— Рад, что вы отозвались на мой призыв. — Дмитрий Сергеевич Микульцев всматривался в Вадима.
— Всегда с охотой, — сказал Вадим.
— Но вы неуловимы. То телефон не отвечает. То вдруг женский голос. — Собственный голос Микульцева переменился. Он испытующе посмотрел на Вадима.
— Ошибка, — бросил он.
— Что именно? — Если бы Вадим вслушался внимательнее в интонацию, он уловил бы тревогу в голосе Дмитрия Сергеевича.
— Вы ошиблись, набирая номер.
— Вот как? Я подумал, что ошибка другого свойства. У вас.
Вадим с любопытством посмотрел на Микульцева. Глаза блестели от любопытства.
— Мне кажется, у вас… Конечно, это не моя забота, но, может быть, мой опыт, совет или что-то еще помогли бы вам.
Вадим рассмеялся:
— Кое-какой опыт у меня есть. Вы знаете, я был женат. Однажды.
— Ох, вы просто пионер! — Микульцев махнул рукой. — Спросите меня, сколько раз я совершил такой поступок.
— Так сколько же?
— Не помню. — Дмитрий Сергеевич покрутил коротко стриженной головой. — Почему я так распылялся? — Он засмеялся. — Та, на которой я хотел жениться в первый раз, отказалась. С тех пор я пытался, как теперь понимаю, по кусочкам собрать ее. В каждой находил что-то похожее.
— Нашли?
— Нет, конечно. Но есть надежда…
— Найти?
— Нет, все-таки увести ее под венец. — Он подмигнул ему.
Вадим отнял сигару от губ.
— Понимаю, вы правильно думаете. Ей столько же лет, сколько мне. Но это ничего не меняет, когда любовь. Так-то. — Он поднес сигару ко рту. — Ведь не меняется моя любовь к настоящим сигарам.
Вадим неопределенно хмыкнул.
— Ну расскажите, расскажите мне. Я любопытный, — не отступал Микульцев.
— С чего вы взяли, что у меня все настолько серьезно? — спросил Вадим.
— В ранней молодости я хотел стать ныряльщиком, — начал Дмитрий Сергеевич. — Я даже уезжал в Египет, это в мое-то время, сами понимаете. На все лето, в одну деревушку. Работал у одного итальянца.
— Погружали туристок? — Вадим взглянул на Микульцева.
— Их — тоже. Я был хорошим инструктором. У меня был сертификат, мой день стоил прилично. Родители боялись, что я там и останусь. Но… Думаете, что явилось главным "но"? — Дмитрий Сергеевич сощурился, выпуская дым.
— Интересно…
— Быть в услужении.
— Но все мы в услужении друг у друга. Разве нет? Даже вы со своими самолетами в услужении у тех, кто на них летает, — говорил Вадим, пытаясь понять, что на самом деле кроется под словами Микульцева. Какой-то интерес…
— Не-ет, друг мой. Я не в услужении, я обслуживаю через самолеты, принадлежащие мне, пассажиров. Я могу в любой момент вернуть их с курса.
— Но вы могли недогрузить до нужной глубины и своих клиентов, — сказал Вадим.
— Но это значило обмануть их и хозяина. Вот если бы я завел свою лодочку, стал ее владельцем… Нанял бы кого-то… Тогда дело другое. — Дмитрий Сергеевич бросил взгляд на Вадима, уловил расслабленность в его лице. — Так к чему это я?
— Да, вы что-то хотели сказать особенное? — В голосе Вадима был насмешливый интерес.
— Конечно. Я хотел сказать, что такие, как мы с вами, могут быть только в услужении у женщины. Вот я о чем. Чем мужчина сильнее, тем лучше он служит женщине. Вы сильный, Вадим. Я это знаю.
Вадим рассмеялся:
— Ого, какой поворот! Вы очень хитрый, Дмитрий Сергеевич.
— Я старый жулик. — Он рассмеялся. — По-моему, я уже вам признавался в этом.
— Хорошо, допустим, я готов быть в услужении у одной женщины. Но она не хочет, чтобы я принимал на себя ее проблемы.
— Наверное, был опыт, причем печальный.
Вадим кивнул:
— Был. В трудной ситуации первый муж сбежал.
— Я так и думал. Но вы должны ее заставить довериться вам. Выручить ее.
— Я готов всегда, если бы сложилась ситуация, в которой я мог бы…
— Ситуации сами собой не складываются. Их складывают люди. — Микульцев выпустил дым. — Вы слышали об аномальных зонах? — спросил он.
— Конечно. Магнитные поля Земли владеют нами в большей степени, чем мы ими.
— Вот именно. Но даже в аномальную зону человек не попадет без того, чтобы его туда завлекли или подтолкнули. Завлекли деньгами или подтолкнули ради денег. Значит, если кое-что вложить, то можно смоделировать любую ситуацию. — Глаза Дмитрия Сергеевича сверкали. Он отпил глоток рома. Он тоже сверкнул в бокале, когда свет лампы скользнул по стеклянному боку. — Я понимаю, ваша дама из тех особ, которые считают, что могут и должны обходиться собственными силами. Они и могли бы, если бы мир состоял только из женщин. А поскольку мы в нем есть, и если нас даже не видно за пышными формами подруг, — он усмехнулся, — то они играют не на равных. Расскажите мне суть дела.
Вадим рассказал.
— Не думаете ли вы, что для всеобщего удовольствия проще всего купить бумаги? Тогда у нее не останется козырей, и вы выиграете. Она сказала вам, что будет готова, когда разберется с делами?
— Да. Но купить? — Вадим поднял брови.
— Ну да. Если есть препарат, есть результаты, мы ничуть не погрешим против истины. Мы купим только подписи.
— Это не для нее. И не для меня.
— Понял. — Микульцев поднес сигару к губам. — Но имейте в виду, Вадим Андреевич, что с помощью этой же нехитрой операции на пьедестал может быть возведен недостойный противник. С неработающим препаратом. Мы ведь не в Англии, где чтят закон и порядок не до буквы, а до точки. У них даже авторскому праву триста лет. — Он хмыкнул. — Но кое-что завертелось в моей головушке…
Этот разговор был вчера, а сегодня Дмитрий Сергеевич Микульцев сидел за столом и стучал по крышке тонко заточенным карандашом. Он стучал грифелем, хотя мог и обратным концом, на котором стерка, как называли в давние школьные времена резинку для стирания. Говорят, правильные мысли тяготеют друг к другу. А если так, то все сходится. Он все сделал правильно. Ксения должна не только остаться довольна им, но и…
А что — но и? Она сделает все так, как сама захочет. Пришло время, Ксюр!
Он открыл кожаную папку и снова посмотрел на фотографию. Ксения и ее дочь Катерина. Достаточно взглянуть один раз, чтобы сказать: эти двое при желании могут мистифицировать кого угодно. Плохо одно — если верить приметам, дочь, слишком похожая на мать, редко бывает счастлива.
Редко, но бывает, вставил он короткое слово, смысл изменился. Всю жизнь ему нравилось добиваться того, что казалось невозможным. Кто бы мог поверить, что они с Ксенией не только увидятся бог знает где и через столько лет! И что она! Она! Родит от него сына.
Он усмехнулся. А вот стоит ли ей рассказывать, как он оказался тогда в якутской тайге? Вечный Друг сощурился. Об этом стоит подумать отдельно.
Впрочем, Ксения и в этом случае осталась верна себе — покрыла все мраком тайны. Сочинила невероятную историю страсти, вспыхнувшей внезапно к незнакомцу якуту… Самое удивительное, ей поверили. Потому что придуманное вполне соотносилось с ее натурой.
Но ничего, явь откроется. Он позаботится об этом, уже скоро. Осталось ждать недолго: они договорились, что в восемнадцать лет их сын не только узнает правду, но и получит в собственное распоряжение то, что лежит на его счетах. Их два — в долларах и в евро. Оба в испанском банке. Процент мал, да надежность велика.
Все жаждут надежности. А дочь ее — образец надежности. Разве могла бы сама Ксения, как Катерина, перекрутить свою жизнь? Ради матери отказаться от мужа, от выбранной профессии, взять на себя брата? Нет, нет и нет.
Когда он узнал о болезни Ксении, первым порывом было забрать Федора. Он мог бы устроить парня куда угодно, хоть в Суворовское училище. Но запрет Ксении, о котором она объявила ему сразу после рождения ребенка, удерживал.
Он наблюдал за семьей издали. Он понял, дочь взяла брата на себя.
Вечный Друг долго размышлял, зачем Ксении понадобилась мистификация с якутским мужчиной. А не получила ли она кое-что от этой игры в прятки? Ее монография о якутском характере пошла нарасхват. Как не поверить профессору Улановской-Веселовой, у которой сын наполовину якут? А если бы она сказала, что он его сын? Не-ет, не то. Сегодня испанский характер не генеральная линия в ее науке.
Он злился на Ксению, но разве впервые? Она вызывала в нем еще и не такие чувства. С первого дня между ними начался бой — не быков: по своей хрупкости она не потянет на такое сравнение, но кентавров!
Когда Ксения поселилась в Доме на Каме, он едва не кинулся следом. Но удержался. Пускай думает, будто он не знает, где она.
Но доктору Верхотину позвонил. Ничего нового по сравнению с тем, что выяснил у московских специалистов, не узнал. Правда, доктор сказал, что никто не может с точностью до ста процентов диагностировать эту болезнь.
Вечный Друг сделал благотворительный взнос. Доктор оказался правильным мужиком, не положил деньги в карман, а потратил на автобус для лечебницы. Им бы еще дорогу построить, думал Вечный Друг, чтобы этот автобус не отдал Богу душу прежде времени.
Это можно сделать. Они на воде сидят, не на камской, а на родниковой. Если разливать ее в бутылки и представить как профилактическую от болезни Альцгеймера, то дорогу можно вымостить золотом.
Правильность его осторожного поведения подтвердила Ксения. Сама позвонила, сказала, что сейчас она в долгой и очень полезной во всех отношениях экспедиции. Он с трудом удержался от ехидного вопроса: а не набрела ли она на новую хлебную тему? Например, "Этнография и этнопсихология в аспекте болезни Альцгеймера". Или наоборот — "Влияние болезни Альцгеймера на этнопсихологию и этнографию".
Но он не успел додумать, как Ксения обрушила на его голову такое, что он чуть не упал со стула. Объявила: нужен муж. Конечно, он немедленно предложил ей себя. Но поспешил — муж нужен дочери, Катерине.
Он вздохнул. Да, Ксения на самом деле больна и, как всякий человек, начинает думать, с чем оставит близких, когда уйдет…
Но он никогда не был из тех, кто утомляет себя размышлениями. Вечный Друг родился в числе тех, кто много делает, причем сразу. Что ж, нужен Катерине муж — получите. Да какого! Хитрый ход с рыбками из Гаваны — и они уже в объятиях друг друга!
Он отложил карандаш. Но это он сделал в самом конце прошлого лета. Быстро и точно. Сейчас — начало лета нынешнего. Он знает, что Катерина и Вадим за это время много раз вместе ужинали, вместе завтракали. Но, черт побери, они слишком долго тянут с последним словом перед… договором. Договор не приговор… Он усмехнулся.
Ксения требует ускорить результат, а также приступить ко второй части ее плана.
Он взмахнул рукой, карандаш скатился со стола и полетел на пол. Вечный Друг проследил, как он споткнулся о напольную вазу с агавой. Это растение напоминало ему о родине далеких предков по матери. Вот кто совершал поразительные броски: испанские конкистадоры — в Латинскую Америку. Их потомки, окончив университет в Каракасе, — в Барселону. А после его дед с сыном перелетели в Россию.
Он встал, подошел и потрогал лист. Колючка царапнула, он поморщился. Ксюр всегда, до седых волос, будет Ксюр. Он придумал ей это имя.
— Ты знаешь кто? Ксения сюрреалистическая, — сказал он ей. — Я буду называть тебя Ксюр.
— Ты уверен, что в реалистические рамки я не вмещаюсь? — Глаза ее сияли бледно-зеленым светом.
— Куда тебе! Мой великий земляк Сальвадор Дали оценил бы тебя. Но у него уже есть своя муза…
Он прошелся по комнате, потирая руки. Потом остановился у окна, оно выходило в зеленый дворик, странно тихий для центра Москвы и похожий на старый московский. Выпрямился.
Но если он правильно понял, то Катерина не спешит выходить замуж. Опыт первого замужества, отягощенного болезнью матери, юным братом, завершился печально.
— Она боится довериться мужчине, — говорила Ксения. — Не хочет делать последний шаг, до того как получит лицензию на лекарство.
Вечный Друг понимал, что волнует молодую женщину. Ее позиция была трезвой. Этим она похожа на Ксению.
Что ж, мужчина должен подтвердить доверие. Поступком. Таким, чтобы… Чтобы она оказалась на краю пропасти, а он оттащил бы ее в безопасное место!
Вечному Другу рисовались картины гористых Пиренеев, в которых он много раз бывал.
Мужчина должен проявить себя в главном для Катерины деле. Что ж, нужна особенная ситуация, он ее создаст.
Довольно быстро он выяснил, что прямых конкурентов у Катерины Веселовой нет, но есть молодая особа, которая тоже работает на эту сферу. Из нее легко слепить видимость конкурента.
Она прошла тест — ее попросили, и она позвонила Катерине. Она сказала, что от ее лекарства отказываются подмосковные больные.
И сработало! Дело не в том, что у Катерины помутился разум от страха и она полетела проверять. Нет, она нашла утешение у своего друга. Что указывает на возможность успешного выполнения задания, полученного от Ксении. И что важно — этот ход придумала она. Если есть у нее в голове какие-то бляшки, то они ей совершенно не мешают строить интригу.
Вечный Друг вернулся к столу, погладил широкими ладонями столешницу. Повернул к себе — никаких следов пыли. Соединил, похлопал. Как хлопают в Новый год: "Раз, два, три, елочка, зажгись!"
Он набрал номер Ксении.
— Ты приедешь в Москву когда-нибудь из своей вечной экспедиции? — спросил Вечный Друг.
— Со временем, — уклончиво ответила Ксения.
— Я рад за твою дочь и моего протеже, — сказал он. — Я думаю, на втором этапе он поведет себя как настоящий мачо.
— Не сомневаюсь. Ведь его выбрал ты.
— Приятно слышать столь неожиданную оценку. — Он едва удержался от радостного смеха. — Так что же, приступаем ко второму этапу? Ты согласна?
— Этап под названием "Конкурент"? Разумеется. Когда тебе наступают на пятки, ты бежишь быстрее… Я тоже думаю, что они слишком долго тянут.
— Тогда до связи.
Он положил аппарат на стол. Посмотрел на часы. Поляковой назначено на двенадцать. Это сейчас.
— К вам Полякова Светлана Михайловна, — сообщил бесстрастный голос секретаря.
Интересно, какова птица?
Дверь открылась и впустила молодую женщину.
— Прошу вас, Светлана Михайловна. — Он указал на кресло.
Проследил, как она садится — не спеша. Поставила ноги на ковер — бордовые туфли на шпильках блестят свежестью. Положила такого же цвета сумочку на колени. Потом повернула к нему улыбку. Именно улыбку. Алые губы со сливовым оттенком — главные на белом лице.
— Так-так-так. Молодая, энергичная, талантливая. — Он наклонил набок голову и смотрел на нее. — И это все вы, Светлана Михайловна Полякова. — Она кивнула. — Вы знаете, как избавить от неизлечимой болезни Альцгеймера нас, старичков и старушек. — В двух последних словах он произнес вместо "с" "ш". Получилось нарочито шепеляво.
Светлана засмеялась.
А он подался к ней через стол и сказал:
— Я представил себя на последней стадии шепелявости.
— Но болезнь Альцгеймера помолодела, — назидательным тоном проговорила Светлана и расправила светлый локон на плече. Он заметил, как блеснули на ее запястье ювелирные часики, точнее, для него дешевый аналог. Они тоже на бордовом ремешке.
Он не сомневался, что Светлана Полякова готовилась к встрече с ним, как ни с одним мужчиной в своей жизни. Стояла перед зеркалом, произносила тексты, которые должны убедить денежного старика в том, что ему же пойдет на пользу, если от страшной болезни появится надежное лекарство. Чтобы убедить его, что только она знает, как избавить человечество от страшной болезни. Только она. Кого она представляла перед собой? Ну конечно, кого-то, уже подошедшего к краю, за которым начинается все самое неприятное…
Но он смутил ее, это видно. Вряд ли она ожидала увидеть плейбоя с трехдневной щетиной на щеках. Он разглядывал ее откровенно, с мужской жадностью, она почувствовала беспокойство. Что ж, он знал, что вполне годится для спонсорства другого свойства. Но ему она не нужна для другого.
Он заметил, как она исподтишка оглядывает кабинет. Он устроил его как настоящий каталонец — запах денег не сбивал с ног. Но каждый, кто входил сюда, чувствовал их тонкий аромат. Кожаный диван не белый, а коричневый. Стол, за которым он сидит, не кричал откровенно, что он весь из карельской березы. Да и сам он вполне интересен, но скромен. Не всякий рассмотрит часы на левой руке, они под манжетой рубашки.
— Я выбрал вас, Светлана Михайловна. — Он смотрел, как раскрываются ее губы.
— Я рада. Спасибо. — Сама скромность. Но вот ни одна каталонская стильная женщина не наденет драгоценные камни до четырех вечера. Сейчас начало первого, а у нее в ушах блестят бриллианты. Впрочем, испанка могла бы. Но каталонцы не считают себя испанцами. Это давняя тяжба, но он причислил себя к Каталонии навсегда. Разве может какой-то город сравниться с ее столицей Барселоной? А у него есть вкус, даже Ксения это признает.
— Мне понравился ваш бизнес-план, который вы прислали по электронной почте. Я готов его финансировать, — сказал он.
— Вы знаете, я хочу кое-что добавить. Понимаете, когда неотступно думаешь о работе, приходят новые мысли, — сказала Светлана, положив ногу на ногу и поворачиваясь к нему всем корпусом. Он заметил это движение. Интересно, это инстинктивное или заученное? Она демонстрирует ему себя.
— Готов выслушать, — сказал он.
Она рассказала.
— Мне нравится ваша идея — вывезти больных на реабилитацию. — Он нарочито шумно вздохнул, подпер кулаком щеку и мечтательно произнес: — Наступает возраст, когда начинаешь понимать, что такое чистый воздух, деревья, вся эта экология. — Он убрал руку от щеки и взмахнул обеими руками, изображая, видимо, земной шар. Он заметил, как Светлана внимательно проследила за его запястьем. Его часы не должны были разочаровать такую женщину, как она, насмешливо подумал он. Швейцарский "Турбийон". Он всегда надевал его на встречи с людьми, которые впиваются взглядом во все детали и мысленно представляют цифру на ценнике. — К тому же, — он подался к ней через стол, — у меня есть своя причина интересоваться болезнью Альцгеймера. — Он заметил, как насторожился ее взгляд. Глаза замерли. Сейчас о ней можно было сказать, что она обратилась в слух. — Моя близкая родственница… — Он не договорил и махнул рукой. "Турбийон" снова блеснул у нее перед глазами. — Поэтому… — Он еще ниже наклонился над столом. Как будто хотел, чтобы слова, которые он сейчас произнесет, подкатились к ней по столешнице. — Поэтому я беру на себя расходы по перелету ваших больных. — Светлана резко выпрямилась. — Да-да. Сверх сметы. Вы правильно поняли.
Он засмеялся, как смеется дедушка, одаривший внучку подарком, которого она не ожидала.
— Скажите, Светлана, вы по натуре авантюрный человек? — уже другим тоном, быстро, спросил он. Ответа ждал тоже быстрого.
— Да, — сказала она.
— Это хорошо. Потому что деньги, которые я вам даю, должны сработать очень быстро.
— Я готова. — Она облегченно выдохнула.
Светлана ушла. Вечный Друг сидел за столом, постукивал карандашом по столу. Звук был мягкий, негромкий, потому что стучал он тем концом, на котором серела резинка для стирания написанного.