Центральная, она же ярмарочная, площадь Фалленблека являлась не только средоточием торговли, куда по субботам и воскресеньям стекалась масса народу со всего города и окрестностей, чтобы продать либо приобрести какие-нибудь товары. Время от времени – как в выходные, так и в будни – происходили здесь и иные действа. Такие, как общегородские собрания, сходбища различных народностей, просто встречи каких-либо кланов, а еще… публичные наказания и казни.

Нет, лобного места как такового на ярмарочной площади не существовало. Однако периодически в самом ее центре возводился временный эшафот, где и приводились в исполнение приказы самого герптшцога Ули-Клуна, начиная с позорной порки розгами мелких воришек и заканчивая повешеньем или четвертованием особо опасных преступников.

Эшафот возводили гномы. Работу свою они исполняли добросовестно, сноровисто, привычно. Прогуливаясь по ярмарочной площади в людный день, можно было слегка отвлечься, торгуясь из-за какой-нибудь безделушки, а потом обернуться на стук топоров, перекрывший вдруг общий гул, и увидеть уже готовый помост с возведенными на нем двумя-тремя виселицами.

Обычно вторник не считался днем, когда на ярмарочной площади появлялось много народу. Но только не этот вторник. Потому что помост с двумя виселицами был возведен сноровистыми гномами в центре площади еще до того, как лучи восходящего солнца осветили эту самую площадь. Площадь постепенно начала заполняться народом. Не все знали, что именно должно произойти, но любопытство оставляло за плечами заботы и проблемы, и те, кто занял место поближе к эшафоту, уже ни за что не согласились бы его покинуть, пусть даже исполнения действа пришлось бы ждать не один час. Взобравшийся на эшафот глашатай внес некоторую ясность:

– В полдень! Сегодня ровно в полдень на центральной площади славного города Фалленблек состоится казнь двух кровавых преступников! Все – на центральную площадь! – провозгласил глашатай и двинулся по улице дальше, созывая на казнь.

Толпа заметно увеличилась. Внимание собравшихся у подножия эшафота зевак было приковано к виселицам и к семи или восьми серым воронам, которые сразу после ухода глашатая расселись бок о бок на перекладине одной из них. Судя по репликам, людей больше волновал вопрос – не кого сегодня будут казнить, а почему вороны теснятся на одной виселице, вместо того чтобы свободно рассесться на двух. Возможно, и воронам было небезынтересно знать, почему люди толпятся не по всей окружности, оставляя с одной стороны, между эшафотом и ближайшим к нему зданием, свободное пространство.

Но как раз с этим вопросом людям было все ясно: свободное пространство-коридор, огороженное двумя цепочками троглинов-стражников, предназначалось для беспрепятственного прохода к эшафоту преступников, палача и его помощников. Все хорошо знали, что вот уже много лет осужденных на смерть преступников доставляли к месту казни не по улицам города, где могло произойти все, что угодно, а по подземному ходу, ведущему прямиком из герптшцогской тюрьмы к невысокому зданию, называемому Башней Возмездия. С единственного балкона Башни Возмездия, выходившего на площадь, отдавались окончательные приказы – «Казнить!» либо «Помиловать!». Впрочем, вспомнить что-либо о помиловании мало кто мог даже из самых древних старожилов Фалленблека…

Ближе к полудню ярмарочная площадь оказалась забита до отказа, и у опоздавших не было никакой возможности протиснуться вперед. Правильнее было бы распределить зрителей в определенном порядке, чтобы ближе всех к эшафоту расположились невысокие лекпины и гоблины, за ними – гномы, дальше – люди и эльфы, а в задних рядах – тролли. Но сейчас все стояли вперемежку, и становилось непонятным, что рассчитывали увидеть низкорослики, затесавшиеся где-нибудь в середине толпы.

Зато балкон на Башне Возмездия был виден всем без исключения. И за несколько минут до полудня все увидели, как двери на балкон распахнулись и на обозрение собравшихся предстал герптшцог Ули-Клун собственной персоной. Толпа зашумела приветственными, а возможно, и бранными криками – разобрать было сложно. Сидящие на виселице вороны словно по команде повернули клювы в сторону герптшцога, одна из них каркнула. И на шум толпы, и на карканье Ули-Клун ответил единственным взмахом руки, после чего уселся в угодливо пододвинутое придворным виночерпием Пшенгом роскошное кресло, которое вполне можно было считать и троном.

Несколько кресел попроще, стоявших слева и справа от трона, заняли знатные жители Фалленблека, начиная с главы эльфийской диаспоры господина Лукиина и гнома Дроба и заканчивая главным редактором «Факультетского вестника» господином Алимком и племянницей герптшцога госпожой Офлой. Присутствовал на балконе и новый декан факультета рыболовной магии господин Репф, новый черный плащ которого сильно контрастировал с цветастыми нарядами соседей.

Не успела городская знать рассесться по своим местам, как толпа зашумела с удвоенной силой. Те, кому мешали головы впередистоящих, встали на цыпочки либо принялись подпрыгивать, гоблины, разбившись на пары, ловко вскарабкались на плечи один другому, у лекпинов в руках откуда ни возьмись появились складные деревянные ходули, на которые низкорослики вскарабкались с не меньшей ловкостью, чем зеленый народец. Как бы выкрутились из создавшегося положения гномы, можно было лишь догадываться, потому что на ярмарочной площади бородачей практически не наблюдалось.

Ну а смотрели, или пытались смотреть, жители Фалленблека, и вместе с ними вороны, на то самое свободное пространство – огороженный троглинами-стражниками коридор, в который из открывшихся ворот Башни Возмездия сначала вышел главный герптшцогский палач Боберс, и за ним – четверо его подопечных в сопровождении внушительной охраны.

Высокий, широкий в плечах Боберс был, как всегда на работе, облачен в камзол кирпичного цвета и такую же маску с овальными прорезями для глаз. В руках, окрашенных в ярко-красный цвет, заплечных дел мастер держал огромный топор с блестящим лезвием. Зачем нужен топор, когда предстояла казнь через повешенье, – знал, наверное, только сам Боберс.

Сразу за палачом шли осужденные на смерть преступники, руки и ноги которых были закованы в кандалы. Первым, едва переставляя ноги, брел Эразм Кшиштовицкий. Бледный, с блуждающим взглядом воспаленных от бессонницы глаз, он лишь отдаленно напоминал заносчивого красавца – всегда уверенного в себе и своих поступках декана факультета рыболовной магии. По всему было видно, что за последние дни в душе знаменитого рыболова произошел серьезный надлом, и в настоящий момент он просто не понимал, что происходит.

Следом за бывшим деканом шел профессор юриспруденции того же факультета эльф Малач. В отличие от Кшиштовицкого, плечи профессора были расправлены, голова гордо поднята, цепкий взгляд голубых глаз словно искал кого-то в гомонившей на все лады толпе.

– А ну – кыш! – вдруг очень громко, перекрыв общий гул, крикнул эльф и взмахнул закованными в кандалы руками.

И на площади мгновенно воцарилась тишина. Народ совершенно не понял, на каком основании приговоренный к смерти преступник позволяет себе так вот обращаться к сотням и сотням честных горожан. Зато эльфа прекрасно поняли вороны, теснившиеся на перекладине одной из виселиц.

– Кыш, кому говорю! – снова прикрикнул Малач, и стая птиц с недовольным, а может быть, и с одобрительным или даже сочувствующим карканьем поднялась в воздух и принялась кружить над эшафотом, постепенно расширяя круги, поднимаясь выше и выше и вместе с тем затихая.

По толпе пронесся вздох облегчения, и гомон вновь заполнил ярмарочную площадь. А процессия меж тем приблизилась к эшафоту. Первым, как и положено, на него поднялся главный палач города господин Боберс. Взвешивая в руках увесистый топор, он подошел к одной из виселиц и осмотрел ее снизу доверху. Кое у кого даже возникли мысли, что сейчас палач одним махом срубит под корень это несущее собой смерть сооружение. Но Боберс лишь пнул виселицу носком сапога, затем проделал то же самое со второй виселицей, после чего с громким стуком вонзил топор в помост.

По-видимому, это послужило условным сигналом для его помощников. Двое стражников буквально заволокли на эшафот впавшего в ступор декана, еще двое попытались вести под руки профессора Малача, но тот отпихнул их и взошел на место казни самостоятельно. Как только приговоренные встали у табуреток, на которые им предстояло подняться, чтобы просунуть головы в петли, а стражники – занять места по углам эшафота, на помост вбежал господин Зе-Риид – главный придворный маг герптшцога.

Всем было известно, что осужденные обладают немалыми магическими способностями, и хотя предполагалось, что надетые на них заговоренные кандалы нейтрализуют колдовство, присутствие поблизости мага такого уровня, как Зе-Риид, казалось далеко не лишним.

Тянуть время Зе-Риид не собирался. Обратив взор на балкон Башни Возмездия и дождавшись кивка Ули-Клуна, главный придворный маг начал обвинительную речь:

– Силой закона, которым бескомпромиссно управляет честнейший и справедливейший герптшцог Ули-Клун, вынесено решение о судьбе двух граждан Фалленблека, совершивших ужасные преступления!

По толпе, затихшей, когда Зе-Риид начал говорить, пробежал и вновь стих говорок. Всем было интересно знать, в чем же именно состояли преступления таких известных и до недавнего времени уважаемых граждан, как декан Кшиштовицкий и профессор Малач.

– Первому обвинения предъявляются Эразму Кшиштовицкому – бывшему декану факультета рыболовной магии, – продолжил Зе-Риид. – Эразм Кшиштовицкий обвиняется в применении ритуалов навечно запрещенной ЧЕРНОЙ магии во время проведения рыболовных соревнований второго сентября сего года, которое привело к лишению жизни множества досточтимых граждан. В ходе следствия господин Кшиштовицкий потребовал провести тщательное расследование случившегося, и его превосходительство, – Зе-Риид с поклоном повернулся в сторону балкона, – благосклонно с этим согласились. Однако минувшей ночью господин Кшиштовицкий предпринял коварную попытку побега из тюрьмы, в которую был заключен на время следствия, что бесспорно доказывает вину бывшего декана. Ведь невиновному нет смысла от кого-то убегать и прятаться…

– Это ложь! – звякнул цепями профессор Малач. – Эразм Кшиштовицкий не планировал убегать из тюрьмы. То была исключительно моя инициатива!

– А теперь перейдем к обвинению… – Зе-Риид повысил голос, чтобы перекрыть зародившийся в толпе ропот, – …в адрес профессора юриспруденции господина Малача! Господин Малач обвиняется в разврате, смертоубийстве, попытке побега из тюрьмы и в организации побега из тюрьмы преступников господина Курта и его сообщницы по смертоубийству лекпинки Ксаны!

– Обвинения в разврате и смертоубийстве – ложь! – крикнул эльф и вновь звякнул цепями.

Площадь откликнулась взрывом голосов, среди которых можно было разобрать как и многократно повторяющееся «Ложь!», так и не менее повторяющиеся «Убийца!» и «Развратник!».

Главный придворный маг выдержал паузу, потом поднял левую руку, призывая толпу к спокойствию, и, дождавшись восстановления относительной тишины, продолжил:

– Подобные ужасные преступления должны наказываться своевременно, а значит – быстро и жестоко, то есть лишением жизни посредством четвертования. Но наш справедливый герптшцог Ули-Клун приговаривает бывших знатных жителей Фалленблека к гуманной смерти посредством удушения на виселице!

Последние слова мага утонули в заполнившем площадь шуме. Непонятно было, кому больше верит народ – обвинителю или обвиняемым, одобряет решение герптшцога или осуждает. Эразм Кшиштовицкий всегда был популярен, но многие завидовали ему черной завистью. Профессора Малача знали меньше, но на его стороне была вся многочисленная эльфийская диаспора, за исключением разве что ее главы господина Лукиина, который сидел сейчас по левую руку от Ули-Клуна и молча покусывал губы в ожидании развязки. Выступить в защиту своего соплеменника Лукиин явно не собирался. Хотя в любом случае повлиять на изменение приговора могло разве что чудо.

– Итак, – во всю глотку закричал Зе-Риид, – приговор оглашен! Ваше превосходительство, – маг вновь повернулся к Ули-Клуну, – палач ждет вашего приказа!

Герптшцог Ули-Клун встал с трона-кресла, рука с зажатым в ней белым платком взметнулась вверх. Враз умолкшая толпа втянула в себя воздух, чтобы выдохнуть одновременно с ее падением. И тут в возникшей тишине со стороны примыкающей к площади улицы Дарош послышался требовательный крик:

– Остановите казнь!

Все головы повернулись в сторону главной улицы квартала гномов. И словно в ответ раздался ритмичный бой сразу нескольких барабанов, в котором ветераны минувших сражений без труда узнали наступательный марш воинов-бородачей.

Да, к до отказа заполненной народом центральной площади шествовал внушительный отряд гномов под знаменем самого знатного клана, обосновавшегося в Фалленблеке, клана Ватрангов. Гномы не сформировали полноценный хирд, но шли таким же строем, позволившим без особых усилий рассечь тесную толпу и продолжить движение по направлению к эшафоту.

Хотя марш звучал боевой, гномы не облачились в боевые доспехи, их форма была скорее парадной. И оружие в руках было парадным, хотя, как известно, являлось не менее опасным.

Но не только представители клана Ватрангов решительно раздвигали толпу слегка растерявшихся зевак. В их плотных рядах можно было узнать известного гномьего блеснодела Пименса, и хозяина трактира «Две веселые русалки» Могу-Йогу, за поясом которого очень уместным казался внушительных размеров тесак, и его жену Палну, у которой в руках как бы между прочим вертелась кухонная костедробилка, и родного брата трактирщика Вогу-Йогу с пешней через плечо; был здесь и факультетский лодочник Рожокс, под мышками у которого оказалась зажата парочка обломанных весел, которые в лучшем случае сгодились бы на дрова, но прежде могли бы послужить и в качестве оружия ближнего боя или, попросту говоря, сошли за обыкновенные колья, и студентка факультета рыболовной магии Боба, без всякого оружия поражавшая своими женскими формами…

В самой первой шеренге с не предвещавшим ничего хорошего выражением лица твердо ступал глава клана господин Ватранг Семьдесят четвертый, которого вот уже два дня весь город считал погибшим. Облачен главный Ватранг был в роскошное одеяние метрдотеля ресторана «Золотой шлем герптшцога», в котором его привыкла видеть вся городская знать. Слева и справа от него с не менее хмурым видом шествовали сыновья главы клана, второкурсники факультета рыболовной магии Жэвер и Дэмор.

– Остановите казнь! Да здравствует справедливость! – поочередно выкрикивали они.

Чего-чего, а такого его превосходительство герптшцог Ули-Клун никак не ожидал. Рука с платком так и застыла в воздухе, а единственной мыслью-паникой было: «Это мятеж?! Уж не решили ли коварные гномы захватить власть, свергнув меня с трона?!»

– Приказ! Ваше превосходительство, отдайте приказ на казнь! – услышал Ули-Клун яростный шепот в ухо. Обернувшись, герптшцог увидел раскрасневшегося и всего трясущегося господина Реп-фа.

– Пока не поздно, отдайте приказ казнить преступников! – брызжа слюной, требовал тот.

– Да здравствует справедливость! Остановите казнь! – вновь донеслось с площади.

– Что там происходит? – Герптшцог повернулся к придворному виночерпию, всегда остававшемуся в курсе всех дел, но теперь тоже не на шутку встревоженному, гоблину Пшенгу.

– Да какая разница, что происходит там?! – опередил виночерпия Репф. – Главное – что должно сейчас произойти на эшафоте!!!

– Я так не думаю, – возразил гоблин новоиспеченному декану. И пояснил: – Гномов много, и, по всему, настроены они очень решительно. И верховодит ими тот самый Ватранг Семьдесят четвертый, по обвинению в убийстве которого на эшафот привели очень влиятельного эльфа.

– Так что же мне делать? – нервно поинтересовался Ули-Клун, на всякий случай перекладывая платок в другую руку и убирая его в карман.

– Немедленно с этим разобраться, после чего принять мудрое решение…

Меж тем отряд гномов достиг эшафота. Крепыши Жэвер и Дэмор, словно всю жизнь только этим и занимались, подхватили под локти своего отца и легко забросили на помост, гулко ухнувший под его ногами. Наследников главы клана Ватрангов точно так же подхватили и забросили на помост их товарищи. Остальные гномы стали обступать эшафот, решительно оттесняя остальную публику.

– Это моя территория! – Прогремевший на всю ярмарочную площадь голос принадлежал главному палачу города.

Словно пес, защищающий своих щенков от своры дворняг, Боберс с огромным топором наперевес заслонил спиной приговоренных к смертной казни, приготовившись одним махом смести с эшафота непрошеных гостей. Подскочивший к палачу Зе-Риид замахал руками и закричал, призывая всех успокоиться.

– Я требую прекратить беззаконие! – в свою очередь закричал Ватранг Семьдесят четвертый.

И вдруг, словно отчаявшись, пожилой гном принялся сдергивать с себя одежду, бросая ее под ноги палачу. К общему гулу на площади добавились визги женщин.

– Что вы делаете? – опешил Зе-Риид. – Уважаемый господин Ватранг, прошу вас прекратить действия, столь не подобающие солидному гному.

– Что происходит? – наконец обратился к метрдотелю Ули-Клун, перегнувшийся через перила балкона.

– Ваше превосходительство, – воздел руки Ватранг, оставшийся в исподней рубашке, – у меня есть неоспоримые доказательства, что хотя бы один из приговоренных к смерти не виновен!

– Казнь откладывается! – во всеуслышание объявил герптшцог. – А вы, господин Ватранг, поднимитесь, пожалуйста, в башню и предъявите нам свои доказательства.

* * *

– Прошу меня извинить за столь дерзкий поступок, ваше превосходительство, – говорил герптшцогу через несколько минут Ватранг Семьдесят четвертый, – но я не мог допустить казни и последующего за ней позора на мою бороду.

Они сидели друг напротив друга за большим столом в комнате второго этажа Башни Возмездия, окна которой закрывали шторы, и освещалась она лишь несколькими свечами. По своему обычаю, герптшцог держал в руке рог, наполненный пенистым пивом, сзади него юлил придворный виночерпий

– Вы, ваш клан и, кажется, все гномы Фалленблека прервали столь важное мероприятие, чтобы освободить декана Кшиштовицкого? Который, кстати, сам признал свою вину…

– Отнюдь, ваше превосходительство! Я встал на защиту профессора Малача. Эльфа, которого обвинили в нападении на меня и нанесении мне жутких ран, от которых я якобы скончался!

– Профессора Малача обвиняют не только в этом. – Ули-Клун пригубил пиво, и гоблин Пшенг тут же дополнил в рог пенящегося напитка из кувшина. – Но причиной ареста послужило именно сообщение о вашей… э-э… о ваших смертельных ранах…

– О каких ранах! – Ватранг вскочил и порывисто расстегнул рубашку. – Где вы видите хоть одну царапину?

– Но о драке с эльфом и об… э-э… ее последствиях нам свидетельствовали в тронном зале два гражданина Фалленблека. Не так ли? – Ули-Клун повернулся к виночерпию.

– Совершенно верно, ваше превосходительство, – склонился тот в поклоне. – Это были господа Дроб, преподаватель факультета, и Сака-Каневск – журналист.

– Так приведите обоих сюда! Немедленно!

– Позвольте сообщить, – зашептал Пшенг, – Сака-Каневск был обнаружен ночной стражей в невменяемом состоянии и доставлен в больницу.

– Что с ним?

– Что-то с головой. Господин Репф назначил его главой Коллегии рыболовных соревнований, своей, так сказать, правой рукой, и несчастный журналист, видимо, не выдержал свалившегося на него счастья и тронулся умом.

– А Дроб?

– На балконе, ваше превосходительство…

– Так быстрее зовите его сюда!

Когда бывший председатель Общества трезвости Фалленблека вошел в комнату, на него было жалко смотреть. По лицу струился пот, взгляд затравленно бегал по сторонам, трясущиеся руки не могли найти себе места на объемистом животе…

– Надеюсь, в отличие от гоблина, вы, господин Дроб, не тронулись умом и не выдумали историю, допустим, про драку? – строго поинтересовался герптшцог.

– Позвольте, ваше превосходительство, я кое-что уточню, – вмешался Ватранг Семьдесят четвертый. – Драка с профессором Малачом действительно была. Но спровоцировали ее мы вот с ним, – гном ткнул пальцем в соплеменника и добавил: – Оба мы были в сильном подпитии и вели себя неподобающе уважаемым гномам. Про зеленована я вообще молчу. А вот про себя готов признать, что нанес эльфу тяжелый удар булавой по голове, после чего сам потерял сознание. И больше ни о каких ранах и увечьях знать ничего не знаю.

– Что же это получается? – Ули-Клун обратил суровый взор на Дроба, дрожащие ноги которого подкосились, и он рухнул на колени.

– Оговорили мы эльфа, ваше превосходительство, – едва не рыдая, признался тот. – Это все гоблин Сака-Каневск, это все он придумал. Я пьяный был, а профессор Малач никого не ранил, только синяк мне поставил. Не виноват он, не надо его казнить!

– И оговорили не где-нибудь, а в моем тронном зале! – заскрипел зубами Ули-Клун. – Чтоб ноги твоей там больше не было! И сейчас – вон с моих глаз!

Передав рог с пивом Пшенгу, герптшцог направился на балкон, поманив за собой Ватранга Семьдесят четвертого. Завидев Ули-Клуна и рядом с ним предводителя клана гномов, ничуть не поредевшая толпа на площади отозвалась волной шума, который герптшцог погасил одним движением руки.

– Граждане Фалленблека, – заговорил он. – Мы все едва не стали свидетелями чудовищной ошибки! Дело в том, что в ходе судебного разбирательства в отношении достопочтенного эльфа профессора Малача были предъявлены лжесвидетельства в том, что он лишил жизни не менее достопочтенного гнома господина Ватранга Семьдесят четвертого. Но, к счастью, как вы все видите, господин Ватранг жив и здоров! А посему объявляю свою волю. Снять с профессора Малача все предъявленные обвинения и немедленно освободить!

Площадь облетел вздох, в котором улавливались смешанные чувства радости от того, что справедливость в кои-то веки восторжествовала, и разочарования из-за отмены ожидаемого зрелища. И все-таки радости слышалось больше. Кто-то крикнул: «Да здравствует наш мудрый герптшцог!» – раздались аплодисменты, и вот уже зарукоплескала вся площадь. Ули-Клун благосклонно кивал с балкона своим гражданам.

Повинуясь приказу, главный палач города снял с рук Малача кандалы и, тронув за плечо, кивнул, предлагая покинуть эшафот. Казалось, Боберс немало обрадован, что хотя бы половину своих обязанностей выполнять ему сегодня не придется. Но сохранивший чувство собственного достоинства эльф не спешил подчиниться палачу. Внимательно посмотрев на остававшегося в кандалах декана, затем, словно лучом света прочесав взглядом всю площадь, он громогласно обратился к стоявшему на балконе Башни Возмездия почивавшему на лаврах славы герптшцогу:

– Если невиновен я, значит, обвинения напрасно легли и на моих друзей! И я требую снять эти обвинения с госпожи Ксаны, госпожи Зуйки, господина Курта, но в первую очередь – с господина Эразма Кшиштовицкого!!!

Ули-Клун, не ожидавший столь дерзкого выпада, даже вздрогнул. Вместо слов благодарности в его адрес звучат какие-то требования! Однако гнев, готовый вырваться наружу, в сложившейся ситуации лучше было бы попридержать. И главный придворный маг прекрасно это понял.

– Ваши требования вполне справедливы, господин Малач, – во всеуслышание заявил подскочивший к профессору юриспруденции Зе-Риид. – Но это не касается ВСЕХ ваших друзей!

Маг тоже окинул взглядом всю площадь, будто пытаясь высветить тех самых друзей только что оправданного эльфа. После чего сказал:

– Суд беспристрастен! Но если имеются прямые доказательства невиновности вас, господин Малач, и совершенно справедливо освобожденных из тюрьмы лично вами госпожи Ксаны и господина Курта, то обвинений с госпожи Зуйки никто не снимал! А в отношении Эразма Кшиштовицкого, самолично признавшего свою вину, и так все ясно…

– Ничего не ясно! – вскричал Малач. – Я могу доказать, что Эразм Кшиштовицкии не может быть виновен в случившейся катастрофе! Эразм, почему вы молчите? Скажите же хоть что-нибудь в свое оправдание!

Но бывший декан никак не отреагировал на слова профессора. Никак не реагировал он и на все остальное, происходящее в окружающем мире. Глаза его закрылись, ноги в коленках начали медленно сгибаться, и если бы не подоспевший Боберс, подхвативший его сзади, Эразм Кшиштовицкии так и грохнулся бы на помост,

– Что? Что с ним? Что такое? – вскричало сразу несколько голосов, послышались «ахи» и даже неодобрительные свисты.

Но и на них декан никоим образом не отреагировал. Аккуратно опущенный палачом на помост, Эразм Кшиштовицкии даже не пытался сделать вдох. Склонившиеся над бывшим деканом Боберс, Зе-Риид и Малач увидели, что вместо вдоха он делает лишь один, но очень долгий, нескончаемый выдох. И вместе с этим выдохом из приоткрытого рта Кшиштовицкого тонкой струйкой вытекал дымок странного сине-черного цвета.

– Отравление! – прошептал наиболее искушенный в типичных случаях Зе-Риид. И добавил чуть тише: – И ничего уже нельзя сделать…

– Убийство, – немного громче сказал Малач и по очереди посмотрел в глаза Боберсу и Зе-Рииду. – Убийство при помощи черной магии…

– И что теперь? – растерялся главный придворный маг.

Нашелся главный палач города. Вскочив на ноги и воздев над головой свое ужасающее орудие убийства, Боберс возвестил:

– Он умер! Умер своей смертью! У гражданина города Фалленблек декана факультета рыболовной магии Эразма Кшиштовицкого случился сердечный приступ. Да будет тому свидетелем Светлая вода!