Был в моей жизни один пренеприятный случай, когда я непреднамеренно чуть не стал виновником смерти человека. Произошло это в глухой деревне в послевоенные полуголодные годы. Было мне тогда пять лет, и был я худым, активным, лопоухим ребёнком.

Летом привезли меня к тётушке на отдых. Насмотревшись в Москве трофейных фильмов о Робине Гуде, Тарзане и Падение Берлина, я пересказывал деревенским мальчишкам их содержание.

Под впечатлением боевых эпизодов из фильмов нашей любимой забавой стала стрельба из самодельных луков и рогаток. Преуспели мы в этом настолько, что могли попасть из лука в ласточку, сидящую на проводе высоко над головой, а из рогатки могли попасть в бегущую кошку-воровку (кошка портила куриные яйца, надкусывая их и выпивая содержимое). Стреляли мы осколками битого чугунка, которые обладали приличной убойной силой.

После победы Сталин приказал воинов-победителей перед демобилизацией одеть в парадную форму. Форма также введена была для многих категорий госслужащих. Повезло и почтальонам: им выдали не только синюю форму, но и транспортное средство типа мотоцикла с цепным приводом и велосипедными педалями, похожее на современный мопед. И вот однажды, когда почтальон в форме и в форменной фуражке на приличной скорости ехал по пыльной дороге, я стрельнул в него из рогатки метров с двадцати и попал в голову. Фуражка слетела, и он упал вместе с мопедом прямо в грязь. Встав, он увидел нас и, не отряхиваясь, бросился к нам, нещадно ругаясь многоэтажным матом и угрожая, что прибьёт стрелявшего. Инстинкт самосохранения сработал молниеносно. Я забежал в соседнюю избу, по стремянке забрался на чердак и от испуга зарылся в сено, хранившееся под соломенной кровлей. Пострадавший произвёл допрос с пристрастием, прихватив обоих моих товарищей за уши. Они завопили от боли и «раскололись»: «Это не мы, это москвич, он наверху». Почтальон забрался наверх и с остервенением стал вилами прощупывать сено, проклиная моих родителей словами: «Мы воевали, а они нарожали бандитов». Хозяйка избы пыталась остановить его, схватившись за вилы и прося: «Иван, успокойся, он же ребёнок. Ты же его запорешь вилами!». Действительно, вилы промелькнули около меня. Видимо, меня спас Ангел-хранитель. Хозяйка налила пострадавшему стакан самогонки, чтобы тот успокоился. Но он не успокаивался и продолжал грозить, что всё равно меня найдёт и выпорет. Тем временем я покинул свое спасительное убежище, прополз по-пластунски картофельным огородом к себе домой и забился под железную кровать, расположенную в сенцах, где обычно трапезничали. Пострадавший пришел искать меня, а встретил своего товарища, моего старшего двоюродного брата, с которым они в 1943 году после окончания краткосрочных курсов танкистов ушли на фронт, и дошли до Берлина. Брат находился на отдыхе перед отбытием на Дальний восток воевать с японцами. Они облобызались, как друзья детства, и у них начался задушевный разговор о войне под самогон и незатейливую закусь. Гость рассказал, как его чуть не отправил на тот свет двоюродный малолетний братишка друга, угодив из рогатки в висок. Если бы не фуражка – быть бы беде! При этом он приговаривал: «Служил в разведке, до Берлина дошёл – и ни одной царапины, а тут дома чуть не настал кирдык! Попади он мне на пару сантиметров ниже фуражки, я бы не сидел здесь». Тётушка начала оправдывать меня, рассказав, что я рос в семье без отца, что у матери ребят трое, один другого меньше, а я младшенький. Тем временем стемнело, меня хватились, начали искать, но никак не могли найти. Тётушка выдвинула условие, что если меня не найду, никакого самогона друзья больше не получат. «Чувствую я, что он где-то здесь, – сказал бывший разведчик и громко прокричал: – Юрок, выходи, я тебя не трону, даю слово офицера!». Каково же было удивление подвыпивших друзей, когда я выполз из-под кровати, на которой они сидели. Пострадавший прихватил меня за ухо и спросил: «За что, шкодник, ты в меня стрелял?». Ответ был оригинален: «Я думал, что ты фашист». Он заржал и попросил показать рогатку. Рассмотрев её, он заключил как специалист, что оружие отменное, и запретил мне не только стрелять, но и даже целиться в людей. Порки я не избежал – тётушка пару раз взгрела меня ремнём. В итоге за жестокий проступок я отделался лёгким испугом. Но этот случай мне запомнился на всю жизнь.

Впоследствии, когда, повзрослев, я встречался с двоюродным братом, он непременно напоминал мне, каким озорным и шкодливым я был мальчонкой. Я каялся и заверял его, что это произошло случайно, спонтанно и непреднамеренно. Мне становилось стыдно за причинённые взрослым неприятности. Определённый урок из произошедшего я вынес: занимаясь в подростковом возрасте изготовлением пороховых самострелов, сам никогда не целился в людей и пацанам не советовал.

В дальнейшей жизни, уже воспитывая своих сыновей, я учитывал возможность пагубного влияния на неокрепшую детскую психику сцен стрельбы и насилия, которые широко представлены в кинофильмах и на телевидении. Природную агрессивность, присущую почти всем мальчишкам, необходимо не подавлять запретами и ограничениями, а направлять в цивилизованное русло: занятия физкультурой или физическим трудом, походы с элементами экстрима, участие во всевозможных конкурсах и соревнованиях. Например, на даче я устраивал «многоборье» все различных игр: пинг-понг, шашки, стрельба из пневматической винтовки, шахматы и отжимание на руках. Они с восторгом соревновались, забывая о времени. Всё это учит мальчишек управлять своей агрессивностью и направлять её на благие цели. Неконтролируемая или же подавляемая агрессивность приводит зачастую к тяжёлым последствиям. Кроме того, с детских лет необходимо дать ребёнку понятие ценности своей жизни и ценности жизни другого человека. Если в семье родители не уделяют всему этому внимания – быть беде!