Сидя на траве, пожилой якут покручивал ручку настройки транзистора. Узкие глаза из-под морщинистого, коричневого, будто пропеченного, лба рассеянно наблюдали за безуспешными попытками Виталия Кирия отбиться от гнуса. Гнус нависал в воздухе живыми слоящимися пластами, проникал под противомоскитную сетку и, вопреки всем законам логики, в гибельном упоении кусал обильно политые диметилфталатом руки молодого кандидата наук.

Кирий неумело, по-детски ругался, с завистью поглядывая на якута, к дубленой коже которого гнус, казалось, не проявляет ни малейшего интереса.

Неподалеку два студента — помощники Кирия — пытались втиснуть в рюкзак баллоны аквалангов.

Подходила к концу их почти отшельническая жизнь в глухом углу края. И хотя экспедиция Кирия не нашла здесь того, на что могла рассчитывать, он не испытывал особого разочарования. Напротив, легкое сожаление покалывало сердце, когда биолог думал о том, что пора уходить, что завтра за ними прилетит вертолет.

С пригорка, поросшего тонкими, гнутыми ветром деревьями, где была раскинута палатка, открывался вид на озеро, неширокое, но протянувшееся почти до самого горизонта. Там, где дрожала вдали сизоватая дымка, скалистая гряда преграждала путь воде. Кирий знал, что за грядой — другое, размашистой подковой изогнувшееся озеро, такое же студеное и глубокое. А за ним — еще одно, и еще… С вертолета озера, блестевшие под солнцем, казались драгоценной цепью, оброненной меж лесистых взгорий рассеянным великаном.

В Якутию Кирия и его спутников привело письмо, вернее, несколько писем, поступивших в разное время в Академию наук от местных охотников и пастухов-оленеводов. Письма рассказывали о загадочных следах на берегу одного из лесных озер. Судя по всему, следы принадлежали неизвестному, огромных размеров животному. Были там строки о странном, устрашающем вое, доносившемся от воды по ночам. Об огромных лунках — чертовых окнах, пробивавших ледяной панцирь озера в самые жгучие морозы.

Письма передали в НИИ, где работал Кирий, и он без особого энтузиазма согласился возглавить небольшую экспедицию. Это была уже не первая такая экспедиция и все они кончались одинаково.

Глядя, как скептически посмеивается шеф, давая ему последние наставления перед дорогой, Кирий размышлял о том, что чудища сказочного он, конечно же, не разыщет, зато в Якутии побывает. В самой глухомани лесной…

Сложные приборы, как и предполагал Кирий, оказались для экспедиции лишним грузом. Скорлупа загадочного с треском лопалась на глазах теряющих энтузиазм исследователей, обнажая ничем не примечательное нутро обычных природных явлений. О них-то и рассказывал Кирий бесстрастному пастуху-якуту, отбиваясь от гнуса и пытаясь закончить хотя бы вчерне нехитрый отчет.

Десятки погружений в ледяную прозрачную воду ничего не дали. Лишь редкие стаи рыб пронизывали ее изумрудно мерцающую толщу. Правда, озеро оказалось неожиданно глубоким, но, судя по всему, и эта недоступная, скрытая в зеленоватой тьме глубина не хранила ничего, кроме одиноких пучков водорослей да скупых россыпей обкатанных водою камней.

Устрашающий вой заставил их поволноваться в одну ветреную ночь, но утром ему нашли объяснение. Протяжный трубный звук шел от источенных временем, нависших над водою скал. Ветер с размаху залетал в широкие устья похожих на крученые морские раковины сквозных отверстий и, проносясь сквозь них, вырывался наружу, словно из басовитого геликона. Чтобы скалы запели, пояснил Кирий, должен дуть сильный северный ветер.

Якут слушал молчаливо.

Со дна озера, питая его, били бесчисленные невидимые ключи. Экспедиция скоро выяснила, что некоторые из них относятся к термальным. Именно их горячие струи, доходя зимой до поверхности, размывали лед, образуя чертовы окна.

А со следами курьез вышел. Как-то на рассвете действительно обнаружились следы. Словно невиданный слон с массивными и к тому же когтистыми ногами пятнал пологий берег неуклюжими вмятинами. Неясная тревожная надежда затеплилась в душе Кирия, покуда не проснулся однажды от истошного детского вопля. Этот самый сидящий сейчас напротив ученого якут безжалостно припечатывал широкую ладонь к филейным частям внука. К рукам и ногам мальчишки были привязаны круглые обрезки коры…

— Такие вот дела, — приканчивая, наконец, злополучный отчет, подытожил кандидат. — Нет у вас здесь никакого чудища озерного. Жаль, конечно, но… Мы собрали бесспорные, вполне научные подтверждения.

И кандидат соединил скрепкой густо исписанные листки в жирных пятнах диметилфталата.

Якут кивнул. Из транзистора лились, рассыпаясь в воздухе невидимой серебристой пылью, электронные аккорды ансамбля «Зодиак».

— Ветер поднимается, — проговорил медленно якут, глядя падающее в красных сумерках солнце. — Холодный ветер. Опять дракон кричать будет.

— Да не дракон, — отозвался терпеливо Кирий. — Я же объяснял, скалы…

— Aгa! — кивнул якут. — Складно объяснил, хорошо. Наука! — после паузы с уважением произнес он. — Я вот не видел никакого дракона. И отец мой не видел. А вот дед, говорят, видел. Дракон редко со дна поднимается.

— Легенда! — сказал кандидат. И, вздохнув, тряхнул пачкой листов: — А это — аргументы, доказательства, понимаешь? Очевидные. Неопровержимые. Научные.

— Ясно! — сказал якут, поднимаясь. — Я к оленям пойду. Они волнуются, когда дракон… — взглянув виновато на Кирия, поправился, — когда скалы кричат.

И ушел, унося в густеющие лесные сумерки неземную мелодию «Зодиака».

Кирий, задумавшись, глядел ему вслед.

Тихий звук долетел от воды — словно запела протяжно невидимая в скалах труба, жалобно и тревожно спросила о чем-то.

Кирий вздрогнул и тут же отругал себя за это.

«Однако… — подумал он. — Понятно, откуда взялись эти легенды про дракона. Если мне не по себе от этого воя, то что должны были чувствовать предки этого пастуха…»

Ветер налетал резкими порывами. Озеро внизу темнело, было слышно, как частые мелкие волны с шорохом потухают в прибрежном песке.

Виталий Кирий вспомнил о том, что ожидает его дома. Попытался представить, чем будет заниматься, лица коллег… За последние месяцы он отвык от суматошной, нервной столичной жизни. В этой жизни не все складывалось так, как ему хотелось — ее непредсказуемое течение со всплесками страстей, ошибок, неудач разительно отличалось от логической выверенности глубоко чтимых им научных теорий.

Кирий вдруг осознал, что не прочь остаться в здешней почти отрезанной от цивилизованного мира глуши еще хотя бы на месяц. Несмотря на гнус. Несмотря на твердую убежденность, что мифического зверя нет и быть не может.

Поежившись от холода, он встал, поднял капюшон штормовки и пошел к палатке.

Густой, тяжелый, отдающий какой-то дремучей силой вой заставил его обернуться. Кирий застыл.

Неподалеку от берега вскипала, разрываемая гигантской тушей, черная вода. Крупная граненая чешуя тускло засверкала в последних лучах. На берег, тяжело покачивая зеленоватыми блестящими боками, выходил дракон.

Небольшая голова в причудливых костяных наростах на неправдоподобно вытянутой шее поднялась и медленно повернулась. Полуприкрытые мутноватой пленкой огромные глаза равнодушно, словно из невыразимо далекой дали глядели на человека.

Неподвижными изваяниями замерли у палатки студенты.

Дракон качнул головой, словно потянулся к почти невидимому светилу, и по барабанным перепонкам людей снова ударил густой и протяжный, как тягостное воспоминание, трубный глас.

Из бесчувственных пальцев Кирия выхватило забытый отчет. И на студеном ветру замелькали, взлетая, трепеща и падая, словно крылья диковинных, взбесившихся голубей, белые листки с очевидными, неопровержимыми, бесспорными доказательствами…