За несколько часов до начала экзамена с категоричным названием «Поймать должен каждый!» в водах того самого озера Зуро, в одном из самых глубоких его мест, а именно в так называемой Чернокаменной яме, маленькая рыбка-домотаскатель, чутко спавшая в своем домике-крепости, встрепенулась от внезапно возникшей вибрации. Вибрировал один из черных камней, лежащих на дне. Вернее, не камень, на котором с вечера так уютно устроилась ночевать рыбка-домотаскатель, а то, на чем этот камень лежал, то есть толстый столб, вдруг выросший из дна как гриб после дождя.

Рыбка-домотаскатель, до предела высунувшая голову из домика-крепости, словно испуганная черепаха, втянула ее обратно, расправила свои длинные грудные плавники, взмахнула ими и соскользнула с камня вниз.

Она, ничего не понимая, плыла над Чернокаменной ямой, в глубине которой рядами стояли, вяло шевеля хвостами, брусковатые мохнорылые судаки, а вокруг то там, то тут все больше и больше вырастали невиданные столбы. И по мере роста верхушки этих столбов, только что имевшие такой же черный цвет, как и все дно Чернокаменной ямы, начинали бледнеть и наливаться непривычной яркостью.

Инстинкт самосохранения не замедлил сработать, и маленькая рыбка-домотаскатель, заработав плавниками со всей интенсивностью, на которую была способна, поплыла отсюда прочь, прочь…

* * *

Рассвело. Мак-Дин, студент третьего курса ветмагов факультета рыболовной магии, стоя в лодке, ловил рыбу на своем излюбленном месте озера Зуро – у входа в Чернокаменную яму. Собственно вход в яму находился под водой, там, где рельеф дна резко понижался. Мак-Дин прекрасно знал чуть ли не каждый сантиметр этого дна, ведь ловил он здесь много-много, даже со счета сбился, сколько раз.

Настроение ветмага было преотличное, и для этого были все основания: в руках – мощный спиннинг, способный гасить рывки попавшейся на крючок крупной рыбы; спиннинговая катушка, купленная в лавке «Настоящая магическая рыбалка», самого высокого качества; леска, кстати, весьма дорогостоящая – скручена из жил синего судака; самодельный поводок – из тонкой, но чрезвычайно прочной проволоки; приманка – рыбка из почти затвердевшего каучукового дерева с двойником, имеющим острейшие жала, соединена со свинцовым шариком-грузом, отлитым гномами из-под горы – вся эта снасть просто не могла не способствовать успешной рыбалке.

И рыбалка действительно была хороша. Подтверждением этому служили три мохнорылых судака, выловленных, тщательно взвешенных и выпущенных Мак-Дином обратно в озеро.

Единственное, что огорчало рыболова, так это то, что уж больно пассивно вели себя пойманные рыбы при вываживании. А ведь судак мохнорылый отличался от обыкновенного и от всех других судаков необычайно буйным нравом, неутомимостью и коварством. Но даже поклевки мохнорылого, обычно неожиданные и очень резкие, после которых кончик удилища вздрагивал, словно от удара, сегодня чувствовались лишь тупой безжизненной тяжестью, повисшей на противоположном конце снасти.

Но все равно Мак-Дин был счастлив, ведь если припомнить, то таких внушительных экземпляров он не вылавливал давненько. Сам вид пойманных рыбин: зеленоватый мох на мордах, острейшие колючки спинных плавников, длинные серповидные хвосты, большие желтые с ярко-зелеными блестками и черными зрачками глаза – все это доставляло ветмагу истинное эстетическое наслаждение. Будь он художником, обязательно воспроизвел бы момент, как отпускает обратно в озеро самый крупный сегодняшний трофей…

В принципе, рыбалку можно было заканчивать. Но так рано домой Мак-Дин обычно не возвращался. Хотелось еще побросать спиннинг, постучать приманкой по дну, возможно, почувствовать еще одну, а то и не одну поклевочку. И он забрасывал вновь и вновь, давал приманке опуститься на дно, затем, внимательно глядя на вершинку спиннинга, начинал подмотку: три оборота катушки – пауза, три оборота – пауза…

Чем дальше он посылал приманку, тем на большую глубину она опускалась. Мак-Дин определял это, отсчитывая про себя секунды. При очередном забросе приманка коснулась дна на счет шесть, при следующем, более дальнем, счет должен быть семь. Но тут в счете неожиданно произошел сбой. Леска провисла, а значит, приманка нашла грунт на две секунды раньше, то есть глубина в том месте должна была быть значительно меньше, чем предполагалось. На всякий случай он сделал подсечку – вполне могло быть, что рыба клюнула вполводы, но сразу понял, что это не поклевка. Создалось впечатление, что приманка продирается сквозь подводные водоросли. Вот только откуда здесь водоросли?

Мак-Дин еще раз рванул спиннингом и начал ускоренную подмотку, чувствуя, что приманка постоянно за что-то задевает. Более того, леска, которая, по идее, должна была быть постоянно натянутой, постоянно провисала, и получалось, что приманка поднимается к поверхности, опережая его подмотку. Мак-Дин завращал ручку катушки еще быстрее, и вдруг увидел, что вода в озере начала менять свой цвет. Не во всем озере, а именно в том месте, куда он в последний раз забросил приманку и где произошла мнимая поклевка. Там из прозрачно-синей глубины поднималось мутно-багровое пятно. Пятно становилось все шире и шире, и по мере приближения к поверхности цвет его становился ярче, краснее. Увеличиваясь в диаметре, оно оказалось под лодкой рыболова, поползло дальше… Вглядевшись в воду, Мак-Дин успел заметить, что это не просто муть, это что-то живое, шевелящееся. И тут пятно достигло поверхности и… с оглушительным всплеском вырвалось из воды огромным красным ковром… Ковром порхающих бабочек!

От полученного удара в днище лодка буквально подпрыгнула, и Мак-Дин чуть не вывалился за борт. К счастью, он всего лишь грохнулся навзничь, но ничего не ушиб, даже спиннинг из рук не выпустил, только опрокинул открытую коробочку с приманками. Мак-Дин лежал в лодке среди разбросанных блесен, воблеров и других приманок и смотрел на возносящийся в небо шевелящийся красный ковер и на натянутую леску, поднимающуюся вместе с этим ковром, пока от него не отделился маленький красный комочек, который стал падать прямехонько в лодку. Мак-Дин подставил ладонь и поймал свою приманку – свинцовый шарик, отлитый гномами из-под горы, с двойным крючком, острейшие жала которого пронзили тела сразу нескольких кроваво-красных бабочек…

* * *

Профессор Женуа фон дер Пропст проснулся от ударившего в глаза солнечного луча. Приподняв голову от подушки, посмотрел налево, направо… Место вроде бы смутно знакомое, но чтобы не тратить зря времени, лучше сразу воспользоваться заклинанием восстановления памяти.

Ага. Точно! Он в одном из номеров факультетского бара «Две веселые русалки». Здесь он иногда ночевал после хорошего застолья, когда возвращаться домой, бывало, мягко говоря, сложновато или же когда хотел провести время с какой-нибудь особой прекрасного пола. Профессор хоть и был холостяком, но в дом к себе никого, кроме друзей или студентов факультета, не приводил – слишком много хранил он у себя ценных приборов и рыболовных снастей, которые из-за своей некомпетентности, глупости или неуемного любопытства могли бы испортить эти самые особы прекрасного пола.

Ага-а-а. Привел его сюда не кто иной, как хозяин «Двух веселых русалок» Мога-Йога. Привел после того, как он целый день просидел в трактире, попивая пиво и не только пиво, вспоминая, как когда-то вместе с Могой-Йогой и его женой Палной они участвовали в соревнованиях по спиннингу.

Ага-ага-ага… В трактир он пришел после несчастья, случившегося с его другом и телохранителем котом Шермиллой! Пришел, чтобы, так сказать, утолить горе.

Так! Что с котом? И вообще, почему он здесь разлеживается, в то время как абитуриенты сдают последний экзамен для поступления на факультет рыболовной магии, а он, профессор Женуа фон дер Пропст, является одним из членов экзаменационной комиссии?!

Выскочив в коридор, профессор нос к носу (если это выражение уместно, когда встречаются гном и человек) столкнулся с хозяином трактира.

– Пивка?! – Мога-Йога услужливо протянул кружку с белоснежной пенящейся шапкой.

– Да! – Женуа фон дер Пропст шумно выдохнул, и самый большой хлопок пены угодил гному прямо в лицо. Не заметив этого, профессор жадно приложился к кружке.

– Что, Женуа, мечтаешь поглядеть, как зеленые порты снимать будут? – промакивая пену полотенцем, спросил ничуть не обидевшийся Мога-Йога.

– Чьи порты? – оторвался от наполовину опустошенной кружки профессор.

– Ну, как это, чьи? Собственные. Гоблинские.

– Не понимаю. – Профессор снова приложился к кружке.

– Ха! Он не понимает! Видать, больно насолили вы этой зелени гоблинской, если они собираются испортить церемонию посвящения в студенты, – осклабился гном.

– Как испортить?

– Ну, как! Снимут они порты в самый торжественный момент и начнут задницами своими зелеными вилять.

– Да что ты ерунду какую-то мелешь! – Профессор ткнул пустой кружкой гному в грудь. – Откуда ты все это взял? Ну-ка, рассказывай! И пойдем, еще пивка мне нальешь.

– Пойдем, Женуа, налью. – Мога-Йога взял своего старого друга за руку и повел со второго этажа вниз по лестнице. – Что тут рассказывать? Я когда вчера тебя спать уложил и в зал вернулся, случайно разговор трех гоблинов подслушал. Они в уголок забились с бутылкой воды огненной подземельной и давай по-своему – ыфтр-быр, ыфтр-быр, – думают, что никто их здесь не понимает. Но я-то, сам знаешь, сколько лет в трактире работаю – все северошиманские языки изучил. И понимаю я, что говорят эти зеленые, в основном об одном и том же. Что, мол, завтра утром они порты снимут, и тогда, мол, поглядят они, кому весело на этой земле станет…

– Завтра утром? – переспросил Женуа фон дер Пропст. – То есть сегодня утром?

– Ну-у… да, – неуверенно согласился Мога-Йога.

– В таком случае, при чем здесь церемония посвящения в студенты? Она же только вечером должна состояться.

– Ну, не знаю. Они говорили, что завтра утром.

– Точно – утром?

– Ну, что же я гоблинское «шкромф», то есть «утро», от «шкрымф», то есть «вечер», не отличу?! – насупился гном. Спустившись в зал вместе с профессором, он зашел за барную стойку и, наполнив из бочки пивом кружку, которую держал в руке, с недовольным видом передал ее своему допытливому другу.

– Хорошо, хорошо, ты старый полиглот, – сказал Женуа фон дер Пропст. – Но я тебя очень прошу, воспроизведи-ка самую ключевую фразу, что эти гоблины произносили.

– Пожалуйста, – сказал гном и через секунду вы дал: – «Порты алы шкромф улкс фндро!»

– И что это дословно означает?

– А означает это дословно, что, мол, если все сложится, то порты откроют завтра утром.

– Постой-ка, раньше ты говорил, что порты снимут, а теперь – откроют?

– А по-нашему, по-гномьи, разницы нет – что «снимут», что «откроют» – одинаково.

– Это у вас одинаково! – Профессор грохнул кружкой о барную стойку, и пена вновь выплеснулась гному на лицо. – А у нас, у людей, портки можно либо снять, либо надеть. А вот открыть или закрыть можно, к примеру, порт или, или… портал… ПОРТАЛ! ОТКРЫТЬ ПОРТАЛ!!!

И опрокинув кружку, полную пива, на ничего не понявшего гнома, Женуа фон дер Пропст бросился вон из трактира.

* * *

Мак-Дин, несмотря на то, что учился на ветеринара и в своей практике имел дело с куда более отталкивающими вещами, чем трупики бабочек, тем не менее снимал с крючков истекающие красным соком безжизненные тельца с явной брезгливостью. Бабочки бывают восхитительно красивы, когда в малом количестве безобидно порхают над цветочками, но только не тогда, когда представляют собой что-то сходное с пошинкованными кухонным ножом листиками салата. Отбросив за борт окрашенную в грязно-красное приманку, он зажал спиннинг в коленях и опустил руки в воду, чтобы сполоснуть и охладить…

Настоящий рыболов всегда остается рыболовом. Поэтому когда спиннинг, подчиняясь мощнейшему рывку из глубины, буквально выпрыгнул из оказавшихся никуда не годных тисков-коленей, Мак-Дин, мгновенно среагировав, схватил его в воздухе мокрыми руками и, отводя назад, резко крутанул ручку катушки. Произведенный эффект можно было сравнить с тем, как если бы ветмаг схватил под уздцы скачущую лошадь. Другими словами, рыболова едва не выбросило за борт; спас фрикционный тормоз, идеально отлаженный под рывки крупной рыбы. Фрикцион завизжал, сматывая леску, сплетенную из жил синего судака, которая была способна порваться только после термообработки. Зная это, Мак-Дин, в преддверии того, что леска на шпуле рано или поздно закончится и произойдет еще один рывок, после которого либо сломается катушка и будет повержена вся снасть, либо будет укрощен подводный противник, ухватился за спиннинг двумя руками, установив комель в дно лодки, уперся ногами в борт и откинулся спиной к противоположному борту.

Такие мгновения Мак-Дин переживал только в своих мечтах. Мечты неизменно заканчивались счастливым финалом: после отчаянной, продолжительной борьбы гигантская рыба сдавалась на милость спиннингиста, Мак-Дин привозил свой супертрофей к пристани факультета и наслаждался заслуженными лаврами.

Сейчас ни о каких лаврах даже мысли не было. Был страх. Мак-Дин успел осознать, что соперник его не просто рыба и даже не магорыба, которая давно бы уже подчинилась произносимым ветмагом заклинаниям. То, что сидело сейчас у него на крючке, было чем-то иным, неизвестным…

И тут Мак-Дину очень отчетливо вспомнился один не очень приятный эпизод из своей биографии. Вспомнился тот самый день, когда после первого же урока его отчислили с факультета рыболовной магии за то, что он своевременно не уяснил, как пользоваться ЛМЭ – важнейшим магическим прибором, распознающим проникновение в существующую реальность неестественных, враждебных сил. Из-за этой своей оплошности он был вынужден пропустить целый год учебы на факультете, зато с того самого дня коробочка Лакмо-Маго-Элементов всегда была при нем. Сейчас, похоже, пришла пора срочно ею воспользоваться.

Удерживая спиннинг правой рукой, Мак-Дин достал левой из кармана куртки магическую коробочку, а из нее – один из поплавков с голубым лакмусовым лоскутком и, рефлекторно произнося соответствующие заклинания, бросил поплавок в воду. Когда через полминуты ветмаг бросил взгляд на поплавок с мокрым лакмусовым лоскутком внутри, его прошиб холодный пот, а руки затряслись уже не от напряжения, а от ужаса: голубой цвет лоскутка превратился в точно такой же, какими были недавно вылетевшие из воды бабочки, – в ярко-красный.

Самым разумным в создавшейся ситуации было бы тут же обрезать леску или вообще бросить спиннинг в воду и как можно быстрее покинуть это место, добраться до берега и срочно сообщить обо всем декану, профессорам, всем, всем, всем. Но Мак-Дин был рыболовом до мозга костей, а на крючке у него сидела добыча, невиданная добыча, скорее всего – самая необычная добыча его жизни. Поэтому у Мак-Дина даже мысли не возникло о какой-либо капитуляции. Более того, видя, что лески на шпуле катушки остается все меньше и меньше, он решительно затянул фрикционный тормоз и, уповая, что снасть выдержит непривычную нагрузку, со всей силы рванул его назад.

Спиннинг и катушка выдержали, не порвалась и леска, более того, подводный противник, видимо, оказался не таким уж огромным и сильным. Во всяком случае, он податливо отозвался на произведенный рывок, и Мак-Дин вдруг сообразил, что может подматывать леску. Да, подматывать было нелегко, но все же оборот за оборотом, метр за метром леска на катушку наматывалась, а значит, то, что было на противоположном конце снасти, ослабило сопротивление, значит, у рыболова появился шанс выйти из этой борьбы победителем.

То, что было на противоположном конце снасти, не просто перестало упираться, а само начало подниматься к поверхности. Мак-Дин понял это по ослабевшему натяжению лески. Чтобы не потерять контроль над происходящим действом, он принялся вращать ручку катушки с бешеной скоростью, но все равно этой скорости не хватало. Глубинный незнакомец поднимался с поверхности быстрее.

Ветмаг успел подумать, что, может, оно и к лучшему, как правило, рыбы, глотнувшие воздуха, теряли свою активность, и в дальнейшем справиться с ними становилось гораздо легче. Но это касалось рыб. А то, что через несколько секунд увидел рыболов, оказалось совсем не рыбой. Больше всего это походило на червя, гигантского селитерного червя-паразита. Он вывернулся из воды извивающейся молочно-белой лентой, слегка отливающей в голубизну, лентой, ширина которой была не менее полуметра. Какой длины был червь, пока оставалось загадкой, но явно раза в два длиннее лодки.

Мак-Дин брезгливо поморщился – он все-таки считался рыболовом, а не червеловом. Однако учился он на отделении магов-ветеринаров, поэтому профессиональное желание поймать и исследовать неизвестное животное лишь усилилось.

А животное тем временем неуклонно приближалось, то тут, то там его тело показывалось в воде толстой блеклой лентой, и Мак-Дин уже стал прикидывать, каким образом затащить его в лодку.

Но проблема эта перестала существовать, когда в полутора метрах от него из воды с фонтаном брызг вынырнула голова паразита. Плоская голова с двумя маленькими черными глазками и широко открытым овалом беззубого рта.

Голова стала подниматься выше, Мак-Дин успел заметить, что его леска несколько раз обмотала шею червя, а потом от того, что он увидел, глаза его едва не вылезли из орбит. Леска обмотала не только шею паразита, но и того, кто был на этом черве… наездником. Существо было ядовито-зеленого цвета с блеклыми пятнами и больше всего походило на тритона: удлиненное чешуйчатое тело с волнистым гребнем на спине, толстый хвост, длинные, обхватившие тело червя лапы с загнутыми черными когтями… вот только морда, вернее, лицо было почти человеческим или гоблинским. Если не считать того, что на затылке у этого чуда имелся изогнутый острым концом вперед нарост-рог. Именно за этот нарост и зацепилась приманка Мак-Дина. И именно из этого нароста в рыболова и его лодку ударила мощная струя голубоватой жидкости.

В следующее мгновение червь со своим наездником погрузились в глубину, а Мак-Дин сначала увидел и только потом ощутил воздействие этой струи. Деревянный борт лодки, на который она попала, начала разъедаться, словно под воздействием кислоты. И точно такое же действие стало происходить с правой ногой рыболова.

Мак-Дин закричал от боли и ужаса.

* * *

Сначала Женуа фон дер Пропст не поверил своим глазам. Он подумал, что, наверное, все еще продолжает спать в своем любимом номере трактира «Две веселые русалки» и видит сон. Сны ему снились часто, и в них он, как правило, либо ловил рыбу, либо куда-нибудь бежал. Так же, как бежал сейчас, то есть сломя голову, жадно глотая ртом воздух и немилосердно потея. Вот только в своих снах он если и падал на землю, то не чувствовал такой боли в разбитых коленях и ободранных локтях, какую почувствовал после того, как споткнулся и пропахал изрядное количество грунта. Поэтому, когда профессор поднялся на ноги, он уже догадался, что не спит, а значит, и то, что увидел за мгновение до своего падения, тоже не сон.

А увидел он группку знакомых ему личностей, так же, как и он, спешащих по направлению к факультетской пристани. Личностей в группке было четыре: первой, опережая остальных, мчалась ведьма Зуйка, которая неделю назад по особому распоряжению декана была принята на работу в факультетскую библиотеку; за ней, скорее, не бежал, а, словно атлет, исполняющий тройной прыжок, мчался профессор Малач собственной персоной; за ним, ненамного отставая, семенил кот Шермилло, не далее как вчера тяжело заболевший и незавидную участь которого весь прошедший день оплакивал профессор; более того, на закорках кота (что было еще невероятней) сидел, уцепившись за его уши, господин Воль-Дер-Map, считавшийся погибшим и бесследно пропавшим! Они бежали, а над их головами с той же скоростью летело красное шевелящееся облако! И в самом деле, было от чего глазам своим не поверить.

– Воль! Шермилло! Малач! Зуйка! – замахал руками фон дер Пропст и бросился им наперерез.

Из всей четверки на крик отреагировала одна Зуйка. Но не более чем на секунду – повернув голову и узнав профессора, она показала на парусник «Андрэос», стоявший у факультетской пристани, и прибавила ходу.

Первым, кто заметил бегунов, был Эразм Кшиштовицкий, словно специально их высматривающий с кормы судна. Декан тут же распорядился спустить на пристань трап, а заодно и приготовиться поднять паруса.

– Поднимайте, поднимайте скорее! – закричал Малач, все так же прыжками выскочивший на пристань, Зуйка, оказавшаяся у трапа первой, пропустила эльфа вперед. Следующим у трапа оказался Шермилло с Воль-Дер-Маром на закорках. Кот был весь мокрый, хоть выжимай, и еле держался на ногах.

– Я пойду вперед, а ты держи меня за талию, не то в воду свалишься! – велела ему Зуйка. – Только смотри, лапы не распускай!

Однако Шермилле было не до распускания лап. Если бы не предложенная ведьмочкой помощь, подняться на палубы «Андрэоса» ему вряд ли хватило бы сил. Но все равно на самых верхних ступенях трапа задние лапы его подкосились, кот понял, что сейчас потеряет сознание, но тут кто-то поддержал его сзади, и тяжесть ноши перестала существовать. Только ступив на палубу, Шермилло оглянулся и увидел профессора Женуа фон дер Пропста с Воль-Дер-Маром на руках.

Вид своего хозяина и, конечно же, лучшего друга придал Шермилле сил. Расталкивая столпившихся преподавателей, с криком «Нет Прорыву!» он бросился к штурвалу.

– Что? Что?! – подскочил к Женуа фон дер Пропсту и Малачу Кшиштовицкий.

– Порталы! Прорыв! – выпалили профессора.

– Что – порталы?! Что – прорыв?!

– Открыли! Начался! -Где?!!! Когда?!!!

– Э-э-э… Э-э-э…

– Пропст?!?!?!

– Гоблины. Вчера. Говорили. Что порталы откроют сегодня утром. Полагаю, уже открыли…

– Малач?!?!?!

– Бабочки! – Эльф вскинул над собой руку, указывая на нависшее над парусником, шевелящееся красное облако. – Вестники Прорыва.

– Но где? – Кшиштовицкий потряс кулаками. – Где начнется Прорыв???

– Смотрите! – закричала вдруг Зуйка, и все по смотрели на гладь озера, на глазах заволакивающуюся туманом.

Из сгущающейся белесой пелены к паруснику приближалась лодка. Вернее, только часть лодки. Лодкой ее можно было бы назвать, имей она корму, целый правый борт и, соответственно, дно, которое должно было бы находиться в районе кормы и нижней части правого борта. Однако, несмотря на отсутствие этих частей, лодка, подчиняясь равномерным взмахам весел, двигалась. Весла гребли сами по себе, причем довольно быстро. А тот, кто должен был бы ими грести, в беспамятстве валялся на дне лодки, вернее, на остатках дна. Левая нога его безвольно свисала в воду, а правая… вместо правой пассажиры «Андрэоса» с ужасом разглядели белую кость, вдоль которой, размываемые ополаскивающей водой, текли кровяные струйки…

– Я покажу, где открыли порталы и где начался Прорыв, – сказал фон дер Пропст, узнав в несчастном рыбаке Мак-Дина.

* * *

Распушив усы и цепко держась за ручки штурвала, Шермилло правил «Андрэосом». Зуйка сидела на самом носу парусника и вглядывалась в струившийся навстречу туман. Рядом, положив руку на плечо ведьмочки, стоял Воль-Дер-Мар. Ветер почти отсутствовал, но паруса были наполнены благодаря заклинаниям, произнесенным Эразмом Кшиштовицким.

Парусник отчалил от пристани после того, как на палубу подняли находящегося в беспамятстве Мак-Дина, лодка которого, вернее, ее остатки, вместе со всем спиннинговым оборудованием сразу же пошла ко дну. Единственное, что осталось при ветмаге, – зажатая в кулаке капсула ЛМЭ с ярко-красным лакмусом внутри.

Увидев капсулу, декан не замедлил собрать вокруг себя всех членов судейской комиссии на совет. На лицах профессоров читалась растерянность, да и сам Кшиштовицкий заметно нервничал.

– В первую очередь мы должны узнать цель этого самого Прорыва, – объявил он. – Будем знать цель, будем знать, как правильно ему противостоять.

– Господин декан, когда на вас бросается разъяренный тигр, вы не задумываетесь, какова его цель, – сказал Малач. – Вы просто вступаете в схватку, зная, что либо он вас, либо вы его.

– Пример неудачный, – отрывисто сказал Кшиштовицкий.

– Отнюдь, – не согласился эльф. – Из легенд нам известно, что Прорыв – наш враг, то есть враг всего живого. И целью такого врага, естественно, является все живое…

– Да, да, да! Но задумайтесь на минутку, почему Прорыв должен начаться именно сегодня? Именно в день последнего экзамена? Именно тогда, когда все лучшие умы факультета собрались в одно время, в одном месте? ВОТ НА ЭТОЙ САМОЙ ПАЛУБЕ?! – уже кричал Кшиштовицкий. – Задумайтесь, не мы ли являемся первейшей целью Прорыва?

– Если первая цель Прорыва – наше уничтожение, то мы в первую очередь и должны встать у него на пути, – твердо сказал Женуа фон дер Пропст.

– Вы совершенно правы, Женуа, – поддержал коллегу профессор Химей.

– Но! – тут же встрял директор библиотеки профессор Чаб. – Совсем не обязательно вступать в б-борьбу с П-прорывом на невыгодных для себя условиях. Мы должны п-провести разведку, все п-продумать, все рассчитать…

– Что вы предлагаете сделать сейчас, в данный момент? – перебил его Малач.

– Я п-предлагаю немедленно развернуть корабль, п-побыстрей убраться с этого озера и б-безотлагательно собрать высший совет ФРМ в факультетском замке… Т-там мы…

– А как же наши абитуриенты? – глядя библиотекарю в глаза, спросил эльф. – Те, кто сейчас сдает экзамены на островах этого самого озера!

– Да! Как же они? – спросил Кшиштовицкий непонятно у кого. – Кто же заберет их с этих островов?

– Да! – моментально поддакнул Чаб. И тут же встрепенулся: – Нет!!! Вы лучше скажите, кто спасет наш корабль от т-той же участи, что п-постигла лодку господина Мак-Дина? И от т-той же, что п-постигла его самого?!

– Очень странно слышать такие вопросы от господина факультетского библиотекаря! – заскрипел зубами Малач. – И от вас, господин декан!

– Но, при чем здесь… – начал Кшиштовицкий и тут же замолчал и зажмурился, словно на него нахлынуло какое-то важное воспоминание.

– Вот-вот! – повысил голос эльф, обводя взглядом окруживших его профессоров. – Такое впечатление, что в самый ответственный момент кто-то неожиданно забыл, о чем говорят древние легенды и пророчества…

– А вы представьте себе, что нам хотелось бы это услышать еще раз. Здесь и сейчас, – подал голос профессор Менала – глава Коллегии Контроля рыболовных соревнований.

– Да вы не хуже любого из присутствующих это знаете, море вас поглоти! – не сдержался Малач.

– И все-таки хотелось бы еще раз услышать…

– Дюжина! Остановить Прорыв сможет дюжина единомышленников, увлеченных одной страстью и помеченных особыми знаками!

– Ну, и… что это за т-такая избранная дюжина? – спросил профессор Чаб. – Вы установили, что это за люди?

– Из представителей людского племени в этой избранной дюжине, уважаемый профессор, оказался только присутствующий на палубе этого парусника господин Воль-Дер-Map.

– Т-только один?

– Остальные из двенадцати, господин библиотекарь, – вмешался Лукиин, – насколько я понимаю, к людскому племени не относятся!

– Совершенно верно! – кивнул Малач своему соплеменнику. – Хочет этого кто-нибудь или нет, но так уж сложились магические стечения обстоятельств или, если хотите, судьба, что господин Воль-Дер-Map является м… предводителем и вдохновителем одной из трех троек, в которую входят сдающие сегодня экзамен: господин Алеф по прозвищу Железяка, господин Моран Тубуз и господин Пуслан…

– Кхе-кхе-кхе, – закашлялся Лукиин, явно ожидавший услышать совсем другие имена.

– Но-о-о… – подал голос кто-то из толпы профессоров.

Малач, подняв руку, продолжил речь:

– Предводителем, помощником и старшим товарищем тех, кто оказался во второй тройке, волею судьбы стал уважаемый господин Шермилло. Вместе с ним с Прорывом будут бороться госпожа Ксана, господин Курт и господин Кызль.

– Маленькая лекпинка?

– Вампир?!

– Гоблин?!?!

– Кхе-кхе-кхе-кхе-кхе…

– Но как…

– И, наконец, вместе с третьей тройкой, выпала честь противостоять Прорыву вашему покорному слуге, – поклонился Малач профессорам. – Их имена – господин Четвеерг двести второй, господин Мухоол и госпожа Зуйка!

– О, Светлая вода! – не сдержался Лукиин. Весь красный то ли от внезапного приступа кашля, то ли от нахлынувшего гнева, он подступился к Малачу, но тут же от него отпрянул, повернулся к Кшиштовицкому и протянул к нему руки.

Но декан, только теперь открывший глаза, предвосхитил его вопрос:

– Да! Да! Все они! Ибо в древних легендах сказано: «И соберутся в одно и то же время вокруг городка Фалленблека люди и эльфы, тролли и лекпины, гномы и гоблины, звери и рыбы, нечисти и нежити… И будет у всех у них одна общая страсть – рыбалка… И будут все они помечены особыми знаками… И Прорыв без них не остановить…»

– Остановить Прорыв! – раздался вдруг неестественно пронзительный визг, заставивший всех посмотреть на нос корабля. И успеть увидеть кота Шермиллу со вздыбившейся шерстью и вытянутым в струну хвостом, прыгающего за борт.

Но прыгнул кот не в воду, как можно было бы подумать. Он прыгнул на то, что было в воде. Плотный туман, который в последние несколько минут обволакивал парусник, рассеялся. Вернее, поднялся вверх, оставив над водой метра четыре чистого пространства. И до половины этого пространства, куда ни кинь взгляд, из воды поднимались…

В первые секунды могло показаться, что из воды выросло множество широких извивающихся стеблей белого цвета с ядовито-зелеными бутонами на концах. Но, сфокусировав зрение на одном из них, сразу становилось ясно, что это не растение, а определенно живое существо. Даже два разных существа: стебель – гигантский червь; бутон – что-то наподобие тритона. Два доселе невиданных существа, вид которых тем не менее не оставлял ни малейшего сомнения в непримиримой враждебности.

И с одним таким врагом, самым ближним к паруснику, безжалостно расправлялся вцепившийся в него Шермилло. Малач даже не мог себе представить, что у котов, пусть даже и говорящих и почти человеческого роста, могут оказаться такие длиннющие когтищи. Казалось, лапы Шермиллы заканчивались не когтями, а маленькими саблями, во всяком случае, эффект от соприкосновения их с противником это подтверждал: взмах лапой, и гладкое белое тело разорвалось четырьмя бороздами, из которых на Шермиллу хлынула голубая кровь; еще один взмах, и две из четырех ран, появившихся на плоской голове извивающейся ленты, прорезались точно по двум маленьким черным глазкам; третий взмах, и у прильнувшего к червю наездника оказалось располосовано горло, и вторая порция крови, теперь зеленой, окатила кота. Он с заметной брезгливостью оттолкнул от себя противников и, совершив кульбит, как заправский ныряльщик погрузился в воду. Его агонизирующие противники в воду просто плюхнулись.

* * *

В это самое время никто из тех, кто должен был сдавать экзамен с убедительным названием «Поймать должен каждый!» ни о какой дальнейшей рыбалке думать не мог. Потому что вот уже несколько минут с водой, и с воздухом, и во всей природе творилось что-то странное, непонятное. Вода несколько раз изменяла свой цвет: сначала превратилась из естественного в кроваво-красный, затем стала мутно-багровой, затем – молочно-белой. Затем эта молочная бель начала подниматься, и некоторое время невозможно было даже разобраться, где вода, а где воздух. Когда же клубящаяся взвесь поднялась выше человеческого роста, те, кто на некоторое время были погружены в нее словно в густейший туман, увидели, что промокли буквально насквозь.

Впрочем, такая водная процедура ничуть не беспокоила вампира Курта, гоблина Кызля, эльфа Мухоола, и гнома Четвеерга двести второго, тролля Пуслана и лекпинов Ксану, Тубуза и Железяку. Не беспокоила вовсе не потому, что все они волей-неволей уже успели сегодня искупаться либо в самом озере Зуро, либо во впадающих в него речушках. А потому что было гораздо больше причин для беспокойства другого рода. Все они вдруг начали истекать кровью…

* * *

– Остановите корабль! – велел Кшиштовицкий и сам же сделал пару пассов рукой и бросил короткие слова заклинания, после чего парус «Андрэоса» повис словно тряпка. – Позаботьтесь о коте. Быстрее!

– Ну вот, одним ифой и одним кабуфой стало меньше, – сказал профессор Чаб.

– Как вы назвали этих существ? – спросил Малач.

– Они описаны в немногочисленных гоблинских летописях. Червь – кабуфа, тритон – ифа, – пояснил Чаб. – Кажется, там говорится, что эти ифы имеют с гоблинами одни корни. Во всяком случае, как мы только что убедились, кровь у них по цвету очень даже похожа.

– До какой степени эти… ифы разумны?

– Боюсь, у них нет такого понятия, как разум. Согласно легендам…

– Что из легенд о них известно еще?

– Представляют собой что-то среднее между гоблином и тритоном, могут жить как в воде, так и на суше, обладают магическими способностями… Способны поражать противника выделяемой слезой-струей, которая разъедает живую ткань. По-видимому, Мак-Дин имел несчастье узнать ее действие на себе…

– Как их победить? Уязвимые места у них есть?

– Кажется, ифы не любят солнечного света и вообще огня.

– Вот почему над озером такой туман!

– Вы полагаете, он вызван магией? – вмешался Кшиштовицкий.

– Безусловно, – сказал господин Химей.

– Это означает, что посредством более сильной магии туман можно ликвидировать. И тогда солнце будет на нашей стороне?

– В теории – да…

– А на практике, похоже, бороться с туманом у нас не остается времени…

Не успел Малач произнести эти слова, как со стороны воды, то есть со всех сторон, разом послышались звуки, более всего напоминающие шум дождя за окном. Но это был не дождь. Породили звуки струи голубовато-мутной, словно туман, жидкости, вырвавшиеся из наростов наездников-ифов, которые оказались ближе других к паруснику и взяли его как бы в неровное кольцо.

Иначе как залпом назвать это было нельзя. И только благодаря значительному расстоянию, разделявшему стрелков и парусник, ни одна струя не достигла цели. Стрелявших было примерно с десяток. Сразу после залпа они полностью погрузились в воду, а на смену им устремились другие «Ифы-кабуфы», количество которых было уже раза в два больше. За этим кольцом всадников и наездников на воде виднелось следующее, за ним – еще одно и еще… Эти кольца можно было бы сравнить с волнами, только не расходящимися от центра, то есть от парусника, а наоборот.

По мере приближения извивающиеся тела червей-кабуфов удлинялись, и наездники-ифы поднимались над водой все выше и выше. Вот они остановились, плоские головы кабуфов как по команде наклонились, ифы подались вперед, и из наростов на их затылках выплюнулись тугие струи жидкости.

Этот залп оказался дружнее и мощнее первого. Но, чтобы достичь парусника, напора струй вновь не хватило. Правда, совсем ненамного.

– В следующий раз они до нас доберутся! – крикнула Зуйка и, схватив Воль-Дер-Мара под руку, оттащила его подальше от борта, к центральной мачте.

Экзаменаторы, до этого взиравшие на происходящее, словно зрители за актерами на сцене, встрепенулись. Они все-таки были магами, и каждый имел в запасе множество заклинаний, способных противостоять различного рода нападениям.

«Ифы-кабуфы», произведшие второй залп, по примеру своих предшественников погрузились в воду. Вокруг парусника начало сужаться третье кольцо чудовищ, по численности превосходившее два первых вместе взятых. Не издавая ни малейшего всплеска, раскачиваясь и извиваясь, они приближались к паруснику и вырастали на глазах экзаменаторов.

– Господа! – попытался завладеть ситуацией Эразм Кшиштовицкий. – Немедленно распределитесь по бортам! Эти твари боятся огня. Как только они подплывут ближе, примените необходимые заклинания. Надо выяснить, какое из них окажется наиболее действенным. И тогда мы разделаемся с ними!

– Согласен! – вышел вперед господин Лукиин и, глядя на Малача, отдал команду: – Эльфийская диаспора – занять левый борт!

– При чем здесь эльфийская диаспора?! – пробурчал Малач. – Нас ведь всего четверо! – Тем не менее он выполнил приказание и занял место примерно по середине борта между двумя своими соплеменниками – слева, ближе к корме, обосновался профессор изобразительного искусства Храпниек, справа – доктор химических наук Борриис.

Лукиин встал еще правее, ближе всех к Кшиштовицкому, который занял место на носу парусника. Остальные преподаватели суетливо рассредоточились по правому борту и на корме. По сравнению с левым, эльфийским бортом, стояли они намного плотнее.

– С этой стороны нас слишком мало! – крикнул Малач Лукиину. Тот и сам это прекрасно видел и понимал, но разве мог глава диаспоры позволить себе обратиться к кому-либо за помощью…

– Сосредоточиться! – скомандовал Кшиштовицкий.

– Я сейчас, сейчас, – крикнул декану Женуа фон дер Пропст, занятый тем, что привязывал к длинной веревке спасательный круг, чтобы вытащить все еще остававшегося в воде Шермиллу.

Остальные экзаменаторы начали творить ворожбу. Каждый по-своему: одни, прикрыв глаза, мысленно создавали различные варианты огня, чтобы в нужный момент воплотить их в реальность, другие скороговоркой проговаривали соответствующие фразы, третьи извлекали из карманов одежды магические порошки и жидкости – долго хранившиеся там без надобности и наконец-то пригодившиеся…

Воль-Дер-Мар, стоявший вместе с Зуйкой в самом центре палубы, тоже собрался присоединиться к коллегам, но ведьмочка его удержала.

– Я должен быть вместе со всеми! – возмутился он.

– Мы и так вместе! – вцепилась в него Зуйка.

– Я все увижу твоими глазами. – Воль-Дер-Мар попытался вырваться. – И я знаю очень хорошие заклинания вызывания огня. Я…

– Воль, опомнись! Ты что, забыл пророчества? Забыл про меня, про Железяку, про всех, отмеченных знаками?!

– Но…

– Ты что, забыл про знамя?!

– Точно! Знамя! Все должны увидеть знамя!!!

– Его надо водрузить на самую высокую мачту.

– Да! – Зуйка взяла знамя, но прежде чем начать взбираться на мачту, вдруг обнаружила кровь на своей ноге. Она задрала юбку и увидела, что кровоточит шрам на внутренней стороне бедра, шрам, который так хотел увидеть кот Шермилло и который был так похож на узор на крыле бабочки сударь-ручейник…

* * *

Боли никто не чувствовал, но кровь текла. Кровь текла из раны на голове Пуслана, которую он получил, сражаясь с собственным мороком; кровь текла из ран, оставленных ведьминским хвостом на запястье Четвеерга двести второго; кровь текла из шеи Мухоола, на которой оставил следы зубов серебристый рыбодракон; кровь текла из ран на плечах Кызля; кровь текла из ран на ладонях Воль-Дер-Мара и Курта и из ожога на ладони Ксаны; у лекпинов же Тубуза и Железяки кровь текла не из порезов, оставленных гоблинским ножом, и не из разбитой головы, а из татуировок на икрах.

Кровь текла, и ее было много. Вокруг стоявшего по колено в воде Тубуза образовалось бурое пятно. Железяка, пошатываясь, тоже вошел в воду, и вокруг его ног тоже образовалось размешанное с водой кровяное пятно. За ним в воду вошли Пуслан и Кызль, на соседнем острове в воду, не сговариваясь, зашли Мухоол, Курт и Четвеерг двести второй, в нескольких десятках метров от берега другого острова по пояс в воде стояла Ксана. Напарники по экзамену эльф Баббаот и гном Зубовал звали ее выйти на берег, но лекпинка, будто не слыша их, замерла в ожидании. Замерли в ожидании и ее друзья, а вода вокруг них все больше и больше окрашивалась в бурый цвет…

Эразм Кшиштовицкий тоже ждал. Действие направленной магии имеет свои пределы, и чем ближе оказывался подвергаемый нападению объект, тем больший эффект она приносила. Да и для создания более сильного заклинания лишнее время не помешало бы.

Декан по праву считался одним из самых могущественных магов факультета, и заклинаний, связанных с вызовом огня, знал немало. Сейчас он собирался применить то же заклинание, что обычно задействовал во время праздничных фейерверков, только усиленное и направленное не вверх, а вперед по горизонтали.

Движение ифов-кабуфов замедлилось, казалось, они чувствовали исходящую от неподвижного парусника угрозу.

Ожидание повисло над водой вместе с туманом. Туман оставался таким же плотным, но расстояние между ним и водой заметно увеличилось и продолжало увеличиваться. Малачу даже удалось разглядеть на пределе видимости кусочек суши – наверняка это был один из островов, где на заключительном экзамене ловили рыбу те, которые, согласно древним легендам, должны были остановить Прорыв. Но как остановить? Прорыв начался здесь, а они – там! Впрочем, в легендах ничего не говорилось о том, когда и где этот проклятый Прорыв будет остановлен. Так же, как не сказано, сколько до тех пор это проклятие унесет жизней…

Малач вдруг осознал, что не успел подготовить ни одного соответствующего, как того требовала обстановка, мощного заклинания. Что ж, Шермилло сумел разделаться с чудовищами без всякого огня!

Отработанным движением эльф достал из-за спины лук и две стрелы. Одну стрелу – в зубы, вторую – на тетиву; секунду на прицеливание; выстрел! И не успела стрела преодолеть половину пути, как вслед ей полетела еще одна. Цели достигли обе, и два наездника-ифа с торчащими между глаз оперениями опрокинулись в воду.

«Не может быть, чтобы все оказалось так легко! – подумал Малач, в третий раз натягивая тетиву. – Неужели достаточно десятка, пусть двух десятков лучников-эльфов, чтобы противостоять Прорыву?»

Но не успела третья стрела долететь до чудовища, как Малач понял, что ошибается. То есть стрела не смогла долететь, потому что была уничтожена тем самым ифом, в которого он целился и который успел выпустить ей навстречу струю жидкости из своего рога. Обладая уникальным зрением, эльф успел заметить, как после соприкосновения с жидкостью стрела, полностью сделанная из дерева, мгновенно растворилась в воздухе.

Четвертая стрела пронзила пустоту – ифа-кабуф вновь спас себя, успев нырнуть. Зато другим тварям не поздоровилось – по команде Кшиштовицкого: «Остановить Прорыв!» – люди и эльфы привели в действие заклинания.

Наиболее эффектное и эффективное заклинание применил Эразм Кшиштовицкий. Словно дирижер, он взмахнул поднятыми вверх руками, и с кончиков его пальцев устремились вперед по прямой два переливающихся золотом и оставляющих после себя золотистые завихрения сгустка. Достигнув линии остановившихся и приготовившихся дать залп ифов-кабуфов, сгустки оглушительно взорвались, породив две сотни разлетевшихся во все стороны разноцветных искр. Подавляющее их большинство с шипением упало в воду; остальных искр хватило для того, чтобы пять или шесть оказавшихся в пределах досягаемости чудовищ имели возможность ощутить на собственной шкуре воздействие магического огня. Впрочем, ощутить совсем на короткий промежуток времени, буквально на мгновение, потому что в следующее мгновение после соприкасания искр с чудищами последние, вспыхнув, тут же превратились в обугленные фигуры, в следующее мгновение неслышно растворившиеся в воде.

Остальные маги в основном воспользовались несложными заклинаниями, вызывающими направленные, либо зигзагообразные, либо разноцветные шаровые молнии. Успех имели зигзагообразные как более стремительные; против всех без исключения шаровых «Ифы-кабуфы» применили тот же контрприем, что и против эльфийской стрелы, – попросту говоря, погасили их своими слезами-струями.

Заметный урон ифам-кабуфам, расположившимся полукругом со стороны правого борта, нанес профессор биологии Химей. Сотворив в воздухе что-то наподобие кокона серого цвета, он плавно послал его в сторону противника по диагонали вверх. Когда очередная струя-слеза прервала его полет, кокон лопнул, и из него, словно из потревоженного улья, вырвался целый легион жужжащих ос, устремившихся на разрушителя своего дома, а заодно и на его соседей. Осы ненадолго облепили трех ифов-кабуфов, после чего дружным роем устремились вверх и скрылись в тумане, оставив на воде лишь бесформенные пятна.

Доктор Борриис, колдовавший над кучкой синеватого порошка, высыпанной из пробирки на борт парусника, после команды Кшиштовицкого аккуратно подул на нее три раза под разными углами, и в сторону ифов-кабуфов унеслось три еле заметных синеватых облачка. Вскоре три ярко-синие вспышки недвусмысленно указали на то, что они нашли тех, кого искали.

Кольцо ифов-кабуфов сильно поредело, но оставшиеся невредимыми чудища немедленно нанесли ответный удар, на этот раз достигший цели. Последствия его были ужасны. Стоило слезной кислоте коснуться обшивки парусника, как дерево тут же начинало пузыриться и растворяться. В бортах «Андрэоса» засияли дыры. Спасательный круг, который Женуа фон дер Пропст бросил барахтавшемуся в воде Шермилле, был растворен в полете метко выпущенной струей. Еще две струи, как нож масло, разрезали борт слева и справа от опершегося на него Женуа фон дер Пропста, борт подломился, и профессор вместе с ним рухнул в воду чуть ли не на голову отплывающему коту.

Первым, что услышал фон дер Пропст, вынырнув на поверхность, был истошный вопль главы Коллегии Контроля рыболовных соревнований профессора Меналы. На руку профессора попала струя кислоты, мгновенно разъевшая плоть от плеча до кисти. Только что она была рукой живого человека, и вот уже это, словно отполированная, сияющая белизной кость скелета…

Еще одна струя угодила прямо в грудь эльфу Храпниеку, и он бесшумно осел на палубу.

Левый борт парусника, вдоль которого расположились эльфы, будучи наименее защищенным, пострадал больше всего. Ближе к корме, где теперь лежал бездыханный Храпниек, борт впору было сравнить с дуршлагом. Посмотрев влево, Малач с ужасом понял, что еще один подобный залп со стороны ифов-кабуфов, и эта часть корабля просто перестанет существовать. А очередной залп обещал быть нешуточным – вокруг парусника неумолимо сужалось очередное кольцо чудовищ, еще более многочисленное.

– Нам надо прорываться! – закричал он Кшиштовицкому. – Если мы сию же минуту рванем вперед, у нас будет шанс!

– Да, господин декан, надо поднимать паруса и идти вперед! – тут же крикнул Лукиин. – Мы можем не успеть сотворить новые заклинания.

Эразм Кшиштовицкий понимал это не хуже эльфов. Для восстановления израсходованной магической энергии требовалось время. До приближения на соответствующее расстояние очередного кольца ифов-кабуфов сам он новое заклинание сотворить успел бы, но оно получилось бы как минимум в два раза слабее первого. Что уж говорить про более слабых, чем он, магов…

Декан поднес сложенные лодочкой ладони ко рту, что-то прошептал, затем, раскрыв ладони, сильно на них подул, и парус на главной мачте тут же наполнился порывом ветра. Корабль резко тронулся с места.

Из-за этого рывка Зуйка, карабкавшаяся на мачту, едва не сорвалась вниз. В зубах ведьмочка зажимала вытканное Воль-Дер-Маром знамя, собираясь привязать к самой верхушке мачты, которая терялась в густой пелене тумана. Перед тем как подняться еще выше и погрузиться в этот туман, Зуйка бросила взгляд вниз. Сотни торчащих из воды, извивающихся белых стеблей с ярко-зелеными бутонами, образовавшие, насколько хватало глаз, неровные кольца, неумолимо сужались вокруг парусника. Но что гораздо больше ужаснуло ведьмочку, так это хорошо заметные в толще прозрачной воды еще три кольца силуэтов чудовищ, первое из которых приблизилось к паруснику почти вплотную!

Вытащив изо рта холст, она что было мочи закричала:

– Малач! Твари под водой подплыли совсем близко! Они сейчас вынырнут!!!

Эльф перегнулся через борт и тоже разглядел приближающуюся опасность. Помимо Воль-Дер-Мара он был единственным магом на корабле, пока не применившим заклинания, поэтому в полной мере задействовал свой неистощенный магический арсенал, как только из воды показались белые и зеленые головы тварей. С каждого из его растопыренных пальцев спорхнули зигзаги фиолетовых молний, и каждая из них нашла свою жертву – уничтоженными оказались все ифы-кабуфы, оказавшиеся в поле зрения Малача в непосредственной близости от парусника.

Однако одновременное применение такого количества магии не могло не отразиться на том, кто это количество сумел задействовать. Малач еле стоял на ногах и какое-то время, будучи не в силах хоть что-нибудь предпринять, мог только наблюдать за происходящим.

Он видел, как еще раз, но с меньшим эффектом применил заклинание его сосед Борриис, как потряс кулаками Лукиин, со второй попытки нанесший урон в стане врагов, как Эразм Кшиштовицкий направил вперед по курсу корабля целую стену огня…

Еще он увидел, как из-за противоположного к нему борта ударили вверх три струи-слезы, и как все три попали в центральную мачту, верхушка которой скрывалась в тумане. Только что бывшая стройной, толстой и крепкой, мачта переломилась в нескольких местах, словно гнилой сучок, обломки ее посыпались на палубу, и вместе с ними, визжа и размахивая руками, полетела вниз Зуйка.

* * *

Треск ломающейся мачты разнесся по всему озеру Зуро, словно это произошло в огромном пустом помещении с низким потолком. Сейчас такой потолок заменял нависший над озером, клубящийся туман. Расстояние между ним и водой постепенно увеличивалось, но все равно туман был столь плотным, что его не пробивал ни один солнечный луч, а звук отражался от него, как свет отражается от зеркала. Воздух в пространстве, заключенном между водой и туманом, имел серовато-зеленый оттенок. И так же, как вода в озере – чем глубже от поверхности, тем менее прозрачной она становилась, так и воздух становился все более и более непроницаемым по мере увеличения расстояния от островов.

От островов, где несколько десятков пар глаз, и среди них Ксана, Четвеерг двести второй, Курт, Мухоол, Кызль, Пуслан, Железяка и Тубуз, вглядывались в эту серовато-зеленую густоту в надежде понять, что же происходит там, в самом центре озера Зуро, над самым глубоким его местом – воронкой Чернокаменной ямы. Но сколько ни вглядывались, видеть в этой серо-зеленой густоте они могли лишь хаотичные всполохи различных цветов и оттенков. Зато раздавшийся вслед за треском сломанной мачты крик они услышали очень отчетливо. А те, кто сейчас, истекая кровью, стоял в воде, сразу догадались, чей это крик…

* * *

Зуйка падала слишком быстро. Малач, даже если и был в состоянии, вряд ли успел бы произнести заклинание направленной левитации. Но Зуйке не суждено было найти свою смерть на досках палубы, вместо этого она угодила в объятия стоявшего внизу и успевшего подставить свои крепкие руки Воль-Дер-Мара.

Удержаться на ногах он, конечно, не смог, но, даже упав и, помимо прочего, пребольно получив от Зуйки локтем по носу, Воль-Дер-Мар ее не выпустил. Он склонился над ней, и несколько капель крови из разбитого носа упали на ее лицо.

– Ты не ушиблась? Что с тобой? – одновременно спросили они друг друга. И одновременно ответили: – Со мной все в порядке.

– Но у тебя все лицо в крови!

– Пустяки. Где знамя?

– Я его выронила… Вон оно, опускается прямо на нас!

– Знамя ни в коем случае не должны уничтожить. Смотри на него не отрываясь, что бы ни случилось! И прижми свои пальцы к моим глазам, – попросил Воль-Дер-Мар, после чего скороговоркой произнес слова заклинания.

Заклинание породило воздушный поток, который подхватил знамя и вознес к потолку клубящегося тумана. Расправившись, он словно прилип к этому туману внешней стороной, и создалось впечатление, что вышитый на знамени серебристый рыбодракон наблюдает сверху за всем происходящим.

Для Воль-Дер-Мара это не было впечатлением. Он действительно видел, только не обычным, а магическим зрением, и не своими глазами, а глазами вышитого на знамени серебристого рыбодракона, и в глаза которому не отрываясь смотрела Зуйка.

Воль-Дер-Мар видел все очень отчетливо. Вот он сам, склонившийся над Зуйкой и придерживающий голову рукой, из ладони которой течет алая струйка крови; вот палуба корабля, по бортам которого вершат магию преподаватели факультета; вот корчащийся на палубе господин Менала, у которого вместо одной руки – белая кость; вот бесформенные останки эльфа Храпниека; вот лежащий в бесчувственном состоянии профессор Черм, на которого обрушился один из обломков мачты; вот пошатывающийся Малач с расплывшимся темным пятном на мантии в районе левого плеча; вот за бортом парусника барахтающийся в воде Женуа фон дер Пропст и рядом с ним – голова кота Шермилло, вокруг которой расплывается характерное красноватое пятно… И вот совсем близко, буквально в метре от Шермиллы, из глубины к поверхности поднимается извивающееся чудовище!

Шермилло не видит приближающуюся опасность, но он смотрит вверх, встречается с живым взглядом вышитого на холсте серебристого рыбодракона и все понимает…

Как и все коты, Шермилло не очень хорошо плавал, но нырял замечательно. Ближайший к нему ифа-кабуфа так и не показался на поверхности – кошачьи когти-сабли разодрали чудовище под водой в клочья…

Но вокруг корабля очень близко всплыли другие черви с наездниками-тритонами, те, которые уже один раз дали залп и теперь приготовились к повторному. Их было много, не менее трех десятков, но гораздо больше было тех, которые еще не стреляли, но окружали парусник очередным неумолимо сужающимся кольцом.

– Остановить Прорыв! – закричал Кшиштовицкий, и преподаватели факультета послали успевшие накопиться порции огненной магии в чудищ, находившихся в непосредственной близости от корабля.

Даже барахтающийся в воде Женуа фон дер Пропст применил направленное заклинание мгновенной заморозки, и ближайший к нему ифа-кабуфа превратился в плавающую на круглой льдине ледяную статую.

Ни один из всплывших рядом с кораблем ифа-кабуф не успел выплюнуть свою слезную струю. Факультетские волшебники вразнобой издали радостный клич… который преобразовался в панические вопли.

Залп, произведенный свежим плотным кольцом ифов-кабуфов, не оставил сомнений, на чьей стороне в этом бою неоспоримое превосходство. Ифы не целились в пассажиров парусника, десятки струй голубовато-мутной жидкости ударили в корабль, мгновенно превратив его в продырявленную, разрезанную, разъеденную, разламывавшуюся и разваливавшуюся посудину.

* * *

Только что профессора чувствовали под ногами твердый дощатый пол, и вот уже они бултыхались в воде среди обломков корабля. Новых потерь среди них не было. Лишь господин Дроб при падении сильно ударился рукой, которой теперь не мог пошевелить, и оставался на плаву, вцепившись здоровой рукой в кусок обшивки корабля. За этот же кусок здоровой, вернее – оставшейся рукой держался господин Менала. Оказавшись в воде, в сознание пришел профессор Черм, который никак не мог понять, где он находится и что вообще происходит.

Зато остальным было все очень хорошо понятно: ифы-кабуфы – существа из чуждого мира – открыли порталы, прорвались в этот мир из бездны Чернокаменной ямы и готовились нанести последний, уничтожающий удар по кучке практически не способных к дальнейшему сопротивлению людей и эльфов.

Лучше всех это не только понимал, но и видел глазами вышитого на знамени серебристого рыбодракона Воль-Дер-Мар. Даже падая в воду, он не отпустил Зуйку, а ведьмочка, как и было приказано, ни на секунду не отвела глаз от зависшего в воздухе знамени.

Воль-Дер-Мар видел себя и Зуйку, Кшиштовицкого и Малача, Женуа фон дер Пропста и Шермиллу; он видел многочисленные обломки корабля и хватавшихся за них преподавателей факультета рыболовной магии, видел, как вокруг всех них сужаются живые окружности ифов-кабуфов.

Сверху это напоминало цирковую арену во время представления. То есть за арену и выступающих на ней циркачей можно было принять пятно из обломков корабля и его бывших пассажиров, а шевелящиеся вокруг нее кольца очень походили на заполненные зрителями ряды. Чем дальше от арены, тем ряды были выше, но со всей очевидностью было ясно, что любой зритель мог запустить в циркачей помидором. И со всей очевидностью было ясно, что зрители с минуты на минуту готовились это сделать. Только вместо помидоров они держали в своем арсенале убийственные струи-слезы. Казалось, не хватает одного дирижера, по чьей команде прозвучал бы финальный аккорд этого представления…

Воль-Дер-Мар вдруг поймал себя на том, что относится к происходящему, совершено не ощущая страха. Нет, он не был отстранен от действительности: помимо очень досконального обозрения всего, что творится на поверхности озера, он вовсю работал ногами, чтобы удержаться на плаву; он слышал вокруг крики и всплески; вдыхал запахи мокрого дерева, воды, крови и незнакомой жидкости; чувствовал холод и то, как дрожит в его руках Зуйка; он прекрасно понимал, что и ее, и его самого, и всех-всех отделяют от гибели, возможно, какие-то мгновения. Но именно эту возможность гибели Воль-Дер-Мар отвергал просто как нереальную. Он чувствовал, верил и знал, что если даже когда-нибудь и проиграет сражение и погибнет, то только не сегодня…

От сегодняшнего дня Воль-Дер-Мар ждал другого. Ждал, что вот-вот случится то, ради чего он вообще появился на свет в этом мире.

– Ты чувствуешь? – вдруг спросила его Зуйка. – В воде!

– Да!

Мгновенно нахлынувшее чувство было совершенно необычным. Больше всего оно походило на понимание. Огромное понимание и огромную уверенность в том, что существует могущественная сила, которой ты имеешь способность воспользоваться. И самым поразительным для Воль-Дер-Мара было то, что это необычное чувство подарила ему вода. Вернее, то, что было в воде.

Глазами вышитого на знамени серебристого рыбодракона Воль-Дер-Map вгляделся в глубину, что была под ним самим и Зуйкой, и увидел что-то стремительно поднимающееся из синей бездны к поверхности.

Сотни ифов-кабуфов уже приготовились дать залп, когда из воды с огромным фонтаном брызг высоко в воздух выпрыгнул серебристый рыбодракон. Выпрыгнул так высоко, что оказался на одном уровне с парившим под потолком тумана знаменем. Глаза живого серебристого рыбодракона встретились с такими же глазами на знамени, глазами, которыми смотрел Воль-Дер-Мар.

Между двумя парами глаз возникло перламутровое свечение. И это свечение сразу же притянуло к себе девять перламутровых лучей. Самым коротким был луч, протянувшийся от глаз ведьмы Зуйки. Остальные восемь лучей были почти одинаковой длины, и протянулись они от глаз лекпинки Ксаны и тролля Пуслана, эльфа Мухоола и гоблина Кызля, лекпина Тубуза и вампира Курта, гнома Четвеерга двести второго и лекпина Железяки.

Лучи возникли и в следующее мгновение исчезли, словно впитавшись в неподвижно зависшего в воздухе серебристого рыбодракона. Из серебристого он превратился в перламутрового и еще одно мгновение продолжал висеть так же неподвижно, наливаясь сиянием. Потом встрепенулся всем телом, породив миллион мельчайших сияющих перламутровых брызг, разлетевшихся во все стороны, и стал падать. И пока он падал, отлетевшие от него брызги попали на так и не успевших произвести залп ифов-кабуфов.

На одних брызг попало больше, на других меньше, но попали они на всех до единого. И каждое попадание породило яркие вспышки, слившиеся в одно ярчайшее, ослепительное сияние…

* * *

Когда сияние погасло, серебристый рыбодракон исчез. Исчезли, то есть перестали существовать, и ифы-кабуфы. Вместо них на водной глади осталось лишь множество рыжеватых расплывчатых пятен. Зато на воде появилась небольшая белоснежная льдина, которую сотворил заклинанием мгновенной заморозки Женуа фон дер Пропст и на которую выбрались пассажиры переставшего существовать парусника «Андрэоса».

Льдина, как и полагается любой льдине, пусть и возникшей с помощью магии, была скользкой и холодной. Но на холод никто не обращал внимания, хотя все лежали на льдине в насквозь промокшей одежде. Внимание каждого было сосредоточено на медленно опускающемся знамени с вышитым серебристым рыбодраконом. Знамя опускалось все ниже и ниже, пока не оказалось в поднятой руке лежавшего на спине Воль-Дер-Мара.

И в это время пошел дождь. Он тоже был холодным, наверное, потому что в дождь превращался сам туман.

Зато с каждой упавшей каплей туман все больше истончался и таял. Крупные холодные капли падали на лежавших на льдине людей, эльфов и кота. И кроме звука их падения, не было слышно ничего.

Воль-Дер-Map снял с глаз повязку, и теперь капли стали падать на его закрытые глаза. Потом что-то закрыло его лицо от дождя, и он почувствовал прикосновение к глазам девичьих губ. Зуйка целовала его глаза по очереди, целовала вновь и вновь, целовала, пока не закончился дождь. А когда дождь закончился и Зуйка прекратила поцелуи, Воль-Дер-Мар открыл глаза и увидел высоко над собой синее безоблачное небо.