой крупной в истории пирамиды и завершившаяся страшной гиперинфляцией по окончанию войны. Министр экономики и параллельно с этим управляющий Рейхсбанка Шахт каким-то чудом убеждал крупные банки США и Англии предоставлять займы и покупать немецкий облигации. Расплатиться с этими долгами Германия была просто не в состоянии, поэтому без начала войны в тридцать девятом, уже в сорок первом - сорок втором случился кризис неплатежеспособности и нацисты были бы вынуждены объявить дефолт и ввергнуть страну в очередной экономический кризис.

Таким образом, в экономическом плане нацисты оказались абсолютными неудачниками, угробившими и без того ослабленную экономику страны. У современных фанатов Третьего Рейха остается одно утешение - все партийные деятели были принципиальными, неподкупными, честными, и даже не смотря на какие-то промахи, ими всегда двигало стремление помочь немецкому народу.

Однако, при тщательном знакомстве с финансами партии становится понятно, что реальное положение вещей сильно отличалось от подобных представлений. В тридцать втором году НСДАП по сути являлась партией попрошаек, полностью зависящих от расположения крупных дельцов Германии. Активную поддержку оказывали Тиссен, Крупп, директор концерна Фарбениндустри Бош и другие. Чтобы представить себе, какими средствами располагала партия тогда, достаточно указать на такой факт: для аренды довольно скромной партийной резиденции Геринг обращался за помощью к Тиссену, тот денег не дал, но помог получить кредит на выгодных условиях. К тридцать девятому году "наци номер два" располагал роскошными замками и владениями по всей Германии, считался одним из самых богатых немцев. По воспоминаниям того же Тиссена, за исключением Риббентропа, все ключевые партийные руководители до прихода к власти являлись безнадежными должниками. Понять, откуда Адольф Гитлер брал деньги на довольно дорогие подарки для своей гражданской жены Евы Браун(о которых пресса благоразумно умалчивала), почему Геббельс зарабатывал десятки, а то и сотни миллион марок год, как заведовавший программой отдыха рабочих с замысловатым названием "Сила через радость" Роберт Лей убеждал правительство выделять его программе продовольственные субсидии несложно, если не вспоминать популистские речи Гитлера о насквозь прогнившей от коррупции Веймарской Республике. Но помнят почему-то только их. А зачастую подкрепляют примером плана Остхильфе, реализованном еще при Гинденбурге и заключавшемся в помощи сельскохозяйственным и промышленным предприятиям. После проверки выяснилось, что большинство якобы нуждающихся в помощи фермеров проматывали полученные деньги за границей, вместо того, чтобы поднимать свое разваливающееся хозяйство. В получении взяток обвиняли и самого президента Гинденбурга, однако доказать его вину не удалось.

О заведовавшем продовольственной программе нацисте Дарре вспоминать почему-то непринято, а между тем напрасно: в виду государственного регулирования цен, стоимость продуктов питания была зафиксирована на одном уровне, не менявшемся даже при явном изменении конъюнктуры мирового рынка, из-за чего цены на продовольствие в Германии оказывались существенно выше мировых. Пока качество питания простых рабочих непрерывно ухудшалось, сам Дарре обставлял свои очередные апартаменты предметами антиквариата.

Не случайно в тридцать третьем году фактически была отменена регулярная финансовая отчетность, а бюджеты Рейха засекречены. И делалось это не только для вооружения, но и для покупки Герингом очередного имения.

Не стоит думать, что нацисты были глупыми прожженными циниками, напротив, где-то они демонстрировали фанатичную веру, где-то поразительную смекалку. Дураки не смогли бы водить за нос банкиров, обвести вокруг пальца правительства Франции, Англии и России, в сжатые сроки вооружить государство до зубов. Дело в другом: ум этот был ограниченным, неспособным видеть дальше своего носа и привел Германию к закономерному самому страшному в ее истории поражению.

Впрочем, не стоит думать, что все спокойно мирились с положением дел. По мере нарастания террора, увеличения давления со стороны партии, отношение к нацистам ухудшалось. Не смотря на массированную пропаганду, находились те, кто подавал голоса против притеснения граждан Германии в том числе открыто: в тридцать пятом Шахт осудил антисемитскую кампанию, назвав ее серьезной угрозе экономике Германии. Тиссен, тесно общавшийся с Герингом, пытался убедить последнего во вреде, который приносит притеснение евреев, подрыве репутации Рейха во всем мире. Даже члены правительства высказали робкие возражения, когда принимались законы о поражении евреев в правах - ничего не помогло.

За коммунистов заступались гораздо меньше, но с учетом того, что за КПГ и СДПГ в тридцать втором году проголосовали свыше сорока пяти процентов избирателей, утверждать, что немецкое общество сплотилось в едином порыве вокруг НСДАП нельзя. Ситуация скорее напоминало классическое навязывание воли организованного меньшинства дезорганизованному большинству.

Впрочем, в тридцать седьмом никто не мог предвидеть, что война вот-вот начнется: Германия только начала перевооружение, нарушение условий Версальского соглашения воспринималось другими государствами как восстановление статуса могучей державы, не представлявшей слишком серьезной угрозы. Гитлер виделся политиком-популистом, предпочитавшим реальным действия разговоры, а его книга "Моя борьба", в которой открыто разглашалась львиная доля истинных намерений фюрера, скучной работой графомана. Немецкий народ был разделен границами, проведенными после Первой Мировой, а отпор агрессии Германии могла дать даже Чехословакия в одиночку.

Именно в этом году Адольф Гитлер окончательно и бесповоротно принял решение взяв курс на развязывание войны.

2

5 ноября 1937 года. Рейхсканцелярия, Берлин, Германия.

Зябкий ноябрьский вечер. На часах половина седьмого. В просторном кабинете рейхсканцелярии окна завешены, горит свет. За длинным столом устроилась верхушка военного командования Рейха: пятидесятисемилетний фельдмаршал фон Бломберг, его погодка командующий сухопутными силами барон фон Фрич, командующий флотом шестидесятиоднолетний адмирал Редер, сорокачетырехлетний рейхсминистр авиации Геринг. Рядом с Бломбергом устроился министр иностранных дел барон фон Нейрат, положив увесистый коричневый портфель себе на колени. В углу, за небольшим секретарским столиком, сидел протоколист - адъютант Гитлера Хоссбах. Сам фюрер, встав по другую от военных сторону стола, четко и спокойно излагал свое видение будущего Германии. Изредка поддаваясь приступу скрываемого возбуждения, он начал жестикулировать, изъясняться велеречиво, высокопарно, забывая, что не выступает на митинге, а делится соображениями по поводу внутренней и внешней политики Рейха перед министрами.

Говорит много, видно, что долго об этом думал, придает своим словам большое значение. По мере изложения, Нейрат все чаще начинает теребить ручку своего портфеля, порываясь что-то сказать, но так и не решаясь перебить Гитлера. Фрич изредка стреляет в сторону внешне невозмутимого фон Бломберга и Редера. Последний периодически отвечает на его взгляды пожиманием плеч. Геринг почти не слушает фюрера, внимательно следит за министрами и наматывает на ус.

- Автаркия - вот та цель, к которой мы должны стремиться! - провозглашает Гитлер. - Государства, зависящие от внешней торговли крайне уязвимы с военной точки зрения. В частности, Британия не способна была бы вести войну на истощение, будучи отрезана от каналов снабжения, потому англосаксы не могут не опираться на Францию, которая обеспечивает продвижение их интересов в континентальной Европе. Добившись автаркии мы выиграем достаточно времени, чтобы провести необходимый пересмотр границ в Европе и в случае помехи со стороны Англии и Франции, нанести им решающее поражение. Но нужно оставаться на твердой почве, когда мы обсуждаем возможность автаркии в Германии: мы зависимы от ресурсов, и даже используя с максимальной отдачей принадлежащие нам рудники, леса и земли, сможем добиться автаркии лишь на короткое время. Времени этого должно хватить для реализации наших амбиций в Европе.

Далее он детально рассматривает отрасли, в которых самообеспечение Германии особенно важно, не забывая подчеркивать всякий раз, что речь лишь об условной автаркии на время возможной войны.

- Наше участие в мировом хозяйстве крайне ограниченно - мы загнаны в неестественные для нашего стомиллионного народа границы, в случае длительной войны не сможем обеспечить себя продовольствием, и будем обречены на поражение и вырождение. Единственная надежда - приобретение обширного жизненного пространства, чтобы немецкий народ и дальше мог расти численно и доминировать в мировой политике. Наше стремление к обретению этого пространства не вызовет сочувствия у стран насытившихся. К их числу в первую очередь следует отнести Англию, которая, располагая сильнейшим флотом, может поставить под угрозу продовольственное обеспечение Рейха. Поэтому решение нужно искать таким образом, чтобы обеспечить себе максимальный результат, затратив минимальные усилия. Но усилия эти должны быть приложены с необходимостью, ибо экспансия всех империй, будь то Британия или Рим, осуществлялась посредством преодоления сопротивления других народов, которые оказывались в подчиненном положении к расовому ядру империи.

Гитлер подробно разбирает решение поставленной им задачи. Он подчеркивает, что Англия не позволит Германии приобрести колонии в Африке после вторжения Италии в Абиссинию.

- Серьезный разговор о возвращении нам колоний может состояться лишь в такой момент, когда Англия будет находиться в бедственном положении, а Германская империя будет сильной и вооруженной, - подчеркивает он. - Такое положение может возникнуть в случае вторжение Японии в ее азиатские владения, либо Америки в Канаду. В обоих случаях Англия окажется беспомощна что-либо противопоставить завоевателям!

Подчеркивает он и шаткость положения англичан в Индии и Ирландии.

- Нельзя забывать, что соотношение населения метрополии к населению колоний в случае Британской Империи составляет один к девяти! Сохранение Англией своих колоний на длительное время просто невозможно при таком соотношении! Для нас это урок и предостережение: нельзя присоединять жизненное пространство к Германии, не позаботившись о численном росте расового ядра Империи - немецкого народа.

Далее он подробно останавливается на роли Франции, указывает, что ее позиция в плане сохранения территорий прочнее, чем в случае с Англией, но грозящий ей политический кризис может стать удобной возможностью для Германии выступить против Чехии в момент, когда армия Франции будет полностью дезорганизована.

- Использование французских фашистских движений в наших целях в таком случае может только приветствоваться, - подчеркивает Гитлер.

Заключая, что мобилизационные возможности Германии ограниченны, как и положительный эффект от перевооружения армии, он подводит слушателей к основному выводу своей речи:

- Мы должны будем начать действовать в промежутке между сорок третьим и сорок пятым годом. Откладывание решения вопроса жизненного пространства на потом может сулить только ухудшение нашего положения. Наши действия будут сопряжены с огромным риском, но так и только так арийцы добивались установления своей власти во все времена. Именно так поступал Фридрих Великий и Бисмарк, так должны поступить и мы!

При этом он отметил, что действовать вероятнее всего придется и раньше, ведь продовольственные резервы Германии сильно ограничены:

- Если мы не начнем действовать до 1943-1945 гг., то вследствие отсутствия запасов каждый год может наступить продовольственный кризис, для преодоления которого нет достаточных валютных средств. В этом следует усматривать "слабую сторону режима". К тому же мир ожидает нашего удара и из года в год предпринимает все более решительные контрмеры. В то время как мир ищет защиты от нас, прячась за крепкими стенами, мы вынуждены наступать. Какова будет в действительности обстановка в 1943-1945 гг., сегодня никто не знает. Ясно только то, что мы не можем дольше ждать.

Гитлер подчеркнул - если он будет жив, то не позже сорок третьего сорок пятого он твердо намерен решить проблему жизненного пространства для германского народа, поскольку альтернативой может служить лишь снижение рождаемости и обнищание населения страны.

Рассмотрев малореалистичные варианты, которые позволили бы ему действовать раньше, он указал на ряд принципиальных моментов относительно позиции Англии в его представлении:

- Не исключаю, что боящаяся войны Британия уже списала со счетов Чехию. Позиция же Франции будет производной от позиции ангосаксов. Маловероятно, что французы в одиночку предпримут наступление, а если и решатся на это, то разобьются о наши укрепления.

При этих словах Фрич громко кашлянул и выразительно посмотрел на фюрера, пытаясь показать тому, что он не согласен с его мнением и хочет высказаться. Однако Гитлер был увлечен и не обратил внимания на действия генерала:

- Препятствовать же присоединению Австрии никто не станет. Разрешение вопроса относительно двух этих государств позволит освободить фланги и в случае конфликта с Францией решительно разгромить последнюю в кратчайшие сроки. Полагаю, Польша в этом конфликте предпочтет занять нейтральную позицию, поэтому для борьбы на западе мы можем перебросить практически все наши силы, оставив лишь необходимый минимум на случай вероломного удара в спину.

Со стороны Италии Гитлер не ожидал никаких возражений в случае решения вопросов Австрии и Чехии, подчеркивал, что рассматривает эту средиземноморскую державу как наиболее предпочтительного союзника в предстоящем приобретении жизненного пространства.

Помимо этого, он коснулся сценария возможной англо-франко-итальянской войны, в случае начала которой считал необходимым молниеносное решение чешского вопроса, а также затронул Испанию, затягивание войны в которой считал выгодным для Германии.

- Поддержание в Средиземноморье нестабильности способствует распылению сил Франции и Англии, - сказал он.

- Мой фюрер, - заметно нервничавший Нейрат позволил себе перебить Гитлера. - Позвольте заметить, что вероятность войны между Англией и Францией с одной стороны и Италией с другой крайне мала. По крайней мере в ближайшее время.

- Она не мыслима! - вмешался Фрич, который давно порывался высказаться. - Но даже если допустить ее возможность, маловероятно, что французы окажутся настолько связаны, чтобы не найти сил выступить против нас. Им хватит примерно двадцати дивизий для сдерживания итальянцев в Альпах. То есть на границе они по-прежнему будут превосходить нас в численности. При этом нужно учесть - они будут опережать нас в развертывании. При таком положении вещей молниеносная война против Чехии окажется невозможной - нам в лучшем случае понадобится бросить все силы для удержания французов. И укрепления на границе. Возможно, фюрер не правильно истолковал мои доклады, в которых говорилось о мероприятиях по обороне границы и воспринял все в чрезмерно радужных тонах. Однако в реальности укрепления представляют собой жалкое зрелище и сколь-нибудь существенного роли в войне, если она развернется в ближайшее время, не сыграют.

- Генерал фон Фрич абсолютно справедливо заметил по поводу состояния наших укреплений на границе с Францией, - заметил Бломберг. - Здесь нужно добавить серьезные проблемы с мат. обеспечением моторизированных дивизий, предназначенных для запада, а также чешские укрепления. На настоящий момент они приобрели характер линии Мажино и молниеносное их преодоление представляется мне невозможным.

- На этот счет у меня нет однозначного мнения, - снова вмешался Фрич. - Этой зимой я как раз наметил мероприятия, для определения уязвимых мест чешских укреплений. Полагаю, выявить их и определить места, в которые разумнее всего наносить удар, возможно. Однако не при нынешнем состоянии наших вооруженных сил! Впрочем, если дело складывается таким образом, что к выступлению нужно быть готовыми в любую секунду, я отменю свой отпуск и прикажу провести намеченные разведывательные мероприятия немедленно.

- Не нужно, барон, - Гитлер по-отечески посмотрел на Фрича. - Сказанное мною сегодня не следует рассматривать, как инструкцию к немедленному действию, скорее как общие указания, а в случае моей смерти - как политическое завещание. Перспектива решение чешского вопроса в ближайшие месяцы полностью исключена, поэтому я решительно протестую против вашего намерения отказаться от отпуска, барон. Разумеется, действия, о которых я говорил, должны быть предприняты, когда нашей армией будет достигнута максимально возможная готовность. Разницу между высоким риском и самоубийством я прекрасно понимаю, - упомянув самоубийство, Гитлер едва заметно скривился.

- Тем не менее, даже в условиях готовности нашей армии, - продолжил Фрич, - нельзя принимать слишком высокие риски. Если война на сторону Чехии встанут Англия и Франция, ситуация может закончиться для нас плачевно.

- Англия останется в стороне, а без нее Франция не решится что-либо предпринять.

- Но вы списываете со счетов Россию, - подсказал Бломберг.

- Нет, - Гитлер перевел взгляд на фельдмаршала. - При нейтралитете Польши Россия окажется не в состоянии оказать Чехии поддержку. А Польша сохранит свой нейтралитет, поскольку боится русских больше нас.

- Если позволите, - Нейрат сглотнул, вытер платком потный лоб, -мне хотелось бы отметить пару слабых моментов в ваших рассуждениях.

- Простите, барон Нейрат, я совсем забыл о ваших словах о низкой вероятности конфликта между Францией и Италией. Полагаю, дуче не ограничится одной Абиссинией и приблизительно в тридцать восьмом году, когда итальянская армия завершит перегруппировку, Северная Африка может превратиться в поле боя. Англия, разумеется, вступится за свою опору на континенте Францию, однако нанести решающего поражения Италии не сумеет, и тем более не сможет осуществить высадку во внутренние регионы полуострова.

- Простите, фюрер, но даже в тридцать восьмом году такой конфликт крайне маловероятен, если вообще возможен, - повторил Нейрат.

Гитлер недовольно поморщился, но ничего не ответил на эти слова Нейрата.

- В любом случае, - после затянувшейся паузы продолжил занервничавший еще сильнее дипломат, - без необходимой дипломатической подготовки вступать в подобный конфликт опасно. В первую очередь нам нужно получить ощутимые гарантии от Польши и Венгрии.

- Это правильное замечание,- согласился Гитлер. - Как и вы, я полагаю, что соблюдать текущий пакт о ненападении Польша будет только до тех пор, пока мы достаточно сильны, поэтому если будет возможность получить от поляк какие-то осязаемые гарантии в обмен на незначительные территориальные приобретения, то этой возможностью следует воспользоваться незамедлительно.

- Раз разговор зашел о гарантиях, позволю себе повторить мысль, высказанную генералом фон Фричем и предостеречь вас от войны с Англией и Францией, - заметил фон Бломберг. - Если будет возможность таковой конфликт избежать, его необходимо избежать, потому что армии этих держав на настоящий момент значительно превосходят нашу как в материально-техническом, так и в численном отношении.

- Само собой, - энергично закивал Гитлер.

- И хотелось бы узнать о дальнейших ваших планах, после решения австрийского и чешского вопросов, - попросил Бломберг. - Поскольку высказывание ваше относительно жизненного пространства несколько расплывчато.

- Это не для протокола, Фридрих, - Гитлер повернулся к сидевшему в углу адъютанту. - В первую очередь меня интересуют Польша и Россия, а также африканские колонии, все, которые сможем получить. В этом случае война с Англией и Францией становится неизбежной. Исходить нужно из этого.

- Вы хотите повторить гибельный путь императора Вильгельма? - всплеснул руками Фрич.

- Император Вильгельм был предан еврейским капиталом, - холодно ответил Гитлер. - Вам, как никому другому, это должно быть известно. Мы же очистили наши ряды от представителей неполноценных рас и преданы быть не можем, а потому одержим решительную победу. Если кто-то из присутствующих не разделяет моих планов и считает их слишком рискованными, я просил бы их высказаться.

- Эти планы величественны, но риск при их реализации должен быть минимизирован, - сказал Бломберг. - Если это условие будет выполненном, то не вижу никаких препятствий для их реализации.

- Война с Англией и Францией может закончиться поражением и еще большим унижением Германии, - произнес Фрич. - Тем не менее, я намерен беспрекословно выполнять приказы моего фюрера и если понадобиться, умереть для него.

- Адмирал, - Гитлер посмотрел на Редера, - вы все время молчите. Выскажите хотя бы теперь.

- Военно-морские силы как никогда готовы нести службы во славу Германии. Мы примем и выполним любое поручение фюрера, - сказал решивший не вмешиваться в разговор Редер. Он счел за лучшее держать язык за зубами.

- В вашей преданности, Герман, я не сомневаюсь, - Гитлер улыбнулся Герингу. - Господин министр иностранных дел?

- В целом, я согласен с вашими словами, - чуть не заикаясь начал Нейрат, - но хотел бы отметить, что разумнее было сократить размер притязаний. Это и снизит риски, и сохранит жизни немецким солдатам, так важные для закрепления приобретенного жизненного пространства за нами.

- Вопрос притязаний можно будет обсудить, - согласился Гитлер. - Но в первую очередь нас интересует решение австрийского и чешского вопроса, после которых появится возможность для предметного разговора относительно масштабов необходимых нам территорий. Раз в основном мы согласны и расходимся только в деталях, можно продолжить осуждать дальнейшие аспекты, в частности экономический. Фридрих, продолжайте вести протокол.

Хоссбах кивнул, беседа продолжилась, но из монолога Гитлера она приняла форму обмена мнениями. Фрич доложил о темпах роста расходов на вооруженные силы и общем состоянии армии, Геринг общими фразами обрисовал положение в военно-воздушных силах, Бломберг отметил удовлетворенность ходом вооружения Германии.

Закончилось совещание в половину девятого.

Бломберг уже собирался возвращаться домой, но когда уже садился в автомобиль, подогнанный его водителем, его окликнул Фрич направлявшийся к нему в компании Нейрата.

- Извините, фельдмаршал, что задерживаем, но вопрос не терпит отлагательств. Могли бы мы с вами обсудить сегодняшние высказывания фюрера?

- Я вас слушаю?

- Прямо здесь? - Нейрат нервно оглянулся по сторонам.

Бломберг мягко улыбнулся:

- Садитесь, по дороге и поговорим.

Забравшись внутрь салона автомобиля, Фрич кивнул в сторону водителя.

- О, не беспокойтесь - все, что собираетесь сказать мне наедине, можете говорить при Альфриде, - успокоил генерала Бломберг.

- Мы с Нейратом не вполне согласны с предлагаемым планом фюрера, - начал, наконец, Фрич.

- Мы не против войны в принципе, мы против войны с Англией и Францией, - тут же уточнил дипломат.

- Я слышал ваши высказывания в рейхсканцелярии, - улыбнулся Бломберг. - Чего вы хотите от меня?

- Вы имеете на фюрера влияние, он к вам расположен, прислушивается к вашему мнению, - сказал Фрич. - Если бы вы могли убедить его пересмотреть свое отношение к некоторым высказанным моментам.

- Война с Англией и Францией в том виде, в котором она видится фюреру, невозможно. Скорее всего, нам придется воевать с половиной Европы.

- При текущем состоянии наших вооруженных сил мы будем разгромлены очень быстро, - заметил Фрич.

- Я убежден, что жизненное пространство, о котором грезит фюрер, можно получить, не пролив ни единой капли крови наших солдат. - Я общался с английскими и французскими представителями, они в целом согласны с разумностью требований расширения столь сильной державы, как Германия, за счет стран слабых, нежизнеспособных. Если бы удалось убедить фюрера этими странами и ограничиться, мы могли бы избежать полномасштабной войны.

- Главное - избежать войны с Англией и Францией. Если у нас будут гарантии невмешательства этих государств, то в целом я не возражаю против планов фюрера относительно Польши и России, - заметил Фрич.

- Я же сказал вам, рассчитывать на молчание Англии и Франции в данном случае невозможно. Они обязательно вмешаются. На Австрию, полагаю, могут закрыть глаза, но вот Чехию и Польшу... Боюсь, фюрер не вникал в тонкости вопроса.

- Господа, я разделяю ваши опасения и сам намеревался поговорить об этом с фюрером, - заверил своих попутчиков Бломберг. - Однако у вас не должно сложиться иллюзий относительно моей позиции. Я всецело поддерживаю Гитлера и верю, что он желает немецкому народу добра и процветания.

- С этим никто не спорит, - с оторопью произнес Неймар. - Речь как раз и идет о процветании немецкого народа. А оно невозможно, если мы вновь ввяжемся в войну на два фронта.

- Надеюсь вы согласны, что это нужно избежать любой ценой? - Фрич внимательно посмотрел на Бломберга.

- Согласен, - кивнул фельдмаршал. - И, как пообещал, предприму все возможное, чтобы убедить фюрера не торопиться реализовывать свои намерения. Но если он не послушает, все равно выполню все, что он от меня потребует.

- Как и мы, - кивнул Фрич. - Но все же будем надеяться, что он к вам прислушается.

- Будем, - кивнул Бломберг в ответ.

3

11 ноября 1937 года. Берлин.

Старенькое кафе в одном из районов Берлина встретило Карла Эмберха низким потолком, нелепыми кадками с цветами у стены, хлипкими столиками и практически полным отсутствием посетителей. Заметив высокого немца, официантка сразу устремилась к нему и начала засыпать вопросами. Эмберх даже не глянул в ее сторону. Фельдмаршал фон Бломберг вместе со своим водителем сидели у стены и пили кофе.

- Я с господами, - бросил Карл назойливой официантке и направился к столику главнокомандующего вооруженными силами.

Бломберг был одет в простую неброскую одежду. Очевидно конспирировался. До последнего он не смотрел в сторону приближающегося Карла, когда же тот пересек помещение, едва повернул голову.

- Здравствуйте, фельд... - начал было Эмберх

- Тшш, - шикнул он. - Оставайся здесь, я прогуляюсь, - приказал он водителю, сам встал и направился к выходу из кафе. Запутавшийся Эмберх пошел было следом.

- Стойте, - окликнул его водитель.

- Присядьте, мне нужно с вами поговорить.

Эмберх не стал возражать, устроился на стуле, слишком маленьком для его габаритов.

- Тема разговора серьезная, внимание привлекать нежелательно. Встретитесь на улице напротив кафе, делайте все, что вас попросят. Но нужно выждать. Угощайтесь кофе, - водитель подозвал официантку, которая обрадовано подбежала к столику и, стараясь услужить, очень быстро приготовила заказ.

Эмберх пить не очень хотел, тем не менее, за пять минут с содержимым чашки было покончено.

- Идите, только дерите ухо востро, - сказал водитель.

Карл поднялся, быстро покинул кафе, вышел на улицу, осмотрелся: узкая дорога, ряды мелких магазинчиков по обе стороны, вокруг ни души. Решил перейти через дорогу на противоположную сторону. В этот самый момент откуда-то из переулка вынырнул Бломберг и, улыбнувшись Эмберху, кивком головы предложил следовать за собой.

- Здравствуйте, Карл, - поприветствовал его фельдмаршал. - Простите, что приходится устраивать этот маскарад, но если есть возможность скрыть нашу встречу, лучше так и сделать.

- За вами следят? - обеспокоенный Эмберх огляделся по сторонам.

- В этом я не сомневаюсь, но тешу себя робкой надеждой, что нашу встречу удастся сохранить в тайне.

- Так в чем же дело? - спросил Эмберх. Они как раз добрались до поворота, и Бломберг свернул, увлекая Карла за собой, в сторону аллеи.

- Я знаю вас еще с войны, вы зарекомендовали себя, как хороший солдат и выдающийся офицер. Говорят, и на партийной работе вы достигли серьезных успехов. Правда, что ездили в Англию для переговоров с Мосли? А эти ваши постоянные командировки... Даже мне не удалось выяснить, куда вас направляют.

- При всем уважении, фельдмаршал, биография Карла Эмберха мне знакома, - холодно ответил высокий немец, начавший уставать от конспирации и сторонних разговоров.

- Я говорю все это для того, чтобы вы поняли, почему я обратился именно к вам. В партии вам доверяют секреты, значит человек вы проверенный. Поэтому - прошу, не обижайтесь, но ясность нужно внести - если вдруг решите рассказать о нашем разговоре старшим товарищам, учтите мотивы, которыми я руководствовался. Не хочу, чтобы обо мне думали, как о предателе.

Они добрались до аллеи, пошли по асфальтовой дорожке, с двух сторон очерченной рядами голых деревьев.

- Неделю назад состоялось совещание у фюрера. Нам сообщили, что Германия в любой момент может быть вынуждена вступить в войну, - произнеся это, Бломберг посмотрел на Эмберха. Тот не пытался скрыть свое недовольство, нахмурился.

"К этому все и шло, - подумал Карл. - Но неужели война неотвратима?"

- В целом я разделяю планы фюрера, с одним только но: фюрер готовится воевать с Англией и Францией, мне подобная перспектива кажется самоубийственной. Не буду вводить вас во все подробности беседы, отмечу только, какое у меня сложилось впечатление. Думаю, фюрер опережает события, поскольку боится, что умрет и хочет стать непосредственным исполнителем своего замысла, в целом правильного. В этой связи я намерен поговорить с ним и попытаться убедить пересмотреть часть своих убеждений. Могу ли я рассчитывать на ваше содействие в этом вопросе?

Эмберх задумался. Могло ли происходящее быть провокацией против него? У Карла, конечно, было много врагов и недоброжелателей, но не на генеральском и фельдмаршальском уровне. Этот вариант отсекался.

"Искренен ли он, когда говорит, что разделяет планы Гитлера втянуть нас в еще одну войну?", - подумал Эмберх.

Бломберг мог перестраховываться, опасаясь предательства со стороны Карла. Если же говорил правду, то дело было плохо - не сейчас, так через пару лет Германию обязательно втянут в войну если не Гитлер, то генералитет. Эмберх считал подобную перспективу неприемлемой.

"Искренность Бломберга в данном вопросе не играет никакой роли. Пока наши стремления предотвратить войну совпадают, буду действовать за одно с ним, если он переменит свою точку зрения, попытаюсь помешать и ему", - заключил Карл.

- Да, можете, - ответил он, наконец. - Только пока не понимаю, чего вы от меня хотите.

- Я не вхож в круги промышленников и могу объяснить фюреру бесперспективность его планов с военной точки зрения. Этого, полагаю, будет недостаточно, если у меня на руках окажутся письма крупных промышленников, которые выразят решительные сомнения относительно перспектив ведения войны в ближайшие два-три года, доводы мои будут увесистее и обязательно достигнут цели. Вы, я слышал, тесно общались с рядом предпринимателей, знакомы с влиятельными в мире капитала людьми.

- Это так, - согласился Карл. - Я близко знаком с Деншфильдом, в Великую войну он специализировался на оружии, но сейчас занимается производством поездов. При желании, через него я могу выйти на магнатов покрупнее, вроде Тиссена.

- Прекрасно. Сделайте это, но не рассказывайте ничего о приготовлениях Рейха к войне. Предложите им написать что-то вроде обозрения возможностей немецкой промышленности в случае внезапного нападения сильного противника. Нет, нужно что-то другое, - Бломберг замялся. - В общем, придумайте что-нибудь. Главное - они ничего не должны заподозрить. Ну и о нашем разговоре никто никогда не должен узнать. Думаю, объяснять вам такие вещи нет нужды.

- Да, фельдмаршал, я все прекрасно понимаю, - ответил Эмберх, а про себя подумал: "Черта с два. Промышленники единственная надежда предотвратить войну, потому они обо всем узнают". Может, и неразумно было портить отношения с фельдмаршалом, но в данном случае Карл готов был рискнуть. Если начнется война, его призовут на фронт и он никогда не доберется до шкатулки, к разгадке тайны которой подошел вплотную. Не теперь! Ни Гитлер, ни Бломберг, ни кто-либо другой не посмеет отобрать у него заслуженный по праву трофей.

- Тогда жду вашего ответа. Пожалуйста, не затягивайте с этим.

- Сделаю настолько быстро, насколько вообще возможно, - пообещал Эмберх.

Они попрощались и расстались - Бломберг пошел вниз по аллее, Карл вернулся к кафе, где оставил свой автомобиль, сел в него, взялся за руль и застыл. Вспомнились окопы Великой войны, свист летящих снарядов, взрывы, страх, лазарет, нежное прикосновение, светлые голубые глаза, белые вьющиеся волосы. Внутри что-то сжалось, на душе сделалось неуютно. Эмберх поджал губы, завел автомобиль, поехал, сосредоточившись на дороге. Не стоит бередить старые раны.

...

13 ноября 1937 года. Берлин.

Сидя в роскошной ресторанной кабинке пузатый промышленник Вильгельм Деншвиль откинулся на спинку кожаного сиденья и смотрел через окно второго этажа на мельтешившиеся внизу фигурки людей. Бизнес Деншвильда, захиревший в годы мира, снова начал подниматься. Если рынок локомотивов, на который он с трудом сумел пробиться, был высоко конкурентным и иной год радоваться приходилось даже тому, что удалось остаться при своих, то рынок оружия, обретший вторую жизнь благодаря Адольфу Гитлеру, в Германии представлялся непаханым полем. Снова приводились в действие старые станки, арендовались новые помещения, росла численность персонала. У Вильгельма опять появились деньги, его стали уважать, консультироваться в том числе в правительстве. Он охотно вступил в НСДАП и активно поддерживал начинания Гитлера.

"Удивительно, - думал Вильгельм, переводя взгляд на фигуру крупного человека, направлявшегося к входу в гостиницу, - как легко победители согласились с нарушением условий Версальского мира. Я ожидал проблем с поставками, а они закрыли глаза и на рост армии, и на Рейнскую область. Интересно, как далеко они позволят зайти Адольфу?"

Были, конечно, вещи, которые Деншфильда не устраивали. Так, ему приходилось платить взносы в различные национал-социалистические фонды. Вкладываемые туда суммы были внушительны и, формально, дело это было добровольное. Вот только недостаточно щедрые капиталисты в один прекрасный день могли заработать себе проблемы с гестапо, на махинации же щедрых никто внимания не обращал.

Раздражали потуги отдельных партийных деятелей научить Деншфильда управлению фабриками и заводами. Иной раз возникало желание в грубой форме отвязаться от прилипал, но порыв этот приходилось бороть - проблемы Вильгельму были ни к чему. Лишь однажды в разговоре с инспектировавшим его заводы руководителем четырехлетнего плана Герингом Деншфильд намекнул, что неплохо было бы присылать к нему компетентных лиц, которые хотя бы что-то смыслили в производстве. Замасленный взяткой Геринг пообещал, что вопрос решит, на деле же ничего не поменялось, и периодически Вильгельму присылали функционеров, делившихся насколько грандиозными, настолько же глупыми затеями, возникшими в центральном аппарате. Приходилось терпеливо объяснять, почему поступить так не получится, а про себя поражаться, как настолько необразованные и поверхностные люди смогли оказаться у власти.

В кабинку постучали, заглянул одетый в белую рубашку, желтую жилетку и черные брюки официант.

- Господин Эмберх просит прощения за опоздание, - сообщил он.

- Да-да, - отвлекаясь от своих мыслей закивал Деншфильд. - Пригласите его. И еще, - он покопался в кармане своего пиджака, достал несколько купрюр, - заплатите музыкантам, пускай сыграют что-нибудь легкое.

- Как вам будет угодно, господин Деншфильд, - произнес и удалился официант.

Вскоре в кабинку вошел Эмберх, не произнеся ни слова, кивнул, сел напротив.

- Спасибо, что уделили мне время, Вильгельм.

- Полагаю, в беседе я заинтересован не меньше вашего, - заметил Деншфильд. - У нас в кругах всякие слухи ходят. Говорят, например, что недавно фюрер устраивал в рейхканцелярии совещание, на которое помимо военных был приглашен министр иностранных дел барон фон Нейрат. Такая информация заставляет задуматься, знаете ли. Ваше желание поговорить со мной как-то связано с этими событиями?

- Возможно, - уклончиво ответил Эмберх. - Но в первую очередь мне хотелось бы узнать, как у вас идут дела в плане наращивания производства.

- Вот как, - Деншфильд все понял без слов. - Дела идут по всякому, но мы можем резко улучшить их если получим субсидии и полностью откажемся от гражданского производства.

- И сколько на это уйдет времени.

- От года до двух. Если размер субсидий будет впечатляющим, то управиться можно и быстрее.

- От года до двух, - задумчиво повторил Эмберх. - Скажите, вы по-прежнему в хороших отношениях с господином Фрицем Тиссеном?

- Да, мы поддерживаем не только деловые, но и дружеские отношения.

- А могли бы вы организовать мне встречу с ним и с рядом его знакомых?

- Я мог бы попытаться. Только с какой целью вы затеваете этот разговор?

- Скажем, я хотел бы ознакомиться с успехами на поприще сталеварения и химической промышленности.

- То есть деловой разговор. Вы делаете это по поручению партии?

- Можно сказать и так. Но есть нюанс - в данном случае о нашей встрече никому рассказывать не нужно.

- Я вас понял, - Деншфильд улыбнулся и подмигнул оставшемуся мрачным Эмберху. - Сделаю все, что в моих силах.

- Спасибо вам.

- Это все, что в хотели?

- Нет. Я просматривал отчеты в министерстве и обнаружил, что вы выражали несогласие с некоторыми предложениями партии. Оказывают ли на вас давление наши функционеры?

- Что вы, - перепугался захлопал рыбьими глазами Деншфильд, - какое давление? Просто они недостаточно глубоко знакомы с технологией производства и иногда выдвигают инициативы, которые негативно могут отразиться на работе моих предприятий.

- Если бы они вам не мешали, вы бы смогли улучшить показатели?

- Бесспорно, - Деншильд оживился. Вот он шанс избавиться от всевидящего партийного ока. Только бы расположить Эмберха к себе. - Со своей стороны могу заверить вас, что деятельность моих заводов будет направлено исключительно на благо Германии и НСДАП.

- Раз уж у нас откровенный разговор, поделитесь своим видением будущего Германии, - Карл внимательно посмотрел на Вильгельма.

- За Рейхом бесспорно будущее, - отчеканил Деншфильд.- С таким вождем, как Гитлер, мы обязательно добьемся процветания.

- А если политика нашего вождя будет представлять риск для вашего бизнеса, вам достанет смелости открыто высказать это ему? - выпалил потерявший терпение Эмберх.

Деншфильд растерялся, не зная, что ответить.

"Слухи правдивы, - пронеслось в голове у Вильгельма. - Они затеяли войну!"

Вот только хорошо это или плохо, Деншфильд не определился.

- Молчите? - усмехнулся Эмберх. - Тогда поговорим после. Но над моими словами подумайте.

- Вы уже уходите, - робко спросил Деншфильд, заметив, что Эмберх начал собираться. - Может, пообедаете вместе со мной.

- Простите, никак не могу. А над словами подумайте, Вильгельм. Момент, когда вам потребуется заговорить, может наступить раньше, чем вы думаете.

Оставив промышленника наедине со своими мыслями, Карл быстро покинул гостиничный ресторан. Не наболтал ли он лишнего за столом? Деншфильд скользкий тип, доверять ему нельзя.

"А что мне остается? - подумал Карл. - Деншфильд единственная ниточка, которая связывает меня с Тиссеном, Бошем и Круппом. А слово этих троих может оказаться решающее значение в предстоящей интриге".

Успокоив себя этими мыслями, он уехал на своем автомобиле в сторону рейхсканцелярии.

4

Ноябрь 1937 года. Тибет, немецкая база в горах.

За прошедшие два с половиной года база сильно преобразилась: занимая в три раза большую площадь, чем в тридцать пятом, она была застроена новыми зданиями и лабораториями. Сюда перебрались геологи и физики, ботаники и агрономы. Были построены небольшие элеваторы, велось сельское хозяйство, пленные разводили скот. Появились даже мощенные камнем дороги между наиболее важными строениями. Сделавшись самодостаточной в плане обеспечения продовольствия и медицинского обслуживания, базу можно было принять за простой немецкий поселок, для этого не хватало только наличия женщин и детей европеоидной наружности.

Опасение быть обнаруженными жильцами ближайшей деревни руководство отбросило: по докладам разведки крестьяне не были склонны лазать в горах и заниматься поисками не пойми чего, скот пасли у озера. Немецкие строения находились слишком далеко от мест, которые привыкли посещать селяне, никто другой в такую глушь просто не мог забраться, разве по чистой случайности, как это было с отрядом китайских коммунистов и больше никогда не повторялось.

После конфликта Крузе с Эмберхом, а также ввиду слухов, распространявшихся в регионе, полковник Кроненберг занял сторону Карла и запретил проводить эксперименты на людях, а также приказал прекратить вылазки в деревни тибетцев. Последним пленником, приведенным на базу Эмберхом в начале тридцать шестого года, был одноногий китаец. В отличие от остальных, он, как и доставленный до него француз, плененный во время вылазки на одну из деревень, занял привилегированное положение: не привлекался для сельскохозяйственных работ, лучше питался, за его здоровьем тщательно следили.

За три месяца так и не успевший привыкнуть к должности коменданта Ганс Штейнер как раз думал об этом китайце, направляясь на склад редких материалов:

"Использование пленников в работах громадный риск. Как бы мы за ними не следили, они в любой момент могут организовать побег, скрыться и рассказать о нашем присутствии в горах. Одноногий китаец единственный, кто никогда не сможет сбежать, а если бы и смог, то ничего не рассказал бы просто потому, что здесь его никто бы не понял. Но он единственный, кого приказано не беспокоить. Почему?"

Сразу после возвращения на базу в тридцать шестом, Эмберх долго допрашивал китайца наедине, к пыткам вроде бы не прибегал, да и пленник оказался податливым: очень скоро стал писать какие-то заметки и передавать их Эмберху.

Сразу после того, как китайца удалось расколоть, Карл переключил внимание на Штейнера. Впервые Эмберх доверился Гансу осенью тридцать пятого, когда отправился в несанкционированную Кроненбергом командировку.

- Послушайте, Штейнер, - сказал он тогда, - мне не на кого здесь положиться, кроме вас. Сами понимаете, Крузе не забыл обид и, оставшись без моего присмотра, может вернуться к своим опытам. Однажды вы поддержали мою точку зрения, заступились за меня даже перед Кроненбергом. Полагаю, делали вы это не потому что я вам симпатичен, а потому что знали - правда на моей стороне. Я вынужден покинуть базу на несколько месяцев, Дело чрезвычайной важности. С Кроненбергом я ничего не согласовывал, на это просто нет времени. Вы готовы стать комендантом на время моего отсутствия?

Штейнер тогда заколебался, ведь прежде он ничем не руководил, но в конечном итоге огласился. Из-за этого назначения отношения Ганса и доктора Крузе совсем испортились. Узнав о самовольном уходе Эмберха, медик хотел немедленно уведомить об этом Кроненберга, но Ганс ему не позволил:

- Вы сейчас не на лучшем счету полковника, а мне он доверяет. Если доложите об уходе Эмберха, я добьюсь того, что вас переведут с базы , - сказал тогда Ганс.

Угроза подействовала - Крузе от своей затеи отказался, но обиду затаил. Прежде всего стал писать Кроненбергу письма с жалоба и предупреждать, что если ему не предоставят возможность работать, то доктор Исии быстро опередит его.

Штейнер же не жалел о своем поступке. Эмберх разгадал его: он действительно встал на сторону Карла, потому что считал того правым. Ганс был исполнительным, дисциплинированным, исключительно преданным, одним словом хорошим солдатом, но не бездумной машиной для убийств. Он не станет мириться с несправедливостью даже по отношению к своему врагу, и хоть мнения своего открыто не выскажет, при первой же возможности попытается перейти под командование другого человека, не замаравшегося пытками и уничижением человеческого достоинства поверженных. Штейнер ни в какой степени не являлся вольнодумцем, но отказаться выполнять приказ, который сочтет несовместимым со своими моральными нормами, мог.

Поэтому когда увидел, чем Крузе занимался в своей лаборатории, пренебрег рекомендацией своего непосредственного начальника полковника Кроненберга принимать в спорах между Эмберхом и доктором сторону последнего. Когда же Карл вернулся из своей несанкционированной экспедиции вместе с безногим китайцем и узнал о поддержке Ганса, решил приблизить его к себе. В целом у них установились отличные рабочие отношения, Штейнер стал доверять Эмберху и еженедельные отчеты Кроненбергу превратились в простую формальностью. Полковник это сразу заметил и разрешил Гансу писать их по мере надобности. Но в сближении Эмберха и Штейнера Кроненбеерга, очевидно, был не заинтересован, поэтому часто стал отзывать Карла в Берлин, а на его место назначать новых комендантов. Эмберха, похоже, подобное положение тоже не устраивало, и каким-то чудом он сумел уговорить полковника назначить комендантом Штейнера. Ганс без энтузиазма заступил на новую должность, но просьбу Карла держать его в курсе события выполнил и вместе с отчетами Кроненбергу периодически писал короткие сообщения для Эмберха.

Добравшись до склада, Штейнер выслушал доклад управляющего о нехватке геологических приборов и жалобах агрономов, не получивших удобрения вовремя. Ганс пообещал разобраться и сразу же к себе, где попросил молодого секретаря из какого-то антропологического то ли института, то ли организации Аненербе, составить написать в Берлин письмо и приложить накладную со склада.

- Будет сделано, комендант, - отвлекаясь от корреспонденции, согласился секретарь. - Непалец как раз должен сегодня прийти.

Непальский проводник был связующим звеном между базой и Берлином. Получая громадные для своей страны деньги от Кроненберга, он охотно помогла немцам, соблюдая конспирацию, передавая письма, распоряжения и всевозможные посылки, а также организуя незаконные пересечения границы немцами.

- Хорошо, - кивнул Ганс. - Сообщите мне, когда он придет, нужно будет передать ему отчеты для полковника.

Сказав это, Штейнер вошел к себе в кабинет, запер дверь, сел у окна и посмотрел наружу. Пленные тибетцы волочили мешки с зерном в столовую, возле палаток устроилась группа солдат-бездельников, болтавших о чем-то, лаборатория Крузе возвышалась над палатками, глядя на мир через безжизненные оконные стекла. Персонал базы сильно поменялся, военных становилось меньше, представителей науки больше. Правда, они не походили на ученых, каковыми представлял их Ганс. Те были сумасшедшими с добрыми отрытыми лицами, а эти, из Аненербе, были просто сумасшедшими, и доброты в их лицах было не сыскать. Одним словом, здешние учены больше походили на безумца Крузе, не считавшегося ни с какими соображениями морали. Да и кадровые перемены говорили о многом. Ганс подозревал, что тибетский проект решили вывести из под контроля военных, полностью передоверить его партийным чинами из Аненербе. Если так, то первым полетит голова Кроненберга, которого переведут на другую должность. Тогда Эмберх отпадает автоматически, и Штейнер остается на базе в подвешенном состоянии. А с учетом того, что Крузе свои позиции укрепит, и нанесенную обиду не забудет, подобная перспектива Ганса не прельщала. Ему хотелось поскорее вернуться в Германию. Иной раз он даже начинал подумывать о побеге, но чувство долга не позволяло всерьез относиться к подобным мыслям.

Помимо всего прочего, Штейнер является еще и гарантией жизни пленных, в особенности безногого китайца.

- Штейнер, будьте внимательны с этим пленником, он обязательно должен остаться в живых, его работа невероятно ценна, - напутствовал Эмберх перед своим отъездом. - Крузе постоянно прощупывает возможность возобновить свои опыты и, боюсь, рано или поздно он сумеет убедить Кроненберга в своей правоте, а получив разрешение, в первую очередь примется за китайца, потому что знает, как он важен для меня. Прошу вас, не допустите этого ни в коем случае.

Штейнер дал слово, что не позволит этому случится. В отличие от большинства прибывших на базу немцев, он был безразличен к расовым вопросам и не считал тибетцев и китайцев людьми второго сорта. Ганс не мог не сострадать им в известной степени, потому пока воздерживался от просьбы о переводе. Но если Кроненберга снимут, от Штейнера вряд ли будет хоть какая-то польза.

- Я-то рассчитывал на карьерный рост, - пробормотал Ганс перед тем как снова погрузиться в свои мысли.

Через какое-то время в его дверь постучал секретарь.

- Комендант Штейнер, прибыл непалец, к вам послание от Кроненберга и Эмберха.

Ганс вытащил из шкафчика, стоявшего рядом со столом, отчеты.

- Давайте письма сюда. Где непалец? Я должен передать ему отчеты, - Кроненберг строго настрого наказал отдавать важные бумаги курьеру из рук в руки.

- Здравствуйте, - с сильным акцентом поздоровался смуглый невысокий мужчина, закутанный в пышную шубу из шкур.

- Возьми отчеты, - Штейнер протянул ему бумаги.

- Передам лично полковнику, - непалец, засовывая бумаги себе за пазуху.

- Остальную документацию тебе передаст Вальтер, - Штейнер кивнул в сторону секретаря, вернулся в свой кабинет.

Первым делом открыл письмо Кроненберга. Ничего важного - полковник предлагал способы решения бытовых вопросов, кое в чем обещал помочь своим вмешательством, указывал, где придется обходиться тем, что есть. Отложив письмо в нижний ящик шкафчика, Штейнер вскрыл конверт от Эмберха. Оно оказалось коротким, но информативным.

"Нужен надежный человек в Берлине. В связи с этим предлагаю вам командировку в Германию. Если согласны, то дайте знать об этом посыльному во время его следующего визита. Кроненберг в курсе. Предварительно заберите у китайца все исписанные им бумаги, привезите с собой. Обязательно постарайтесь назначить вместо себя человека, который сможет сдерживать порывы Крузе. Эмберх".

Как будто бы предвидение прочитало мысли Штейнера и подкинуло ему шанс вернуться на родину.

"Воспользоваться им или нет?" - задумался Ганс.

5

Декабрь 1937 года. Берлин.

По мощенной камнем улице в пригородах Берлина шел высокий стройный мужчина лет пятидесяти с легкой проседью в волосах. Вглядываясь в таблички на кирпичных домах, он выискивал нужный ему номер, но, похоже, заблудился. Навстречу шла молоденькая девушка лет семнадцати.

- Извините, - на ломанном немецком обратился мужчина к ней. - Где я могу найти лавку господина Шварца?

- Она в переулке, между домами, - с улыбкой ответила девушка. - Пройдите чуть вперед и поверните направо, сразу видите.

- Благодарю, - мужчина кивнул девушке и, последовав ее совету, действительно обнаружил зеленую дверь с деревянной табличкой "Универсальный магазин Шварца".

Вошел внутрь. Прямоугольное помещение магазина было поделено прилавком на две неравные части: меньшую занимало пространство между окном у двери и стеллажами с товарами, большую сами стеллажи по ту сторону прилавка. Мужчина увидел кружившегося между полок старого сгорбившегося еврея с мягкими чертами лица.

- Здравствуйте, - поприветствовал владелец посетителя на немецком. - Чем я могу вам помочь?

- Здравствуйте, господин Шварц, - мужчина перешел на английский. - Уолтер Чемберз порекомендовал мне обратиться к вам за помощью.

- Уолтер Чемберз?! - Шварц спохватился и перешел на уверенный английский. - Не ожидал, что вы прибудете так скоро. Подождите секунду.

Он подошел к двери, выглянул наружу, убедился, что никого нет, замкнулся.

- У меня сейчас не так много посетителей, не то что раньше, - с грустной улыбкой вздохнул Шварц. - Сами понимаете, эти новые законы не способствуют развитию бизнеса, да и компания, развернутая против нас на уровне правительства. Но многие местные жители точно знают - если нужен качественный товар, обращайся к Шварцу, он не подведет. Потому и наведываются ко мне в лавку порой в самые неподходящие моменты.

- Я все понимаю, - кивнул мужчина.

- Что же, - Шварц хлопнул ладонями и потер их друг о друга, - перейдем к вашим проблемам, мистер... Простите, господин Чемберз не сказал, как вас зовут.

- Джек Блэк, - ответил мужчина.

- Джек Блэк, - Шварц словно бы распробовал имя своего гостя на вкус. - Да мы с вами однофамильцы! Псевдоним так себе, мистер Блэк. Настоящее имя не назовете.

Мужчина не ответил на вопрос, отстраненно рассматривал товары.

- Понятненько, - Шварц не обиделся. - Ну, пойдемте, - завесив занавески, и вернувшись за прилавок он скрутил ковер-дорожку и поднял крышку, за которой находились ступеньки, ведущие в погреб.

Мужчины спустились вниз, Шварц зажег лампочку, болтающуюся у свежепобеленного потолка. Взгляду Блэка открылось заставленное ящиками помещение. У одной из стен стоял верстак, на котором лежала небольшая коробочка.

- Полагаю, это для вас, - Шварц кивнул в сторону коробочки. Блэк недоверчиво глянул на хозяина, подошел к верстаку.

- У вас нет чего-нибудь, чем бы я мог ее открыть? - спросил он у Шварца.

- Одну секундочку,- Шварц направился к ящикам, просунул руку между ними, достал оттуда ломик длиной с локоть протянул его Блэку.

- Благодарю, - вскрыв коробок, мужчина заглянул внутрь и обнаружил там новенький Вальтер ППК. - Отлично! - он достал из кармана деньги и протянул их Шварцу.

- С вами приятно иметь дело, - улыбнулся хозяин, пересчитывая купюры. - Надеюсь, я могу рассчитывать, что в случае если вы попадете в переделку, полиция не узнает моего имени?

- Само собой разумеется, - кивнул мужчина. - Тем более у меня к вам будет еще одна просьба. Точнее две.

- Я весь внимание.

- Мне нужно навести справки относительно одного человека: где бывает, что делает, возможно, узнать адрес проживания. Мне точно известно, что в настоящий момент этот человек в Берлине. Зовут его Карл Эмберх.

- Я слышал это имя, - оживился Шварц. - А зачем он вам нужен, могу полюбопытствовать?

- К сожалению нет.

- Какие вы англичане скрытные, - хмыкнул еврей. - Кто он такой, этот ваш Эмберх?

- Состоит в НСДАП, состоит на госслужбе.

- Это все?

- Пока да, но если что-то самостоятельно сумею разузнать, то сообщу при следующей встрече.

- Полагаю, хватит и этих сведений. Ну а вторая просьба?

- Мне нужно настоящее оружие. Хотя бы винтовку.

Шварц опустил голову, правой рукой почесал подбородок.

- Сложновато будет. Очевидно, вы хотите кого-то убить, а мне такие проблемы ни к чему.

- Я же сказал - ваше имя ни в коем случае не всплывет, в этом можете быть уверены.

- Боюсь, вашего слова недостаточно, господин Блэк. На меня ведь могут выйти и без ваших показаний. Впрочем, я многим обязан мистеру Чемберзу, а он просил сделать для вас все, что возможно. Его просьбу я выполню. Но понадобится время. Приходите в конце месяца, недели через две.

- Договорились. Спасибо вам, господин Шварц. Поверьте, вы помогаете хорошему человеку.

- Хороший, плохой - это, знаете ли, категории оценочные, в нашем деле неприемлемые. Когда надо плохой станет хорошим, а хороший плохим.

- Может вы и правы. До встречи, - мужчина спрятал пистолет во внутреннем кармане своего плаща, стал подниматься по лестнице.

- Погодите прощаться, дверь же замкнута.

Еврей поднялся вместе с ним, закрыл подвал, расстелил ковер, открыл занавески, отомкнул дверь, выглянул наружу.

- Вроде никого. Бывайте, господин Блэк, - Шварц похлопал своего нового знакомого по плечу. - Будьте осторожны, сейчас в Германии не так безопасно, как в Англии.

- Обязательно, - кивнул мужчина в ответ.

Оставив лавку Шварца за спиной, бывший английский военный Джеймс Сквайрс твердым шагом направился на железнодорожную станцию. Ему предстояло проделать большую работу.