Остановившись на углу невысокой узорчатой ограды, Сака-Каневск толкнул малоприметную калитку. Она, как и говорил господин Репф, оказалась не запертой, отворилась легко и бесшумно, словно приглашая в сад, из которого выплеснулась волна цветочного аромата. Сака-Каневска даже пошатнуло. Но, наверное, все-таки не от нахлынувшего благовония, а от усталости, и еще от осознания событий, что случились за последние двое суток.

Еще позавчера он был никому не известным младшим редактором «Факультетского вестника», фактически – мальчика на побегушках, а уже сегодня удостоился важнейшей должности на факультете рыболовной магии – главы Коллегии контроля рыболовных соревнований, был назван правой рукой декана, господина Репфа, и кроме того – получил во владение шикарный дом и роскошный сад!

Разве мог мечтать о таком подарке гоблин, родившийся в чахлой хижине среди дурно пахнущих болот! По сравнению с той хижиной даже лачуга на окраине гоблинского квартала в Фалленблеке, где в последнее время обитал Сака-Каневск, казалась дворцом. Что же говорить о владениях господина Воль-Дер-Мара, которые с сегодняшнего дня принадлежали ему!

И пусть для этого журналисту-курьеру пришлось пойти на лжесвидетельство, пусть пришлось вытерпеть жуткую боль и пролить немало своей гоблинской крови, потребовавшейся господину Репфу во время собрания преподавателей факультета, благодаря которой декан многократно усилил магическое воздействие на всех этих профессоришек. Пусть Сака-Каневск фактически превратился в раба колдуна, зато теперь на его плечах была мантия главного судьи, являющаяся отождествлением власти, почета, богатства…

Вообще-то мантию давно пора было скинуть, тем более здесь, где Сака-Каневска никто не мог увидеть. Она и сама по себе была нелегкой, а пропитанная его же кровью, вытекшей из оставленной деканом раны, заметно утяжелилась.

Сака-Каневск таскал на себе мантию весь вечер: сначала отправился в ней в лес, где по поручению господина Репфа срезал молодое осиновое деревце, потом разыскивал декана по всему Фалленблеку, чтобы передать тому обструганный колышек, потом заявился в гоблинский квартал, чтобы все увидели и позавидовали тому, кем он стал и какую одежду теперь носит. Добраться до лачуги за своими нехитрыми пожитками у Сака-Каневска просто не хватило сил.

К дому Воль-Дер-Мара, а теперь – к своему собственному, гоблин подошел, едва переставляя ноги. Срочно требовался отдых. А еще – какая-нибудь еда. К примеру, вон та иссиня-черная слива, одна из таких же крупных слив, свисающих на отяжелевших ветках, или вон тот красно-золотой бархатистый персик, созревший теперь уже на его, Сака-Каневска, дереве…

Едва ли не пуская слюни в предвкушении ощущения во рту сладкой мякоти, он протянул руку, сорвал персик и одновременно услышал хруст и почувствовал боль в мизинце правой ноги. Персик полетел на землю, а вслед за ним и сам Сака-Каневск, схватившийся за поджатую ногу, истошно вопя. Приложившись спиной о бугристый корень, он прикусил язык и теперь уже не вопил, а мычал с закрытым ртом, приподнявшись на локтях, чтобы выяснить причину обрушившейся боли. И, к немалому своему удивлению, увидел только что сорванный и оброненный персик, словно по волнам, плывущий по поверхности травы. Сака-Каневск приподнялся повыше и удивился еще больше: персик оказался зажат в пасти черепашки, которая, задрав голову и косясь на него одним глазом, улепетывала прочь. Пасть черепашки была перемазана чем-то зеленым. Гоблин перевел взгляд на пульсирующую болью ногу и с ужасом обнаружил, что башмак на ней разодран и перепачкан гоблинской кровью, а мизинец – там, где он должен находиться, – отсутствует. На всякий случай он попытался пошевелить пальцем, но от нового всплеска боли потерял сознание.

* * *

– Как думаешь, пришить можно?

– Конечно, можно.

– Пришьешь?

– А мне это надо?

Сака-Каневск чуть-чуть разлепил веки и пока увидел над собой лишь две размытые фигуры.

– А вдруг кровью истечет? – с некоторой долей озабоченности спросил юноша.

– Да ладно тебе выдумывать, – с легким смешком ответила девушка. – Чтобы гоблин помер от такой раны! А вообще-то по заслугам зеленован получил. Нечего было в чужой сад забираться и чужие фрукты воровать. Я слышала, в некоторых землях за одну украденную виноградину руку по самое плечо отрубают…

– Это мой сад, – прошептал Сака-Каневск, приподнимая голову и полностью разлепляя веки. И сразу узнал в склонившейся над ним парочке гоблина Кызля, в отличие от него принадлежавшего к клану высокоболотников, и библиотекаршу Зуйку, которую в настоящее время разыскивала, сбиваясь с ног, вся герптшцогская стража.

– О, очнулся, – прокомментировал Кызль.

– С чего ты взял, что это твой сад? – изумилась Зуйка.

– Это мой сад и мой дом, – сказал Сака-Каневск, глядя на них снизу вверх. – А это мерзкое животное, которое мой мизинчик откусило, я сейчас убью!

– Премилое животное, охраняющее этот сад от воров и откусившее тебя палец, зовут Манюанна Пятая, – пояснил Кызль.

– А охраняет она владения, которые по праву принадлежат господину Воль-Дер-Мару, – добавила Зуйка.

– Нет! – Сака-Каневск предпринял попытку сесть. – По распоряжению декана факультета рыболовной магии, самого господина Репфа, с сегодняшнего дня все эти владения принадлежат мне!

– Так вот оно что! – Слегка косившие глаза ведьмочки сузились в две щелки. – По распоряжению самого господина Репфа? Ну так можешь передать ему привет!

И Зуйка не очень сильно, но точнехонько тюкнула носком своего сапожка в то самое место, где на ноге гоблина был разорван башмак и недавно еще находился мизинец. Сака-Каневск хрюкнул и вновь потерял сознание.

* * *

«Скорее, как можно скорее добраться до стражи, а еще лучше – до самого герптшцога, и рассказать, где прячется эта ведьма-библиотекарша! Они схватят преступницу и бросят в казематы, а я, Сака-Каневск, получу заслуженную награду, большую заслуженную награду…»

– Пи-и-и?

– П.

– Пи-и-пи-и-и!

– П.

Звуки-писки, раздавшиеся где-то над головой Сака-Каневска, прервали его мечты и заставили открыть глаза. Сам он сидел на земле, прислонившись спиной к персиковому дереву, а перед ним зависли в воздухе, махая широко расправленными крыльями, две летучие мыши.

– П! – издала одна из них пронзительный звук и почти вплотную подлетела к лицу гоблина.

– Пи-и-и! – отчаянно запищала вторая и тоже подлетела к Сака-Каневску, да так близко, что крылья захлопали по его щекам.

Даже не пытаясь отмахнуться, гоблин в отчаянии зажмурился, чувствуя вокруг себя колыхание воздуха и слыша непрерывное попискивание. Потом зазвучали обычные голоса:

– X! Х-Ч-Т-Н-Д-М-Е-У. То есть, я говорю – хорошо, что ты не дал мне его укусить, – сказал один.

– Кажется, его до нас уже кто-то укусил, – сказал другой.

Сака-Каневск открыл глаза и увидел лекпина и человека, придерживавшего левой рукой правую.

– Т-Ч-З-Д, Б? – с явно вопросительной интонацией произнес лекпин непонятный набор букв. И, словно спохватившись, задал вопрос уже нормальным языком: – Ты чего здесь делаешь, болезный?

– А где летучие мыши? – вместо ответа поинтересовался Сака-Каневск.

– Точно – больной! – прокомментировал человек, которому как минимум требовалась срочная перевязка окровавленной руки.

– Я не больной! – взвизгнул гоблин. – Я – раненый. В ногу. Меня в моем собственном саду черепаха инвалидом сделала!

– Ты не только в ногу раненный, но еще и в голову, ха-ха, – усмехнулся человек. – Ха! Его, видите ли, собственный сад!

– Да, мой! Мой сад, мои деревья, мои фрукты, моя трава, моя земля…

– В! – вдруг веско прервал его лекпин. – К, У-В-Д! То есть, я говорю: Все! Курт, уходим в дом. Этому болезному кто-то соизволил перевязку сделать, а тебе еще нет. Пойдем, зачем понапрасну кровушку-то проливать.

Человек внимательно оглядел гоблина, после чего согласно кивнул, лекпин, будучи гораздо ниже его, подставил раненому плечо, и они, больше ничего не говоря, повернулись к Сака-Каневску спинами и направились в глубь сада.

– Эй! Эй, куда вы? А как же я? – возопил тот им вслед.

Но лекпин, не оборачиваясь, лишь пренебрежительно отмахнулся.

Через мгновение слегка пошатывающаяся парочка растворилась в начинающих сгущаться сумерках. Сака-Каневск протер глаза, потряс головой и уставился на ногу, отдающую пульсирующей болью. Башмака на ней не было, вместо него вся ступня была обмотана каким-то лопухом и перевязана скрученными в нить травинками.

Что вообще происходит в этом проклятом фруктовом саду, поглоти его черная пучина?! А что можно ожидать увидеть в незнакомом доме? Нет, сейчас, на ночь глядя, лучше убраться отсюда подобру-поздорову!

Опираясь спиной о ствол персикового дерева и помогая себе руками, Сака-Каневск поднялся кое-как на ноги. На покалеченную лучше не наступать. Необходимо было найти какую-нибудь палку, чтобы на нее опираться, но на земле ничего подходящего не наблюдалось. Зато корявый, но с виду прочный сук на ближайшем дереве, не очень высоко торчащий перпендикулярно земле, будто просился, чтобы его сломали и использовали в качестве костыля.

Собравшись с силами и сосредоточившись, гоблин в пять прыжков допрыгал до сучка на одной ноге и в последний момент ухватился за него двумя руками, чтобы не упасть. Теперь нужно было приловчиться, чтобы обломить его у самого ствола, но тут гоблин заметил, что между рук на сучке сидят две стрекозы. Несмотря на сумерки, стрекозы не утратили яркости своей окраски; та, что покрупнее, была ярко-рыжая, что поменьше – небесно-голубая. Стрекозы сидели и, кажется, глядели прямо ему в глаза. А потом разом вспорхнули и исчезли. И тут же, словно выросли из-под земли, перед гоблином появились две абсолютно обнаженные девушки!

Он знал обеих. Высокая и ослепительно красивая – являлась не кем иной, как госпожой Офлой, главным редактором журнала «Всегда своевременная информация», конкурирующего с «Факультетским вестником», в котором он работал вплоть до сегодняшнего дня. Маленькая была той самой лек-пинкой Ксаной. Два дня назад он подглядывал на пляже за ней и за профессором Малачом, а потом по его милости и тот, и другая оказались в казематах герптшцога. Но каким образом госпожа Офла и заключенная Ксана оказались здесь, во фруктовом саду, в это время, да еще в таком виде?!

– Опять подглядываешь, гаденыш, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, сказала лекпинка.

– Негодяй! Еще никто без моего желания не смел безнаказанно увидеть меня голой, – очень похожим тоном произнесла госпожа Офла.

– У меня что – галлюцинации? – пролепетал окончательно отупевший гоблин.

– Вот тебе галлюцинации! – Кулачок Ксаны с размаху врезался в центр гоблинского лица, характерный хруст навел на мысль, что с его носом стало не все в порядке.

– Негодяй! – повторила госпожа Офла, и ее безукоризненной формы ножка впечаталась гоблину в пах.

«И зачем только я пришел в этот фруктовый сад?» – пронеслась в голове Сака-Каневска мысль, прежде чем он в очередной раз потерял сознание…