В великой русской державе ощущаются первые признаки потрясения и последствия войны, первые предвестники переворота. Перелом пока ещё не происходит со всей очевидностью, которую он возымел несколькими месяцами позже. Прежде всего, вместо царизма к власти приходит демократическое правительство Керенского. Но процесс распада и переоценки, начавшийся однажды, был уже необратим, и революция была лишь вопросом времени!

Конечно, в это время наш старый противник, русский Черноморский флот, не показывался в море. Для “Гебена” и “Бреслау” теперь также настали спокойные дни. Моя служба на Османие протекает тихо, все реже прерываясь выходам в море.

В середине июля во время дежурства у меня неожиданно поднимается температура. На следующий день самочувствие ухудшается, и санитарам в Османие ничего не остается, как немедленно перевести меня в морской госпиталь, обустроенный во французской школе Св. Бенуа в Пера.

Я попадаю в инфекционный барак во дворе школы. На следующий день – анализ крови, результат: малярия и тиф! Значит, теперь нужно глотать хинин. Прошло две недели, и я снова из инфекционного барака попал в главный корпус. Но это меня не совсем устраивает, так как тем временем я узнал, что там, в главном корпусе, не так хорошо кормят, как в инфекционном бараке. По моей просьбе лечащий врач позволяет мне и далее оставаться в бараке, если я не боюсь инфекции. Но это мне безразлично, и так я остаюсь там, где находился.

Слишком часто здесь умирают люди. Минимум десять человек в бараке всегда при смерти. Кроме этих десяти кроватей, здесь есть маленькое отделение с кроватью (палата умирающих!). Часы того, кого кладут туда, сочтены. Конечно, все мы относимся с почтением к этому зловещему помещению. Однажды в барак доставлен товарищ, сильно страдающий от дизентерии. Безнадежный случай. Через три дня он лежит в палате умирающих. Речь идет лишь о нескольких часах.

Перед окном палаты растет слива. Тут теперь лежит безнадежный больной и весь день смотрит на сливовое дерево перед окном. Целый день он видит спелые плоды, маняще поблескивающие. Бедный парень ужасно слаб и не может сделать ни шага. Несмотря на это, он находит в себе силы тайно встать ночью, выйти во двор и поесть слив. Естественно, это лишь ускорило его конец. Спустя несколько часов его больше нет в живых.

Однообразие этих дней прервало однажды радостное известие. 23 июня наш “Бреслау” полностью уничтожил радиостанцию на острове Змеиный, которая уже давно была бельмом у нас на глазу. После того как маяк и радиостанция были разрушены артиллерийским огнем, он высадил десантное подразделение, которое захватило в плен 11 человек из гарнизона Змеиного. Уже четыре недели я лежу в бараке, и вот однажды приходит товарищ, писарь К., и сообщает, что с января 1917 года я произведен в унтер-офицеры. Сейчас июль! Подобные вещи всегда длятся долго, пока бумаги идут с родины на далекий юг. Ещё две недели, и я смогу покинуть лазарет. Кто знает, как надолго?

Когда я возвращаюсь в Османие на нашей радиопеленгаторной станции, царит большая радость, что я снова со своими товарищами. В середине августа я получаю приказ перевести нашу радиопеленгаторную станцию в другое место. Мы переезжаем в Маслак, неподалеку от Босфора. Примерно в 200 метрах от нашего нового места расположения, проходит дорога из Шишли в Терапию.

У шоссе, напротив нас, живет немецкий фермер со своей семьей. Мы быстро подружились с простодушными людьми. Им действительно было тяжело. Нехватка продовольствия лишь усиливалась, вскоре в городе больше не осталось еды, и наш соотечественник вынужден был постепенно забивать свой скот. Теперь на ферме только две свиньи, для которых надо закупать корм в виде отходов в городской гостинице. Если фургон с отходами стоит на улице перед отелем, нужно всегда привлекать полицию, чтобы изголодавшееся население не утащило отходы и остатки пищи. Настолько тяжело обстоит дело в Константинополе. Призрак голода угрожающе поднимает свою голову.

Наша служба ограничивается теперь редкими наблюдениями, так как русский Черноморский флот больше не покидает своих баз. Зато у нас теперь другая забота. Прежде всего то, что мы будем есть на следующий день! Мы уже давно не ели мяса, мы сами должны обеспечивать себя продовольствием.

Как-то утром происходит сенсация. Товарищ С. приносит коровью ногу. Это мясо только что забитой коровы – объясняет он. Где он его достал, он не хочет говорить. Как раз начало декабря. Снаружи холодно, выпал снег, и вокруг всё сияет в белом, зимнем одеянии. Мы делим наш драгоценный запас на многочисленные куски, которые затем опускаются в воду в кастрюли. Ночью вода замерзает и таким образом мы можем долгое время есть мясо. Тем временем С. готовит с большим удовольствием к обеду бифштекс. После этого он спрашивает нас, хотим ли мы знать, что ели. Естественно, мы отвечаем, что, без сомнения, ели мясо коровы, которая сломала ногу и поэтому была умерщвлена. Тут он начинает смеяться и рассказывает нам, что это была лошадиная нога. Конечно, и мы теперь смеемся, что так были обмануты. Но наш турецкий часовой и денщик Дьемал целый день больше не разговаривал. Он курд по происхождению и не употреблял в пищу конину. Дьемал был серьезно зол. Но в конце концов он понял, что мы поступили так по незнанию, и простил нас, хотя с тех пор не притрагивался к мясу из нашего запаса.

Мало-помалу мы теперь должны подумать о Рождестве. Мы уже размышляем, как мы будем справлять праздник, как утром 22 декабря к нам из Константинополя приходит автомобиль. Я получаю сообщение, что должен упаковать свои вещи и отправиться на пароход “Генерал”. На мои вопросы, что собственно произошло, посыльный отвечает только, что он сам не знает, я должен только прибыть с ним, дальнейшее прояснится. Быстро прощаюсь с товарищами и спустя два часа отмечаюсь у флаг- лейтенанта на “Генерале”. Он сообщает, что я по приказу имперского морского министерства прикреплен переводчиком к председателю комиссии по перемирию на Черном и Средиземном морях, его превосходительству вице-адмиралу Хопману. Отправление сразу же в Бухарест. Сама комиссия уже находилась в пути туда. Для обеспечения моей скорейшей доставки я получаю автомобиль, решаю дела с документами и в 10 вечера уже сижу в поезде, уносящем меня вдаль.

Мемориальное кладбище в Терапии, где не один наш дорогой товарищ нашел последнее успокоение.

Своеобразное чувство охватывает меня при этой ночной поездке! Мысли непроизвольно возвращаются в прошлое и останавливаются на той ночи, когда я четыре года назад от Северного моря ехал через Альпы в Италию, чтобы подняться на борт “Гебена”. Спустя четыре года я снова впервые сижу в железнодорожном вагоне, в балканском поезде!

24 декабря 1917 года прибываю в Софию и должен здесь остановиться, чтобы пересесть на Бухарест. Святой вечер я провожу в городе в военных казармах и на следующий день отправляюсь дальше в Бухарест. 27 декабря я у цели и даю о себе знать адъютанту адмирала Хопмана.

Изначально пока у меня здесь нет дел. У старой румынки я получаю отведенную квартиру и чувствую себя вполне хорошо. Здесь находится очень много немецких офицеров. В Бухаресте находится и ставка командующего армией Макензена. Каждое утро я должен отмечаться у адъютанта, но у него пока для меня нет дел. Когда я прихожу к нему 10 января, он сообщает, что я снова должен возвращаться в Константинополь и прибыть на борт “Бреслау”. Меня очень удивляет, что я вновь получаю откомандирование на “Бреслау”. Я осведомляюсь, в чем дело, и адъютант доверительно мне сообщает, что “Гебен” и “Бреслау” должны совершить атаку на английские военно-морские силы перед Дарданеллами. На “Бреслау” не хватает радиоперсонала, и поэтому мне нужно ехать обратно.

Но я все-таки сомневался, перенесет ли мой организм подобные мытарства, и в конце концов остался в Бухаресте. Теперь я прикреплен к шифровальному подразделению A.D.K.M. Так проходит пара дней, и тут 20 января в Бухарест пришло известие, что “Гебен” и “Бреслау” нанесли удар по расположенному у Дарданелл острову Имброс, опорному пункту английского флота. Они потопили два английских монитора, несколько пароходов и, кроме того, уничтожили радиостанцию и маяк на острове.

Но затем случилась катастрофа! На обратном пути в Дарданеллы “Бреслау” подорвался на вражеских минах и пошел ко дну.

Когда с “Гебена” увидели это несчастье, то хотели поспешить на помощь “Бреслау”. Однако линейный крейсер сам подорвался на трёх минах и был вынужден направиться в Константинополь, чтобы и его не постигла подобная же судьба. При­близившиеся английские эсминцы спасли 162 чело­века из экипажа “Бреслау”.

С минными пробоинами “Гебен” с трудом добрался до Нагары, где он, в довершение всех не­приятностей, ещё и сел на мель. Конечно, теперь последовали многочисленные атаки английских самолетов, но все они были благополучно отбиты противовоздушной обороной, пока “Гебен” не сня­ли с камней. Всего же на корабль сбросили 15,4 тон­ны авиабомб!

В отражении воздушных ударов у экипажа “Гебена” уже была определённая практика. Это было 27 июня 1917 года, когда первые английские самолеты появились над бухтой Стения и попыта­лись атаковать “Гебен” бомбами. Тогда они смог­ли сбросить две бомбы. Но они промахнулись и вме­сто “Гебена” попали в два стоявших рядом миноносца, которые и были при этом потоплены.

С гордо развевающимся флагом наш “млад­ший брат”, отважный “Бреслау” теперь пошёл ко дну. И при катастрофе, как всегда, экипаж проявил тот героизм и мужество, которому он был обязан своими многочисленными успехами. Уцелевшие стойко держались в холодной январской воде, пока английские эсминцы не выловили находившихся в воде людей. Примерно две трети экипажа пало смертью героев! Это был конец “Бреслау”. Мне ста­новится тяжело на сердце, всё же и я сделал не­сколько боевых походов на “Бреслау”, и вот гор­дый корабль исчез навсегда!

Теперь “Гебен”, сам тяжело поврежденный, совсем один. Но некоторым утешением служит то, что имена “Бреслау” и “Гебен” будут продолжать жить в сознании народа. Он много слышал о рей­дах наших крейсеров. Но что известно о “Гебене” и “Бреслау”?

Только в общих чертах уцавшийся прорыв из Мессины в Дарданеллы. Как протекали долгие во­енные годы в далеком Чёрном море, лишь отры­вочные слухи об этом проникали на Родину. И тем не менее “Гебен” и “Бреслау” являются теми кораб­лями, которые в великой мировой войне соверши­ли столько, сколько вообще мог сделать корабль. Описания всех бесчисленных рейдов и сражений обоих кораблей заняли бы слишком много страниц, чтобы собрать их воедино. Поэтому здесь изложе­но только самое главное и значительное.

С минными пробоинами «Гебен» с трудом добрался до Нагары, где он, в довершение всех неприятностей, ещё и сел на мель.

Но кому известно, что один Гебен за время войны в Чёрном море в многочисленных походах прошёл около 20 000 морских миль, а его “младший брат” “Бреслау” — свыше 35 000 миль? Кому извес­тно, что при неслыханно ожесточенных боях при Дарданеллах гордость пулеметных подразделений составляли матросы с “Гебена” и с “Бреслау”? Кто знает, что в Черном море, начиная от Одессы, вдоль всего черноморского побережья от Кавказа до Батума, “Гебен” и “Бреслау” были самыми наводящи­ми ужас кораблями, держащими в страхе сильный русский Черноморский флот и оспаривавшими его превосходство?

Как часто “Гебен” и “Бреслау” были растер­заны, расстреляны и с огромными повреждениями с трудом всё-таки добирались до бухты Стения! При взятии Севастополя, при нападении турецких войск на Батум, при продвижении немецких войск по румынскому, как и по русскому черноморскому побережью, орудия “Гебена” и “Бреслау” прикры­вали и подстраховывали их атаки. Экипажи обоих кораблей были распределены по всему турецкому флоту. Не только у Дарданелл, но и до Дамаска, до Евфрата можно было встретить на фронтах матро­сов с “Гебена” и “Бреслау”!

Как отчаянно оба корабля захватили превос­ходство на Средиземном море, так и позже на Чер­ном море расстроили русскому флоту все планы и нанесли ему ощутимые потери! Неисчисляемые эс­минцы, миноносцы, транспорты и подводные лод­ки были потоплены и уничтожены, многие вражес­кие корабли получили повреждения. Большое количество турецких войск было пере­везено под защитой обоих кораблей и частично ими же на восток Турции! А сколько пароходов с углем были дос­тавлены “Гебеном” и “Бреслау” в Зунгулдак и в целости и сохранности об­ратно в Босфор!

Подобные операции были воз­можны лишь благодаря отважному ко­мандованию и экипажу. Повсюду в со­стоянии выполнить любое задание, корабль и экипаж мужественно, испол­ненные светлой отваги, выполняли свой долг. “Гебен” и “Бреслау” — два име­ни, которые навсегда сохранят свое гор­дое звучание! С ними связана мысль о тех двух славных кораблях, оказавших в мировой войне такие огромные услуги своей стране, какие не могли быть оказаны никакими другими кораблями.

Повсюду до нижнего течения Евфрата можно было встретить на фронтах матросов с «Гебена» и «Бреслау»!

*

В Бухаресте время проходит без особых событий для меня. В России между тем разгоралась революция.

После того как Румыния 5 марта 1918 г. подписала предварительный договор о перемирии, наша комиссия едет в Одессу. Здесь мы изменяем свое прежнее наименование и называемся “научно-технической комиссией по делам Черного моря”. Переезд в Одессу проходил через Браилов, где нас ожидала прибывшая из Константинополя яхта “Лорелей”. Но там мы оставались недолго. 1 мая крымское побережье, а вместе с ним также и Севастополь были заняты немецкими войсками. Поэтому мы переместились в Севастополь. 2 мая на яхте “Лорелей” мы входим в Севастопольскую бухту.

В Севастополе мы поселились в отеле “Кист”, задний фасад которого выходит в парк, простирающийся до побережья. Недалеко от нас в порту стоит старый русский линкор “Георгий Победоносец”. На нём располагался штаб Черноморского флота. Теперь он пуст и заброшен, но на нём ещё находится отличная и мощная радиостанция. Она служит нашей комиссии для связи со всеми расположенными на черноморском побережье станциями. Отсюда мы осуществляем связь с Одессой, Николаевым, Керчью, Зунгулдаком, Османией, Варной и Констанцей. Я назначен руководителем радиостанции на “Георгии Победоносце”. Вскоре прибыл и необходимый персонал для введения в действие станции.

За работой время пролетает быстро. В свободное время я иногда выхожу на береговые укрепления и осматриваю современные батареи. Свыше 300 орудий насчитал я и должен действительно удивиться тому, как “Гебен” в октябре 1914 г. при обстреле Севастополя не получил ни единого попадания. 25 минут мы находились под обстрелом одной из сильнейших морских крепостей и остались невредимыми. Это действительно можно назвать везением!

Севастополь очень красив. Где-то на 7 км бухта, шириной в километр, врезается в сушу. Сразу же у начала бухты с правой стороны в сушу врезается вторая, меньшая по размерам, длиной примерно 2 км и 500-800 м шириной. Здесь стоит наш линкор с радиостанцией. Издалека за большой бухтой выступают несколько огромных мачт – радиостанция Севастополя. Теперь она обслуживается совместно русскими и немецкими военнослужащими. Русские, не участвовавшие в перевороте, стали нашими друзьями.

В глубине бухты у Северной стороны плавает килем вверх взорвавшийся в 1916 г. линкор “Императрица Мария”. Непрерывно русские вели работы по его подъему, и спустя год, килем вверх колосс удалось поднять. Под водой была заделана пробоина в днище, под водой же сняли и тяжелые трехорудийные башни. Немыслимо тяжёлая работа! День и ночь напролет работали насосы, которые выкачивали из корабля находящуюся там воду и одновременно подавали воздух. Наконец его отсеки осушили. Сложность состояла теперь в том, чтобы поставить его на ровный киль. Это почти удалось – но тут корабль снова пошел ко дну. Заново приступили к работе, и спустя некоторое время “Императрица Мария” снова плавала вверх килем. Но как придать ей верное положение, на этот счёт решения не было35 .

Недалеко от “Императрицы Марии”, угрожающе развернувшись в сторону входа в бухту, стоял наш прекрасный “Гебен”! С ещё не залатанными пробоинами в днище – повреждениями, полученными во время последнего похода в Дарданеллы, он также прибыл в Севастополь. “Гебен” был нашим последним крейсером, тоже переживавшим теперь завершение великой трагедии.

В малой бухте за нами стоит русский Черноморский флот. Отсутствуют только введенный в строй брат “Императрицы Марии”, сверхдредноут “Александр III”, который вошел в состав флота в 1917 г., крейсер “Кагул”, яхта “Алмаз” и несколько эсминцев. Эти немногие корабли при занятии Крымского полуострова ушли в Новороссийск.

Опасными и неуклюжими казались стоящие в порту старые линкоры с их тяжёлым вооружением из 30,5-см орудий. На каждом корабле выставили немецкие посты. На русских кораблях ведутся ремонтные работы – попадания “Гебена” не прошли даром! Наши снаряды разрушили стены казематов, палубы и орудийные башни. Теперь русский Черноморский флот тихо и покинуто стоит в своей бухте – это конец нашего могучего противника .

В июне 1918 г. весь русский Черноморский флот был захвачен немецкими войсками, а корабли, ушедшие в Новороссийск, также обязаны сдаться. Они будут возвращены в Севастополь, где встанут на рейде и будут ожидать разоружения. Я также приписан к команде, которая выводит из боеготового состояния русские корабельные орудия, снимает с кораблей торпеды, радиостанции должны выводиться из эксплуатации путём демонтажа важных деталей.

Затем наступает решающий день! В первой половине дня, в 10 часов, остатки русского флота прибывают на рейд Севастополя. Орудийные башни “Гебена” угрожающе наведены на сверхдредноут “Александр III”, который получил тем временем имя “Воля”. С волнением мы рассматриваем приближающийся колосс. Как знать? Возможно, русские идут с намерением уничтожить “Гебен”!

Но всё остается спокойным, корабли бросают якоря на рейде. В 12 часов дня мы на пароходе выходим на рейд и начинаем разоружение. Черт побери! Что за корабль, эта “Воля”! Наши специалисты безмолвны, когда они осознают боевую мощь этого корабля. Но вскоре с ней покончено. Друг за другом снимаются затворы орудий и грузятся на пароход, затем туда перемещаются торпеды и разобранные части радиостанций. Всё снабжается бирками и точно регистрируется. Снятые части передаются в морской арсенал в Севастополе. Сразу же на следующий день корабли могут войти в базу и стать у причалов. Весь русский Черноморский флот стоит разоруженным. Таков конец!

Наш «Гебен» в Севастополе!