Путник устроился невдалеке от костра варваров. Это было недальновидно, если не сказать глупо, но ничего другого он поделать не мог. После столкновения с неизвестными в балахонах, он предпочел быть рядом хоть и с враждебными, но людьми. К тому же, отсюда можно было наблюдать за варварами совершенно спокойно - свет костра не добирался до его укрытия, ночная тьма надежно укрывала.

Путник следил за тем, что происходило вокруг костра, погружался в мрачные размышления. Колдун был безумен, это можно было понять даже по тем гримасам, которые искажали его лицо во время пляски.

"Интересно, почему в самые мрачные моменты своей жизни, когда общине грозит неминуемая гибель, люди подчиняются маньякам и сумасшедшим, взывающим пролить кровь? - подумал путник. - Какой же такой механизм заставляет нас впускать к себе в душу бредни безумцев, когда от опасности нет возможности спрятаться? Из-за чего варвары поверили, что моя смерть спасет их общину?"

У горцев было два пути. Они могли пойти за разумным Ситалком, считавшим человеческие жертвоприношения неприемлемыми, но неспособного объяснить, как избавиться от напасти, обрушившейся на деревню. А могли предпочесть сумасшедшего колдуна, обвинявшим во всех бедах чужестранцев, уверявшего, что гибель путника предотвратит беду. Горцы поддержали второго. Может из-за того, что причины происходящего были им непонятны, и они готовы были ухватиться за любое объяснения, лишь бы только поверить, что есть возможность спастись? Варвары не могли винить себя в случившемся, потому что по их представлениям они беспрекословно соблюдали все табу. Значит, винить следовало того, кто отличался ото всех, кто мог разгневать богов неаккуратными поступками. Те, кто будут защищать виновника, сами становятся врагами, страх за собственное существование приводит к выплеску агрессии вовне.

Все эти рассуждения о причинах, побуждающих поступать людей так или иначе, увы, не имели никакого смысла. Путнику следовало сосредоточиться на том, чтобы как можно скорее достигнуть пещеры, спуститься и, миновав подземный лабиринт, достигнуть цели всего путешествия.

Задрожали ветки деревьев, зашелестела листва, путник отвернулся от костра, быстро спрятался в кустах, стал ждать, когда глаза привыкнут к темноте, и он различит того, кто приближался.

Люди в балахонах неспешно крались. Они видимо не заметили путника, стояли всего в нескольких метрах от него, ничего не предпринимали. Их было четверо, они вели себя нерешительно. Незнакомцы то подкрадывались ближе к костру, то делали несколько шагов назад. Но как они двигались, почему они так двигались? Создавалось ощущение, что ноги их были вывернуты наизнанку, а колени проглядывают со стороны спины. Жуткое зрелище.

"А может этот как раз те, кого я ищу, - подумал путник. - Следует ли выйти из укрытия, представиться? Если это они, то полное опасностей путешествие закончится".

Но ведь могло быть и иначе. Люди эти могли оказаться дикарями, разбойниками и убийцами, годами прятавшимися в этих лесах. Они убьют путника, затем примутся за варваров. Лучше отсидеться, дождаться, когда все это закончится, самому пробраться через пещеры.

Незнакомцы подобрались совсем близко к кустам. Путник задержал дыхание, дабы себя не выдать. Край балахона одного из незнакомцев лег на руку путнику. Спрятавшийся, забившийся в заросли человек едва не вскрикнул, когда почувствовал неприятную сырость и холод, исходившие от ноги существа, стоявшего над ним.

Невольно вспомнились рассказы о мертвецах. А что если легенды не врут, что если здесь действительно обитают те, кто давно уже не дышат, сердца их перестали биться, а разум подчиняется темной силе, затаившейся в этом проклятом месте?

Нельзя было шевелиться, но отвращение росло. Путник не мог переносить близость этого создания, ощущать тяжелый край балахона, лежащий на его запястье. Сердце учащенно забилось, сделалось плохо. Хотелось начать глубоко дышать, но этого нельзя было делать, путник напоминал себе об этом, аккуратно и бесшумно набирал крупицы воздуха и с ужасом глядел на возвышающееся над ним существо, от которого его укрывали не очень густые заросли кустарника.

"Уходите, чего же вы ждете, чего вы стали надо мной!" - ругался про себя путник.

Страшная догадка пришла ему в голову. А что если незнакомцы уже давно заметили его, что если они просто играют, делают вид, что не знают о его существовании, а сами только того и добиваются, чтобы он вскочил и закричал? Своего рода извращенная проверка будущей жертвы. Недаром же они подошли так близко к кустам, в которых он решил укрыться.

Словно бы в подтверждение его мыслей, незнакомцы в балахонах куда-то пошли, и когда один из них двинулся, по тыльной стороне ладони проползла отвратительная слизкая твердая, как кора дерева, ступня этого существа. Оно вздрогнуло, почувствовало тепло, исходившее от руки путника, мгновенно отреагировало, наклонилось. Путник был на пределе, но не закричал.

Рука в балахоне вытянулась и ухватила его за плащ. Путник почувствовал острые, как лезвие когти, скользнувшие по его плечу, рефлексивно отдернулся, прорвался через заросли кустарника, выскочив с противоположной от незнакомца стороны.

Один из варваров заорал и бросился бежать прямо на путника. Незнакомец в балахоне уже пробирался через кусты, намереваясь ухватить вырвавшегося человека. Путник, стараясь не опираться на поврежденную ногу, ушел в сторону, варвар похоже не видел вообще ничего, спустя мгновение налетел на существо в балахоне, они дружно упали на землю. Крик горца оборвался, но вдаваться в подробности того, что там произошло, путник не собирался - следовало спасаться, если он не желал снова испытать прикосновение этих когтистых лап. Он совладал с испугом, напомнил себе, ради чего пришел в лес. Придется рискнуть.

Существо быстро поднялось на ноги, заметило путника. Варвары заголосили - похоже, твари в балахонах осмелились напасть. Путник продолжал стоять и терпеливо наблюдать за тем, как существо надвигается на него в своей ужасно-отвратительной манере. Спрятавшийся под балахоном был удивлен отвагой путника, потому замер в нескольких шагах от него, ожидая какой-то подлости. Но путник продолжал стоять на месте.

Совершив довольно изящный прыжок, существо в балахоне в мгновение ока оказалось у путника, попыталось навалиться на него всем весом, но тот сумел ухватиться за капюшон балахона и сорвать его.

...

Насаг долго бродил в лесной чаще, не зная, куда податься. Запах затхлости, тлена, смерти, казалось, пропитали эту часть леса. Неудивительно, что люди, побывавшие здесь, решили, что эта земля принадлежит мертвым. Сам Насаг уже разуверился в этой легенде. Его отец и братья убиты, сам он обречен на гибель - лес слишком густой, выбраться из него практически невозможно. Самые надежные ориентиры, по которым варвары определяли стороны света, здесь не приносили никакой пользы. Мох, росший обычно с северной стороны дерева, в этом лесу облеплял весь ствол.

Муравейников здесь вообще не было, листва имела какой-то бурый свет, а солнце словно бы никогда не проникало в это царство мрака. Насаг просто брел наугад, пытаясь вспомнить, с какой стороны он убегал. Он уже забыл о мести, забыл о том, ради чего отправился в лес. Какая-то странная апатия, слабость навалились на него. Хотелось пить, хотелось вспомнить заветы отца, хотелось снова увидеть братьев. Но все эти желания маячили где-то далеко, на краю сознания. Рассудок Насага был затуманен, словно бы он объелся белены.

Зрение внезапно ухудшилось, он плохо различал дорогу, все расплывалось. Насаг шел и пошатывался, в конце концов, повалился на землю и уснул.

Он пришел в себя всего через несколько минут. Голова ужасно болела, судорожно сокращались мышцы ног. На секунду Насаг забыл, где находится и что произошло, а когда осознание случившегося с безжалостностью снова на него обрушилось, сжал руки в кулаки. Боль утраты возвратилась, он как никогда отчетливо увидел перед мысленным взором образ отца.

Статный, решительны, смелый - Ситалк всегда был для него примером. Теперь его нет. Насаг вспомнил братьев, вспомнил их детские игры, то, как они дрались с племенем кочевников, претендовавших на земли горцев. Братьев тоже больше нет. Он последний. И виноват в этом один человек, который должен поплатиться за все свои злодеяния.

Он поднялся, осмотрелся, попытался восстановить в памяти маршрут, по которому бежал. Внимательно разглядывая землю, Насаг искал следы, которые сам и оставил. Почему сразу не догадался так поступить? Ведь раньше, он в первую очередь занялся бы именно этим? Раньше - это когда?

Насаг вспомнил - две недели назад, когда он охотился на южном склоне и пил воду из подземных ручьев. Потому вернулся в деревню. Поначалу все было хорошо, только поведение соседей и родни казалось странным, нелогичным: разговаривали странно, были чрезмерно агрессивны. А потом это ощущение исчезло вместе с ясностью мысли. Память стала подводить, начал путать сон и явь.

В этот момент горец почувствовал, что как никогда близко подобрался к разгадке событий, происходивших в деревне в последние дни. Болезни скота и людей, неурожаи - все это легко объяснялось, если допустить, что озеро было отравлено.

Как же раньше никто об этом не догадался! Насаг вспомнил последние две недели - он прожил их как во сне. Нет, он осознавал ответственность за свои поступки, он отдавал себе отчет в происходящем, но при этом оставались какое-то странное ощущение нереальности всего происходящего, заторможенность.

Да и кому могло прийти в голову, что кто-то из варваров поддержит инициативу человеческого жертвоприношения? Как колдун мог взывать к убийству гостей горской деревни, и при этом считаться здравомыслящим? Почему пошли слухи о слабоумие отца, всегда славившегося своей рассудительностью? Все становилось на свои места, если допустить, что озеро, возле которого они возвели свою деревню, отравлено.

Яд проникал в их организм, сводил их с ума, делал озлобленными, жаждущими крови. Агрессия вылилась в убийство вождя и его сыновей, в попытку убийства римлянина, совершившего длинный переход через горы.

Охваченные эпидемией горцы даже не подозревали, что больны. Так почему же они не заметили перемен, происходящих с ними? Почему даже самые благородные и уважаемые не обратили внимания на то, что в их голову лезли чудовищные мысли? Неужели народ Насага просто скрывал истинные пороки своей натуры, неужели горцы просто давили в себе того хищника, который постоянно жаждал крови ближнего, требовал добиться более высокого положения в общине, завладеть чужим добром, уничтожить конкурента?

Если отцу Насага удалось каким-то чудом спастись, избежать расправы, может он сможет разрешить сомнения, возникшие в душе его сына, рассказать, что же было не так, почему люди не догадались, что меняются, и меняются не в лучшую сторону. Последний выживший сын Ситалка отыскал только один разумный ответ на этот вопрос - никаких перемен не было, потому люди их и не заметили. Отрава всего лишь заставила показать то, что скрывалось где-то глубоко внутри человека, было присуще ему по своей природе, но от чего он сам старательно отрекался.

Яд покидал организм Насага, выводился из него, пусть и не бесследно. Головная боль, тошнота, слабость - все это были симптомы проявившегося заболевания.

"Я должен вернуться!" - твердо сказал Насаг сам себе. Теперь, когда он знает причину болезни, он может спасти своих соплеменников.

Но если останется здесь, он сможет достигнуть большего! Насаг вспомнил истории, вспомнил, зачем рвался в проводники чужестранца. Он все еще мог отыскать вход в подземелье, мог хотя бы попытаться вернуть жену и дочь. Больше того, если в легендах была, хотя бы толика правды, он вернул бы всю свою семью, отца и братьев.

Прежде чем идти в деревню, нужно отыскать Туллия и спустится вместе с ним. Наверняка римлянин не просто так сюда пришел, ему тоже что-то было известно. Насаг сможет все изменить, если сейчас не смалодушничает, если доведет дело до конца, если переборет свой страх.

А может погубить всех, если легенды - вымысел старых дураков. Решись он блуждать по лесу в поисках того, не знаю чего, яд может убить остальных горцев. Когда он отыщет пещеру, спустится в нее и не обнаружит там ничего, кроме отвратительных слизней и червей, то осознает глупость своего поступка и тщетность надежд. Но будет слишком поздно.

Насаг наконец отыскал переломившуюся ветку. Скорее всего, он пробегал тут совсем недавно. Местности он так и не вспомнил, но решил двигаться дальше, уже разглядев отчетливый след.

Очень скоро он вышел к водоему. Поверхность его покрылась тиной, от воды исходил неприятный запах, на берегу в обилие обитали лягушки. Кое-где можно было заметить громадных змей, притаившихся в самых топких местах. Их продолговатые, пестро окрашенные тела сливались с листвой и служили бы идеальной маскировкой, если бы не размеры. Жирные и длинные, змеи смотрелись как нечто противоестественное, совершенно не вписывающееся в обстановку озера.

Действительно, пустующий, умирающий лес и среди всей этой нищеты природы толстые змеи, не испытывавшие проблем с добычей пищи, явно контрастировали.

Само болото навевало самые неприятные ассоциации. Запустение и безжизненность, лишь только слизкие гады сумели прижиться в этом мерзком месте.

Насаг вздрогнул. Горец вспомнил, что пришел сюда не случайно, он двигался по чьему-то следу. Раньше варвару казалось, что он повторяет собственный путь, но если бы Насаг пробегал мимо болота, он бы это запомнил.

Значит Насаг все это время шел за кем-то, кто знал это лес, потому что двигался без перевала и остановки, с вполне определенной целью путешествия. Этот неизвестный не боялся запустения и атмосферы, царившей в этом гиблом месте. И как знать, вдруг этот неизвестный обитатель леса заметил преследование и сейчас наблюдал за Насагом со стороны, выжидая момент, готовясь нанести удар, в тот самый момент, когда варвар будет меньше всего готов?

По спине Насага побежали мурашки. Он стал пятиться, повернулся, готов был броситься бежать подальше отсюда. Сталкиваться с таинственным обитателем болота совсем не хотелось.

Насаг наскочил прямо на существо в балахоне, подкрадывавшееся к нему со спины. Вскрикнул от неожиданности, отпрыгнул, рванулся было бежать. Но существо навалилось на него, вцепилось когтями.

Охваченный ужасом Насаг запустил руку за пояс, пытаясь дотянуться до ножа. Существо в балахоне резким движением оттолкнуло варвара. Ухвативший ножик за край рукоятки, Насаг выронил его. Однако второй рукой он сорвал балахон с противника.

Чудовищная тварь предстала пред Насагом в своем первозданном виде.

Зеленая, чешуйчатая кожа, две дыры вместо ноздрей, ноги, строением своим чем-то походившие на лапы кузнечика, перепонки на пальцах, кроваво-красные глаза.

То было демоническое порождение ночи, то была сама смерть, пришедшая за ним из преисподней. Участь всей деревни варваров была давно предрешена этим небожителем. Существом, вышедшим из глубины земли.

Его не победить, ему невозможно противостоять, от него невозможно убежать. Отдаться судьбе и умереть. В легендах не стали говорить всей правды, потому что правда была ужасна. Если это действительно то, чем становились люди после гибели, тот их истинный образ, о котором горец размышлял совсем недавно, Насаг уже ничему не удивится. Все принципы, преподававшиеся ему с детства, все истории о добрых и злых богах, все меркло перед этим существом, так непохожим на человека, и в тоже время имевшим с ним столько схожих черт.

Бежать бесполезно, никак не спастись, Насаг смотрел, вглядывался в черты этого ужасного создания и чувствовал, как отчаяние все больше охватывало его. Где-то в стороне громко кричали. То были люди, они тоже столкнулись с этим. Теперь и они поймут - вся их борьба ничего не стоила.

Что же стояло перед ним и взирало сверху вниз, что это такое, живое и в то же время не имеющее права жить? Что хотели донести легенды, передаваемые из уст в уста? Какая судьба уготована Насагу теперь, когда он увидел истинную личину ужаса?

Варвар пытался хоть что-то понять, но пучина безумия затягивала его все глубже. Не вырваться, не выбраться на сушу. Образ этой твари отчетливо отпечатался у него в памяти. Он не забудет ни одной детали, ни одного штриха. Он будет помнить всю нескладность, ангармоничность тела этого создания до самой смерти. А умрет он в тот самый момент, когда зеленокожий урод прикоснется к нему, когда острые желтоватые когти на пальцах этой твари вопьются в его кожу. Потому что рассудок Насага не сможет выдержать этого, просто не справится с тем отвращением, которое охватит все его члены, тем страхом, который сожрет его душу, оставив никому ненужные объедки.

Существо потянулось к нему, Насаг ничего не предпринял, приняв свою судьбу.

...

Что же увидел путник в глазах зеленокожего? Ненависть? Страх? Злобу? Удивление? А может зеленокожему были чужды все эти и множество других чувств?

Так или иначе, подготовленный к виду неприятного с точки зрения человеческой эстетики лица, путник не закричал, лишь слегка вздрогнул. Как не уверяй себя, что выдержишь вид чего-то отвратительного, все равно поморщишься.

Правда, путник воображал себе нечто худшее, потому сильного потрясения не испытал. Даже не попытался сорвать руку зеленокожего со своей, когда тот ухватил его за плечо.

Неужели все закончилось, неужели путник благополучно сумел достигнуть цели, сохранив жизнь?

Существо оскалилось, видимо, пытаясь напугать путника, но тот оставался совершенно спокоен. Только когда вторая рука зеленокожего потянулась к его горлу, путник решил, что пора бы расставить точки над i.

- Меня прислал Зеленцов, - на русском языке произнес Егор Котельников.