Москва. Послевоенные годы. Центр Москвы чист, потому что фасады домов с прилегающими дворами были огорожены заборами, которые снесли только в пятидесятые при правлении Н. С. Хрущёва. Дома не газифицированы, пищу готовили на керосинках самых разнообразных конструкций. Готовили мало, это было полуголодное выживание. Практически всё выдавалось по карточкам. За всем, даже за хлебом, выстраивались громадные очереди. Молоко было только по выходным и праздникам, его из пригорода на поездах (электричек ещё не было) привозили «молочницы». Отопление было печное, а электрообогревателями могли пользоваться только те, у кого водились деньжата. Люди побогаче жили в конфискованных у «врагов народа» квартирах, большинство же проживало в «коммуналках». В полуподвалах ютились беженцы и коммунальные служащие, а в бараках селился пришлый люд. Семьям выделяли в буквальном смысле по «клочку» земли на пустырях, чтобы выращивать овощи. Нашей семье повезло, огород нам выделили на Воробьёвых горах, туда ходил троллейбус. Бомбёжки давно прекратились, но окна по-прежнему занавешивались американскими клетчатыми одеялами, которые поставлялись по ленд-лизу. Американские «шмотки», которые бесплатно распределялись среди людей, были непрактичны. Например, маме достался плащ из непромокаемого шелка, абсолютно белого цвета. Ясно, что сажать картошку в нём было нельзя, да и стирать его в отсутствии порошка было очень проблематично. Описав быт, в котором проходили мои детские и отроческие годы, перейду теперь непосредственно к жизни детей и подростков послевоенного периода.

«Пацанами» считались мальчишки в возрасте от 13-и лет. Различались три категории пацанов: «шпана», «деловые» и «изгои». К «шпане» (или уркам) относились те, кто имел «крышу». За них мог заступиться кто угодно: брат, вор и даже милиционер. Как правило, никто не желал с ними связываться, поскольку они были повязаны кровью. Если кого-то убивали в драке, при «разборках» или случайно, то каждый урка был обязан, несмотря на малый возраст, пырнуть убиенного финкой. Таким образом, пытались оградить убийцу от ответственности. Получалось групповое убийство – сажать некого – поскольку невозможно было выяснить конкретного убийцу! Одевались они вызывающе элегантно: хромовые сапоги (в голенищах которых была финка или бритва), тёмное пальто, белое кашне и надвинутая на глаза кепка, скрывающая глаза.

Основную массу мальчишек составляли «деловые».

К «изгоям» относились все остальные: это были пацаны из семей, репрессированных, без вести пропавших и одиночек. Над ними все издевались, обзывая обидными кличками: «выкормыш врага народа», «сын перебежчика» и «маменькин сынок».

Детей после войны рожали много. Часто бывало так, что мать рожала очередного ребенка, а её старшая дочь уже нянчила своего малыша. Городской средой обитания мальчишек, кроме школы и дома пионеров, были улица и «подворотня»: заброшенные подвалы, чердаки и крыши. Жилые дома были малоэтажными, с противопожарными пристенными лестницами. По ним можно было забраться на любую крышу. Этим развлекались городские мальчишки в свободное от учёбы и официальных занятий в кружках время. Хулиганская фантазия бала на грани фола и привода в детскую комнату милиции, причём задним числом понимаешь, что, по большому счёту, так называемые «детские шалости» были обыкновенной мерзостью, но кто после войны, в период безотцовщины, мог помочь мальчишкам в понимании добра и зла.

Практиковалась, например, такие «шалости». Идёт детский фильм на утреннем сеансе в центральном кинотеатре «Ударник». С балкона шпана справляет малую нужду на головы зрителей бельэтажа в самый ответственный эпизод фильма. Из бельэтажа раздаётся громкий вопль: «… поваживай, поваживай, на одного льёшь». Те, на кого урина не попадала, начинали громко смеяться, тем самым ещё больше поощряя хулиганов.

Практиковался следующий отъём денег. Мало возрастной подросток «шпана» подходил к взрослому, обычно к штатскому и «стрелял» у него папироску. Если, не приведи господи, взрослый делал замечание или отказывал в папиросе, тут же появлялись взрослые «заступники» бандиты. Начиналась разборка: заставляли у «шпаны» просить прощения, избивали, отнимали деньги или часы. Парой дело доходило до поножовщины!

«Деловые и «изгои» устраивали каверзы при сексуальных общениях матерей и сестёр, у которых мужья погибли на фронте, с незнакомыми мужчинами. Однако и у них были свои своеобразные «забавы». Несколько примеров.

На нитку закреплялся камень, который подвешивался с внешней стороны окна с помощью иголки или гвоздика, воткнутого в деревянную раму. Дождавшись, когда в комнате погаснет свет и пара уляжется в постель, мальчишки дёргали за нитку, прикреплённую к камню. При этом создавалось впечатление как будто кто – то кинул камень в окно. Бывало что жертва розыгрыша, прежде чем догадаться и демонтировать «забаву», несколько раз выбегал наружу, пытаясь понять, кто кидается в окно.

В комнату, где происходило интимное свидание, через открытую форточку забрасывали подожжённую и притушенную «дымовуху» (подожжённая кинолента, плотно завёрнутая в газету). Комната моментально заполнялась вонючим и ядовитым дымом. Из комнаты в коммунальной квартире выбегала практически обнажённая пара на «радость» соседей и мальчишек.

По улице шествует парочка влюблённых: мужчина в широченных брюках с папиросой «Казбек» в зубах и с ним вся такая разодетая барышня, если к послевоенным нарядам можно применить слово «разодетая». Задача пацана, проходя мимо, незаметно подкинуть в карман малюсенький пакетик. Это действие исполнял обычно вор карманник. В пакетике находилась смесь марганцовки с глицерином, предварительно растёртая пальцами. Начиналось медленное возгорание. Вначале мужчина начинал хлопать себя по карману пытаясь понять, в чём дело? Потом начинал выкидывать всё из кармана, а подкладка пальто уже тлела, извергая вонючий дым. Далее начинал тлеть и костюм. И «когда запахло жареным» он начинал быстренько раздеваться чуть ли не догола, снимая с себя всё что только можно. Стоя в кальсонах, со слезами на глазах, не то от дыма и не то от обиды, мужчина затаптывал тлеющую одежду под всеобщий хохот пацанов.

Любили заниматься пиротехникой. Для этого пользовались порохом от спичек и патронов. Мастерили взрывные устройства типа «болт и гайка», а также самострелы. Правда, не всегда изделия были удачными и некоторые из мальчишек получали ожоги и увечья. Представьте безлюдный переулок. Мальчишки бесчисленное количество раз бросают устройство «болт-гайка» о глухую заводскую стену до тех пор, пока изделие не взорвётся. В момент броска все должны быстро спрятаться за углы окружающих домов. Срабатывает принцип: «кто не спрятался – я не виноват!» Случилось так, что после взрыва болт «нашёл» одного из мальчишек с любопытством, выглядывавшим из-за угла. Ему снесло часть черепа, и окровавленного увезла скорая помощь.

Начиная уже с трёх лет мальчишки шастали по переулкам, собирая «бычки» от различных папирос. Набранный из них табак далее сушили на чердаке, после чего закуривали «козью ножку» или «солдатскую» сигаретку, и, накурившись до дури, кайфовали лежа на крыше высокого дома, любуясь пейзажем Замоскворечья.

Практически за мальчишками пригляда не было. В метро самостоятельно катались уже с шести лет, так как могли сойти за школьников. Школьники в то время ездили на метро бесплатно! Играли в азартные игры: фантики, монеты, лото и карты. По желанию можно было заниматься любым видом спорта, и всё это было бесплатно! В доме пионеров можно было бесплатно заниматься в любом «кружке по интересам», но мало кто их посещал длительный период! Все обожали свободу и вседозволенность, к тому же в 13–14 лет многие «пацаны» уже начинали заниматься любовными утехами и взрослыми женщинами (из-за малочисленности мужчин в послевоенные годы). Бывали случаи участия в групповых оргиях с «тронутыми дамами» обладавшими гетерсексуальной активностью, потерявших мужей на фронте и кочующих по дворам в поиске сексуальных развлечений. К ним выстраивались очередь и «стар и млад». Таких страждущих было немало. Однако большинства «пацанов» такая участь миновала. У них были другие забавы. Под предлогом игр компании мальчишек в 2–4 человека загоняли в подъезд приглянувшуюся пионерку лет 12–14-и, возвращавшуюся из школы. Нещадно лапали и зацеловывали, пока её трусики не становились влажными. Нередко девицы оказывали отчаянное сопротивление и призывали на помощь проходящих мимо редких прохожих, но редко кто на крики обращал внимание и вмешивался. Все проходили, мимо полагая, что детвора развлекается. В то время молодые люди работали, а пожилые отдыхали. Такие «забавы» продолжались до тех пор, пока девочки не превращались в девушек, а у них губы становились «алые как маки» и формировались другие женские прелести. Наступал момент, когда на девиц «клал глаз» какой-либо «фраер»: кто-то из взрослой шпаны, или крепкий холостой мужчина. Женатому чиновнику (по нынешнему «Папик») это было не положено, могли последовать «оргвыводы» по партийной линии. Фраера брали девушек «под своё крыло», как правило, силой и подлостью. Тут «лафа» мальчишек заканчивалась и девушке ничего не оставалось, как выбрать себе пожизненного «товарища» из мальчишек и лишалась девственности по любви, или искать счастье с фраером.

Полуголодное существование, о котором шло повествование, было в эпоху повсеместной «безотцовщины и диктатуры», до середины двадцатого века и в наступившем 21 веке, российские мужчины, не смотря на возраст, продолжают «играть в пацаны», кощунствуя над памятью нашего послевоенного детства. Чего только стоят – годы девяностые? Что ждёт Россию, можно только догадываться!