Телеграмма

СИГМЫ 99/287 12 05 1347 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ ПРОШУ ВАШЕГО РАЗРЕШЕНИЯ ПРИЛЕТЕТЬ СОВЕТОМ ЛИЧНОМУ ДЕЛУ ОЧЕНЬ. ВАЖНО ЗАРАНЕЕ БЛАГОДАРЕН = КОШКИН

Телеграмма

СТАНЦИИ 46/077 04 05 1824 СИГМА КОШКИНУ ВАЛЯЙТЕ = ЮРКОВ

Телеграмма

СИГМЫ 101/314 09 05 2110 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ БОЛЬШОЕ СПАСИБО ТЧК ВЫЛЕТАЮ ПЕРВОЙ РАКЕТОЙ = КОШКИН

 

Рассказывает Юрков

Он явился, когда пора было уже ложиться спать. Надя была недовольна. Я тоже не испытывал восторга. Я понятия не имел, зачем мог понадобиться какому-то не известному мне Кошкину.

Зазвонил телефон внутренней связи, я снял трубку, и привычный голос робота, дежурившего у входного шлюза станции, сказал:

- К вам гость.

- К нам гость,- со вздохом повторил я Наде.

- Хорошо,- ответила моя жена обреченно.- Надеюсь, я не нужна? Если будешь угощать, продукты в холодильнике.

Как раз в этот момент раздался стук в дверь.

- Да,- сказал я,- входите, пожалуйста.

Дверь медленно раскрылась, и он нерешительно шагнул в наш отсек. Посмотрел на нас, потупился и так и встал около двери, глядя в пол.

- Добрый вечер,-произнес он едва слышно.- Я Кошкин.

Мы смотрели на него во все глаза. На Луне не часто встретишь такого.

Первой пришла в себя Надя. Сказала:

- Здрасьте…

Я подошел поближе и сначала закрыл дверь позади Кошкина: сам он, по всему судя, делать этого не собирался. Потом я протянул ему руку. Пожатие было слабым и неуверенным.

- Коля,- пробормотал он.

- Садитесь,- пригласил я.

Он присел на краешек стула и поставил портфель рядом с собой. Можно было подумать, что он в космопорту и объявили задержку рейса. Мы с Надей так и продолжали стоять, разглядывая гостя. Изредка Коля Кошкин поднимал глаза и коротко, робко на нас поглядывал из-за толстых стекол своих очков. Глаза за стеклами казались очень выпуклыми. Ясно было, что обладатель их проводил время за чтением .книг. Выражение глаз было грустное, какое-то отчаявшееся. Ниже глаз набрякли мешки, а щеки были такие бледные, что сравнить их цвет можно только с цветом бумаги из архива нашей ЭВМ. Волосы, сразу было видно, не мешало бы помыть, бороду - расчесать и подстричь, а рубашку под довольно-таки мятой курткой не мешало бы застегнуть как следует: казалось, пуговицы и петли перепутаны, как у клоуна в детской телевизионной передаче. Словом, было на что посмотреть.

- У меня к вам дело,- забормотал он опять.- Важное. Очень.

- Да-да, я понял,- сказал я, прикидывая, что с ним делать.- Слушаю вас.

- Вы это, садитесь,- пригласил он.

Я, признаться, чуть было не сказал: «Спасибо». Надя прыснула. Ситуация становилась все более интересной.

Что ж, мы воспользовались предложением Кошкина. Он вскинул глаза, убедился, что мы сели, и забубнил снова. На этот раз он прямо приступил к делу.

- У меня, видите ли, исчезла жена,- сказал он просто, безо всяких там церемоний.

Хорошо еще, что мы сидели на диване! Надя откинулась на подушки. Я посмотрел на нее - она едва сдерживалась, чтобы не захохотать. Я понял, что принимать гостя мы будем вдвоем.

Он между тем посмотрел на Надю с удивлением. И добавил:

- Вот уже четвертый день!

На минуту Наде удалось сделать серьезное лицо. Но едва Кошкин опять опустил глаза, она не выдержала и засмеялась.

- Ну, Юрков! - сказала она сквозь смех.- Вот уж не думала, что ты специалист по беглым женам…

Кошкин снова посмотрел на Надю. В глазах его был укор. Это был такой укор, что Надежда начала оправдываться:

- Нет, правда, послушайте… Кошкин… Я-то ведь всегда считала, что Юрков - физик. А?

Тут Кошкин улыбнулся. У меня отлегло от сердца. Всякие, знаете, бывают визитеры. Нет, Кошкин, вроде, был в своем уме.

- В том-то и дело,- сказал он.- И моя Маша - тоже.

- Это, конечно, аргумент! - расхохоталась Надежда.- Ну, знаете, вы с вашим делом… Как бы это сказать…

Кошкин опять улыбнулся. Это следовало оценить по достоинству: он улыбался, хотя ему, видно, было не до улыбок. Он держался молодцом, ничего не скажешь. Мы ждали.

- Понимаете, жена мне о вас говорила. Когда рассказывала о своей работе. Я, конечно, ничего в ее делах не понимаю. Я, знаете ли, историк. В четверг она говорила о каком-то эксперименте и о возможных опасностях. Когда я забеспокоился, она мне ответила, что все будет в порядке, что она использует научные труды ваши и еще чьи-то, никак не могу вспомнить.

- Фревиля? - подсказал я наугад.

- Точно. Он как-то был у нас в гостях, прилетал к Маше по делам. С женой.

Фревиль - старый мой друг со студенческих времен. Мы познакомились в интернациональном строительном отряде на обратной стороне Луны (море Москвы, залив Астронавтов). Потом работали по одной тематике, сделали несколько совместных работ. Теперь он - крупнейший теоретик в отделе, расположенном примерно в двух тысячах километров от нашей Станции. Его лаборатория делает роботов, которые на Луне нарасхват.

- Так,- сказал я,- ну и что же?

- Разговор этот был, значит, в четверг, а в пятницу утром Маша улетела в командировку на Землю. И, представьте, исчезла. Вот я и решил обратиться к вам. Может, вы знаете, где она по этим делам может быть.

- Вы не обращались в дирекцию, в Службу безопасности?

- Нет,- замялся Кошкин,- как-то неловко… Да и Маша была бы недовольна, что я переполох поднял. Я думал, думал и решил попросить вас…

- А почему, скажем, не Фревиля?

Кошкин смутился.

- Ракета в Отдел будет только завтра. А к вам была сегодня… Я бы до завтра не дотерпел.

- Ладно, мужики,- сказала Надя, поднимаясь с дивана.- С вами все ясно. Пойду-ка я готовить всем нам ужин. Ночевать, Коля, вы будете у нас. А пока я вожусь на кухне, вы тут обсудите Колины проблемы.

Надя вышла, а я принялся ходить из угла в угол. Я понятия не имел, как приступить к делу. Но помочь-то надо было. Коля Кошкин сидел и терпеливо ждал. Я решил начать с самого простого.

- Хорошо, Коля, расскажите, как это произошло.

- Пожалуйста,- с готовностью ответил Кошкин.- Утром, значит, я проспал, иду, это самое, умыться и вижу на столе записку от жены: «Улетаю на Землю. Завтра вернусь, обед в холодильнике. Если задержусь, не беспокойся. Целую». Вот и все. И четвертый день ее нет.

- Записка у вас с собой?

- Да, вот она.

Кошкин протянул мне листок бумаги. Я развернул его и перечитал дважды.

- Коля, а тут вот еще приписано: «В случае чего, воспользуйся столовкой».

- Да, я забыл. Прошу прощения.

- Выходит, она все-таки предполагала, что может задержаться?

- В этом нет ничего особенного. Видите ли, она очень увлечена своей работой. Но если бы задержалась, то, может, только на день-два. И обязательно дала бы мне с Земли знать об этом.

- Понятно.

- Она прямо вся в работе,- продолжал Кошкин.- Часто остается в своей лаборатории по вечерам. Бывает, я сижу один дома, сижу, а потом отправляюсь к ней. К сожалению, я не могу ей помочь. Просто потолкаюсь там у нее, а потом мы вместе идем домой.

- Похоже, семья у вас прекрасная.

- Да! - горячо сказал Кошкин.- Кажется, мы не поссорились ни разу.

Я еще походил из угла в угол.

- Простите, Коля, я все-таки задам вам несколько нескромных и банальных вопросов.

- Пожалуйста, пожалуйста!

- Может быть, ваша жена куда-то собиралась в последнее время? Кроме этой командировки на Землю. Припомните, не обмолвилась ли она о чем-нибудь в этом роде.

- Нет. Точно вам говорю, что нет.

- Не происходило ли в вашей семье каких-то чрезвычайных событий?

- Абсолютно нет.

- Тогда, может, наоборот, жизнь текла слишком однообразно? Не могла ваша жена попросту заскучать?

- Не думаю… Она говорила, и часто, что ей очень нравится такая жизнь, что только такая жизнь дает ей возможность много работать.

Я еще перебрал в голове возможные варианты и понял, что превращаюсь в самого настоящего детектива. Но что ж делать!

- Припомните, Коля, хорошенько. Не задумывалась ли ваша жена в последнее время как-нибудь так, вдруг, скажем, посреди разговора?

- Нет, говорю вам, ничего особенного не было.

- А о чем вы говорили больше всего в последние дни?

- Вы можете не поверить, но в основном мы говорим о работе. Она рассказывает, как у нее идут дела, ну, разумеется, в общих чертах, я ведь ничего там не смыслю. Я рассказываю ей про свои, она всегда слушает с удовольствием и говорит, что это заменяет ей чтение книг.

- А вечером, перед исчезновением вашей жены?

- Мы говорили о моей монографии. Я как раз месяц тому назад закончил первый вариант, а на прошлой неделе получил с Земли протокол обсуждения.

- Замечаний хватает? - спросил я автоматически, хотя это, конечно, не имело отношения к делу.

Кошкин вздохнул:

- Порядочно…

Я кивнул. Обычная история.

- Не огорчайтесь, Коля, так всегда с первым вариантом.

- Да я знаю! Работы по этим замечаниям много, но я оптимист. И потом,- он улыбнулся и расцвел,- моя Маша тоже говорит, это ничего.

Я взглянул на него. Прямо черт-те что было написано у него на лице. Во всяком случае, ясно: он влюблен в свою жену, они - отличная пара… Я обернулся к двери. Где там, кстати, Надежда, скоро ли будет ужин? Мои вопросы к Кошкину катастрофически иссякали.

- Хорошо,- сказал я, хотя ничего хорошего пока не было.- Но, может, у вас есть какие-нибудь предположения?

- Никаких.- Кошкин пожал плечами.

- Ну хоть что-нибудь, приходило вам в голову?

- Нет…

- Как вы спите? - спросил я, приходя в отчаяние.

Кошкин понял.

- Эти ночи,- проговорил он тихо,- я не спал вовсе. Не знал, что предпринять. Мне очень не хотелось, чтобы кто-нибудь понял, что она исчезла, и я даже не знаю, куда. Все прислушивался, не пришла ли она. И думал.

- Думал,- повторил я.- И до чего же вы додумались?

- Ни до чего,- ответил Кошкин и повесил голову.

Наконец вошла Надежда, катя перед собой столик на колесиках, последнее наше приобретение, которым она очень гордилась. Я глянул на столик и понял: Кошкину будет у нас хорошо. Ясно, что его беды растрогали Надю. Чего только не лежало на столике! Вершиной щедрости была картошка, которую только недавно и понемногу начала выращивать наша теплица. Натуральные и синтетические продукты были разложены, как для дипломатического приема. В том, что это не только красиво, но еще и вкусно, сомневаться не приходилось,

Надя - замечательная хозяйка. Я стоял посреди отсека и радовался всему: и доброму сердцу своей жены, и картошке, и, признаться, еще и тому, что можно хоть ненадолго оставить тему, в которой не намечалось никакого просвета.

Некоторое время мы сосредоточенно ели. Кошкин, похоже, почувствовал себя посвободнее.

- Берите, берите еще,- приговаривала Надя специально для него.

Судя по его аппетиту, он не только не спал эти четверо суток, но и не ел. Некому было заботиться о Коле Кошкине.

- Снимите куртку,- посоветовал я.- Вам будет свободнее.

- А вы не возражаете? - обратился Кошкин к Наде, продемонстрировав тем самым свои хорошие манеры.

- Нисколько,- разрешила Надежда.- И отодвиньте от себя портфель, он вам мешает.

Кошкин снял куртку, но портфель не отодвинул. Он все время сидел так, чтобы портфель касался его ноги. Надя незаметно подмигнула мне. Я уже хотел спросить у Кошкина, не фамильные ли драгоценности там у него. Но сообразил, что там, конечно, монография. С чем еще не мог Кошкин расстаться ни на минуту?

- Чай или кофе? - спросила Надя, когда на столике были уже только пустые тарелки.

- Вы представляете,- сказал Кошкин, порядком осоловевший от еды,- моя жена пьет кофе, только кофе, и без конца, целыми днями! А я, признаться, больше люблю чай…

- Значит, будем пить чай,- заключила Надежда.

После первой чашки я спросил:

- Коля, о чем ваша монография?

- О! - сразу оживился он.- Я занимаюсь историей Сибири.

- Какой век? - спросила Надежда,

- Девятнадцатый.

- Интересно!

- Да, вы понимаете,- завелся Кошкин, почуяв в Надежде благодарную слушательницу,- потрясающая эпоха, и такие люди…

- Но позвольте,- попробовал я охладить их,-вам не кажется это чуть-чуть странным: заниматься на Луне историей Сибири!

- А что мне было делать? - ответил Кошкин.- Жена получила приглашение на работу в Сигму, не могла же она отказаться! Конечно, на Земле я чувствовал себя получше: библиотеки, коллеги. Но руководство Сигмы пошло мне навстречу! Мою тему даже включили в план.

- План - это хорошо…- согласился я. Кошкин мне нравился.- Ну а как с материалами, вам. ведь нужно уйму материалов? И сейчас будут нужны наверняка новые, для доработки монографии.

- Ничего, мы это наладили. Все нормально! У нас договоренность с библиотекой Сибирского отделения Академии наук, с московскими библиотеками, микрофильмы и даже книги я получаю космопочтой. Это все в порядке.

- Ну, тогда - конечно. Вопросов нет.

- Трудности в другом! - горячо воскликнул Кошкин*

- В чем же?

- Да в том, что многие материалы взять вовсе негде. Тобольский архив в свое время сгорел, Енисейский архив затопило…

- Остается только посочувствовать вам, Коля,- сказал я.

- И что же, никакого выхода нет? - спросила Надежда.

- Выход был бы в иркутских библиотеках,- вздохнул Кошкин.- Но там, черт возьми, тоже были большие пожары!

- Так что же вы собираетесь делать? - поинтересовался я.

- Может быть, что-то, все-таки, можно раздобыть?- спросила Надя.

Кошкин развел руками.

- Вот мы с женой обсуждали это, обсуждали…

Он невесело вздохнул.

Чтобы как-то отвлечь его, Надя еще налила ему чаю.

- Вот спасибо,- поблагодарил Кошкин.- Я так по чаю соскучился.

- Пейте на здоровье,- сказала Надя.

- Скажите, а чай у вас тут, на Станции, натуральный? Впрочем, простите, я, кажется, не то говорю…

- Почему, дело житейское,- ответила Надежда.- Нет, Коля, чай у нас на Станции, как и кофе, синтетический.

- Вот и на Сигме тоже! Моя жена этим очень огорчена. Это, она считает, единственный отрицательный момент на Луне.

Он, видимо, не мог ни минуты не говорить про свою жену.

- Послушайте, Коля,- сказала Надежда, подождав, пока он допьет вторую чашку.- Теперь давайте на боковую. Уже поздно. Вы устали после перелета, не возражайте. Завтра вместе с Юрковым вернетесь к вашим проблемам. Утро вечера мудренее. Пойдемте-ка, я вас провожу в ваш отсек.

К моему удивлению, Кошкин послушно встал и пошел за Надей. Портфель он, разумеется, взял с собой. Впрочем, там, кроме монографии, были, возможно, пижама и зубная щетка. Я едва успел пожелать Кошкину спокойной ночи.

Когда минут через десять я вошел в нашу спальню, Надя сидела в постели.

- Я дала ему шампунь и ножницы,- доложила она.- И снотворное.

- Отлично,-сказал я.

Минуту постоял на пороге, глядя на жену. Я любил смотреть на нее, когда она сидела вот так в постели перед сном. Полотняная ночная рубашка. Волосы собраны на ночь в нетугую косу. Никакой косметики уже, только тонкий слой крема на лице. Надя посмотрела на меня снизу вверх, чуть исподлобья. Глаза у нее блестели, она улыбалась.

- Кошкин твой,- сказала она,- просто чудо.

Я кивнул.

Надя помолчала, глядя перед собой.

- Как ты думаешь,- спросила она тихо,- что могло случиться с его женой?

Я провел рукой по Надиным волосам. Голова у нее маленькая и теплая.

- Не знаю… Не представляю себе.

- Приходи скорей,- шепнула она.

Чистя зубы, я воспользовался тем, что оказался перед зеркалом, и посмотрел теперь на себя. Невольно пожал плечами. Просто загадка, что может найти такая женщина, как Надя, в мужике, которому только на Луне и место. И не в какой-нибудь роскошной Сигме, а на такой далекой ото всех базе, как Станция. А что я давно на Станции, стало в последнее время уже заметно… «Просто повезло тебе, Юрков»,- сказал я своему отражению.

Потом посидел на краю ванны, думая о Кошкине. Вернее, о Кошкиных. На Луне, конечно, всякое возможно; если вспомнить историю освоения - ого! И похищения случались, и, бывало, аварии ракет, не говоря уже об одиночных глайдерах… Опять какая-нибудь банда работает? Или несчастный случай, это на Луне до сих пор не редкость?.. Нет, странно.

Освоение Луны шло полным ходом; еще, казалось бы, совсем недавно была построена первая база, а уже на обеих сторонах разместились мелкие и крупные поселения: рудники, космопорты, фермы. И, разумеется, научные лаборатории под разными флагами. Одни принадлежат отдельным странам, другие - международным организациям. Наша маленькая Станция - часть целого комплекса, занимающегося активностью Солнца. Что касается Сигмы, это новейший, огромный научный центр, этакая махина, целый город в современном стиле. И чтобы там случилось таинственное исчезновение?

Поразмыслив, я отправился на главный пульт.

Дежурил наш приборист Боб Биер. Научное сотрудничество на Луне, мне кажется, напоминает сейчас то, что было еще недавно в Антарктиде. Работают на Станции люди со всего света, и можно услышать любой язык.

- Что, шеф, вечерняя проверка? - спросил Боб по-английски.

- Какого черта,- ответил я ему на русском.- Дела.

Толстяк Боб был у нас главным энтузиастом по части общественной работы. Его любимым коньком была самодеятельность. Словом, у него постоянно находились какие-то заботы, ему всегда требовалось куда-нибудь сбежать. Так что мне ничего не стоило выпроводить его с пульта. Я хотел избегнуть лишних расспросов. Что-то мне подсказывало: чем меньше будет известна история, приключившаяся с Кошкиным, тем лучше.

Оставшись один, я воспользовался местной системой связи.

Телеграмма

СРОЧНАЯ СТАНЦИИ 54/166 11 05 2350 ОТДЕЛ ФРЕВИЛЮ

СООБЩИ ЧТО ТЕБЕ ИЗВЕСТНО ОТНОСИТЕЛЬНО ЭКСПЕРИМЕНТА ПЛАНИРУЕМОГО КОШКИНОЙ = ЮРКОВ

Телеграмма

ОТДЕЛА 97/541 16 06,0105 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ АБСОЛЮТНО НИЧЕГО ТЧК ДЕЛАЛИ СОВМЕСТНУЮ РАБОТУ ЗПТ НЕ ЗАКОНЧИЛИ = ФРЕВИЛЬ

Телеграмма

СТАНЦИИ 54/167 10 06 0110 ОТДЕЛ ФРЕВИЛЮ ЕСЛИ ПОЛУЧИШЬ ИНФОРМАЦИЮ ПРО КОШКИНУ НЕМЕДЛЕННО ДАЙ ЗНАТЬ = ЮРКОВ

 

Рассказывает Фревиль

Странные телеграммы Юркова не выходили из головы. У меня давние проблемы со сном, каждый новый врач, к которому я обращался, прописывал новые таблетки. Я боялся, что телеграммы, пришедшие столь поздно, выбьют меня из колеи. Предстояло решить, какое принять снотворное и в какой дозе.

Меня отвлекла Клер:

- Хочешь, я тебе почитаю?

С некоторых пор она завела обычай читать мне вслух перед сном. Точнее, с тех пор, как к ней в руки стали попадать русские книги. И не какие-нибудь, а старинные. Клер быстро совершенствовалась и в языке, и в истории, я шутил, что ей пора бросать вычислительную технику и заняться славистикой.

Нырнув под одеяло, я прежде всего повернулся к тумбочке у своей стороны постели. В тумбочке хранились мои лекарства. Я приоткрыл дверцу, и лекарства посыпались на пол.

- Почему ты не отвечаешь? - спросила Клер.

В этот момент я кое-что вспомнил. А именно: эти книги попадали к моей Клер не откуда-нибудь, а от Кошкиной. Точнее, от ее мужа Николая. Увлечение старинными книгами началось, когда мы с Кошкиной принялись за нашу совместную работу.

Я обернулся. Голова Клер покоилась на двух подушках, в руках раскрытая книга в толстом переплете. Я вгляделся в Клер. Короткие, по-мальчишечьи подстриженные волосы; ясные, холодные глаза, которые смотрели на меня удивленно.

Несколько мгновений я боролся с искушением тут же рассказать Клер о телеграммах. Одновременно я ломал голову, какое выбрать снотворное. Потому промедлил с ответом. А Клер не из тех, кто может долго ждать. Впрочем, она и не из тех, кому обязательно нужен ваш ответ, чтобы принять решение.

- Итак, читаем,- произнесла она твердо. И погрузила взгляд в книгу.

Мне оставалось только кивнуть молча. Так, для себя. Затем я перевернулся на грудь и принялся собирать с пола лекарства.

- Это знаешь что такое? - продолжала Клер.- «Древняя и новая Россия» за семьдесят пятый год. Тысяча восемьсот, разумеется.

Я подумал, что если я немедленно поделюсь с Клер содержанием этих странных телеграмм, то Юрков может меня не одобрить. Лучше было не торопиться. Я похвалил себя за Осмотрительность.

- Вот, по-моему, самое интересное,- произнесла Клер.- Но сначала я должна кое-что рассказать тебе об авторе.

Тут мне пришло в голову еще одно соображение. Диаметрально противоположное. Ситуация была не такая простая, какой показалась вначале. Ведь рано или поздно Клер дознается про эти телеграммы. И уж тогда она, со своей стороны, не одобрит, что я сразу не сказал о них. Мало сказать: не одобрит, Трудно представить себе, что это будет. Хотя - нет, не трудно.

- Был такой сибирский казак, Семен Черепанов,- рассказывала между тем Клер.- Офицер, большой молодец и умница. Всего добился сам. Получил образование, стал писать. И оставил после себя много интересного.

Отчаявшись* решить, сообщать Клер о телеграммах или нет, всячески ругая себя за свой характер, я стал перебирать, одно за другим, снотворные. Хоть в чем-то я был намерен проявить твердость, быстроту, полное отсутствие колебаний.

Клер рассказывала:

- Правда, писал он все подряд, поток сознания, как стали говорить много позже. Что вызывало, сам понимаешь, большое возмущение современников. В общем, не Лев Толстой. Кроме того, смешивал события из разных времен: что произошло раньше, что позже, в один год или через десять лет - ему все равно, он излагает, как хочет. Любил и прибавить, подать как-нибудь поинтересней.

Я услышал ровный шелест, это Клер любовно разглаживала страницу. Как всегда, она чуть медлила, прежде чем начать. Я держал одну коробочку со снотворным в левой руке и другую - в правой. И не мог решить, какое выбрать. Обычная (со мной) история. Я горестно вздохнул. Клер не обратила на это внимания.

- Все так интересно…

Совершенно расстроенный, я в первый раз подал голос:

- Начни с чего хочешь.

И взвесил коробочки на ладонях.

- Все-таки она ведьма,-произнесла Клер шепотом. Это означало, что моя жена подумала на минуту о Кошкиной.

Снотворное, что было у меня в левой руке, выскользнуло из пальцев. На этот раз я вздохнул с облегчением. В моей жизни появилась какая-то определенность. Я сел и вынул таблетку из коробочки, оставшейся в правой руке.

- Хорошо,- ответила Клер.- Слушай. «Итак, литературные надежды и соляные воспоминания удержали меня от поездки в Камчатку. Теперь очень жалею, потому, первое…» Ну, тут немного можно пропустить… «Второе - увидел бы Камчатку и редкого почтмейстера оной, который судился за такой казус: неизвестно, или известно, что в Камчатку почта приходит только раз в год, так же раз в год и отходит, для чего и бывает для почтмейстера только один служебный день в году. Но в один год случилось, что в этот роковой день была в Камчатке имянинница…»

Я взял таблетку губами, дотянулся до стакана с водой, заблаговременно припасенного на тумбочке, и запил горькое, не желавшее отправляться в рот лекарство.

- Ты слушаешь? - строго спросила в этот момент Клер.

- Конечно, конечно! - поспешил я ответить и, конечно, поперхнулся.

Пока я прокашливался, Клер продолжала читать:

- Значит, «в один год случилось, что в этот роковой день была в Камчатке имянинница; почтмейстер не выдержал и раньше узаконенных двух часов отправил-ся на пирог, прекратив, разумеется, прием, потому что был единственным деятелем». Дальше в скобках: «Еще бы имел помощников!»

- Действительно,- неуверенно вставил я слово.

- Дальше без скобок. «Между тем, начальник порта во втором часу прислал пакеты, их не приняли».

Коробочка с оставшимся снотворным еще была у меня в руках. Это обстоятельство послужило причиной новых внутренних осложнений. Нет чтобы сразу положить на место! Я принялся мучительно размышлять, достаточно будет одной таблетки или следует принять еще.

- «На следующий год,- продолжала Клер,- пошла от начальника порта жалоба, еще через год пришел запрос; ответ, полученный опять через год, оказался неудовлетворительным, послали следователя уже лет через пять, но он не застал в живых подсудимого…»

Клер сделала паузу. Глядя на лекарство, я сказал искренне и о почтмейстере, и о себе:

- Прекрасная история.

- Да, не правда ли? - Клер повернулась ко мне.

- Почитай еще,- попросил я. В самом деле, мне было интересно. Хотя проклятая проблема с таблетками сильно меня отвлекала. И вообще мешала жить.

- «Третье: я лишился удовольствия есть такое блюдо, какого ни один гастроном в жизни не пробовал, если он не был в Якутске или Камчатке летом».

И ведь если принимать еще снотворное, то сначала надо, к тому же, решить: целую таблетку добавить или половину.

- «Надобно знать, что любимым кушаньем северных сибиряков зимою служит мерзлая сырая рыба, которую стругают тонкими ломтиками, поливают уксусом, маслом и посыпают перцем, почему блюдо это и называется «струганиной», и надо сказать, что оно действительно вкусное».

- Э! - не удержался я.- В последний раз я ел настоящую рыбу, когда был на Земле. В каком году это было?

Клер только усмехнулась. На Земле мы были в свадебном путешествии.

- Итак, «оно действительно вкусное. Но можно ли получать его летом? Можно, только на нашем глубоком севере, в Якутске и далее… Приедут на берег реки… уловив великолепную рыбу, тотчас ее, еще живою, по-ложат под поднятый толстый слой мха, на нерастаявшую вечно землю, или точнее - на вечный лед, и закроют мхом. Пока пьют чай, гуляют, играют в карты, то, ко времени выпивки и закуски…»

Почему-то мне расхотелось глотать таблетки. Я поймал себя на том, что смотрю на эту самую коробочку с отвращением.

- «…ко времени выпивки и закуски, рыба замерзает совершенно и дает настоящую «струганину». Говорят, что вкуснее этой закуски быть ничего не может, «мороженое» против нея - дрянь».

- Вполне возможно,- заметил я. И с размаху швырнул коробочку с горькой химией на пол.

Клер на секунду скосила глаза в мою сторону и снова уткнулась в книгу.

- «Четвертое, я видел бы лично…» Это, пожалуй, пропустим… «Наконец, пятое - я некоторым образом прочувствовал бы ощущения гудзонского губернатора, который…»

Тут я ощутил, что снотворное начало действовать. Я медленно и сладко стал проваливаться в дрему. Проваливался, всплывал и снова проваливался.

- «Высадился на Камчатке,- донеслось до меня, когда я чуть проснулся,- едет на собаках, на оленях…»

И снова я задремал.

- «Наконец, через пять тысяч верст, видит он город Иркутск…» - услышал я при следующем пробуждении. А проснулся я очень вовремя, потому что Клер строго спросила: - Неужели ты спишь?

- Видит он город Иркутск,- раздельно и как можно бодрее повторил я, чтобы рассеять ее сомнения. Сделал над собой «усилие, раскрыл глаза и увидел старинный переплет. И, по очень далекой ассоциации, добавил: - И не подозревает, как бы хотелось побывать в старом Иркутске кое-кому из нынешних обитателей Луны…

- Да,- откликнулась Клер,- пожалуй, муж Кошкиной все отдал бы, только б оказаться на месте этого самого гудзонского губернатора! Еще почитать?

Поскольку ответа не требовалось, то я и не стал отвечать.

- «Расставаясь навсегда с Иркутском,- снова начала Клер,- не могу еще не остановиться на личностях, оставивших заметными свои имена…»

Борясь со сном, я спросил:

- Это, действительно, все подряд, на одном дыхании?

- Абсолютно,- был ответ.- Даже не с абзаца. Вот смотри.

Мне пришлось приподняться. Я увидел гладкую страницу, сплошь заполненную текстом в два столбца. Автор просто и бесхитростно выкладывал одно за другим. Я почувствовал к нему еще большую симпатию. Скользнул взглядом по строчкам. Мелькнули знакомые слова: «еще бы имел помощников», «через пять тысяч верст», «остановиться на личностях»…

- Он мне нравится,- сказал я.

- И мне! - воскликнула Клер.- Слушай дальше.

Я бы хотел слушать, но глаза у меня сами собой закрылись, и голос Клер куда-то пропал. С большим трудом я вынырнул на секунду.

- …«Трещиха», как называли по-сибирски жену Трескина…- слабо донеслось до меня.- …Она задалась задачею собрать для своих детей, которых было, кажется, восемь,, по пуду ассигнаций…»

Это было последнее, что я успел уловить, прежде чем заснул окончательно.

Утром, еще сквозь сон, я уже услышал шелест страниц. Я было повернулся на другой бок, чтобы поспать еще, и вытянулся поудобнее. Как вдруг Клер ухватила меня за плечо и начала трясти.

- Проснись! Да проснись же скорей!

Я с трудом разлепил глаза. Увидел над собой перепуганное лицо Клер.

- Тут что-то произошло!

Я рывком сел, озираясь вокруг.

- Да нет, тут, вот тут!

Клер держала перед собой за обложку старинную книгу, глянцевые желтые страницы медленно колыхались в воздухе.

- А, дьявол! - не удержался я и откинулся на спину. Ну что могло произойти за ночь с книгой, скажите, пожалуйста? - Клер,- проговорил я как можно спокойнее.- Я вчера принял снотворное, и…

- Ты мне не веришь?

- Конечно, верю. Только дай поспать, пожалуйста.

- Нет, подожди! Сейчас я тебе расскажу.

- Хорошо, слушаю тебя.

Словом, я смирился. Да ничего другого мне и не оставалось.

- Помнишь про гудзонского губернатора? Ну, который ехал, ехал и приехал в Иркутск?

- Помню.

- А про Трещиху?

- Тоже помню.

- А помнишь, что это было все подряд?

- Да помню же, помню!

Я начал терять терпение. Опасное состояние; следовало взять себя в руки.

- И мы с тобой еще специально смотрели, ты сам смотрел, там все сплошь, даже не с абзаца…

- Да, Клер, да.- Я мысленно просчитал до десяти и обратно, как мне советовал врач.- Ну и что?

Клер посмотрела на меня, потом заглянула в книгу, потом снова посмотрела на меня. Перевела дух. И только после этого сказала:

- А теперь там появился абзац. И совершенно новый текст с абзаца.

- Где? - задал я самый дурацкий вопрос, какой только был возможен.

- Да на той же самой странице.

Я сел.

- Дай,- сказал.

Клер протянула мне книгу. Книга была - внешне, по крайней мере,- точно такая же, как вчера. Лицо у Клер было, словно я, беря книгу, избавляю ее от чего-то ужасного.

Я стал просматривать знакомый текст. «Стругают тонкими ломтиками… Уловив великолепную рыбу…» Пока все было на прежнем месте. «Едет на собаках, на оленях…» Нормально. «Видит он город Иркутск…» Так! Действительно, строка оборвалась.

Я поднял глаза и увидел, что Клер пристально следит за мной. Снова заглянул в книгу, нашел то место, где закончил читать, и посмотрел, что там дальше. Дальше сразу должно быть про Трещиху.

Но дальше, и притом с абзаца, шло нечто совершенно другое…

Приставив к строке палец, помогая себе губами, я принялся тщательно разбирать по складам, словно едва этому научился. Медленно, с трудом осваивая текст, я прочел: «Кстати, вспомнил оригинальное существо: в 1844 году, зимой, явилась на площади Иркутска повозочка, запряженная одной лошадкой. В ней оказалась француженка - м-е Моро (а может быть, и не Моро, точно не помню), голубь, спиртовый кофейник и т. п.»

- До голубя и кофейника добрался? - спросила Клер.

- Да…- только и мог я ей ответить.

- Будь добр, читай дальше вслух. А то я все-таки не в состоянии в это поверить!

- Хорошо,- покорно сказал я и стал разбирать дальше.- «Пассажирка ни слова не знала по-русски, а как я с женой квартировали на той же площади, в доме Пирожкова, то знакомый полицмейстер Буш, зная, что жена моя говорит по-французски, пригласил ее в переводчицы».

- А я до последней минуты надеялась, что мне это мерещится!

- «Вот что рассказала Моро,- продолжал я.- Жила она в Париже с мужем и терпела от него разные невзгоды. Наконец, в порыве гнева, он сказал: «За каждые сто лье, которые будут разделять меня с тобой, я плачу сто франков. Поезжай в Камчатку и ты будешь миллионершей!»

- Хорошенькое дело. И ведь из Парижа, кроме всего прочего,- пробормотала Клер.

- «Мадам ухватилась за это решение,- читал я,- купила повозочку и лошадь, взяла в спутники голубя, для пропитания - кофе, и - можно ли этому поверить- доехала таким образом до Иркутска!»

- В самом деле, можно ли поверить…

- «А между тем это было действительно так».

- Фревиль, последняя фраза прямо для нас с тобой. Ну разве кому-нибудь такое объяснишь?

- Еще немножко, я дочитаю. «Здесь она настоятельно требовала указать ей дорогу в Камчатку, и едва уговорили ее остаться до лета и плыть туда по Лене. Что было потом, не знаю…»

Абзац кончился, и я замолчал. Глянул, что там дальше. А было то, что было вчера: «Расставаясь навсегда с Иркутском, не могу еще не остановиться на личностях… «Трещиха», как называли по-сибирски»… Дальше все было на своем месте. Я захлопнул книгу и осторожно, как нечто взрывоопасное, положил ее на тумбочку у кровати.

- Что скажешь? - спросила Клер с несвойственной ей робостью.

Я пожал плечами.

Телеграмма

ОТДЕЛА 02/10 10 06 0632 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ ОБНАРУЖЕН СТРАННЫЙ ЭФФЕКТ КОСВЕННО СВЯЗАННЫЙ СЕМЕЙСТВОМ КОШКИНЫХ = ФРЕВИЛЬ

Телеграмма

СРОЧНАЯ СТАНЦИИ 03/09 07 06 0700 ОТДЕЛ ФРЕВИЛЮ

ТЕЛЕГРАФИРУЙ ОПИСАНИЕ ЭФФЕКТ А = ЮРКОВ

Телеграмма

ОТДЕЛА 03/10 08 06 0725 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ СТАРИННОЙ КНИГЕ ВЗЯТОЙ НИКОЛАЯ КОШКИНА ИЗМЕНЕНИЕ ТЕКСТА = ФРЕВИЛЬ

 

Рассказывает Юрков

Прежде всего я порвал в клочки обе телеграммы Фревиля. Потом разорвал их на еще более мелкие. И еще, до мельчайших. Только тогда бросил в мусорную корзину.

Боб Биер, вызвавший меня на пульт, уже заснул, к счастью, в своем кресле. Последние часы дежурства он обычно проводил во сне. Когда-то я пытался с этим бороться, потом бросил, и теперь был рад, что Боб спит. В том, что он не читал телеграммы, я был уверен. Словом, история с Кошкиным пока не получила широкой огласки. С этой стороны все было в порядке. Если можно говорить о порядке в такой ситуации.

Я отправился к себе, пытаясь по. дороге собраться с мыслями.

Надя готовила завтрак. Когда я остановился на пороге нашей крохотной кухни, она положила нож, вытерла руки о фартук и спросила тихо:

- Что там?

- Где? - переспросил я, будто не знал, о чем речь.

- На пульте,- настойчиво проговорила Надя.- Ведь Боб вызывал тебя, правда? Я слышала.

- А,- махнул я рукой.- Ничего особенного. Утренние радиограммы.

Мы говорили вполголоса, чтобы не разбудить Кошкина.

- От Службы безопасности что-нибудь есть? - спросила Надя.

- Нет. Если бы на Луне случилось что-нибудь чрезвычайное, мы бы уже знали.

- Так… Что же тогда?

- А может,- я сделал самый безразличный вид, на какой был способен,- обычная житейская история?

Я хотел как можно дольше поберечь Надю. Тем более что сам не знал еще точно, от чего.

- Не думаю,- проговорила она, снова берясь за кухонный нож, который я уже две недели собирался наточить.- Любящая жена… Тут что-то другое.

Я пожал плечами.

- Как ты считаешь, найдем мы ее? - спросила Надя.

- Найдем,- пообещал я без особой уверенности.

Тут вошел Кошкин.

- Доброе утро! - сказали мы ему хором.

Кошкин был умытый, причесанный, с аккуратно подстриженной бородой. Если бы еще только не озабоченные глаза над сползшими на нос очками.

- Доброе…- слабо откликнулся он.

Рубашка у него опять была застегнута наперекосяк. С этим уж, видно, ничего нельзя было поделать.

- Есть какие-нибудь новости? - спросил Кошкин.

Надя отрицательно повела головой.

- Вы что-нибудь придумали? - спросил Кошкин у меня.

- Нет,- пришлось сказать.

Мы сели завтракать. На этот раз Надя накрыла столик кое-как, ей было не до того. И сама сидела какая-то встрепанная, напряженная; на Кошкина старалась не смотреть.

Без энтузиазма мы с Кошкиным принялись за еду. Надя вовсе ни к чему не притрагивалась.

Когда наша унылая трапеза подошла к концу, Кошкин уставился на меня, как обиженный ребенок. Я решил, что подходящее время для вопросов наста/Го. На этот раз вопросы были у меня наготове.

- Скажите, Коля, чем занимается ваша жена?

- Моя жена? - переспросил он.- Я же вам говорил, моя жена физик.

- Хорошо, а чем она занимается в физике?

Кошкин замялся.

- Ну, вот этого-то я не смогу объяснить… Вы же понимаете, наши с ней специальности такие разные…

- Понимаю. Тогда давайте так. Вы, наверное, слышали от нее какие-нибудь физические термины. А может, запомнили что-то из того, что случайно прочли в ее лаборатории. Пока ждали, когда она закончит вечером работу.

- Ага! Ясно. Хорошо, сейчас…

Он задумался. Я ждал. Это было очень важно.

- Принцип Паули…- неуверенно проговорил Кошкин и вопросительно уставился на меня.

Я ободряюще кивнул ему:

- Есть такой. Еще. Смелее, Коля.

- Еще принцип неопределенности… Она говорила, что у принципа . неопределенности есть какая-то вторая сторона.

- Еще, еще.

- Эффекты релятивизма… Постоянная Планка… Есть постоянная Планка?

- Да.

- О, совсем забыл! Постулаты Юркова - Фревиля! Выпалив это, Кошкин гордо посмотрел на меня, сам потрясенный своими познаниями.

- Достаточно,- сказал я.

Надя тронула меня за рукав, сказала:

- Может, тебе связаться с Фревилем… А?

Я взял ее руку в свои. Рука была маленькая и холодная. Я попробовал растереть Надины пальцы. Потом встал.

- Коля, мы с вами вылетаем в Сигму. Надя, пожалуйста, собери мне только самое необходимое. Я скоро приду. Надо до вылета сделать еще одно дело.

Телеграмма

СРОЧНАЯ СТАНЦИИ 04/11 09 06 0834 ОТДЕЛ ФРЕВИЛЮ

НЕМЕДЛЕННО ВЫЛЕТАЙ СИГМУ ВСТРЕЧАЕМСЯ ПРИЕМНОЙ = ЮРКОВ

Телеграмма

СРОЧНАЯ ОТДЕЛА 04/12 20 06 0845 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ

МОЙ ВЫЛЕТ НЕВОЗМОЖЕН ВЫСОКОЕ НАЧАЛЬСТВО ТРЕБУЕТ ПРИСУТСТВИЯ ЗАСЕДАНИИ ДИРЕКЦИИ СОВЕТЕ КОМИТЕТЕ КОНСУЛЬТАЦИИ ТЧК ПРОШУ ПРИНЯТЬ МОИ ИЗВИНЕНИЯ = ФРЕВИЛЬ

Телеграмма

СРОЧНАЯ СТАНЦИИ 04/13 07 06 1859 ОТДЕЛ ФРЕВИЛЮ

КАКОГО ЧЕРТА ВЫЛЕТАЙ = ЮРКОВ

 

Рассказывает Фревиль

Конечно, я прилетел… Долг старой дружбы!

Нас продержали в приемной минут десять. Миновать Главного ученого секретаря мы не могли: это было бы верхом неприличия. С Юрковым прилетел этот молодой человек, Николай Кошкин, сначала он собирался вместе с нами пойти на прием к своему начальству, потом Юрков отправил его домой. И правильно. Договорились так: после всех формальностей мы с Юрковым придем в квартиру Кошкина. Там с ним и встретимся.

Едва Николай Кошкин ушел, Юрков рассказал мне о том, что случилось. Я, со своей стороны, раскрыл саквояж и продемонстрировал ему старинную книгу; нашел нужную страницу и дал прочесть.

- Кто сей автор? - спросил Юрков, не отрывая глаз от текста.

- Черепанов,- пояснил я.

Юрков долго изучал таинственный новый абзац.

- Мадам Моро…- пробормотал он.

Мы таким образом обменялись нашими данными по проблеме. В заключение я счел за благо отобрать книгу у Юркова и спрятал ее в свой саквояж.

Потом Юрков спросил:

- Давно ты с ней работал? Я имею в виду - с Кошкиной.

- Начали мы примерно с полгода назад, но…

- Что - «но»?

- Не знаю, как сказать.., Что-то, в общем, у нас разладилось.

- А точнее?

- У меня создалось впечатление, что она сама не знает, чего хочет.

- Как это: не знает, чего хочет?

- Ну, понимаешь… Нечетко поставлена задача. Неясные формулировки. Мечется из стороны в сторону. И тянет с получением результатов.

- Так…- тихо проговорил Юрков.

Я насторожился:

- Что ты хочешь сказать?

- Нечетко…- повторил за мной Юрков.-Неясные… Мечется… Тянет…

- Ну да,- подтвердил я.

- Что ж ты взялся работать с такой растяпой?

- Да она вовсе не растяпа! Совсем не производит такого впечатления. Да она любого мужика за пояс заткнет по организованности, по работоспособности!

- Гм,- сказал Юрков. И посмотрел на меня в упор.- Тогда в чем же дело?

- Не знаю…- я развел руками, что я еще мог, собственно, добавить?

Тут нам сообщили, что мы можем войти. Я быстро привел себя в порядок: поправил на макушке то, что у меня осталось из волос, разгладил усы, проверил галстук-бабочку, подаренный мне Клер на день рождения, и одернул пиджак, сшитый у лучшего на Луне портного. Юрков скептически смотрел на мои приготовления. Я достал из карманов еще два предмета своей экипировки, один из них (таблетку в саморастворяющейся капсуле) я бросил в рот, другой - трубку - вставил в зубы. Теперь все было в порядке.

- Пошли, я готов,- сказал я.

- Не может быть,- проворчал Юрков.

Я двинулся первым, пошел к широкой двери, которую раскрывала перед нами одна из девушек, работавших в приемной. Я давно привык к манерам Юркова. Это, в конце концов, его дело. Итак, я пошел вперед, Юрков следом за мной.

Главный ученый секретарь Сигмы был пожилой сибарит, известный своей любовью к радостям жизни. Возможно, эта страсть помогала ему устоять под бременем административных забот. Одна только обязанность встречать гостей, вроде нас, чего стоила. Поговаривали, что он выстроил собственную финскую баню. Он бодро поднялся с необъятного кресла и двинулся, переваливаясь, нам навстречу, при этом огромный живот его угрожающе колыхался из стороны в сторону. Само собой, он любил и поесть. Впрочем, иметь представительную внешность было необходимо на его месте. Главный, по всей видимости, процветал.

Обмен приветствиями состоялся на ковре, занимавшем всю середину гигантского кабинета. Затем толстяк вернулся в свое кресло, мы заняли два других, значительно меньших, расположенных по другую сторону массивного стола, и началась обычная церемония.

- Мы рады видеть в Сигме двух столь выдающихся ученых…- забубнил себе под нос Главный ученый секретарь.

Я оглядывался по сторонам. Роскошь была для Луны необыкновенная. Сигма вообще строилась с невероятным размахом. Проектировщики хотели доказать, что на Луне могут быть не только маленькие базы со спартанским бытом. Здесь, к примеру, были не отсеки, как на Станции у Юркова, и не комнаты, как у нас в Отделе, а квартиры. Об исследовательских лабораториях нечего и говорить. Их оснастили так, что любой человек с Земли считал для себя честью быть приглашенным сюда на работу.

- Задача нашей Сигмы,- продолжал бубнить толстяк,- как явствует из ее названия, обеспечить возможность комплексных исследований, приблизиться к подлинному синтезу всех наук, как точных, так и гуманитарных…

Думаю, он давно выучил свой дежурный текст наизусть. На нас он не глядел, и Юрков мгновенно воспользовался этим: расслабился в кресле и отдыхал после перелета. Я, напротив, был напряжен, я все ждал, когда Главный ученый секретарь начнет расспрашивать о причинах нашего прибытия на Сигму. Это было бы катастрофой: нам ни в коем случае не следовало кому-либо рассказывать про вчерашние события. Юрков словно догадался, о чем я думаю, приоткрыл один глаз и подмигнул мне: мол, не волнуйся ни о чем. И он, представьте, оказался прав. Он не раз уже поражал меня своим знанием как человеческой натуры, так и порядков на Луне.

Толстяк отбубнил свой текст и поднялся пожать нам руки. В этом заключалось его напутствие. Явно думая уже о чем-то другом, он, правда, вскользь спросил:

- Вы, наверное, к Кошкиной?

- М-м,- неопределенно начал Юрков.- Собственно…

Но мы уже не интересовали Главного ученого секретаря. Он выполнил свою работу. Еще минута - и мы благополучно покинули приемную.

- Куда? -спросил я.

- В лабораторию Кошкиной,- бросил Юрков.- Быстро!

Мы помчались по коридору, впрыгнули в непрерывный лифт, потом еще немало петляли по весьма темным пустынным коридорам, которых в Сигме сотни. Саквояж тяжело бил меня по колену. Наконец я увидел знакомый номер на двери.

- Номер тыща тринадцать,- пробурчал Юрков.- Конечно. И не иначе.

Я тронул дверь - она была не заперта. Мы вошли.

Слабый свет проникал через иллюминатор. Мы вгляделись. Никого. Юрков пошарил по стене, нашел выключатель. Вспыхнули лампы земного света. Мы продолжали осматриваться. Терминал вычислительной машины был отключен, бумаги в беспорядке раскиданы по столу. Юрков прошел через комнату к задней стене, в которую была вделана стальная дверь. Наклонился и затем, выпрямившись, констатировал:

- Опечатана.

Я кивнул. Когда я был у Кошкиной, эта дверь тоже была закрыта и опечатана.

Юрков шагнул к столу. Начал перебирать бумаги. Я подошел и встал рядом. Юрков перебирал лист за листом, я смотрел.

- Скорость и координаты тела…- бормотал Юрков.- Парадокс точности, так… Выбор объектов… Этим вы с ней занимались?

Я был в затруднении. Я смотрел на расчеты, которые сделала Кошкина, и все более удивлялся.

- Ха! - не выдержал я наконец.- Это уже совсем интересно!

И вырвал листок из руки Юркова.

Пока я вчитывался в записи, сделанные Кошкиной, Юрков ходил за моей спиной. Я лихорадочно схватил со стола следующий листок, потом еще один, самый ход ее расчетов был удивительным!

Юрков между тем снова наклонился к стальной двери.

- На печати - номер тыща тринадцать,- сказал он.- Опечатано Кошкиной.

Когда он подошел опять ко мне, я пожимал плечами. Я смотрел на бумаги, которые лежали на столе у

Кошкиной, и совершенно не знал, что сказать. Я был в полном недоумении.

- А может, она просто чего-то не договаривала? - предположил Юрков.

- Откуда я знаю…- только и мог я произнести.

- И на каком-то этапе ты перестал быть ей нужен?

- Все может быть…-выдавил я из себя.

- А пока тебе казалось, что она мечется, она четко шла к своей цели.

Я вскинул голову:

- Какой?

- Эксперименту! - вскричал Юрков.

- Но какому? - снова спросил я.

- Какому…- повторил Юрков.

С этими словами он вышел из лаборатории. Я вышел вслед за ним, тщательно прикрыв за собой дверь, чтобы она не привлекла к себе чьего-нибудь ненужного внимания.

- Куда мы теперь? - спросил я.

- Пойдем, поговорим еще с Колей…- мрачно ответил Юрков.

Мы опять прошагали полутемными пустынными коридорами, нашли лифт, поднялись в жилую зону. Коридоры здесь были поуже, зато больше было света и людей. Мы без труда отыскали квартиру Кошкиных.

Юрков постучал; никто не ответил. Юрков постучал громче. Опять никакой реакции. Тогда Юрков легонько толкнул дверь. Она приотворилась. Юрков обернулся ко мне; я стоял позади него, и спросил:

- Войдем?

Я кивнул.

Мы шагнули в прихожую и не увидели там никого. Прошли дальше, в гостиную. Там тоже никого не было.

- Дальше не надо,- сказал Юрков.

Я был полностью согласен с его решением. Мы сели на удобные стулья, расположенные под иллюминатором, и стали ждать. По-видимому, Николай отлучился куда-то ненадолго.

Я осмотрелся - обычная для квартир Сигмы обстановка. Цветные фотографии Земли на стенах, стеллаж с книгами, большей частью специальными, журнальный столик, телевизор в углу…

Юрков, казалось, дремал. Внезапно он вскинул голову. Я хотел спросить у него, что случилось, но он сделал предупреждающий знак рукой. Я молчал и ждал. Наконец Юрков прошептал едва различимо:

- Слышишь?..

Я напряг слух. Действительно, в воздухе было что-то! Отдаленно это напоминало звуки земного дождя. Где-то, определенно, лилась вода. Я покрутил головой. Похоже, звук шел из глубины квартиры. Я, разволновавшись, встал.

Но в этот момент Юрков сильно хлопнул себя по колену.

- Сиди! - сказал он мне.- Пинкертоны… Коля решил принять душ, пока нас нет. Вот и все.

Я сел. Как раз в это время шум воды смолк, в глубине квартиры послышался звук раскрывающейся двери ванной комнаты, затем послышались шаги… И кто, вы думаете, вошел в гостиную?

Кошкина!

Мы с Юрковым онемели* Кроме того, что у меня отнялся язык, я еще и почувствовал, что все тело стало будто из жесткой пластмассы. Я поднялся навстречу даме, как кукла-автомат.

Кошкина первой справилась с собой. Мне она сказала:

- Здравствуйте, Фревиль.- И как ни в чем не бывало:- Рада вас видеть.

Затем она подошла к Юркову. Тот неуверенно поднялся со стула. Впервые я видел своего друга в таком состоянии. Хозяйка дома протянула ему руку и сказала, словно ждала этого визита:

- Кошкина. Мария.

- Э…- проговорил Юрков, будто забыл собственную фамилию. Потом все-таки собрался с духом.- Юрков…

- Я узнала вас,- тут же сказала Кошкина.- По фотографиям, и вообще. Не зря же у нас телевизор.

Она все еще продолжала стоять перед Юрковым, протягивая ему руку. Наконец, он эту руку заметил, вытянул вперед свою и пожал пальцы Кошкиной.

- Очень приятно,- сказал я и от себя, и в качестве подсказки Юркову.

- Да,- откликнулся и подхватил Юрков.- Приятно…

В следующую секунду, я увидел, он полностью овладел собой. И добавил уже совсем иначе:

- ОЧЕНЬ.

Кошкина сделала вид, что ничего не заметила, отняла руку и пошла по гостиной легкими, «небрежными шагами, Я смотрел на нее. У нее вообще была легкая, изящная походка, Кошкина не ходила, а летала. Не зря Клер говорила про нее: «Ведьма». Итак, я смотрел на Кошкину. На ней был белый махровый халат, мягко облегавший ее высокую стройную фигуру, волосы, еще влажные, были рассыпаны по плечам. Когда она оборачивалась к нам, мы могли видеть ее огромные голубые глаза, безукоризненный нос и полные яркие губы. В левой руке она держала щетку для волос.

- Собственно, я…- Кошкина взмахнула щеткой, демонстрируя ее нам и тем самым показывая, чем она занималась до нашего неожиданного прихода.- Вы позволите, я закончу?.. Через десять минут я смогу принять вас, как полагается.

Что касается меня, то я считал, у нас есть о чем с ней поговорить. Но Юрков, по-видимому, решил иначе.

- Благодарю,- вдруг сказал он довольно-таки жестко.- Мы уж как-нибудь в другой раз.

Кошкина вскинула брови. Видимо, тон Юркова удивил ее и задел. Она так и замерла посреди гостиной, вполоборота к нам, подол халата медленно запахивался, возвращался на свое место; рука со щеткой остановилась на уровне плеча.

- Что ж,- наконец произнесла она с достоинством.- Как хотите.

И сунула щетку в карман халата. Разговор был окончен.

Я поклонился Кошкиной, Юрков кивнул ей, и мы направились к двери.

И не успели мы дойти до этой самой двери, как она распахнулась - и вошел Николай Кошкин. Дверь именно распахнулась, потому что открыл он ее ногой. Обеими руками он прижимал к груди множество пакетов из магазина. Мы замерли на месте. Николай как ни в чем не бывало оглядел нас и воскликнул:

- А, вы уже здесь! Очень хорошо!

У него было счастливое лицо человека, вновь обретшего любимую жену. Подойдя к журнальному столику, он принялся сгружать на него пакеты.

- Коля! - вскричала Кошкина.- Сколько можно повторять, для этого есть кухня!

Не следовало забывать, что мы уже простились с хозяйкой. Появление Николая задержало нас, но ничего не могло изменить. Я поклонился Николаю и потянул Юркова за рукав. Юрков не двинулся с места, а Николай всплеснул руками:

- Как! Вы уходите? Оставайтесь, сейчас сядем за стол! Оказывается, Маше пришлось задержаться, и она была так занята, что не успела сообщить мне об этом. Сейчас пообедаем и отметим ее приезд, а я попрошу у вас прощения за беспокойство.

Юрков нахмурился и съязвил:

- Что вы, какое беспокойство. Пустяки.

- Так получилось…- пробормотал Николай.

Юрков повернулся к Кошкиной и сказал мрачно:

- Потрясающе интересная у вас, Мария, манера ездить в командировки.

Она повернулась к Юркову. Лицо ее вспыхнуло.

- Произошло недоразумение,- резко сказала Кошкина.

Я почти ощутил, как между ними проскочил электрический разряд. Мне даже показалось, что в воздухе запахло озоном. Я по-прежнему держал Юркова за рукав, теперь уже - на всякий случай. Николай стоял у журнального столика, прижимая к груди последний пакет, и растерянно переводил глаза со своей жены на Юркова и обратно.

Кошкина наконец справилась с собой.

- Это наши семейные дела,- бросила она небрежно, словно ничего не произошло.- Не правда ли, Коля?

Николай растерянно, но ни секунды не промедлив, кивнул. Кошкина была уже у столика и перебирала пакеты, как образцовая домашняя хозяйка.

- Угу,- не то согласился, не то возразил Юрков.

- Коля! - воскликнула Кошкина.- Ты, как всегда, купил не тот сорт кофе. Я же тебе тысячу раз говорила: только «Синтеарабика», и никакой другой!

Нам все-таки следовало уходить; я снова потянул Юркова за рукав.

- Да-да, идем,- буркнул он.

Я облегченно вздохнул, наконец-то все это заканчивалось.

Мы вышли. Обернувшись, я увидел в проеме двери Кошкину. Одной рукой она держалась за поводок замка, ей, похоже, не терпелось закрыть дверь.

Тут я вспомнил, что старинная книга по-прежнему лежит у меня в саквояже. А мне очень хотелось от нее избавиться. Да и Клер строго-настрого наказывала, чтоб я с книгой не возвращался.

Мне пришлось повернуть назад. Кошкина неохотно посторонилась, пропуская меня в квартиру. Я вытащил книгу из саквояжа и осторожно положил ее на край журнального столика. Поймал себя на мысли, что боюсь, как бы книга, пока я здесь, не выкинула еще чего-нибудь напоследок. Нет, она лежала спокойно. Я тихонько отнял от нее руку. Ничего не произошло.

- Вот… э… книжечка ваша,- выговорил я, робея под недоуменными взглядами Марии и Николая Кошкиных. И, не дожидаясь ответа, кинулся к двери.

Юрков ждал меня в коридоре.

- Пошли скорей отсюда,- сказал он.

Я поискал по карманам таблетки. Громыхнула дверь, захлопнутая Кошкиной. Мы быстро зашагали прочь.

Через десять минут мы были в космопорту Сигмы. Еще через десять минут взяли билеты домой: Юрков - к себе на Станцию, я - в Отдел.

До рейсов оставалось время, мы пошли в буфет и взяли по куску холодной космофлотовской курицы. Я как-то не привык есть стоя, за высоким, очень неудобным, на мой взгляд, столиком; но что поделаешь, лунный «Космофлот» все старается копировать с земного.

Сгорбившись над тарелочками с курицей, мы еще поговорили о странных событиях минувших суток.

- Ну что будем теперь делать? - спросил Юрков, разглядывая доставшееся ему крылышко.

- Понятия не имею,- признался я. Мне досталась спинка.

- Можем, конечно, ничего не делать…

- Можем,- согласился я.

- В конце концов, что произошло? Человек просил нас о помощи, мы кинулись сюда. Оказалось, каша помощь даже и не нужна, и так все устроилось. Все в порядке. Можем отправиться по домам и забыть об этой истории.

- И вроде бы с полным правом.

- Жена вернулась к мужу. Счастливый конец…

Юрков задумчиво пожевал крылышко.

- А ты уверен?..- осторожно спросил я.

- В чем? Что она вернулась?

- Нет. В том, что… Ну, там, на Земле…

- Представления не имею, о чем ты говоришь,- оборвал меня Юрков. Это означало, что мы подумали об одном и том же.

Есть расхотелось. Я отодвинул от себя тарелку. Юрков с досадой ударил кулаком по столу.

- Понимаешь, все может быть очень серьезно! - воскликнул он.- С непредвиденными последствиями! Надо срочно остановить их! - И, вдруг сбавив голос наполовину, спросил: - А чем мы располагаем? Книга, подумаешь…

- Может, поговорить с Николаем,- предложил я.

- Нет. Бесполезно. Не забывай, что мы имеем дело с любящим мужем.

- А если обратиться к другим исследователям древней Сибири?

- . Ты меня удивляешь. Вступать в текстологические споры… Нет уж, уволь.

- Но, все-таки, чудеса с этой книгой!

- Спокойно, Фревиль. Ничего сверхъестественного. Только причинно-следственные связи.

Мы еще помолчали. Объявили посадку на мой рейс. Надо было идти.

Телеграмма

ОТДЕЛА 36/451 16 13 1850 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ ПРОГРАММЕ КОСМОВИДЕНИЯ СЕГОДНЯ ПЕРЕДАЧА КВЧ НОВОЕ О ПРОШЛОМ СИБИРИ КВЧ ВОЗМОЖНЫ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ИЗВЕСТИЯ = ФРЕВИЛЬ

Телеграмма

СТАНЦИИ 54/602 09 14 0130 ОТДЕЛ ФРЕВИЛЮ ТЕЛЕГРАММА ОПОЗДАЛА ПЕРЕДАЧУ ПРОПУСТИЛ СООБЩИ ПОДРОБНОСТИ = ЮРКОВ

Телеграмма

СРОЧНАЯ ОТДЕЛА 02/06 12 14 0835 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ

СМОТРИ ПОВТОР ПЕРЕДАЧИ СЕГОДНЯ ДЕВЯТОМУ КАНАЛУ ТЧК ОБЯЗАТЕЛЬНО ВСКЛ = ФРЕВИЛЬ

 

Рассказывает Юрков

За пять минут до начала передачи мы с Надей уже сидели перед телевизором. Включили. Когда на экране развиднелось, мы узрели новую дикторшу, очередную миловидную особу. Украдкой подглядывая в лежавшую перед ней бумажку, она с максимальной добросовестностью и всем очарованием, на какое только была способна, произнесла:

- А теперь повторяем в записи нашу передачу с Земли из цикла «Жизнь науки».

На экране появились титры: «Новое о прошлом Сибири».

Мы с Надей переглянулись. Я давно рассказал ей все о нашей с Фревилем поездке на Сигму к Кошкиным. Мы уже обменялись всеми возможными соображениями по этому поводу.

Между тем, мы увидели на экране привычного ведущего, который был, разумеется, доктором каких-то наук. Он, как всегда, оживленно потирал руки и заискивающе улыбался.

- Добрый вечер, дорогие друзья,- возвестил он тонким голоском.- Сегодня мы хотим рассказать вам о последних достижениях историков. Как вам известно, они уделяют большое внимание изучению всего, что связано с декабристами. Это славная часть дорогого всем нам прошлого нашей родной планеты Земля.

- Пока - холодно,- заметила Надя.

- Сегодня у нас в студии,- продолжал ведущий,- известный ученый из Новосибирска… э-э…- он заглянул в бумажку,- Галина Вячеславовна… э…- ему опять пришлось заглянуть в бумажку,- Алешина. Галина Вячеславовна, расскажите нам, пожалуйста, о вашей сенсационной находке.

В кадре появилась Галина Вячеславовна, худая дама в очках, оператор показывал ее на фоне бесчисленных ящичков библиотечного каталога. Таков, по-видимому, был замысел режиссера, иначе не представлявшего себе работу Галины Вячеславовны. От этого унылого фона бедная женщина, совсем не старая и вполне, как видно, привлекательная, казалась в кадре старушкой - божьим одуванчиком. Да, именно божьим одуванчиком. От этого впечатления, возникавшего с первой минуты, потом невозможно было уже отделаться.

- Честь этой находки,- скромно потупясь, сказала божий одуванчик,- принадлежит не мне одной. Я бы хотела разделить ее со всеми, кто занимается исследованием жизни декабристов…

- Конечно, конечно! -тут же перебил ее ведущий.

- Жизни декабристов в Сибири,- выказав настойчивость, закончила фразу божий одуванчик.

- Тепло,- заметила Надя.

- Надо сказать,- начала божий одуванчик в хорошо-отработанной манере преподавателя,- о декабристах оставили живые письменные свидетельства многие их современники.- Тут я обреченно вздохнул, стало ясно, что следует настроиться на длинную лекцию.- Так, о них писали Ефимов, Линден, Семенов…

- Знаменский,- бойко вставил ведущий, дабы показать, что его готовили к передаче.

- Совершенно верно,- произнесла божий одуванчик, глянув на него поверх очков тем тягучим взором, который приберегают для нерадивых и назойливых студентов.- И Семен Иванович Черепанов.

- Горячо! - воскликнула Надя. Что касается меня, то я даже вздрогнул при этом и подался вперед, к телевизору.

- Да-да,- важно подтвердил ведущий доктор, словно его согласие было необходимо. И, поскольку он уже перебил божьего одуванчика, доктора сразу понесло: - Тут можно вспомнить славных братьев Черепановых, построивших первый в России паровоз…

Однако Галину Вячеславовну не так-то просто оказалось сбить с толку.

- Не надо,- безапелляционно проговорила она неожиданно скрипучим голосом. Ведущий замер с открытым ртом.- Не надо говорить то, что не относится к делу. Нет необходимости.

Тут рассмеялось, наверное, множество зрителей и на Земле, и на Луне. Только мы с Надей, пожалуй, были исключением. Слишком все могло оказаться серьезным.

Божий одуванчик выдержала паузу, убедилась, что противник повержен, и вернулась к своей лекции.

- Семен Иванович Черепанов,- заговорила она размеренно,- родился в одна тысяча восемьсот девятом году. Сибиряк. Знал многих декабристов и дружил с ними. Его излюбленный жанр - короткая история, часто забавная. Он написал «Воспоминания сибирского казака».

- Возможно, то, что показывал тебе Фревиль,- сказала Надежда.- Становится очень горячо.

Тут опять сумел вклиниться ведущий.

- Будьте любезны,- быстро проговорил он, потирая руки, словно собирался попросить невесть о чем,- познакомьте наших телезрителей с этим произведением.

- Я как раз собиралась это сделать,- ответила божий одуванчик.

С этими словами она достала, непонятно откуда, книгу.

- Вот,- показала Галина Вячеславовна,-* девятый выпуск альманаха «Древняя и Новая Россия».

- Этот был у вас? - спросила Надя.

- Не знаю,- ответил я.- Послушаем.

Лекция между тем продолжалась.

- Пожалуй, почитаю вам немного,- произнесла божий одуванчик с некоторым сомнением, которое, по-видимому, относилось к аудитории: неизвестно, мол, стоит ли тратить на вас время.- Чтобы вы получили некоторое представление об эпохе. А также,- тут она интригующе улыбнулась,- о чувстве юмора, присущем автору.

- Да, прошу вас! - горячо воскликнул ведущий, заискивающе поглядывая то на божьего одуванчика, то в телекамеру. Галина Вячеславовна не обращала на него никакого внимания.

- Читаем,- возвестила она и раскрыла книгу.- «Кстати; сообщу здесь анекдот об Александре Ивановиче Якубовиче».- Божий одуванчик оторвала глаза от книги, посмотрела поверх очков и заметила: - Кто забыл, напоминаю. Это декабрист, капитан, был приговорен к двадцати годам каторги и отправлен в Нерчинские рудники.

- Конечно, конечно,- вставил ведущий.

- Продолжаем,- сказала божий одуванчик.- «По личному рассказу его, он ехал в Сибирь, сопровождаемый старым офицером, любившим выпить - но это не мешало ему быть крайне строгим. Между тем в одном городке жил родственник Якубовича, с которым ему хотелось увидеться. Просить об этом аргуса было напрасно. Якубович притворился больным и поневоле пришлось остановиться ночевать в этом городке. Страж и арестант выпили преисправно и легли вместе спать. Когда старик разоспался, Александр Иванович вынул у него из кармана ключ от кандалов, снял их, надел на соседа по постели, замкнул и - ушел к родственнику, где пробыл до самого утра».

Вдруг божий одуванчик захихикала. Да так, что расходилась все пуще и пуще. И никак не могла остановиться. Кончилось дело тем, что она уткнулась лицом в книжку. Видны были только ее вздрагивающие плечи.

- Действительно! - вымолвил растерянный ведущий.

Его голос сразу привел бедную Галину Вячеславовну в чувство. Она отняла лицо от книги и продолжила чтение, пересиливая себя:

- «Можете вообразить ужас старика»… хи-хи… «проснувшегося в кандалах и без арестанта»… хи… «который, впрочем, в пору явился, чтобы его успокоить». Хи-хи-хи-хи-хи!..

Она залилась смехом, как девочка. И мы, представьте, вместе с ней.

Это могло бы продолжаться долго, если б не ведущий.

- Позвольте,- он заглянул в бумажку,- Галина Вячеславовна, может быть, вы что-то хотели добавить?..

Божий одуванчик, сняв очки, вытирала слезы крохотным кружевным платочком. Успокоившись, она покачала головой, как бы укоряя себя за безрассудное поведение, и снова взялась за книгу.

- Вот еще,- сказала она и надела очки.- «В другой раз, на станции, Якубович пил чай. Приехала какая-то дама, подсела к самовару, по приглашению любезного кавалера, разговорились, Александр Иванович очаровал ее своею умною и веселою беседой - но тут пришли сказать, что лошади готовы. Якубович встал, раскланялся с своею новою знакомой…- божий одуванчик глубоко вздохнула, губы у нее опять расплылись, но справилась с собой,- …и громко брякнул кандалами…- дальше она читала, уже с трудом сдерживаясь от смеха,- …существования которых дама вовсе не подозревала…- тут раздалось первое «хи-хи»,-… так как до сих пор собеседник ее сидел спокойно. Дама ахнула и упала в обморок…»

Божий одуванчик бросила книгу на колени, закрыла лицо руками и принялась безудержно смеяться.

Мы с Надей сидели, улыбаясь друг другу, я даже забыл, зачем мы включили телевизор.

Наконец ведущий заставил нас прийти в себя.

- Но, э… Галина Вячеславовна…

Божий одуванчик опять сняла очки и достала платочек.

- Конечно,- улыбаясь, сказала она сквозь слезы,- наш казак-литератор тут просто не упомянул, Якубович никак не мог поздороваться с дамой сидя.- Видно было, что эта деталь для Галины Вячеславовны чрезвычайно важна.- Якубович, скорее всего, сделал так: когда приглашал даму к самовару, встал специально с максимальной осторожностью, чтоб не загреметь кандалами. А уж когда прощался… хи… не удержался от эффекта!

- Галина э… Вячеславовна,- настойчиво повторил ведущий.- Может быть, вы расскажете нам об уникальной находке?

Божий одуванчик промокнула слезы. Потом спрятала платочек, очки положила на книгу и заговорила очень серьезно:

- Эти свидетельства, оставленные нам Семеном Ивановичем, говорят, конечно, о бодрости духа декабристов, сосланных в Сибирь. Но не следует забывать, что судьба их на самом деле была очень тяжела. Тот же Александр Иванович Якубович, к примеру, провел тринадцать лет в Нерчинских рудниках, а потом был отправлен на поселение в Иркутскую губернию.

Галина Вячеславовна надела очки, помолчала. Теперь она уже не была похожа на божьего одуванчика.

- Наша находка связана с судьбой декабриста Ивана Ивановича Сухинова. Это поручик, отважный участник Отечественной войны двенадцатого года. То есть одна тысяча восемьсот двенадцатого. Его осудили на вечную каторгу.

Галина Вячеславовна подперла щеку кулачком, смотрела куда-то мимо камеры, и даже ведущий не решался ее прервать.

- И вот Иван Иванович, будучи заключенным Зерентуйской каторжной тюрьмы, решил бежать. И не один. Он хотел поднять восстание, чтобы освободить декабристов. Иван Иванович был руководитель этого заговора. Но…

Галина Вячеславовна опустила руки на колени и тяжело вздохнула.

- Но нашелся предатель, уголовник, заговор был раскрыт… Сухинова приговорили к расстрелу. А прежде чем расстрелять, его должны были подвергнуть телесному наказанию…

Галина Вячеславовна с силой сцепила руки.

- И вот, понимаете, что получилось. Расстрел Иван Иванович мог принять. Но подвергаться телесному наказанию для него было хуже, чем умереть…

Она несколько раз ударила сцепленными руками по маленькой острой коленке.

- Представим себе этого героя войны двенадцатого года, теперь каторжника, в сырой и мрачной тюрьме. Ночь. А утром ему предстоит позорное истязание…

Галина Вячеславовна перевела дух.

- Скажу вам сразу: герой не допустил, чтобы над ним надругались. Скажу вам сразу и другое: нет его и в списке расстрелянных.

Тут снова появился в кадре ведущий:

- Но позвольте, э… Галина Вячеславовна… Не мог же он волшебным образом испариться!

- Именно,- Галина Вячеславовна наставила на него указательный палец.- Что оставалось Сухинову?

Ведущий пожал плечами.

- По имевшимся у нас документам, Сухинов принял крайнее, но для него единственно возможное решение. Чтобы избежать позорного истязания, он покончил с собой. Повесился в камере на ремнях от кандалов.

Надя нащупала мою руку и сжала ее. Мне было не по себе. И даже ведущий растерялся.

- Но! - воскликнула Галина Вячеславовна и вскочила. Камера едва поспела за ней. Книга упала.-Мы нашли новый документ, который говорит о том, что судьба Сухинова была иной! Да, да, иной!

Она разулыбалась и развела руками.

- В архиве Семена Ивановича Черепанова мы отыскали листок с записями, которые, по существу, наполовину зашифрованы. По-видимому, наш казак опасался недоброжелателей. Опасался, конечно, не зря. И что же в этих записях?..

- Вам удалось их расшифровать? - спросил ведущий. Он тоже встал и подошел теперь к Галине Вячеславовне.

- Разумеется,- ответила она небрежно.

- Так что же в них?

Она топнула ножкой от возбуждения.

- В них говорится, что в ночь перед экзекуцией в тюрьме появился храбрый офицер. Гусар. Он обезоружил охрану, взломал дверь камеры и освободил Сухинова.

- Так…- пробормотала Надя.

- Грандиозно! - воскликнул ведущий.- Кто же этот отважный гусар?

Галина Вячеславовна молча обошла свое кресло и села. Сел и ведущий.

- Видите ли…- виновато проговорила Галина Вячеславовна, снова превращаясь в божьего одуванчика.- Этого нам не удалось установить.

- Но хотя бы приблизительно?

- Что значит-приблизительно? - взорвалась божий одуванчик.- Речь идет о человеке, личности!

- Хорошо, хорошо,- стал успокаивать ее ведущий.

- Речь идет о человеке, совершившем поступок незаурядный, невиданный! Я бы сказала, фантастический!

- Тепло,- произнесла Надя. Голос ее дрогнул.

- Он один взял приступом целую тюрьму, тщательно охраняемую, ведь в ней государственные преступники! Если бы не документ, в это нельзя было бы поверить! Это сверхъестественно!

- Горячо,- сказала Надя. Ее голос дрожал и не повиновался ей.

Ведущий не собирался отступать.

- Так что же,- спросил он,- никак нельзя узнать, кто это был?

- Представьте,- ответила божий одуванчик,- о нем нет никаких сведений. Откуда он взялся, куда делся потом? Более того…

- Что? - спросил ведущий и поглядел на часы.

- На тысячи километров вокруг там не должно было быть ни одного гусара!

Божий одуванчик всплеснула руками.

- Очень горячо! - вскричала Надя.

- Ничего мы не знаем и о дальнейшей судьбе Сухинова. Что было дальше? Выбрался ли он из тайги? Если бы ему удалось спастись… Словом, перед нами теперь множество вопросов!

- И перед нами тоже,- буркнул я.

- Позвольте поблагодарить вас, э… Галина Вячеславовна,- уже говорил ведущий, - за прекрасную беседу. Нет, сначала поздравить с уникальной, потрясающей находкой, с этим зашифрованным документом, а потом уже и поблагодарить. В общем,- окончательно запутался он и в последний раз заискивающе улыбнулся,- поздравить и поблагодарить!

- Ты понял, Юрков? - шепотом спросила Надя.

Я встал и выключил телевизор.

Некоторое время я молча ходил по нашему отсеку. Надя из угла, где она сидела, наблюдала за мной.

- Да,- заключил я.- Похоже…

И еще походил из угла в угол. Наметил, что нужно проверить.

- Я на главный пульт,- сказал я Наде.

- Возвращайся поскорей,- сказала она как обычно.

На главном пульте дежурил Хуанито, наш новый стажер, парень лет двадцати с фигурой баскетболиста. В этот вечер у ребят была репетиция, они в последнее время увлекались драмой и к юбилею Станции решили выдать «Горе от ума». Хуанито тоже играл там какую-то роль; он охотно отправился в красный уголок и оставил меня на пульте одного.

Сначала я связался с Сигмой и попросил квартиру Кошкиных. Трубку сняла Мария. После обмена обычными вежливыми фразами я попросил к телефону Колю.

- Его нет,- услышал я.

- Мне бы хотелось с ним поговорить,- проявил я настойчивость.

- А он… В общем, вы уже слышали, его нет дома.

- Он будет попозже? Скажите, пожалуйста, когда мне позвонить?

- Не могу сказать вам‘точно…

- Может быть, он у себя на работе? Продиктуйте, будьте добры, его служебный телефон, я позвоню туда.

- Нет, он не на работе.

- Но он на Сигме?

Я почувствовал, как Кошкина замялась. Наконец, она проговорила:

- Не могу вам сказать.

- То есть?..- вырвалось у меня.

Наступило молчание. Потом Кошкина, видимо, на что-то решилась.

- Понимаете,- вымолвила она,- Коля взял отпуск без содержания.

- Надолго?

- На несколько дней. Я не помню точно.

- И вы не знаете, где он находится?

- Давайте предполагать, Что не знаю.

- Не могу в это поверить.

- Ну, хорошо,- я услышал в динамике вздох.- Вот что я вам скажу… Коля взял отпуск для своих личных дел. И где он сейчас находится и чем занят, это, соответственно, его личное дело. Так?

- Так,- согласился я. И замолчал в недоумении. Недоумение мое происходило оттого, что Кошкина сказала это вовсе не резко, как должна была бы. Я ведь помнил, как она говорила, когда мы были у нее с Фревилем! Нет, в голосе у нее были и беспокойство, и горечь какая-то…

- Мария,- сказал я осторожно.- Маша,- сказал как мог мягче.- Вы ни о чем не хотите со мной поговорить?

В трубке было молчание.

- Может быть,- продолжил я еще осторожнее,- вы хоть что-то хотите мне сказать?

Тут произошло то, что и должно было произойти.

- Хочу. А именно: до свиданья,- четко выговорила женщина.

Я решился…

- А экстравагантность-то была вам зачем? - миролюбиво спросил я.

Наступила пауза. Потом до меня донесся тихий озадаченный голос Кошкиной:

- Что вы имеете в виду?

Я смущенно хмыкнул. Потом сказал:

- Ну, это… Голубь, спиртовый кофейник…

Снова наступила пауза. Кошкина не ответила.

- И еще,- я заговорил снова.- Надо же такое придумать. Сто франков за каждые сто лье. Да это же анекдот!

- О чем вы? - чуть запнувшись, спросила Кошкина.

- Ладно…- сказал я.- Все-таки самый лучший кофе- натуральный, не правда ли? А лучший кофейник - спиртовый.

- Послушайте,- взорвалась Кошкина,- с какой вы стати…

И умолкла. Остановила себя.

- Мадам Моро-Кошкина…- прошептал я, прижав губы к микрофону. И вдруг, неожиданно для самого себя, выкрикнул: - Моркошкина!

Она бросила трубку.

Я почесал в затылке…

Потом принялся дозваниваться в справочную Центрального космопорта видимой стороны. Каждый когда-нибудь пробовал дозвониться в справочную космопорта, и нет нужды рассказывать, сколько это требует времени и нервов. Занятие на грани полной безнадежности. Сплошные короткие гудки: занято, занято, занято… Я уже хотел бросить. И вдруг мне повезло. Приятный девичий голос:

- Справочная слушает.

- Скажите, пожалуйста,- торопливо проговорил я,- какие есть рейсы с Луны в Сибирь.

- Ежедневно прямой в Новосибирск, прямой в Иркутск, прямой в Улан-Удэ и еще в Якутск с посадкой в Тынде.

- Спасибо.

Я покрутился влево-вправо в кресле дежурного. Это была еще не вся информация, какая мне требовалась.

Минут через десять меня осенило: Пирке! Нарушив инструкцию, я по служебному каналу связался с дирекцией этого самого Центрального космопорта.

- Диспетчер связи,- сразу откликнулся чей-то юношеский голос.

- Скажите, пожалуйста,- попросил я,- у вас по-прежнему работает пилот Пирке?

- В настоящее время,- был четкий ответ,- он исполняет обязанности начальника службы пассажирских перевозок.

Ничего лучшего не могло быть.

- Нельзя ли мне переговорить с ним?

- Соединяю.

Определенно мне везло!

- Пирке слушает,- раздался в динамике знакомый голос. Я почувствовал, что улыбаюсь. Еще один из нашего стройотряда, всеобщий был любимец, отчаянный парень.- Пирке слушает,- повторил он уже нетерпеливо.- Кто на связи?

Как обычно, он пользовался эсперанто.

- Здорово,- сказал я в микрофон.- На связи некто Юрков.

- А, привет! У тебя что-то срочное? Мне надо отпустить людей.

- Я подожду.

Некоторое время я слышал невнятные голоса. Потом они смолкли.

- Ну,- сказал Пирке,- я свободен. Ты, конечно, не потому, что соскучился?

- Увы,- чистосердечно признался я.

- Тогда переходи прямо к делу.

- Ладно. Перехожу. Дело-то, правда, такое.,. Но вдруг ты мне что-нибудь скажешь.

- Все, что смогу.

- Понимаешь, есть такое предположение… Возможно, из твоего порта улетел на Землю, в Сибирь один человек. Несколько дней назад.

- Из моего порта,- усмехнулся Пирке,- каждый день улетает в Сибирь знаешь сколько народу?

- Представляю. Но, может, как-то удастся проверить? У тебя остаются списки пассажиров?

- Остаются. Давай фамилию, если знаешь. Я распоряжусь, чтоб посмотрели.

- Фамилия - Кошкин.

Пирке рассмеялся. Он смеялся долго, с удовольствием.

- Николай? - спросил он наконец.

- Точно.

- Весь такой лохматый и мятый?

- Да, это он.

Я был в недоумении.

- Видишь ли, Юрков, есть особая категория пассажиров - они теряют билеты и багажные квитанции, опаздывают к рейсу и тому подобное. Этот как раз из таких. Он посеял свой билет, и мне пришлось им заниматься, этим твоим Кошкиным.

- Ты отправил его? - спросил я.

- Ближайшим сибирским рейсом. Надо было помочь человеку.

- Так…- произнес я вслух. А про себя подумал: этого и следовало ожидать,

- Что-нибудь случилось?

- Возможно. Еще не знаю наверняка.

- Ладно, старик. Захочешь - расскажешь. Во всяком случае, Пирке к твоим услугам.

Я раздумывал, о чем бы еще спросить у него.

- Может, ты что-нибудь помнишь… Какой у него был багаж?

- Да какой-то обыкновенный. Сумка с барахлом. Думаю, он в спешке даже миновал досмотр. И что у него смотреть? Такие ничего запрещенного не провозят.

- Ты уверен, что это был Кошкин? - спросил я еще на всякий случай.

- Я же видел его -документы! Он вывалил мне на стол все, что было у него в карманах. Мы вместе еще раз поискали билет.

- И что там, кстати, было?

- Паспорт,- принялся перечислять, Пирке,- служебное удостоверение Сигмы, свидетельство о браке, разрешение на оружие…

- На какое? - перебил я его.

- На лазерный пистолет. Еще старые квитанции, фотография жены… Эй! - спохватился Пирке.- Не думаешь ведь ты, что он взял на Землю эту штуку. Разрешение действительно только для Луны!

- Не волнуйся, дружище,- успокоил я его.- Я просто так спросил.

- У меня тут, знаешь, всего хватает…- устало сказал Пирке.

- Да как ты оказался на этой должности?

- А! Сердце стало барахлить… Но врачи обещают. Бегаю по утрам. И вообще. Так что надеюсь вернуться в пилоты. Или в навигаторы пойду. Как ты думаешь, получится?

- Получится,- убежденно сказал я.- У тебя обязательно получится.

- Ну, что, всё? Тогда пока. У меня совещание через пять минут.

Я отключил канал и по внутренней связи вызвал Хуанито. Он прибежал, как был, в гриме и костюме Скалозуба. Мне пришлось огорчить его известием, что я ухожу домой.

Дома меня ждала Надя. Она не спала, сидела за кухонным столом, подперев голову руками. Я сел напротив.

Некоторое время мы молчали. Потом Надя выпрямилась и произнесла:

- Так что же?

Вместо ответа я спросил:

- Скажи, ты бы поверила, если б кто-то сказал тебе, что можно перемещаться во времени?

Надежда задумалась, а потом рассмеялась.

- Ну вот,- обиделся я.

- Понимаешь,- объяснила она,- я вдруг вообразила: а что если б наш разговор услышал кто-нибудь на Станции!

- Был бы скандал,- согласился я.- Но ты не ответила на вопрос.

- Гм. Можно ли утверждать, что… Видишь ли, теоретически для каких-то объектов - да, а для других - нет. Ты же сам знаешь это все не хуже меня.

- Знать-то мы знаем… Но ведь доказательств нет. Нет ведь, верно? Значит, можно оспаривать. Скажи, есть у кого-нибудь экспериментальные доказательства, что перемещаться во времени - нельзя?

- Но ведь нет и доказательств, что это возможно.

- А что бы, скажем, тебя, Надежду, заставило в это поверить?

Надя подумала немного и сформулировала;

- Если б это было возможно, такие доказательства давно бы уже существовали. Ну, например, нашлись бы следы каких-нибудь будущих космических пришельцев.

Она испытующе заглянула мне в глаза: понял ли я, что она сказала и что - хотела сказать.

- Так,- заключил я. И произнес то, чего она ждала от меня: - А если в прошлом - следы пришельцев из нашего времени?

Надя долго не отвечала.

- Но,- проговорила она после продолжительного молчания,- есть ведь одно важное «но». Нужны доказательства, что это - действительно доказательства…

Я развел руками и принялся ходить по кухоньке из угла в угол.

Телеграмма

СТАНЦИИ 09/114 7 14 2354 ОТДЕЛ ФРЕВИЛЮ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ ТЧК ДЕРЖИ СВЯЗЬ = ЮРКОВ

Телеграмма

СЛУЖЕБНАЯ СИГМЫ 12/537 16 21 1325 ОТДЕЛ ФРЕВИЛЮ

ИЗВЕСТНО ЛИ ВАМ ЧТО-ЛИБО НАХОЖДЕНИИ СЕМЬИ КОШКИНЫХ ВПР

УВАЖЕНИЕМ = ГЛАВНЫЙ УЧЕНЫЙ СЕКРЕТАРЬ

Телеграмма

ОТДЕЛА 26/412 13 21 1640 СИГМА ГЛАВНОМУ УЧЕНОМУ СЕКРЕТАРЮ НЕ В БОЛЬШЕЙ СТЕПЕНИ ЧЕМ ВАМ ТЧК УВАЖЕНИЕМ = ФРЕВИЛЬ

 

Рассказывает Фревиль

Вызов к Высокому Начальству был как гром с ясного неба. Мы с Клер мирно сидели, ужинали… Минуту я недоуменно смотрел на динамик внутренней связи. Потом перевел глаза на жену.

- Ну, иди…- она пожала плечами.

Я выскочил из-за стола, переоделся и побежал.

В приемной секретарша, эта кокетливая девица, ехидно шепнула:

- Ну и сюрпризик вас ждет!

Дальше я шел уже на негнущихся ногах.

Высокое Начальство стоял посреди своего кабинета, заложив руки в карманы пиджака.

- Добрый вечер,- сказал я как мог свободнее.

- Привет,- ответствовал Высокое Начальство.- Привет, привет!

Это не предвещало ничего хорошего. Затем Высокое Начальство обошел вокруг меня и снова встал впереди, руки в карманах.

- Скажите, Фревиль,- спросил он несколько повышенным тоном,- не стало ли с вами происходить что-то необыкновенное?

- Нет…- пробормотал я.- Вроде нет.

- Гм. Я слышал, вы неожиданно улетали куда-то вместе с вашим приятелем Юрковым… Но я все-таки надеялся, что обойдется.

- Я тоже надеялся,- искренне сказал я,- что обойдется.

- Похоже, Фревиль, мы оба надеялись напрасно… Впрочем, что толку говорить. Ступайте в свою лабораторию.

- В лабораторию? - удивился я.- И что там?

- Ха! Сами увидите.

Мне пришлось повернуться и выйти. В приемной я достал из кармана таблетку. Секретарша была настолько любезна, что дала мне воды. Похоже было, случилось что-то действительно серьезное.

Путь до лаборатории показался мне слишком коротким… А что ждало меня там!

Собственно говоря, меня ждали там посетители. Двое. Но какие… Остановившись в дверях, прямо-таки замерев от изумления, я разглядывал их.

Одна была в длинной, до пят, пышной юбке, я помнил такие из иллюстраций к книгам про старинную жизнь; широченный подол щедро украшали всяческие ленты, словом, то, что в свое время именовалось рюшечками и бантиками; талия дамы была затянута до немыслимой толщины, до прямо-таки исчезающего размера; поднимая глаза, я увидел гладкую обтягивающую блузку с выступающими у плеч рукавами; и дальше- высокую, закрытую узким стоячим воротником шею. А над ней…

Второй был в сверкающих сапогах со шпорами, в сапоги были заправлены белые обтягивающие ноги штаны, выше я увидел короткую яркую куртку с затейливыми золотыми нашивками; на плечах красовались круглые золотые эполеты; а на согнутой в локте руке этот человек церемонно держал высокий красивый головной убор, настоящий кивер со множеством ослепительных украшений. И над эполетами…

Да, над блузкой со стоячим воротником я увидел лицо Кошкиной, а над эполетами - физиономию Николая!

Я окончательно убедился: наши с Юрковым предположения были верны. Увы.

Я еще нашел в себе силы, чтобы устоять на месте; затем как смог поклонился. Николай в ответ звякнул шпорами, а Кошкина, представьте, сделала реверанс. Я отыскал в кармане еще таблетку и бросил ее в рот. Затем, призвав на помощь все остатки чувства юмора, спросил:

- И как же вас теперь называть? Ваше сиятельство? Мадам, графиня?

- Обойдемся без этого,- мрачно сказала Кошкина.

- Вы знаете, что ваше исчезновение обнаружено?

- Предполагаем,- ответил Николай.

- И вас разыскивают!

- Пусть,- бросила Кошкина.

Они вовсе не были так смущены создавшейся ситуацией, как я.

Поняв это, я только спросил:

- Откуда вы взяли весь этот реквизит?

- Ну…- замялась на миг Кошкина.- Коля позаимствовал в одном месте.

- Я верну,- добавил Николай.- В следующий же раз, когда мы там будем.

- «Там» - это где?

- Ну, где…- пробормотал Николай.

- Не будем терять время на детали,- отрезала Кошкина.

Несмотря ни на что, мне хотелось сделать ей комплимент. Я сказал, нисколько не покривив душой:

- Вам очень идет.

Кошкина фыркнула:

- Я как замурована в этом,- и показала на свою тончайшую талию. Впрочем, она тут же крутанулась, чтобы получше продемонстрировать мне свой наряд. Ее голубые глаза сияли.

- И вам, Николай,- сказал я. Борода его была выбрита начисто, зато появились пышные бакенбарды, которые, как и лихие черные усы, очень подходили к его костюму.- Вы такой красивый и мужественный.

- Ага, мне это все нравится,- ответил Кошкин и еще раз звякнул шпорами. Ясно было, что свою роль он уже хорошо отработал.

- Интересно, как вы объяснили свой вид, когда летели сюда? И здесь, в Отделе?

- Сказали, что увлеклись самодеятельностью,- бросила Кошкина.

- Я вижу, у вас все продумано…

- Собственно говоря, мы по делу,- оборвала она меня.- Вы, наверное, догадались об этом.

- Чему могу служить?

Спросив так, я подумал, что выражаюсь уже вполне в духе девятнадцатого века.

- Мне нужно провести некоторые расчеты,- деловито начала Кошкина.- Некоторые дополнительные расчеты. Довольно-таки сложные для той техники, какая имеется, скажем, на Сигме. Мне известно, что вы готовите новую серию роботов, предназначенных для задач как раз такого типа.

- Но конструирование еще не закончено…

- Я это знаю. Мне роботы не нужны. Достаточно вычислительных блоков от них. Как у вас с этим?

- Такие блоки есть тут, в лаборатории.

- Отлично. Вы можете подключить их?

Кажется, по-русски это называется - брать быка за рога. Юрков употреблял такое выражение.

- Пожалуйста,- сказал я.- Для вас я это сделаю.

- Прошу вас,- ответила Кошкина и раскрыла сумочку, до того крохотную, что я ее вначале не заметил.- Это называется ридикюль,- пояснила Кошкина,- то есть сумочка смешная и нелепая, в переводе с вашего.- Она принялась доставать из ридикюля ужасно смятые листки бумаги.- Тут у меня заметки,- еще пояснила она, расправляя листки.- Терплю кошмарные неудобства.

Я отправился к блокам. Включил пускатели, проверил режимы. Конечно, это лучше бы сделали мои инженеры, ведь я теоретик; но, собственно, от меня только и требовалось, что включить, а уверен я был в своих блоках абсолютно.

- Можете приступать,- сказал, возвращаясь к Кошкиной.

- Угу,- только и бросила она и помчалась своей летучей походкой к вводному устройству. Длинное платье едва поспевало за ней.

- Тебе помочь? - спросил Николай.

Кошкина на миг оторвалась от своих бумаг.

- Ну уж нет! - воскликнула она.- Этого, пожалуйста, не надо.

Она принялась за клавиши вводного устройства. Мы с Николаем присели на маленький диванчик, стоявший в углу под портретом Планка. Николай лениво крутил ус. Мне хотелось поговорить с Николаем, но я не мог отделаться от мысли, что это должна быть светская беседа с гусарским офицером. И оттого никак не мог начать. Николай повернулся к портрету Планка, вытащил из-за пазухи лорнет и принялся разглядывать Планка в упор.

- Послушайте, Фревиль,- вдруг сказала Кошкина, оборачиваясь к нам.- С моей стороны, конечно, не очень-то здорово врываться так вот, использовать вашу технику да еще и ничего не объяснять.

- Чего уж там,- проговорил я.

- Ладно, не вставайте в позу. Я приношу вам свои извинения. Дело в том, что у меня нет времени для объяснений.

- Догадываюсь…

- Ну и, конечно, не только в этом дело. Есть еще обстоятельства.

- Понимаю.

- Возможно. А возможно, и нет. Бросьте придуриваться. Думаю, вы в самом деле догадываетесь кое о чем. Так что несколько слов я вам все-таки скажу. У нас с Колей неважно со стабильностью. Большой разброс энергии, соображаете?

- То есть?..

- То есть дельта Е гуляет. Со знаком все в порядке, это я наладила, а с величиной - бывают флуктуации.

- И что тогда?

- А проваливаемся на несколько дней, месяцев, даже на год один раз уехали дальше, чем надо.

- Представляю себе.

- Ни черта вы, извините, не представляете. Попадите-ка вдруг в такой блузке из лета да в зиму, на сорокаградусный мороз. И это еще самое безобидное изо всего, что может произойти.

Что я мог ей ответить? Я сказал:

- Сочувствую…

- Спасибо. Вот я и хочу посчитать да кое-что переделать… А теперь уж вы меня извините, я буду работать.

Она отвернулась и снова занялась клавишами. Я посмотрел на Николая. У него слипались глаза, и ни к какой беседе он явно был не расположен, пусть и самой светской.

Я поднялся. Кошкина не обращала на меня никакого внимания. Николай определенно дремал, катастрофически клонясь на бок. Я ощутил полную свою ненужность в собственной лаборатории. Планк невозмутимо взирал с портрета на всю эту фантастическую картину - на даму в длинном платье за вводным устройством, на гусара в лунной лаборатории… и на меня, совершенно тут никчемного.

Я махнул рукой и ушел.

Дома я застал разгневанную Клер. Судя по всему, секретарша Высокого Начальства основательно ее подготовила. Клер была просто вне себя.

- Явилась ведьма? - прошептала она, суживая глаза.- Что, на помеле прилетела?

Я попытался объяснить Клер, зачем прибыла Кошкина.

- У нее там, понимаешь, со стабильностью…- неуверенно начал я.- Дельта Е…

- Ах, со стабильностью! - вскричала Клер.- И ты должен прерывать ужин, бросать жену и бежать помогать этой ведьме? Дельта Е! Знаем мы это дельта Е…

С этими словами Клер выбежала из комнаты.

Мне уже все было безразлично. Я прилег в изнеможении, думая лишь о собственном пульсе, доктор в последний мой визит к нему наказывал избегать волнений и следить за пульсом.

Несколько успокоившись, я поднялся. Поискал Клер, ее не было дома. Потом поискал трубку, но и ее не нашел. Я отправился в пультовую.

Там - удача! - дежурил инженер из моей лаборатории. С его любезного разрешения, я связался со Станцией и вызвал Юркова.

- Ну, что? - сразу спросил он.

- Здесь Кошкина,- сказал я. Таиться от инженера не было смысла, многие в Отделе уже знали о ее прибытии.

- С Колей?

- Да. Кошкина в длинном платье, Николай в гусарской форме.

- Что ей нужно?

Я перешел на шепот.

- Сделать кое-какие расчеты. У нее не все ладится.

- А именно?

Я обернулся. Инженера, к счастью, уже не было.

- Разброс энергии. Результат - провалы во времени.

- Ясно. Этого следовало ожидать.

Наступило молчание.

- О чем ты думаешь? - спросил я.

- Что ей посоветовать,- ответил Юрков.

- В каком смысле?

- В смысле расчетов. Для повышения стабильности.

- Значит, ты полагаешь…- начал я и осекся.

- Что они вправе это все проделывать? - закончил за меня Юрков.-Да ни в коем случае! - вскричал он.

Я испуганно закрутил головой. Нет, я был тут один.

- Это верх безответственности! - гремел голос Юркова по всей пультовой.

- Может, попытаться отговорить их? - предложил я.

- Смешно! - бросил Юрков.- Не выйдет. Не тот момент в их жизни. Не станут они сейчас нас слушать.

- Что же делать?

- То-то и оно!.. Ситуация ведь просто опасная. Они могут таких дров наломать…

- Наломать - чего?

- Дров. Поговорка такая. Был основной источник энергии когда-то. Ну, вроде атомного ядра.

- А! Понял. Что же мне теперь делать?

- Пойди туда к ним…- Юрков говорил с предельной досадой.- Что ж еще.

На том мы и простились.

Поколебавшись, я - признаться, с некоторой робостью- отправился в лабораторию.

Там я застал картину, окончательно добившую меня. Моя Клер и Мария Кошкина, обнявшись, ворковали, будто две голубки!

- Это ведь называется цвет «перванш»,- доверительно объясняла Кошкина, демонстрируя моей жене свое платье.

- Вот этот,- уточняла Клер таким нежным тоном, каким не обращалась и ко мне, и с такой заинтересованностью, которая для работы была бы пределом мечтаний.

- Ну да,- отвечала Кошкина. И с удовольствием повторила: - «Перванш». Очень принято.

- Ясно,- закивала Клер.- И что еще?

- Еще в комплекте шаль или накидка. Предпочтительно из того же материала.

- У вас что?

- Накидка.

- Покажите!

Они принялись рассматривать какой-то кусок материи. Я предпочел не приближаться к ним. Пошел в тот угол, где оставил Николая.

Кошкин спал, повалившись на диванчик. Кивер валялся рядом на полу. Не зная, куда себя деть, я робко присел в ногах у Кошкина.

- Господа…- бормотал он во сне.- Господа, я этого так не оставлю…

Я сидел на краешке диванчика, справа от меня ворковали Клер и Кошкина, слева бормотал во сне Николай.

- Цвет голубого неба…- говорила Кошкина.

- Охрана… Охрана! - вскрикивал Николай.

- А белый? - спрашивала Клер.- Белый было бы очень хорошо.

- Белый простит,- коротко отвечала Кошкина.

- Простит? - переспрашивала Клер.

- Ну да,- небрежно бросала Кошкина,- так написано в «Московском телеграфе».

- Эй, Арсентий…- тихо звал Николай.- Арсентий, лошади готовы?

- А если не белый, то какой? - допытывалась Клер.

- Гони! - сдавленно хрипел Николай.- Гони, брат, что есть силы…

- Цвет топленого молока,- чеканно отвечала Кошкина.

Я чувствовал, что еще немного, и я просто не выдержу. Больше всего мне хотелось вытянуться на диванчике рядом с Николаем.

- А цвет лица? - интересовалась Клер.- Мне кажется, у вас изменился цвет лица…

- Пьют уксус,- бросила Кошкина.- Все без исключения. Для бледности.

- Заходи слева! - закричал Николай.- Справа унтер!..

- Какой ужас! - вскрикнула Клер.- И вы тоже пили?

- А как вы думаете? - отвечала Кошкина.- Конечно!

Я собрался с силами и подошел к ней:

- Можно выключить блоки? Они вам не нужны?

Кошкина всплеснула руками:

- Ни в коем случае! Я еще не закончила!

Она бросилась к вводному устройству. Клер одарила меня испепеляющим взглядом… Я побрел к диванчику и в самом деле прилег рядом с Николаем. Мы укрылись его красивой курткой. Под бормотание Николая и я скоро задремал.

Когда я проснулся и сел, Клер и Кошкина раскладывали по всему полу лаборатории длинные ленты выдачи с моих блоков.

- Скорость…- приговаривала Клер.- Где у нас скорость?

- Вот,- отвечала Кошкина.- А координаты? Давайте их сюда…

Словом, они дружно работали вместе!

Я посидел, глядя на них. Николай угомонился и спал крепко, тихо посапывая. Планк по-прежнему взирал на все это невозмутимо.

- Теперь можно выключать? - спросил я.

- Да,- ответила Кошкина, поднимая голову.- Большое спасибо.

Я поднялся, пошел к пускателям и отключил блоки.

Кошкина уже сворачивала ленты в рулон. Клер помогала ей.

- И куда вы сейчас? - поинтересовался я.

- К себе, на Сигму. Надо кое-что доработать.

- Гипермезонное устройство?

- Ну…- замялась она.- В этом роде.

Я нашел на одном из лабораторных столов обрывок провода и перевязал рулон, чтобы ей было удобнее.

- Благодарю,- усмехнулась Кошкина.- Не рассчитывала.

- Вы забыли, что вас ищут,- сказал я.- Вас сразу засекут на Сигме.

- Я все учла. Мы воспользуемся автоматическим шлюзом. И оттуда есть система тоннелей, которыми никто не пользуется.

- Ну, раз вы все учли…- неуверенно улыбнулся я.

Оставалось разбудить гусара. Это оказалось не так-

то легко. Мы подняли его только объединенными усилиями. Бакенбарды растрепались. Он еще осоловело оглядывался вокруг, а Кошкина уже подняла с полу кивер и приладила его на голове Николая. Клер заботливо расправила на плечах гусара куртку.

- Это называется ментик,- с гордостью заметила подруге Кошкина.

Сонный Николай принялся автоматически подкручивать ус. Клер отошла в сторону, чтобы полюбоваться. Николай вспомнил про лорнет и уставился в него невидящим взглядом.

- Двинулись,- скомандовала Кошкина.

- А накидку? - спохватилась Клер.

- О, дьявол! - воскликнула наша светская дама.

Клер набросила на ее плечи накидку и застегнула пряжку у шеи Кошкиной. Теперь, кажется, все были готовы.

- Вперед,- снова дала команду Кошкина.

Мы вышли из лаборатории: Кошкина в длинном старинном платье и с рулоном расчетов под мышкой, за ней Клер, потом подкручивающий ус сонный гусар в лихо сдвинутом на затылок кивере, и я в качестве замыкающего.

В коридоре мы сразу же убедились в том, что секретарша Высокого Начальства не теряла времени даром. Все до единого сотрудники Отдела выстроились, чтобы поглазеть на гостей. Моя репутация, только и подумал я, о моя репутация!..

Наконец мы остались вчетвером. Молча дошли до выхода, где была остановка монорельсовой дороги к космопорту.

Кошкина на прощанье опять сделала реверанс, Николай звякнул шпорами.

- И что,- спросил я,- всех будете освобождать?

Кошкины переглянулись и ничего не ответили. Клер взяла меня под руку.

- Может,- спросил я еще,- переворот там сделаете?

Кошкины улыбнулись.

- А что,- сказал я,- парочку лазерных пистолетов…

- Гм,- сказала моя Клер и сдвинула брови. Я замолчал.

- Спасибо за помощь,- проговорила Кошкина, ухватила Николая за расшитый золотом рукав, и они пошли к остановке.

Через пять минут я был с докладом у Высокого Начальства. Он молча выслушал меня, ни разу не прервав. Я закончил, но он не говорил ни слова.

Тогда я сам спросил:

- Может, что-нибудь предпринять?

- С Юрковым связывались? - произнес Высокое Начальство.

- Да.

- Постарайтесь контролировать это дело… Я полагаюсь на вас и Юркова.

Когда я был уже на пути к двери, Высокое Начальство окликнул меня:

- Фревиль!

Я обернулся:

- Что?

- С вами не заскучаешь…

Я вышел.

Телеграмма

ИРКУТСКА 564/309 12 28 0615 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ НЕОБХОДИМА ВАША ПОМОЩЬ ТЧК СООБЩИТЕ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРИЛЕТА К ВАМ = КОШКИНА ГЛАВПОЧТАМТ ВОСТРЕБОВАНИЯ

Телеграмма

СРОЧНАЯ СТАНЦИИ 740/118 07 28 1034 ИРКУТСК ГЛАВПОЧТАМТ ВОСТРЕБОВАНИЯ КОШКИНОЙ МАРИИ ЖДУ ВАС = ЮРКОВ

Телеграмма

ИРКУТСКА 987/224 04 28 1305 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ ВЫЛЕТАЮ = КОШКИНА

 

Рассказывает Юрков

- Вы разочарованы? - спросила она, едва я увидел ее.

- Чем? - удивился я.

- Ну… Что я, скажем, не в кринолине.

Я улыбнулся. Главным образом, чтобы приободрить ее. Кошкина выглядела очень усталой. Конечно, она была после перелета, но причина заключалась, видно, не только в этом.

- Нет,- сказал я.- Не разочарован.

- Я переоделась еще в Иркутске. Все это барахло у меня в багаже. Я вообще хотела его оставить.

- В Иркутском космопорту?

- Да нет же.- Она поморщилась от моей непонятливости.

- Ясно… Но решили сохранить на память.

- Не знаю, на память ли… Мне нужна ваша помощь. Впрочем, вам уже известно об этом.

- Слушаю вас.

Мы сели в кресла у столика, друг против друга. На столике лежали ее телеграммы. Надя еще не вернулась с работы, и мы могли поговорить наедине.

- Как бы это начать… Ну, в общем, платья-то я привезла, а вот Колю оставила там.

- Там?

- Именно.

Она откинула голову назад. Губы поджаты, глаза прищурены. У нее был вид человека, которому больше нечего терять.

- Как же это получилось?

- Он заявил, что не может вернуться. Что у него есть причины. И тэ дэ.

- И что же вы?..

Кошкина высоко подняла плечи.

- А что-я? Как всякая баба. Сказала, что он дурак и я улетаю.

- Понятно…

Она опустила плечи и сгорбилась.

Я еще посмотрел на нее. Голубые глаза не сияли, губы стали бледными, а на переносице обозначились две поперечные складки.

- Да ладно вам! - вдруг отмахнулась она, поняв мой взгляд.- Могу подмазаться, подкраситься, и опять буду ничего.

- А вы и так,- сказал я,- более чем ничего.

- Знаю, какая я сейчас… Но я к вам, как вы догадываетесь, совсем по другому делу.

- Так приступим? - Я опять постарался ее приободрить.

- Приступим… Мне бы надо рассказать все по порядку,- тут она сцепила пальцы и нахмурилась,- да не знаю, с чего начать. Пожалуй, я начну с физической стороны. Не возражаете?

- Нисколько.

Кошкина встряхнулась, села прямо. В ней, наконец, появилась какая-то уверенность.

- В общем, элементарные вещи из квантовой механики. Как известно, нельзя сказать про объект, что он находится в какой-то момент в определенной точке; я имею в виду, что нельзя сказать достаточно строго.

- То есть, точно.

- Ну да. Мы с вами находимся сейчас на Станции, это, конечно, верно, однако - с точки зрения квантовой механики - не абсолютно верно, а только с определенной степенью вероятности.

Кошкина остановилась передохнуть. Я заметил, что на щеках у нее появился румянец, и порадовался за нее.

- Ясно, от чего вы отталкивались,- сказал я.

- Так вот,- продолжала Кошкина,- ведь вся квантовая механика - это вероятности. Что мы на Станции- вероятность, близкая к единице, только и всего. Это касается места или расстояния. Но ведь такой же принцип существует и по отношению ко времени. Правильно?

- Безусловно. Слушаю вас со всем вниманием.

- И, надеюсь, простите мне, что я говорю известные вам истины. Но я боюсь что-нибудь упустить.

- Рассказывайте так, как вам удобнее.

- Вот, например, вы летите отсюда к своему Фревилю. Сидите в ракете. Она мчится где-то между Станцией и Отделом. Где конкретно она в какой-то момент находится? С какой скоростью летит? Мы с вами пони-маем: чем точнее определяешь скорость объекта, тем меньше знаешь о его координатах. Известный парадокс, вторая сторона принципа неопределенности, Словом, если вы очень точно вычислите скорость, с какой летит ваша ракета, то уже практически не будете знать, где находитесь.

- Хорошо, что большинство пассажиров об этом не подозревает!

- А? - недоуменно вскинулась Кошкина.

- Ничего. Извините. Я перебил вас.

- В общем, тут мы уже подходим ко времени.- Она перевела дух.- Произведение разброса энергии объекта на разброс времени равно постоянной Планка.- Кошкина взяла со столика собственную телеграмму и небрежно набросала на обороте губной помадой, которую извлекла из кармана блузки: «ДЕ - Дt ››h». Заключила:- Объект во времени недостаточно определен!

И кинула помаду в карман.

- Для некоторых объектов это, разумеется, верно…- попробовал я возразить.

- Для протона это так?

- Так.

- Ну, значит, тут можно было поискать. Чем сильнее изменишь разброс энергии, тем больше разброс времени изменится.

- Хорошо. Но как вы пришли к…

- К человеку? А вот так. У меня ведь всегда перед глазами Коля. И каждый день я твержу: «Коля, причешись! Коля, подстригись! Коля, застегни рубашку как следует!..»

Тут она грустно усмехнулась.

- Гм,- усомнился я,- это может быть и чисто внешнее.

- У него не внешнее,- запальчиво ответила Кошкина.- Коля -это бесконечные эмоции, резкие перепады настроения… Чего вы хотите, гуманитарий, художественный тип! Вот и представим себе: а что если бы Коля превратился в педанта? Из художника - да стал математиком? Ну, представим! Разброс того, что условно назовем психической энергией, резко сократится: дельта Е будет стремиться к нулю; значит, изменится и дельта Тэ. Коля Кошкин переместится во времени.

- Что ж, тут есть…

- Короче, что получается? Существует такая связь. Влияете на характер человека - он передвигается во времени. Но и наоборот: перебрасываете кого-то в другой век - ваш друг иным делается. Вместе с перемещением объекта во времени сразу меняется характер. Синхронно. Изменяется какая-то главная черта, и очень. Могут быть, конечно, и почти исключения, но редко: тогда как бы многое сдвигается, да помаленьку.

- В принципе,- согласился я.- Но остается еще тьма проблем. Вперед Коля Кошкин переместится во времени или назад? И на какую величину, то есть на сколько лет или, скажем, столетий?

- Конечно, тьма проблем.- Кошкина махнула рукой.- Я рассматривала всякие возможности. Немного изменить массу тела с помощью гипермезонного устройства, вшить аккумулятор, подключить биостимулятор, научиться измерять квантовые флуктуации больших, макроскопических тел… Словом, я перешла к экспериментам.

- В тыща тринадцатой комнате?

- Совершенно верно.

- За стальной дверью…

- А, вы там были? Когда меня искали, да?

- Конечно. Номер комнаты у вас подходящий для такой тематики.

- Ха, да и стальная дверь пригодилась… Ну, значит, перешла я к экспериментам. С величиной перемещения намаялась. Да ведь все одна! Хорошо еще, у меня фревилевские роботы, что бы я без них делала. Потом, со знаком: вперед или назад… И все на себе ведь пробовала, ох и помотало меня туда-сюда! Где я только ни побывала… Ну, ладно.- Кошкина тряхнула головой, отчего волосы ее рассыпались по плечам.- Что-то много лирики. Словом, в результате получилось компактное устройство, вроде браслета.

- Пожалуй, я и сам бы увлекся, задача интереснейшая… Со стабильностью справились?

- Справилась. Теперь все в порядке. Никаких провалов во времени.

- Отлично.

- Да как сказать. Справилась-то себе на голову…

Кошкина прикрыла глаза и замолчала.

Потом она посмотрела на меня устало и медленно заговорила снова:

- Вы знаете, муж у меня - историк…

Проговорив это, она вздохнула, снова умолкла и глубоко задумалась. Я подождал немного. Она молчала и не двигалась. Она словно впала в оцепенение.

Тут я спохватился. Должен признаться, только в этот момент я подумал, что мы не о том говорим. Она просила меня о помощи, а я поддерживал разговор о физическом принципе!

- Мария,- сказал я.- Маша. Вы уверены, что у нас много времени?

Она очнулась.

- Нет,- сказала она, покачивая головой.

- Тогда давайте о главном.

- Спасибо…- Она вся подалась вперед, поставила локти на колени и положила голову в ладони. Похоже было, что она готова расплакаться.

- Говорите, Маша!

Она смотрела в пол. Потом подняла глаза и тихо сказала:

- Понимаете, Коле угрожает опасность. На него просто идет охота, самая настоящая охота. После того, как он взял штурмом эту самую Зерентуйскую тюрьму… ну, может, видели, была передача по телевидению… да вообще-то он вовсе не супермен, вы ведь помните, какой он был тут, на Луне, в нашем веке, но когда он во времени переместился… он теперь такой… да плюс еще лазерный пистолет при нем… и вот теперь его ловят.

Я вскочил.

- А вернуться? Я имею в виду, вернуться в наше время?

Кошкина ударила ладонью по колену.

- Конечно! Только Коля - ни в какую.

Я походил по комнате.

- А вы не сможете его сами… того… переместить?

- В том-то и дело! У него регулятор с автономным управлением. Он может сделать это только сам, по своей воле.

Я сел. Ситуация прояснялась.

- Насколько я понимаю, вы хотите…

Кошкина закрыла глаза и произнесла так, с закрытыми глазами:

- Хочу просить вас отправиться со мной туда.

- Туда,- невольно повторил я. Это не так-то просто было осмыслить.

Кошкина раскрыла свои голубые глаза, они горели теперь, просто жгли меня, и откинулась на спинку кресла.

- Понимаете, там мужчины, полицейские, на лошадях, с оружием! Что я против них? А вы, вы можете что-нибудь предпринять…

Кошкина всхлипнула и опустила голову.

- Я сказала ему, что больше не вернусь… У меня душа болит за него. Да что говорить! - Она снова всхлипнула и вытерла глаза рукавом.- Я боюсь, вот-вот с ним что-нибудь случится. У меня дурное предчувствие…

Она смотрела на меня мокрыми глазами, в которых было самое крайнее отчаяние.

- Конечно,- сказал я,- я полечу с вами.

- Спасибо,- произнесла она едва слышно.

- Не за что,- ответил я.- Надо вылететь сегодня же.

Кошкина села прямо, вытерла пальцами глаза.

- Вы уж простите меня, пожалуйста… И поймите, К кому еще я могла обратиться? А вы и так, я знала, обо всем догадываетесь…

- Больше мы это не обсуждаем,- сказал я, вставая.- Сейчас узнаем расписание.

- Только вот еще что…

Я был уже на полпути к пульту внутренней связи. Пришлось остановиться.

- Что-нибудь существенное?

- Весьма,- проговорила Кошкина как-то очень осторожно.

- Что именно?

Она встала и приблизилась ко мне. Ее глаза были у самого моего лица. В них были смущение и, пожалуй, вина.

- У вас не будет автономного управления.- Она развела руками.- Понимаете, просто больше нет аппаратов с автономным управлением. У вас будет устройство, управлять которым буду я. И туда, и обратно я сама вас транспортирую. То есть вы будете полностью зависеть в этом от меня.

- Ладно,- махнул я рукой.- Ничего.

По внутренней связи я вызвал дежурного и узнал расписание рейсов на Сибирь. На сегодняшние мы уже опоздали, но к первому утреннему могли успеть.

- Пожалуйста, свяжись с космопортом,- сказал я дежурному,- и закажи два билета.

- Три,- услышал я позади себя.

Я обернулся, от неожиданности выронив микрофон. В дверях стояла Надя.

- Два,- сказал я с максимальной настойчивостью, какую мог себе позволить.

- Нет. Три,- повторила Надя, пристально глядя на меня, как всегда, снизу вверх.

- Но речь идет о том, чтобы…- вмешалась Кошкина.

- Я понимаю, о чем идет речь,- спокойно прервала ее Надя.

Моя маленькая жена смотрела мне в глаза твердо, не мигая. Я привык к тому, что могу во всем положиться на нее, что хожу всегда в свитерах, связанных ее руками, могу обсудить с ней проблемы моей работы, привык, что она прекрасная хозяйка… Сейчас она поставила меня в тупик.

Я люблю свою жену. Я не хотел подвергать ее какой-либо опасности. Однако, как я должен был поступить? Я взял в руку микрофон и сказал дежурному:

- Закажи три.

- Вот и хорошо,- сказала Надя.- Добрый вечер.

- Если вы так считаете…- в первый раз улыбнулась Кошкина.- Пусть будет добрый.

- Будет,- твердо произнесла Надя.- Сейчас я соберу ужин.

- Я помогу вам,- сказала Кошкина кротко и поднялась.

Вскоре они уже вкатили столик на колесиках, и мы мирно уселись вокруг него.

- Так вы, пожалуй, привыкнете ужинать с Кошкиными,- сказала Мария.

- А мы не возражаем,- ответила Надя.- Правда, Юрков?

Я улыбнулся ей.

- Лишь бы у вас все было хорошо,- закончила Надя.

- Мы стараемся,- усмехнулась Кошкина.- Только не получается.

- А у нас, между прочим, только чай, а кофе нет,- сказала Надя, определенно чтобы отвлечь ее.

- Согласна на чай,- кивнула Кошкина.- На все согласна.

После ужина мы стали обсуждать важный вопрос: где взять соответствующую одежду для путешествия. Это оказалось серьезной проблемой.

- Для вашей жены я найду платье,- сказала Кошкина.- Ну, кое-что придется подшить… укоротить, выпустить…- примеривалась она, окидывая Надю деловым взглядом.- У меня с собой два, и одно мы переделаем. А вот как быть с вами - ума не приложу.

- А что, в таком виде нельзя? - наивно спросил я.

- Что вы! - ужаснулась она.- Ни в коем случае.

- Ну, не знаю…

И тут мне в голову пришла блестящая идея.

- Я скоро вернусь,- сказал я.- Вы пока перешивайте, я мигом.

И отправился в красный уголок.

Там, конечно же, шла репетиция. На сцене важно восседали Хуанито в костюме Скалозуба и Боб Биер, наряженный Фамусовым. Разместились они, за неимением реквизита, на ящиках от сгущенки.

- «Любезный человек,- старательно выговаривал Боб Биер,- и посмотреть - так хват, прекрасный человек двоюродный ваш брат».

- «Но крепко набрался каких-то новых правил,- с важностью ответствовал Хуанито.- Чин следовал ему-он службу вдруг оставил, в деревне книги стал читать».

Больше, к счастью, никого. Ребята вдвоем отрабатывали сцену. Режиссера у них не было вообще, поскольку режиссером был каждый. Я тихонько сел в последнем ряду, решив подождать.

- Послушайте, Юрков…- тут же сказал Боб Биер, переходя на английский.

- Прошу прощения, что помешал,- извинился я.

- Да нет, вы как раз .кстати. Тут у нас спор вышел. «Деревня» - это как наша соседняя ферма Тальменус?

- Совершенно верно.

- Во,- торжествующе произнес Боб Биер и показал Хуанито язык,- а я тебе что говорил?

- Обалдеть можно с этой классикой,- проворчал Хуанито на испанском.

- Валяй дальше,- распорядился Боб Биер.

- А я что? Я все сказал. Сам валяй.

- Ага! Поехали,- скомандовал теперь Боб Биер сам себе.- «Вот молодость!., читать!., а после - хвать! Вы повели себя исправно, давно полковники, а служите недавно»,

- «Довольно счастлив я в товарищах моих,- бойко подхватил Хуанито.- Вакансии как раз открыты»…- тут он споткнулся.- Открыты… открыты…

- Что, заело? - ехидно спросил Боб Биер.

- Открыты…- еще раз по инерции повторил Хуанито, не в силах вспомнить следующую строчку.

Боб Биер прошептал ему:

- «То старших выключат иных…»

Суфлером здесь тоже был каждый.

- «То старших выключат иных!» - отчаянно выкрикнул Хуанито и умолк.

- Ты что, спятил? - спросил Боб Биер.

- У меня вопрос,- сказал Хуанито.

Боб Биер застонал. По-видимому, репетиция шла уже давно.

- К вам, Юрков,- уточнил Хуанито.

- Слушаю,- ответил я.

- Как это - «выключат»? Я, конечно, не специалист по истории. Но вроде бы действие происходит в девятнадцатом веке, так написано в хрестоматии. Тогда разве уже были роботы?

- Все! - закричал Боб Биер.- Младенец! Недоучка! Сил моих больше нет!

- Тебе, значит, можно спрашивать, а мне нельзя? - взорвался Хуанито.

Они одновременно вскочили и схватили друг друга за грудки. Раздался треск рвущейся материи. Моя блестящая идея была под угрозой полного провала. Я что было сил побежал через весь зрительный зал и одним махом вскочил на сцену. Надо вам сказать, предыдущим увлечением наших ребят было каратэ, словом, я знал, чего опасался.

- Ты!.. Осел безмозглый! - кричал Боб Биер, тряся Хуанито; парик у того совсем свалился с головы и оказался теперь под башмаками Боба.

- А ты, ты!.. Ослиная задница! - вопил Хуанито, изготавливаясь поставить Биеру подножку.

Надо сказать также, они были неразлучные друзья и вообще прекрасные ребята. Я с самого начала подозревал, что увлечение драмой - ошибка.

- Спокойно,- проговорил я, втискиваясь между ними. Треск материи прекратился, и я облегченно вздохнул. Ребята отпустили друг друга и пошли за сцену.

- Хуанито,- позвал я.- Можно тебя на минуту?

Я раздел его прямо тут же, на сцене. Ошеломленный, он ни о чем не спрашивал. Вообще не произнес ни слова. Решил, видимо, что я надумал отобрать у него роль.

Потом, когда уже брел в одних трусах за кулисы, неудачливый актер Хуанито обернулся и сказал по-русски:

- Успеха вам…

Он не знал, что его пожелание очень кстати, а я не мог сказать Хуанито, почему.

В следующий момент на сцене появился Биер-Фамусов:

- Попробуете вы?..

Я схватил одежду Скалозуба в охапку и выскочил из зала. Поскольку пробовать мне, по сложившимся обстоятельствам, предстояло в другом месте.

Кошкина внимательно осмотрела то, что я принес, поморщилась, но в принципе одобрила:

- Сойдет, пожалуй.

- Примеришь? - спросила Надя.

- Ладно,- отмахнулся я,- потом.

Платье для Нади было уже готово. Мы достали со шкафа наш старый, бывалый чемодан и принялись упаковывать все эти наряды.

Кошкина отозвала меня и сказала вполголоса:

- Вот что… У вас есть лазерный пистолет?

- Есть,- ответил я.- Но ведь…

Кошкина обернулась - убедиться, что Надя нас не слышит.

- Там все очень серьезно, я вам говорила. Полицейские вооружены.

Я заколебался.

В глазах у Кошкиной вспыхнул опасный блеск.

- Можете положить его в мою дорожную сумку,- сказала она.

Ну, уж этого я не мог стерпеть!

- Хорошо,- согласился я.- Возьму. Положу в свой чемодан.

- Думаю, мы проскочим контроль,- небрежно сказала Кошкина.- Эти рейсы редко проверяют.

Я пожал плечами. Отыскал в столе свой пистолет, проверил батарею - я никогда им не пользовался. Сунул под скалозубовский мундир, на самое дно.

Мы благополучно добрались до космопорта. Ракета уходила по расписанию. Мы получили в кассе свои билеты и отправились втроем на посадку. Все складывалось хорошо, и я уже мечтал о том моменте, когда мы попадем в ракету и можно будет удобно устроиться в кресле. Не забывайте, что мы не спали ночь, это был первый утренний рейс.

Быстро пройдя паспортный контроль, мы уже направились было к переходному туннелю, когда у нас на пути вырос молодой таможенник в форме.

- Выборочный досмотр,- объявил он по-французски.

Высокий, гибкий, четкий, уверенный в себе. Худой до невозможности. Казалось, форма просто висит на вешалке.

Кошкина со своей дорожной сумкой шла первой; она успела миновать таможенника и теперь остановилась и, обернувшись, растерянно смотрела на меня.

Я попытался сделать вид, что сказанное молодым человеком относится к пассажирам, которые шли .позади нас с Надей.

Он преградил мне дорогу и повторил:

- Выборочный досмотр.

Голос у него был от природы тонкий, таможенник старался говорить басом, получалась мешанина.

Делать нечего, я поднял наш чемодан на металлическую стойку. Таможенник быстрым движением провел над ним рукой, в руке он держал металлическую коробочку. Тотчас из коробочки донесся громкий зуммер.

- Откройте, пожалуйста,- сказал молодой человек басом.

Я открыл два ветхих замка, скреплявших половинки чемодана. Возле нас уже начала собираться толпа.

- Проходите на посадку,- скомандовал таможенник любопытным, а мне пробормотал: - Извините, наверное, ошибка, но я должен выполнить свои обязанности.

В корректности молодому человеку нельзя было отказать. Возможно, нам вообще попался образцовый чиновник. Но легче мне, к сожалению, от этого не стало. Ведь я знал, что произойдет дальше.

- Еще раз прошу прощения,- вымолвил молодой человек и раскрыл чемодан.

Я посмотрел на Кошкину. В отчаянии она метнулась было к нам, но я сделал ей знак не приближаться.

Таможенник уже любовался орденами и эполетами Скалозуба.

- Вы на фестиваль? - поинтересовался он.

Он спросил серьезно, безо всякой иронии, и я кивнул. В конце концов, наши ребята и в самом деле намеревались попасть со своей постановкой на какой-то фестиваль.

- Великолепный костюм! - похвалил молодой человек.

Мне, разумеется, безумно нужна была его похвала…

Надя, спокойно стоявшая рядом, она ведь ни о чем не подозревала, взяла меня за руку. По-видимому, ей было просто скучно стоять и ждать, когда кончатся формальности, вот она и взяла меня за руку… Тут же она шепнула:

- Ты волнуешься. Скажи мне, в чем дело.

Таможенник уже поднимал скалозубовские лосины.

Я скосил глаза на Кошкину. У нее был растерзанный вид. Надя шептала:

- Немедленно скажи мне, что происходит…

Наконец, таможенник нашарил на дне чемодана мой лазерный пистолет. Все, подумал я с облегчением. Я вообще предпочитаю ясность и определенность. Молодой человек поднес пистолет чуть не к самому своему худому носу. Он, видно, не верил собственным глазам.

- Банда Коллера! - услышал я в толпе за своей спиной.

- Юрков…- тихо ахнула Надя, стискивая мне руку.

- Банда Юркова! - подхватили в толпе.

Я кивнул Кошкиной, пока таможенник был поглощен созерцанием пистолета, чтобы она проходила к ракете.

- Юркова, Юркова, банда Юркова! - повторяли в толпе на разные голоса. Мне было все равно. Я и не возражал, раз мне было все равно.

Кошкина за спиной таможенника чертила мне по воздуху какие-то знаки. Понять их я, разумеется, не мог.

- Пройдемте,- сказал молодой человек очень тонким голосом.

Обычная формула, полная ясность. Я не спеша закрыл чемодан, снял его со стойки. Мы с Надей пошли в одну сторону, Кошкина - я обернулся, чтобы убедиться в этом,- в другую.

Потом в маленькой душной комнатке молодой таможенник долго и старательно заполнял бланки протокола. Похоже, то был первый случай в его практике.

Надя, притихшая, неподвижно сидела рядом со мной и все так же держала меня за руку.

Выручить нас мог только один человек. Он бы, пожалуй, даже отправил нас тем же рейсом.

- Скажите, пожалуйста,- обратился я к таможеннику,- когда начинается рабочий день у начальника службы пассажирских перевозок?

- У Пиркса? - молодой человек поднял голову от бумаг.- Он в командировке на обратной стороне Луны.

Ответ был исчерпывающим…

- Хотите поговорить с его заместителем?

- Нет-нет,- отказался я,- не нужно.

Оставалось сидеть в этой душной комнатке, что ж еще!

Не прошло и часа, как протокол был составлен. Таможенник торжественно сложил бумаги.

На миг у меня мелькнула мысль: может, объяснить ему?.. Но как объяснить молодому человеку в форме, здесь, на Луне, в космопорту, что в тысяча восемьсот каком-то там году на Земле, в Сибири, срочно нужно выручать Колю, взявшегося помогать декабристам? Да этого и не выговоришь!

- Что же с нами будет теперь?..- с трепетом в голосе спросила Надя.

- Ввиду исключительности обстоятельств задержания,- торжественно объявил юноша,- а также учитывая личность задержанного, я только снимаю вас с рейса. Пистолет остается у меня. Вы свободны, но не имеете права покидать Луну. О дальнейшем прохождении дела вам сообщат.

Мы продолжали сидеть, осмысливая его речь.

- Все,- поставил он точку и в подтверждение этого вложил бланки протокола в терминал компьютера. Бланки мгновенно исчезли там.

По-видимому, мы могли идти. Я встал.

- А я вас не узнал сначала,- вдруг перешел юноша на русский язык. И впервые улыбнулся.- Только здесь уже сообразил.

Я уставился на него. Наверное, у меня был очень обалделый вид.

- Я заочник физического факультета,- пояснил мне, непонятливому, молодой человек.- Мы только что сдавали постулаты Юркова - Фревиля.

Наконец до меня дошло. Тогда я попытался:

- Так, может, вы разрешите нам лететь?..

Юноша замялся, Потом, все-таки, он нашел ответ.

- Видите ли,- он показал тонкой и длинной рукой на терминал компьютера,- я ведь уже передал все данные…

Я вздохнул.

- Вставай, Надежда,- сказал.- Поехали домой.

Телеграмма

ИРКУТСКА 351/129 08 29 2354 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ ЧТО ДЕЛАТЬ ВПР Я КОСМОПОРТУ = КОШКИНА

Телеграмма

СРОЧНАЯ СТАНЦИИ 059/009 17 30 0630 ОТДЕЛ ФРЕВИЛЮ

НЕМЕДЛЕННО ВЫЛЕТАЙ ЗЕМЛЮ ИРКУТСК ТЧК КОСМОПОРТУ ВСТРЕТИШЬСЯ КОШКИНОЙ ТЧК ПОДРОБНОСТИ НА МЕСТЕ = ЮРКОВ

Телеграмма

СРОЧНАЯ СТАНЦИИ 059/010 09 30 0631 ИРКУТСК КОСМОПОРТ ПАССАЖИРУ КОШКИНОЙ ВСТРЕЧАЙТЕ ФРЕВИЛЯ ОБЪЯСНИТЕ ДЕЙСТВУЙТЕ = ЮРКОВ

 

Рассказывает Фревиль

Высокое Начальство сказал:

- Да. Надо лететь.

Клер сказала:

- Одного я его не отпущу.

Высокое Начальство распорядился:

- Летите вместе!

Дальше события развивались с ужасающей быстротой.

К концу дня мы с Клер уже приземлились в Иркутске. Едва мы вышли из туннеля - Клер впереди, за ней я с нашим саквояжем в руке,- как увидели Кошкину. Она встречала нас. Наспех поздоровавшись, Кошкина спросила:

- Старинная одежда у вас с собой?

Мне пришлось ответить:

- Нет…

Кошкина всплеснула руками:

- Ив этом виде вы хотите появиться в девятнадцатом веке!..

Мы стали перед ней, не зная, что делать.

- Ладно,- решила она.- Будь -что будет.

И повела нас к выходу. При этом она без конца повторяла:

- Скорей, скорей!

Мы выбежали из космопорта, понеслись к стоянке такси. Я только-только успел на бегу глотнуть настоящего, прекрасного земного воздуха. Земля была у меня под ногами, Земля! Хотелось остановиться, оглядеться вокруг… Кошкина впихнула нас в такси на заднее сиденье, сама прыгнула на переднее и скомандовала водителю:

- К центру!

Мы помчались. Я обратился было к Кошкиной за подробностями, обещанными Юрковым в телеграмме, но Кошкина только показала глазами в сторону таксиста и приложила палец к губам. Я повернулся к своей Клер, а она уже щебетала с Кошкиной, темой было - какого цвета платье больше подойдет к ее, Клер, глазам. Тогда я попробовал наблюдать за видами, мелькавшими по сторонам и внизу. Высотные здания причудливой формы, скопления жилых домов поменьше, массивы заводов с огромными трубами, пересечения дорог, парки и скверы, а над ними - кружащиеся роями, будто пчелы, яркие вертолеты иркутских жителей,- все это сменялось так быстро, что только рябило в глазах. Я откинулся на сиденье и не без досады подумал: события, мало зависящие от моей воли, влекут меня куда-то, словно наше такси на воздушной подушке - какую-нибудь маленькую песчинку.

Меня вывел из задумчивости громкий голос Кошкиной, она говорила водителю:

- Кажется, здесь… Высадите нас.

Мы вылезли где-то неподалеку от набережной. Я чуть не забыл саквояж в такси.

Клер и я только начали осматриваться по сторонам, а Кошкина уже действовала. Она достала из своей дорожной сумки какие-то браслеты из белого матового металла. Безо всяких церемоний Кошкина взяла мою правую руку, надела на нее такой браслет и - раз! - защелкнула его замок у меня на запястье. Затем надела такой же на правую руку Клер и - два! - защелкнула и этот.

Притом Кошкина без умолку говорила. Подавленный мрачными мыслями, неясными предчувствиями и головной болью, я не мог заставить себя вслушаться. И, конечно, зря. Информация была, разумеется, необходимой, Кошкина, наверняка, хотела предупредить нас о том, что сейчас случится, и дать инструкции относительно поведения и возможных опасностей. Мне следовало срочно принять таблетку. Возможно, Кошкина хотела также обрисовать картину, которая предстанет перед нами, и снять в какой-то мере грядущее эмоциональное напряжение. Но, повторяю, все это я упустил.

Наконец я заметил, что горячая речь кончилась. Так я и не уловил из нее ни слова. Я пожал плечами.

Кошкина покрутила головой и пробормотала:

- Да, вроде, здесь.

Эти ее слова я наконец различил.

Затем она поднесла к глазам свою правую руку, и я увидел у нее ла запястье такой же предмет. На застежке ее браслета я различил крохотные блестящие выступы. Пальцами левой руки Кошкина принялась очень осторожно, с видимой опаской прикасаться к этим выступам. Прямо колдовала над ними, шевеля при этом губами: по-видимому, что-то отсчитывала. Я следил за ней, как завороженный. Я понял: сейчас что-то стрясется.

- Не будете ли вы так любезны…- начал я как можно деликатнее.

- Саквояж держите! - внезапно закричала Кошкина. Она подхватила свою сумку, я, по ее примеру, прижал к груди саквояж.

Через мгновение все вокруг было другим. Высотные здания, заводские трубы, дорога, да едва ли не все, кроме поверхности Земли,-исчезло. Я понял, что перемещение во времени произошло.

Стояла ночь. Кругом расстилался снег. Ночь была очень светлая, несмотря на отсутствие фонарей: наверху в небе горело множество крупных и мелких звезд, а внизу они отражались в чистейших, искрящихся сугробах. Тишина сохранялась необычайная, такая, от которой можно оглохнуть. Ни один мотор не нарушал ее,- не было ни такси, ни ракет. Вдали подало голос какое-то реликтовое животное и тотчас замолкло. Возможно, лошадь или собака, я видел их в детстве в зоопарке. И снова установилась тишина.

- Ой! - вскричала вдруг Клер. Я едва успел ухватить ее за плечи, еще чуть-чуть - и она бы свалилась в воду. Оказывается, мы стояли на самом краю берега, спиной к реке, и только чудом не упали в нее. Река прикасалась к снежному берегу темной, быстро движущейся полосой. Я посмотрел на Кошкину, признаюсь, с некоторым упреком.

- Скажите еще спасибо, что мы не приводнились,- мрачно ответила она на мой взгляд.- В прошлый раз… Да ладно.

Препираться не имело смысла.

Я поежился. Судя по всему, температура доходила до минус десяти, а может, и двадцати по Цельсию. Река в этом месте еще не успела замерзнуть, и над ней поднимался густой белый туман. Казалось, облака опустились до самой воды и, невесомые, плывут по течению. Я залюбовался этой картиной. Кошкина заметила, перехватила мой взгляд и проговорила тихо:

- Ангара…

Я улыбнулся Кошкиной. Улыбка, однако, получилась- я почувствовал - довольно-таки напряженной, я все больше замерзал.

- А вы включите отопление в куртке,- напомнила Кошкина.

В самом деле! Я включил отопление, дамы сделали то же самое.

- Пошли! - скомандовала Кошкина,

Мы двинулись. Вскоре мы выбрались из сугробов на снежную дорогу, неширокую, но довольно-таки твердую, и идти стало легче. Впереди показались строения, контуры которых были типичными для старинных гравюр и рисунков. Таких встречалось предостаточно в школьных учебниках по истории и в детских книжках. Я вспомнил свое земное детство, и настроение у меня начало резко подниматься. Чувствовал я себя теперь, надо заметить, прекрасно, лучше, чем когда-нибудь прежде, и готов был шагать сколько угодно и куда угодно. Я спохватился: ведь это сказывалось перемещение во времени, это вместе с ним произошло мгновенное изменение дельта Е и, следовательно, характера. Никакие таблетки были теперь не нужны, я ощущал, что мне все под силу.

- Только бы никого не встретить,- вполголоса произнесла Кошкина.- А то примут нас в этих одеждах за космических пришельцев.

- Нет,- поправила ее Клер,- тогда это называлось еще ведьмами и колдунами.

- И что делали, когда их встречали? - спросил я, чтобы поддержать разговор.

- Что делают с нечистой силой? - коротко уточнила Кошкина.

Я не стал поддерживать этот разговор.

Прекрасная была картина: трое, шагающие по ночной снежной пустыне к старинному городу под звездным небом! Я подумал о том, что в этом мире, наверное, еще неизвестна атомная энергия, и сам не сразу поверил своей догадке. Но потом сообразил, что здешним жителям, по-видимому, неведомы и электротехника, и радиолокация. Тут до меня стало доходить, как далеко мы углубились во времени… Вот куда, Фревиль, тебя занесло! - подумал я. Однако от этой мысли мне сделалось только веселее и интереснее (раньше бы я впал от нее в уныние).

Мы шли, наверное, около часу. Сил у меня не убавлялось. Я даже ни разу не споткнулся! А ведь на Луне, в своем веке, я бы наверняка уже скис… Время от времени я касался рукой Клер, чтобы убедиться, что и она чувствует себя отлично. Кошкина шагала впереди, не останавливаясь ни на минуту, словно в ней был вечный двигатель.

Вот строения показались уже по сторонам. К счастью, никто не попадался нам навстречу.

Наконец Кошкина произнесла:

- Добрались.

Мы вошли в довольно большой дом. Честное слово, он был из чистого дерева, целое состояние для жителя Луны, да и на Земле такой встретишь теперь чрезвычайно редко. Дом был пуст, и в нем царила абсолютная темнота.

- Здесь никого нет? - спросила Клер.

Кошкина ответила:

- Людей, как тут принято говорить про слуг, я отпустила на этот вечер в трактир.

Она провела нас в просторную комнату, щелкнула зажигалкой и запалила свечи. Затем, схватив одну свечу, кинулась, прикрывая пламя ладонью, по другим комнатам.

Клер и я осматривались. В комнате были два высоких окна, между ними висело большое зеркало. Посреди комнаты протянулся длинный стол, накрытый скатертью, вокруг него разместились стулья с гнутыми спинками. На столе были два подсвечника, каждый на четыре свечи, каждая ярко горела, и пламя отражалось в зеркале и в стеклах окон.

В дверях появилась Кошкина.

- Никаких следов!- сокрушенно воскликнула она. И пояснила: - Коли моего, разумеется…

Минуту она стояла неподвижно. Мы смотрели на нее, не зная, что сказать. Мне хотелось задать ей тысячу вопросов: чей это дом, каким образом Кошкины тут обосновались и живут, и, наконец, как относятся к ним жители этого века?.. Но, пожалуй, момент для вопросов был неподходящий. Я промолчал.

- Ну, ладно,- решительно заявила Кошкина.- Переодеваться, быстро!

Мне она вынесла ворох старинной одежды, Клер увела в другую комнату.

Я принялся разбирать. Это была, во всяком случае, не гусарская форма. Довольно быстро я отделил от остального брюки, затем разобрался в том, что надевалось выше. Быстро облачился, прислушиваясь к голосам Клер и Кошкиной в соседней комнате. Размер был примерно мой. Одна из пар башмаков тоже пришлась мне впору.

Не без робости я подошел к зеркалу. Результаты беглого осмотра можно было считать удовлетворительными. Несколько мешковато, но сойдет. Я вернулся к вороху и выбрал себе еще и нечто, служившее в те времена осенним пальто.

- Можно? - спросила из соседней комнаты Клер.

Я ответил утвердительно, и дамы вошли. Выглядели

они великолепно. Видно было, что и Кошкиной, несмотря ни на что, приятно показаться в старинном туалете. Что же касается Клер, то она просто цвела от удовольствия. Я сказал им приличествующие случаю комплименты.

- А свою одежду спрячьте в саквояж,- сказала вместо ответа Кошкина.- Чтоб никто не увидел.

Пока Клер выполняла это распоряжение, я любовался ею. Мне пришлось признаться себе, что, как она ни хороша, я всегда невольно замечал ее угловатость. А теперь ничего подобного не было и в помине! Клер стала просто воплощенная женственность. Я загляделся.

- Вы что, заснули? - вывел меня из блаженного состояния голос Кошкиной.- Пойдемте, надо затопить печь, пока мы тут не околели. Не забывайте, где вы…

Через несколько минут я уже стоял перед дровами, припоминая, что говорил мне про них накануне Юрков. Получив от Кошкиной подробный инструктаж, принялся загружать их в печь.

Тут хлопнула входная дверь.

- Тихо! - шепотом скомандовала Кошкина.- Сюда, ко мне! - позвала нас в комнату едва слышно.- И затаитесь, будто нас тут нет.

Послышались торопливые мужские шаги. Я задержал дыхание. Шаги приближались. Еще секунда. Мы буквально вжались в стену. В следующее мгновение дверь распахнулась, и вошел… Николай Кошкин!

Кошкина бросилась к нему. Они обнялись. Мы с Клер поспешили отвернуться.

- Коля, живой, невредимый…- невольно слышали мы.

- Маша, милая, прилетела…- отвечал Николай.

Клер потянула меня за рукав. Мы отошли в сторону,

а затем вовсе вышли и занялись печью.

Огонь, однако, никак не хотел гореть. Дым валил мне в лицо… Так что у Кошкиных было достаточно времени.

Но вскоре они вышли к нам.

- Э,- засмеялась Кошкина, поглядев на мои усилия,- это вам не роботехника! Дайте-ка я сама.

Я поднялся, у меня уже сил больше не было сидеть на корточках и дышать дымом. Когда я наконец прокашлялся, Николай отозвал меня в угол.

Тут я наконец разглядел Николая. На сей раз он был в штатском. Старинная одежда сидела на нем нарядно, щеголевато, казалось, Николай прямо-таки создан для нее и всегда только такую и носил. Волосы были взбиты, видимо, по моде. Узкие очки в тонкой оправе придавали лицу какое-то новое выражение.

- Милостивый государь,- с достоинством обратился Николай ко мне,- рад приветствовать вас в нашем…

- Коля, попроще,- оборвала его Кошкина.- Он свой.

Однако это не могло сбить Николая с толку. Ни тени улыбки не промелькнуло на его лице. Все так же серьезно и проникновенно он продолжал:

- Сударь, я от души надеюсь…

Он говорил, а я удивлялся, насколько он стал другим. Только ли изменение дельта Е было тому причиной? Ну, разумеется, от неряшливости и застенчивости не осталось и следа, это был теперь молодцеватый, уверенный в себе человек. Но не только это я видел. А может, еще больше-почувствовал… Одежда, прическа, очки - не в них одних было дело. Передо мной стоял самый всамделишный человек из девятнадцатого столетия! Во всяком случае, скорее из девятнадцатого, чем из нашего. Невольно мне подумалось, что ему тут явно больше по душе… От этой мысли я ощутил изумление и, пожалуй, некоторый даже испуг. Интересно, понимала ли это его жена? И еще я подумал: настолько изменившись, каково ему будет вернуться в наше время?

Николай между тем склонился к самому моему уху.

- Вот что, сударь,-произнес он быстрым шепотом,- пойдете со мной?

Я тут же кивнул. Непривычна страсть к приключениям проснулась во мне из-за перемещения во времени.

Через миг Николай уже подавал мне мое пальто или как это там называлось.

- Надо тут, милостивый государь, кое-что уточнить,- пояснил он, одной рукой застегивая на мне пуговицы; другой рукой он нахлобучил мне что-то на голову.

Кошкина преградила нам дорогу:

- Коля! Опять?..

Клер уцепилась за полу моего пальто или как его там.

- Мы сейчас…- неопределенно пробормотал Николай.- Сударыни… Мы быстро…

Он ловко проскользнул мимо Кошкиной, выдернул меня из рук Клер, и мы оказались на крыльце.

Женские крики раздались нам вслед.

- Ну, господин Фревиль, где вы! - нетерпеливо шепнул из темноты Николай.

Я наугад шагнул в сплошную мглу. Николай поймал меня, когда я падал с крыльца…

Мы быстро зашагали по улице. Я едва поспевал за Николаем. Остановились мы только на одну минуту; Николай захватил левой рукой свой браслет, правой - мой, затем провел кончиками пальцев по застежкам, по-видимому по выступам на них, и мы незаметно переместились во времени; но, похоже, совсем ненамного, года на два, ибо явных изменений я вокруг не заметил. И пошли дальше.

Мы шли долго, пока не уткнулись в глухой высоченный забор. Он был сооружен из голых стволов деревьев, врытых в землю.

- Ждите меня здесь,- бросил Николай и исчез в ночи.

Ожидание под этим зловещим забором, в темноте, неожиданно показалось мне захватывающим и приятным… Через несколько минут Николай вернулся.

- Идемте дальше,- деловито сказал он.

И мы пошли дальше, неизвестно куда и зачем. Впрочем, это меня не особенно волновало. Я ощущал в себе какую-то лихость и даже бесшабашность. После быстрой ходьбы мы остановились у небольшого дома. Николай постучал по одному из деревянных щитов, почему-то закрывавших окна. Его впустили во двор, я опять остался на улице и терпеливо ждал.

Когда Николай вышел, я впервые задал ему вопрос. Меня очень заинтересовали деревянные щиты на окнах.

- Простите, а это… зачем?

- Это, милостивый государь, только на ночь. Ставни называется,- бросил он через плечо, уже опять направляясь куда-то.

- И в нашем том доме?..

- И в нашем, сударь, тоже есть. Прибавим шагу.

Я поспешил за ним.

Третьим нашим пунктом было маленькое строеньице. Мы остановились метрах в двадцати от него.

- Так, дым не идет, значит, уже готово… Отлично,- проговорил Николай.

Я сообразил, что речь идет о дыме из трубы; небо стояло ясное-действительно, дыма не было видно. Но это все, что я понял из его слов.

- Может быть, вы объясните…- попытался я во второй раз за этот день.

- Потом, потом, милостивый государь,- горячо зашептал Николай.- Объяснять сейчас нет времени. Пошли!

Мы поднялись на крыльцо. Я взялся за ручку двери и, не разобравшись, открывать вовнутрь или наружу, дергал ее довольно долго и безуспешно. Николай пытался вмешаться, но я хотел войти первым, меня разбирало любопытство, о главное, я почувствовал в себе отчаянную храбрость - пожалуй, впервые в жизни.

Внезапно дверь сама отворилась. Точнее, ее открыл изнутри какой-то человек. Прямо вырос на пороге. Он был высок и крепок. Растворив дверь, он отступил на шаг, и внизу что-то металлически брякнуло и громыхнуло. Я невольно глянул туда, и, честное слово, сердце у меня подскочило к самому горлу. На ногах у него были кандалы, настоящие, из музея! Потребовалась, наверное, целая минута, чтобы я сообразил: это, наоборот, в музее такие кандалы, как у него.

- Пожалуйте, барин,- произнес он басом, приветствуя меня. Николаю он сказал: - Вечер добрый, батюшка.

Я поднял глаза. В доме горели слабые светильники, и в их мерцании я с ужасом увидел на бородатом лице этого человека глубоко выжженное клеймо. Человек вроде бы добродушно улыбался, но улыбка получалась какая-то жуткая. Я пригляделся и увидел, что у него вырваны ноздри!

- Арсентием меня звать,- услышал я как во сне.

Нервы мои были на пределе, я даже потянулся было

к карману за таблеткой, но, разумеется, не обнаружил ни таблетки, ни кармана на привычном месте.

- Здравствуйте…- нашелся я наконец.

За плечом человека, который стоял передо мной, выросло еще одно лицо, такое же ужасное.

- А я - Сохатый,- сказал второй. Голос у него был сиплый, простуженный.- Проходите, господа добрые.

- Что, братцы, баско протопили? - спросил у него Николай.

- Да уж знатно,- ответил Сохатый, разглядывая меня.

Мы едва помещались вчетвером в маленькой комнатке. Арсентий и Сохатый потеснились, освобождая для нас немного пространства.

- Раздевайтесь, милостивый государь! - скомандовал мне Николай.

Я снял пальто или как его там.

- Да нет, сударь, совсем,- бросил Николай.- И скорей, скорей!

Я был вне себя от изумления. Как ни был я готов к чему угодно, однако… А Николай уже скинул всю одежду и остался только при браслете на правой руке.

- Гм,- я попытался протестовать,- вы уверены? Так принято?

- Уверен, сударь, уверен! - Николай рассмеялся.- Принято!

Пришлось мне последовать его примеру.

- Только это не снимайте,- кивнул Николай на мой браслет.

- А что случится? - наивно поинтересовался я, физик, у историка.

- Потеряете, милостивый государь, фиксацию во времени. Да и не только. Ищи вас тогда…

Затем Сохатый распахнул перед нами дверь в глубину домика. Пахнуло жаром и дымом. Николай подтолкнул меня, и я буквально влетел туда. Дверь за нами захлопнулась.

Я стоял и озирался… А Николай плеснул на меня водой.

- Это, милостивый государь, баня,- объяснил он,- здесь моются, понятно? Холодная вода - вот в этом чане, вот ковшик, кипяток-в котле. Вот мыло, шампуней нет. Это называется лавка, это - полок. А это веник. Давайте намыливайтесь, сударь, не тяните!

Я принялся выполнять указания Николая. Под его руководством у меня даже что-то начало получаться. А главное, вскоре я стал испытывать от всего этого удовольствие. Притом ни с чем не сравнимое! Во всяком случае, это было совершенно необыкновенное приключение. Я стерпел даже, когда Николай заставил меня лечь, на лавку и принялся стегать по моей спине веником. Затем мы поменялись местами, и я от души постарался вернуть Николаю, так сказать, затраченные им усилия. Браслет нисколько не мешал. А Николай только и повторял мне:

- Еще! Еще!

Совершенно выбившиеся из сил, мы взобрались на полок. В изнеможении прислонились друг к дружке.

- Терпимо? - спросил Николай.

Я лишь кивнул, на большее я уже не был способен. Николай плеснул еще ковшик воды на раскаленные камни печи. Я взмолился:

- Хватит!

Николай заговорил мне в ухо:

- Сохатого разглядели? Сбежал от своего барина. Предварительно поджег его усадьбу. Пойман, наказан - видали? Здесь каждое лето убегает из острога.

Атаман, бесстрашный и великодушный. Знает заговор от ружья и ничего не боится.

- А второй? - спросил я.

- Арсентий? Этот лошадник, сослан за конокрадство. Ему тройку лошадей, и никто с ним не сравнится! Можно сказать, здешний Пирке.

Я не удержался:

- Вот бы Пирке удивился такому сравнению…

- Эй, сударь! - спохватился вдруг Николай.- Расселись мы с вами. А ну, подвигайтесь к самому краю. Забыли, зачем пришли.

Я послушно сдвинулся к стене и только заметил:

- Разве можно забыть то, чего не знал?

- Ладно,- примирительно сказал Николай, тоже освобождая середину полка.- Сейчас сами увидите.

Как по заказу, отворилась дверь и кто-то вошел. При слабом свете я разглядел внизу мужчину лет тридцати с небольшим. Он был при черных усах и небольшой аккуратной бородке. Как ни мало оставалось света, нельзя было не заметить особенной, горделивой посадки головы, бровей вразлет и красиво выгнутого носа.

Он произнес:

- Здравствуйте, господа.

Николай встал и поклонился ему. Я тоже встал и тоже поклонился. Когда мы сели, а человек там, внизу, стал покрывать мылом плечи, Николай зашептал мне в ухо:

- Это Якушкин Иван Дмитриевич, декабрист… Великие были люди, восстали против царя, это сразу после наполеоновских войн, ясно? Двадцать лет каторги… Кандалы с него сняли только по случаю бани…

Ополоснувшись, Якушкин залез к нам на полок, сел и откинулся к стене.

- Может, пойдем? - спросил я у Николая. Мне уже становилось тяжело от жары и пара.

- Нет! - шепнул Николай.- Еще немного. Потерпите. Уже вот-вот.

Вскоре дверь открылась опять, впустив еще одного человека. Он только кивнул нам и сразу, отвернувшись, прошел к лавке, так что мы даже не успели ответить на его приветствие, и я вовсе не смог разглядеть его. Позже, когда он с ковшиком в руке направился к котлу, свет на одно мгновение упал на его лицо. Я успел заметить только широкие брови и большие глаза.

- Внимание! - громко шепнул Николай прямо мне в ухо.

Я сначала скорее почувствовал, а потом уже, скосив глаза, увидел, что сидевший рядом с нами Якушкин вздрогнул, напрягся и затем резко отклонился от стены вперед. В следующее мгновение он вскочил и спрыгнул с полка. Николай больно стукнул меня кулаком по колену. Я с изумлением смотрел вниз. Раздался звон упавшего и покатившегося в угол ковшика. Ничего по-прежнему не понимая, я смотрел вниз и видел двух с маху обнявшихся мужчин, один из которых был весь в мыле, а другой - с прилипшим березовым листком на спине меж лопаток.

- Ну, вот! Они встретились! - почти в голос воскликнул Николай. Впрочем, эти люди все равно бы нас не услышали, им сейчас, совершенно очевидно, ни до кого не было дела.- Это Александр Бестужев, тоже двадцать лет каторги, он же потом писатель Марлинский,- продолжал Николай, немного понизив голос.- Вы видите историческую сцену! Они тут, в Иркутске, по дороге в ссылку. Одному через Байкал в Читу, другому в Якутск по Лене. И минуту назад они не думали, что когда-нибудь им доведется еще раз увидеться! - Николай снова примерился ударить меня по колену, но я передвинул ногу.- Ведь каждый не знал, что другой здесь, рядом, понимаете?

Мужчины внизу разомкнули объятия и горячо заговорили, перемежая французские и русские фразы. Николай напряженно вслушивался. Видно было, что он старается не пропустить ни слова. Я не мешал ему.

Прошло, наверное, минут пятнадцать. Двое внизу продолжали говорить. Николай продолжал слушать, теперь я понял по его лицу, что он хочет не только уловить, но и запомнить все. Внезапно Бестужев обернулся и посмотрел в нашу сторону. Николай тотчас потянул меня за руку:

- Мешаем. Пошли! Скорей…

С каким сожалением, с какой неохотой он поднялся! Стараясь быть невидимыми и неслышимыми, мы прошмыгнули мимо, наскоро ополоснулись и вышли, осторожно притворив за собой дверь.

- У Бестужева с собой новая поэма Пушкина, «Цыганы»,- сказал Николай.- Якушкин ее еще не читал. Эх! - вздохнул он.- Послушать бы дальше…

Я с искренним сочувствием сжал его мокрый локоть.

Арсентий и Сохатый подали нам полотенца. Завернувшись в прохладную приятную ткань, мы отдыхали на лавке, опять притулившись друг к другу. Николай извлек из карманов своей одежды старинную записную книжку, нацепил на нос очки и авторучкой, которую захватил еще, наверное, с Лунь», быстро писал, по-видимому спешил зафиксировать услышанное. Я же весь отдался блаженной истоме… Потом я услышал голос Сохатого, он говорил нараспев:

Ему вторил басом Арсентий:

Николай шепнул мне:

- Это и есть заговор против пули, Сохатый учит Арсентия!

С усилием разлепив на миг глаза, я увидел, что они сидят на полу лицом друг к другу, одно страшное лицо против другого… Я закрыл глаза.

Остыв и отдохнув, мы стали собираться. Сохатый и Арсентий помогли нам одеться. Николай еще о чем-то пошептался с ними. Они ловко выставили оконце в задней стене, и Николай, к моему удивлению, полез в это отверстие.

- А почему бы нам не выйти через дверь? - спросил я.

- А вы думаете, сударь, преступников отпустили в баню без охраны? - спросил меня, вместо ответа, Николай.

Я полез за ним…

Выбравшись на улицу, мы поблагодарили Сохатого и Арсентия и простились с ними. Арсентий, перегнувшись ко мне, спросил напоследок вполголоса:

- Что, батюшка, небось увидал меня, варнака,- волосы шишом стали?

И тихим басом расхохотался.

Мы быстро зашагали какими-то дворами, чтобы поскорее удалиться от охраны. Пока мы были в бане, взошла полная Луна и сделалось очень светло.

Минут через десять, когда мы были уже в безопасности, меня вдруг осенило. Я остановился и придержал Николая,

- Послушайте,- сказал я ему, показывая вверх, на Луну,- а ведь на ней никого нет!

Говоря так, я почти не верил собственным словам. Этот факт не укладывался у меня в голове. Хотелось, чтобы кто-то его подтвердил.

- Более того,- ответил Николай, видимо, поняв, что я чувствую.- Никто даже и не был. Так-то, милостивый государь.

Я оказался настолько взволнован своим открытием, что не смог сдвинуться с места.

Николай прибавил:

- Но это не значит, что нашу Луну не замечали. Декабрист Штейнгель писал о ней…

- Как поэт? - уточнил я.- Но это многие…

- Нет, как ученый! - воскликнул Николай.- И со знанием дела.

Тогда я попытался успокоить себя, сделав это следующим образом:

- Да, да… Декабристы, потом ваша революция, потом ваш спутник…

- Ага, совсем скоро,- не отказал себе в возможности съязвить Николай.- Завтра. С утра.

- Ну зачем вы так!..- взмолился я. И, кажется, в первый раз у меня вырвалось: - Сударь!..

Я определенно свыкался с девятнадцатым веком.

- Пойдемте, нас жены ждут,- окончательно отрезвил меня Николай.- Нам еще сейчас достанется.

Мы зашагали дальше.

Не знаю, о чем думал по дороге Николай, а у меня так и стояли перед глазами лица Арсентия и Сохатого.

- Послушайте,- спросил я,- а что, Сохатый и в самом деле может заговаривать ружья? И пули действительно в него не попадут?

- Гм,- только и ответил Николай.

- А конкретнее? - стал я допытываться.

- Есть фольклор,- проговорил Николай,- есть свидетельства, в литературе…

- А как вы это могли бы объяснить? Вот вы, историк? Я слышал о подобных феноменах далекого прошлого, но как физик затруднился бы дать им научное толкование.

Николай помолчал. Наверное, он пожимал плечами. Я не видел, но, думаю, это было так.

Наконец он сказал:

- По-русски говорят - смелого пуля боится. Хотя, наверное, до поры до времени… Умение рисковать, я думаю. И попросту храбрость. Ну и, с другой стороны, учтите вероятность попадания. Оружие-то сейчас не очень. И еще. Представьте, что человек, который стреляет, боится заговора и вообще до смерти трусит атамана встретить. Попадет он?

- Внушение…- пробормотал я.- Вера в сверхъестественную силу… И многие, как вы думаете, в нее верят?

- Девятнадцатый век на дворе, милостивый государь!

Мы шли долго. Мне еще хотелось поговорить о Сохатом и Арсентий. Я спросил:

- У вас, похоже, очень хорошие отношения с атаманом и его. другом?

- Верно,- тепло ответил Николай.- И у меня, и у Маши. Я бы даже сказал, своего рода дружба.

- Но это ведь, наверное, не совсем обычно. Тем более, в такие времена.

- Вы правы, Фревиль. Ну, с нашей-то стороны все понятно: мы им сочувствуем, они нам интересны и так далее. А вот что касается их самих…

- Да, именно!

- Думаю, тоже можно объяснить. Как вы к людям, так и люди к вам, верно? А главное, мужики-то толковые! Все видят и понимают. К государственным преступникам относятся с уважением, сами ведь с властью не в ладах. Отчего и сюда попали. А декабристы ведь - государственные преступники. И если вы декабристам симпатизируете, то и на вас это уважение распространяется.

- Понимаю,- согласился я.

- Одно вот только,- добавил Николай.- Все эти здешние отношения между сословиями, к ним невозможно привыкнуть. Я имею в виду, человеку нашего с вами времени. Я уж много раз просил Арсентия и Сохатого, чтобы обращались со мной и Машей, как с равными.

- И что же они?

- Знаете, кажется, поверили в нас! Не то чтобы, конечно, полностью считали своими, но все-таки…

- Я заметил.

- Заметили? Вот видите! Выходит, немного получается,- обрадовался Николай. И добавил еще: - Большая удача, что именно они топили баню. А Якушкин, кстати, потом напишет в воспоминаниях про их лица и кандалы.

- Воспоминания, по-видимому, очень сжатые?

- Конечно!

- И поэтому вам было необходимо узнать подробности…

- Совершенно верно, Фревиль. И хоть немного, но я все-таки узнал сегодня.

Наконец мы добрались- до знакомой площади.

- А ну-ка, сударь, давайте ваш браслет! Пора возвращаться!

Я протянул Николаю руку, он коснулся застежки и плавно перевел назад время на наших часах.

Дом, к счастью, благополучно стоял на прежнем месте.

- Взгляните напротив,- показал Николай.- Вон там, в доме Пирожкова, будет квартировать казак и писатель Семен Черепанов. Лет через пятнадцать или чуть больше.

Я воспринял это сообщение уже почти как должное.

Мы поднялись на крыльцо, открыли двери и пошли на свет, пробивавшийся из большой комнаты. Раньше, чем мы увидели наших жен, до нас донесся резкий голос Кошкиной:

- И это называется - быстро?

Свечи догорали на столе, наши жены стояли у окон: Клер по левую сторону от зеркала, Кошкина - по правую. Покуда мы отсутствовали, они сделали себе высокие старинные прически и выглядели теперь еще более эффектно. Все было бы хорошо, если бы не выражение лиц наших жен, делавшее их сейчас очень похожими. По-видимому, они просто измучились в ожидании нас. Конечно, мы были виноваты.

Пока я раздумывал, чем бы смягчить их, Николай действовал.

- Ох, устал я, сударыни!..- дурашливо воскликнул он и повалился на ближайший стул. А как только мы все, втроем, повернулись к нему, Николай… исчез. Я едва успел заметить, как он перед этим коснулся левой рукой правого запястья.

Кошкина пробормотала какое-то слово, которого я не расслышал.

Минуты через две Николай снова сидел на стуле. В руке у Николая был букетик цветов. На плечах бле-стели капли воды, и он смахнул их ладонью. Потом сказал небрежно:

- Ну и дожди же бывают в Сибири.

- Коля, перестань! - вскрикнула Кошкина.- На меня твои шутки не действуют.

Он поднялся и протянул ей цветы:

- Прости, моя госпожа! Но очень нужно было. Для науки. Правда.

Кошкина оставалась неумолимой:

- Я вся извелась! Разве так можно? А Клер, она в чем виновата?..

Такие сцены, как известно, могут продолжаться до бесконечности. Я решил вмешаться:

- Давайте лучше мирно поужинаем. При свечах.

И был просто счастлив, когда Клер сразу поддержала меня:

- Давайте! Я захватила с Луны бутерброды…

Клер подняла наш саквояж и стала рыться в нем.

Кошкина, похоже, сменила гнев на милость и приняла цветы. Николай сразу прямо расплылся в блаженной улыбке.

Казалось, нам предстоит чудесный вечер. Я уселся поудобнее и закурил трубку. Это было так приятно после острых приключений… Я даже не сразу обратил внимание на тихий стук в дверь.

Все замерли: Николай, Кошкина с цветами у зеркала, Клер с саквояжем в руках.

- Так…- прошептала Кошкина.

Стук повторился, уже громче.

- Что будем делать? - растерянно вымолвила Клер.

- Войдите! - громко произнес Николай, решительно вставая со стула и распахивая дверь.

Мы увидели человека низенького роста, аккуратно одетого, с неуверенным выражением мятого, детского лица. В глазах его было откровенно написано, что он предпочел бы заниматься чем угодно, только не этим, еще не известным нам, делом. На пухлых щечках медленно угасали следы холода.

- Ваше высокоблагородие,- с почтением обратился человечек к Николаю Кошкину,- и вы, милостивый государь и государыни,- забормотал он далее, прижимая обеими руками к груди свою шапку,- нижайше прошу извинить за столь беспардонное вторжение в неурочный час, однако обстоятельства нашей с его высокоблагородием службы…

Я с трудом вникал в эти странные для меня обороты речи.

- Господа,- прервал его Николай.- Позвольте представить вам помощника столоначальника губернского правления, канцелярского служителя Елисферия Степановича Мигалева.- Человечек низко поклонился, все так же прижимая шапку к груди.- Моя супруга,- сказал Николай. Кошкина небрежно кивнула.- Наши гости, французские путешественники, прибывшие в Сибирь из дальних стран.

Человечек поворотился к нам.

- Бонжур,- проговорила Клер.

Я поклонился.

- Чем могу служить? - спросил Николай.

- Видите ли…- замялся Мигалев.- Мм… Мне поручено…

Кошкин тем временем прошептал мне в ухо:

- Ничего страшного, Фревиль. Вид у вас вполне подходящий. Это мелкая сошка, не тайный агент и не сыщик. Все в порядке.

Это совершенно успокоило меня. Однако уже через минуту мы слушали Мигалева более чем внимательно.

- Мне, видите ли, господа, поручено,- продолжал старательно бормотать он,- предупредить вас, как и всех благонамеренных жителей города Иркутска, о чрезвычайном событии.- Человечек перевел дух,- В нашем городе замечен преступник, о котором вы, наверное, слышали. Он представляет большую опасность.

- Что же это за преступник такой? -с некоторой угрозой в голосе спросила Кошкина. При этом у всех у нас, по-видимому, мелькнуло в головах одно и то же.

Николай нервным жестом поправил очки.

- Губернское правление,- пробормотал Мигалев,- занялось этим происшествием по распоряжению его превосходительства…

- Губернатора, значит,- пояснил Николай для Клер и для меня.

- Правление принимает все усилия,- продолжал Мигалев старательно заготовленную речь,- чтобы схватить и примерно наказать преступника. Мы просим горожан не волноваться, но и, в то же время, иметь в виду собственную защиту от него, а также и содействие властям в задержании. Этот преступник - зерентуйский возмутитель.

- Проклятье,- выругалась в этот момент Клер. Она уронила бутерброд на скатерть.- Само собой,- добавила Клер,-маслом вниз!

Я вынул трубку изо рта и сразу вставил ее обратно.

- И что же вы,- неосторожно спросил Николай,- предпринимаете для поимки столь опасного преступника?

Чиновник оживился.

- О, мы выставили посты на тракте… А также во всех значительных местах… Ну, а сейчас вот я с жандармским унтер-офицером Замараевым и его людьми объезжаем горожан, чтобы сделать необходимые объявления… Да вот и он,- закончил чиновник, и в дверях возникла внушительная фигура человека в форме.

- Господа! - гаркнула фигура.- К вашим услугам! Унтер-офицер Замараев!

- Весьма рады,- сдержанно процедила Кошкина. Николай что-то хмыкнул. Мы с Клер не знали, как быть.

- Господин Замараев,- продолжал маленький чиновник,- имеет поручение его высокопревосходительства изловить возмутителя. Господин Замараев был в Зерентуе в тот злосчастный день и знает опасного преступника, в лицо.

На столе, я упоминал, были два подсвечника. Неуловимым движением Кошкина опрокинула один из них.

- Ах,- слабо вскрикнула она при этом, не приложив, впрочем, особых стараний, чтобы скрыть притворство.

Свечи уп^ли, погасли, покатились по столу. Стало вдвое темнее.

Канцелярский служитель кинулся на помощь, за ним - унтер-офицер. Мы отпрянули от стола. Минуту или две мы были в безопасности, но долго ли это могло продолжаться? Вскоре наши непрошеные гости вновь зажгли огонь. И в тот момент, когда жандарм поднял над столом подсвечник с горящими в полную силу четырьмя свечами, прямо перед ним оказался Николай Кошкин.

Много раз потом я восстанавливал в памяти этот миг и раздумывал над тем, что произошло. Обязательно ли должно было так случиться? Не следовало ли Николаю оказаться в другом конце комнаты и переждать там в тени? Дало ли бы это что-нибудь? Или унтер-офицер все равно не оставил бы нас в покое? Была то неосторожность со стороны Николая, или оплошность, или, может, роковая случайность, сопутствовавшая нашим злоключениям? А может, Николай нарочно, с присущим ему в девятнадцатом веке бесстрашием, сам встал перед жандармом?

Во всяком случае, дальше события развивались так.

Унтер-офицер приблизил свечи едва не к самому лицу Николая. И сам тоже весь подался вслед за подсвечником. Чуть не обнюхивал Николая своим красным с мороза носом, едва не касался огромными усами. Конечно, это продолжалось всего секунду, но мне показалось, будто прошла целая вечность. Внезапно жандарм отшатнулся.

- Вот он! - закричал.- Зерентуйский возмутитель!

Маленький человечек испуганно закрыл лицо шапкой.

Я, Клер, Кошкина - мы все застыли на месте. Затем я заметил, что человечек выскользнул из дома. Я шагнул к Николаю и встал с ним рядом.

Последовало короткое молчание. Потом раздался гром распахиваемой двери, потом - гулкий топот многих ног по дому. Топот все приближался к нам, и вскоре на пороге появился еще один непрошеный гость. В следующий миг вбежали остальные. Тени от свечей метались по стенам. Комната наполнилась вооруженными людьми, они были в форменной одежде с блестящими пуговицами.

- Это полицейские,- скороговоркой объяснил мне Николай.- То, что у них в руках, это ружья.

- Молчать! - грубо оборвал его унтер-офицер.

Последним показался маленький человечек. Он замер в дверях, с осторожностью поглядывая из-под своей шапки.

- Господа,- внушительно прогудел унтер-офицер,- прошу сохранять спокойствие. Будьте благоразумны.

Он прошелся с подсвечником по комнате, взглянул на наших жен, шагнул ко мне и осмотрел меня. Я еще ближе придвинулся к Николаю.

Затем унтер-офицер махнул свободной рукой ближайшему к нему полицейскому, тот подошел и наставил ружье на Николая. Кошкина сдавленно вскрикнула, букетик упал и рассыпался по полу. Клер, по-прежнему с нашим саквояжем в руках, прижалась к стене.

- Ну-с,- удовлетворенно произнес унтер-офицер и опустил, наконец, подсвечник на стол.

Я повернулся к Кошкиной.

- Надо скрыться,- шепнул я.- Что нам стоит скрыться в другой век. Где ваш браслет?

- Браслет у меня на руке,- раздельно ответила Кошкина.- Дело не в этом. Дело в кодексе.

- В каком еще кодексе?! - чуть не закричал я. Ружье было наставлено на Николая…

- У нас с Колей уговор, кодекс Кошкиных, мы его называем. Мы уже кое-что поняли в правилах обращения со временем. Ни один из нас не вправе исчезать каким-либо чудесным образом, необъяснимым. Есть законы времени, есть уважение к каждому веку, соображаете? Не имеем морального права. По крайней мере, правдоподобие должно быть. Ясно вам?

Дуло ружья находилось в полуметре от груди Николая, а застежки браслетов - что у Николая, что у Кошкиной- прямо у их пальцев. И все же я вынужден был признать, что она права… Права! Но что дальше?

В следующее мгновение Николай рванулся к окну. Дуло ружья тут же повернулось вслед за ним. Николай ударил по чему-то рядом с окном, и я увидел, что ставни снаружи распахнулись. Теперь только стекло отделяло Николая от спасения.

- При попытке к бегству - стрелять! - крикнул унтер-офицер.

Полицейские придвинулись ближе. Помощник столоначальника спрятался за дверь.

- Беги,- шепнул я и без малейших колебаний заслонил собой Николая.

В это же мгновение Кошкина с силой рванула на себя край скатерти - свечи полетели на пол.

В наступившей темноте раздался звон стекла, я понял, что Николай разбил окно. Все решали какие-то доли секунды. Сквозь сумерки я заметил, что ружье в руках полицейского дернулось. Раздался грохот, я почувствовал толчок в левое плечо, все заволокло дымом.

- Вы ранены? - услышал я голос Николая.

- Нет! - крикнул я изо всех сил.

Трубка выпала у меня изо рта и тут же хрустнула под сапогом полицейского.

- Сударь,- сказал я совсем не к месту. Хотел сделать полицейскому замечание.

В плече появилась сильная боль, сначала она показалась нестерпимой и я чуть не застонал, потом справился с собой. Еще зазвенело стекло.

В дыму и мраке я увидел Кошкину. Одной рукой она вела за собой Клер. Они быстро пробирались за спина-ми полицейских по направлению к зеркалу. По тому, как быстро и бесшумно перемещалась Кошкина, непохоже было, чтоб старинная одежда хоть сколько-нибудь ее стесняла. Вскоре Кошкина рывком очутилась у зеркала и быстрым движением вытащила из-за него какой-то предмет. Затем дамы оказались возле меня.

- Теперь можно,- услышал я голос Кошкиной.- Прыгаем в окно. Как бы.

У меня перед глазами мелькнула застежка ее браслета.

- Врешь, не уйдешь,- услышал я за своей спиной хрип унтер-офицера.- Не бу…

Что он хотел сказать дальше, я так и не узнал. Кошкина, я и Клер оказались в сквере. Было тепло, деревья стояли в листьях и цветах, от которых шло благоухание, подавала голос какая-то птица. Там, где мы находились, была темнота, однако невдалеке горели фонари. Я позвал Николая - никто не откликнулся. Издалека доносился уличный шум.

- Где же Николай? - спросил я.

- Где! - раздраженно воскликнула Кошкина.- Откуда я знаю? У него же автономное управление! Вас-то я переместила, а он ведь сам по себе…

Она изучала свой браслет.

Я зажал рану ладонью. Спросил Клер:

- Как ты себя чувствуешь? Все в порядке?

Клер наконец обратила на меня внимание. До этих пор она пребывала в полнейшем оцепенении. Повернулась ко мне и замедленно проговорила:

- В порядке…

Увидев кровь на моем плече, она выпустила из рук саквояж, который так и держала все это время. Он грохнулся на землю.

- Что с тобой? - Клер подбежала ко мне.- В тебя стреляли?

- Было дело,- не глядя на нас, ответила за меня Кошкина. Она была занята своим браслетом.

Клер попыталась отнять мою ладонь от плеча:

- Очень больно? Дай я посмотрю, что нужно сделать!

- Перевязку,- сказала как отрезала Кошкина.- Пойдемте к фонарю.

Мы прошли несколько шагов и оказались под фонарем непривычной конструкции. Света он давал не слишком много.

Тут я, наконец, разглядел предмет, который Кошкина вытащила из-за зеркала,- он был зажат у нее под мышкой. Это был лазерный пистолет. Он мешал Кошкиной, она подумала секунду и небрежно сунула его за пояс своего длинною платья.

Клер уже совершенно пришла в себя и снова стала такой, как всегда. Решительно отстранила Кошкину:

- Я сама его перевяжу.

Она осторожно сняла с меня сначала то, что я назвал бы пиджаком, потом тонкую рубашку с кружевами. Надо признаться, всякое Движение причиняло мне сильную боль.

- Какой батист! - вздохнула Клер, разглядывая рубашку.- Ну да ничего.

И решительно начала разрывать ее на полосы.

- А ты у меня, оказывается, герой,- произнесла она, с восхищением заглядывая мне в глаза.

- Гм,- ответил скептически я.- Ты бы никогда и не узнала про это, не попади мы в девятнадцатый век.- Чуть подумал и поправился:- То есть мы бы с тобой оба про это не узнали…

- Не получается,- с отчаянием пробормотала Кошкина.- Индикатор не доработала, торопилась…- Она, кажется, готова была ударить браслетом о ближайшее дерево.- Никак не могу разыскать!

Тут я не удержался и чуть поморщился от боли.

- Прости, милый,- сказала Клер.- Еще узелок-«и все.

Через минуту повязка была готова. Если не двигать левой рукой, то можно было терпеть.

- Пока я тут вожусь…- доносилось до нас нервное бормотание Кошкиной.- Пока я тут вожусь…

Потом она повернулась к нам:

- Послушайте, я должна вас покинуть. На время, Как вы на это посмотрите?

- Действуйте! - сказали мы с Клер в один голос.

Я положил здоровую руку на плечо Кошкиной. В следующий миг моя рука скользнула по воздуху, потому что никакой Кошкиной уже рядом не было.

Мы с Клер остались одни. Подождали Кошкину, наверное, около часа. Потом стали думать, что предпринять самим. Фонари и доносившийся к нам уличный шум наводили на мысль, что мы можем сделать попытку выбраться отсюда. К счастью, и саквояж с современной одеждой был при нас.

Углубившись с саквояжем в кусты, мы торопливо переоделись. Вновь к фонарю мы вышли уже в таком виде, который никого не удивил бы ни на Земле, ни на Луне. Мы смело двинулись по аллее и вскоре очутились на улице.

Она оказалась пустынной - по-видимому, из-за того, что время стояло позднее. Разумеется, она была нам незнакома, ведь мы никогда раньше не попадали в Иркутск. Впрочем, нам было не до разглядывания архитектурных ансамблей. Мы всматривались вдаль, в ожидании такси, неважно, на воздушной подушке или на магнитной, лишь бы кто-то нас выручил, подобрал.

Наконец, что-то показалось. Клер вскрикнула от радости. Да, это было такси. Оно тихо катило прямо по дороге, не поднимаясь над ней. Впереди приветливо горел зеленый огонек. Клер замахала руками, и такси остановилось.

- Можно? - спросила Клер, просунув голову в окно передней дверцы.

- Ну,-ответил водитель.

Мы расценили это как утвердительный ответ на неизвестном нам диалекте.

Модель была мне незнакома. Впереди что-то слишком шумело, а сзади вырывался какой-то подозрительный дым. Впрочем, выбирать не приходилось. Водитель открыл заднюю дверцу, мы мигом влезли внутрь и устроились на широком мягком сиденье.

Такси покатило по дороге. Тарахтело оно просто невыносимо. Я заметил, что водитель то и дело посматривает на нас в зеркальце, которое было прикреплено перед ним. Остановившись у светофора, сделанного в старинном стиле, водитель обернулся ко мне, протянул руку, зачем-то пощупал мою куртку и вдруг произнес:

- Фирма?

Я понятия не имел, как надо на это реагировать. Поэтому счел за лучшее промолчать. Водителя, мне показалось, это обидело.

Резко тронув такси с места, он спросил:

- Ну, так куда едем-то?

Клер старательно выговорила по-русски:

- Пожалуйста, в космопорт.

К нашему огромному удивлению, водитель вдруг затормозил, да так, что нас просто бросило вперед.

Я больно ударился раненым плечом.

- А ну, вылазьте,- приказал водитель, поворачиваясь и распахивая нашу дверь.- Да поживее!

Нам пришлось повиноваться. Мы вылезли прямо на дорогу с нашим несчастным саквояжем, ничего не понимая.

Водитель высунулся в окно:

- Налижутся и чудят, чудят!..

Затем он рванул с места, и только дым остался на дороге. Мы с Клер переглянулись. Произошла какая-то ошибка, но какая - мы не знали. Мы только остро почувствовали свою заброшенность во времени и в пространстве… Я потянулся к карману, теперь хоть карман был на месте, и привычно достал таблетку. Величина дельта Е у меня, значит, возвращалась к прежнему значению. Опять таблетки! - подумал я.

- Что будем делать? - спросила Клер.

- Не представляю себе,- признался я шепотом.- Абсолютно.

Мы нашли скамейку, сели на нее и задремали. Это было все, что мы могли сделать. Давала знать о себе усталость, горело плечо и кружилась голова, во всем была полная неопределенность. Я принялся, по совету доктора, опять следить за пульсом…

Проснулись мы оттого, что упали со скамейки. Клер, видно, опустилась как-то мягко, потому что свернулась калачиком и уснула снова. Я же ударился головой и сел, сразу очнувшись; принялся озираться вокруг.

Результаты осмотра оказались ошеломляющими.

Во-первых, я не обнаружил поблизости никакой скамейки, что само по себе было поразительно. Во-вторых, я увидел, что кругом вообще произошли большие изменения.

Над нами летели в разных направлениях ярко освещенные изнутри вертолеты и глайдеры. И где-то рядом и внизу шумели улицы, они были именно где-то рядом и внизу… Я встал, сделал, шатаясь, несколько шагов и уперся в решетку ограждения. Заглянул вниз. Мы с Клер оказались на верхней площадке высотного здания, оборудованной для посадки вертолетов,- вот что произошло.

Видимо, Кошкина занялась нами. Но решила отправить нас в наше время. Почему? Что там у них происходило? Об этом можно было только гадать.

Я подождал еще. Может быть, Кошкина передумает? Или что-то там у нее заело в браслете, и она сейчас исправит? А может, это у меня уже высшая температура и бред?

Но нет, ничто не менялось. Я доплелся до стойки управления и вызвал такси. Потом отправился будить Клер.

Мы полетели в космопорт и оттуда - домой.

Телеграмма

ОТДЕЛА 161/558 10 02 1020 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ ВЕРНУЛИСЬ ТЧК ФРЕВИЛЬ РАНЕН ЗПТ В БОЛЬНИЦЕ = КЛЕР

Телеграмма

ОТДЕЛА 161/613 17 02 1147 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ ПОСТАРАЙСЯ ЧТО-НИБУДЬ ПРЕДПРИНЯТЬ = ПОРУЧЕНИЮ ФРЕВИЛЯ ВРАЧ ПОДПИСЬ НРЗБ

Телеграмма

СРОЧНАЯ НОВОСИБИРСКА 101/097 12 02 1305 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ

С КОЛЕЙ БЕДА ТЧК СООБЩИТЕ КОСМОПОРТ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРИЛЕТА = КОШКИНА

 

Рассказывает Юрков

Пирке еще больше высох за то время, что я его не видел. Сейчас передо мной в вертящемся кресле сидел прямо-таки воробушек. Не то болезнь, не то годы сделали свое дело, а может, и эта его хлопотная должность.

Я стоял перед ним, я ходил перед ним из угла в угол его кабинета, я готов был хоть валяться у него в ногах. Воробушек вздыхал, глядя на меня, ерзал в своем кресле и поворачивался вместе с ним, если я исчезал из поля зрения. Я умолял Пиркса выпустить меня с Луны; при этом я понимал, на что его толкаю; но ведь обстоятельства были таковы, что лететь требовалось обязательно!

- Значит, все-таки что-то случилось,- заключил Пиркс.

- Да,- подтвердил я. Темнить было бесполезно.- Случилось, теперь уже точно, что случилось.

- Рассказать не хочешь?

- Пока просто не могу.

Пирке посидел, почесал переносицу.

- У меня тут рапортичка была третьего дня: носилки подавали к ракете для прибывшего пассажира Фревиля,- сказал он как бы между прочим.

Я промолчал.

- Ну? - спросил Пиркс.

- Да,- ответил я.

- Так в чем все-таки дело?

- В данный момент в том, что надо выручить человека из беды. Этого тебе достаточно?

- Этого,- сказал Пиркс,- мне достаточно.

Он подвинул к краю стола листок бумаги и ручку.

- Это еще что? - запротестовал я.

- Садись,- распорядился Пиркс.- Распишись внизу. Если тебя обнаружат, я напечатаю сверху твое заявление с просьбой принять тебя на работу к нам.

Я расписался.

- Пошли,- скомандовал Пирке.- Как раз готовят ракету для вылета в Новосибирск.

Мы отправились длинными туннелями. Служебный лифт поднял нас в ракету. Пирке подвел меня к пожилому бортинженеру и представил так невнятно, что я и сам не узнал свою фамилию. В лицо меня бортинженер не мог помнить - он закончил вуз до того, как мы с Фревилем успели сформулировать свои постулаты. И вообще, видно, предельно замотан был перед стартом.

- Это наш стажер,- небрежно сказал Пирке о моей персоне.- Я дал ему задание в Новосибирский порт. Подбросьте, пожалуйста.

Незаметно подмигнул мне - и удалился.

Пока шла заправка, я заскочил к радисту и попросил соединить меня со Станцией. Радист, мальчишка с серыми невинными глазами, в новенькой негнущейся форме, шел в первый рейс, порядков толком не знал и согласился. На коммутаторе у нас по-прежнему сидел фревилевский робот, так что сначала мне пришлось поговорить с Бобом Биером, потом с Хуанито, и только после этого я наконец услышал голос Нади.

- Лечу,- сказал я ей.

- Юрков, умоляю тебя, будь осторожен.

Я испуганно обернулся, но этот новосибирский радист оказался настолько деликатен, что вышел из рубки.

- Обещаю тебе,- сказал я.

- И возвращайся как можно скорей. Не забывай, я тут с ума сойду…

- А ты пока свяжи мне что-нибудь. Ладно?

- Ладно. Не говори ерунды.

Радист вошел в рубку, что означало - мой разговор затянулся. Мы с -Надей попрощались, и я отправился к жесткому приставному сиденью, указанному мне бортинженером.

Утром я вошел в зал ожидания Новосибирского космопорта. Кошкину я увидел сразу: она была вся в мехах, и в каких! Длинная, до пят, доха была у нее из рыжей лисы, а шапочка, если не ошибаюсь, из соболей.

- Весьма экзотично,- сказал я, приветствуя ее.

- Просто мне уже не до переодеваний,- ответила Кошкина.

Я вгляделся в ее лицо и понял, что это действительно так. Сухие печальные глаза, заостренные скулы… Я отвел взгляд. Нехорошо было с моей стороны рассматривать женщину, когда она знала, что находится не в лучшей форме.

- Как там Фревиль? - спросила Кошкина.

- В больнице.

- Ясно… За пистолет вам здорово нагорело?

- Еще разбираются.

Она спрятала руки в муфте, тоже Из рыжей лисы, и зябко повела плечами. В зале ожидания было жарко.

- Это все я виновата.

- Бросьте.

- Я-то знаю…

- Приступим? - предложил я.

- Да,- решительно сказала Кошкина,- Пойдемте. Я объясню все по дороге.

Мы прошли через зал и стали подниматься на эскалаторе. Все на нас глазели, точнее, на Кошкину, а еще точнее - на ее доху.

- Что с Колей? - спросил я.

- Коля арестован,- коротко сообщила Кошкина.- Особо важный государственный преступник.

Сойдя с эскалатора, Кошкина почему-то повела меня туда, где находились кассы.

- Что, мы куда-то полетим? - спросил я.

- Сейчас расскажу. Новосибирский космопорт находится в Колывани. Это старинный город неподалеку от Новосибирска.

Пока она говорила, мы успели миновать кассы и начали спускаться по лестнице.

- Ну и что? - поинтересовался я.- Что из этого?

- А то, что Колывань - самое место, куда нам надо.

Кошкина подошла к стене и стала что-то искать на ее гладкой пластиковой поверхности. Я следил за этим с крайним удивлением. Наконец, она нашла, что искала, и показала мне. Это был маленький, косо нацарапанный крестик.

- Каюсь,- произнесла Кошкина.- Это я пилочкой для ногтей.

Затем она взяла меня под руку и вместе со мной отмерила шестнадцать шагов от стены.

- Чтоб не оказаться на крыше,- пояснила она.

Из рыжей своей муфты Кошкина достала матовый металлический браслет.

- Действительно, компактное устройство,- похвалил я.

- Ваши комплименты мне сейчас не нужны. Давайте-ка руку. Правую.

Тут я спохватился.

- Послушайте, Маша, а старинная одежда?

- Э!.. Нет времени.

Я протянул ей правую руку, и Кошкина застегнула браслет на моем запястье.

- И не забывайте,- добавила она.- Автономного управления у вас нет. Транспортировать вас во времени могу только я. Согласны вы на такие условия?

- Согласен.

- Ну, тогда…

Кошкина отогнула у себя правый рукав, и я увидел - она чего-то там коснулась.

Мы оказались у какой-то избушки, среди сугробов. Стоял яркий солнечный день, все вокруг искрилось и сверкало. По одну сторону сугробы уходили волнами до самого горизонта, по другую за ними виднелись дома и церковь. Неподалеку начинался спуск к реке, укрытой снегом; кое-где снег смело и обнажился лед. Река была очень широка. Солнце, яростно заливавшее все это светом, стояло довольно высоко и даже начало припекать мне лоб, когда я повернулся к нему и зажмурился от удовольствия.

- Все-таки наденьте капюшон и включите отопление,- посоветовала Кошкина.- Я забыла вас предупредить.

Я не спешил последовать ее совету.

- Однако весна, Маша, и какая!

Даже темные бревна избушки, казалось, излучали теплый свет. Над крышей курился дымок и таял в ярко-голубом небе, распространяя вокруг сказочный аромат.,

- Вот уж не думала, Юрков, что вы сделаетесь сентиментальны! - Кошкина подошла и сама надела мне на голову капюшон и включила отопление.- Так будет лучше. Весна-то сибирская.

Следуя за Кошкиной, я перебрался через сугроб.

- Как шагается, легко? - спросила она.

- Отлично.

- А настроение?

- Настроение бодрое.

- Прилив сил?

- Ощущается.

- Дельта Е у вас хорошо работает,- заключила Кошкина.

Мы оказались на укатанной дороге.

- Это что, сибирский тракт? - спросил я.

- Вы недалеки от истины,- ответила Кошкина.- Вон там Обь,- показала она на реку.- Это станция,- она махнула рукой в сторону избушки, к которой мы направлялись.

- Так,- сказал я.- А где Коля?

- Коля! - тяжело произнесла Кошкина.- Вот слушайте… Нас всех накрыли дома - Колю, меня, Клер и Фревиля. Жандармский унтер-офицер опознал Колю: видел его в Зерентуе. Мы изобразили бегство через окно. Ищи, мол, ветра в поле. Коля разбил стекло. Ну, мы-то туда не прыгали, я просто переместилась вместе с Клер и Фревилем в другое время. А вот мой Коля сначала действительно сиганул в это самое окно. А дом, естественно, оказался оцеплен. Колю тут же в палисаднике схватили полицейские.

- И что же?..

- Заперли в каземат,- сказала Кошкина, как отрезала.

Я помолчал, осмысливая все это.

- А дальше?

- Дальше-я отправила Клер и Фревиля домой. А сама помчалась поближе к мужу.

- А не мог Коля воспользоваться своим браслетом, чтобы исчезнуть из каземата? Или вы - аварийным каналом?

- Не мог. И я не могла. Чудес мы больше не делаем. Не позволяем себе.

- Вы, значит?..

- Поняли. Да. стали аккуратны со временем…

- И он там до сих пор? - спросил я в крайнем нетерпении.

- Нет. Колины подвиги в Зерентуе наделали много шума, и последовало высочайшее повеление - привезти его в Петербург. И вот сейчас Колю везут.

Кошкина говорила четко, словно делала доклад.

- Коля, наверное, представляет себе, что с ним собираются сделать в Петербурге?

- Безо всякого сомнения.

- И, несмотря ни на что, не хочет воспользоваться своим браслетом…

- Именно! Да тут уже много всего… Он абсолютно стал человеком девятнадцатого века. Тут речь идет о поступке… И вообще. Вы не знаете Колю.

- Кажется, теперь уже знаю…

Я помолчал. Потом спросил:

- Насколько я понимаю, везут по сибирскому тракту?

- Совершенно верно. В каземате Колю охраняли так, что вызволить его более или менее нормальным образом было невозможно. Теперь, когда он в дороге, такая возможность появилась. Почему я и попросила вас приехать.

Тут голос ее дрогнул.

- Сколько времени он просидел в каземате?

- Пока сидел, зима уже прошла. Когда повезла я не сразу раскрутилась, еще ушло время. Уморилась, нервничаю. Плохо мышей ловить стала.- Она усмехнулась.- В общем, переместились мы с вами, для надежности, сразу в апрель. Сегодня Колю должны перевозить через Обь.

- Это вам точно известно? - спросил я на всякий случай.

- Абсолютно. Во-первых, я проследила весь Колин путь во времени. Шкалы у меня точные, подробные, позволяют это сделать. Во-вторых, у меня есть помощники, они постоянно ехали позади и дополнительно присматривали. Вчера они обогнали всю эту процессию и сейчас должны быть здесь, на станции. Тут у нас назначена встреча. Так что я вас с ними познакомлю.

- Вы сказали - «процессию»?

Кошкина глянула на меня с недоумением.

- Да, а как же! Колю посадили в возок, запряженный двумя лошадьми. Впереди и сзади - конвой, верховые полицейские. Командует конвоем унтер, который опознал Колю в Иркутске. В общем, солидно. Вот я и трушу, вас вызвала.

- И правильно сделали,- искренне сказал я.

По-видимому, за нами следили из окна, потому что

не успели мы подойти к двери, как она распахнулась и оттуда вышли двое.

- Вот мои помощники,- радостно сказала Кошкина.

Мы поздоровались. Эти двое с любопытством разглядывали меня и мою одежду, я несколько оторопело смотрел на них. Похоже, у помощников Кошкиной были не простые биографии, поскольку прошлая жизнь украсила их бородатые лица клеймами и лишила ноздрей. Одеты они были в тулупы неопределенного цвета.

- Я, батюшка, прозываюсь Сохатым,- с достоинством произнес сипло один из них.

- А меня Арсентием кличут,- басом сказал другой.

- Юрков, член нескольких Академий,- представила меня Кошкина.- Свой человек.

Ее друзья еще раз внимательно оглядели меня с головы до ног. Затем Сохатый сказал:

- Так что, господа добрые, поедем глянем?

- Едем,- решительно согласилась Кошкина,

Мы обогнули избушку; за ней, оказалось, ждала нас тройка крепких серых лошадей и сани-розвальни, нечто похожее я видел на старинных шкатулках, кажется, палехских.

Кошкину и меня удобно усадили и прикрыли нам ноги великолепной шкурой.

- Это что,-не удержался я,- это и есть медвежья полость?

- Она самая, барин,- отозвался Арсентий.

Он и Сохатый уселись впереди, Арсентий взял вожжи- и мы понеслись. Лошади бежали резво, Арсентий посвистывал им, сани легко скользили по укатанной дороге, ветерок дул нам в лицо, белизна и сияние были вокруг… Я посмотрел - даже Кошкина раскраснелась и расцвела.

На повороте нас тряхнуло, и что-то звякнуло в соломе, в глубине саней.

- Что там такое? - спросил я.

- А железа наши,- ответил Сохатый.

- Кандалы,- пояснила Кошкина.

- Вы их, что ли, сняли? - не понял я.

- Да без них ловчее,- сипло засмеялся Сохатый.

- А как? - заинтересовался я.

- Умеем, сударь,- сказал Сохатый, обернулся и захохотал снова.

Помощники у Кошкиной были, судя по всему, хороши.

Мы доехали до развилки, свернули на узкую, едва проторенную дорогу. Лошади пошли шагом. Мы долго продвигались вдоль какого-то склона, сани сильно кренились на сторону, и надо было держаться за их борта. Потом снова поворот, и дорога пошла вверх. Вскоре мы выбрались на вершину холма и остановились.

Все сразу выпрыгнули из саней. Отсюда открывался вид далеко вокруг, река лежала внизу, под нами, и за ней поднимался и тянулся до горизонта противоположный берег. Темные леса и открытые заснеженные пространства перемежались там, и на открытых местах хорошо была видна дорога. Мы все всматривались в одну сторону.

- Во-она они где,- первым сказал Сохатый.

От яркого солнца и белого снега было больно глазам. Я проследил, куда указывал Сохатый меховой рукавицей, и тоже увидел. Это были несколько черных точек. Вскоре я различил, что одна крупнее других. Это, по всей вероятности, был возок. Впереди и сзади него точки располагались тесными россыпями - конные полицейские. Возок то догонял передних, то отставал и сливался с теми, кто ехал позади.

- И там-то мой Коля…- пробормотала Кошкина.

Мы, трое мужиков, ничего не сказали ей. Что мы могли сказать? Пока просто ничего. Только, что мы здесь, чтобы помочь? Но это она и так знала.

На обратном пути все продолжали молчать. Я, чтобы разрядить обстановку, сказал:

- А как хорошо было бы сейчас попасть в какое-нибудь более раннее время, ну хоть на полгода назад! Когда Колю еще не схватили.

- У нас говорят: время не воротишь,- откликнулся Арсентий.

- И не без основания говорят…- пробормотала Кошкина.

По-прежнему в молчании мы подъехали к избушке. Сохатый проводил Кошкину и меня в заднюю комнату, где никого кроме нас не было, и удалился. Через минуту вошел Арсентий, неся огромный, сверкающий начищенной медью и пышащий жаром самовар. Мы едва успели поблагодарить, как Арсентий уже исчез. На столе, покрытом белой скатертью, самовар выглядел, словно диковинное цветущее растение. Кошкина сбросила доху на свободный стул, вынула из шкафчика расписные чашки, чайник и заварку в жестяной коробочке. Пока я оглядывал стены, увешанные лубками, выскобленный пол с половичком, Кошкина заварила чай. Я снял куртку и подсел к ней за стол.

- Здесь и будем ждать,- сказала она.

Мы уже выпили по чашке, когда я вспомнил:

- Но ведь вы предпочитаете натуральный кофе?

- Увы,- Кошкина покачала головой,- на станциях его обычно не держат.

Она еще налила чаю. Мы пили и молчали. Вдруг Кошкина спохватилась:

- Ой, совсем забыла! И ведь у вас сегодня ни крошки во рту не было!

Из того же шкафчика она достала связку баранок и положила их к самовару. Есть не хотелось, но, чтобы отдать дань экзотике, я разломил одну и пожевал.

Так мы и сидели: Кошкина смотрела в чашку, я жевал баранку. Время текло медленно. На скатерти лежала тень от переплета оконной рамы, но почти не двигалась.

Я решился и спросил у Кошкиной то, о чем хотел спросить давно:

- А скажите, Маша, пожалуйста,- меня это очень интересует в самом деле - с чего все началось?

Она подняла глаза и посмотрела на меня испытующе:

- Может, вы думаете, у меня мало было своей работы? Или что я из любопытства?..

- Я ничего подобного не думаю,- стал я оправдываться.- Просто хочу знать.

Кошкина пожала плечами.

- Как выражаются в то время, в котором мы с вами находимся,- проговорила она с легкой усмешкой,- извольте, я расскажу.

- Я весь внимание,- сказал я, стараясь попасть ей в тон и хоть чем-то ее развеселить.

- Нет, тут все очень серьезно,- возразила она на эту мою попытку.- Мне, знаете ли, с самого начала стало не до шуток.

- А когда было это самое начало?

- Гм,- задумалась она на минуту.- Да, наверное, тогда, когда я стала Колиной женой. Вы ведь знаете, он у меня историк, Сибирью занимается, старинной. А я давно хотела попасть на Луну, в Сигму. Есть некоторое противоречие, не правда ли? И вот вскоре после свадьбы я получила приглашение туда на работу. Не знала, как сказать об этом Коле, боялась… Я, видите ли, иногда бываю отчаянная трусиха.

- Не верится,- улыбнулся я.

- Не верится, а вот так и есть!.. Ну, в общем, сказала ему. Боялась, начнется обсуждение, взвешивание… А он сразу согласился. Вот так, из-за меня, он переселился на Луну, за четыреста тысяч километров «от своей Сибири, от своих библиотек, коллег…

- Но работу продолжал.

Кошкина улыбнулась:

- Продолжал, конечно! Он ведь одержимый. Я добилась, чтобы его тему включили в план Сигмы, под флагом консолидации всех наук и тэ пэ. Но трудностей у него с нашим переездом на Луну, конечно, здорово прибавилось. Я поддерживала его, как могла. Старалась помочь… Коля сделал интересную монографию, слетал на обсуждение, ему накидали замечаний.

- Так всегда с первым вариантом,- сказал я и вспомнил, что говорил то же самое Коле в первый вечер.

Кошкина вздохнула.

- Да, но где взять материалы? А главное, их и на Земле-то почти нет, не сохранились после сибирских пожаров да наводнений. Вот и решила я помочь Коле радикально. Раздобыть ему летописи и прочие источники, которые сгорели и утонули.

- Но как бы Коля к этому отнесся? К тому, что у него бы оказались давно утраченные документы?

Кошкина шлепнула ладонью по столу.

- А, я бы что-нибудь придумала! У меня прабабка- сибирячка. Я бы сказала Коле, что нашла это в ее бумагах.

- Довольно-таки рискованно…

- Ну и что? - в упор спросила Кошкина.- Риском меня не испугаешь. Чем сложней задачка, тем у меня больше азарта. Я прикинула, какие могут быть возможности для перемещения во времени. Посмотрела литературу, круг авторов. Так я вышла на Фревиля. Он мне очень помог, это вообще была с его стороны большая любезность - делать совместную работу со мной. Но я темнила, конечно. Мне казалось, он испугается, если узнает, о чем в действительности идет речь.

- Понимаю. У вас, конечно, были основания для осторожности.

Она развела над столом руками:

- А что мне было делать?.. Ну, а когда был готов первый образец,- тут Кошкина невольно остановилась на миг и перевела дух,- тогда я полетела на Землю, в Иркутск, транспортировала себя в девятнадцатый век и стала, как вы догадались, мадам Моро... Так сказать, в экспериментальном порядке.

- Очень смело!

- Не могу сказать, что я здорово трусила. Но волновалась- страшно. Книжки перед этим просмотрела у Коли, французский свой подновила…

- А идея: сварливый муж, сто франков за каждые сто лье?.. Надо ж такое придумать!

- Женщина может придумать все,- изрекла Кошкина. И добавила: - Если любит.

- А наряд? Реквизит?

- Ну, тогда как раз началась подготовка к этому самому театральному фестивалю.

- И гусарский костюм для Коли - тоже оттуда?..

- Нет. Это нас занесло однажды на бал… Понимаете, индикатор дал сбой… Но это уже другая история.

- Вернемся к мадам Моро. Коля тогда так переживал, что вы исчезли.

- Но ведь я ничего не могла ему сказать, ни словечка! - воскликнула Кошкина.- Я думала - сгоняю быстро, но задержалась, блок возврата забарахлил… Коля, волновался, не зная, а если бы знал?

- И все-таки ваше первое путешествие, насколько я понимаю, прошло успешно.

Кошкина отрицательно повела головой.

- Только как физический опыт. А материалов я для Коли не привезла. Поняла, что это может сделать только специалист по той эпохе. Так что главный-то результат был - ноль. К тому же, этот сюрприз: я никак не

ожидала, что мой краткий визит будет сразу отражен.

- Следы…- вставил я.- Вы сделали шаг - отпечатался след. Не было никакой мадам Моро, никто о ней и не знал, и в воспоминаниях Черепанова ее не было. Появилась - значит, оказались и очевидцы. Черепанов описал ваш приезд, следовательно, в его книге тут же добавился новый абзац.

Кошкина приложила руку к груди:

- Представьте себе, не подумала. У меня столько было забот по расчетам, по технике эксперимента, что я совсем упустила это из виду. Черт возьми, конечно, следы должны оставаться!

- Хорошо, что в этот раз только на бумаге.

- Я поняла, что вы с Фревилем догадываетесь, в чем дело. Ситуация все более осложнялась. Но,- тут Кошкина ухмыльнулась,- я понимала также: наверняка ни одна душа знать не может.

- И вы…

- И я решила продолжить! Поскольку сама я ничего не сумела там раздобыть, пришлось ввести в курс дела Колю. Он загорелся, быстро освоил технику. И я его отправила. Сама осталась в Сигме. Понимаете, аппаратура у меня была еще не очень-то отработанная, и я из Сигмы подстраховывала его, чтобы наверняка обеспечить возвращение.

- Как космонавту.

- Да, похоже. Вот уж был для меня кошмар! Очень я опасалась его одного отправлять, но другого выхода не было.

- Что ж, в конце концов, он благополучно вернулся.

- Вернулся, да. Но что он там натворил! Я его посылала за материалами, а он устроил налет на Зерентуйскую тюрьму.

- Решил помочь декабристам…

- И малость пошумел! У него был лазерный пистолет, Коля им воспользовался. Ну, да вы знаете… Это опять-таки попало к Черепанову, потом на телевидение… В общем, я просто выдернула Колю оттуда, тогда-то вот я в первый и последний раз воспользовалась аварийным каналом и вернула его.

- Наверное, это было правильное решение,- вырвалось у меня.

Кошкина вздохнула и устало положила руки перед собой.

- Наверное… Но материалы-то нужны! Я срочно доработала аппаратуру, так, чтобы можно было отправиться вдвоем.

- Маша,- сказал я проникновенно,- ваш пример действительно показывает: на свете нет такого, чего бы не сделала любящая жена для мужа.

- Ладно, учту,- мрачно ответила Кошкина.- Пример. Пускай…- Она тяжело вздохнула- Ну, значит, отправились мы вдвоем. Тихонько, чтоб следов не оставлять. Я буквально держала Колю за руку, боялась, он опять что-нибудь натворит. Вроде все пошло гладко. Но стала мешать нестабильность, провалы во времени. А тут еще нас начали разыскивать как пропавших.

- Тогда вы и обратились опять к Фревилю, верно?

- Да, как раз тогда. Сделала у него расчеты, потом у себя в лаборатории внесла нужные изменения в схемы. Ночами работала, тайком.

- И отправились опять…

- Конечно! - воскликнула Кошкина.- В ракете мы едва не столкнулись нос к носу с Главным ученым секретарем Сигмы, к счастью, заметили его и уклонились от встречи. На Земле сперва попали на пятнадцать лет позже, чем хотели, и меня чуть не узнала жена Черепанова, она ведь была моей «переводчицей» в тот, в первый раз… В общем, приключений оказалось на нашу голову много, пока мы добирались и обосновывались.

- И как вы обосновались?

Кошкина устало потерла лоб рукой. Улыбнулась, потом нахмурилась. Видно, воспоминания были противоречивые.

- Коля выбрал тысяча восемьсот двадцать девятый год, сказал, так ему надо для научной работы. Иногда он делал оттуда вылазки в другие годы, но постоянно мы жили в этом. Коля придумал нам красивую и правдоподобную историю с переездом из Москвы по семейным обстоятельствам. Он поступил на службу в Главное управление Восточной Сибири, чтоб иметь доступ к документам, да и средства на жизнь, я вела хозяйство и знакомилась с местными дамами. Вы не поверите, даже мода появилась в Иркутске на такие браслеты, как у нас, правда, никто не знал, для чего они. Мы сняли дом, я начала привыкать к той жизни. Мне даже нравилось… И вдруг, представьте, я обнаруживаю, что Коля не собирает материалы, это его уже не интересует!

Она умолкла. Сидела, покусывая губы. Я подождал и высказал предположение:

- И тогда вы решили серьезно с ним поговорить.

Кошкина взглянула на меня и опустила глаза.

- Само собой. И тут выясняется вот что. Я-то, вы понимаете, все время прикидываю, каким образом мы вернемся и как объясним свое отсутствие. А Коля мой вообще, оказывается, раздумал возвращаться! Вот такой, представьте, сюрприз.

- Я помню.

Вдруг она взорвалась:

- И нет ведь, чтобы мне, дуре, раньше обо всем догадаться! Его и не упрекнешь, разве его вина? Это я бы должна была давно понять: ну чего ради человек в наше время старинной Сибирью занялся, декабристами? И что это его туда поманило, или больше нечем заняться, а? Дура я, дура! Да ведь он изначала тамошний, сибирский, из девятнадцатого, его просто к себе самому тянуло со страшной силой, вот что!

Я подождал, пока она чуть успокоится. Она снова потерла лоб. Продолжила со слезами в голосе:

- А его ведь кругом разыскивают, он же у меня государственный преступник! Просто никому пока не пришло в голову, что новый чиновник и зерентуйский возмутитель - одно и то же лицо. И все у нас буквально на ниточке держится: рекомендательное письмо из Москвы Коля сам себе написал, на расспросы о московских новостях отвечает только по литературе… Ладно еще, эпоху знает отлично, этого-то у него не отнимешь!

- Чем закончился ваш разговор, я знаю.

Кошкина кивнула. Сглотнула слезы.

- Ну да. И я полетела к вам за помощью.

- А меня перехватили в порту…

- И вы прислали Фревиля.- Она остановилась на минуту.- У меня сердце чувствовало, в тот день что-то должно было случиться… Ведь Фревиль попросту заслонил Колю собой, принял вместо него пулю!

У меня вырвалось:

- Вот оно что!

Этого ведь я не знал.

- Ну да,- быстро проговорила Кошкина.- Ваш Фревиль.

Кошкина замолчала, я барабанил пальцами по столу. Врачи в Отделе были неплохие. В выборе друга, еще много лет назад, я не ошибся. Дельта Е, конечно, ему помогло, да ведь из-за одного только изменения дельта Е такое не происходит. Вот он какой, оказывается, мой Фревиль. Лишь бы только все обошлось у него теперь благополучно.

- Моя задача мне ясна,- сказал я.

Кошкина посмотрела на меня, отвела взгляд и замялась.

- Я очень на вас надеюсь,- сказала она, помолчала как-то странно и добавила чуть тише: - И не только в этом.

Последнее означало, по-видимому, что я недостаточно понимаю свою задачу. Я вопросительно посмотрел на Кошкину. Она заговорила не сразу. Сначала мне пришлось попросить:

- Поясните, пожалуйста.

Кошкина замедленно проговорила:

- Я прошу вас помочь мне освободить Колю, это, разумеется, прежде всего. Но,- сделала паузу,- я хочу попросить вас еще об одном. А именно, уговорить Колю вернуться.

- Понятно,- через некоторое время сказал я.

- Первое непросто и опасно,- проговорила Кошкина.- Но второе… Боюсь, что и второе не легко.

Я вздохнул, подумал и вынужден был согласиться с нею:

- Наверное, так.

Кошкина сдвинула брови, и я заметил, что поперечные складки у нее на переносице стали еще глубже.

- Поймите,- заговорила она горячо,- вы один в состоянии мне помочь. Сама я не в силах. Коля к вам относится с таким уважением, именно к вам он приехал в критическую минуту, когда я пропала, и вообще…- Голос у нее прервался.- Только вы можете повлиять на него. У меня вся надежда на вас!..

Я растерялся. Мне хотелось как-то ее успокоить. Я протянул руку над столом и накрыл ладонью ее вздрагивающие пальцы.

- Попробую,- сказал я.- Обещаю.

Кошкина кивала раз за разом, волосы ее растрепались.

- Угу,- только и смогла она выговорить.

Ее голубые глаза наполнились слезами, потом слезы потекли ручьями по лицу, она ревела, как девочка, и размазывала слезы по щекам.

В дверь постучали.

- Пора,- сказала Кошкина и поднялась.

Снова подошла к шкафчику, вынула из него расшитое полотенце и насухо вытерла лицо. Губы ее распухли и горели.

Тоже поднявшись, я взял куртку и направился к двери.

- Подождите,- остановила меня Кошкина.

Я вернулся. Кошкина замерла у стола. Я оказался напротив и ждал.

- Вот,- сказала Кошкина.

Быстрым движением она вынула из муфты лазерный пистолет и положила его на стол между нами.

Несколько секунд я молча смотрел на него. Кошкина, я чувствовал, следит взглядом за мной.

- Колин? - спросил я.

- Да,- быстро ответила Кошкина.

Она ждала. Я смотрел на пистолет. Применение его на Земле даже в чрезвычайных обстоятельствах категорически запрещалось.

- Возьмите,- сказала Кошкина.

Я продолжал смотреть на пистолет. Если применение на Земле в наше время запрещено, то что сказать об употреблении этой штуки в девятнадцатом веке?.. Дело, однако, касалось жизни человека, его надо было отбить у полицейских.

- Отказываетесь? - тихо спросила Кошкина.

Может, при других обстоятельствах я бы не прикоснулся к нему, может, это новое дельта Е меня подтолкнуло… Впрочем, что толку списывать свои поступки на изменение разброса энергии?

Я глянул на Кошкину и увидел, что ее глаза снова наполнены слезами. В дверь опять постучали.

Взял пистолет со стола и сунул его в карман куртки.

Кошкина глубоко вздохнула и направилась за своей дохой. Я обогнал Кошкину, подал ей доху, затем надел свою куртку - и мы вышли.

У избушки, я увидел, появились еще одни сани, запряженные тройкой гнедых лошадей (кажется, так назывались коричневые). И гнедые, и серые в нетерпении перебирали ногами, словно знали, что сейчас предстоит. В санях с гнедыми сидел Сохатый, а в тех, что запряжены были серыми, стоял Арсентий. По знаку Сохатого Кошкина влезла к нему, я влез к Арсентию по его знаку. Мы помчались.

Мы опять гнали до какой-то развилки, но уже другой. И снова свернули на узкую дорогу и двинулись дальше потихоньку. Впереди ехали мы с Арсентием, за нами - Кошкина и Сохатый. Дорога шла все вниз, вниз, под уклон, выгибаясь плавной дугой. Постепенно мы въехали в овраг, спустились еще и двинулись по самому дну оврага. Крутые снежные склоны скрывали нас.

Арсентий поднял руку, подавая сигнал Сохатому, и натянул вожжи. Мы остановились. Затем все вылезли из саней и осторожно пошли дальше пешком, следуя за Сохатым. Наконец, он замер и махнул нам. Мы сделали еще несколько шагов и встали рядом. С этого места можно было, чуть высунув голову из-за сугроба, увидеть реку. Мы стояли на самом ее берегу, только крутой снежный перегиб с блестящей ледяной коркой скрывал нас козырьком от постороннего взгляда.

За плоскостью реки перед нами был противоположный берег. С него осторожно спускались верховые полицейские. Один за одним. Кони ступали нерешительно и скользили на крутом спуске. Видно, солнце уже под-плавило снег. Когда авангард конвоя сгрудился внизу, показался возок. Две лошади с трудом сдерживали его на горке. Постепенно и он съехал на речной лед. Теперь, также по одному, стали спускаться верховые арьергарда.

Мы ждали. Нас никто не замечал, и мы могли выждать. Всадники, скакавшие впереди, достигли середины реки. Сохатый кинулся к своим саням, Арсентий - к своим, мы с Кошкиной за ними. Упав в сани, я увидел, как Арсентий подхватил вожжи, и услышал его долгий пронзительный разбойничий свист. Такой же свист раздался сзади, где были Сохатый и Кошкина. Сани рванулись. Под заливистое окончание свиста мы вынеслись на лед. Где-то он был совершенно гол, где-то прикрыт снегом. Я услышал, как стучат о лед подковы и храпят лошади. Мы мчались с бешеной скоростью наперерез конвою.

Конвой быстро приближался. Я увидел мохнатые папахи, черные бурки, накинутые поверх шинелей. За плечами у полицейских торчали ружья с примкнутыми штыками. Солнце, отражаясь от штыков, искрило прямо в глаза.

Нас заметили. Один из передних всадников отделился от других, поскакал вдоль конвоя к возку, блеснула выхваченная из ножен шашка. Он размахивал шашкой, похоже, отдавая какие-то распоряжения. Конвой остановился, полицейские торопливо снимали с плеч ружья. Всадник подъехал к возку, возок тоже остановился, полицейские, скакавшие сзади, начали выстраиваться вокруг него. Вскоре уже слышен был голос, выкрикивавший команды. Несколько полицейских торопливо спешились, опустились на одно колено и стали возиться со своими ружьями.

Сближение происходило все быстрее. Я уже различал лица. У того, кто отдавал команды, были огромные усы и, кажется, красный нос. Полицейские, которые спешились, закончили возню с ружьями, подняли их и наставили на нас. Раздалась еще одна команда, потом другая, и я услышал сухой треск. С Арсентия слетел треух и упал мне на колени.

- Юрков!..- нагнал меня сзади отчаянный крик Кошкиной.

Тут - трудно объяснить, что произошло. Можно, конечно, опять-таки валить все на энергию, ведь мы в тот день переместились через сотни лет. Но, скорее всего, просто нервы… Что ни говорите, а никогда мне бывать в такой ситуации не доводилось.

Я выхватил лазерный пистолет, направил его в пространство и нажал кнопку. Луч вырвался и заплясал надо льдом.

- Зеленый свет! - наперебой закричали полицейские.- Как в Зврентуе!

Кони вставали на дыбы, верховые разворачивали их и мчались, обгоняя друг друга, обратно к крутому берегу; те, кто спешился, ловили своих коней и торопливо взбирались на них. Кто-то просто бежал, наверное, кучер с возка. Паника была неописуемая. Всадник с шашкой затерялся среди других. Они удалялись от нас с такой же скоростью, с какой мы продолжали мчаться вперед. Один только возок, брошенный ими, остался чернеть посреди реки.

Полицейские, наверное, еще карабкались на берег, когда мы достигли цели - не знаю, я не смотрел. Я видел перед собой только возок, где должен был находиться Коля. Арсентий резко натянул вожжи, закричал лошадям, они не смогли сразу остановиться, копыта скользили по льду, сани занесло; в результате все столкнулись - наши сани, сани Сохатого и возок.

Наконец движение замерло. Я с удивлением заметил, что до сих пор продолжаю нажимать на кнопку. Я опустил пистолет, лед зашипел рядом с полозьями, поднялся столб пара.

- Хороша у тебя, батюшка, игрушка,- вымолвил Сохатый.

Я с усилием разогнул палец, чтобы отпустить кнопку. Ругал себя за то, что не выдержал. Можно было бы обойтись, наверное, и без лазера. Не знаю. Может, и нельзя. Во всяком случае ругал я себя ругательски.

Кошкина первой выскочила из саней, подбежала к возку и распахнула дверцу. Когда мы подоспели, она уже вытаскивала оттуда Колю.

Он вылезал с трудом, гремя кандалами, которые были у него и на ногах, и на руках. Не столько вылезал, сколько сползал неловко на лед. На его исхудавшем лице, поросшем редкой щетиной, не было никакого выражения. Волосы сильно отросли. Глаза смотрели на нас из-за болтающихся очков ничего не понимающим взглядом. Одно стекло у очков треснуло. На голове у Коли была черная баранья шапка, на плечах - черный овчинный полушубок.

Еще минуту он безучастно стоял на льду, поддерживаемый с одной стороны Кошкиной, с другой - мною. Потом снова обвел нас всех глазами. Тут наконец-то смысл события дошел до него. Коля начал смеяться. Он смеялся долго, безудержно, то басовито, а то едва не взвизгивая. Все тело его сотрясалось от смеха, и бряканье кандалов сопровождало Колин заливающийся голос.

Поддерживать его больше не надо было, и я отошел на шаг. Арсентий продемонстрировал мне свой простреленный треух. Кошкина не сводила глаз с Коли, ее голубые глаза опять светились, как прежде…

Потом меня окликнул Сохатый. Я подошел. Сохатый показывал на Колины кандалы.

Я понял, что от меня требовалось. Сохатый уже постиг возможности нашей техники. Когда Коля насмеялся вдоволь, мы принялись за работу, Что теперь-то,- я ведь уже пускал в ход пистолет.

Коля подставил руку, я направил пистолет, чтобы никого не задеть, и легко разрезал сталь. Так же мы поступили и с другой рукой. Кандалы упали, цепь звякнула в последний раз.

Затем мы разрезали обруч на левой ноге, и Коля подставил правую. Я, наклонившись, уже плавил последние миллиметры, когда луч погас. Я выпрямился и стал осматривать пистолет.

Тем временем Сохатый крякнул, пригнулся, ухнул - и Колины ножные кандалы полетели в сторону. Кошкина вскрикнула в восторге.

Я снова посмотрел на пистолет. Инструкция советовала в таких случаях проверить батарею. Я переключил тумблер и увидел, что батарея полностью разрядилась.

- Что, всё? - с усмешкой спросил Сохатый.

Я подкинул пистолет на ладони и огляделся. Невдалеке зияла полынья, прожженная лазером. Я размахнулся и забросил в нее пистолет. Он канул в воду мгновенно, без единого всплеска.

- Однако не спешим,- с тревогой произнес Арсентий.

Мы быстро двинулись к нашим лошадям. Они уже покрылись инеем. Кошкина, не отпуская Колиной руки, усадила его в сани Сохатого и села рядом. Я повалился к Арсентию. Мы помчались вдоль по реке.

- Куда теперь? - крикнул я Арсентию.

- На станцию, барин, нам никак нельзя,- ответил он через плечо.- Недалеко зимовье есть, там, может, переночуем. Завтра в кибитке двинемся, на санях-то далеко не уедешь.

Я обернулся. Черный возок на белом снегу быстро исчезал из виду.

Примерно через полчаса мы свернули к берегу. Здесь тоже оказалось довольно круто, лошади с трудом втащили сани наверх. Мы подъехали к лесу. Это была тайга, густая и темная. Мы уже въезжали под плотный навес ветвей, когда я обернулся снова и еще раз глянул на реку. Солнце начинало клониться к горизонту. При этом оно, казалось, увеличивалось в размерах, словно разбухало. В следующий момент мы были в таежном сумраке, который тем сильнее сгущался, чем дальше мы продвигались.

Я смотрел по сторонам - на мощные, золотистые с черным стволы деревьев, стоявшие вдоль дороги, на сплошные буреломы в глубине. Тихо поскрипывали полозья внизу и позади нас, иногда всхрапывала какая-нибудь из лошадей. Мы ехали так довольно долго. Вдруг со стороны реки, от которой мы уже порядочно удалились, донесся мощный гул. Этот гул быстро нарастал, прокатился из конца в конец, превратился в грохот и так же неожиданно, как появился, смолк.

- Что там такое? - спросил я у Арсентия, невольно прислушиваясь, как странно звучит мой голос во вновь установившейся лесной тишине.

- А вскрываться хочет,- ответил Арсентий.- Лед, вишь, где-то уже ломает.

Вскоре мы подъехали к зимовью. Это была уж совсем крохотная избушка, вросшая в сугробы. Арсентий занялся лошадьми, Сохатый и я протоптали дорогу к избушке, отгребли снег от шаткой дверцы и открыли ее. Кошкина и Коля все еще сидели в санях, не двигаясь. Я заметил, что рука Коли лежит в муфте Кошкиной. Оба счастливо улыбались, глядя друг на друга.

- Эй! - окликнул их Сохатый.- Слазьте, господа добрые, дальше не повезу.

Они смущенно завозились в санях; выбрались, поддерживая друг друга, и пошли вслед за нами в зимовье.

Внутри были маленькая печь, две грубо сколоченных лавки, по стенам висели какие-то шкуры и несколько мешочков с припасами. Сохатый вышел и вернулся с охапкой дров. Достав откуда-то прямо из обуви нож, он настрогал лучины и занялся печью. Не прошло и минуты, как в ней уже пылал огонь. Еще через две минуты дрова начали громко трещать, в трубе загудело, и от печи пошло тепло.

На пороге показался Арсентий.

- Распрягать, что ли? - спросил он.

Сохатый подумал, потом сказал:

- Не надо покуда. Мало что…

Арсентий кивнул.

- Привяжи только хорошенько,- добавил Сохатый.

- Да я уж привязал.

Сохатый повернулся к нам:

- Вы тут, господа, погрейтесь да покалякайте. А мы чуток прогульнемся, авось заяц в силки забежит.

Арсентий и Сохатый ушли. Мы придвинули лавки поближе к печи и сели: я на одну лавку, Кошкина с Колей на другую. Кошкина открыла дверцу печи и смотрела в огонь. Отсветы пламени пробегали по ее лицу и ярко вспыхивали на рыжей дохе.

Стало тепло, Кошкина расстегнула доху, Коля снял свою приметную шапку и положил на лавку рядом с собой. Я откинул капюшон и выключил у себя отопление.

Мы просто сидели и молчали у огня. Не знаю, о чем думали они, я ни о чем не хотел думать.

Мы просидели довольно долго, когда я почувствовал на себе взгляд Кошкиной. Сначала я не желал обращать на это внимания, но она упорно смотрела на меня. Я поднял голову и прочел в ее глазах то, что она хотела сказать. Сохатый был прав, нам в самом деле требовалось поговорить.

- Ну что, Коля! - бодро начал я, стараясь, чтобы все сказанное мной дальше прозвучало как само собой разумеющееся.- Давайте возвращаться!

Коля отрицательно помотал головой и твердо сказал:

- Нет.

Я переглянулся с Кошкиной и спросил:

- Вы собираетесь остаться? В самом деле?

- Конечно,- ответил Коля.

- Я же вам говорила! - не удержалась Кошкина.

Коля посмотрел на нее и едва уловимо отодвинулся. Он, наверное, и сам этого не заметил.

Тут я завелся.

- Послушайте, Коля,- горячо заговорил я, аргументы мне подыскивать не приходилось.- В конце концов, кто дал вам на все это полномочия? С какой стати вы присвоили себе право делать все, что вам покажется целесообразным или просто взбредет в голову?

Я круто повернулся к нему, кажется, я даже размахивал руками.

- Ведь вы историк, Коля,- продолжал я,- неужели вы не поняли сразу, что творите? Решили порезвиться! Как можно вторгаться в прошлое? Перекраивать историю? Исправлять ее? Да хотя бы в мемуарах! Где же ваше профессиональное уважение к прошлому своей страны, я уж не говорю о том, что уважение к прошлому должно быть у каждого гражданина. И вообще, совсем не обязательно все переделывать, как только возникает возможность переделать!

Коля качнулся на лавке и ударил кулаком по ладони.

- Я не собирался переделывать все,- проговорил он.- Не считайте меня… уж не знаю, кем вы меня считаете.

- Ведь вы человек науки,- сказал я,- может быть, незаурядный ученый…

Коля поправил очки. Тихо проговорил:

- Вы ошибаетесь. Я не считаю себя выдающимся ученым. В одном вы правы: конечно, я человек науки. Благодаря ей я здесь. От нее я не собираюсь отрекаться.

- Но как человек науки вы должны понимать: вмешиваться в прошлое - опасно, это может дать любые последствия в будущем! Непредсказуемые, возможно, едва заметные, а возможно, очень серьезные, совершенно неожиданные, и такие, что вам при одной мысли о них стало бы не по себе? Жизнь состоит из причин и следствий! Изменяете причины - значит, ждите, что-то произойдет. Известно вам это или нет?

- Известно…- Кошкина опустила голову.- Вы обвиняете его. Но тогда вы должны обвинять и меня. Наши поступки задевают интересы многих, а может быть, и всех на Земле и Луне.

- Ну вот,- ахнул я.- Вы и это хотите для него сделать. Вы решили взять вину на себя?..

- Мне следовало понимать, что полученные мной результаты могут быть использованы по-разному.

- Коля,- сказал я,- вы применили научные результаты необдуманно и в неподобающих целях. Хватит уже печальных примеров…

- Вина моя,- ответил Коля.- И нечего ее делить.

Я тяжко вздохнул. Мне послышалось, кто-то из них вздохнул вместе со мной. Может, просто показалось.

- А ваша безответственность? - воскликнул я.- Возьмем Сухинова. Вы спасли его от смерти…

- Да,- с достоинством перебил меня Коля.

- Да,- настойчиво подтвердила Кошкина.

- Вы спасли его, верно. Спасти человека - самое благородное дело из всех возможных, не спорю. Но, может, Сухинову-то это было не нужно? Вы его спросили? А может, он предпочел бы умереть? Сухинов - мятежник, смысл его жизни был - борьба, и даже его смерть была актом борьбы, самой крайней формой протеста. А вы заменили ее каким-то чудесным, необъяснимым для современников спасением. Вы лишили биографию Сухинова ее логического конца, лишили человека последнего решительного поступка в его жизни, лишили декабристов страницы их трагической истории. Да вы просто забыли, что не всякая жизнь - благо. В случае с Сухиновым, может, получается так, что отнять у человека его собственную смерть - это чуть ли не то же, что отнять у него часть его жизни, ведь смерть, не забывайте, неотъемлемая часть нашей жизни, а смерть Сухинова была достойной!

Я устал. Я не привык говорить много.

- И еще,- пришлось мне добавить.- Ну, вызволили вы Сухинова из тюрьмы. А дальше-то что? Куда ему деться? Он ведь обречен. Кругом тайга, дикие звери, на тысячи верст людей нет, о каких-либо достоверных картах тех мест тогда еще и понятия никто не имел, не знали даже, наверное, куда Амур впадает. Авантюра, чистейшая авантюра. Сухинов был в отчаянии, был во власти заблуждения, но вам-то следовало все это понимать!

Я выдохся. В изнеможении я откинулся к стене.

- Вы согласны со мной? - спросил я у Кошкиной,

Она кивнула, не поднимая глаз.

Чтобы как-то закончить, я добавил:

- В общем, Коля, натворили вы тут делов…

В молчании Кошкина и я смотрели на Колю. Он сидел, опустив голову, и мял в руках свою баранью шапку. Отросшие волосы падали ему на лоб.

Мы с Кошкиной ждали. Наконец Коля заговорил. Он сказал:

- И все-таки я остаюсь.

Кошкина взорвалась:

- Но зачем?

Я вскричал:

- Продолжать свои славные подвиги?!.

Коля промолчал. Что, конечно, делало ему честь.

Затем я спросил по возможности ровно:

- Так конкретно, что вы хотите здесь делать?

Кошкина замерла. Я, надо сказать, тоже. Коля положил шапку на край лавки и тихо произнес:

- Выполнять свой долг.- Затем он пояснил: - Я вижу свой долг в том, чтобы помогать декабристам, сосланным в Сибирь. Им здесь сейчас очень трудно.

Я снова спросил:

- А нельзя еще конкретнее?

- Стрелять я больше не буду,- ответил Коля.- Да и не из чего,- он усмехнулся.- Это, впрочем, к лучшему. Вы уже, наверное, поняли, или Маша вам рассказала. Я знаю теперь, насколько аккуратным надо быть со временем. С каждым веком и десятилетием. И, разумеется, с каждым человеком. Никаких чудес и вмешательств больше не случится, даю вам слово. Я буду помогать декабристам, чем я в состоянии помочь. Буду делать маленькие добрые дела. Если хотя бы одному достойному человеку я облегчу ссылку - буду считать, что жил не зря.

Я снова вздохнул. Переубедить его было, по-видимому, невозможно. Стараясь не смотреть на Кошкину, я встал и пошел прочь.

Шагнул к двери и выглянул наружу. Сумрак помалу сгущался, в вышине появилась первая робкая мерцающая звездочка. Кругом была полная тишина. Хотелось бы знать, далеко ли ушли Арсентий и Сохатый, но я не мог этого определить.

Удивительное было состояние - затерянность в глухой тайге, в неведомых местах и давно минувшем веке…

Капюшон я не набросил, и зимний вечерний холод начал проникать мне за воротник. Я снова подумал о Сохатом и Арсентии. Впереди была дальняя дорога, и еще неизвестно, когда мы сможем воспользоваться браслетами и попасть домой.

- Юрков,- позвала Кошкина.

Я решил пойти к ним и предпринять еще одну попытку.

- Коля, дорогой,- произнес я со всей возможной мягкостью,- давайте все-таки вернемся.

И посмотрел на него испытующе. То же сделала и Кошкина.

Коля снял очки и принялся протирать их грязным платком.

- Поймите,- заговорил он тихо, доверительно.- Произошла ошибка. Ну, бывает. Ошибка природы. Ей тоже свойственно иногда ошибаться.

Он, кажется, улыбнулся.

- Какая еще ошибка? - резко спросила Кошкина.

- Я родился не в ту эпоху, когда бы мне следовало,- просто объяснил Коля.

Я едва сдержался. Спросил:

- Вы уверены?

- Ну…- сказал он.- Насколько можно быть в этом уверенным.

- Послушайте, Коля,- возразил я.- Это какой-то несерьезный разговор.

- Почему же? - терпеливо переспросил он.- Давайте вдумаемся. Вот вы, Юрков, выдающийся ученый в своем времени, не спорю. Но, может, вы также - а вы и не подозреваете об этом - сверхвыдающийся охотник на мамонтов. Тридцать тысячелетий назад вы спасли бы от голода, от вымирания целое племя талантливых, прекрасных людей. А у тебя, Маша,- хотя ты и в своей эпохе молодец, и умница, и чудо, и, к счастью, моя жена,- у тебя, кроме того, необычайный дар космического навигатора. И тебе бы выручить экспедицию, которая, допустим, заблудится через сто тысяч лет в созвездии Гончих Псов. Может ведь быть так? Конечно, может!

С этим нам пришлось согласиться.

- Назовите это расточительством природы, или вероятностями, или как угодно,- продолжал он.- Но вот как раз такая штука имеет место со мной. Вы, Юрков, не догадываетесь, что вы охотник. А возможно, вы и не охотник, а именно физик. Возможно, и Маша - физик, а вовсе не навигатор. А вот я - тот самый случай…

- Послушайте, Коля…- спросил я, продолжая обдумывать его слова.-А в наше время, вы считаете, вы не смогли бы жить не напрасно?

Он посмотрел на меня каким-то очень добрым, спокойным, уверенным взглядом. Потом ответил:

- Нет, я знаю, в жизни всегда есть место подвигам!.. Но поймите меня все-таки. Существует ведь такая штука - призвание. Штука эта необъяснимая, но и непреодолимая. С ней можно справиться, только подчинившись ей, верно?

- Верно,- ответил я автоматически, поскольку хорошо знал это по себе.

- Так вот, эта эпоха, декабристы, Сибирь - все вместе -и есть мое призвание. Я, может, действительно по ошибке родился на несколько сотен лет позднее…- Он сделал паузу.- Человек нашел себя в другом времени - ну что же, в конце концов, плохого?..

Он обвел нас взглядом. Мы молчали.

- И ведь время-то было какое! - горячо заговорил он.- Учтите, эти люди тоже, можно сказать, жили не в свою эпоху, они опередили свои годы на целые десятилетия… И безо всяких технических средств, заметьте!- Тут Коля выразительно взмахнул правой рукой, браслет блеснул на ней.- Такая у них была сила духа, такая собственная энергия. Как и мы с вами, они хотели отдать себя другим людям, работе, науке…

Перевел дух. Продолжил:

- Они наши предшественники, мы - их потомки. Разве не так? Они собой жертвовали. А мы разве не готовы то же самое сделать для добра, для справедливости, для того, чтобы кого-то защитить, кому-то помочь? Ну разрешите мне расстаться всего-навсего с моей карьерой, комфортом Сигмы…

- Собственной биографией,- уточнил я.- Отказаться от собственной биографии, так?

- Но ведь они жизни отдавали! - воскликнул Коля.

- Вы бы и своему веку пригодились,- напомнил я в ответ, уже слабо надеясь помочь Кошкиной.

- Да как можно,- с досадой чуть не закричал Коля,- как можно рассуждать, где еще пригодишься, если уже увидел, где будешь полезным!

Неожиданно он замолк. Не находя слов, приложил руки к груди.

- Я здесь хочу жить,- вырвалось у него с усталостью и отчаянием,- и дело-то даже не в одном только моем желании. Поверьте, я чувствую, знаю: я здесь нужен, я должен находиться здесь, здесь, именно здесь!

Он уронил руки на колени. Держа очки в левой руке, смотрел на нас выпуклыми, добрыми глазами, близоруко щурясь. Ясно было: единственное, чего он добивался,- это чтобы мы его поняли.

- Я говорила! - снова шепнула мне Кошкина. И пробормотала в сердцах: - А все эти мои браслеты…

- Твои браслеты - великое достижение! - воскликнул Коля.- Подумай. Теперь люди могут путешествовать не только в пространстве, но и во времени… Но главное-то, конечно, совсем в другом!

- В чем же, по-вашему? - спросил я.

- Ну как вы не понимаете? Эти штуки дают человеку, как вот, например, мне, лучше узнать себя! Да разве не в этом самая важная, изначальная суть науки? Познать себя самого! И найти себя настоящего! Собственные возможности раскроются нам гораздо полнее. Можно даже выбрать эпоху, которой ты больше нужен, в которой мощнее развернешься, которой больше дашь, наконец. Можно точно разыскать то самое единственное место. во времени и пространстве, где предельно осуществишься как личность!..

Я поймал себя на том, что слушаю этого мальчишку, открыв рот. Вне всякого сомнения, он побеждал нас.

- И все это произошло,- продолжал он,- благодаря вам троим, всем вместе. И только так и могло случиться. Благодаря вам, Юрков, и Фревилю: ваши умы это подготовили. И благодаря тебе, Маша: твоей любовью это реализовалось. Только любовь к человеку, поневоле руководя умами, могла это сделать. Притом любовь к конкретному человеку-не вообще, абстрактному, которому надо бы принести благо, а вот такому, какой уж он есть, обыкновенному, с рядовыми недостатками и несовершенствами. Мне повезло, что эта любовь была направлена на меня. Но это, я считаю, просто случай.

Мне стало не по себе. У него все было продумано, и как продумано; а мы занимались тем, что грубо пытались склонить его к нашему решению. У нас были конкретные, резонные, реалистические соображения, верно; но у него были - возвышенные чувства и идеи.

- Коля,- как мог миролюбивее сказал я.- Ну а что все-таки с теми вмешательствами, которые вы успели понатворить? Как убрать из прошлого, стереть это все?

- Я это продумал,- ответил он. Поправился: - То есть теперь продумал.- Продолжил:-Я вернусь во время до Зерентуйского заговора. Оттуда начну свою новую жизнь. И никакого отношения к Зерентую, обещаю вам, я иметь не стану. Все пойдет, как шло раньше. Увы… Таким образом, мое участие будет ликвидировано. И все его следы - тоже. А также и последующие.

- Это уже лучше,- согласился я и облегченно вздохнул. Пошел к лавке, снова сел и стал смотреть в огонь.- Но еще не все, вы понимаете? Ведь вы останетесь в прошлом. Ваше присутствие там, любая ваша деятельность, разве это не вмешательство?

Я обернулся к нему. Кошкина вопросительно смотрела на Колю. Он глянул на меня исподлобья.

- Я и об этом думал,- сказал.- Видите ли, был там один человек… Как бы это покороче… В общем, в мемуарах у декабристов говорится, что у них были союзники и союзники. Так вот, он был союзником. Передавал книги, письма, помогал всячески. И я бы хотел прожить его жизнь. Сделать хотя бы то, что сделал он. Не выходя из этих рамок. И, следовательно, не внося искажений в историю.

Минуту я обдумывал его слова. Потом спросил;

- А как же он, этот самый человек?

- Гм,- ответил Коля.- Я с ним разговаривал.

- Что,- не удержался я,- хотели стыковаться? И какие коврижки вы ему, интересно, пообещали за его судьбу?

Коля посмотрел на меня с мрачной обидой.

- Я с ним просто разговаривал. И он мне признался, что если б не было у него необходимости помогать декабристам, он бы уехал из Сибири к себе в имение.

- Кто он?

- Ссыльный дворянин. Попал в Сибирь, отстаивая свою честь. Срок у него кончился. Однажды он уже отказался от перевода по службе, чтобы остаться с декабристами. Но дома у него старушка-мать, больная, полуслепая. Хозяйство приходит в упадок, засуха была, крестьяне бедствуют, их распродают поодиночке и семьями.

- Понятно. А искажения там?

- Там позднее включились его родственники. Он может действовать в пределах того, что сделали они. Зато сам будет с матерью, выполнит свой сыновний долг и обязанности перед крепостными.

- И вы, значит, предложили…

- Да. Именно. Я дал ему слово сделать все, что бы сделал он для декабристов. Что не выкажу ни лености, ни малодушия, ни страха перед властями. Что каждая малость будет выполнена.

- А практически?

- Мы договорились, что я займу его должность в губернском правлении и дом в Тобольске. А его отъезд мы обставим как малозначительное событие. Если все сделать аккуратно, можно практически избежать последствий. Я проследил год за годом. В каземате ночами этим занимался, времени хватало. Видимых последствий нет.

- Ну, а его дела… поступки, которые он совершил… они вам известны?

- С точностью. По документам.

- Н-да…- пробормотал я.

К этому надо было еще привыкнуть.

Я вспомнил, что в самый первый вечер нашего знакомства Коля вызывал у меня иронию. Потом я испытывал интерес, недоумение, досаду, симпатию, возмущение, чего только не было, наверное, почти все возможные чувства. Теперь я смотрел на него с уважением, и оно нарастало во мне, со все большим уважением я смотрел на сидящего передо мной на лавке человека с заострившимися скулами, с отросшими за время заключение в каземате волосами, в черном овчинном полушубке. Слабеющие отсветы пламени из печки освещали его взволнованное лицо.

Занятый своими, мыслями, я встал, взял несколько поленьев из принесенных Сохатым, они лежали на полу, и сунул в огонь. Посидел перед печью на корточках, глядя, как занимаются поленья сначала синеватым, потом оранжевым пламенем. Вернулся на свою лавку. Посмотрел на Колю и на Кошкину. Коля выжидательно глядел на меня. Кошкина сидела, опустив голову, и теребила Мех на своей муфте. Я попытался представить себе, что творится сейчас в ее душе. Я чувствовал, что на мне лежит ответственность за них обоих: и за него, и за нее. Я не был спокоен. Я должен был помочь им. Но как это сделать - я не представлял, и ситуация была для меня мучительной.

И тут я услышал голос Кошкиной.

- А что, Коля,- тихо спросила она,- не было ли у этого человека жены?

Я быстро обернулся. Кошкина сидела, глядя в пол. Коля смотрел в сторону.

Он ответил не сразу.

- Была,- сказал он наконец. При этом он по-прежнему безучастно смотрел в сторону.

Я напрягся. Была пауза.

- Прославилась помощью декабристам,- добавил Коля едва слышно.

В наступившей тишине только потрескивали поленья в печи. Теперь я не смотрел ни на Колю, ни на Кошкину. Спустя минуту или две я услышал, как Коля завозился на лавке. Мне казалось, он хочет что-то сказать. Но раньше, чем Коля успел произнести хоть слово, раздался голос Кошкиной:

- Какая она была?

Коля вздохнул:

- Голубоглазая…

По-видимому, он хотел еще что-то добавить. Однако Кошкина его опередила. До меня донеслось:

- Я остаюсь с ним.

Невольно я вскинул голову и привскочил, но тут же постарался взять себя в руки. Это, впрочем, оказалось не нужно, потому что Кошкина и Коля не смотрели на меня. Они смотрели друг на друга и только» друг друга видели… Похоже было, что их лица свегятся, и дело тут было вовсе не в отсветах от печи.

Мысли мои разбежались. Я попытался собрать их, но это было не просто. Коля молчал. Я старался на чем-то остановиться. Я подумал: а почему, собственно, я считал, что рассуждения Кошкиной не должны были пойти тем же путем, что и мои? Потом меня вдруг взяла досада на Колю, этого счастливчика, и я импульсивно крикнул ему:

- Ну скажите же что-нибудь!

Вместо него ответила Кошкина:

- Это мой долг.

- Что? - спросил я. Выглядел я, наверное, довольно глупо.

- Он переехал за мной на Луну,- спокойно объяснила Кошкина.- Я останусь с ним в Сибири.

- В девятнадцатом веке? - вырвалось у меня.

- Именно,- подчеркнула Кошкина.- Вы забыли, как поступали тогда жены.

- Это были жены декабристов,- возразил я.

- А почему вы думаете, что я бы не хотела быть на них похожей? И как раз в этом.

Я всплеснул руками:

- И чем вы станете заниматься?

- Помогать Коле в том, что он будет делать,- твердо произнесла Кошкина.

Я не знал, что сказать.

- И еще она преподавала в школе для девочек,- поведал тут Коля.- Были такие «ланкастерские школы», первую Якушкин организовал.

- Какой предмет? - буднично поинтересовалась Кошкина.

- Математику и рукоделие.

- Подходит,- обронила Кошкина.

Я вскочил, снова сел. Уставился на нее. И поймал себя на том, что смотрю на Кошкину безо всякого удивления, напротив, с восхищением.

- Коля,- вымолвил я потом, переведя взгляд на него,- вы ничего больше не скажете?

Он пожал плечами. Надел свои треснутые очки и

вгляделся в меня. Похоже, самым твердолобым оказывался здесь я. Затем он сказал:

- Маша, наверное, знает, что говорит.

- И эта все? - поразился я.

- А чего вы хотите еще? Я был уверен в ней. Всегда.

Я заметил, что они снова взялись за руки. Судя по всему, мне больше нечего было здесь делать.

Еще раз вздохнув, я поднялся со скамьи, надел капюшон и пошел к двери. Я просто забыл, в этот момент, что, выйдя за дверь, еще не смогу попасть домой.

- Вот только что касается мадам Моро,- бросил мне Коля вдогонку.- Аппаратура вначале была у Маши не вполне… Боюсь, мадам Моро так и останется. Будем надеяться, она не принесет беды.

- А пистолет, который я выбросил? Его никто не найдет?

- Пистолет исчезнет. Ведь не будет моего нападения на Зерентуй - не будет и сегодняшней стычки.

- Верно,- пришлось мне согласиться.

Когда я подошел к двери, меня догнала Кошкина. Положила руку мне на плечо. Я обернулся. Глаза у нее светились счастьем, иначе не скажешь.

- Юрков…- попросила она.- Ну, порадуйтесь за нас…

Я улыбнулся ей. Сначала, признаюсь, через силу. Но потом - прошу поверить - от души.

- Спасибо,- сказала она.

Что-то еще крутилось у меня в голове.

- Маша…- проговорил я нерешительно.- Я, конечно, верю в твердость ваших и Колиных намерений. То есть у меня даже ни малейшего сомнения, но… знаете… Всякое может быть. С ним, с вами. В случае чего, вы сможете вернуться?

Она кивнула:

- Браслеты при нас.

- Хорошо…- начал я. И не успел договорить. Дверь избушки резко отворилась.

Телеграмма

КОСМОПОРТА ВИДИМОЙ 456/301 07 03 0841 СТАНЦИЯ ЮРКОВОЙ

РЕЙС ПРОШЕЛ НОРМАЛЬНО ПРИВЕТ = ПИРКС

Телеграмма

СТАНЦИИ 17/442 15 03 0929 КОСМОПОРТ ВИДИМОЙ СТОРОНЫ ПИРКСУ

СПАСИБО ТЧК ПОСЛЕ ОБРАТНОГО РЕЙСА ВЫБЕРИТЕ ВРЕМЯ ПРИЛЕТАЙТЕ К НАМ = НАДЕЖДА

Телеграмма

СТАНЦИИ 17/443 10 03 0935 ОТДЕЛ КЛЕР ФРЕВИЛЬ БЕСПОКОЮСЬ ТЧК ВОЗМОЖНОСТИ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ СОСТОЯНИЕ ФРЕВИЛЯ = НАДЯ

 

Рассказывает Фревиль

Клер тихонько вошла ко мне в палату и присела на табурет у изголовья. С ее помощью я устроился повыше на подушках. Вставать мне еще не разрешалось, одна рука была плотно прибинтована к груди. Зато другой я мог дотянуться до моей Клер. Мы помолчали. Нет, вправду, не только я не произнес ни слова, но и Клер тоже. За последнее время она очень переменилась. Будто при возвращении у нее не восстановилась величина разброса энергии. Но, конечно, не в этом было дело.

- Да как же это я! - вдруг воскликнула Клер, забирая у меня руку.- Совсем из головы вон!

И протянула мне телеграмму жены Юркова. Я еще перечитывал ее, когда раздался короткий стук в дверь и, по своему обыкновению не дожидаясь ответа, вошел доктор. Так быстро, как только смог, я сунул телеграмму под матрац.

- Добрый день, добрый день! - весело пропел доктор, в один миг оказываясь рядом с кроватью. Весь он был округлый, ладный и, казалось, не шел, а катился, как шар. Глядя на него, нельзя было сказать, сколько ему лет. Розовое лицо излучало здоровье и оптимизм. О возрасте доктора в Отделе высказывались самые противоречивые предположения; притом высказывали их с опаской: все боялись, что наш доктор спохватится, предпочтет нам тихую пенсионную жизнь и отбудет на Землю.

Клер, прежде чем поздороваться, убедилась; что я спрятал телеграмму.

- Так! - продолжал доктор, улыбаясь и потирая руки.- Главное лекарство уже здесь! Смотрите только, осторожно с дозировкой… Шучу, шучу! - он подмигнул мне, потом повернулся в сторону Клер и, по-видимому, подмигнул и ей.- Перевязки сегодня не будет, отдохните. Зато к вам гость…

Тут дверь снова отворилась, и на пороге показался Высокое Начальство. Мне почудилось, я ощущаю телеграмму под собой, как принцесса из сказки - горошину. Высокое Начальство сдержанно приветствовал Клер и меня, затем вопросительно глянул на доктора.

- Жить будет! - засмеялся доктор.

- Надеюсь,- коротко ответствовал Высокое Начальство.- А диагноз?

Без промедления доктор выпалил то, о чем мы с ним условились:

- Уж эти мне фестивали! Всегда что-нибудь случается. Не одно, так другое.

Голос его, правда, прозвучал не совсем привычно.

Высокое Начальство, заложив руки за спину/ молча прошелся по палате. Мы ждали. Клер напряженно выгнула спину. Доктор прижался к стене, чтобы занимать как можно меньше места. Я вдавил голову в подушку.

- Предположим…- обронил, наконец, Высокое Начальство.

Клер облегченно откинулась на стуле. Доктор снова разулыбался. Я тоже постарался изобразить улыбку.

- Раз в году,- запел обычным своим тоном доктор,- незаряженное ружье стреляет!

Едва заметным кивком Высокое Начальство направил его к двери. Доктор выкатился, думаю, испытывая при этом большое облегчение. Я тоже собрался было перевести дух. Но уже выйдя и закрывая дверь за собой, Высокое Начальство вдруг обернулся и буркнул:

- А уж заряженное…

При этом многозначительно посмотрел на что-то, лежащее у меня на постели.

Когда дверь захлопнулась, я с недоумением стал осматриваться. Что мог здесь увидеть Высокое Начальство?

- Да вот,- подсказала Клер, касаясь моего запястья.

Я ахнул. Рукав пижамы задрался и обнажил браслет Кошкиной.

- Что же?..- начал я.

- Теперь уж ничего,- хладнокровно ответила Клер.

Помолчали.

- Вообще-то, наверное, можно снять…- произнес я без особой убежденности.

- Пожалуй,- так же согласилась Клер и пожала плечами.

- Но вдруг мы им понадобимся?

- Вот именно,- сказала Клер.

Я вгляделся в белый металл, словно таким образом можно было что-то узнать. Подняв глаза, увидел: Клер, отогнув рукав блузки, тоже всматривается в свой браслет.

Потом, не сговариваясь, мы повернули головы к иллюминатору. Черное с яркими звездами небо было за ним. От голубоватого диска Земли исходило слабое свечение. Мы смотрели туда, словно могли разглядеть Юркова и Кошкиных.

- Их там нет,- прошептала Клер.

- Как - нет? - Я даже отпрянул.

- Если они вернулись в наше время, то, конечно, могут быть сейчас там,-.уточнила Клер.- Но я не думаю, чтобы вернулись так вот сразу. Не настолько все просто… А если они в девятнадцатом веке, то их там нет, на этой Земле, которую мы с тобой видим. Ну, а еще нет или уже нет - это зависит от того, чем дело кончится.

- То есть? - я заерзал на подушках. Пребывание в больнице определенно сказывалось не лучшим образом на том, как работала моя голова.

Клер смотрела в сторону.

- Кто вернется,- проговорила она совсем тихо,- тот еще будет. Но если кто-то останется в девятнадцатом…-Клер вздохнула.- Того, милый мой, уже нет и не будет никогда.

Я молчал, осмысливая необратимость хода событий, что могли произойти. Вполне могли.

После паузы Клер добавила:

- Тут и твоя Кошкина со своими браслетами ничего поделать не в силах…

Я хотел было возразить; в конце концов, мы ведь сами видели людей, которые жили в девятнадцатом веке, говорили с ними; но понял, что это будет не по существу, да и попросту неуместно. Не о том была речь.

Снова я вгляделся в матовый металл.

Сказал:

- Не будем пока снимать.

- Не будем,- охотно согласилась Клер.

Телеграмма

ОТДЕЛА 165/101 12 03 1512 СТАНЦИЯ ЮРКОВОЙ ФРЕВИЛЬ ВЫЗДОРАВЛИВАЕТ СОСТОЯНИЕ УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНОЕ ТЧК ВОЛНУЕМСЯ ЮРКОВЕ ЖДЕМ ИЗВЕСТИЙ = КЛЕР

Телеграмма

КОСМОПОРТА ВИДИМОЙ 456/992 13 03 1658 СТАНЦИЯ БИЕРУ

БОБ НОГИ В РУКИ ВЫЛЕТ ЗАВТРА СПЕКТАКЛЬ В ДЕНЬ ОТКРЫТИЯ = ХУАНИТО

Телеграмма

СТАНЦИИ 17/631 06 03 1745 ОТДЕЛ КЛЕР ФРЕВИЛЬ ИЗВЕСТИЙ НЕТ = НАДЯ

 

Рассказывает Юрков

Дверь избушки резко отворилась, хлопнула о стену, и на пороге вырос Арсентий. Он был весь в снегу.

- Окружили!..- заполошным криком выдохнул Арсентий и так же быстро исчез.

Мы кинулись к распахнутой двери. Едва выскочили из избушки, раздались выстрелы, и несколько пуль просвистело над нашими головами.

- Ложись, сударь, быстро! - услышал я голос Сохатого.

Вслед за Кошкиной и Колей я бросился в снег. Он был рыхлый, мы утонули в сугробе. Снег набился мне в рот, залепил глаза. Я приподнял голову, чтобы набрать воздуха. Во рту была ледяная вода, я сглотнул ее. Моргнув несколько раз, я увидел, что на ресницах у меня висят капли и в каждой светится по радуге. Между тем, еще раздались выстрелы. Совсем не время было видеть мир в радужном свете.

- Еле мы к вам пробрались…-услышал я снова голос Сохатого.

Осторожно повернувшись, я огляделся. Я лежал у самого входа в избушку. Слева от меня - Коля, за ним Кошкина, еще дальше Арсентий. Справа от меня лежал Сохатый. Впереди начиналась цепь конных и спешившихся полицейских, она уходила в обе стороны и заворачивала за избушку. Окружены мы были накрепко.

- Вот она, батюшка, беспечность-то российская,- сказал мне Сохатый вполголоса.- Думали, отбили, ну и все.

Обе наши тройки оказались, конечно, по другую сторону цепи. Нас от них отрезали. Сани стояли прямо на дороге; доберись мы до них… Сохатый увидел, куда я смотрю, и прошептал:

- Близок локоть…

У Кошкиной, Коли и у меня были браслеты; у Сохатого с Арсентием их не было.

Чуть поодаль от наших троек по дороге гарцевал с победным видом на черном коне унтер. Конь заворачивал влево, вправо, а красный нос над усами, осыпанными инеем, неотрывно был устремлен на нас. Унтер одну за другой подавал команды полицейским; после каждой команды кольцо вокруг нас стягивалось чуть поуже, затем унтер давал следующую команду.

- Мужик-то ярой,- тихо заметил Сохатый.

После очередной команды от цепи отделились пятеро полицейских и двинулись вперед с ружьями наперевес. Тот, что был в середине, шел по нашей протоптанной тропинке. Остальные с трудом пробирались по пояс в снегу. Медленно и неотвратимо все пятеро надвигались на нас. Шаг за шагом, все ближе и ближе.

- Ну, брат, была не была,- шепнул мне Сохатый.- Теперь гляди. Успевайте…

В следующий момент я увидел, что Сохатый встал во весь рост на тропинке. Унтер закричал, полицейские остановились и послушно приложились к ружьям. Сохатый сипло заговорил:

Прогремели выстрелы. Снег посыпался с кедров. Ни одна пуля не задела Сохатого. Он чуть качнулся и двинулся вперед, на полицейских. Унтер опять закричал, полицейские принялись перезаряжать ружья. На тропинку выскочил Арсентий, догнал Сохатого и пошел с ним бок о бок, оступаясь в сугроб. Теперь они говорили вдвоем, один сипло, другой басом:

Полицейские приложились к ружьям. Раздались выстрелы. От полицейских до Сохатого и Арсентия было уже всего несколько шагов. Тем не менее, все пули пролетели мимо. Сохатый и Арсентий двинулись дальше, согласно выговаривая:

Унтер заорал, выхватил ружье у ближайшего к нему полицейского и прицелился. Конь под ним переступил ногами, унтер ударил его прикладом и прицелился снова.

- Черт,- сказали слева одновременно Кошкина и Коля.

Снежная пыль и пороховой дым стояли в воздухе над поляной. Сохатый и Арсентий сделали еще по одному шагу вперед:

Унтер выстрелил. Арсентий вобрал голову в плечи. В тот же миг я увидел, что Сохатый сделал резкое движение рукой перед Арсентием, такое движение в сторону и вверх, какое получается, когда что-нибудь ловят. Кто-то из полицейских вскрикнул. Сохатый несколько раз помотал рукой и, разжав пальцы, дунул в них, показывая, как жжет ему ладонь пойманная пуля.

- Атаман! - сдавленно прохрипел полицейский, который стоял перед ним на тропинке, и выронил, ружье.

Сохатый сипло проговорил:

И широко размахнулся. Последовал сильный бросок в сторону унтер-офицера. Не знаю, мне показалось - что-то полетело. Унтер резко качнулся в седле, его конь прянул вбок, шагнул с дороги и увяз передними ногами в снегу. Унтер накренился, ружье выпало у него из рук и утонуло в сугробе, а вслед за ружьем рухнул и унтер.

Его вопль послужил более действенной командой, чем все прежние. Пятеро полицейских, что были перед нами, тут же повернулись и побежали прочь, толкая друг друга, чтобы выбраться на тропинку. Не прошло и нескольких секунд, как они бежали уже далеко на дороге. Между нами и нашими тройками не осталось никого.

Я оглянулся. Остальные полицейские зарылись в снег.

- Эй! - крикнул нам Сохатый.

- Вперед! - крикнул я.

Пропустив Кошкину и Колю, я побежал вслед за другими к тройкам. Выстрел, который раздался откуда-то сбоку, я слышал, однако не обратил на него внимания. Вскрик Коли я слышал тоже, но решил, что Коля просто подвернул ногу, падая в сани.

Отвязать лошадей было для Арсентия делом одной секунды. Помощь ему не требовалась, я перевалился через борт. Мы помчались по дороге. Первым на тройке серых гнал Арсентий, у него в санях оказались я и Коля, за нами на тройке гнедых - Сохатый с Кошкиной.

Дорога тянулась по высокому берегу, вдоль реки, иногда я видел за деревьями огромное пустое пространство, а дальше - противоположный берег. Время от времени слышались гул и раскатистый грохот внизу; теперь я знал, что это означает. Арсентий гнал и гнал, лошади были уже мокрыми и от них валил пар, Сохатый не отставал от нас. Ясно было, что следует ожидать погони.

Я заметил, что Коля морщится, потирая запястье. Я потянулся к нему и отогнул рукав его полушубка.

- Ерунда, царапина,- улыбнулся Коля.

На руке действительно была только небольшая ранка. Но я смотрел на браслет. Пулей, попавшей рикошетом, была смята часть застежки. Та самая, где размещались крохотные блестящие выступы. От крайних не осталось и следа. Выступы, я знал, служили для ввода информации…

- Заживет,- успокоил меня Коля.

Едва ли он понимал, что произошло. Мне было ясно. Коля навсегда стал человеком девятнадцатого века.

Внезапно я увидел унтера чуть не рядом с собой: он мчался по дороге, которая пересекалась с нашей, наперерез нам, наши тройки едва успели проскочить мимо. Теперь за санями, в которых сидели Сохатый и Кошкина, почти вплотную скакал отряд полицейских во главе с унтер-офицером. Ситуация была критическая.

Сани накренились, едва не опрокинулись; кандалы и медвежья полость полетели в сугроб; Арсентий круто свернул на другую дорогу, поуже. Я удержал Колю, он смотрел назад, где была Кошкина, и едва не вывалился из саней. Сохатый свернул вслед за нами, унтер с полицейскими- за ним. Я увидел впереди то, из-за чего Арсентий свернул на эту дорогу. Впереди был крутой спуск к просеке, обращенный к солнцу. Спуск блестел перед нами сплошным катком. Одним махом мы проскочили его и оказались за просекой. Позади раздавались вскрики и проклятия полицейских, перемежаемые командами унтера. Я обернулся; передние, упав, рассыпались по склону, вперемежку люди и кони, задние успели остановиться наверху.

Мы помчались дальше. Мы мчались, не останавливаясь, выскочили из леса, пересекли поле, снова въехали под деревья и продолжали мчаться. Погоня снова приближалась, мы слышали все явственней топот копыт и крики, уже можно было отличить крик унтера… Раздался голос Сохатого, он просипел сзади так, чтоб только мы смогли его услышать; я разобрал:

- …Илки… ись…

Я понял смысл этих обрывков слов, когда Арсентий резко осадил лошадей у развилки. Я обернулся. Тройка Сохатого стояла позади нашей, а сам он нес к нам на руках слабо отбивавшуюся от него Кошкину.

- Сиди, матушка,- сказал Сохатый и пристроил Кошкину рядом с Колей.

Мы смотрели на Сохатого, разумеется, в полном недоумении. Он подбежал к Арсентию и обменялся с ним несколькими словами.

- А дальше-то ты как? - услышал я вопрос Арсентия.

- Это, старинушка, не твоя печаль,- ответил Сохатый, отходя в сторону, чтобы дать нам проехать.

Арсентий тут же рванул с места, свернул на боковую дорогу и погнал по ней.

Я, обернувшись, смотрел, что будет происходить на развилке. Сохатый не спеша вернулся к своим саням, сел вполоборота и стал глядеть назад. Наша дорога шла прямо, я мог хорошо видеть развилку. Сохатый сидел и смотрел. Потом наконец взмахнул вожжами, и его тройка исчезла в лесу на главной дороге. В следующий миг на развилке появился унтер, а за ним и полицейские. Я понял, что хотел сделать Сохатый.

Унтер, однако, успел заметить нас. Он осадил коня, конь встал на дыбы и едва не сбросил унтера, но тот удержался. Полицейских, что проскочили вслед за Сохатым, унтер вернул.

Через несколько минут весь отряд мчался за нами. Расстояние быстро сокращалось…

Я глазами показал Кошкиной на руку Коли. Рукав задрался, и была видна смятая часть застежки.

Кошкина, зажмурясь, кивнула.

- Можно что-нибудь сделать? - спросил я, наклонившись к самому ее уху.

Кошкина снова зажмурилась.

- Внутри этого века… после ремонта… он сможет передвигаться,- прошептала она.

Еще через десять или пятнадцать минут я понял, что скоро все будет кончено. Конь унтера храпел прямо у меня за спиной, оборачиваясь, я едва не касался его взмыленной морды. Унтер всякий раз, как я оборачивался, начинал зло скалиться, при этом его усы поднимались концами кверху, а ноздри красного носа раздувались. Дальше плотно, бурка к бурке, скакали полицейские.

- Все в порядке,- шепнула мне Кошкина.- Все в порядке, Юрков. Я остаюсь с ним.

Наши лошади явно устали, никакие понукания Арсентия на них уже не действовали, они замедляли бег… Кошкина перегнулась ко мне и показала левой рукой на запястье правой. Я понял. Коля не мог убежать в другое время. Кошкина могла, но не собиралась оставлять Колю и Арсентия в беде. И сейчас предлагала это мне.

Достаточно было Кошкиной передвинуть рычажок… Я отрицательно замотал головой. И как раз в эту минуту понял, что надо сделать.

Одним движением я расстегнул замок своей куртки.

- Гони! - крикнул я Арсентию.

Арсентий вскочил, свистнул… Лошади понеслись из последних сил. Мы оторвались от унтера. Разрыв все увеличивался. Скоро между нами оказалось уже метров сто, потом еще больше. Лошади наши были на пределе, но немножко времени у меня было, и нас плохо видели издалека.

Вторым движением я стянул куртку с себя. Третьим- сунул ее в руки Кошкиной, она, к счастью, растерялась и приняла ее. Затем я ухватился за ворот Колиного полушубка и рванул его книзу. Пуговицы отлетели. Коля от неожиданности крутанулся спиной ко мне, я воспользовался этим и сдернул с него полушубок. Объясняться времени не было. Я продел руки в рукава полушубка и на всякий случай поднял воротник. Наконец, самое приметное - баранья шапка, я сорвал ее с Колиной головы и нахлобучил на себя. Наши лошади уже выдыхались.

Я был готов, но подождал еще немного, пока унтер не начал настигать нас снова. За это время я натянул свою куртку на Колю. Он ловил в соломе свои очки и потому не оказывал сопротивления. Кошкина помогла мне. Я встретил ее взгляд, она все поняла, во взгляде было больше, чем в каких-нибудь словах. Разрыв быстро сокращался. Я надвинул капюшон на Колину, голову, укрыл его до самых глаз. Разрыв сократился метров до двадцати или еще меньше. Я перевалился через борт саней.

Теперь я бежал, точнее, пытался бежать, по пояс в снегу. Иногда я выскакивал на прочный наст и скользил по нему, иногда проваливался в сугроб по грудь и барахтался, плыл, чтобы выкарабкаться. Главным было держать направление перпендикулярно дороге и как можно скорее удаляться от нее. Я слышал за собой шум погони, значит, все было в порядке. Снег набился в рукава и за воротник, таял и смешивался с потом, дыхание я давно сбил и жадно ловил ртом холодный воздух. Позади кричали полицейские, орал унтер, голоса все приближались. Ветки хлестали меня по лицу, руки я ободрал в кровь, когда подо мной подломился наст. Вскоре я слышал за спиной уже не только голоса, но и тяжелое сопение.

Лес поредел, я последним усилием преодолел еще несколько метров и оказался на высоком берегу. Из-под моих ног берег круто уходил вниз. Выбора у меня не было, я повалился на снег и покатился по склону. Меня закрутило, я уже не различал, где небо и где река, только прижимал руки к груди, ничего, большего я не мог сделать, лицо мне совершенно забило снегом. я не мог дышать и грудь моя, казалось, сейчас от этого разорвется.

Ударившись о лед, я остановился. Дальше катиться было некуда. Рукавом полушубка я отер снег с лица и, не вставая, отдышался. Потрогал бок, куда пришелся удар. Поправил шапку на голове. Похоже, теперь спешить мне было незачем,

Я посмотрел вверх. Там, на берегу, столпились полицейские. Впереди всех возвышался унтер. По-видимому, он заметил, что я шевелюсь, и начал опять отдавать команды. Они гулким эхом разносились над рекой. Но что-то у них там не ладилось, должно быть, порох отсырел. Я продолжал лежать, очень болел бок, а в то, что они смогут попасть в меня на таком расстоянии, я не верил. Главное же было - они по-прежнему принимали меня за Колю и все торчали здесь, давая Кошкиным возможность уехать как угодно далеко.

В конце концов, выстрел все-таки раздался. Сначала я услышал сухой щелчок, затем сверху прогремело, и тут же откликнулось эхо. Оно показалось мне странно долгим, и я приподнял голову. Эхо перешло в гул, он быстро нарастал. Я оперся на локоть. Гул прокатился далеко по реке, вернулся и прокатился снова. Где-то раздался грохот. Я быстро сел. Грохот оборвался. В наступившей глубокой тишине я услышал рядом слабое, медленное, вкрадчивое шуршание. Я глянул вниз и увидел, что плыву на льдине. Я вскочил.

Странное это было ощущение… Сначала лед шел сплошной массой: широкая ледяная река стронулась с места и целиком, как была, двинулась меж берегов. Потом появились первые разводья. Полая вода была серой и дымилась на морозе. Глубина там угадывалась бездонная, затягивающая.

Мою льдину несло и несло вперед. Я стоял посредине, расставив ноги пошире, льдина быстро скользила по свободной воде, натыкалась на другую, раздавался шорох, потом следовал толчок, его сопровождал треск, мне удавалось удержаться на ногах, льдина крошилась и обламывалась с краю, отплывала в сторону и опять скользила по темной, упругой воде. И все повторялось снова. И еще раз и еще. Скольжение было как свободное парение, оно завораживало. Столкновения были крушениями, каждое из которых могло оказаться последним. Скольжение, толчок, скольжение. Я видел только лед и воду, весь мир вокруг меня состоял изо льда и воды.

Сзади раздались крики, я обернулся. Кричали полицейские. Я удивился, как быстро меня унесло далеко от них. Полицейские махали руками, я еще мог различить, что они показывают мне куда-то вперед. Я посмотрел вперед.

Я увидел там серую скалу, далеко вдававшуюся в реку. Течением меня несло прямо туда. Я увидел, как льдина, которая плыла впереди моей, сблизилась со скалой, на миг словно замерла, потом будто попыталась взобраться на камни и вдруг разом рассыпалась на глазах у меня на мелкие осколки.

С усилием я оторвал взгляд от воды. Там, куда утекала река, полыхал закат, огромное багровое солнце висело над самой кромкой реки в голубом небе с ярко-красными облаками. Чтобы не опускать головы, я упорно смотрел туда. Солнце коснулось горизонта и начало оплавляться, стекая в реку. Я смотрел. Где-то внутри меня все готовилось к ощущению ледяной воды. Течение несло меня вперед. Я смотрел на солнце.

- Эге-э! - послышался крик.

Я не хотел оборачиваться. Потом сообразил, что голос женский и кричат с другого берега. Я повернулся. Далеко на косогоре, огненно отражая закатное зарево, ярко пылала рыжая доха Кошкиной. Значит, они успели перескочить на другой берег и теперь были в недосягаемости. Дальше стояли сани и виднелись силуэты, которые я едва мог разобрать. Кошкина махала мне руками.

Инстинктивно стараясь не потерять равновесие, я слегка махнул ей в ответ. Кошкина подняла руки над головой. Одной рукой она показала мне на другую. Все было отлично видно: полыхал закат, рыжая доха горела. Видно было даже, как оголились запястья. Затем Кошкина опустила руки пониже и одной рукой взялась за другую.

Я еще успел услышать треск льдины о скалу.

Телеграмма

СЛУЖЕБНАЯ СИГМЫ 18/976 13 20 1145 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ

ПРОШУ СООБЩИТЬ ЧТО ВАМ ИЗВЕСТНО СУДЬБЕ КОШКИНЫХ = ГЛАВНЫЙ УЧЕНЫЙ СЕКРЕТАРЬ

Телеграмма

СТАНЦИИ 28/937 08 20 1330 СИГМА ГЛАВНОМУ УЧЕНОМУ СЕКРЕТАРЮ ВЕСЬМА ДОСТОЙНАЯ СУДЬБА = ЮРКОВ

Телеграмма

СЛУЖЕБНАЯ СИГМЫ 18/997 12 20 1725 СТАНЦИЯ ЮРКОВУ

СЛУЧАЕ НАЛИЧИЯ ИНФОРМАЦИИ ПРОСИМ СООБЩИТЬ ПОДРОБНОСТИ = ГЛАВНЫЙ УЧЕНЫЙ СЕКРЕТАРЬ

Телеграмма

СТАНЦИИ 29/106 23 20 2115 СИГМА ГЛАВНОМУ УЧЕНОМУ СЕКРЕТАРЮ СООБЩАЮ ПОДРОБНОСТИ ДВТЧ ДЕЛЬТА Е НА ДЕЛЬТА Т РАВНЯЕТСЯ АШ ЗПТ ГДЕ АШ ТИРЕ ПОСТОЯННАЯ ПЛАНКА ТЧК ПРИВЕТОМ= ЮРКОВ