В нижнем баре Дома кино было уютно и прохладно. Кондиционер работал вовсю, народу почти не было. Оставалась неделя до закрытия сезона Дома кинематографистов. Все звезды, критики и остальная околокиношная публика разъехались в отпуска и по многочисленным фестивалям. И посему был занят только один столик.

За ним, попивая «Гжелку», тихонько переговаривались Былицкий, Вихрович, Мокеенко и Богачева. Звучала негромкая музыка, и лишь из соседней бильярдной доносились стук шаров и дружный хохот игроков. Изредка оттуда вываливался секс-символ семидесятых красавец Мельницкий и, хлопнув очередную рюмку водки, возвращался обратно.

— Ну где же эта зараза? — ерзала на стуле Богачева. — Уже на полчаса опаздывает.

Компания поджидала Лизку Чикину. У Мокеенко была с ней договоренность о встрече. Узнав об этом, подъехали и все остальные. Им не терпелось узнать, как обстоят Лизкины дела с судом, и выяснить, в курсе ли она, что случилось в агентстве. Сами они толком ничего не знали, расползающиеся слухи не давали им покоя. Все, что им удалось вытрясти из секретарши Катьки, сводилось к одному — у «мадам» пропал муж, и она уже пятые сутки ничего о нем не знает.

— А так ей и надо! — ни с того ни с сего ляпнула Богачева.

Несмотря на то что она минуту назад недобрым словом вспоминала Лизку, все сразу поняли, что речь идет о Ревенко.

— Да хоть бы лопнула она! — как-то по-бабьи взвизгнул Вихрович и налил себе еще водки. Прежде чем выпить, добавил: — Будет и на нашей улице праздник! Может, от инфаркта сдохнет, корова жирная. И правильно сделал Воронов, что бросил ее!

Все выпили. Мокеенко, доселе молчавший, обвел своих товарищей захмелевшим взглядом и резонно спросил:

— А кто сказал, что он ее бросил? Может, и не бросил вовсе. Может, случилось что… А? — соображал Мокеенко очень туго, но, как ни парадоксально, всегда умудрялся делать правильные выводы. — Может, там криминал какой?..

Все молча уставились на него. До этого момента подобный расклад не приходил им в головы. Они не могли понять, как до такой простой мысли додумались не они, а Мокеенко — заторможенный верзила с несколько дебильным выражением лица.

Он вообще был какой-то странный, этот Мокеенко. Когда он поступал во ВГИК, именно это сочетание огромной физической силы и детской непосредственности убедило педагогов, что перед ними — гениальный комик. Снимать в кино его начали еще на втором курсе института, завалив ролями деревенских простаков. У режиссеров он был нарасхват, и до сих пор у него практически не было простоев.

По совету своего однокурсника Былицкого четыре года назад он связался с актерским агентством «Атлантида» и поначалу был очень даже доволен. Мама Люба, как он называл Любовь Николаевну Ревенко, моментально подняла его гонорары вдвое, и даже за вычетом процентов агентству он стал получать гораздо больше прежнего. К тому же мама Люба вела очень мудрую политику, не разрешала сниматься где попало и выбирала для него самые выгодные роли, превратив его из откровенного дурака в добродушного героя.

Но через год он совершил непоправимую глупость — за спиной агентства по-тихому связался с хохлами на студии Довженко. Зачем он это сделал, он до сих пор так и не понял сам. Скорее всего прельстился ролью благородного красавца, так ему несвойственной, и количеством серий.

Ревенко сразу же прознала о его «шалости» и не простила. Сделав вид, что ей ничего не известно, она даже позволила ему подписать с хохлами договор и сняться в первой серии. А затем подала в суд и выкатила неустойку за якобы сорванные им неизвестно откуда взявшиеся три контракта. И вот уже три года он горбатился на нее, снимаясь в хвост и в гриву практически бесплатно. Восемьдесят процентов его гонораров уходили в агентство, а оставшиеся двадцать не позволяли умереть голодной смертью. По подсчетам самого Мокеенко, ему оставалось сняться еще как минимум в двух картинах, чтобы окончательно освободиться из железных объятий мамы Любы.

В подобной же ситуации оказалась и остальная троица. Полегче было только Вихровичу. Его сиятельный любовник, занимавший крупный пост в Министерстве юстиции, обещал в ближайшее время перевести Ревенко сумму его долга. И только у Былицкого и Богачевой не было никаких перспектив выскочить из кабалы в ближайшие два, а то и три года.

— Это что же, ребята, выходит, агентству скоро кранты? «Атлантида» потонула? Так не будем же скрывать своей радости! Давайте бякнем! — Былицкий распечатал новую бутылку «Гжелки» и разлил по стаканам.

Все четверо, возбужденные перспективой скорого конца, браво чокнулись и с удовольствием выпили.

— За что пьем? И почему без меня?

В своем порыве они не заметили появления той, которую так долго ждали.

Лиза швырнула рюкзачок на пол и подсела к компании.

— Здорово, коза! Ты чего это сегодня такая страшная? — пьяно загоготал Былицкий.

Такие шутки были у него в ходу и очень ему нравились. Но Лиза, обычно ярко накрашенная и пестро одетая, сегодня и впрямь выглядела какой-то поникшей и бесцветной.

— Да это у нее критические дни! — подхватила набравшаяся Богачева.

— Вот дура, — обиделась Лиза.

— Лизок, ну их к черту, ты прелестна. Само совершенство! Мадонна моя! — слащаво расплылся Вихрович.

Мокеенко, как обычно, молчал. Он принес Лизе чистый стакан, плеснул в него водки и так же молча поставил перед ней.

— Мокеенко, миленький, спасибо. Я пошутила, я ведь за рулем. Принеси лучше сока.

— Ну, рассказывай, мать твою, что там у тебя, — не унимался Былицкий.

Все они, конечно же, Лизу жалели, и от осознания, что их несчастного полку прибыло, отнеслись к ней, как к родной.

— Фигня у меня. Полная. — Из левого Лизиного глаза выкатилась слеза. Она решительно отодвинула сок и выпила водки.

— Ой, Лизок, ну не надо, не реви, — расстроилась Богачева. — Прости меня, я не хотела тебя обидеть. Это я сдуру. Хочешь, станцую?

— Отстань, — отвернулась от нее Лиза. Но Богачева обняла ее за тонкую талию и звонко чмокнула подругу по несчастью в щеку.

— Образуется все. — Богачева плеснула ей еще водки. — Вот увидишь, само устроится. В конце концов, у самой Одноробовой снимаешься. Что за роль-то? Расскажи!

И тут Чикину прорвало, она залилась слезами. Всхлипывая, она пыталась что-то сказать, но губы тряслись, она захлебывалась в рыданиях и никак не могла собраться. Вихрович треснул ее по спине, Лиза закашлялась и выдавила из себя одно слово:

— Говно…

— Это оно, конечно, — резонно подвел итог молчун Мокеенко, и вся компашка покатилась со смеху.

Лиза тоже улыбнулась сквозь непросохшие слезы, глотнула еще водки и как-то успокоилась.

— Да какая, на фиг, роль! Вы что же думаете, Одноробова против Ревенко попрет? Да она уже две мои сцены пересняла с Войновской. А Петров, сволочь такая, иск подготовил, на следующей неделе в суд передает.

— Вот это да!.. — присвистнул Былицкий. — Слушай, так если ты теперь не снимаешься, сходи к мамане, скажи, что сама передумала, что извиняешься и все такое. Может, она и не станет ничего делать?

— Да уж конечно. Мамане сейчас только Лизкой и заниматься! — криво улыбнулся Вихрович. — А то у нее своего геморроя нет.

— Ой, Вихрович! Ну вечно ты про жопу! — так и прыснула Богачева.

Мельницкий, оказавшийся у стойки бара, немедленно повернулся к ним и ласково посмотрел на Вихровича. Тот зарделся:

— Ну вас, дураки. Я же серьезно…

— Стойте, — оборвал всеобщее веселье Мокеенко. — А ведь он прав. Пока она занимается поисками своего ненаглядного, ей действительно не до Лизки. Надо к Петрову как-то подъехать, пусть он помурыжит это дело. А там, глядишь, и всему конец.

— Точно, — легко согласилась Богачева, — расплата не за горами.

И все опять выпили.

Кроме Лизы. Она никак не могла уловить, о чем они говорят, что это за конец, и какая такая расплата, и при чем здесь какой-то ненаглядный. Она уже две недели не появлялась в агентстве, и поэтому цепь событий ускользала от нее.

— Ребята, выходит, она ничего не знает, — сообразил Былицкий.

Он закурил и придвинулся к Лизе.

— Слушай, мать, и делай выводы. У Ревенко муж исчез. Уже пятый день. И никто о нем ничего не знает. Мадам, как ты понимаешь, не в себе. Она сейчас ничем не занимается — ни контрактами, ни финансами, даже встречу с французами отменила. Все приостановлено. Понимаешь? Все заморожено. А про тебя она наверняка и думать забыла. Сечешь? Лови момент. Ты и правда дуй к Петрову и договаривайся с ним, на лапу ему дай, старикан возьмет, не побрезгует. Оттяни это дело.

От всего услышанного у Лизы закружилась голова. Она и впрямь выпала из жизни, если событие такого масштаба прошло мимо нее. Это настолько все меняло… Появилась реальная возможность действовать и как-то защитить себя.

И тут выступил Мокеенко, по своей привычке обдав всех ушатом холодной воды:

— А ну как он найдется? Или уже нашелся? Что тогда?

Но Лиза уже неслась впереди паровоза. У нее возник план.

— Жвачку дайте!

— Эй, ты куда? — протягивая ей пластинку, вскинулась Богачева.

Но Лиза, не ответив, подхватила свой рюкзачок и выбежала из бара.

— Ребята, мы ее теряем! — констатировал Былицкий. — Срочно дефибриллятор!

— Только не в мою смену! — взвизгнул Вихрович, и вся компашка покатилась со смеху.